Текст книги "Туман над Парагон-уок"

Автор книги: Энн Перри

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)

– Спасибо, – вежливо сказал Питт.

Джессамин снова глубоко вздохнула.

– Можно ли винить человека за то, что он творит в пьяном состоянии? – медленно спросила она, между бровями появились морщинки.

– Будет ли винить его бог, я не знаю, – честно ответил Питт. – Но закон будет. Человек не должен напиваться.

Выражение ее лица не изменилось. Она продолжила свою прежнюю мысль.

– Иногда, чтобы избавиться от боли, человек пьет слишком много. – Джессамин тщательно взвешивала каждое слово. – Это может быть физическая боль – скажем, при болезни; а может и моральная – к примеру, от потери близкого человека.

Питт сразу же подумал о жене Халлама Кэйли. Был ли это тот пункт, в который Джессамин хотела направить его мысли? Томас посмотрел на нее, но лицо женщины сейчас ничего не выражало. Он решил действовать смелее.

– Вы кого-то имеете в виду, миссис Нэш?

На секунду она отвела от него взгляд и помрачнела.

– Я бы предпочла не называть имен, мистер Питт. Я просто не знаю. Пожалуйста, не заставляйте меня никого обвинять. – Она снова посмотрела на него чистым, прямым взглядом. – Я обещаю, что, если узнаю что-нибудь, обязательно скажу вам.

Томас встал. Он знал, что больше ничего от нее не добьется.

– Спасибо, миссис Нэш. Вы очень помогли мне. Вы дали мне много направлений для расследования. – Он не стал говорить банальные слова о скором разрешении дела. Это бы оскорбило ее.

На губах Джессамин промелькнула легкая улыбка.

– Благодарю вас, мистер Питт. Всего хорошего.

– Всего хорошего, мэм.

Слуга проводил Томаса на улицу. Питт пересек улицу по газону и вышел на другую ее сторону. Он знал, что этого делать нельзя – об этом сообщала и маленькая запрещающая табличка, – но ему нравилось чувствовать траву под подошвами сапог. Булыжники на мостовой были бесчувственными, неприятными; безусловно необходимые, они тем не менее прятали под собой живую землю.

Что же произошло той ночью в элегантном, опрятном квартале? Какой внезапный хаос вдруг обрушился на него из ниоткуда, а затем распался на множество совершенно деформированных, не связанных между собой кусков?

Что-то ускользало от Томаса. Все сведения, которые ему удавалось получить, немедленно рассыпались на мелкие фрагменты и исчезали.

Он должен вернуться к практическим вещам – к технике убийства. Джентльмены, проживающие на Парагон-уок, обычно не носят с собой ножи. Почему насильник так расчетливо прихватил с собой нож? Возможно ли, что речь идет не о приступе страсти, а о предумышленном, обдуманном намерении убить? Могло ли так случиться, что убийство было основной целью, а изнасилование вышло случайным, импульсивным?

Но почему кто-то должен был убивать Фанни Нэш? Питт никогда не встречал никого более безобидного. Она не была ни богатой наследницей, ни чьей-либо любовницей; никто, насколько мог узнать Томас, не выказывал даже малейшего намека на романтические чувства к ней, не считая Алджернона Бернона, с которым у нее были, казалось, очень спокойные отношения.

А может, Фанни случайно узнала о каком-то чужом секрете на Парагон-уок, из-за которого и погибла? Возможно, даже не понимая, что и почему случилось?

И куда делся нож? Он по-прежнему у убийцы? Или тот уже спрятал его где-нибудь, может быть, в нескольких милях отсюда, на дне реки?

И еще один практический момент. Девушка была заколота ножом. Питт вспомнил плотные потеки крови на ее теле. Почему же не было кровавых пятен на дороге? Почему не было следов, ведущих из гостиной к месту, где она была атакована? С тех пор не было ни одного дождя. Ясно, что убийца избавился от своей одежды, хотя Форбс не смог отыскать – даже при самом тщательном опросе – какого-нибудь камердинера, который бы заметил, что гардероб его хозяина уменьшился, или заметил бы застиранные кровавые пятна, или нашел бы остатки сгоревшей одежды в камине.

