Текст книги "Одна судьба на двоих"
Автор книги: Энн Мэйджер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)
Загорелой рукой Каттер смахнул все восемь фарфоровых приборов на пол. В зале воцарилась мертвая тишина.
– Вывести его! – приказал охранник.
Полицейские окружили Каттера, но он их словно бы и не замечал. Перед его глазами стояло бледное лицо Чейенн со страдальческими глазами. По ее щекам текли слезы.
Его затея – унизить и оскорбить ее перед всей публикой – удалась как нельзя лучше. Но удовольствия он не получил. Он вел себя непозволительно.
Опять нахлынуло чувство одиночества, но теперь к нему добавились сожаление о содеянном и отвращение к себе.
Пьяный дурак, что он наделал?!
Зачем? Неужели он не понимал, что ее боль – его боль?
Глава третья
Стирая слезы с горящих от стыда щек, Чейенн въехала на аллею, окаймленную самыми высокими в городе дубами и магнолиями. Дом окружали бесконечные зеленые лужайки и розовые азалии, достигавшие здесь такой невероятной вышины, что на их фоне даже большой особняк Лордов казался крошечным.
Каттер вел себя с присущим ему цинизмом и лишний раз доказал, что не способен любить. Он презирает ее больше, чем жители Уэст-Вилла в пору ее детства. И он не отстанет, пока не получит желаемого.
Он искренне считает ее женщиной самого низкого пошиба, способной отдаться за деньги. А какое жестокое и мрачное лицо было у него, когда он оскорблял ее перед всей публикой!
Она смахнула слезу.
На острове, когда Каттер разбил стекло и овладел ею, он тоже проявил твердость характера, но ведь тогда он любил ее. И она его. Чейенн выносила под сердцем его ребенка, он же бросил ее, и ей поневоле пришлось выйти замуж за нелюбимого.
Он отец Джереми. Сейчас он желает воссоединиться с ней ради ребенка. Да и она...
Нет! Боже упаси! После всего того, что было! Каттер – холодный, бездушный человек!
Ее мать, женщина довольно свободного поведения, презираемая обществом, ни разу, ни разу за всю свою жизнь не легла в постель с мужчиной, который ей не нравился.
Нет, нет, Каттера следует гнать от себя!
Но ведь она боится его не меньше, чем боялся брата Мартин. Именно сочувствие и толкнуло ее к младшему Лорду: находясь в Италии, в Сорренто, она захотела сфотографировать глицинию и попросила стоявшего под ней Мартина посторониться; он согласился на том условии, что она с ним выпьет. В беседе он страстно жаловался на своего ненавистного брата, и именно тогда Чейенн прониклась к нему сочувствием.
Каттер оказался даже хуже, чем его описывал Мартин. «Лион» понравился ей с первого взгляда, тем более что при его появлении на острове расцвели одуванчики. Но это был ложный знак. Каттер прибыл с одной целью – расстроить их брак с Мартином.
Узнав, что она в положении, Мартин воспользовался этим для того, чтобы шантажировать брата. Она же вышла замуж за Мартина с одной целью: спасти будущего ребенка от безотцовщины и иметь возможность дать ему фамилию Лорд.
Брак по необходимости оказался трагической ошибкой.
Чейенн приближалась к темному дому, и новые опасения вытеснили из ее головы мрачные мысли о Каттере. Дом был погружен во мрак. Луна освещала большую магнолию. Чейенн вздрогнула: все ее листья опали и лежали теперь плотным ковром на траве.
Сразу пришел на память другой вечер, несколько месяцев назад, когда вот так же магнолия вдруг сбросила с себя всю листву; два хьюстонских детектива с каменными лицами постучали в ее дверь и сообщили: «Миссис Лорд, мы, кажется, нашли вашего мужа».
Обычно в особняке ярко горели огни – как внутри, так и снаружи. После гибели Мартина Чейенн следила за этим не менее придирчиво, чем за включением сигнализации охраны.
Входная дверь была распахнута настежь, сигнализация отключена.
– Джереми! – прошептала Чейенн, вглядываясь в сумрак дома. – Джереми! Джереми! – закричала она уже отчаянным голосом.
Имя мальчика эхом отозвалось в почти пустых комнатах с высокими потолками и мраморными полами.
