Текст книги "Молчи (ЛП)"

Автор книги: Энн Малком

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)

– Я… – он замолчал, сорвавшись на этой единственной букве. Откашлялся, попробовал еще раз и снова запнулся.

Орион наблюдала, не пытаясь ему помочь, не пытаясь продолжить разговор, чтобы облегчить ему задачу. У нее не было желания помогать мужчинам до конца своих дней.

Он вытер глаз, из которого побежала слеза.

Ее поразило это проявление эмоций. Она больше не знала этого человека, так что он мог с возрастом стать более впечатлительным, но она думала иначе. Копы долго не протянут, если будут плакать от ужасов этого мира.

И это плохо, если честно.

– Я не знаю, что сказать, – признался он, прерывая ход ее мыслей.

Он провел рукой по волосам. Он не был похож на профессионального, одаренного детектива, который проводит расследование. Он больше походил на того парня, которого она целовала на крыльце много лет назад.

Орион пожала плечами – тщетная попытка стряхнуть воспоминания, как капли дождя.

– Подозреваю, что у вас есть какой-то сценарий, которого вы должны придерживаться для жертв похищения, – сказала она холодным голосом. – Жертв изнасилования. Тех, кого держали в плену годами. Уверена, что для всех троих нет конкретного сценария, но подозреваю, что ты умный человек. Импровизируй.

Она была жестокой. Возможно, просто потому, что могла. Или, потому, что хотела наказать его, а может потому, что понятия не имела, как еще вести себя в этой ситуации.

– Мы искали тебя, – прошептал он прерывающимся голосом.

Его затуманенные от слез глаза встретились с ее. Ей до боли хотелось перевести взгляд на стену, но она продолжала глядеть ему в глаза, сохраняя свою жесткость.

Он продолжил:

– И Адам…

– Не смей произносить его имя, – прорычала Орион, перебивая его, как дикое животное, которым, скорее всего, и являлась.

Она боялась, что может вцепиться ему в лицо, если он снова упомянет ее брата. Снова бросит эту потерю ей в лицо.

Мэддокс вздрогнул. Он не сделал ни малейшего движения, чтобы скрыть то, как все его тело дернулось, словно от пули. Орион это нравилось. Он должен был чувствовать за это боль. Это не была его вина, она понимала. Но если он не смог найти ее и спасти, самое меньшее, что он мог сделать – это спасти ее брата.

Он сухо кивнул.

– Мы искали, – повторил он снова. – Полиция искала. Но, побеседовав с твоими родителями, они подумали, что…

– Что я сбежала? – перебила она. – Они только взглянули на дерьмовый трейлер, на дерьмовых людей, пристрастившихся к опиатам* и выпивке, увидели, что была большая вероятность, что те избили своего ребенка, и решили, что я сбежала? Что я сама приняла решение уйти? Что я, может быть, появлюсь, когда проголодаюсь, и у меня закончатся все деньги, которые мне удалось украсть?

Орион думала о таком исходе событий. Но не в течение нескольких часов после того, как ее похитили. Не дней. Даже не месяцев. Нет, у нее не хватало духа, чтобы думать о таких вещах. У нее вообще не было ни на что сил. Она была сломлена, разбита, разорвана в клочья.

Лишь годы спустя она подумала об этом. Годы, в течение которых ни один полицейский не вломился в дверь, разыскивая их. И она поняла, как это повлияло на ее веру в полицию и власть.

Это теория, которую ей удалось собрать воедино. Большинство похищенных девушек останутся пропавшими без вести. Мир, возможно, был печальным и уродливым, но не настолько уродливым. У большинства молодых девушек кто-то был, даже если не родители, то брат или сестра. Бабушка. Друг. Учитель. Кто-то, кто скучал по ним. Кто сидит перед экранами телевизоров, чьи близкие дают интервью в новостях, встречаются с Опрой и пишут книги. И этих девушек, найденных или нет, любят и помнят. Таких девушек, как Шелби. У Орион никого не было, и о ней забыли почти сразу же, как только ее похитили. И все же она не завидовала Шелби. Она наслаждалась своим одиночеством.

