Текст книги "Знамения любви"

Автор книги: Энн Оливер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)

– Бен, ты прости меня за эту глупость, пожалуйста. Но они ждут тебя, – нежными интонациями попыталась погасить его гнев Карисса. Она рискнула положить руку на его плечо, но Бен отмахнулся от нее, и она дрожащим голосом добавила: – Я надеялась услышать твою игру.

– Догадываешься ли ты, что так не делается? Никто не договаривается за спиной у музыканта о его концертах. Ты даже не мой импресарио, я не уполномочивал тебя, тем более что и не планировал никаких выступлений хотя бы по той причине, что я не готов к ним. Как я появлюсь на сцене перед этими людьми? Каким я предстану? Уж тебе-то следовало это понимать! – продолжал кипятиться Бен.

– Ты прав, конечно. Но это дети, для которых более важен тот факт, что ты к ним пришел, нежели твоя исполнительская безупречность.

Появился Зак. Не дождавшись выхода Бена, он поспешил выяснить, в чем дело.

– Здравствуйте, мистер Джемисон. Я ваш давний поклонник… Я понимаю, для вас это полная неожиданность, но для нашего фонда огромная честь одно то, что вы к нам присоединились. Ребята ждут вашего выступления. Среди них много поклонников «Икс-Эль Рок». Вы не могли бы сыграть для них пару ваших наиболее известных композиций, мистер Джемисон? – уважительно поинтересовался Зак.

– Зовите меня Беном, – резко сказал композитор и, взяв инструмент, вышел на сцену.

Карисса не заметила, в какой момент Бен покинул стены концертного зала. Она вернулась домой лишь после того, как отыграла свою концертную программу и обсудила с единомышленниками дальнейшие планы общества «Радужная стезя». Она сохраняла видимое воодушевление, общаясь с детьми и соратниками, но нещадно кляла себя в мыслях за то, как по бестолковости обошлась с Беном.

Девушка понимала, что он не дождался ее, обидевшись, предвкушала продолжение скандала и в волнении направилась домой, но Бена там не застала. Факт его отбытия был подтвержден запиской, оставленной на прикроватном столике, которую она обнаружила, обежав весь дом.

Записка содержала единственную бесстрастную фразу:

Если что-то понадобится, звони на мой мобильный.

Только это.

Карисса разрыдалась как дитя, прочтя ее.

– Мне нужен ты, Бен… только ты… – прошептала она, прижав к груди записку, и упала лицом в подушку.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Сквозь стену ливня, вжимая педаль газа в пол, Бен стремительно вырулил на пирс сиднейского залива. Он остановился лицом к океану, по лобовому стеклу частил отвесный дождь.

Бен был готов гнать бесконечно, с не ограниченной дорожными указателями скоростью, туда, где мог достигнуть абсолютного уединения, туда, где никому бы не пришлось объяснять свое смятение, изобличать свои переживания, обнаруживать чувства.

Он знал, что Карисса в это время уже вернулась домой, отметила его отсутствие и, наверное, успела прочитать оставленную глупую записку. Бен не мог написать ей больше: это бы означало объясниться во всем. Доверить ей все свои мысли до последней. Он понимал, что Кариссу ранит такой уход, но его обида была сильнее долга, она диктовала решения и поступки. Карисса совершила слишком чувствительную для Бена оплошность. И он вновь полностью отдался той сумятице, что изгнала его однажды из Мельбурна после гибели друга.

Бен был уязвлен и раздавлен, как можно быть уязвленным и раздавленным только дорогим человеком. Карисса больше не относилась к числу посторонних, чье вероломство он умел сносить стоически. Она стала ему родным человеком, чьим отношением дорожишь, и тем больнее была проявленная ею бестактность. Как друг, любовник, отец носимого ею ребенка, как муж, Бен заслуживал более чуткого к себе отношения. Ей следовало прежде обсудить с ним возможность этого выступления, а не козырять знаменитым мужем перед своими друзьями и знакомыми. Тем более что к его былым заслугам и нынешнему творчеству она даже не проявляла интереса, что, с одной стороны, Бена устраивало, поскольку не требовало отчета, с другой же стороны, не могло не задевать, как любого композитора, нуждающегося в понимающем слушателе.