Но почему нет крови на дороге?

Могла ли трагедия произойти здесь, на этой траве или на цветочной клумбе, где, к слову, могла быть закопана одежда? Или в кустах, где она не была видна? Но ни он, ни Форбс не нашли никаких признаков борьбы – ни растоптанной клумбы, ни сломанных веток… за исключением разве что тех, повреждения на которых можно легко объяснить возней бродячих собак, или неловкостью прохожего, оступившегося в темноте, или шалостями мальчишки, помощника садовника, или даже резвостью слуги и служанки, забывшихся в любовных играх.

Если там и были следы, которых не нашли или не опознали, то к настоящему времени все они были убраны – либо убийцей, либо кем-то еще.

Томас снова вернулся к причинам. Почему? Почему Фанни?

Его мысли были прерваны сдержанным покашливанием в нескольких метрах от него, по другую сторону розовых кустов. Питт повернул голову. На тропинке стоял пожилой дворецкий и смотрел в его сторону.

– Вы ко мне? – спросил Питт, не обращая внимания, что топчется на подстриженном газоне.

– Да, сэр. Миссис Нэш будет вам очень обязана, если вы навестите ее, сэр.

– Миссис Нэш? – Мысли Томаса вернулись обратно к Джессамин.

– Да, сэр, – дворецкий прочистил горло. – Миссис Афтон Нэш, сэр.

Феба!

– Да, конечно, – немедленно ответил Питт. – Она дома?

– Да, сэр. Соблаговолите следовать за мной.

Питт двинулся за ним, назад на дорогу, а потом по тропинке к дому Афтона Нэша. Передняя дверь открылась прежде, чем они подошли к ней, и их впустили. Феба находилась в маленькой комнатке для утренних занятий в дальнем конце дома. Огромное окно выходило в сад.

– Мистер Питт! – Она казалась немного испуганной, задыхающейся. – Как хорошо, что вы пришли! Добсон, пришли Нелли с подносом. Вы будете пить чай, не правда ли? Конечно да. Пожалуйста, садитесь.

Дворецкий исчез, а Питт послушно сел, поблагодарив ее.

– Эта жара невыносима! – Она помахала руками. – Я не очень люблю зиму, но сейчас я бы ее приветствовала!

– Скоро пойдут дожди и станет полегче… – Томас не знал, как установить с ней более доверительные отношения. Феба не слушала его и ни разу не взглянула ему в лицо.

– О, я так надеюсь на это, – она села и снова встала. – Нынешнюю погоду очень трудно выносить, вы не находите?

– Вы хотели меня видеть, миссис Нэш? – Было очевидно, что сама она не подошла бы к этой теме.

– Я? Ну-у… – она долго прокашливалась. – Вы еще не нашли след бедняги Фулберта?

– Нет, мэм.

– О боже.

– Вы знаете что-нибудь, мэм? – Казалось, что Феба ничего не собирается говорить сама, если не задавать ей наводящих вопросов.

– О, нет. Нет, конечно, нет. Если бы я знала что-то, я бы сказала вам.

– Но вы позвали меня сюда, чтобы сказать что-то, – заметил Питт.

Она выглядела взволнованной.

– Да, да, я признаю, но не для того, чтобы спросить, где находится несчастный Фулберт, клянусь вам.

– Тогда зачем, миссис Нэш? – Томас не хотел давить на нее, но, если она что-то знала, очень важно вытащить это из нее. Он ходит на ощупь в потемках уже давно, с тех пор, как в первый раз увидел тело Фанни в морге. – Вы должны сказать мне!

Феба замерла, потом коснулась руками шеи и большого нательного крестика, висевшего на ней. Ее пальцы обхватили распятие с такой силой, что ногти впились в ладони.

– Здесь происходит что-то ужасное и дьявольское, мистер Питт, что-то по-настоящему отвратительное!

Плод ли это ее воспаленного сознания, балансирующего на грани истерии? Действительно ли она что-то знает или это не более чем страхи в голове запуганной женщины? Томас смотрел на ее лицо и руки.

– Что за дьявол, миссис Нэш? – тихо спросил он. В любом случае, очевидно, что ее страх был вполне настоящим. – Вы видели что-то?

