Текст книги "Тени убийства"

Автор книги: Энн Грэнджер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Слушаю. Как раз вспомнила, Алан в субботу идет на футбол со своим зятем Полом. Ладно, хоть это и безумие, напишу Яну записку, попрошу встретиться, если свободен. И все-таки глубоко сомневаюсь, что это правильно.

– А я нет, – объявила подруга. – Рассчитываю на тебя.

И она поспешно разъединилась, пока Мередит не передумала.

Часть вторая
ВТОРАЯ ТЕНЬ

 
Смягчающие средства
Не исцелят, а обострят болезнь…
 

Шекспир. Гамлет, акт III, сцена 4

Глава 11

Рон Гладстон нарушил обычай, установленный с начала работ в саду, и явился в субботу. Ему не понравилось, что сестры Оукли останутся на выходные с Яном, и за ними некому будет присматривать. Всякое может случиться за двадцать четыре часа, говорил он себе.

Утро прошло без особых событий, не считая очередной бесплодной дискуссии насчет водоемов. В начале дня он приготовился подровнять тисовую изгородь, которую выстриг в виде зубчатой стены. Изгородь тянется по правой стороне подъездной дорожки от главных ворот к круглой площадке перед парадным входом, засыпанной гравием, где доминирует несимпатичный херувим, заросший лишайником. Рон для проверки воткнул палку с обоих концов изгороди, протянул между ними бечевку по длине сада.

Он гордится своим искусством фигурной стрижки. Совершенно очевидно, что изгородь произведет впечатление на любого посетителя. Жаль только, что мастерская стрижка тисовых кустов не вызвала у Дамарис Оукли большой радости, не говоря уж о восхищении. Хотя по неким необъяснимым причинам это, наряду с отказом от пруда и поливалок, не так огорчает, как пухлый младенец в чаше фонтана. Фонтан с незапамятных времен не работает, чаша служит вместилищем для садового мусора. Рон давно уж с прискорбием понял, что сестры Оукли придерживаются в высшей степени консервативных представлений о саде, тогда как он стремится творчески подходить к кустам и цветам. С самого начала ему захотелось вернуть саду изначальное викторианское великолепие. Чтобы он был похож на сады в Корнуолле, которые всех повергают в восторженный трепет.

К несчастью, он не получает никакой поддержки и, что еще досаднее, не имеет ни времени, ни возможности. Форуэйз продается. Будь он штатным садовником, работающим за деньги, можно было бы надеяться, что будущий владелец оставит его на месте. Но он доброволец, занимается любимым делом на чужой земле – а это совсем другое дело. И кто знает, что будет с усадьбой Форуэйз? Ее вообще могут снести, пустить участок под застройку. Нынче такое сплошь и рядом случается.

Впрочем, что бы там ни было, Рон останется на посту. Будет работать в саду до конца.

– Коси, коса, пока роса! – сказал он себе, схватил секатор и уже почти принялся за работу, как к воротам подкатило такси.

Собственно, створки ворот давно упали и ржавеют в траве. Колеса зашуршали по гравию.

– Что ты тут делаешь, Рон? – приветствовал садовника таксист. – Обычно тебя по субботам не видно…

– Привет, Кенни, – ответил тот. – Приехал за леди, повезешь за покупками?

Это регулярное еженедельное мероприятие. Рон догадывался, хоть никогда вслух об этом не говорил, что сестры предпочитают посещать местный супермаркет во второй половине дня по субботам из-за скидок на свежие продукты. По воскресеньям бамфордские магазины закрыты. Известно, что горожане, решившие тратить деньги в «день Господень», обязаны отправляться на дальние рынки и в розничные лавки.

– Угу. – Водитель прислонился к машине, скрестив на груди руки, густо покрытые татуировками. – Слушай, правда, у старух гость, как я слышал? Какой-то давно пропавший родственник или еще кто?

Рон неодобрительно хмыкнул, отчасти потому, что сестер Оукли надо называть уважительно, отчасти из-за упоминания о Яне.

– Правильно слышал, – подтвердил он. – Считается каким-то родственником, хотя он иностранец, и я лично не вижу причины называть его родственником.

– У меня есть родственники в Австралии, – возразил Кенни. – У многих родные имеются в других местах.