Сколько Бен себя помнил, именно такие проявления со стороны, казалось бы, близких людей всегда обескураживали его, лишали точки опоры, вынуждали порывать отношения. Сам он, будучи мягким и чутким человеком, не мог перенести подобного небрежения. Потому, мучаясь и страдая, порывал отношения с такими людьми. Он не умел простить предательство тех, с кем он был открыт и доверчив до последнего предела. Тем более что делалось это, как правило, походя, невзначай.

Никто не принуждал Кариесу выставлять его перед посторонними людьми во всей его беспомощности… Да, он сыграл в этот вечер перед детьми, не осрамился, и, вероятно, сделал бы это добровольно, если бы его только прямо попросили об этом, дали бы ему выбор, предоставили бы возможность должным образом подготовиться к выступлению перед больными детьми. Он бы заставил себя согласиться принять участие в благородном деле, и сделал бы это с большим проком. Поступок же Кариссы ошарашил его своей бесцеремонностью, как если бы его работа ему ничего не стоила, ни душевных, ни физических усилий.

Такой же была его мать. Потому их пути разошлись однажды, чтобы теперь прийти к странному одностороннему общению. Бен по сию пору, много лет спустя, продолжал болезненно переживать высокомерное пренебрежение матери к жизненному выбору сына. Она не пожертвовала ни единой толикой своей недюжинной стойкости, чтобы снизойти до него, чтобы понять и принять его выбор. У нее были собственные представления, которые казались Бену неприемлемыми, когда речь заходила о его человеческой судьбе. Именно свою мать Бен втайне винил в моральном упадке отца, который не нашел сил отстоять свое миропонимание, идущее вразрез с ее стереотипами, а жить по ее распорядку не смог.

Она всегда была хорошей женщиной, трудолюбивой хозяйкой, любящей женой, заботливой и самоотверженной матерью. Но при этом оставалась феноменально невосприимчива к чувствам другого человека, разнящимся с ее чувствами. Она была слишком педантична в претворении собственных планов, чтобы отвлекаться на чужие сомнения и метания. И как же ее нынешнее существование не вязалось с тем, что она для себя уготавливала…

– Как она? – хмуро обратился Бен к медсестре, ведущей его длинными и светлыми коридорами пансионата «Своды» в предместье Мельбурна.

– Как обычно… – лениво ответила ему сестра. – Миссис Джемисон, к вам посетитель! – громко и четко объявила она, предварительно постучавшись в дверь комнаты.

Бен вошел нетвердой поступью, подошел к женщине, сидящей в кресле, склонился, поцеловал ее в щеку и проговорил:

– Здравствуй, мама.

Он внимательно посмотрел на мать. Она не изменилась в лице.

– У вас будут какие-нибудь просьбы или распоряжения, мистер Джемисон? – спросила его медсестра.

– Нет, спасибо, – ответил он.

– Вы знаете, где меня можно найти, – сказала служащая и удалилась, закрыв за собой дверь.

– Мама, как ты? Выглядишь отлично, собственно, как всегда, – заметил он, и это была чистая правда.

Элегантная пожилая женщина смотрела на него ясным и беспристрастным взглядом красивых умных глаз.

Сын присел возле матери на корточки и провел ладонью по ее сухой кисти.

– Мама, у меня для тебя есть несколько новостей… Ты скоро станешь бабушкой. Слышишь? Я женился. Ее зовут Карисса. Она талантливая пианистка и очень красивая женщина, она будет хорошей матерью. Карисса носит моего ребенка, – сказал он и, усмехнувшись, добавил: – Тебе бы понравился ее репертуар. Это Бетховен и прочая дребедень, которую ты так любишь.