Феба перекрестилась.

– О, боже милостивый!

– Что вы видели? – настаивал Питт.

Может, убийца – Афтон Нэш, и она знала это, но, потому что он был ее мужем, не могла предать его? Или кровосмеситель, насильник и убийца – Фулберт, и она знала это?

Томас встал и протянул к ней руку – не для того, чтобы прикоснуться к ней, а чтобы поддержать.

– Что вы видели? – повторил он.

Ее затрясло; сначала стала мелко подергиваться в судорогах шея, затем плечи – и, наконец, все тело. Феба издавала слабые, короткие всхлипы, как дитя.

– Так глупо, – выдавила она. – Очень глупо. А теперь это все реально… Боже, помоги нам!

– Что реально, миссис Нэш? – настойчиво спрашивал Питт. – Что вы знаете?

– О! – она подняла голову. – Ничего. Мне кажется, я схожу с ума! Мы никогда не выстоим против Него. Мы проиграли, и это наша собственная вина. Уходите и оставьте нас в покое. Вы порядочный человек. Просто уйдите. Помолитесь, если хотите, но сейчас уйдите – до того, как все это разрастется и коснется вас. И не говорите, что я вас не предупреждала!

– Вы не предупредили меня. Вы не сказали, чего мне оберегаться, – сказал он беспомощно. – Что? Что это?

– Дьявол! – Лицо Фебы замкнулось, взгляд стал суровым и жестким. – Ужасное зло появилось на Парагон-уок. Бегите отсюда, пока еще не поздно.

Растерянный Питт продолжал лихорадочно думать, о чем еще спросить хозяйку дома, когда в комнату вошла служанка с чаем. Феба не обратила на это никакого внимания.

– Я не могу уйти, мэм, – наконец сказал Томас. – Я должен оставаться здесь, пока не найду преступника. Но я предприму кое-какие меры. Спасибо за вашу заботу. До свидания.

Феба не ответила, внимательно разглядывая поднос.

Бедная женщина, думал Питт, снова оказавшись на улице. Все случившееся – сначала с сестрой мужа, а потом и с братом мужа, – было слишком тяжело для нее. Феба впала в истерику. Без сомнения, она получает мало поддержки и сочувствия от Афтона. Очень жаль, что у нее нет никакого занятия, нет детей, чтобы отвлечь ее мысли от нелепых фантазий. Бывали моменты, когда, к собственному удивлению Томаса, ему становилось жаль богатых людей так же, как и любого из бедных. Некоторые из них были словно заключены в тюрьму своего сословия, скованные своим назначением – или отсутствием такового.

Было уже довольно поздно, когда сестры Хорбери зашли к Эмили. Фактически в такое время, по всем правилам этикета, было неприлично наносить визиты. Эмили рассердилась, когда вошла служанка и объявила об их появлении. Ей даже хотелось передать им, что она в данный момент не принимает, но так как они были близкими соседями, и она встречалась с ними регулярно, то лучше было не обижаться на них за столь необычное поведение.

Они вошли, окутанные облаком желтого атласа, который не шел ни одной из них, хотя и по абсолютно разным причинам. На мисс Летиции платье выглядело слишком желтым, придавая ее коже болезненный вид. Платье же мисс Люсинды не гармонировало с песочно-желтым цветом ее волос, делая пожилую мадам похожей на свирепую маленькую желтую птичку в период линьки. Когда она влетела в комнату, за ней словно тянулся яркий шлейф света.

– Добрый вечер, Эмили, моя дорогая, – ее поведение было необычно неформальным, почти граничащим с фамильярностью.

– Добрый вечер, мисс Хорбери, – холодно сказала Эмили. – Какой приятный сюрприз, – она подчеркнула слово «сюрприз», – видеть вас. – Она улыбнулась мисс Летиции, которая в нерешительности стояла немного сзади.

Мисс Люсинда села без приглашения.

Эмили не собиралась угощать их в это время дня. Было видно, что ни одна из них не чувствует неуместности своего прихода.

– Непохоже, что полиция в состоянии выяснить хоть что-нибудь, – констатировала мисс Люсинда, устраиваясь в кресле поудобнее. – Не думаю, что у них идеи насчет этих дел.