– Австралия другое дело, – заметил Рон. – Там говорят по-английски.

– А этот парень разве не говорит?

– Говорит. – Рон все сильней раздражался. – Без конца подходит, пристает ко мне с вопросами. Я за ним внимательно наблюдаю.

– Значит, поэтому ты тут в субботу с утра? Шпионишь? – Кенни уже приготовился сесть обратно в машину.

Усы Рона чуть не затрещали от злости.

– Присматриваю.

– Ну, желаю удачи. Поеду за старухами. Давай присматривай. Здорово у тебя вышла изгородь.

– Спасибо, – несколько смягчился Рон.

– Вон там не жидковато? – Кенни кивнул на сомнительный куст.

– Дай время, – ответил Рон и, еще не договорив, понял, что времени нет ни у тисовой изгороди, ни у него самого.

Минут через десять такси покатило обратно с Дамарис и Флоренс на заднем сиденье. Дамарис в плоской фетровой шляпе, явно с благотворительной распродажи, с большой корзинкой на коленях. Флоренс в вязаной шапке с длинными ушами, завязанными под подбородком, надвинутой на лоб, как средневековый плат или бедуинская головная повязка. Рон помахал им, когда проезжали мимо, и они в ответ приветствовали его по-королевски единственным взмахом руки и изящным кивком.

Он немного поработал секатором, но лезвия шли туго и нуждались в смазке. Рон направился к давно заброшенным конюшням, тянувшимся сбоку от дома и скрытым из вида деревьями. Там в седельной хранятся его инструменты и прочее. Проходя мимо дома в тенистых зарослях, он заметил, как что-то мелькнуло в окне. Сразу остановился, отступил на несколько шагов, подобрался к окну, заглянул.

Узнал комнату, которую сестры Оукли называют кабинетом. Она заставлена массивной мебелью, кожаными креслами, мягкими диванами с подлокотниками. Книжные полки стонут под тяжестью пыльных томов, в которые давно никто не заглядывал. За пыльными стеклами видна фигура Яна. Он склонился над викторианским секретером с откидной полукруглой крышкой и, по мнению Рона, возился с замком. Потом неожиданно выпрямился и поднял крышку, судя по всему довольный собой.

– Вскрыл замок, могу поклясться, – пробормотал Рон, притаившись за окном. Известно, что ключ у мисс Оукли в связке.

Внутренние ящички открытого секретера набиты всевозможными бумагами. Ян оглянулся, Рон пригнулся, боясь попасться на глаза. Когда осмелился вновь заглянуть, Ян сидел в кресле, придвинув его к секретеру, и внимательно перебирал документы, письма и счета.

Рон отполз от окна. Мрачно постоял с секатором в руках. Что делать? Стукнуть в окно, испугать парня до смерти? Обождать возвращения леди Оукли и нашептать им на ухо? Смотреть, что будет дальше? А потом, накопив доказательства, представить их леди Оукли?

Он вернулся к окну. Кажется, Ян нашел, что искал. Он вдохновенно читал большой негнущийся лист, держа в другой руке такой же. На глазах у Рона кивнул, сложил оба листа, вложил в конверт, сунул обратно в ящичек, опустил крышку секретера, с удовлетворением слыша щелчок замка. И вышел из кабинета.

Рон вспомнил, что шел на конюшни в седельную, и продолжил путь, глубоко погруженный в сердитые мысли.

Седельную он давно чисто вымел и переоборудовал, хоть оставшиеся приметы ее изначального назначения живо напоминают о славных былых временах. В стенах торчат деревянные колышки, где прежде висела упряжь и сбруя. Даже сейчас слышен слабый запах седел, табака, мази для копыт, едкий запах лошадей. Рон сел на скамью и занялся секатором, ничем не отличаясь от конюхов, которые когда-то сидели здесь, смазывая седла и начищая сбрую.

Он работал автоматически, думая о другом. Несомненно, гость сует нос не в свои дела. Пожалуй, надо было стукнуть в окошко, дать понять, что он его засек. С другой стороны, Ян сказал бы, что кузины ему разрешили. Можно рассказать мисс Оукли, когда вернется, но надо ли? Ян будет отрицать, если спросят. Поднимется нехороший семейный скандал. И в конце концов, это чужая семья. Надо хорошенько поразмыслить. Дело так оставлять нельзя. Необходимо разобраться с Яном, прекратить безобразие, доставив при этом леди минимальные неприятности. Рон принялся обдумывать проблему.

