Текст книги "Одна судьба на двоих"
Автор книги: Энн Мэйджер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)
Глава девятая
В том конце коридора, где находилась спальня Чейенн, стояла мертвая тишина.
Каттер всю свою жизнь имел дело с мелкими диктаторами из стран третьего мира. Чейенн очень мила. Она красива. Но по упрямству любому из этих деспотов даст сто очков вперед.
Вот уже пять часов как она не выходит из комнаты. И все эти пять часов атмосфера в доме становится все тягостнее и Каттер нервничает все больше.
Пока Чейенн отсиживалась в одиночестве, Каттер и Джереми находились в комнате мальчика. Каттер работал на компьютере, а Джереми с присущей ему любознательностью читал. Но дверь из их комнаты была распахнута настежь. На всякий случай: если она выйдет, чтобы они сразу увидели и услышали ее.
Пол в комнате Джереми был завален компьютерными распечатками, раскрытыми энциклопедиями и книгами по истории штата. Чейенн не шла у Каттера из головы, но даже в эти напряженные часы он радовался возможности побыть с сыном. К восторгу Каттера, Джереми оказался очень развитым ребенком.
– Дядя Каттер, а ты знаешь, что в 1834 году на этом острове были обнаружены остатки пиратского лагеря? – спросил Джереми, поднимая голову от книги. – Я прочитал, что здесь были раскопаны огромные железные кольца. Некоторые исследователи предполагают, что они служили кнехтами для лодок, спускаемых с больших кораблей. – Не дождавшись ответа от Каттера, Джереми дополнил: – Они, думаю, давно заржавели, правда ведь?
– Мне они ни разу не попадались.
– Может, пойдем как-нибудь, поищем вместе, а?
– Обязательно.
Они улыбнулись друг другу, и каждый вернулся к своим занятиям. Но прошло совсем немного времени, и черноволосая голова Джереми снова поднялась над книгой.
– А ты слышал, что в 1880 году на острове Мустанг одна женщина нашла сундук, полный серебряных монет?
– Нет, не слышал.
– Вот бы мне найти такой сундучок! Ты когда-нибудь искал сокровища?
– Ищу все время, – ответил Каттер, нажимая клавиши компьютера.
– Где?
– Да повсюду.
– А, понимаю. Ты хочешь сказать, что делаешь деньги.
Каттер прервал работу и повернулся к мальчику.
– Ты много читаешь?
– Я люблю книги. Мама научила меня читать, когда мне было три года. В первом классе меня продержали всего лишь месяц. Я знал все, что они проходили, и от скуки стал плохо себя вести.
– Я тоже читал в детстве запоем, так что мама заставляла меня выходить на улицу и играть с товарищами.
– У нас все точно то же самое, – кивнул Джереми и так посмотрел на Каттера, что у того защемило сердце. И оба замолчали.
– На самом деле я люблю читать, потому что мама с папой все время ссорились, а мне хотелось хоть на время забыться, – признался Джереми.
– Ссорились, да?
– Обычно папа кричал на маму, а она всегда была очень спокойная.
Каттер закусил губу.
Глаза Джереми стали большими, как блюдца.
– А правда, что мой настоящий отец – ты? – прорвало его.
В комнате наступила напряженная тишина. Этого момента все время ожидал и боялся Каттер. И вот он настал, а застигнутый врасплох Каттер Лорд не знает что ответить. Он тяжело и протяжно вздохнул.
– И давно тебя это известно?
– Не очень. – Покраснев, Джереми вернулся к книге, но стал теребить уголок страницы, пока не оторвал его. – Я слышал, как отец, Мартин то есть, говорил что-то нехорошее о тебе с мамой и обо мне.
И в комнате снова стало тихо. Каттер не знал что сказать.
– Мне было очень плохо, – прервал молчание Джереми. – Папа вел себя как сумасшедший. Я думаю, что он меня не любил. И маму тоже. Он обзывал ее плохими словами, а она плакала. Я не знал, что и подумать. Но и твоим сыном я тоже не хотел быть.
– Если бы только я знал, – покачал головой Каттер и замолчал: если бы он и знал, сделать бы все равно не смог ничего.