Чейенн вступила в темный холл, и под ее ногами захрустело стекло. Громко вскрикнув, она нащупала в темноте выключатель и зажгла свет. На миг показалось, что она попала в чужой дом. Пол был усеян осколками хрустальной вазы, рядом, в луже воды, валялись красные розы. Единственный оставшийся в доме драгоценный ковер был сдвинут с места и забрызган кровью. Здесь явно происходила борьба. На мраморном столике времен Людовика XV лежала смятая записка, также с пятнами крови. Чейенн расправила ее, разгладила и прочла текст, составленный из заглавных букв, вырезанных из газеты. Он гласил:
«5 000 000 долларов. Без полиции».
– Джереми! – Из груди Чейенн вырвался истошный крик. – Джереми! Курт! Миссис Перкинс!
Где они все?
Из подвала донесся какой-то еле слышный звук, и Чейенн помчалась к зиявшей чернотой двери, выходившей в кухню.
– Мяу-у-у!
Чейенн перевела дух. Это всего-навсего Пантера, черная сибирская кошка Джереми, которая, прижав уши к голове, глядит на нее подозрительными желтыми глазами.
Чейенн включила подвальное освещение.
У подножия лестницы лежали Курт и миссис Перкинс со связанными руками и ногами и заклеенными изоляционной лентой ртами.
Чейенн сбежала вниз по лестнице, сорвала ленту и развязала своих слуг. К счастью, они дышали.
– Джереми! Где Джереми?
Она пошлепала морщинистую щеку миссис Перкинс, потрясла могучие плечи Курта.
Никакой реакции. Два обмякших тела с полуоткрытыми ртами не подавали ни малейших признаков жизни. Она займется ими позднее. Сейчас главное – найти Джереми.
Словно насмерть перепуганный ребенок, Чейенн, не переставая звать Джереми, пробежала через большую кухню, миновала длинный полутемный коридор, взлетела по мраморной лестнице на второй этаж и промчалась по всем его комнатам, в каждой зажигая свет и выкликая имя сына.
Как будто свет и звук его имени могли изгнать страх из ее сердца!..
Последняя спальня принадлежала Джереми. Вещи из нее не были выставлены на продажу, так что она сохранила свой обычный вид. Если не считать следов ожесточенной схватки. Подушки валялись по всему ковру вперемешку с игрушками и книгами. На сбитых простынях виднелась кровь.
С трудом передвигая ноги, ставшие вдруг деревянными, Чейенн приблизилась к кровати, опустилась на пол и, прислонившись к матрацу спиной, собрала кусочки любимого плюшевого мишки сына, Винни-Пуха, которого мальчик до сих пор брал к себе в постель. Державшаяся на ниточке голова оторвалась и покатилась на пол, а из туловища во все стороны разлетелась набивка. Как листья с магнолии.
Чейенн рыдала во весь голос, истерически вскрикивая. И тут оглушительно зазвонил телефон.
Прижимая разодранного мишку к груди, она подползла к аппарату.
– Долго шляешься, сука!
Слава тебе Господи! Не тот отвратительный скрипучий голос, что спрашивал Мартина!
– Где Джереми? – спросила она сквозь рыдания.
– Скажи маме «здрастье», О'Джерри!
– Ма-а-мочка! – Ее храбрый сынишка, не по летам разумный, всхлипывал так, что она с трудом разбирала слова. – Я пытался влезть на магнолию, но у него большой нож. И он меня порезал. Ма-а-мочка!
– Мой черед, О'Джерри. Миссис Лорд, никакой полиции. Иначе – никакого Джерри!
Из трубки доносился плачущий голос Джереми.
– Только посмейте его обидеть! Только посмейте!
– Это зависит от тебя.
Дальше последовали указания, что надо сделать, и угрозы.
– Ма-а-мочка!
Раздались короткие гудки, Чейенн зашлась в рыданиях.
Злодей требовал пять миллионов долларов. С таким же успехом он мог потребовать луну или солнце с неба.
У нее не было пяти миллионов.
А у кого они есть? Никогда она не чувствовала себя столь беспомощной и одинокой.
Каттер Лорд! – пришло ей в голову.
Она подошла к окну. Ветер стих, и единственный огромный цветок на верхушке магнолии распустился у нее на глазах.