Он внимательно всмотрелся в лицо матери в поисках отзыва. Отзыва не было.

– Я обещаю, что скоро ты сама во всем убедишься. Я привезу и Кариесу, и нашего с ней ребенка… Мама? – вновь обратился Бен к хранящей таинственное многолетнее молчание женщине, словно надеясь на чудесный отклик, чему вряд ли суждено когда-то произойти. – У меня появился шанс устроить собственную жизнь, создать семью. Я должен научиться стать частью семьи, срастись с ней, чтобы не испытывать прежних искушений. Я долго изолировался от этого, спасался, теперь же это стало невозможным. Да и если подумать, то и желания бежать больше нет… И дело даже не в том, что я связан узами и обязательствами… Нет, мама. Теперь все иначе. С тех пор как я сам прочувствовал движение жизни моего ребенка, я ощущаю себя в состоянии примириться со многим. Я тут недавно кое-что понял, мама. Невозможно безмятежно следовать своему призванию, если отсекаешь шансы быть понятым близкими. Возможно, огромная тяжесть моей вины в том, что я не умею донести до людей всей сути своей убежденности, не позволяю им понять, что действительно важно для меня в этой жизни. Должно быть, сам я виной тому, что произвожу на близких людей ошибочное впечатление, сам провоцирую их на поступки, которые затем меня коробят. Я обязан в этом разобраться… Мама, ты слышишь меня?! – взволнованно воскликнул он, сжав руку матери. – Мама, как же мне заставить тебя очнуться от этого ужасающего состояния. Мама, умоляю тебя, вернись ко мне!

– Мистер Джемисон, все в порядке?! – строго спросила появившаяся на пороге медсестра.

– Да, – выпрямившись, сказал тихо Бен. – Пожалуй, я пойду.

Он обнял свою бессловесную мать, поцеловал в щеку, попрощался.

На него все так же бесстрастно взирали ясные красивые глаза.

– Мистер Джемисон, вы должны всегда помнить, что ваша мама прежняя. Если бы она могла, то непременно продемонстрировала бы свои чувства, – проникновенно проговорила медсестра, когда они вышли из комнаты.

– Если мама прежняя, то вряд ли она стала бы демонстрировать мне свои чувства, – грустно заметил Бен, уходя.

Карисса приподняла занавеску на кухне. На улице было уже совсем темно, лишь редкие звезды мерцали меж низких облаков. Она вздрогнула, увидев приближающуюся к дому мужскую фигуру. По очертаниям силуэта, порывистым движениям она узнала Бена. Что-то возликовало внутри нее, что-то оборвалось. Карисса не могла угадать, чем вызвано его появление. Быть может, это окончательный разрыв, быть может, жест примирения…

Чувство вины перед мужем возрастало в ней ежеминутно с тех пор, как он ушел. Чувство любви к нему росло соразмерно. Теперь она четко сознавала, что Бен ей нужен. Он нужен ей не как друг, скрашивающий одиночество, не как любовник, услаждающий плоть, не как покровитель, несущий благополучие ей и ее ребенку. Нет. С этим человеком Карисса грезила разделить жизнь. Она надеялась оправдаться перед супругом, повиниться и просить о прощении.

Последние двое суток стали для нее мукой, и теперь Карисса надеялась на избавление.

Она поспешила к входной двери, готовясь встретить возлюбленного, хотя не могла знать наверняка, с чем он пришел.

– Бен! – воскликнула Карисса, распахнув дверь.

– Да, – кивнул он, словно соглашаясь.

– Ты вернулся! – восторженно констатировала она.

– А ты сомневалась?

– Я старалась о худшем и не думать, – проговорила Карисса, позволяя ему войти в дом.

– Очевидно, ты плохо меня знаешь, Карисса, если допустила хоть на миг, что я могу оставить тебя.