– Они не скажут нам в любом случае, – сказала мисс Летиция, не обращаясь ни к кому в частности. – Почему они должны нам сообщать?

Эмили села, отбросив всякую вежливость, и устало произнесла:

– Я не знаю.

Мисс Люсинда подалась вперед.

– Я думаю, в нашем квартале что-то происходит.

– Вы думаете? – Эмили не знала, смеяться ей или быть серьезной.

– Да, я так думаю! И я собираюсь выяснить это! Я приезжала на Парагон-уок каждый светский сезон, с тех пор как была еще девочкой!

Эмили не знала, что ответить на это.

– Да? – спросила она, сама не зная почему.

– И более того, – продолжила мисс Люсинда. – Это очень скандальное дело, и наш долг положить ему конец.

– Да. – Теперь Эмили полностью запуталась.

– Я думаю, оно каким-то образом связано с французом, – с осуждением сказала мисс Люсинда.

Мисс Летиция покачала головой.

– Леди Тамворт говорит, что это еврей.

– Какой еврей? – заморгала Эмили.

– Ну, конечно, мистер Исаакс! – Мисс Люсинда теряла терпение. – Но это чепуха. Никто не будет разговаривать с ним, если только это не необходимо для бизнеса. Мне кажется, разгадку надо искать на светских вечерах в доме лорда Дилбриджа. Не понимаю, как бедная Грейс выносит все это.

– Все – это что? – спросила Эмили. Она не была уверена, стоит ли вообще пытаться вслушиваться.

– Все, что происходит! Эмили, моя дорогая, ты Должна интересоваться тем, что происходит по соседству с тобой. Как еще мы можем держать все под должным контролем? Все будет зависеть от того, какие стандарты мы установим.

– Люсинда всегда была очень озабочена стандартами, – вставила Летиция.

– Правильно! – воскликнула мисс Люсинда. – Кто-то же должен этим заниматься. Слишком многие из нас совершенно не заинтересованы в поддержании порядка.

– Я совершенно ничего не понимаю. – Эмили была смущена тем, что сестры, видимо, знали больше, чем она. – Я не посещаю вечера у Дилбриджей и, честно вам скажу, не знала, что у них происходит что-то более того, чем обычно люди занимаются во время светского сезона.

– Дорогая моя, я тоже не хожу к ним. И я верю, что они не виноваты. Не имеет значения, были ли там вы; важно лишь, что там происходит. И я скажу вам, Эмили, дорогая моя, что это «что-то» имеет весьма странный характер. И я выведу их на чистую воду.

– На вашем месте я была бы очень осторожна, – Эмили чувствовала себя обязанной предостеречь их. – Помните о тех трагических событиях, что произошли недавно. Не подвергайте себя опасности. – Она скорее думала о тех людях, которых Люсинда могла потревожить своими расследованиями, чем об опасности для самой Люсинды.

Маленькая леди встала, выпятив грудь.

– Я не из робкого десятка и ничего не боюсь, когда ясно вижу перед собой цель. Я надеюсь на вашу помощь, если вам удастся выяснить что-нибудь важное.

– Будьте уверены, – согласилась Эмили, отлично зная, что сама она никогда не будет рассчитывать на помощь мисс Люсинды.

– Отлично! Теперь я должна навестить бедняжку Грейс.

И еще до того, как Эмили нашла подходящие слова, чтобы напомнить ей, что уже позднее время для визитов, Люсинда вывела мисс Летицию из забытья, и сестры поспешили на улицу.

В тот же день вечером Эмили стояла в саду, подставив лицо вечернему ветерку. Едва уловимый, сладковатый запах роз и резеды витал над сухой травой. Уже появилась первая звезда, хотя небо было голубовато-серым, а на западе еще брезжил красноватый отсвет заходящего солнца.

Эмили думала о Шарлотте, зная, что у нее нет сада, нет места для цветов, и чувствовала себя немного виноватой за то, что получила от судьбы так много, не прикладывая к этому практически никаких усилий. Она решила найти способ, чтобы немного поделиться с ней, но так, чтобы Шарлотта или Томас не чувствовали себя обязанными. Эмили уважала Питта не только как мужа Шарлотты, но и просто как человека.

