Текст книги "Посмертное слово"

Автор книги: Энн Грэнджер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 20 страниц)

Энн Грэнджер
«Посмертное слово»

Моей подруге Дорин Лейк, которая тоже пишет детективы и замечает невидимые другим следы, которые прошлое оставляет в настоящем.

 
Бродил, казалось, в мире привидений
И сам был словно сновиденья тень.
 

А. Теннисон

 
Избави нас, Господи,
От привидений, упырей,
Тварей длинноногих
И тех, кто ночью нападает.
 

Старинная шотландская молитва

Глава 1

Вспоминаем с радостью.

С памятника коню

После засушливого лета земля растрескалась и затвердела, как бетон. Когда по ней шагали ноги в рабочих ботинках, казалось, что вокруг раздается барабанный бой. Рори Армитидж смотрел на глубокие трещины; жухлая трава побурела и стала похожа на тонкий, истертый ковер, который не скрывает побелевшие от старости половицы.

Вот и у него в саду все точно так же. Ни о какой поливке не может быть и речи. Нет, никто из соседей, конечно, не донесет, если в нарушение запрета полить газон; здесь, в Парслоу-Сент-Джон, люди не такие. Но в их маленькой общине все на виду. Ветеринар занимает определенное положение, и его долг – подавать остальным хороший пример. Поэтому Рори лишь с грустью наблюдал за тем, как вянет и пропадает его сад. Жена поддерживала жизнь только в розах; она поливала их водой, оставшейся после мытья. Здесь же, в чистом поле, о траве, конечно, никто не заботился. Рори провел подошвой ботинка по краю трещины, и в воздух взметнулось облачко пыли.

– Лопату не воткнешь! – пожаловался Эрни Берри и в доказательство стукнул ею о землю, та с легким звоном отскочила. – Вчера вы хотели проверить, где тут вода, так нам с парнем пришлось долбить землю кирками. А сегодня вам не просто траншея требуется, а целая яма, да еще какая глубокая! – Эрни провел ладонью по лицу, смахивая крупные капли пота. – И даже не просите! Тут машина нужна, а не человек. Мы с парнем нипочем не справимся.

Посреди загона, под старым каштаном, собралась небольшая группка людей. Совещались именно здесь не потому, что решили рыть могилу на этом месте, а потому, что густая листва давала тень. Могилу решили рыть футах в двадцати выше по склону холма; площадку заранее огородили колышками и обнесли веревкой. Вчера отец и сын Берри усердно долбили землю – рыли пробную траншею, чтобы определить, где протекают подземные воды. Увидев, что дно траншеи совершенно сухое, Рори вздохнул с облегчением: они находятся значительно выше уровня грунтовых вод. Повезло! Иначе пришлось бы искать другое место.

А сегодня ничего не получается. Без экскаватора яму не удастся вырыть. Берри прав. Рори смерил рабочего взглядом, в котором неприязнь мешалась с изумлением. Эрни Берри чем-то поразительно напоминает старое дерево, под которым они собрались. Он такой же приземистый, крепкий, обветренный и упрямый. У него тяжелый подбородок, а шеи почти нет. Как всегда, на Эрни рабочие брюки и грязная фуфайка, которая обтягивает пивной животик. На груди, в вырезе фуфайки, видна обильная поросль седеющих волос; то же самое и под мышками. Мускулистые плечи и предплечья тоже очень волосатые. Зато на голове чистота и порядок. Лысина у Эрни блестящая, загорелая, оттенком похожа на грецкий орех. С такой лысиной и электричества не нужно – в доме всегда светло!

Рори подавил неуместную улыбку и подставил лицо под прохладный ветерок. Они стояли на вершине холма, самой верхней точке местности. Отсюда открывался поистине величественный вид. Рори рассеянно оглядывал окрестности и думал: какая жалость, что Эрни Берри не попался на глаза Чарльзу Дарвину! Великий естествоиспытатель наверняка обрадовался бы, что нашел недостающее звено, соединяющее обезьяну и человека.

Ветеринар напомнил себе: Берри – хороший рабочий, и на него можно положиться. Он содержит в порядке парк миссис Смитон и заодно выполняет разные работы по дому. Правда, сам Рори Армитидж Берри недолюбливал, но старался подавлять свою неприязнь. Да, Эрни Берри ему не нравится, потому что он ему не доверяет. Глаза у него постоянно бегают, а еще он исподтишка косится на собеседника, если думает, что тот на него не смотрит. Такое поведение невольно настораживает; будь Эрни конем, Рори поостерегся бы садиться на него. Конь с такими повадками может ни с того ни с сего лягнуть или укусить. Не утешала и бессмысленная полуулыбка, вечно блуждающая на физиономии Эрни.

Рядом с Эрни стоит его «парень», живое опровержение пословицы о яблочке, которое якобы падает недалеко от яблони: бледный, молчаливый, с туповатым выражением лица. Стоит и ждет, когда ему прикажут, что делать дальше. Вот так он всегда. Зовут его Кевин, но все местные жители называют его просто «парнем Берри». Судя по всему, Кевин – случайный отпрыск Эрни. Вместе с Эрни ходит на работу и еще занимается хозяйством в доме. Хотя он уже совершеннолетний, похоже, во всем зависит от отца…

Рори отвернулся и велел себе подумать о более важных делах. Жена, Джил, права: в деревенские отношения лучше не вникать. Пусть они сами разбираются.

Рори Армитидж прожил в сельской местности уже двадцать лет, заслужил, как он надеялся, репутацию хорошего специалиста и уважаемого человека. И все-таки он так и не стал по-настоящему своим для местных жителей, уроженцев этих мест, вросших корнями в здешнюю землю и давным-давно связанных друг с другом родственными связями. Местные сложные и запутанные отношения прекрасно подошли бы средневековой Италии или древней Византии. Кроме самих здешних жителей, никто не разбирается в историях многолетней дружбы или вражды.