– Я бы очень хотела знать тебя лучше, Бен, – проникновенно призналась Карисса.

Она распахнула навстречу супругу свои объятья и кинулась к нему на шею.

Бен смущенно подался вперед.

– Позволь, – вызвалась Карисса, забирая у него из рук дорожную сумку.

– Оставь, тяжелая, – возразил Бен. – Карисса, – произнес он, привлекая ее внимание.

Но Карисса не желала ничего слышать, полагая, что услышала уже достаточно, чтобы порадоваться его возвращению. Ей не терпелось разделить с супругом всю массу смятения, которое она претерпела в его отсутствие, озвучить все мысли, к которым в связи с этим пришла, но прежде показать ему силу своей любви.

Карисса не отпускала его, зацеловывая лицо и плечи. Она жалась к нему, как ребенок, который потерялся, а его нашли.

– Карисса, постой… – пробовал дозваться ее Бен.

– Молчи, Бен, прошу тебя, – проговорила она, сияя блаженной улыбкой.

Что ему было делать? Бен обнял жену. Он держал ее в своих руках, пока она осыпала его поцелуями, искренне надеясь на ответные действия.

– Достаточно, Карисса, – однако вскоре процедил он и насильно отстранил свою жену от себя.

Ее взгляд заволокло слезами обиды.

– Пойми, я тоже хочу тебя. Но прежде мы обязаны все прояснить. По-хорошему следовало сделать это прежде. Ответь мне, Карисса, чего ты хочешь от жизни? Я должен это знать.

Карисса недоуменно посмотрела на супруга. Он ожидающе глядел на нее.

– Того же, чего и ты, – проговорила она.

– Ты в этом уверена? – с сомнением произнес Бен.

– Никогда ни во что так не верила. Я хочу всего, чего и ты желаешь. А главное, я хочу тебя, Бен Джемисон, – пылко проговорила Карисса, вновь приникнув к супругу.

– Ты моя? – спросил Бен жену.

– Безраздельно! – убежденно воскликнула она.

– Но я обидел тебя.

– Нет, Бен, ты меня не обидел. А гнев твой я заслужила, – кротко проговорила она. – Но ты заставил меня не только поволноваться, но и поразмыслить. И я рада тем выводам, к которым в твое отсутствие пришла.

– Я, признаться, тоже, – отозвался Бен. – Ездил в Мельбурн. Виделся с матерью. Прежде я не сказал тебе всего, что должен был.

– Вы помирились? – с надеждой спросила Карисса.

– Очень бы хотел. Однако вряд ли такое теперь возможно, милая… Дело в том, что после удара моя мама не разговаривает, и не проявляет никакого участия к жизни. Она живет в своем собственном, закрытом от меня мире. Видит, слышит. Но понимает ли? Это, к сожалению, не известно. Сейчас она в пансионате, в одном из лучших в Австралии. Ее наблюдают квалифицированные врачи. Но никаких улучшений в состоянии мамы им зафиксировать не удалось.

– Но у нее есть шанс?

– Шанс есть у всех. Даже у наших с тобой отношений, – пошутил Бен.

– Прости, прости, прости меня, дорогой, – залепетала Карисса, прижимаясь к его груди. – Мне так хочется всегда быть с тобой рядом. Обещай, что представишь меня своей матери. Я должна поблагодарить ее за то, что она вырастила такого чудесного сына.

– Мы съездим, Кэрри, – нежно проговорил он. – Я тебе это обещаю.

– А чего бы ты хотел, милый? – спросила Карисса.

– Чтобы ты оставила всю работу, которая не приносит тебе удовольствия, и вверила себя моим заботам, – ответил он.

– Я сделаю, как ты пожелаешь. Обещаю заниматься только домом, тобой и нашим малышом.

– И музыкой, ведь ты ее по-настоящему любишь, – заметил он.

