Текст книги "Жизнь за гранью (ЛП)"

Автор книги: Энн Малком

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)

Он сделал паузу.

– Ты также должна знать, что каждый из этих мужчин убил бы, чтобы оказаться на моем месте, объявить тебя своей старушкой. Единственное, что они будут чувствовать, так это то, насколько глупыми были, не поняв этого раньше. А я буду чертовски горд.

Я немного расслабилась от его слов, еще больше от его крепкого поцелуя и руки, обнимающей меня за плечи.

Мы вошли в здание клуба, и нас встретили аплодисментами, а мужчины подняли свои бутылки. Я проигнорировала свирепый взгляд Ким и слегка удивилась легкой улыбке Скар, сидевшей на коленях у Чарли.

Я чуть покраснела от такого внимания и обрадовалась, когда все стихло и мы добрались до бара.

Подошел Леви и хлопнул Хансена по плечу.

– Вижу, ты наконец-то вытащил голову из задницы. – Он кивнул мне. – Хорошо, а то у меня возникло искушение убедить ее в преимуществах того, чтобы сесть на заднее сиденье моего байка, если ты не возьмешь себя в руки, – сказал он беспечно.

Я уставилась на Леви, и Хансен слегка напрягся. Казалось, он понял, что его разводят, потому что сжал меня крепче и ухмыльнулся Леви.

– Иди нахрен, – сказал он беззлобно.

Леви подмигнул мне, затем сел рядом с нами, потягивая пиво и бросая шуточки, как обычно. Только на этот раз Хансен крепко обхватил меня под грудью и притянул спиной вплотную к себе.

Было немного странно находиться в таком положении, когда разные мужчины подходили, чтобы обменяться приветственными поддразниваниями, но в остальном обращались с нами так, будто мы вместе дольше, чем, скажем, день. Это тоже было приятно. Правильно. Словно я надела свитер, который, по моему мнению, не подходил, но облегал каждый дюйм кожи, будто связанный специально для меня.

Я устроилась в объятиях Хансена, думая, что, может, ничего плохого и не случится.

Пару часов спустя, хорошенько захмелев от пива, я направилась в туалет, ведя пальцами по фотографиям в коридоре. Когда я оказалась вне поля зрения общей комнаты, меня больно швырнули на те самые фотографии, на которые я смотрела с нежностью.

Хаммер прижал меня к стене, и его насыщенное алкоголем дыхание проникло мне в ноздри.

– Думаешь, теперь, когда твоя пи*да привлекла внимание Хансена, ты можешь лишить ее всех остальных? – прошипел он мне в лицо.

– Отойди, – твердо сказала я, стараясь, чтобы голос не дрожал.

Хаммер мог быть женоненавистническим мудаком, но он также был «Сыном». Следовательно, он будет уважать правила клуба. Я надеялась.

Он проигнорировал меня, больно сжав мое бедро.

– Став клубной шлюхой однажды, ты навсегда ей останешься, – безжалостно бросил он.

– Отойди, Хаммер, – повторила я.

И снова он проигнорировал меня.

– Не думаю, что Хансен захочет испорченный товар, как только поймет, что каждый мужик в этом клубе пробовал эту киску на вкус, – продолжил он, и его слова попали в цель.

Ну, все. С меня хватит. Может, я и маленькая, но я не лгала Хансену. Живя той жизнью, которая мне выпала, в том районе, где был мой дом, я знала, как позаботиться о себе. Вот почему я двинула коленом по промежности Хаммера. Сильно.

Он вскрикнул и отшатнулся, схватившись за причиндалы.

– Сука, – взревел он, его глаза превратились в щелочки.

– Что здесь происходит? – спросил низкий и раздраженный голос.

Я перевела взгляд на Грима, президента клуба и всех вокруг пугающего ублюдка. Он был стар, в его волосах проглядывало много седины, а на загорелом лице было больше нескольких морщин, свидетельствующих о его возрасте. Он хорошо выглядел для своих лет и все еще был в довольно приличной форме, о чем свидетельствовали мускулистые руки, покрытые татуировками. Он был верен своей старушке, а это означало, что он никогда по-настоящему не признавал моего существования. А еще он пугал меня до чертиков. Он почти никогда не улыбался и всегда выглядел готовым вонзить в кого-нибудь нож, отсюда и его байкерское прозвище (прим.: grim с англ. – мрачный, зловещий, угрюмый; также Грим – зловещий черный пес, привидение, предвестник смерти).