Знак свыше!
Чейенн подняла телефонную трубку.
Глава четвертая
Когда Каттер, продолжавший распинать себя за содеянное, ворвался в свой роскошный номер в отеле «Уорвик», его встретил телефонный звонок. В руках Каттер держал чашечку из веджвудского фарфора – единственное, что уцелело из сервиза, за который ему пришлось выложить фантастическую сумму.
Она любит цветы – и все пять комнат номера были обставлены серебряными вазами с желтыми тюльпанами. Два балкона также украшены геранью в горшках.
Апартаменты Каттера были напичканы всем необходимым для свидания с женщиной: бутылками шампанского и виски, кассетами с романтической музыкой, флаконами с благовониями для ванн, даже книжками в ярких обложках для дам с сомнительным литературным вкусом. На кровати в главной спальне лежал прозрачный черный пеньюар.
Почему-то Каттеру казалось, что сегодня Чейенн будет его гостьей. Но после его выходки об этом не могло быть и речи. Он снова просчитался.
В его памяти всплыл день, когда она пришла просить его помочь Мартину. Без намека на косметику, в простом закрытом костюме, чтобы не возбуждать его. Тем не менее он воспламенился как никогда.
Ему сразу же вспомнилась Чейенн на острове, их ночи и разговоры, и мысль о том, что все эти семь лет она принадлежала Мартину, вызвала у него такой бешеный приступ ревности, что он расстегнул пуговицы ее жакета и, касаясь пальцами ее тела, сказал, что согласен помочь. Но за плату.
Вырвавшись, она ответила, чуть не плача:
– Этому не бывать! Никогда! Я не продаюсь. Не поэтому я вышла замуж за твоего брата. И не поэтому пришла к тебе.
Телефон продолжал звонить.
Каттер устал. Слишком устал, чтобы продолжать терзать себя упреками или беседовать о делах с кем-нибудь из своих вице-президентов по ту сторону океана.
Ему необходимо выпить. Затем принять душ. И лечь спать, возблагодарив Бога за то, что после своей выходки на аукционе он не попал за решетку.
К дьяволу того, кто звонит!
Каттер вышел на балкон, взглянул на серебряный серп месяца на беззвездном небе, перевел взгляд на огни раскинувшегося перед ним города и остановил его на фарах мчавшихся мимо машин, сверкавших ярче бриллиантов и рубинов.
Красота ночи не тронула его. Он никогда не пленялся красивыми видами, а сейчас панорама города с более чем миллионным населением лишний раз напоминала ему о его одиночестве.
О нем говорят, что он не способен к любви. Может, так оно и есть.
Перед его глазами снова встало бледное лицо Чейенн со взором, затуманенным слезами. Глубоко вздохнув, он направился в кухню и наполнил виски смешную чашечку, разрисованную розами.
Он уже поднес ее ко рту, когда неугомонный телефон снова издал резкий, требовательный звонок, и Каттер, не выдержав, схватил трубку.
– Говорит Каттер Лорд.
На другом конце провода раздались истерические рыдания, прерываемые всхлипываниями.
– Каттер! Наконец-то! Я уж думала, что ты никогда не ответишь!
Сердце его забилось отчаянно.
– Кто говорит?
Но женщина повторяла лишь его имя:
– Каттер! Каттер!
– Чейенн? – скорее догадался, чем расслышал он.
– Да, да! – выдохнула она, но их тут же разъединили.
– Проклятье! – воскликнул Каттер, которого охватила дрожь от предчувствия чего-то ужасного.
– Каттер! Ты слышишь меня? – вновь раздался голос Чейенн.
– Да, да, слышу. – Он старался говорить спокойно.
Она дышала так тяжело, что не могла произнести ни слова.
– Дорогая, вздохни поглубже и расскажи мне, что случилось.
На самом деле он уже и сам знал, что произошло.
– Они похитили его! Они похитили Джереми!
Каттер сжал кулаки. Это его вина. Он должен был предвидеть, какая опасность угрожает Чейенн и Джереми, и принять соответствующие меры. Даже вопреки ее желанию.
– Кто?
– Не знаю. Может быть, тот же, кто убил Мартина.