– И музыкой, – обрадованно кивнула Карисса.

– Больше я ни о чем тебя не прошу.

– Потому что в этом не будет необходимости, милый. Однажды я научусь угадывать твои желания, – прощебетала супруга, стремясь дотянуться до его губ.

– И это будет самый счастливый день в моей жизни, – улыбнулся Бен и наградил ее сладчайшим поцелуем прощения. – Со своей стороны обещаю тоже стремиться к этому…

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

– Разобьем это пространство перед отелем под обеденную зону на открытом воздухе. Такой досуг будет востребован нашими клиентами. Приближенность к заливу и отличный вид, открывающийся с террасы, располагают к этому, – разъяснял владелец «Коув-отеля», Бен Джемисон, нанятому для разработки проекта модернизации прилегающих территорий архитектору Джону Эмосу. – Я также планирую…

– Простите, мистер Джемисон. Вам срочный звонок, – взволнованно перебила его молоденькая ассистентка, протягивая телефонную трубку.

По ее взгляду он понял, что звонок действительно срочный, и поспешил ответить:

– Слушаю.

– Это Мелани Сойер.

– Привет, Мел, что-то с Кэрри? – тотчас догадался он.

– «Скорая» только что забрала ее. Не мог бы ты подъехать? Я бы хотела быть с ней, но мне скоро на смену.

– Выезжаю, – коротко бросил Бен.

Казалось, адреналин вспучил его жилы, заставил кровь барабанить в висках. Напряженными руками Бен вцепился в руль. Он спешил, но любая ошибка на дороге могла обойтись слишком дорого. Сознавая ответственность, он предельно концентрировал внимание, стараясь не думать о том, какие новости ждут его в клинике.

Сиднейский час пик заставил его изрядно понервничать. Бен отчаянно маневрировал, изыскивая возможности преодолеть, казалось бы, безнадежный затор, и ему это удавалось, заставляя поверить в собственные силы.

Бен стремительно влетел в больничный холл и стрелой бросился к медсестре в приемной.

– Я мистер Джемисон. Мою беременную жену должны были недавно доставить к вам. Где она?

– Миссис Джемисон на третьем этаже, – проинформировала его регистраторша, сверившись с компьютером. – Поднимайтесь на лифте. Я сейчас предупрежу медсестринский пост. Вас к ней проводят.

Мгновения в лифте показались ему вечностью.

Его встретила Мелани.

– Как Карисса? – бросился к ней Бен. – Как ребенок? – был его следующий вопрос.

– Бен… – пробормотала Мелани.

– Боже! Не мучь меня, скажи, что с ней? – потряс свояченицу за плечи Бен.

– Не знаю, честно! Она все еще в хирургии.

– Я не смогу увидеть ее?!

– Боюсь, что нет. Приходится ждать, Бен. Садись.

Но сидеть он не мог.

– Я попытаюсь что-нибудь выяснить, – вызвалась Мелани и оставила мужчину, который нервно метался по коридору возле входа в хирургическое отделение.

Бен понимал, что на таком сроке у их ребенка совсем нет шансов. Но боялся он за Кариесу.

Он застыл, когда в коридоре вновь показалась Мелани.

– Ее только что перевели в реанимацию. Ты сможешь посмотреть на нее через стекло. Но советую пойти домой, – печально проговорила свояченица.

– Никуда я не пойду! – грянул его голос. – Я хочу знать, как это произошло.

– Тебе лучше спросить об этом Кэрри, когда она придет в себя. Я провожу тебя в палату, куда ее переведут после реанимации. А мне придется уйти… Здесь я уже ничем не смогу помочь, – горестно добавила Мелани.

Спрашивать у нее" о ребенке не было смысла. Бен мог лишь вспоминать о том, как малыш беспокойными толчками извещал его о своем существовании. Единственная нить, которая их связывала, оборвалась. У него осталась только Карисса.