Конечно, некоторых похитили из чистой случайности, просто не повезло. Не многие оказались из привилегированных слоев, у которых были любящие родители. Такие девушки никогда не задерживались надолго. Кроме Мэри Лу, конечно, которая знала, что и когда нужно сказать. По большей части она была там, чтобы успокаивать новых девочек. Большинству ее поддержка не помогла – от Шелби наверняка бы избавились в не столь отдаленном будущем, если бы они не сбежали, – но такие девушки, как Орион и Жаклин, слушались Мэри Лу и выжидали своего времени.

Мэддокс стиснул зубы.

– Так сказали в управлении шерифа. Твои родители упомянули о пребывании в психиатрической больнице, и…

– Все еще не могу поверить, что они серьезно, бл*дь, им об этом сказали, – сердито оборвала она его, ее лицо покраснело от смущения, давление поднялось. – Там не было ничего особенного. Мне было двенадцать, когда я решила попробовать, и я даже не хотела умирать. Я просто не хотела жить в их гребаном доме, по их дерьмовым правилам, в гребаных мучениях.

Орион никому об этом не рассказывала. Даже Эйприл. Она лишь сказала, что у нее был аппендицит, и что потом она подхватила инфекцию, поэтому не виделась с ней в течение нескольких недель.

Стыд окутал ее, как смирительная рубашка, которая, как она узнала после того, как попала туда, была лишь мифом. Врачи пытались манипулировать ею, но им это быстро наскучило. Они не были удивлены, что такая девушка, как Орион, нашла валиум* своей матери и приняла горсть таблеток, для того чтобы узнать, что произойдет.

Мэддокс поднял руки, защищаясь.

– Пожалуйста, Орион, я просто пытаюсь объяснить тебе, что произошло. Тогда я был ребенком. Я не отличал свою задницу от локтя. Только знал, что девушка, по которой я сходил с ума, пропала без вести, и я никогда не верил, что она просто взяла и сбежала, – на его лице читалась искренность. – Вот почему я пошел работать в полицию. Вот почему никогда не переставал искать тебя. Я хотел тебя спасти.

– Ну, ты меня не спас, – ответила Орион, внезапно ставшая близка к обмороку или швырянию стула через всю комнату. И то, и другое выдало бы эмоции, которые она не хотела показывать. Ей нужно было прилечь, отдохнуть. И немного помолчать.

Она не стала дожидаться ответа, не желая продолжать разговор. Вместо этого она повернулась на пятках, открыла дверь и вышла из переговорной.

Жаклин ждала там, прямо за дверью.

Она ничего не сказала, не спросила, все ли с ней в порядке. Это был бы чертовски глупый вопрос. Никто из них не был в порядке.

– Кажется, мне хочется съесть стейк, – заявила Жаклин, ведя Орион по коридору. – И после того как мы позаримся на эту фигню «GoFundMe», думаю, мы сможем позволить себе столько стейков, сколько пожелают наши маленькие сердца. Что скажешь? Научимся пользоваться «Едой на заказ», чтобы съесть большой жирный кусок говядины? Эрик сказал, что каждая из нас получит от департамента по iPhone.

Орион облегченно вздохнула и попыталась улыбнуться.

– Да, – сказала она, и в этом единственном слове сквозила усталость. – Звучит неплохо.

Жаклин кивнула, подходя с Орион ко входной двери. Мэддокс догонял их быстрым шагом, стук его ботинок отражался у Орион в голове. Она проигнорировала его.

Она сосредоточилась на том, что было перед ней. Входная дверь. Звук шагов по кафельному полу. Яркие флуоресцентные лампы.

Игнорируя Мэддокса, она плечом распахнула дверь, придерживая ее для Жаклин, когда к ним подошел мужчина, точнее сказать – подкрался. Они насторожились. Орион ненавидела, что при первом же инстинкте она съеживалась. Подчинялась. Так не должно было быть. Это твердил ей разум. Но годы пыток говорили об обратном.