Тут ему стало казаться, что они с Джереми совсем-совсем чужие, что между ними стоят непонимание и муки прошлого, забыть которые невозможно. Ведь сказала же Чейенн, что боится, как бы Джереми не вырос похожим на отца.
Мальчик снова уставился в книгу.
Как бы Каттеру хотелось зачеркнуть эти проклятые семь лет и начать все снова! С этой мыслью он повернулся к экрану компьютера и сделал вид, будто ничего не было сказано. Но есть вещи, которые не следует произносить вслух, ибо, произнеся, уже не можешь о них забыть.
Каттер выключил компьютер и, развернувшись на стуле, оказался лицом к лицу с Джереми. В тот же миг мальчик поднял на него глаза, показавшиеся Каттеру больше обычного.
– Я рад, что ты женился на маме, – сказал он тихо.
Каттер молча кивнул, не в силах выразить обуревавшие его чувства. Но когда Джереми встал с пола, он тоже поднялся со стула.
Какое-то время они стояли, глядя друг на друга, и Каттер чувствовал, что отяжелевшими вдруг ногами не в состоянии сделать ни шагу вперед.
– Папа, я... я... – проговорил Джереми с просветленными глазами и в тот же миг бросился в объятия отца. – Я люблю тебя, папа! Я люблю тебя! – бормотал он сквозь слезы.
– Джереми! – Каттер обнял мальчика и крепко прижал к себе. Мучила мысль, что ему давно следовало заняться сыном. Востребовать его каким-нибудь образом и защитить от Мартина.
Он нужен Джереми!
Внезапно какой-то внутренний тормоз, сдерживавший Каттера, прекратил действовать. Его захлестнуло чувство отцовской нежности. Семь лет он держал ее в себе. Семь лет волнений и одиночества.
– Я тоже люблю тебя, Джереми. Я очень тебя люблю.
Тихим голосом он снова и снова твердил эти слова и не мог остановиться.
– А как же мама? – спросил Джереми.
– Я рад, что женился на твоей маме, – мрачно признался Каттер. – Надо полагать, она все же возьмется за ум.
– Непременно.
– Почему ты так думаешь?
– Потому что у меня есть идея, – заявил Джереми со смущенной улыбкой.
– Надеюсь, что хорошая.
Теперь мальчик улыбался с дьявольским лукавством.
– Ты помнишь, как она прибежала в ту ночь, когда у меня был кошмар?
– И думать не смей! – предупредил Каттер.
Время тянулось невыносимо медленно.
Каттер в одиночестве лежал в темноте, наблюдая за яркими вспышками молний и прислушиваясь к завываниям ветра и раскатам грома. Ложе, на котором он спал, было ему слишком коротко, а подушки – слишком велики и мягки. Он без конца ерзал взад и вперед, ворочался с боку на бок. Стоило ему задремать, как эротические сновидения с обязательным участием Чейенн заставляли его пробуждаться.
Она снилась ему обнаженная. Ее красивое теплое тело лежит рядом. И ему ужасно хочется овладеть ею.
Он напрягался и... просыпался в холодном поту, один. Так повторялось несколько раз. Хуже этого ничего не придумаешь!
Он ухватился за край дивана, на котором спал. Зачем она его мучает? Ему ведь ясно – она от него без ума. Он в свою очередь без ума от нее.
Но она его не любит. Слишком много на их пути препятствий, которые им никогда не устранить.
Каттер откинул простыни и сел, чувствуя себя несчастным.
Сколько таких ночей провел он без сна, воображая ее в объятиях своего братца!
Губы Каттера сложились в ироническую усмешку. Слишком много ночей с тоской по ней. А сейчас, когда он стал ее мужем, она снова подвергает его этой адской пытке.
Чем он заслужил подобное наказание?
Правда, существует одно обстоятельство, которое не следует забывать: она спала именно с ним. Только с ним одним. За все годы замужества с Мартином она ни разу не легла с мужем в постель!
Черт возьми, ее верность многого стоит! Он провел дрожащей рукой по лицу. Несчетное множество раз он думал об этом. Почему это так для него важно?
Чейенн сбросила с себя простыни, поднялась с постели и зашагала по комнате. Дождь хлестал в окна, по стеклам стекали огромные сверкающие капли. Ветер бил в ставни.
Она испуганно выглянула наружу.