– С тобой все будет нормально? – спросила Мел, собираясь уходить.

– Да, не волнуйся обо мне, – пробормотал Бен.

– Уверен?

– Да-да, иди, – поспешил выпроводить ее он.

Ему нужно было побыть одному. Но одиночество затянулось. Карисса продолжала оставаться в реанимационном отделении. Бен не знал, что случилось, да и знать об этом сейчас не хотел. Он жаждал узнать, увидит ли свою жену в добром здравии.

И он вновь принялся ходить взад-вперед, стремясь усмирить разбушевавшиеся страхи, главными из которых были страхи потери и одиночества…

Дверь больничной палаты распахнулась. Вошла медсестра, которая расстелила койку.

– Как она?! – нетерпеливо воскликнул Бен.

– Миссис Джемисон сейчас привезут, – спокойно ответила медсестра.

– Она в сознании? – спросил он.

– Не думаю, она слишком слаба, – предупредила женщина. – Не утомляйте свою жену расспросами, когда она очнется.

Бен Джемисон закивал.

Бледную, под простыней, на каталке доставили его жену. Переложили на больничную койку, подключили к сенсорным устройствам, поставили капельницу, сделали в карте соответствующие пометки и вслух констатировали объективные параметры состояния ее организма. Бен понимающе кивал, однако термины не давали ему нужной информации.

Он подошел к ее постели, Карисса выглядела осунувшейся, казалось, что она спит. Бен поостерегся будить ее.

Он вопросительно посмотрел на медсестру.

– Почему бы вам не съездить домой, – шепотом предложила та, – и не привезти ее вещи. Ваша жена обрадуется, застав вас, когда проснется, но я уверена, что она проспит еще пару часов.

– А что ей привезти? – тихо спросил Бен, всматриваясь в отсутствующее лицо супруги.

– Личные вещи, без которых она не обходится в повседневной жизни, – подсказала медсестра. – Захватите на всякий случай ночную сорочку, если вдруг ей не придется по душе больничная. И непременно возьмите косметичку. Ваша жена красивая женщина, но такая утрата никого не красит, – сочувственно произнесла женщина.

В это время веки Кариссы задрожали. Бен приблизился к ней.

– Карисса?

Но это был лишь глубокий и болезненный сон.

– Я скоро буду, – прошептал Бен и вышел.

Он все еще не знал, не мог сообразить, как такое стало возможным, и это было его наваждением.

Бен принялся внушать себе, что, будь он рядом, ребенок остался бы жив. Затем он начинал рассуждать о том, что если бы Карисса была осторожнее…

Но все это были одни лишь догадки. Приходилось примириться с фактом. Он добрался до дома, собрал сумку, руководствуясь рекомендациями медицинской сестры, и поздним вечером поехал назад в больницу. Он стремительно пересек коридоры, приблизился к двери в палату Кариссы, приоткрыл ее. Его встретил ввалившийся взгляд жены.

– Привет, – тихо произнес муж.

У ее кровати стояла медсестра.

– Миссис Джемисон проснулась, – объявила она, – попробуйте ее напоить.

Медсестра подошла к Бену и протянула ему пластиковую бутылочку с гнутой трубочкой, торчавшей из крышки.

Бен принял из ее рук бутылочку и присел на край больничной постели. Он помог жене приподняться на подушках, поднес соломинку к ее потрескавшимся губам и настойчиво вложил кончик трубочки в рот.

– Ты должна попить, – мягко потребовал он.

Карисса покорно потянула воду. От этого щеки на ее осунувшемся и посеревшем лице ввалились еще глубже. Бена пронзило таким состраданием, что он тотчас отбросил всяческие подозрения в том, что причиной их потери была недостаточная осмотрительность Кариссы.

Увидев, что пациентка пьет, медсестра удовлетворенно кивнула и, обращаясь к Бену и Кариссе одновременно, сказала:

– Нажмите эту кнопку, когда что-то понадобится.