Примерно через полчаса, снова взявшись за изгородь, он с удивлением и неудовольствием увидел вышедшего из дома Яна, который направлялся к нему спортивным, пружинистым шагом. Сегодня не в джинсах, а в светло-коричневых слаксах и в свитере с рисунком. В гости собрался?

Ян поравнялся с ним и остановился:

– Вы очень трудолюбивый, мистер Гладстон.

Вид такой самодовольный, что Рон с трудом сдержал едкий ответ. Он решил сам поговорить с Яном о сцене в кабинете, не рассказывая сестрам. Они только расстроятся. Но пока неясно, как дать ему понять, что Рон любую игру разгадает. Слова надо выбрать тщательно, чтобы Ян не выкрутился. Поэтому он только кивнул и буркнул:

– Вот именно!

Ян намека не понял.

– Иду в Бамфорд. Жалко, автобусы не ходят. Поехал бы в такси с кузинами, да очень уж тесно.

«А тебе надо было остаться одному в доме, – мысленно заключил Рон, – чтобы спокойно пошарить в столах».

– Ну, так идите, – сказал он, желая, чтобы Ян ушел навсегда. – У меня дела. Некогда тут стоять и болтать.

Но парень все стоял с непонятной самодовольной ухмылкой, явно желая поделиться какой-то новостью.

– У меня свидание, – сообщил он. – Одна девушка на чай пригласила.

И пошел, оставив за спиной оторопевшего Рона.

– Так! – воскликнул садовник. – Не знаю, что это за девушка, только ей головой надо думать.

Мередит согласилась бы с Роном Гладстоном. Нельзя было поддаваться на уговоры Джулиет. Стыдясь за свою слабость, что не сказала Алану о предполагаемом визите Яна, она проследила, как он уехал с Полом, и помахала вслед с притворной беспечностью.

Вернувшись на кухню, начала готовиться к встрече. Взяла пакет с концентратом для приготовления шоколадного бисквита, прочитала инструкцию, все больше мрачнея. Конечно, можно сбегать за готовым кексом, только кажется, что, приглашая гостя, надо его хотя бы побаловать домашней едой. Проблема в том, что она не умеет готовить. По инструкции все очень просто. Добавить одно яйцо. Добавить столько-то воды. Перемешать и поставить в духовку.

Мередит все это проделала, хотя смесь выглядит как-то не так. Вылила в формочку – должна быть такой жидкой? – сунула в печь. Перемывая миски, задумалась, как уговорить Яна оставить в покое сестер Оукли. Выстроила аргументацию. Они старые. Что бы Ян ни воображал перед приездом, он должен был увидеть, что они бедные. Считают их общего предка Уильяма Оукли настоящим чудовищем. Этот пункт трудноватый. Ян не любит, когда Уильяма Оукли называют убийцей. Необходимо отметить, что сестрам рассказывали совсем иную версию событий, чем Яну. Поэтому родство с Яном их слегка смущает. Он должен понять, что требовать с них деньги нечестно. Больше того – бесполезно. У них нет ничего.

Звякнул таймер, и Мередит вытащила бисквит из духовки. Не такой, как на картинке на этикетке, гораздо меньше, кривой, вздутый посередине. Глазурь внешний вид не украсила. Постоянно стекала, пришлось ее опять зачерпывать и опять поливать, пока она чуть-чуть не схватилась. Тогда Мередит быстро сунула бисквит в холодильник. Только успела закончить маневры, раздался звонок в дверь.

Ян стоит на пороге с пышным букетом ярких цветов.

– Спасибо, – слабо пробормотала она. – Заходите.

А он уже прошел мимо нее в дом, оценивая обстановку без большого восторга.

– Это дом моего партнера, – поспешно объяснила Мередит. – Мы собираемся его продать, купить другой.

– А, того самого полицейского… Он здесь? – Ян огляделся. Как показалось Мередит, с опаской.

– На футбольном матче. Будет позже.

Гораздо позже. Наверняка после футбола выпьет с Полом пинту, поедет навестить сестру и племянников. Скорей всего, вернется только вечером, но пусть лучше молодой человек знает, что в любую минуту может шагнуть в дверь.