– Орион, Жаклин, – сказал мужчина, улыбаясь. – Ничего, если я буду обращаться к вам по имени? – его густые каштановые усы подрагивали с каждым словом.

Орион и Жаклин не ответили и ничего не предприняли, только смотрели на мужчину достаточно долго, чтобы Мэддокс успел их догнать.

– Кто ты такой? – потребовал Мэддокс, положив руку на плечо мужчины, отталкивая его на несколько шагов от девушек.

Орион закатила глаза. Было поздно защищать ее.

Мужчина казался невозмутимым. Он пришел в себя, стряхнул руки Мэддокса от своей спортивной куртки и сказал:

– Я бы мог за это подать на вас в суд, детектив, – он самодовольно улыбнулся, указывая на себя. – Меня зовут Лукас Спектор, – его голос был ровным и слащавым. – Я адвокат. Адвокат мисс Дарби. И других девушек. Я просто пытался представиться.

Орион моргнула. Она не нанимала адвоката. И, судя по его костюму, он был дорогим. У нее не было денег, даже не было банковского счета, и она предполагала, что родители не оставили ей ничего, кроме долгов. Жаклин немного рассказала ей про благотворительность «GoFundMe», но Орион сомневалась, что в интернете можно было получить большие деньги или какую-то поддержку. Возможно, немного, чтобы купить несколько обедов со стейком.

Она поняла, что у нее не было никаких навыков, высшего образования. Никакого резюме. Ей негде было жить. У нее не было ничего, кроме одежды в рюкзаке за спиной и белых кед, которые были слишком малы и испачканы собственной кровью. Как бы сильно она не испытывала ненависти к адвокатам и авторитетным людям, она почувствовала надежду.

Она обошла вокруг Мэддокса.

– Я не нанимала адвоката, – Орион с вызовом подняла бровь, спокойно встречая его взгляд, пытаясь не вести себя как жертва.

Он улыбнулся. Это больше походило на хищника, демонстрирующего свой оскал, но это ее не нервировало. Он не прилагал никаких усилий, чтобы скрыть то, кем являлся. И она уважала это.

– Но вы это сделаете. Я здесь для того, чтобы вы получили все, что вам причитается.

– Причитается? – повторила Орион.

Мэддокс стоял позади нее, излучая ярость. Краем глаза она заметила, что его руки были сжаты в кулаки.

– Достаточно, – сказал он твердым голосом. – Не знаю, кто впустил тебя сюда, но я готов сам вышвырнуть тебя, если…

– Я хочу его выслушать, – перебила его Орион, не оборачиваясь.

Она радовалась, что смогла сдержала ярость в своем голосе. Мэддокс отвечал вместо нее, пытаясь вмешаться, и было ли это из чувства долга перед значком или перед призраками их прошлого, это было неприемлемо.

Адвокату это понравилось. Его улыбка стала шире, дразня Мэддокса, прежде чем он переключил все свое внимание на Орион.

– Хуан Дель Рио вышел из тюрьмы по условно-досрочному освобождению. Он сидел за сексуальное насилие и попытку похищения. После, вас держали в плену десять лет. Вы потеряли доход. Образование, – он посмотрел на них обеих. – Потеряли жизнь. И я считаю, что это требует некоторой компенсации, учитывая, что наше правительство подвело вас, позволив осужденному похитить вас и пытать.

Мэддокс попытался заговорить. Поспорить.

– Ей не нужно…

– Ей не нужно, чтобы за нее говорил тот, кто понятия не имеет, что ей нужно, – снова рявкнула на него Орион.

Как бы ей ни было больно это делать, как бы ни кричали против нее собственные инстинкты, ее гордость кричала громче. Она протянула руку.

– Орион Дарби. Мне интересно услышать, что вы скажете.

Он взял ее за руку. Его пожатие было твердым и сухим, руки мягче, чем у нее.

– Я заинтересован в том, чтобы вы получили всё, что вам троим причитается. И я имею в виду реально всё.