Бен поблагодарил ее, и медсестра вышла.

Когда супруги остались наедине, Бен увидел в глазах жены поволоку слез.

Они потеряли ребенка. У них больше не стало и общего будущего. Карисса понимала это. Теперь ее ожидало расставание с любимым, поскольку не осталось причины, по которой они были вместе.

– Бен… – бессильно произнесла она сухими губами.

Бен выжидающе смотрел на нее.

Она больше ничего не сказала, лишь сморгнула слезы, которые, скользнув по вискам, упали на больничную подушку.

– Я обязан был быть с тобой. Прости…

– Ты со мной, Бен, – проговорила Карисса.

– Я принес для тебя из дома то, что может пригодиться, – сообщил он, кивнув на сумку.

– Спасибо, – сказала она, не отводя от него взгляд.

– Карисса, милая моя Карисса, – пробормотал он, припав к ее изможденному лицу.

– Бен…

– Как ты?.. Понимаю, идиотский вопрос. Но все же, как ты? – спешил разговорить супругу Бен.

– Я поправлюсь, если ты об этом, – сдержанно ответила Карисса, но слезный ком тотчас сковал ее гортань.

– Я помогу тебе присесть, – засуетился Бен, оправляя подушку. – Если захочешь отвлечься, я принес плеер с наушниками и записи твоего любимого Шопена… Ты сильная, Карисса, ты поправишься. Но мне невыносимо видеть тебя такой.

– Прости меня, Бен. Умоляю, прости! – пролепетала она и, разрыдавшись, упала на его плечо.

Бен обнял ее содрогающееся тело.

– Это не твоя вина, милая. Тебе не нужно просить у меня прощения, – твердо проговорил он мерно поглаживая ее спину.

Карисса уткнулась мокрым лицом в его шею

– Я принес тебе ночную сорочку. Если хочешь, я помогу тебе переодеться, – успокаивающе проговорил Бен, проведя рукой по ее волосам. – Но… Прости, Карисса, что спрашиваю… – Взяв ее за плечи, он посмотрел в упор на зареванное лицо

жены. – Как, черт возьми, это могло случиться? – задал он самый мучительный свой вопрос, который почти зарекся задавать, желая лишь видеть ее живой.

– Я поскользнулась, – робко произнесла

Карисса по истечении минуты гнетущей тишины.

– Поскользнулась?

– Да, поскользнулась, Бен! – вновь разразилась она рыданиями. – И упала на спину. Потом была адская боль. Я потеряла сознание…

– Карисса, прошу тебя, успокойся, – принялся унимать рыдания жены Бен. – Тебе больно? Хочешь, я вызову медсестру?

– Нет, Бен… Я сейчас успокоюсь, – пообещала она, сморкаясь в бумажные салфетки, которые ей во множестве протянул супруг. – Я сейчас…

– Но на чем ты могла поскользнуться? – настойчиво продолжал он выяснение.

– Я оступилась, Бен… В этом все дело. Это целиком моя вина… – горестно призналась женщина.

Бен, затаив дыхание, ждал. Их объяла ужасающая тишина, сплетенная из непрерывного жужжания мониторов, дыхания воздушного кондиционера, гудения лампочки, приглушенных больничных шумов.

– Я оступилась и упала со стремянки, – отважилась на тихое признание Карисса, испуганно гладя на мужа.

– Но зачем тебе понадобилось взбираться на нее? – сдерживая себя от крика, спросил Бен.

– Да я всего-то забралась на пару ступенек, – жалостливо проговорила Карисса, утопив свое лицо в ладонях. – Я хотела повесить картину. И молоток ударил по мне, когда я пошатнулась.

– И поделом тебе! – вспылил Бен, сдавив ее в своих объятьях. – Ну, как ты могла? Господи! Как ты могла? – убивался он.