– Очень мило, что вы меня пригласили, – улыбнулся Ян.

Мередит себе напомнила, что планом предусмотрено уговорить его исполнить общее желание и поэтому надо быть с ним полюбезнее.

– Хорошо знаю, как чувствуешь себя в чужой стране, – сказала она, провожая гостя в гостиную. – Располагайтесь поудобнее, сейчас чай принесу.

На кухне быстро припомнила сценарий и реплики. Если удастся повести беседу, как намечено, легко будет заставить его выслушать. Легко ли будет заставить отказаться от замысла – другой вопрос. Джулиет наверняка переоценивает ее способность к убеждению.

Ян развалился на диване, заложив руку за голову, когда Мередит вошла с подносом. Он слегка раскраснелся – вероятно, поспешно уселся, заслышав шаги, после того как обследовал комнату. Она налила ему чаю, подала кусок бисквита. Он с недоумением на него посмотрел, завяз зубами в тесте, с трудом вымолвил:

– Замечательно…

Мередит сочла момент подходящим для подготовленной речи.

– Послушайте, Ян, позвольте мне говорить откровенно. Я подумала, что вы здесь один и согласитесь выпить со мной чашку чаю, но пригласила вас и по другой причине.

Если думала удивить его, то ошиблась. Он кивнул, как будто ничего другого не ждал, улыбнулся ей, как сообщнице, с которой его связывает общая тайна. Умудрился-таки проглотить кусок, поставил чашку.

– Конечно, понимаю. Сам об этом думаю.

– О ваших кузинах?.. О продаже дома?.. – Мередит растерялась, не ожидая, что он первым затронет тему.

Но Ян затряс головой:

– О кузинах? Зачем нам о них говорить? Я пришел, чтобы встретиться с вами. Вы хотели со мной встретиться. В этом все дело, правда? Очень умно отделались от полицейского. Он нам вовсе не нужен.

– Постойте, – поспешно перебила Мередит, – давайте проясним. Я позвала вас, чтобы именно поговорить о кузинах. Алан мой партнер. Мы с ним собираемся продать этот дом. Продажа дома – серьезное дело. Тяжелое для каждого.

Ян кивал на каждую фразу. Пожирал глазами бисквит, однако второго куска не просил.

– Ладно, можно не объяснять. Понимаю. И что? Я приехал, чтобы им помочь. – Он сказал это с такой самоуверенностью, что Мередит замолчала на полуслове. Неужели сам искренне верит? С ним явно нечего деликатничать. Пустая трата времени.

– Я уверена, что хотите помочь, но пока лишь пугаете. Насколько мне известно, вы претендуете на недвижимость?

Ян вытер пальцы и тряхнул головой:

– Это вам мисс Пейнтер наговорила. Сердитая дамочка, – фыркнул он. – К сожалению, абсолютно неправильно истолковала мой интерес. Конечно, я могу претендовать на усадьбу по условиям завещания прадеда. Только не собираюсь. Кузины хотят продать дом. Прекрасно понимаю. Но он в очень плохом состоянии, везде жуткий холод. – Он сморщился. – Отопления нет, только газ в каждой комнате, а он не греет. Честно, Мередит, мне очень грустно видеть милый старый дом в таком упадке. Впрочем… – пожал он плечами, – тут ничего не поделаешь. Примирись с тем, чего не исправишь… Так ведь говорят англичане?

– Так, – еле слышно ответила Мередит.

– Я всей душой за продажу, – заверил он. – Можно еще чашечку?

Она довольно рассеянно налила ему чаю, частично плеснув в блюдце.

– Если не собираетесь претендовать на усадьбу, значит, не потребуете и доли денег после продажи?

Ян улыбнулся, сверкнув золотым зубом:

– Ну, было бы очень мило, если б кузины расщедрились. Не скажу, что не нуждаюсь в деньгах, но я их не жду. Понимаю, в каком они положении. Обстоятельства крайне прискорбные.

– Не ждете?.. – Полное противоречие с утверждением Джулиет.

– Нет. Ну, хватит об этом. Ты ж меня не затем позвала? И я тоже все думал, как бы нам еще встретиться.