Каттер знал, кто убил Мартина и как опасен этот человек.
– Каттер, помоги мне! Прошу тебя. Мне больше не к кому обратиться. Я сделаю все, что ты захочешь. Буду спать с тобой, выйду за тебя замуж, лишь бы ты...
Итак, она наконец установила цену на самое себя.
Это не деньги, не замужество, это – жизнь их сына.
Он почувствовал к себе еще большее отвращение. Но какое это все имеет значение?
– Жди меня, – прорычал он. – Я еду.
Чейенн спустилась в подвал, чтобы помочь Курту и миссис Перкинс. Они лежали в прежней позе, с закрытыми глазами. На полу рядом с Куртом стояла бутылочка со снотворными пилюлями, но она была почти не тронута. Чейенн пощупала у обоих пульс – вроде нормальный. Чейенн позвала их и похлопала по щекам.
Курт промычал нечто нечленораздельное, открыл глаза и взглянул на нее одурманенным взором, а миссис Перкинс застонала:
– Не забирайте его! Оставьте его в покое! Ведь он совсем маленький!
– Где он, миссис Перкинс? Где он? – запричитала Чейенн, опускаясь рядом на колени.
– Чейенн! – Она услышала шаги бегущего Каттера. – Чейенн! – Его голос гулко отдавался в холодном пустом доме.
Чейенн медленно поднялась с колен, уронив пузырек со снотворным на пол, и, стараясь не наступить на кружившую вокруг ее ног Пантеру, вышла навстречу Каттеру в коридор.
Он обнял ее и осторожно, чтобы не причинить боли, прижал к груди. Затем поднял нежный подбородок Чейенн и откинул прядь волос, упавшую ей на лоб.
– Успокойся, все уладится! – прошептал он ей на ухо.
Его нежность глубоко тронула ее. Куда девался деверь-грубиян, пытавшийся в своем кабинете раздеть ее? Вместо него перед ней стоял влюбленный мужчина, покоривший на острове ее сердце и ставший отцом ее ребенка. Первый, пробудивший в ней страсть, но потом замкнувший от нее свою душу.
Она прислушивалась к нему, боясь пропустить хоть слово.
– Я найду его! – говорил он. – Клянусь всем для меня святым! Но ты должна помочь мне, Чейенн. А для этого тебе следует взять себя в руки. Без тебя мне ничего не сделать. – Положив руку ей на спину, он ласково повел ее в кухню. – Милая, я приготовлю кофе, а ты расскажи мне все по порядку. Абсолютно все.
– Он пропал! – снова зарыдала Чейенн, по-детски бросаясь в объятия Каттера. – И виновата я. Его нельзя было ни на минуту оставлять одного. Теперь уже поздно!
– Не плачь! Прошу тебя, не плачь! – умолял Каттер, гладя ее по голове. – Успеешь наплакаться, если... – Он осекся.
Она в ужасе взглянула на него, понимая, что он хотел сказать. И снова прильнула к нему. Горе объединило их. Каттер был напуган не меньше, чем она. Утешая и успокаивая друг друга, они позабыли обо всем, что разъединяло их все эти годы. Присутствие Каттера принесло Чейенн небывалое облегчение. Ибо в этот момент она почувствовала, что их связывает не одна лишь тревога за судьбу сына.
– Это и моя вина тоже, – резко произнес он, отстраняя ее от себя. – Но мы обсудим это позднее. А сейчас – за работу!
– Да... Да... – прошептала она, опускаясь на кухонную табуретку и ощущая себя еще более напуганной и беззащитной вне кольца его рук.
А за окном стояла темная, темная ночь.
* * *
Джереми давно хотелось по-маленькому, но он не решался сказать об этому Лысому.
– Ты меня зовешь мистер Икс, а я тебя – О'Джерри, – прошептал похититель, увозя его на пироге по темной воде, покрытой белыми лилиями.
Лысый был огромного роста. Уродливая лысая голова жирной жабы сидела почти без шеи на толстом туловище, какие бывают у борцов. Даже пересекая болото, он не снимал черных очков в железной оправе. Исходивший от него запах заглушал аромат лилий.
Джереми, мальчик сообразительный и смелый, привык к похвалам взрослых. Он любил подражать старшим и строить из себя всезнайку и неустрашимого. Но Лысый и всё, что было с ним связано, вызывали у него дрожь ужаса.