Она стояла, тихо радуясь легкому ветерку, когда вдруг раздался пронзительный визг, переходящий в громкий крик, который все длился и длился, сотрясая ночь. Вот он на мгновение пропал, а затем раздался снова, болезненный, жуткий. Эмили замерла, мурашки бегали по ее коже. Наконец наступила тяжелая тишина.

Где-то раздался короткий вскрик. Эмили подобрала юбки и побежала в дом, затем через гостиную и холл, и выбежала через парадную дверь. Она звала дворецкого и лакея, остановилась на крыльце. Вдоль улицы начал зажигаться свет. Мужской голос выкрикивал что-то в двухстах ярдах отсюда.

Эмили увидела Селену. Она бежала посередине дороги, волосы распущены, платье на спине и груди разорвано, обнажая белое тело.

Эмили подбежала к ней. Она уже сердцем почувствовала, что случилось, и не стала дожидаться, пока Селена перестанет рыдать.

Та упала на руки Эмили.

– Меня… изнасиловали…

– Тихо! – Эмили с трудом удерживала ее. – Тихо! – Она что-то бессмысленно бормотала, но смысл имел только звук ее голоса. – Вы теперь в безопасности. Идем, идем вовнутрь. – Эмили осторожно повела ее, рыдающую, через дорогу, вверх по лестнице.

Внутри она закрыла дверь гостиной и усадила ее. Все слуги находились снаружи, занятые поисками мужчины, который не смог бы объяснить, кто он такой и что здесь делает, – хотя, как быстро поняла Эмили, все, что должен был сделать этот мужчина, чтобы стать практически невидимкой – это присоединиться к поисковой группе. Может быть, когда у Селены пройдет шок, она вообще ничего не скажет, так что надо расспросить ее сейчас.

Эмили склонилась к ней, взяла ее за руки и твердо спросила:

– Что случилось? Кто это был?

Селена подняла голову, к лицу прилила кровь, широко раскрытые глаза блестели.

– Это было ужасно, – прошептала она. – Бешеный голод, ничего подобного я никогда не знала. Я буду ощущать это – и его запах тоже, – пока живу!

– Кто это был? – повторила Эмили.

– Он был высокий, – сказала Селена медленно. – И стройный. И, боже мой, какой он был сильный…

– Кто?!

– Я… О, Эмили, вы должны дать мне клятву, как перед Богом, что ничего не скажете! Клянитесь!

– Почему?

– Потому что, – она с трудом сглотнула ком в горле и вся затряслась, округлив глаза, – я… я думаю, что это был мсье Аларик, но я не уверена. Вы должны поклясться, Эмили! Если вы обвините его и будете неправы, мы обе будем в ужасной опасности. Вспомните Фанни! Я буду клясться, что ничего не знаю.

Глава 8

Конечно, позвали Питта, и он немедленно покинул свой дом, сев в экипаж, который за ним прислали. Но к тому времени, как он достиг Парагон-уок, Селена была уже переодета в одно из платьев Эмили и сидела на большом диване в гостиной. Теперь она была более собранной. Кровь еще не отлила от ее лица, а пальцы, наоборот, выглядели бескровными и нервно переплелись на коленях. Но она вполне спокойно смогла рассказать Питту, что с ней произошло.

Она возвращалась домой после краткого визита к Грейс Дилбридж, немного торопясь, чтобы вернуться до темноты, когда на нее сзади набросился мужчина выше среднего роста и обладающий феноменальной силой. Он повалил ее на землю, на траву около клумбы с розами, насколько она могла судить. Дальнейшее не поддавалось описаниям, и Томас, как человек деликатный, не настаивал на этом. Достаточно сказать, что Селена была изнасилована. Кем, она не знала. Она не видела его лица и не могла описать никаких его примет – за исключением огромной силы и звериного темперамента.

Питт спросил Селену, не заметила ли она случайно что-нибудь еще. К примеру, его одежду – была ли та из мягкого материала или из грубого, была белой или темной рубашка под сюртуком? Были ли у него грубые руки?

Селена обдумывала ответы не больше минуты.