– Простите, вы не так поняли! – испуганно вскинулась Мередит.

Ян проигнорировал возражение:

– Очень умно отправила на футбол полицейского. – Он похлопал по дивану: – Сядь рядом.

– Я не собираюсь сидеть с вами рядом! Вы оглохли? Слушайте, вы мне нисколько не интересны! Я вас пригласила, чтобы поговорить…

– Да ладно. – В глубине темных глаз сверкнул огонек, за долю секунды предупредив о дальнейшем.

Когда он к ней рванулся, Мередит схватила чайник и выплеснула ему в лицо.

Чая оставалось только половина, он был не такой горячий, попал главным образом на свитер, но Ян бешено взвыл, изрыгая проклятия, вероятно по-польски.

– Ах, сука английская!.. Нельзя так со мной обращаться… Я тебе покажу…

Мередит вцепилась в хлебный нож, старый, найденный в ящике кухонного буфета, с зазубренным лезвием, но с острым концом.

Ян замер, глядя на него, на секунду опомнившись. Мередит затаила дыхание, однако не дрогнула. Нельзя выдать страх, это ясно. Хотя она боитсяне только того, что сделает он, но и того, что сделает сама для защиты.

Он вдруг полностью переменился, что ему хорошо удавалось, пожал плечами, ухмыльнулся:

– Фригидная англичанка. Правду о вас рассказывают.

– Пошел вон, – приказала она.

– Ладно, ладно. Задерживаться все равно незачем. – Ян бодрым шагом направился к двери.

Мередит услышала, как дверь хлопнула, увидела его в окно на улице. И только тогда задрожала.

Нож она схватила чисто инстинктивно. Ей угрожали, она вооружилась. А если б он набросился? Ударила бы? Вот как совершается убийство – очень просто. В чем ее обвинили бы? В превышении пределов самообороны? Одно точно: Алан знать не должен. Вряд ли Ян кому-нибудь расскажет, что на него наставили хлебный нож. Он ушел, увидев, что она по-настоящему разозлилась, а в его планы не входит заключение в камере местной тюрьмы. Мередит отнесла остатки бисквита на кухню и выбросила в ведро. Пускай там полежит, пока не придет пора вынести мусор. Потом сделала глубокий вдох и позвонила Джулиет.

– Он был, и, прежде чем ты спросишь, сообщаю: ничего не вышло, – сразу же объявила она.

– Почему? – свирепо буркнула Джулиет.

– Почему?.. Господи помилуй, кто я такая? Волшебница? Не вышло потому, что он слишком умен. Не отрицает, что было бы мило, по его выражению, если б кузины дали ему денег, но хорошо понимает их положение и поэтому не надеется.

– Что-о-о? – взвыла Джулиет в трубке.

Мередит постаралась быть объективной:

– Конечно, возможно, он понял, что мы все против него сплотились, и дает задний ход.

Джулиет недоверчиво фыркнула:

– Не верь. У него в рукаве другой фокус.

– Не знаю, чему верить. Знаю только, что после этого он попытал удачи со мной и я его выгнала. Только никому не говори ни слова. Алан взбесится, если узнает.

– Дамарис и Флоренс тоже. Слушай, в самом деле пытался?..

– Не слишком. Вовремя сообразил. Ян не станет нарушать свои планы никчемным насилием. Вдумчивый парень. И все-таки чем скорей он окажется в самолете, взявшем курс на Польшу, тем лучше.

– Что теперь? – мрачно спросила Джулиет.

– Может, еще раз с Лорой поговорить? Пусть она попробует. Я уже сделала все, что могла. Пускай кто-то другой им занимается.

Дамарис и Флоренс провели долгий день в Бамфорде. Кроме посещения супермаркета, Флоренс побывала в парикмахерской, где стрижется раз в два года, а Дамарис покупала нижнее белье. К счастью, в Бамфорде еще есть магазинчик, где имеются приличные бюстгальтеры и панталоны.

Ожидая, пока ее обслужат, Дамарис с восторженным изумлением разглядывала манекен, для приличия прикрытый ниже пояса крошечным кусочком ткани и с какими-то нашлепками на торчащих грудях. Пластмассовые ноги обтянуты черными чулками, которые держатся без подвязок.