– Эта бл*дь ударила меня коленом по яйцам, – рявкнул Хаммер, свирепо глядя на меня.

– Стукач, – прошипела я.

У меня могут быть серьезные проблемы из-за этого. Женщина в этом мире – существо второго сорта, она не могла «поднять руку» на член, носящий нашивку. И я это прекрасно знала.

Взгляд Грима остановился на мне.

– Мэйси, за мной, – быстро приказал он, проходя мимо меня в направлении двери с надписью «Церковь».

Хаммер злобно ухмыльнулся мне, и я на деревянных ногах последовала за президентом.

Церковь была местом, куда не допускалась ни одна женщина, и местом, где, как я предполагала, меня выгонят из моей семьи. Мое сердце упало. Не прошло и недели, как я осуществила свою мечту, а она уже превратилась в дерьмо.

Классическая Мэйси.

Я мысленно думала о том, как похороню себя в своем фантастическом мире Средиземья, чтобы попытаться избежать боли изгнания из единственной семьи, которая у меня была в течение двенадцати лет.

– Закрой за собой дверь и сядь, – приказал Грим.

Я молча подчинилась, сев напротив него. Я встретилась с ним взглядом. Я не давала никаких объяснений или оправданий. Хаммер был неправ, но я даже не собиралась утруждать себя тем, чтобы говорить об этом Гриму. Он остался бы предан брату, а не какой-то клубной шлюхе, внезапно превратившейся в старушку. Обращение Хаммера со мной показало, что меня вряд ли можно считать настоящей старушкой.

Грим спокойно посмотрел на меня.

– Мы с Линдой почти пятнадцать лет вместе, – заявил он, застав меня врасплох.

Он не обратил внимания на мои, без сомнения, широко распахнутые глаза.

– Дольше, чем большинство парней в этом филиале, – продолжил он, сложив руки вместе. – Это означает, что, за исключением пары пожизненных членов, никто не знает, что Линда занимала в клубе совсем другой статус, чем старушка президента.

Я поняла, на что он намекал. И эта новость огорошила меня. Линда была квинтэссенцией королевы байкеров. Даже в пятьдесят она была красавицей, хотя и немного суровой. Каждый из мужчин обращался с ней как с матриархом, которым она и являлась. Хотя она могла быть такой же пугающей, как и Грим, она всегда относилась к большинству клубных девушек с уважением. Ну, кроме Ким, но та была настоящей сукой, которая изо всех сил старалась флиртовать с Гримом, когда никто не видел. Для меня Линда была, своего рода, героиней. Женщиной, которой я всегда хотела стать.

– Ей было трудно превратиться из той, кем она была, в старушку, – продолжил Грим. – Думала, для меня это будет проблемой. Ничего подобного, – твердо сказал он. – Мне было насрать, кем она была до меня, если никого не было после меня. Братья приняли это с готовностью. Рожденная сучкой, стала старушкой. Однако она должна была выяснить это сама. Решить, был ли клуб, наш образ жизни, для нее. Это могла определить только она.

Ясные серые глаза Грима не отрывались от моих.

– Никто не думал о ней хуже. Я чертовски в этом уверен. Пока она была верна мне, любила меня, любила клуб, остальное дерьмо ничего не значило. Тебе не мешало бы это запомнить, – закончил Грим.

Я откинулась на спинку стула, переваривая услышанное.

– Так ты не прогонишь меня? – прошептала я.

Грим нахмурился.

– Нет, – твердо сказал он.

Я полностью расслабилась.

– Спасибо, – тихо поблагодарила я.

Грим встал, направляясь ко мне.

– Не нужно меня благодарить. Мы здесь придерживаемся правил. Хаммер наплевал на них и с ним разберутся, – жестко сказал он. – Хочу попросить тебя оставить этот разговор между нами. И тот инцидент тоже.