Сейчас слезы безостановочно лились по щекам мальчика. В хижине посредине болота он стоял на шатающемся стуле перед затемненным зеркалом, а Лысый размахивал сверкающим ножом перед самым его лицом. Вдруг ему померещился шум мотора. Сложив нож, он на цыпочках приблизился к двери, но тревога оказалась ложной. За порогом дома только распевали птицы да жужжали гигантские комары.
Джереми казалось, что его мочевой пузырь вот-вот лопнет.
Ах, как хорошо было бы сейчас сидеть дома с мамочкой! При одной мысли о ее ласках, о том, как она гладила ушибленное место или прижимала его к себе, когда он пугался, Джереми расплакался сильнее и совсем утратил контроль над собой.
Это имело три последствия: он, подобно младенцу, намочил штаны; когда теплая струйка потекла по его ногам, мальчик вскрикнул; сорвавшись с места, он побежал к деревьям, рассудив, что если побежит достаточно быстро и вскарабкается высоко на дерево, то...
Но как он ни улепетывал, Лысый его догнал.
– Ты об этом пожалеешь, О'Джерри!
Огромная рука схватила мальчика за шиворот, и в тот же миг похититель ударил его рукояткой ножа по голове. Хижина покрылась красными точками.
Чейенн устала. Смертельно устала. Но спать все равно не могла. Ей хотелось вместе с Каттером и его людьми отправиться на поиски Джереми, но Каттер запротестовал: она должна оставаться у телефона на случай, если похититель позвонит.
Она безропотно повиновалась. Выслушав Чейенн, Каттер расспросил Курта и миссис Перкинс. Затем позвонил десяткам людей по обеим сторонам границы, запретив Чейенн присутствовать при его переговорах. Дождавшись двоих своих людей, приставленных отныне к ней в качестве охраны, он ушел, не сообщив куда именно.
– Каттер, я хочу быть полностью в курсе дела, – взмолилась Чейенн.
– В данном случае, – ответил он, – чем меньше ты знаешь, тем лучше.
– Почему?
– Мартин был связан с очень сомнительными людьми.
– Но ведь не с похитителями детей!
Каттер, не отвечая, в упор смотрел на нее.
– Ты знаешь, кто они?
– А ты?
– Мартин никогда ничего мне не рассказывал.
Эти слова сказали ему многое об их браке. Лицо Каттера озарилось сочувствием. Он нежно поцеловал ее в лоб.
– Я пошел.
– Скажи мне, кто... Скажи, куда ты...
– Шшш. Если тебе что-нибудь будет нужно, Пол здесь.
– Мне нужен ты.
– Я уже потерял надежду услышать от тебя такие слова, – нежно произнес Каттер. – Они согревают мое сердце.
– Как ты можешь в такой момент шутить?
– Я не шучу.
– Когда ты вернешься?
– Трудно сказать, – сказал он так же нежно.
Он отворил дверь, и Чейенн моментально почувствовала, что между ними возникло пространство.
– Я тут без тебя сойду с ума, сидя сложа руки.
– Ничего не поделаешь. Ты должна быть у телефона.
Она кивнула, и он поспешил удалиться до нового приступа слез.
И вот она сидит в своей розовой спальне, всегда принадлежащей безраздельно ей одной.
Лишенная лучшей мебели, без Каттера, комната кажется Чейенн той же тюрьмой, какой была для нее на протяжении семи лет замужества.
Она легла на кровать и стала ждать. Как же ей хочется, чтобы поскорее возвратился Каттер! Он так встревожился, был так нежен с ней! С какой готовностью пришел на помощь! И ни слова упрека, хотя она сама ругала себя нещадно.
– Нет, нет, – повторял он, обнимая ее, – моя вина куда больше твоей. Я был глух и слеп к вашей с Мартином жизни. Только после твоего визита ко мне я заинтересовался его операциями. И выяснил, что он имеет дело с весьма непредсказуемыми личностями. Его смерть лишь подтвердила это. Я знаю их, знаю, как они опасны.