– Вот, мисс Оукли, – объявила пожилая продавщица, выкладывая на стеклянный прилавок широкие рейтузы длиной до колен. Этот фасон почему-то получил название «директория» в честь одноименного периода французской истории.

– Что?.. – оглянулась Дамарис. – Ох, простите. Да, эти подойдут.

Продавщица бросила презрительный взгляд на бессовестный манекен.

– Глупые вещи, – сказала она, – но приходится идти в ногу с модой. Нынче девушки другого не носят.

– Но все это нисколько не греет, – заметила Дамарис, подумав, что в юности и не чувствуешь холода. Кровь горячая. Кожу пощипывает. Ты живая.

– Потом ревматизмом расплатятся, – утешительно заключила продавщица.

На тротуаре у магазинчика сплетничают две молоденькие девушки. Лет шестнадцать-семнадцать. Одна в джинсах, в каком-то мужском твидовом пиджаке, потертом, поношенном, видно купленном на блошином рынке. Длинные темные волосы в мелких локонах, как у модниц эпохи Реставрации. У другой девушки на рыжей голове волосы торчат, как иглы у дикобраза. На ней свободная черная рубашка с рисунком из алых маков и грубые ботинки. Обе над чем-то хихикают.

«Даже не верится, что я когда-то была молодой, – вдруг подумала Дамарис. – Ну, была по возрасту, но не по жизни. Нас, девушек Оукли, хорошо воспитали. Мы, девушки Оукли, никогда не давали повода для скандалов и сплетен. Мы, Оукли, никогда не нарушали моральных и нравственных принципов».

Лишь с годами, практически уже в среднем возрасте, Дамарис поняла одержимое стремление родителей к респектабельности, соблюдению внешних приличий, к утверждению надежной репутации. Это было необходимо, чтобы завуалировать истину, ибо над Форуэйзом, над семейством Оукли распростерлась костяная рука жестокого, гнусного преступления. Они жили в тени убийства. Всем пришлось расплачиваться – всем и каждому, до конца жизни – за грехи Уильяма Оукли.

Поэтому сестрам внушали, что легкомыслие и фривольность подрывают моральный облик. Им настойчиво вдалбливали, что, пока они ведут себя достойно, исполняют свой долг, их никогда никто ни в чем не упрекнет.

Чепуха! Кажется, будто с глаз сняли шоры – слишком поздно, – суть доктрины прояснилась. Они с сестрой пали жертвой подспудного обмана, с помощью которого их крепко держали в узде.

«Со мной получилось удачно, – в бессильной ярости заключила Дамарис. – Я не совершила ни одного необдуманного поступка. Никогда не рисковала. Никогда не нарушала правил хорошего поведения. Всегда исполняла свой долг и заботилась о других. Что теперь? Пришел мой черед, кто теперь обо мне позаботится, кто исполнит свой долг? Никто. Пришел мой черед, а я должна присматривать за собой и за Флоренс».

Они с сестрой снова избраны жертвами, которых можно держать в узде, направлять куда следует. На сей раз какой-то молодой человек, практически незнакомый, связал их какими-то дальними кровными узами в своих нечистоплотных целях. Солиситор Лора Данби заверила, что беспокоиться нечего – суд наверняка выступит против Яна. Сама бы не беспокоилась, правда? – мрачно спрашивала себя Дамарис. Имея любящего мужа, четверых цветущих детей, блестящую карьеру, Лора их уговаривает ничего не делать и хранить спокойствие. Но дело не в законе. Дело в играх, которые разыгрывают люди, очутившиеся под одной крышей, и все эти трюки хорошо известны.

– На этот раз меня не обманешь. – Дамарис пробормотала: – Ни за что. Я пойду на все, чтобы защитить себя и Флоренс.

Кенни подвез их к дому в пять. Рон Гладстон уже ушел. Кенни понес покупки на кухню, пока сестры снимали пальто и шляпы, приводили себя в порядок перед грязноватым зеркалом в прихожей, укладывали выбившиеся из причесок пряди, поправляли друг другу воротнички.

Только закончили, вернулся Кенни.

– Готовы к параду? – весело осведомился он.

Сестры вежливо посмеялись, предложив чаю, услышали отказ.

– Все поставил на кухонный стол, только яйца и сыр в холодильник. Подумайте о хорошей морозилке. Можно сэкономить.