Он кивнул в сторону коридора.

– Не думаю, что Хаммер будет очень гореть желанием поделиться историей, как крошечная бабенка чуть его не стерилизовала.

Такое ощущение, что он вот-вот улыбнется, и в его голосе мне послышались нотки уважения. Я была потрясена.

– Кроме того, если Хансен узнает, то может закончить твою работу. Не хочу, чтобы в моем клубе начались проблемы из-за киски, даже если она – старушка. Кем ты сейчас и являешься, – постановил он.

Я кивнула в ответ.

– Возвращайся на вечеринку, наслаждайся временем со своим стариком. Не позволяй словам пьяного идиота забраться тебе в голову, – приказал он.

Я встала и удивила себя до чертиков, поцеловав Грима в загорелую щеку, а затем выбежала из комнаты, прежде чем он забыл, что должен быть большим плохим президентом мотоклуба, а не заботливым, мудрым человеком, дающим советы по отношениям.

К счастью, я не встретила Хаммера на обратном пути на вечеринку и с радостью вернулась в объятия Хансена, позволив ему крепко поцеловать меня перед всеми.

Чего я не сделала, так это забыла слова Хаммера. Вместо этого, позволив им поселиться глубоко внутри, испортив ощущение тепла, которое изначально излучало чистоту и счастье.

Глава 6

Две недели спустя

– Ты сегодня собиралась в темноте, девочка? Кажется, ты забыла надеть штаны, – прокомментировала бабушка, когда я встретила ее в общей комнате дома престарелых.

Здесь царило такое веселье, какое только может быть в подобном учреждении, со старыми-престарыми диванами и древним телевизором, по которому шло какое-то шоу. Нас окружали пожилые люди, некоторые выглядели хорошо одетыми и относительно стабильными, другие были одеты в рванье и что-то бормотали себе под нос. Самой печальной мне показалась старушка в меховых тапочках, рассеянно смотрящая в окно. Во время каждого моего визита сюда, она сидела на том же самом месте, глядя вдаль.

– Что сказать, бабушка, не каждый из нас обладает таким вневременным чувством стиля, как ты, – ответила я.

Мое платье с принтом в стиле ампир доходило до середины бедра и имело расклешенные рукава. Сапоги до колен означали открывали лишь небольшой участок кожи. Я считала, что выгляжу потрясно, как и Хансен, который всего несколько часов назад выразил мне полную признательность за мои сапоги. Бабушка явно не была согласна с самопровозглашенным знатоком стиля и горячим байкером, который, казалось, навсегда поселился в моем сознании. И, вероятно, в моем сердце.

Она неодобрительно покачала головой.

– Можно подумать, я тебя ничему не научила, – огрызнулась она.

Неправда. Она научила меня жизни, полной горечи и негатива, возможно, это не вредит внешности, но ведет в дом престарелых с диагнозом слабоумие. Не то чтобы этого кто-то заслуживал, но, возможно, карма сыграла здесь свою роль.

– Все еще тратишь время, играя на компьютере, вместо того, чтобы поучить настоящую работу? – Она перешла от моего наряда к моему занятию со скоростью сегвея.

– Я – графический дизайнер, бабушка, это не совсем игра на компьютере, – объяснила я, как и бесчисленное количество раз до этого. Не важно, что я действительно хорошо справлялась со своей работой и приличною зарабатывала. Деньги, которые помогали оплатить то, что не покрывала страховка этого учреждения.

Она отмахнулась.

– Не хочу слышать оправданий, почему ты не устроилась на настоящую работу. Предполагаю, это из-за той компании, с которой ты водишься. Байкеры, – это слово она выплюнула с отвращением.

Вы могли бы подумать, что с таким надменным отношением бабушка была дамой из высшего или среднего класса, которая никогда не сталкивалась с такими людьми, как «головорезы», с которыми я проводила время. Поэтому, приведу некоторые доводы в пользу того, почему она попала под данный стереотип.

Дела обстояли совершенно иначе.