Орион захотелось рассмеяться над этим заявлением.

Им причиталось детство.

Выпускной бал.

Высшее образование.

Первый поцелуй для Шелби, второй – для Орион.

Способность вновь смеяться.

Кроме того, им причиталась кровь всех их мучителей.

Но ни один адвокат не сможет этого добиться.

Она сама добьется.

Но адвокат мог бы обеспечить ей обеды со стейками на всю оставшуюся жизнь.

И это было бы просто замечательно.

_____________________________

* GoFundMe – американская некоммерческая платформа, которая позволяет людям собирать деньги на мероприятия, начиная от жизненных событий, таких как торжества и выпускные, и заканчивая сложными обстоятельствами, такими как несчастные случаи и болезни;

* Опиаты – разновидность наркотических средств, получаемых из снотворного мака или синтетическим способом;

* Валиум – синтетическое лекарственное средство, оказывающее снотворное, противосудорожное и успокаивающее действия.

ГЛАВА 8

Три месяца спустя

– Шелби, милая, хочешь, я приготовлю тебе ванну?

Шелби стиснула зубы. Приготовить ванну. В четыре часа дня. После ванны, наверное, ее будет ждать пижама, только что из сушилки, идеально разложенная на кровати. Пижама с уточками или в цветочек. Фланелевая, прям как для детей. И Шелби сразу же почувствует это слабое, но ужасное напоминание… Напоминание о годах, проведенных в Клетке, о ваннах и ночных рубашках.

Ее родители знали только своего ребенка. Их маленькую девочку, которая любила держать отца за руку во время долгих вечерних прогулок и позволяла матери целовать ее на ночь. Они не знали, как быть рядом с женщиной, у которой отняли девственность без ее согласия. Которая знает, каков голод на вкус и как омерзителен на запах. Которая знает, как выглядят монстры.

Они боялись этой женщины. Они были в ужасе.

Поэтому они ухаживали за девочкой, которую помнили, и игнорировали женщину, которая была прямо перед ними, ту, которая едва держала себя в руках.

– Нет, спасибо, мам, – ответила Шелби, сжимая кулаки.

Но она улыбнулась. Улыбка была фальшивой, почти болезненной. Она никогда не испытывала такого гнева и разочарования. Даже в Клетке. Она хотела кричать от такого проявления любви и нежности, но прошлая боль и пытки заставляли ее увядать и подчиняться. Кем она стала?

Ее мама стояла перед ней, пытаясь улыбнуться, но ее глаза наполнились паникой – она почти начала заламывать руки.

– Хочешь, я приготовлю тебе макароны с сыром?

И, конечно же, еда. Ее мать готовила все любимые блюда ее детства, как будто это как-то могло помочь. Как будто, съев достаточное количество гамбургеров, из ее памяти стерлось бы все, что произошло.

Она вздохнула, глядя на маму, на постоянный блеск в ее глазах, всегда на грани слез. Когда-то слезы матери заставляли плакать и саму Шелби, но теперь они ее раздражали, сводили с ума. Оскорбляли ее собственные страдания. Но она не говорила, о чем думала, не знала, как это сделать.

– Конечно, мам. Макароны с сыром – звучит здорово.

Мать улыбнулась, но улыбка не коснулась ее глаз. Это была маска, которую она надевала перед Шелби.

Ее отцу было немного лучше, потому что он не старался так сильно. Мужчины, как правило, не так умело скрывали свои истинные чувства, как женщины. По крайней мере, женщины из семьи О’Рейли. Они еще в раннем возрасте учились нравиться людям, чтобы выжить, и иногда им приходилось притворяться… Ради семьи, ради хрупкого рассудка. Они были мастерами обмана во многих отношениях.

Мужчины О’Рейли были лучше в других вещах, например, скрывать своих монстров, но не свои чувства. Ирландская кровь, текущая в их жилах, смазанная небольшим количеством виски и эля, изливала секреты, чувства и тревоги. Ее отец не был исключением. Он не пил, как его отец – её покойный дедушка, – и скрывал это от Шелби большую часть ее детства, но в любом случае это никогда ее не беспокоило. Ей нравилось, что он был открытым и честным.