– А сколько потратить? – спросила Флоренс.

– Тоже верно, – согласился Кенни, поразмыслив.

Дамарис пошла наверх со своими пакетами, слыша, как Кенни болтает внизу с Флоренс, но не разбирая слов. Услышала, как он уходит, насвистывая.

Когда снова спустилась, Флоренс стояла на кухне с баночкой, издававшей аппетитный запах.

– Кенни очень обязательный, – сообщила она вошедшей сестре. – Несмотря на ужасные татуировки.

Щеки у Флоренс розовые. Она была хорошенькой девушкой, мужчины постоянно на нее заглядывались.

– Его мать – Британния Джосс, – сухо заметила Дамарис. – Джоссы всегда были истинными алмазами.

Семейство Джосс представляет собой многочисленный, крепко сплоченный клан, на который весь город посматривает с подозрением. Его разнообразные члены регулярно предстают перед местным судом магистрата, поэтому им обычно приписывают любые мелкие преступления. Однако, похоже, отсутствие авторитета в обществе беспокоит их меньше всего.

– Ох, я помню Британнию, – со значением объявила Флоренс и сделала паузу. – Джоссы ведь еще живут в коттеджах перед гаражом?

– Да, – скупо кивнула Дамарис. – Джоссы и Оукли старейшие семейства в Бамфорде.

– Еще Маркби, – задумчиво добавила Флоренс, – но теперь остался лишь маленький Алан и милая Лора, которая уезжала и выучилась на юриста. Алан, по-моему, полицейский. Помню, как мать приводила их сюда детьми.

– Алану уже должно быть под сорок, – заметила Дамарис. – Время бежит. Да, он полицейский. – Она принялась расставлять в шкафчиках пакеты с продуктами, потом прервалась, оглянулась. По кафелю простучали шаги, из кухонного чулана, служившего гардеробной, неожиданно вышел Ян. Видно, спустился по задней лестнице, которой сестры никогда не пользуются.

– Значит, вернулись в целости и сохранности! – воскликнул он, потирая руки.

Сестры Оукли молча на него смотрели, не в силах придумать ответ.

– Как прошел день? – спросил он.

– Отлично, спасибо, – выдавила Дамарис.

Ян ей улыбнулся:

– Погода была прекрасная, правда? Мистер Гладстон домой ушел. Кажется, я ему не понравился, не пойму почему.

Несмотря на это замечание, он был весьма доволен собой, и Дамарис гадала, что за этим кроется.

– У меня тоже был удачный день. – Он доверчиво потянулся вперед, и женщины отпрянули. – Пил чай с очаровательной женщиной. – Ян ткнул в них пальцем. – По-моему, вы ее знаете.

Они не ответили, по-прежнему тупо на него глядя, поэтому он триумфально добавил:

– Мередит. Мередит Митчелл.

Сестры Оукли переглянулись. Видя ошеломление Флоренс, Дамарис быстро проговорила:

– Ничего, дорогая, – и обратилась к Яну: – Правда? Тебе, наверно, было очень приятно. Может, пойдешь посмотришь телевизор?

Он широко улыбнулся и даже как будто подпрыгнул, напомнив Дамарис игрушечного чертика в коробочке, который был у нее в детстве. Нехорошая была игрушка, чертик выскакивал с пронзительным визгом, одетый в яркие лоскутки, мотал головой из стороны в сторону с глупой ухмылкой. Она себе позволила недовольно сморщиться. Улыбка Яна угасла.

– Да, – напряженно сказал он. – Хочу поймать вечерние новости.

Дамарис проследила, как он метнулся с кухни, опять вспомнив чертика, и повернулась к сестре:

– Так. Ну, что приготовим? Думаю, тосты с сыром. Ах, ты уже открыла белковую пасту, – кивнула она на баночку в руках Флоренс.

– Мне больше паста нравится, – сказала та, – если не возражаешь. Намажем на тосты.

Сестры молча готовили нехитрую закуску. Флоренс прервала молчание взволнованным вопросом:

– Ох, Дамарис, что происходит? Зачем он пьет чай с Мередит? Верней, зачем она с ним пьет чай? Я ее всегда считала очень милой и чуткой женщиной…

– Наверняка есть разумное объяснение, – строго ответила Дамарис.