– О! – сказала она с легким волнением. – Да. Вы правы! У него была хорошая одежда. Он, должно быть, джентльмен. Я припоминаю белые манжеты на рубашке. И руки его были мягкими, но, – она опустила глаза, – очень сильными!

Томас попытался узнать еще что-нибудь, но больше Селена не могла сказать ему ничего. Инспектор умолк, а она впала в еще большее отчаяние и на время потеряла дар речи.

В конце концов, Питт был вынужден сдаться и вернуться к рутинному сбору улик. В течение всей долгой и изнурительной ночи он вместе с Форбсом опрашивали всех мужчин в квартале, которым пришлось, раздраженным и напуганным, оставить свои постели. Как и прежде, каждый должен был обстоятельно рассказать, где он был в эти злосчастные минуты. Но ни у кого не оказалось безупречного алиби.

Афтон Нэш находился в кабинете, но тот имел выход в сад, и ничто не мешало ему выскользнуть никем не замеченным. Джессамин Нэш играла на пианино и не могла с точностью сказать, был ли Диггори дома весь вечер или же нет. Фредди Дилбридж находился в комнате, выходящей в сад. Он сказал, что планировал некоторые изменения в интерьере комнаты. Грейс в это время с ним не было. Халлам Кэйли жил один, как и Поль Аларик. Единственным исключением на сей раз оказался Джордж Эшворд, который в это время находился в городе, и было очень маловероятно, что он мог бы вернуться на Парагон-уок незамеченным.

Были опрошены все слуги, и теперь их ответы сравнивались один с другим. Некоторые из них долгое время не хотели разглашать, где были и что делали. В итоге обнаружились три различные любовные интрижки и карточная игра с очень крупными ставками. Возможно, утром начнутся увольнения… Но большинство могло достоверно указать место своего пребывания.

В итоге к тому времени, когда наступил тихий, теплый рассвет, Питт, с трудом борясь со сном и мучаясь от сухости в горле, понял, что так и не узнал ничего стоящего.

Через два дня после этих событий Томас получил ответ из Парижа на свой запрос относительно Поля Аларика. Держа в руках письмо, он стоял в полном замешательстве посередине своей комнаты в полицейском участке. Парижская полиция не могла найти никаких следов «вышеназванного господина» и извинялась за задержку в ответе, объясняя это тем, что много времени ушло на рассылку запросов во все крупные отделения полиции в стране; однако никаких определенных новостей пока еще нет. Они, конечно, обнаружили одну или две семьи с той же фамилией, но ни один из их членов не подошел им – как по возрасту, так и по описанию внешнего вида или по другим признакам. И их постоянное пребывание во Франции подтверждается свидетелями. Но главное, что ни один из них никогда не обвинялся – и тем более не подвергался наказанию – за непристойное поведение по отношению к женщинам.

Питт не понимал, зачем Аларику нужно было лгать о своем происхождении.

Затем он вспомнил, что сам Поль никогда и ничего не рассказывал о себе. Все предполагали, что он француз, однако сам Аларик этого не заявлял, а Питту не приходило в голову его спросить.

Обвинение Фредди Дилбриджа было, вероятно, вызвано тем, о чем говорила Грейс, – желанием отвлечь внимание от своих друзей. Кого легче всего обвинить, если не единственного иностранца в квартале?

Томас спрятал подальше ответ из Парижа и вернулся к другим вопросам расследования.

Кропотливой работе по собиранию фактов по крохам в эти долгие, жаркие, однообразные дни, казалось, не было конца; и вот наступило время, когда Питт был вынужден переключиться на другие преступления. Лондон продолжал жить своей жизнью, в нем не прекращались кражи, грабежи и насилия, и Томас не мог тратить все свое время только на одно дело, хотя бы трагическое и сложное.

Существование обитателей Парагон-уок медленно возвращалось в свою обыденную колею. Конечно, происшедшее с Селеной не могло быть забыто. Реакция соседей была разной. Достаточно странно, но Джессамин сочувствовала Селене больше, чем все остальные. Казалось, что старая вражда между ними полностью исчезла. Это радовало Эмили – не только потому, что они помирились; казалось, что каждая из них испытывает некое удовлетворение, словно празднует свою личную значительную победу.