Под напором шторма травы полегли. Вихрь вздымал песок и гнал его в залив.
Такая непогода может быть плохим предзнаменованием.
Чейенн все время мерещился труп Курта с фотографии. Ее преследовала мысль, что его убийца может приплыть на лодке, как сделал это семь лет назад Каттер.
Если бы она могла отогнать от себя это видение и перестать страшиться! И не испытывать желания бежать к Каттеру.
По ее щеке скатилась слеза. Потом вторая. Она попыталась вытереть их, но без толку – они полились ручьем.
Все так ужасно! А виноват во всем Мартин. В том, что похитили Джереми, а Курта...
Зачем они с Мартином старались жить на широкую ногу? Почему она не помешала ему брать деньги в долг? Почему им так хотелось занимать видное место в обществе?
Сейчас ей нужно самое элементарное. Любовь. Семья. Но более всего ей нужен Каттер. Ей безразлично, что он делал в прошлом.
Да, он бездушно бросил ее. Да, она была вынуждена выйти замуж за Мартина. Но ведь в час одиночества и смертельной опасности он пришел ей на помощь. Он спас Джереми. Он внимателен и ласков – по-своему. Он ее муж. Ее любовник.
Ее единственный любовник.
Без него ей тоскливо, вокруг – пустота. Она хочет ощутить его сильные руки. Чтобы снова ощущать себя в безопасности. Чувствовать себя любимой и желанной.
Но может ли мужчина с таким прошлым любить ее, доверять ей? А что, если он использует ее лишь для секса, чтобы иметь возможность быть рядом с Джереми?
И что за жизнь он ведет, если стал в результате твердым, жестким и беспощадным?
А вдруг он и вправду не способен любить, как неизменно утверждал Мартин? Или младший брат, ослепленный завистью, искажал действительность, и Каттер всего-навсего нелюбимый сын, на которого в семье не обращали внимания?
Одно точно: Каттер сильный и смелый человек, способный ради нее и сына рисковать жизнью.
Прошлое следует предать забвению.
И в этот момент на Чейенн нашло прозрение: она настолько желает Каттера, что не может дать ему повод усомниться в ее любви.
Джереми проснулся от громкого звона будильника, который он положил себе под подушку. С минуту мальчик никак не мог припомнить, зачем это сделал. Его одолевал сон, но от дребезжания будильника подушка вибрировала, не давая ему заснуть. Не открывая глаз, он повернул рычажок, выключая звук.
Необходимость посетить туалет заставила его встать, но, возвратившись, он не стал ложиться, а заставил себя разработать план действий. В полусонном состоянии мальчик старался восстановить в памяти чувство ужаса, которое испытал, когда Лысый вошел в его хьюстонскую спальню и схватил его.
Джереми не любил вспоминать, как визжал и кричал, когда Лысый силой вытаскивал его из комнаты. Зато было живо воспоминание о том, как у Винни-Пуха отвалилась голова. А затем Лысый потащил его вниз по лестнице, и Джереми орал что было мочи.
Но никто не пришел ему на помощь – ни Курт, ни миссис Перкинс, ни мама или папа.
Зато в какой панике они прибежали к нему ночью, когда его посетил ужасный кошмар! Вот и сегодня прибегут так же.
Джереми раскрыл рот и испустил громкий душераздирающий вопль.
После второго крика он услышал, как отворяется мамина дверь.
А затем папина.
Ура! Ура! Джереми в восторге избил подушку кулаками.
Воодушевленный успехом, он издал еще три душераздирающих вопля, а затем начал тереть пальцами глаза, чтобы вызвать слезы.
Маленький чертенок не послушался его!
Каттер со всех ног бежал по коридору к спальне Джереми.
С противоположной стороны в развевающейся белой ночной рубашке мчалась Чейенн.
Каттер не смог вовремя остановить свой бег.
Она, по-видимому, тоже.
Да у Каттера и не было такого желания. Так или иначе, но они столкнулись.
Каттер был в одних пижамных брюках, без куртки. Схватившись за него, чтобы не потерять равновесия, она ощутила его могучую грудь.