Флоренс вновь зашептала, тревожно оглядываясь на дверь:

– Он с виду симпатичный. Надеюсь, не собирается… причинять неприятности? Лора мне сказала, что Мередит подруга Алана.

– Нет, – медленно проговорила Дамарис. – Он больше не причинит никаких неприятностей. Я не позволю.

Они сидели на кухне, пока Ян не отправился ужинать в «Перья». Когда вернулся в прежнем нестерпимо прекрасном настроении, извинились, покинули гостиную, чтобы пораньше лечь, оставив его перед телевизором, где шло какое-то шоу. Ему очень нравилось, он аплодировал каждому участнику, выигравшему приз.

Дамарис погрузилась в беспокойный сон и внезапно проснулась. В комнате темно, но светящийся циферблат старомодного будильника показывает, что еще только десять с минутами. Она пришла в необычное волнение, все чувства обострились. Спустила ноги с кровати, нашарила ступнями тапочки, накинула старенький халат, пошла к двери, открыла, высунула в коридор голову и прислушалась.

И услышала крик, жуткий, негромкий, но хриплый, отчаянный, полный боли и страха. Возможно, уже слышала его во сне и проснулась поэтому. Затем последовал тяжелый стук, будто что-то упало, и какая-то дробь.

Дамарис потянулась к выключателю, осторожно направилась вниз. Дверь гостиной открыта, виден бессмысленно мерцающий экран телевизора. Дальше в коридор льется свет из кухонной двери в дальнем конце. У самой двери лежит разбитый стакан, расплывается мокрое пятно. Стук, который она слышала, произвел опрокинутый телефонный столик, свалившийся набок. Сам аппарат валяется на полу, трубка на витом шнуре перевернута и молчит. Рядом корчится тело Яна.

Он распростерт на спине, выпученные глаза смотрят на нее полным ужаса взглядом. Рвота с кровавой слизью выплескивается из открытого рта с оскаленными, как у дикого зверя, зубами. На лице боль и глубокое недоверчивое изумление. Пальцы вцепились в облезший ковер, ноги согнуты в коленях, и Дамарис сообразила, что дробь выбивают пятки на деревянном полу. Кажется, он узнал ее, и она, сама не своя от ужаса, склонилась к нему. Он хотел что-то сказать, только язык не слушался.

– Дамарис?.. – прозвучал сверху голос сестры, и она бросилась к лестнице. Флоренс не должна это видеть.

– Иди к себе, ложись, дорогая. Простудишься. Ян не совсем хорошо себя чувствует. Я сейчас скорую вызову.

– Что случилось? – Седые волосы Флоренс заплетены в жидкую косичку, лежащую на плече, она кутается в халат, вцепившись в отвороты.

– Не знаю. Медики посмотрят. Обещай, что немедленно ляжешь!

При этом Дамарис осторожно оттеснила Флоренс в спальню и закрыла дверь, несмотря на протесты сестры. Будем надеяться, она там и останется. Всегда была послушной девочкой.

Дамарис вернулась к Яну, подняла телефон. В трубке должен быть гудок. Она положила ее на рычаг и опять подняла. Нет гудка. Озадаченно глядя на аппарат, Дамарис заметила, что шнур выдернут из розетки. Видно, это произошло при падении. Она сунула штепсель обратно, с облегчением слыша гудок, набрала 999 и вызвала скорую. Пообещали прислать машину через четверть часа, объяснив, в каком положении необходимо уложить больного.

Дамарис вернула трубку на место и, поскольку телефонный столик лежал на боку, сунула аппарат между балясинами на лестничную ступеньку. Преодолевая брезгливость, она принялась тянуть и толкать бесчувственное тело, пытаясь перевернуть Яна на бок. Она задохнулась и обессилела, но не хотела звать Флоренс. Закрепила его в нужной позе, подоткнув два телефонных справочника, и с трудом встала на ноги, вцепившись в балясину. На мгновение возгордилась собой, что все это проделала, и тут же с отвращением увидела, что в результате перемещения из открытого рта с новой силой хлынула мерзкая жидкость. Лицо Яна приобрело отчетливый синеватый оттенок, покрылось коричневыми пятнами. Дамарис сдавленно вскрикнула и попятилась.