Она растила меня после смерти родителей в месте, которое можно было бы условно назвать гетто. Или, по крайней мере, на границе гетто. Наш дом был крошечным и ухоженным, с безукоризненным садом и пластмассовой скамейкой, но по дороге в школу и из нее я постоянно проходила мимо торговцев наркотиками и бандитов. У бабушки, жившей на пенсию, а когда у нее появилась я, еще и на государственное пособие, имелось некое избирательное видение. Нашего окружения для нее не существовало. Она вела себя так, будто лучше других, прекрасно видела все мои недостатки, которых было много. Она все же давала мне кров и пищу, – когда решила, что я не «толстушка», – и была матерью моей мамы, так что заслуживала некоторой степени уважения. Несмотря на ее нрав бешеной мегеры.

Мое молчание не означало, что она прекратила свою тираду о том, что она рано уйдет в могилу, потому что разочаровалась в своей внучке, разрывавшей ее сердце на части. Я плавно сменила тему и перевела ее на жалобы на персонал и еду, а не на свою жизнь, которую она считала никчемной.

***

Как только я вышла за дверь, все мое тело расслабилось.

– Вижу, ты пережила еще один визит? – спросил знакомый голос.

Я посмотрела в сторону и увидела Роберта, на этот раз одетого в вязаный джемпер, который выглядел очень дорого, и джинсы, которые выглядели так, будто он купил их выцветшими. Вместо того, чтобы заносить их до такого состояния, как знакомые мне байкеры.

– У меня на лице царапины? Или они невидимы для человеческого глаза? – серьезно спросила я.

Он рассмеялся и шагнул вперед.

– По-моему, ты – красотка. Хотя я знаю, что все, что ты там терпишь, внешне не заметно, – легкомысленно заявил он, хотя в его глазах было что-то, подсказывающее мне, что юмор – единственный способ справиться с реальностью этого ужасного места.

Я проигнорировала часть с «красоткой», мне стало немного не по себе.

– Кто у тебя там?

Я кивнула в сторону здания.

– Если не против, что я спросила, – быстро добавила я, не зная этикета для этой конкретной ситуации. Даже в моменты, когда я теоретически не знала этикета, мне всегда удавалось вставить слово.

– Мама, и я не против твоего вопроса. Приятно поговорить с тем, кто знает, каково это, хотя моя мама не стала бы метафорически рвать меня на куски из-за того, кто я есть. Она, скорее всего, беспокоилась бы о том, что я не высыпаюсь, – тихо сказал он.

– Твоя мама? – тихо спросила я. Мужчина не мог быть намного старше меня, определенно недостаточно взрослый, чтобы иметь пожилую маму.

Он посмотрел на меня с болью в глазах.

– Ранняя стадия болезни Альцгеймера, – объяснил он.

Повинуясь рефлексу, я легонько коснулась его руки.

– Мне жаль, – искренне сказала я. – У меня нет мамы, поэтому я не представляю, как тяжело было бы видеть ее здесь, особенно, когда она ничего не помнит.

Он грустно улыбнулся.

– Думаю, все видно по мне. Вот почему я стою здесь несколько минут, прежде чем войти. Чтобы мысленно подготовиться к посещению оболочки человека, в которую превратилась мама. Она давно не в своем уме. И все же, здесь бывают свои плюсы: я могу мельком увидеться с хорошенькой девушкой, – добавил он с легкой улыбкой.

Я улыбнулась в ответ. И снова подумала: какой же он по-настоящему хороший парень. Жаль, что в настоящее время я увлеклась байкером. Но даже будь я свободна, я была не из тех девушек, с которыми такой мужчина мог бы в конечном итоге сойтись.

– Но ты не одна, – продолжил он. – Это все еще так?

Я кивнула. Да, на этот раз я в традиционном смысле с одним мужчиной, а не с целым мотоклубом.

– Так я и думал. – Он порылся в кармане в поисках бумажника и достал из него визитку. Затем протянул ее мне. – Если обстоятельства изменятся, или тебе просто захочется поговорить… не стесняйся. – Он кивнул на визитку.

– Роберт Фрэнк, адвокат, – прочитала я и приподняла бровь. – Очень серьезно и по-взрослому.