А он схватил ее за предплечья и прижал к себе, предохраняя от падения. Да так близко, что каждый услышал биение сердца другого. Он вдохнул знакомый запах ее тела, и этот теплый дурманящий аромат привел его в трепет. Он моментально накалился, как кирпич, попавший в печку. И Чейенн не отстранилась, хотя не могла не чувствовать этого.
Всю ночь он терзался мечтами о ней. Она вся была соткана из душистой мягкой ткани, на ощупь воспринимавшейся его грубыми пальцами как настоящий атлас. Ему захотелось приподнять ночную рубашку и коснуться ее тела. Благоухающие волосы Чейенн, задевшие его шею и щеку, показались ему легкими и тонкими, как волоски колосьев. Округлости груди и бедер манили своей мягкостью.
Она взглянула на Каттера – и им овладело сильное чувство, не поддающееся описанию. Он с силой вобрал в себя воздух. Так хорошо было держать ее в руках! Словно они – единственные люди на всей планете.
Но тут Джереми снова вскрикнул. Да так убедительно!
Ее глаза расширились, она испуганно выдохнула.
– Джереми! – прошептали они одновременно.
Она – с ужасом. Он – с некоторой долей раздражения, но в то же время с отцовской гордостью.
Нехотя выпустил он ее из рук, и они бросились в комнату сына.
– Джереми?! – воскликнула Чейенн, врываясь в комнату и включая верхний свет.
– Все в порядке, – раздался бодрый, но хриплый голос мальчика. – Мне опять приснился страшный сон.
– Бедняжка! – воскликнула Чейенн, прижимая мальчика к себе.
– Все в порядке, – повторил Джереми, через плечо матери заговорщически улыбаясь Каттеру. – Но раз уж вы оба здесь, то, может, расскажете мне какую-нибудь сказку?
Мать, естественно, охотно согласилась. Сказка была длинная – об осленке, отбившемся от родителей, которому неоткуда ждать помощи в их розыске, кроме как от волшебной скалы. Каттер как зачарованный внимал нежному голосу своей жены. Слушая ее и глядя на разгоревшееся лицо сына, Каттер вдруг почувствовал единство с ними, увлеченными рассказом. Впервые он почти уверовал в то, что его мечта о хорошей дружной семье может осуществиться. Что он, она и их сын...
Дослушав сказку до конца, Джереми сделал вид, что засыпает.
Чейенн выключила свет. Несколько мгновений она и Каттер стояли молча, глядя в темноте друг на друга.
Он хотел ее. Взяв ее за руку и выводя из комнаты, Каттер молил Бога о том, чтобы и у нее было такое же желание.
В коридоре они ощупью пробрались к ее двери, и здесь ему следовало отпустить Чейенн, но...
Сверкнула молния, раздался гром, и испуганная женщина сама кинулась ему на шею.
– Каттер! – Что было силы она прижалась к нему.
Он медленно опустил голову. Несмотря на темноту, он ясно увидел, что ее расширившиеся от страха глаза устремлены на него.
Она закусила губу и крепче сжала его руку.
– Нет! – прошептала она наконец еле слышно. – Не бросай меня.
С этими самыми словами он обратился к ней тогда, на берегу острова, полагая, что умирает.
Она бросила на него взгляд, обдавший его жаром. Сердце его забилось с бешеной скоростью.
– Чейенн?
– Мир, да? – пробормотала она. – Извини меня за все, что я тебе наговорила.
– Не будем об этом!
Он знал, чего она хочет, и незачем было заставлять ее просить об этом. Она попросила сама.
– Пожалуйста, Каттер, прости меня. О-о, Каттер, коснись меня. Просто держи меня в объятиях. – Она провела дрожащими пальцами по его щеке, затем по шее, опустила их на плечо и далее на грудь, где они замерли. – Я не могла сегодня заснуть... Потому что тебя не было рядом.
– Я тоже, дорогая.
– Что ты говоришь?
– То, что ты слышишь.
Из его горла вырвался то ли полустон, то ли полусмех. Он притянул Чейенн посильнее к себе и обхватил ее лицо руками.
Нагнувшись для поцелуя, он даже в темноте заметил, какое счастье сияет в ее глазах.
И поцеловал ее.
Ура! Ура!
Джереми, прильнув к замочной скважине в своей двери, прислушивался сначала к тихим голосам, затем к продолжительному молчанию, наступившему в коридоре, которое он истолковал однозначно: его родители больше не ссорятся, они помирились.