Вот почему она предпочитала быть рядом с отцом. Он не притворялся, даже не пытался. И он не заставлял ее чувствовать себя какой-то хрупкой безделушкой, бегая вокруг нее на цыпочках и разговаривая с ней, как с ребенком. Она чувствовала себя более комфортно в отвратительной честности, а не в искусственной доброте и теплоте, которые ее мать использовала в качестве щита.

Но они оба старались. Они оба любили ее. Со стороны Шелби было жестоко испытывать такое всеохватывающее раздражение по отношению к родителям, которые любили ее, горевали о ней, никогда не теряли надежды… Особенно мама.

У Жаклин и Орион этого не было.

У них никого не было.

У них не было никого, кто бы наливал им ванны, готовил еду. Все их родные исчезли.

На мгновение Шелби ощутила укол ревности. Она знала, что это ужасно – желать такого одиночества, чтобы ее родители просто взяли и исчезли. Даже если это было бы всего на мгновение. В этом доме, который ничуть не изменился, ей было душно. Ее комната – словно святилище человека, которым она когда-то была. Она жила в районе, где соседи стремились увидеть ее, поболтать с ней, передать подарки, сверкая своими жалкими улыбками. Если бы ей пришлось изобразить очередную благодарность еще одним соседям, она подумала, что могла бы просто убить их прямо на месте.

Ожидание давило на нее со всех сторон, тяжелое, удушающее. Конечно, ее родители не видели ее отчаяния, ее клаустрофобии, ее страданий. Они были хорошими людьми, хорошими родителями, хотя и немного властными – она знала это. Она видела, как ослабли нити, удерживающие их вместе. Ее мать всегда была сильной. Немногословной. Дисциплинированной. Она избегала всех стереотипов о мягкости и изяществе, которыми должна обладать мать. А отец был мягким человеком. Несмотря на его рост – в детстве она всегда считала его таким большим, хотя на самом деле он был среднего роста, – на его сильный подбородок, его густые и мужественные усы, он был тем, к кому она всегда обращалась. Он говорил тихо, никогда не повышал голос и с радостью позволял жене командовать собой.

Все изменилось. Ее мать больше не была такой сильной и непреклонной, какой была раньше. Она наливала ванны и готовила макароны с сыром. Ее отец сидел в кресле рядом с ней и читал книгу. По крайней мере, делал вид, что читает. Шелби знала, что он просто использовал это как предлог, чтобы побыть с ней в гостиной. Она никогда не была одна.

Они наблюдали за ней. Возможно, потому, что хотели впитать в себя все потерянные годы. Но в основном потому – она была в этом уверенна, – что чего-то ждали. Ждали, когда она сломается. Но если это действительно произойдет, то они разобьются вдребезги. Она никогда не умела читать людей. Она говорила не те вещи в неподходящее время, даже в Клетке. И это лишало ее всех социальных навыков, которыми она могла обладать.

Но она не была идиоткой. Она все замечала. Ее родители не смогут справиться с тем, если она будет делать то, что хочет сама. Например, вырвать свои волосы. Выпить целую бутылку того «Фаербола», который дала ей Эйприл. Разбить все зеркала в доме, чтобы больше не видеть своего отражения. Разгромить комнату, которая больше не принадлежала ей – она принадлежала Шелби, давно потерянной, давно умершей, трупу в Клетке, в доме ужасов. Ей до боли хотелось сорвать плакаты со стен, поджечь свое одеяло в цветочек и уничтожить все мягкие игрушки, которые ее мать искусно разложила на кровати.

Но, конечно, она этого не сделала.

Она ела макароны с сыром. Принимал ванны. Притворялась, что смотрит дурацкие фильмы, которые включала ее мама.

И чувствовала, что медленно сходит с ума.