Я подумала о том, что было бы написано на визитной карточке Хансена: «Карл Хансен – байкер, сексуальный и крутой мужик». Я слегка нахмурилась, осознав, что я точно не знала, чем он занимался, чтобы позволить себе свой маленький, но впечатляющий домик, или на какие средства обеспечивал своему мускулистому телу необходимый запас белка.

Роберт воспринял мой хмурый взгляд как направленный на него.

– Не держи на меня зла из-за того, что я работаю адвокатом, я всевозможными способами пытаюсь скрыть свои чешуйки под костюмами, – пошутил он.

Я невольно рассмеялась. Но затем стала серьезной.

– Сожалею о твоей маме, – печально сказала я, снова сжимая его руку.

Он посмотрел на меня долгим взглядом.

– А я сожалею о твоей бабушке, – искренне ответил он, прежде чем направиться к дверям.

Я секунду смотрела ему вслед, чувствуя глубокую грусть за Роберта, адвоката и славного парня, и за его маму.

***

Последние две недели были просто потрясающими. Мы с Хансеном проводили вместе почти каждую ночь. В основном у него дома, из-за его отношения к моему району и того факта, что его дом был намного лучше моего. Мне нравилась тишина. Отсутствие сирен и выстрелов действовало успокаивающе. Кроме того, это был дом Хансена. И я проводила там время. И он обращался со мной так, будто наши отношения должны стать чем-то постоянным. Он даже сказал мне положить мое «девчачье барахо» в ящик в ванной. Я начала сходить с ума, позвонила Арианне, которая почти начала сходить с ума, а затем пошла и купила «девчачье барахо», чтобы положить его в недавно отведенный мне ящик.

Мы проводили в клубе мало времени, и я была этому рада. Переход от моего прошлого статуса, к старушке оказался более трудным, чем я думала. Большинство девушек шутили со мной, кроме парочки, бросавшей на меня косые взгляды, которых я игнорировала. Тем не менее, мое положение старушки, означало, что я не обязана быть на побегушках у членов клуба, и теоретически должна относиться к другим девушкам так, будто я в чем-то выше их. Чего я бы никогда не сделала. Они были не лучше и не хуже меня. Это никогда не изменится. Даже Линда, казалось, приняла меня в свои ряды, пила со мной пиво и болтала, словно со старой подружкой. Все это время я старалась не говорить глупости. Но отсутствие у меня встроенного фильтра между языком и мозгом, говорил о том, что я не всегда в этом преуспевала.

Хансен обращался со мной так, будто не игнорировал меня весь прошлый год, и мы встречались всю жизнь, а не две недели. Словно я была там, где должна быть. Секс – мама дорогая – секс был лучше, чем я когда-либо могла себе представить. Не только из-за его очень существенных талантов в спальне, но и из-за образовавшейся между нами связи, – неосязаемое, невыразимое словами нечто, придающее сексу гораздо больше глубины.

Именно после одного из таких невероятных занятий любовью я решила, что пришло время лопнуть мыльный пузырь. Начать жить в реальном мире. Я положила руки на грудь Хансена и опустила на них голову.

– Почему у тебя не было девушек? – резко спросила я.

Хансен привык к тому, что я выпаливаю все без особого предупреждения или обдумывания, но его поднятая бровь показала, что ему нужно больше информации.

– С тех пор, как ты прибыл из филиала в Неваде, у тебя не было девушек, – пояснила я. – В любом случае, не в клубе, так, почему?

Хансен долго смотрел на меня.

– Я не соблюдал целибат, если ты на это намекаешь, – осторожно сказал он.

Я кивнула.

– Я так и не думала. Мужчина, страдающий от посиневших яиц большую часть года, не продержался бы так долго, как ты со мной, – твердо сказала я.

Хансен слегка усмехнулся.

– Так почему не девушки из клуба? – спросила я, на самом деле не зная, хочу ли получить ответ.

Хансен посмотрел на меня.

– Потому что, если бы я хотел трахнуть сучку из клуба, то это была бы малышка с волосами эльфа, красивыми глазами и умным ротиком, и больше никто, – сказал он, наконец. – Подсознательно, часть меня, казалось, знала, что в какой-то момент я заявлю на тебя права. И сделав это, мне не хотелось, чтобы после ты имела дело с этими гадюками.