Но лишь услышав их удаляющиеся шаги и звук захлопываемой двери, Джереми перестал судорожно сжимать Винни-Пуха и сонно потер глаза.
Интересно, подумал он, они продолжают еще целоваться? Возможно, у себя в постели?
И он с радостной улыбкой побежал с Винни-Пухом в руках к своей кровати.
Глава десятая
Джек Вест натянул поводья и сдвинул со лба широкополую фетровую шляпу, чтобы сквозь марево жары получше разглядеть Чейенн.
Она выглядела замечательно. Красивая, сексуальная женщина, стройная.
А вот у ее богатого мужа вид весьма и весьма озабоченный. Словно его преследуют демоны.
В обхождении с живыми Джек Вест никогда особенно не церемонился. Но по отношению к умершим он придерживался иных правил игры.
Вот почему он, бросив все дела, вырвался из манежа, оседлал крупного жеребца гнедой масти и поскакал на нем отдать последний долг уважения Айвори Роуз.
Джек был наполовину мексиканец, наполовину англосакс, из-за чего значительная часть населения Эль-Атаскадеро относилась к нему с предубеждением. С точки зрения англосаксов, он не принадлежал к их нации, так как его дикая вьющаяся шевелюра и кожа оливкового цвета были несколько темнее, чем бывает у белых людей. Мексиканцы же не считали его своим из-за роста – Джек был намного выше, чем большинство представителей этого народа. Было в его внешности нечто дикое, даже свирепое, пугавшее людей. По мнению Чейенн, виной тому был сломанный в драке нос, который придавал Джеку вид отчаянного парня.
Сейчас, когда он глядел на небольшую кучку людей, столпившихся вокруг могилы Айвори Роуз под дубом на ковбойском кладбище, внутри у него все переворачивалось.
Смахнув пот со лба, Джек всмотрелся в приезжих внимательнее, желая удостовериться, что это действительно Чейенн. Это была она.
Итак, Чейенн приехала в родные места. До этого Джек всячески ее избегал. Приезжать ей между тем не следовало. Даже на похороны матери.
Во спасение своей жизни ей надо бежать отсюда. Ибо за ее голову назначена награда. И не только за ее – за головы ребенка и мужа тоже.
Семью преследует какой-то сказочно богатый гангстер из пограничного района.
А еще говорят, что сообщение о смерти Айвори они получили в тот момент, когда садились в самолет, направлявшийся во Францию.
Очень типично для Айвори. У нее все было не как у людей.
Чейенн и Каттеру надо скрыться. Может, именно поэтому Лорд непрестанно оглядывается по сторонам?
Невольно сжав кулаки, Джек вспомнил последний свой разговор с Шэнтэл. Она со смехом сообщила ему, что злодей, убивший Мартина, ныне охотится за Чейенн и ее сыном.
– А откуда тебе это известно?
– Ну я все же ее сестра! – И Шэнтэл злобно улыбнулась.
– Впервые слышу, чтобы ты говорила об этом родстве, – поддразнил жену Джек.
В это время Чейенн, стоявшая поодаль от своего семейства, посмотрела в сторону Джека, заметила его и улыбнулась.
Джек замер. Он жестоко ее обидел. До сих пор он ненавидит себя за то, что пожертвовал их любовью, соблазнившись деньгами и похотью. Но зато ранчо когда-нибудь перейдет в его руки. И у него есть дочь.
Видя, что Чейенн продолжает улыбаться, словно простила ему то, что он сам себе простить не мог, Джек вспомнил о вежливости. Сняв шляпу, он галантно раскланялся. Сальвавидас, не желая отставать, заржал и стукнул копытом о землю.
Джек доехал на своем большом коне до кладбищенских ворот и там спешился. Привязав Сальвавидаса, он медленно поднялся на вершину холма, где под эбеновым деревом нарвал большой букет цветущей лантаны.