Джессамин, еще под влиянием ужасного происшествия с Селеной, баловала ее как ребенка при каждом удобном случае, показывая пример Другим. Конечно, это не позволяло никому забыть о случившемся. Обо всем этом Эмили рассказала Шарлотте во время ее очередного визита.

Сама Селена, казалось, ничуть не возражала против такого отношения к ней. Она сильно краснела, ее глаза начинали блестеть, когда кто-то намекал на то, что с ней произошло, – всегда косвенно, двусмысленно, поскольку никто не хотел показаться вульгарным, обронив скабрезность, – но ее это нисколько не оскорбляло.

Естественно, нашлись и те, кто хотел бы поскорее забыть о злополучном событии. Джордж старательно избегал этой темы, и Эмили позволяла ему это некоторое время. Вначале она решила не показывать, что знает о его отношениях с Селеной – при условии, что это не случится снова. Но однажды утром произошло событие, которое глупо было бы не использовать.

Во время завтрака Джордж наблюдал, как тетушка Веспасия очень осторожно набирала себе абрикосового варенья с орехами; к нему она взяла маленький и очень тонкий ломтик поджаренного хлебца.

– Что вы собираетесь делать сегодня, тетя Веспасия? – вежливо спросил он.

– Буду по мере своих возможностей стараться избегать Грейс Дилбридж, – ответила она. – А это будет нелегко, потому что я должна нанести несколько визитов, и, без сомнения, она будет посещать те же дома. Так что мне придется продумать свой путь так, чтобы мы не встретились.

Джордж автоматически – он по-настоящему и не слушал – задал вопрос:

– Почему вам нужно избегать ее? Она довольно безвредна.

– Она чрезвычайно скучна, – энергично сказала тетушка Веспасия, заканчивая завтрак. – Мне уже надоели ее страдания. Ее бесконечные стенания с закатыванием глаз по любому поводу – это эталон скуки. Но это было бы еще сносно – по сравнению с ее высказываниями на тему «женщины, над которыми надругались», или «мужчины и их звериная сущность», или «женщины, которые, к своим прочим бедам, поощряют мужчин». Это уже чересчур для меня, больше, чем я могу вынести.

Впервые Эмили заговорила не подумав – переживания о Селене пересилили ее обычную осторожность.

– Мне кажется, вы могли бы и согласиться с ней, по крайней мере, из уважения, – сказала она с дрожью в голосе, повернувшись к Веспасии.

Серые глаза Веспасии расширились.

– Быть несогласной с Грейс Дилбридж и все-таки выслушивать ее ради приличия – это обычный этикет светского общества, моя дорогая, – ответила она. – А вот искренне согласиться с ее суждениями, да еще и сообщить ей об этом – выше моих сил! В первый – и единственный – раз мы во всем согласны, и это невыносимо. Конечно, Селена не превратилась вдруг в эталон целомудрия. Даже глупец понимает это! – Она встала и стряхнула воображаемые крошки со своей юбки.

Эмили опустила глаза, затем посмотрела на Джорджа. Тот отвернулся от Веспасии, которая вышла из комнаты, и снова повернулся к Эмили.

– Бедная тетя, – осторожно сказала она. – Какое тяжелое испытание. Грейс такая самоуверенная, но в данном случае ничего не остается, как признать ее правоту. Я не люблю говорить плохо о женщинах, особенно подругах, но Селена вела себя в прошлом не вполне… подобающе. – Эмили колебалась. – Не понимаю, как к ней… – Она сделала паузу, ее проницательный взгляд задержался на Джордже.

Тот побледнел и замер от мрачных предчувствий. Воцарилась тишина.

– Что? – наконец спросил он.

– Ну… – Эмили выдала прохладную, всепонимающую улыбку. – Ну-у, – она вела себя немного слишком раскованно – не так ли, мой дорогой? И такое поведение привлекает… – Она решила не продолжать, увидев по его лицу, что он все отлично понял. Больше секретов не осталось.

– Эмили, – начал он, постукивая запонкой по чашке.