Некоторое время спустя, когда она почувствовала, что ее защитные стены вот-вот упадут, а ее ярость превратилась в заряженную бомбу, она начала писать и продолжала писать, писать и писать, пока не заполнила четверть блокнота на пружине. Позже она поняла, что большая часть написанного оказалась полным мусором, но она также обнаружила несколько стоящих моментов. И после она не смогла отрицать, что чувствует себя лучше.

***

Нужно было так много наверстать.

Так много съесть, посмотреть, почитать, выпить… употребить.

Она этого не планировала.

Жаклин не думала, что кто-то вообще планировал стать зависимым. Люди просто искали лечения в неправильных местах. Искали тишину в шторм. В побеге. В чем угодно. Жаклин просто хотела, чтобы все это на мгновение прекратилось. Она хотела сбежать из своего тела. Из разума. Из прошлого. Из будущего. Из настоящего. Из всего этого дерьма.

Сначала она хотела просто попробовать. Потому что она хотела попробовать все. Она не привыкла контролировать себя, свое окружение, свое тело. И благодаря вернувшемуся контролю говорить «нет» чему-нибудь новому, чему-нибудь опасному становилось все труднее.

В течение многих лет ее тело ей не принадлежало. Другие разрушили его. Изранили. Запятнали.

Жаклин не хотела это исправлять. Она хотела добить его по-своему. Она хотела закончить работу, которую они начали, но на собственных чертовых условиях.

Она начала с выпивки. Она знала, что Орион винила в этом Эйприл, но это было не из-за Эйприл. Дело было даже не в производителях спиртного. Даже не в ее плохой генетике. Дело было в том, что ей это нравилось. Но только не похмелье, конечно. Оно стало хуже и совсем не таким, как она помнила из ранней молодости. Похмелье, в конце концов, привело ее к травке. Она была лучше алкоголя. Ее было легко достать, быстро позвонив одному из самых состоятельных друзей Эйприл.

От того, как все изменилось, ей хотелось рассмеяться. На первый взгляд этот мир выглядел точно так же. Ее можно было бы одурачить, но если бы она присмотрелась повнимательнее, то увидела бы, как много вещей было упущено. Как она была потеряна. Это было слишком комично, еще один повод для смеха.

Травка была хороша.

Эйприл была права. Еда становилась вкуснее. Фильмы были смешнее – черт возьми, абсолютно все фильмы. Она не могла поверить, сколько их наснимали, и как хорош стал кинематограф. На травке жизнь была легче, ее проблемы рассеялись. В конце концов, кайф больше не был таким уж особенным, и Жаклин отправилась на поиски чего-то другого, чего-то более сильного.

Конечно, это стало сложнее, так как у нее не было связей. Но это было не так уж и трудно. Приятель Эйприл по травке привел ее к своему знакомому по кокаину, и так далее, и так далее, и она с легкостью растворилась в подземном мире. Наверное, слишком легко. Она чувствовала себя комфортно среди дикарей и дегенератов. Они никогда к ней не приставали, они были слишком обдолбанными большую часть времени, чтобы попытаться это сделать, и она чувствовала себя как дома в их мире игнорируемых проблем и искусственных решений. С преступниками, наркоманами, ходячими мертвецами она чувствовала себя живой.

Но она привыкла только к вечным мукам, поэтому предпочитала этот уродливый, честный мир наркоманов, шлюх и убийц. Почему-то там она чувствовала себя в большей безопасности.

Жаклин была уверена, что их психиатр целый день будет ее анализировать. Каким было ее прошлое до того, как ее похитили, – все зловещие мелкие детали. Родители, которые любили наркотики и избивали друг друга, и ничего больше. Посторонние, постоянно входившие и выходившие из дома. То, что она питалась консервированными спагетти и холодными хот-догами и уворачивалась от блуждающих рук её многочисленных «дядей».

Психиатр был бы в восторге из-за ее злоупотребления наркотиками. И того факта, что теперь она была немного зависима от героина, хотя и лгала себе, что она немного зависима лишь потому, что контролировала себя.