Если он знает их, почему так трудно разыскать Джереми? Почему его люди рыскают по всему городу и даже по всему штату в поисках мальчика? Зачем он призывал на помощь ответственных сотрудников своей фирмы изо всех стран мира, а пилоту своего личного самолета приказал взять на борт оружие? И почему, в конце концов, Каттер отказался отвечать на все ее вопросы, настаивая на том, что, чем меньше ей будет известно, тем лучше?
Так она лежала в темноте, перебирая в памяти дорогие ее сердцу воспоминания и жуткие ночные кошмары.
Ей вспомнился день, когда родился Джереми. Она чуть не умерла, боль была невыносимая, она кричала и в муках призывала Каттера, а когда он через несколько дней приехал, допустила, чтобы Мартин выгнал его. Хотя больше всего на свете хотела остаться с Каттером.
Она вспомнила также, как у Джереми прорезался первый зуб, как он сказал первое слово, как впервые влез на дерево и как, упав однажды с дерева, сломал руку. В три года сын уже читал книжки и умел рисовать персонажей из любимых мультфильмов. Он всегда старался во всем быть первым и поступил сразу в третий класс школы. Мартину достижения мальчика были неприятны – они напоминали ему о старшем брате. По этой же причине ему претила любознательность Джереми, его стремление все понять, во все вникнуть.
Каттер, наверное, гордился бы успехами сына, но ему так и не довелось стать свидетелем ни одного «первого раза». А теперь, не дай Бог, Каттер, быть может, так и не узнает Джереми!..
Жив ли он еще? В ее ушах стоял его истошный вопль, услышанный перед тем, как похититель положил трубку.
Много часов спустя, когда Каттер возвратился, Чейенн продолжала лежать без сна.
– А Джереми? – прошептала она, приподнимаясь на локте, когда Каттер вошел в комнату и, устало опустившись на стул рядом с кроватью, зажег лампу на тумбочке.
Золотистый свет, упав на них обоих, заиграл в черных волосах Каттера и высветил темные круги под утомленными, запавшими глазами. Непонятно почему, но ей вдруг захотелось коснуться его, нежно погладить по голове, броситься в его объятия и успокоиться хоть на миг. Но какая-то часть ее существа решительно восстала против этого.
– Пока ничего, – промолвил он, с мрачной улыбкой беря с тумбочки книжку в пестрой обложке. – Как ты можешь читать эту чушь?
– Мне нравится счастливый конец, – прошептала она.
Он промолчал.
– Но есть хоть какой-нибудь прогресс? – спросила она.
С непроницаемым лицом он положил книжку на место.
– Я же говорил тебе – не спрашивай. Нет ничего хуже обманчивых надежд. Для нас обоих. Как только что-нибудь прояснится, я тебе тут же скажу. Звонков никаких?
Она горестно покачала головой.
Он пошел в ванную и включил воду. Сразу почувствовав себя одинокой, Чейенн окликнула его:
– Что ты там делаешь?
Он молчал; комната без Каттера показалась ей совсем уж невыносимой, и она пошла следом за ним, как преданный щенок за своим хозяином.
Каттер сидел на краю ванны, наполненной душистой пеной, и пробовал рукой воду, не горячая ли. От его доброй улыбки у нее сразу потеплело на сердце.
– Ты совершенно измучена. Если тебе не спится, прими по крайней мере ванну, – сказал он озабоченно.
– Нет!
Небо за окном порозовело. Вставало солнце. На магнолии появился новый бутон.
– Сейчас около шести, – продолжал Каттер. – Впереди длинный трудный день. После ванны ты спустишься вниз, а я приготовлю нам завтрак.
– Но мне совсем не хочется есть, и я... – запротестовала Чейенн, хотя его милая заботливость была ей очень приятна.
– Знаю. Я тоже не испытываю особого голода, и тем не менее мы оба поедим. Потом выйдем прогуляться в твой садик. И ты расскажешь мне о шалостях Джереми и о том, как он лазил на деревья.
Ей и в голову не пришло бы есть, принимать ванну, пить и гулять, когда Джереми похищен, но раз так хотел Каттер, она больше не возражала. Лишь бы не быть в такой страшный момент одной! Он разделял ее горе, тяжкое бремя становилось как бы легче, и у нее даже появлялись проблески надежды.