Я в шоке открыла рот.

– Ты прикалываешься надо мной? – нелюбезно потребовала я.

Он ухмыльнулся.

– Нет, детка. На других сучек в клубе, возможно, и было приятно смотреть, но они не были тобой. Я не трахнул тебя, потому что знал, что если попробую, то не смогу тебя отпустить, поймаю в ловушку этой жизни. Осознав, что ты влипла в нее навсегда, я понял, что мне нужно взять себя в руки… заявить на тебя права. Ночь в баре дала мне толчок, в котором я нуждался.

– Не возводи меня на пьедестал, – взмолилась я. – Будет больно, когда я сорвусь с него. Когда ты поймешь, что я не какой-то нежный цветочек, который по своей наивности забрел в притон байкеров, чтобы опорочить свою душу.

Я была далека от невинности, когда пришла в клуб. Я точно знала, во что ввязываюсь.

Его лицо стало суровым, но я продолжила:

– Моя жизнь – это не маргаритки и бабочки. Моя жизнь далека от невинной или хорошей. Моих родителей убили, когда мне было двенадцать. Я видела, как они умирали, видела, как они истекали кровью.

От моих слов его тело дернулось.

– Меня отправили жить к единственной живой родственнице, с которой мама даже не разговаривала. Она была злее половины бандитов района, в котором она жила, – честно призналась я. – Я перешла из дома, полного любви, в дом, пропитанный ненавистью. Горечью. Я жила и дышала этим в течение шести лет…

Я сделала паузу.

– Я не всегда была счастливым человеком. Смерть родителей, острая на язык бабушка – все это создало злого, проблемного подростка, который пытался найти любовь у разных парней. Некоторые были милыми, другие – нет…

Я замолчала и наблюдала, как челюсть Хансена напрягается в геометрической прогрессии.

Я не собиралась вдаваться в подробности о тех годах, когда считала, что секс приравнивается к любви. А также не собиралась рассказывать ему о том, как узнала об этом на собственном горьком опыте, после того, как один из парней, которые «любили» меня, нанес удар. Синяки на лице и пара сломанных ребер открыли мне правду.

– Я всегда что-то искала, искала семью, которую потеряла, – объяснила я, отвлекаясь мыслями от своих трудных подростковых лет. – Не найдя ее в кровной родне, я сбежала в восемнадцать, не имея ничего, кроме одежды, которая была на мне и нескольких сотен баксов, чтобы снять номер в грязном мотеле. В школе я страдала ерундой, не считая работы с компьютерами. Мне это нравилось, в компании техники я чувствовала себя хорошо. Но я не имела возможности пойти в том направлении и учиться, а раз другие выдающиеся навыки или квалификация у меня отсутствовали, я подалась в стриптиз.

Я старалась говорить беззаботно, не глядя на Хансена, боясь осуждения, которое могла увидеть в его глазах. Я бы с этим не справилась. Поэтому вместо того, чтобы смотреть на него, я начала водить пальцем по шраму у него на груди.

– Я не стыжусь этого, – заявила я. – Того, что раздевалась целый год. Я познакомилась с Арианной, заработала достаточно денег, чтобы позаботиться о себе и выжить. Каким-то образом за это время я поняла, что разница между хорошей и плохой жизнью заключается в отношении. Если бы я держалась за тот гнев, который испытывала на весь мир из-за дерьмовой карты, что мне выпала, это превратило бы меня в жесткого и озлобленного человека. Это превратило бы меня в мою бабушку.

Я вздрогнула от этой мысли.

– Так что я отпустила это. Все это. Накопила достаточно денег на покупку компьютера, начала поиск клиентов и стала зарабатывать достаточно, чтобы бросить стриптиз. – Я пожала плечами. – А остальное, как говорится, уже история.

Я прикусила губу.

– Потом я нашла клуб. Увидела, что он из себя представляет. Неблагополучную, шумную и грубую семью, к которой я могла бы принадлежать.

Я закончила свою короткую речь и, наконец-то, встретилась с ним взглядом. Его глаза ничего не выдали, но руки вокруг моего тела сжались.