Он поднес благоухающие цветы к носу, и их запах живо напомнил ему чудесную пору детства, когда они с Чейенн были неразлучны. Вместо того чтобы, подобно своим сверстникам, часами млеть перед телевизором, они катались на велосипедах или скакали по прериям верхом на лошадях. Они собирали цветы и безо всякого надзора бродили по лугам. А когда в высохших горных речушках поднималась вода, купались и плавали. Вспомнил он и то, как Чейенн общалась с дикими животными и птицами и даже заговаривала змей. Обитатели леса бесстрашно подходили к ней и ели из ее рук. Она и с растениями умела обходиться – после ее слов, обращенных к ним, они становились просто гигантскими.
Джек отбросил воспоминания и подошел к группе людей близ могилы. Белая рубашка Джека вся в пятнах пота, прилипшая к его вспотевшей мускулистой спине, и поношенные джинсы не очень-то подходили к погребальной церемонии.
Священник заканчивал читать молитву, когда Джек, приблизившись, преклонил колена и возложил ярко-желтые цветы на темный полированный гроб.
К его величайшему удивлению, после окончания службы первой к Чейенн подошла Теодора. Но еще больше он удивился, услышав, что она приглашает Чейенн и всю ее семью в Эль-Атаскадеро, чтобы там отдохнуть.
Чейенн сначала нерешительно улыбнулась, но потом все же приняла приглашение тещи Джека.
Теодора в ответ тоже улыбнулась. Когда две женщины повернулись и медленно направились к видневшемуся вдали огромному дому, присутствующие зашептались.
Вторая дочь Бенна Веста – бесспорно, лучшая – наконец шла к дому, который должен был быть ей родным. Она шла не к жалкой лачуге своей матери среди болот, а к Эль-Атаскадеро, где жил ее отец и куда она всегда стремилась.
Им бы сейчас лететь в самолете, а не трястись в эту жару по разбитым техасским дорогам.
– Здесь! – внезапно вскричала Чейенн, завидев перед собой крышу из просевшего кедрового покрытия, поднимавшуюся над сплетенными ветвями деревьев, которые густо росли в опасной близости от дороги.
Каттер резко рванул руль направо. Мотор заворчал, как рассерженная кошка, машина дернулась в сторону и в конце концов свернула на выложенную камнем узкую дорогу с рытвинами и ухабами, ведшую к лачуге, в которой провела жизнь Айвори Роуз.
Возможно, всему виной жара. Или же сказывается усталость от длинного бестолкового дня, заполненного бесконечными отсрочками и бесполезными сантиментами. Так или иначе, Каттера раздражала проявляемая Чейенн напряженная эмоциональность, которой он более всего опасался, отговаривая жену от поездки на похороны ее матери.
Неужели она не понимает, что, если они не уедут, причем поспешно, их всех троих могут убить?
Приближались сумерки. Было влажно. Бескрайнее небо, окрасившееся в синевато-красный цвет, резко контрастировало с бурыми пастбищами. За лачугой Айвори над болотами висел белый полог тумана. Когда Каттер резко затормозил, из-под колес машины поднялись тучи пыли.
Нетрудно понять, почему два древних заржавевших пикапа, погибших на этой дороге, покрыты плотным слоем слежавшейся грязи. У обоих машин были разбиты стекла и сняты шины. Дом и автомобили были окружены ивами в половину человеческого роста и кактусами. С крыльца дома сбежали две одичавшие дикие кошки и исчезли в ивовых зарослях. Но Каттер все время чувствовал на себе их взгляд. И не только их.
Айвори скончалась всего лишь два дня назад. Но вместе с ней, казалось, умер и дом. Ветер шуршал в ветвях приземистых дубов и в высокой траве за домом. Сломанная ставня громко билась о стену.
Ему с Чейенн надо убираться отсюда подобру-поздорову, пока не наступила темнота. Пока Хосе не послал вдогонку за ними своих головорезов.
Но говорить с Чейенн было невозможно. Она твердо решила провести мужа по местам своего детства.
Может, именно предвидя подобную экскурсию, он не хотел отпускать ее раньше. Узнав, что мать умерла, Чейенн впала в то странное состояние, при котором не могла прислушаться к его уговорам. Какие только слова утешения он не говорил после похорон, Чейенн становилась все мрачнее. Особенно после того, как Теодора пригласила их в отцовский дом, словно она была не нежеланный плод мимолетного увлечения, а блудная дочь, возвратившаяся к родным пенатам.