Но если по-честному, то психиатру, вероятно, это не понравилось бы, и, скорее всего, она заперла бы ее в каком-нибудь сумасшедшем доме, где ей – где всем им – возможно, было самое место.

Жаклин не была глупой. Она не рассказала об этом психиатру. Она ничего ей не сказала. Она просто сидела в ее кабинете и играла в игры с этой сукой только потому, что это ее забавляло. Орион сказала, что та хочет написать о ней книгу. Обо всех них.

Похищенные девушки.

В средствах массовой информации появилось много названий, но это прижилось больше всего.

Это имело смысл для страны, наполненной пропавшими детьми и монстрами, которые их похитили. Они не потерялись, как носок в сушилке. Их украли из их собственных жизней. Они были украдены у самих себя, чтобы стать тайным удовольствием педофилов. И теперь мир вознес девушек высоко на пьедестал, игнорируя их потребность в уединении и исцелении, празднуя то, чего они никогда не могли понять. Новостные каналы хотели их историй, новостей, чтобы заработать на них побольше денег.

А людям хотелось чувствовать себя лучше, они помогали им ради себя. Им хотелось посмотреть в зеркало и сказать, что они что-то сделали. И Жаклин не могла этого отрицать, они определенно помогли. Баланс их счета на сайте «GoFundMe», который Жаклин все еще не совсем понимала, как работает, достиг более четырех миллионов через полтора месяца после их спасения, и, хотя он начал уменьшаться вместе с количеством новостей, в которых они появлялись, деньги на счет все еще поступали.

Да, психиатр получила бы от этой книги хороший гонорар. Жаклин была уверена в этом, поскольку никто из них не был заинтересован в том, чтобы извлечь выгоду из многолетних изнасилований и пыток. Ей было все равно. У нее было достаточно денег, поступающих из фонда… И еще много от их адвоката. Так было у всех девушек. И она больше не хотела быть на виду у публики.

Сначала она была уверена, что этот адвокат, которого выбрала Орион, был каким-то мошенником. Все адвокаты – мошенники, Жаклин знала это. Но Орион не возражала его помощи, а Жаклин доверяла ей. Орион была полна решимости бороться со всем, бороться с миром, и Жаклин было легче просто согласиться. Она поняла, что уже достигла своей квоты на борьбу. Она достаточно сделала. Она была счастлива сидеть сложа руки и ждать, пока закончатся деньги. Как оказалось, адвокат был еще большим мошенником, чем вся система правосудия. И их выплаты должны были быть ошеломляющими.

***

Иметь план и следовать ему – две разные вещи. Похожие, конечно. Но стать достаточно смелой, чтобы начать выполнять этот план? Совсем другое дело.

Орион была умна. Видимо, у нее не украли этого в том подвале. Она все еще помнила, как читать. Это было похоже на старое доброе катание на велосипеде. Конечно, немного заржавевшем. Слова казались незнакомыми, поначалу несвязными. Она не могла до конца поверить в то, что было перед ней. То, что она держала в руках. Целый мир. Чья-то фантазия, напечатанная, переплетенная и готовая к ее прочтению.

Поначалу она так и сделала. Орион пожирала каждую книгу, до которой могла дотянуться. И, как оказалось, ей даже не нужно было прикасаться к ним руками. Эйприл дала ей большой квадратный планшет, похожий на карманный компьютер.

– Это называется «Kindle»*, – тихо сказала Эйприл. Нерешительно. Она колебалась между нерешительностью и своим буйным – хотя и немного вульгарным – «я».

Орион не знала, было ли это потому, что она каким-то образом чувствовала настроение Орион, насколько изменчива она теперь была, или сама Эйприл переживала какие-то психологические американские горки. Что бы это ни было, Орион была благодарна за мягкость ее голоса в тот день.

– Я прикрепила его к своей учетной записи на «Amazon»*, – объяснила Эйприл, как будто Орион понимала, о чем она говорит.

Она что, имела в виду тропический лес?