– Вот почему мне нужно, чтобы ты меня увидел, – прошептала я. – Понял, что я – не совершенна. Я не являюсь воображаемой версией той девушки, которой ты меня считаешь. Той, кто заслуживает чего-то лучшего. Я была стриптизершей, клубной шлюхой, а теперь стала твоей старушкой. Это для меня лучше. Самое лучшее, – честно сказала я. – Кто я такая, через что прошла… я не настроена на традиционную жизнь. Ту, где от тебя ожидают, что ты впишешься в некую предопределенную форму. Где тебя заставляют не выходить за грань. Мне никогда не удавалось держаться в рамках дозволенного. Я хочу быть свободной, выйти за пределы, самой раскрасить свою жизнь.

Я поджала губы. Хотя я любила поболтать, – на самом деле, трепалась без умолку, – это было самое большее, чем я когда-либо с кем-то делилась.

Хансен долго изучал меня, затем перевернул на спину и обхватил мое лицо ладонями.

– Во-первых, ты больше никогда не назовешь себя клубной шлюхой. Никогда. Это не то, кем ты была. Не то, как я о тебе думаю. Ты была той, кто пробирался сквозь дерьмовую жизнь, пытаясь найти свой путь, – твердо сказал он. – Каждое слово, которое ты только что сказала, заставляет меня поверить, что ты даже более совершенна, чем я себе представлял. Ты совершенна за счет своих несовершенств, за счет той жизни, которую ты прожила. Ты сама пробивала себе дорогу и все же нашла способ стать той…

Он погладил мою челюсть.

– Той, у кого самая сладкая киска, которую я когда-либо пробовал, самое доброе сердце, которое я когда-либо знал. Ты побуждаешь меня быть решительным дать тебе все, что ты хочешь. Все, чего заслуживаешь.

Одинокая слеза выкатилась из уголка моего глаза.

Его губы приблизились к моим. Он нежно вытер слезу большим пальцем.

– И, детка, ты очень даже вписываешься в форму. В ту, о которой я даже не подозревал. Созданную для женщины, которую я хотел бы видеть на заднем сиденье моего байка, которая будет согревать мою постель и владеть моей душой, – прорычал он, завладевая моими губами, прежде чем я смогла совершить какую-нибудь глупость, например, сделать ему предложение руки и сердца.

Он поцеловал меня со свирепостью, исцелившей все нанесенные раны. Наполнившей меня до краев красотой его слов. Хансен провел руками по моим бедрам, поднимая мою ногу так, чтобы обернуть ее вокруг своей талии.

– Детка, ты когда-нибудь занималась сексом без защиты? – жестко спросил он, остановившись у моего входа.

Я покачала головой, не в силах говорить.

– Я тоже, никогда. Говорил себе, что единственной, кого я возьму без всяких преград между нами, станет женщина, которую я буду держать в своей постели вечно, – грубо прошептал он, погружаясь в меня на последнем слове.

Я вскрикнула, его слова, прекрасные, согревающие сердце, вместе с интенсивностью вторжения ошеломили меня.

Он брал меня жестко, но медленно, каждый удар был обещанием, клятвой. Его губы слегка коснулись моих, в то время как глаза, казалось, захватили мою душу и заклеймили ее своим притязанием.

– Я люблю тебя, – прошептала я, не в силах сдержаться. Этот прекрасный момент требовал признания, мне нужно было завершить его.

Хансен замер, нависая надо мной и едва касаясь моих губ.

– Детка, думаю, я полюбил тебя в первый момент, когда увидел. Но понял это тогда, когда ты назвала меня «милый» в четыре утра возле здания клуба, – сказал он, снова входя в меня.

Он захватил мои губы, заглушая звуки моего оргазма. Я почувствовала, как он опустошил себя внутрь меня, пока я выжимала его освобождение. Он оставался на мне, во мне, наблюдал за мной. Взглядом говоря одновременно все и ничего. Когда он осторожно вышел, я слегка вздрогнула от образовавшейся пустоты. Он чмокнул меня в нос.

– Сейчас вернусь, – пообещал он.