Пока Теодора вела их по толстым дорогим коврам через длинные коридоры в роскошно обставленную гостиную, Чейенн несколько раз виноватым голосом сообщила Каттеру:
– Я дочь Айвори Роуз. А не Теодоры. И хочу, чтобы ты об этом не забывал.
Внимательно осмотрев сейчас, в свете умирающего дня, развалившийся дом матери, Чейенн взглянула Каттеру в лицо.
– Ну, вот мы здесь, – сказал он. – Ты показала мне дом, теперь-то мы можем уехать?
Чейенн всем корпусом повернулась к Каттеру. Лицо ее было пепельно-бледным, глаза гневно сверкали.
– Здесь я выросла. Мать моя, Айвори Роуз, была колдуньей. Она сдирала кожу с гремучих змей и делала из нее ленты для шляп. Собирала птичьи яйца, просверливала, раскрашивала и дарила детям ковбоев – те носили их вместо ожерелья на шее. Она могла поднять змею за шею и, заговорив, усыпить.
Чейенн резким движением открыла дверцу машины и побежала по дороге к дому.
– Чейенн! – закричал Каттер, выскакивая вслед за ней. – Что ты делаешь? Ведь нам грозит такая опасность!
– Я хочу, чтобы ты все увидел собственными глазами. И понял, что я собой представляю. Я, видишь ли, росла не в отцовском особняке. – Она замолчала, и ее зеленые глаза наполнились болью. – Ведь и ты, услышав обо мне, сразу решил, что я недостойная пара для твоего брата.
– Я об этом очень сожалею. Как ни о чем другом за всю свою жизнь. Но это было так давно! А сейчас нам следует как можно скорее уносить отсюда ноги, дорогая. Нельзя терять ни секунды. Эрнандо – он вездесущ, – не переставая твердил Каттер, ускоряя и увеличивая шаги, чтобы догнать быстро бегущую Чейенн.
Они вступили в полосу теплого болотного тумана. Из дубовой рощицы доносилось стрекотание цикад. Невидимые животные с шумом плескались в озерцах за высокими тростниками. Кусты розмарина и другие растения близ дома одичали и вытянулись до небывалых размеров.
Чейенн отворила дверь под сеткой, изрешеченной прорехами и дырами. Им навстречу ударил сильный запах кошек.
– Прежде чем уезжать, ты должен осмотреть этот дом, – взмолилась Чейенн тем же напряженным голосом. – Хуже его нет на целые мили вокруг Уэст-Вилла. Даже при жизни матери люди говорили, что он населен призраками. Те немногие из одноклассников, которые в школе еще играли со мной, боялись сюда приходить.
– Чейенн, деточка, забудь про все это...
– Нет, это тебе надо хоть на секунду забыть про Эрнандо и выслушать меня. – Голос ее задрожал от волнения. – Все мое детство и всю последующую жизнь я мечтала о том, чтобы вырваться отсюда. Ты приехал за мной на остров, потому что считал, что я не чета Мартину. Ну что ж, и я была того же мнения. Сдается мне, я бы никогда не приняла его ухаживаний, если бы, будучи самой нищей и дикой девочкой в городе, не испытала страстного желания...
– Чейенн, дорогая, прекрати...
– ...если бы не испытывала страстного желания доказать всем, что я не такая. Понимаешь? – В ее голосе звучала мольба. – Мартин, возможно, никогда не стал бы занимать деньги, не знай он, что деньги и все с ними связанное имеют для меня такое значение.
– Видишь ли, – попытался успокоить ее Каттер, – подобные страстные желания – неизменные спутники честолюбия. В том числе и моего. Забудь о прошлом. Сейчас не время для воспоминаний...
– Самое время! – Дрожащей рукой она показала на деревянную решетку, с которой свисала черная толстая виноградная лоза. – Вот по ней я обычно взбиралась наверх. Сколько раз я всю ночь напролет просиживала на крыше, пока у мамы находился очередной любовник-ковбой! Звезды и месяц сияли так ярко и казались настолько близкими, что порой мне хотелось встать и дотянуться до них рукой. Одиночества я не испытывала – видишь вон то мескитовое дерево? В нем на ночь устраивалась стая канюков, а они, представь себе, очень дружелюбные существа. Во всяком случае, во много раз добрее большинства городских ребятишек, которые по наущению так называемых приличных людей ненавидят тебя.