– Бен… я так виновата. Прости… Не знаю, как мне теперь быть, – растерянно пробормотала Карисса. – Сможешь ли ты когда-нибудь простить мне мою глупость?! – в отчаянии воскликнула она.

Бен выпустил жену из объятий и отошел к дорожной сумке, которую собрал для нее. Достав ночную сорочку, он вернулся с ней к кровати и едва слышно произнес:

– Я помогу тебе переодеться.

Карисса безнадежно ждала ответа на свой вопрос.

– Давай-ка, подними руки, – сказал он, стараясь не смотреть на ее лицо.

Больничная рубашка соскользнула с нее. Бен помог надеть домашнюю.

– А теперь ложись и засыпай, – требовательно проговорил он.

Карисса непонимающе смотрела на него.

– Ложись и засыпай, – настойчиво повторил он.

Карисса послушно опустилась на подушки, и Бен натянул покрывало до самого ее подбородка.

Карисса тревожно наблюдала за его действиями. Она не ожидала, что он простит ее с легкостью. Ей было довольно и попытки, одного лишь неисполнимого желания простить.

– Бен? – робко спросила она.

– Шшш, – прошептал муж.

Он провел рукой по ее лбу, орошенному холодной липкой испариной, по разметавшимся темно-русым волосам, покивал, словно собственным раздумьям, поднялся с кровати и, не произнеся больше ни слова, вышел.

Через несколько недель Карисса выписалась из больницы.

Не было основания желать большей заботы, чем та, которой ее окружил супруг. Да только Кариссе не нашлось в том утешения. Вопросы множились, сомнения разрастались, чувство вины становилось непереносимым. Во все это время они не заговорили ни о прошлом, ни о будущем, ни друг о друге. Все темы разом оказались под запретом. Трагедия игнорировалась, но не забылась.

Карисса с тяжелым сердцем отправлялась домой, там ее ждала неизвестность.

Но о расставании речи не заходило.

Бен ссылался на загруженность на работе. Он уходил прежде, чем жена просыпалась, возвращался после того, как ею овладевал сон. Было всего несколько вечеров, когда они ужинали вместе. В этих случаях они разговаривали о всяческих пустяках, так что невозможно было и припомнить пару минут спустя, о чем велась речь.

Карисса была близка к отчаянию, к тихому помешательству. Пару раз она собиралась даже спровоцировать в нем приступ недовольства, вызвать его на откровенный разговор, выслушать все его упреки, стерпеть и принять все, что он вменит ей в вину, без каких-либо попыток самооправдания. Поскольку она считала, что ее проступок никаким страданием не искупится. Он может либо простить ее, либо предать проклятию. Но мысль о том, что она его потеряет, останавливала Кариесу.

Тогда она надумала соблазнить Бена. Карисса купила у цветочника букет нарциссов, в магазине благовоний – душистые свечи, наготовила на ужин его любимых блюд. И, твердо решив дождаться возвращения Бена, надела голубое платье, принялась перебирать его любимые диски с блюзами.

Карисса шла ва-банк. Она окончательно вознамерилась узнать, любит ли он ее. Если б только это стало возможным, рассудила девушка, они смогли бы пережить этот тяжелый период. Но если она ему безразлична…

Раздался телефонный звонок.

Карисса ответила и услышала голос любимого:

– Я вернусь поздно, – предупредил он, чего давно не случалось.

Карисса от изумления не нашлась, что ответить.

– Я хотел попросить, чтобы ты дождалась меня, – объяснил Бен причину своего звонка.

Она тяжело вздохнула, решив, что это конец. Видимо, Бен намерен объясниться с ней, положив окончательный разрыв их отношений.

– Только не возись с ужином, – предупредил Бен. – Я куплю нам что-нибудь по пути. Ладно, – проговорил он, завершая разговор, в течение которого она не произнесла ни слова. – Жди…

Карисса положила трубку, в очередной раз вплотную подступив к неизвестности.