После прогулки усталость усилилась, и Каттер прилег в библиотеке на диван, предложив ей лечь рядом – он с финансовым журналом, она, как обычно, с пустяковым триллером. Вскоре, однако, глаза ее стали смыкаться, и, уронив книжку, Чейенн откинулась на диванную подушку.
В предыдущие семь лет не раз случалось, что ночью она просыпалась оттого, что ей снился Каттер. Как же она поразилась сейчас, обнаружив при пробуждении, что спала, крепко прижавшись к нему. Голова ее покоилась на его плече, пальцы лежали на бедре. А его рука – на ее груди.
Так, доверчиво обнявшись, они спали на острове. При мысли об этом Чейенн обдало жаром. Она притаилась как мышка, чтобы не разбудить Каттера, но он каким-то шестым чувством уловил перемену в ней и раскрыл сонные глаза.
– Чейенн! – пробормотал он нежно. – Ты здесь, любимая? Любимая?
Он назвал ее любимой? Она вскочила, готовая бежать. Но он удержал ее. Не руками, не силой. Даже не словами любви, произнесенными хриплым голосом. Одним взглядом, ясно показывавшим, как она ему необходима.
Если он так ее желает, она останется. Ибо тоже хочет быть с ним рядом.
Они еще долго лежали в сумраке комнаты с зашторенными окнами, со сплетенными руками и ногами, не произнося ни слова и даже стараясь не моргать, чтобы – не дай Бог! – не спугнуть это состояния тихой нежности.
Наконец он шевельнулся и провел теплой рукой по ее лбу. Мягкие губы коснулись ее волос, спустились на лицо и, медленно двигаясь по бархатистой щеке, приблизились ко рту.
Он целовал ее очень медленно, выжидая, чтобы пробудившееся желание заставило Чейенн застонать, хотя бы и против ее воли, так как она, не переставая, убеждала себя, что не имеет права на любовь, когда сын в беде.
Тем не менее, когда их губы соприкоснулись, одолевший ее страх за Джереми несколько отступил в сторону и ею овладели эмоции совершенно иного свойства.
Ей вдруг страшно захотелось потрогать Каттера, ощутить его тело. Она призывно раскрыла губы. Каттер поспешно стащил с себя брюки, а с нее – платье, и она почувствовала на себе его нагое тело.
Чейенн дышала так же горячо и прерывисто, как и он. Пальцы ее цеплялись за его плечи, притягивая как можно ближе к себе. Она так его желала! Так боялась темноты и ночного одиночества! И ночных кошмаров, вселяющих ужас! Он любит...
Нет! Нет! Ею движет не любовь, а лишь страх и горькая необходимость в Каттере.
Да как она смеет позволять себе такое? С ним? Сейчас?
– Чего ты испугалась? – откидываясь назад, спросил он хриплым от вожделения голосом.
Чего она испугалась?
Тебя. Того, что происходит между ними. И вообще всего.
Чейенн охватила дрожь, с которой она не могла справиться. И вымолвить она ничего не могла.
Но он понял и без слов.
– Все хорошо, – шепнул Каттер.
Нет! Не хорошо!
– Все хорошо, – повторил он, отодвинулся от нее и высвободил ее ноги. Чейенн, не глядя в его сторону, схватила свою одежду и бросилась вон из комнаты.
Но когда она очутилась в тиши и уединении своей спальни, ей сразу стало недоставать Каттера. А уж как бился ее пульс!
Она приняла душ и надела другое платье, не переставая думать о том, что Каттер в этом доме воспринимается иначе, не так, как Мартин. Пусть она сожалеет о том, что чуть было не произошло между ними, и опасается повторения, он все же как будто часть ее. За все годы замужества у них с Мартином никогда не было такой близости. И такого безграничного желания, не знающего стыда.
Каттер играет в ее жизни большую роль, чем ей хотелось бы. В этот ужасный час он не меньше ее страдает из-за их сына. Единственный, кроме нее. Не все его методы ей по душе, но как трогает его заботливость и нежность!
Конечно, он довольно легко пробьет все искусно возведенные ею линии обороны. Но ведь только благодаря ему она еще не утратила остатки разума. А уж когда все кончится, Каттер, которого она так старалась ненавидеть все эти годы, возьмет свое.
Он победит, а значит, она проиграет.