Орион перестала задавать вопросы о вещах, которых не понимала. Ей надоело чувствовать себя слабой, глупой; украденные годы, слышимые в каждом вопросе. Теперь у нее был планшет. И элементарное понимание того, как с ним работать. Она вела мысленный список вещей, которые нужно было погуглить. И вся эта информация на кончиках ее пальцев была чем-то особенным. Пугающим. Может быть даже, чудесным.

Но она еще не гуглила себя.

Эйприл постучала по экрану. Орион пристально наблюдала за ней, запоминая жесты, откладывая их на потом.

– Можешь зайти в магазин и нажать на любую книгу, которую пожелаешь. И бум! Она загружена в твою библиотеку.

Она протянула планшет Орион после того, как показала, как им пользоваться. Орион не решалась принимать подарки. Любую вещь, которая могла провести между ними нить. Она не хотела этого. Но книги. Они окликнули ее. Прошептали ей. Если она правильно поняла, как пользоваться этим устройством – а она думала, что поняла, – она могла бы найти там тысячи историй. Тысячи людей. Мест. Знаний. Идей.

Она не осознала, что приняла планшет, пока он не оказался у нее в руках.

Эйприл улыбнулась с облегчением. Она ошибочно полагала, что между ними все налаживается.

Это было не так.

Единственная причина, по которой Орион тогда удалось сохранить самообладание: потому что она отходила от очередного кошмара и никак не могла собраться с мыслями. У нее не было привычки открывать дверь в свою новую квартиру, в комплекте с четырьмя отдельными замками, которые она сама купила, и сама же установила.

Ее адвокат дергал за всевозможные ниточки, чтобы каждая из девушек имела крышу над головой. Это не было сложно, так как люди, видимо, часто возвращались из мертвых, но это был довольно длительный процесс. Или должен был быть длительный, как поняла Орион, почитав об этом в интернете. И она постаралась многое понять. На самом деле, всё. Каждый контракт, каждый документ, каждую часть работы их адвоката. Он заверил ее, что позаботится о девушках. Он работал на влиятельную фирму. Носил туфли за две тысячи долларов – она это тоже погуглила – и выглядел как умный и обеспеченный мужчина.

Но она не доверяла ему, каким бы умным и подвешенным ни был его язык, и какой бы солидной ни была его фирма. Он не собирался заботиться о ней. Она не стала бы слепо ему доверять. Она отказывалась слепо доверять кому бы то ни было. Физически не могла себе этого позволить. А если бы и могла, то только не адвокату, который потратил две тысячи долларов на обувь.

Он был хорош в своей работе, насколько это вообще было возможно.

У них были банковские счета – и без того переполненные большим количеством денег, чем Орион могла себе представить, благодаря «GoFundMe» – социальное обеспечение, кредитные карты. У них были собственные квартиры. По крайней мере, Жаклин и Орион жили в одном и том же комплексе. Но они обе не хотели полагаться друг на друга. Они хотели быть сильными, независимыми. И если быть честными с самими собой, они больше никогда не хотели ночевать так близко друг к другу. Слишком близко к живым напоминаниям о том, что было мертво внутри них.

Не было другого выбора, кроме как жить в непосредственной близости друг от друга, даже если Орион убедила себя, что отдаляется от Жаклин. Им нужно было быть рядом. По крайней мере, сейчас. Пока их раны еще не превратились в шрамы. До тех пор, пока у них не проявиться твердость характера.

Эйприл не являлась неотъемлемой частью её исцеления – если это можно было так назвать. В лучшем случае она была помехой. В худшем – катастрофой. Ей не нужны были друзья детства, напоминающие о девочке, которой она когда-то была. Человеком, которым она когда-то была.

Хорошо это или плохо, но она больше не была человеком. И только монстры были ответственны за это. Поэтому ей самой нужно было стать одной из них.

– Спасибо, – твердо сказала Орион.

В этом слове было нечто большее. Эйприл видела это. Орион заметила, как двигались ее глаза. Она не была глупой. Может быть, грубой. Доброй, определенно. Сломленной – хоть и не так, как Орион, – совершенно точно. Но не глупой.