– Чейенн...
– Я умирала со стыда. Иногда мне хотелось остаться на крыше навсегда. Звуки любовных игр внизу были мне ненавистны. И я давала себе клятву, что, когда вырасту, буду жить совсем иначе. Ребенку моему, клялась я, не придется стыдиться ни себя, ни своей матери. И жить я стану в большом доме, даже больше, чем у моего отца. А самое главное – у моего ребенка непременно будет отец. И я вышла замуж... – Ее взволнованный голос замер.
Так вот почему ей пришлось выйти замуж за Мартина!
Чтобы защитить своего ребенка.
Нет, не своего. Их ребенка!
– И что же?! – прошептала она. – Во что превратилась моя жизнь? Она сложилась даже хуже, чем у мамы. Всякий раз, как мы с Мартином начинали ссориться, Джереми влезал на дерево. А потом Джереми похитили...
Не остывшее еще от дневного зноя крыльцо излучало жар, но Каттер его почти не ощущал. Он видел одно – беспомощный испуганный взгляд Чейенн.
– Как бы я хотела, чтобы ты был с ней знаком!
– Я тоже.
– Ты говоришь правду?
– Да, дорогая. – Каттер ласково взял ее за руку. – Но сейчас, милая, давай уйдем отсюда.
Она крепко вцепилась в его рукав, притягивая к двери.
– Чем ты так напугана, Чейенн?
– Я хочу, чтобы ты вошел внутрь. Для меня это чрезвычайно важно. Для нас обоих.
Оглянувшись через плечо, Каттер последовал за ней в дом.
В комнатах с наглухо закрытыми окнами было жарко и стоял едкий больничный запах. Чейенн повела Каттера в свою крохотную жалкую спаленку, при виде которой у него сжалось сердце.
В одном ее углу поселились мыши. Разглядывая рожицы, которыми Чейенн в детстве разрисовала обои, и полки, забитые истрепанными триллерами в ярких бумажных обложках, Каттер не мог не вспомнить огромные особняки и свои комнаты, где прошли его юные годы.
– Тебе, я вижу, здорово досталось, – сказал он.
Ничего не ответив, она повела его в комнату матери. Каттер распахнул окно, но и свежий ветер не развеял скопившегося там за многие недели тошнотворного запаха тяжкой болезни.
Снаружи быстро темнело.
Автомобиль был прекрасно виден с дороги. Дом Айвори представлял собой настоящую западню.
Словно в состоянии транса, Чейенн стояла в изножии кровати, уставившись на голые матрасы. Она, несомненно, воображала себе Айвори, лежащую там на подушках, и терзалась угрызениями совести за то, что не присутствовала при ее последних днях.
– Все считали ее никудышной матерью. Одевала она меня в обноски других детей, которые вытаскивала из ящиков в церкви; туда складывали в целях благотворительности старые вещи, отдаваемые за ненадобностью. Она никогда не заставляла меня принимать душ, мыть голову и чистить зубы. При желании я могла хоть до утра не ложиться спать. Могла ночевать в лесу, да и вообще где мне только заблагорассудится. Я могла одеваться во что угодно, если захочу, то и вовсе ходить голой. И есть на завтрак каждый день пирожное, запивая его содовой водой. Одним словом, я пользовалась полной свободой, и это вызывало всеобщее порицание. У всех, кроме Джека... По крайней мере до тех пор, пока Шэнтэл его не захомутала. Шэнтэл, понимаешь, всегда стояла где-то за моей спиной и очень хорошо умела несколькими хорошо подобранными словечками обо мне и моей матери дать всем понять, какая я дрянь. Ты и представить себе не можешь, что значит иметь подобную сестричку. По ее милости у меня в школе вечно случались ужасные неприятности. Но мама на самом деле была не такой уж плохой. – Чейенн перешла почти на шепот. – Я любила ее. А она – меня.
Если так, то Чейенн, наверное, повезло в детстве больше, чем ему, Каттеру, в роскошных родительских особняках. Ведь родные – это люди, которые тебя любят. С которыми ты находишь общий язык. Ему всегда хотелось иметь таких любящих родных, которых и он бы любил. А сейчас он хочет любить ее, Чейенн.