Она не желала обсуждать это. Объяснения были бы очень болезненны. И Эмили не хотела слышать, как он их произносит. Она продолжила, как бы отвечая на возможные возражения:

– О, я не сомневаюсь, ты хочешь сказать, что я не должна говорить о ней так, потому что она прошла через такое ужасное испытание. – Ее рука потянулась за чайником, но она не была такой твердой, как желала бы ее хозяйка. – Но я уверяю тебя, что тетя Веспасия права, я и сама это знаю. Еще… я уверена, что после всех этих событий такого больше не произойдет. Все изменится для нее теперь. Бедное создание! – Эмили успокоилась достаточно, чтобы улыбнуться мужу и держать чайник почти не дрожащей рукой. – Хочешь еще чаю, Джордж?

Он смотрел на нее с трепетом и недоверием. Эмили наблюдала за ним, чувствуя, как по ее телу разливается тепло, радостное ощущение того, что она одержала верх.

Какое-то время они сидели не двигаясь, осознавая происшедшее.

– Как насчет чаю? – повторила Эмили.

Джордж протянул ей свою чашку и медленно произнес:

– Я думаю, ты права… Уверен, что ты права. Теперь все будет по-другому, все изменится.

Эмили полностью расслабилась, ослепительно улыбнулась мужу и наполнила чашку до самого края, полнее, чем то принято.

Джордж посмотрел на нее с легким удивлением и тоже улыбнулся – широко, открыто, как человек, который получил неожиданное доброе известие.

Мисс Летиция не упоминала о происшествии с Селеной, зато мисс Люсинда более чем компенсировала молчание сестры, заваливая общество своими суждениями, подобно продавцу тканей, мечущему на прилавок отрезы любых материалов и цветов, находя все больше и больше доказательств того, что на Парагон-уок происходит нечто до крайности странное, и заявляя, что посвятит все имеющееся у нее мужество и упорство разоблачению этого «нечто». Леди Тамворт поддерживала ее на словах, но не предлагала ничего конкретного.

Афтон Нэш высказал мнение, что женщины, над которыми надругались, сами напросились на подобные действия и поэтому не заслуживают никакого сочувствия. Феба заламывала руки и еще более ужасалась.

Халлам Кэйли продолжал выпивать.

Рано утром Эмили вызвала свой экипаж и без извещения поехала к Шарлотте, рассказать ей последние новости. Чуть не выпав из кареты на тротуар, игнорируя в своем возбуждении поддержку лакея, Эмили, позабыв дать ему дальнейшие указания, стала колотить в дверь Шарлотты.

Когда та открыла сестре, ее фартук был натянут чуть ли не до подбородка, а в руке был совок для мусора; лицо застыло в удивлении.

Эмили ворвалась в дом, оставив дверь открытой.

– Ты в порядке? – Шарлотта поспешила в кухню за сестрой, которая уже плюхнулась на один из кухонных стульев.

– Я в отличной форме! Ты никогда не поверишь, что произошло! Мисс Люсинда видела призрак!

– Что? – Шарлотта недоверчиво посмотрела на нее.

– Сядь! – скомандовала Эмили. – Сделай мне чаю. Я умираю от жажды. Мисс Люсинда видела призрак! Прошлой ночью. Теперь она сидит в шезлонге в состоянии полного изнеможения, и каждый рвется к ней, страстно желая знать, что случилось. Она устраивает специальный прием. Мне очень хотелось быть там, но я должна была прийти и рассказать тебе об этом. Разве это не любопытно?

Шарлотта поставила чайник. Стол уже был накрыт, поскольку она сама собиралась выпить чашечку чая через час или два. Шарлотта села напротив Эмили и всмотрелась в ее пылающее лицо.

– Призрак? Что ты имеешь в виду? Привидение Фанни? Или что? Она сошла с ума? Ты думаешь, она была пьяна?

– Мисс Люсинда? Боже праведный, нет! Ты бы послушала, что она говорит о людях, которые выпивают!

– Это не значит, что она не выпивает сама.

– Нет, она не пьет. И нет, это не чье-то привидение; это было что-то отвратительное и дьявольское; оно уставилось на нее через окно, лицо прижато к стеклу… Мисс Люсинда сказала, что призрак был бледно-зеленым, с красными глазами – и с рогами на голове!