Я наблюдала, как его мускулистая спина исчезает в ванной комнате, улучив момент, чтобы оценить упругую и тугую задницу, на которую я могла пялиться целыми днями. Этот мужчина с умопомрачительной задницей и прочим великолепием любил меня. Меня. Настоящую меня, и его любовь была обещанием той жизни, на которую я всегда надеялась.

Он вернулся и осторожно обтер меня мочалкой, потрясая интимностью и нежностью момента. Позаботившись об этом, заключил меня в объятия. Мы лежали тихо, на этот раз я была довольна тишиной. Сегодня я сказала достаточно.

– Твоя бабушка, – прервал молчание Хансен стальным тоном. – Это ее ты навещаешь каждую субботу?

Я кивнула. Он знал, что я навещала родственника каждую субботу, не исключением стали и последние две недели, что мы провели вместе, но поскольку раньше я не рассказывала ему всю историю, то не стала вдаваться в кровавые подробности. Джаггер и Арианна были единственными, кто знал о ней.

– Почему? – спросил он. – Полагаю, эта сука не ценит и не заслуживает твоих визитов, и от меня не ускользает тот факт, что после них твоя улыбка немного тускнеет. Так почему же?

Он ничего не упускал из виду. Последние две субботы он молча наблюдал за мной. Мне требовалось некоторое время, чтобы избавиться от оскорблений и колкостей, накапливающихся за час визита. Так что я не удивилась, что он заметил.

Я пожала плечами.

– У нее больше никого нет. В конце концов, она – моя единственная семья и последняя ниточка, связывающая меня с мамой. Я просто чувствую, что должна, понимаешь? Что я была бы плохим человеком, если бы этого не сделала, – добавила я.

Хансен помолчал, затем сказал:

– Детка, у тебя есть семья. Та, которую ты выбрала, она прикроет твою спину, несмотря ни на что. Кровь ни хрена не значит, когда эта связь становится прогорклой. Кровь может связывать, когда больше ничего не осталось, ничего хорошего. Клуб сильнее этого, потому что он – семья, которую ты выбираешь и которой принадлежишь. Ты – не плохой человек. Ты вытерпела то дерьмо, через которое она заставила тебя пройти, и все еще навещаешь старую летучую мышь? Да ты святая. – Его голос звучал слегка дразняще, но за ним скрывалось нечто более серьезное. – Я не хочу, чтобы ты к ней ходила, потому что все, что омрачает твою прекрасную улыбку… я хочу увести тебя от этого, защитить. Но выбор за тобой, детка. Я буду рядом, несмотря ни на что.

Я улыбнулась ему и улыбнулась про себя. Нет, просияла. Каждой частичкой.

Глава 7

– Я не перееду, – твердо заявила я.

Лицо Хансена посуровело.

– Почему, черт возьми?

Я всплеснула руками, невольно разбрызгивая при этом соус для спагетти. Капли попали на стену, к счастью, Хансен смотрел на меня, а не на то, как я порчу обстановку. Я решила вести себя, как ни в чем не бывало. Что в данный момент равнялось легкому раздражению.

– Потому что это слишком быстро. Стандартные правила свиданий предполагают, что пройдет, по крайней мере, полгода, прежде чем мы даже подумаем о совместном проживании, – сообщила я, возвращая свое внимание к приготовлению обеда. Или, скорее, к разбрасыванию. Обычно я питалась едой на вынос и арахисовым маслом. В данный момент я собиралась показать себя богиней домашнего очага. Видимо, я со всех ног мчалась к этому статусу.

Прошла почти неделя после обмена признаниями в любви. С тех пор я парила в облаках. И плевать, как слащаво это прозвучало. Ну, пока Хансен не объявил, – да-да, объявил, – что я переезжаю.

– Подсказка, детка, мы и близко не похожи на стандартную пару, – отрезал он, вставая рядом со мной. Взяв меня за подбородок, он дернуть меня на себя. – Ты сама говорила, что не читаешь между строк. Почему тебя волнуют правила? Делай то, что хочешь. Я хочу, чтобы ты жила в моем доме. Чтобы сделала его нашим. Хочу увидеть на стенах твое дурацкое эльфийское дерьмо, твои девчачьи подушки на моем диване. Я хочу тебя, – яростно закончил он.