Население Парслоу-Сент-Джон составляют четыре различные демографические группы. Всех вместе – и старых и молодых – довольно много. В Парслоу-Сент-Джон имеются школа, пара магазинов и паб. Кроме уже упомянутой замкнутой группы местных уроженцев, здесь живут обитатели муниципальных домов, которых становится все больше и больше. Они являют собой пеструю смесь. Некоторые состоят с местными в родстве или свойстве; другие переселились сюда по самым разным причинам. На верхней ступеньке местного общества помещается небольшая группка квалифицированных специалистов – как действующих, так и вышедших на пенсию. В нее входит и ветеринар Рори Армитидж.

Наконец, в Парслоу-Сент-Джон проживает довольно обособленная группка всеми презираемых обитателей новых домов. Несчастных не любят не потому, что они недостойны уважения, – напротив, среди них попадаются и вполне почтенные люди. Просто у них, если следовать логике местных уроженцев, нет никакого повода поселяться здесь. Они работают не здесь; каждое утро уезжают в больших и шумных машинах, а по вечерам возвращаются в просторные коттеджи с четырьмя спальнями, двойными стеклопакетами и гаражами на две машины. Среди местных у них родни нет – ни ближней, ни дальней. Не принадлежат они и к той прослойке, которую деревенские жители постарше именуют «господами». Тридцать с чем-то бывших яппи решили, что будет славно пожить на лоне природы: здесь безопаснее, чем в большом городе, да и для детей полезно.

Их мелочные доводы нисколько не убеждали местных, хотя директор начальной школы охотно принимал детей новичков для увеличения численности. Правда, он понимал, что эти детки здесь не задержатся; едва они подрастут, родители переведут их в дорогие частные школы.

Рори давно понял, что коренных жителей Парслоу-Сент-Джон объединяет одно: презрение к тем, кто старается хоть что-то изменить. А городские новички как раз очень любят перемены. Едва поселившись, они объявили, что в Парслоу-Сент-Джон «все совершенно идеально», но прошло полтора месяца, и они совершенно замучили представителей муниципалитета. То и дело жалуются на неисправность водопровода и канализации и требуют как-то обуздать старого мистера Хоррока. Пусть держит на привязи своего шумного и драчливого петуха! Такой подход раздражал Рори не меньше местных.

Вслух же он сказал:

– Времени у нас немного. В такую жару трупы быстро разлагаются.

Кожа на голове под густыми курчавыми волосами зудела от испарины; струйка пота стекала вниз. Ужасно хотелось поскорее покончить с неприятным делом, вернуться домой и встать под холодный душ.

Берри поскреб щетинистый подбородок и заметил:

– Пованивает немножко.

Довольно сильно пованивало от самого Берри – на жаре, да при его волосатости, да в фуфайке, которая выглядела так, словно он много недель подряд и работал, и спал в ней. Но Берри говорил не о запахе немытого живого тела. Он имел в виду всепроникающее зловоние смерти.

Необходимость срочно покончить с делом навела Рори на мысль:

– Поговорю-ка я с Максом Кромби! Может, он нас выручит, ведь медлить никак нельзя.

Рори оставил отца и сына Берри под каштаном, а сам поспешил к своему запыленному, но новенькому «ренджроверу». Оглянулся на дом, полускрытый за красивой старой краснокирпичной стеной. В стену там и сям вбиты шляпки гвоздей; когда-то к ним крепились шпалеры, служившие опорой для плодовых деревьев. Может, зайти в дом и рассказать миссис Смитон, что он придумал? Нет, лучше не стоит. Она и без того потрясена случившимся, а здоровье у нее в последнее время не очень…

Сначала надо повидаться с Максом, решил Рори. Пусть сам решает. Макс им поможет. У его дочери есть пони. Он должен пойти им навстречу! В самом крайнем случае можно предложить в следующий раз не брать с них плату за услуги ветеринара. Ну а потом, когда дело уже будет сделано, можно зайти и к миссис Смитон. Рассказать ей обо всем вкратце. Вряд ли старушка захочет выслушивать неаппетитные подробности…

Макс Кромби, местный подрядчик, принадлежал к числу людей, которые, что называется, «сами себя сделали». Жил он довольно далеко, на другом конце деревни. Зато его мастерская совсем рядом с домом. Макс любит лично за всем присматривать. Он отлично знает повадки строительных рабочих. Стоит на секунду замешкаться – и недосчитаешься досок, банок с краской, а то и полувагона кирпичей.

– Мне не надо, чтобы меня любили. Пусть уважают! Вот мой главный принцип! – говорил Макс всем, кто еще не был в курсе его кредо. Впрочем, и тем, кто был в курсе, он это тоже напоминал.

Как и думал Рори, Макс отнесся к его положению вполне сочувственно. Даже не пришлось отказываться от гонорара за следующий осмотр дорогущего пони его дочки.

– Бедная старушка, надо же, как ей не повезло! А уж наша Джули как расстроилась! Все глаза выплакала, когда узнала, что случилось. И испугалась сильно. Сейчас все свободное время проводит в загоне, ползает в траве, все ищет тот проклятый сорняк. Где-нибудь через полчасика пришлю вам экскаватор с машинистом, идет?

– Как только сможете, Макс. – Рори вздохнул с облегчением. – Труп разлагается. Его необходимо зарыть не позже вечера, иначе все бесполезно.

Экскаватор прибыл на поле через полчаса, как и обещал Макс. Он походил на желтого динозавра, который обходит свои владения: зубастый ковш – голова, комично пляшущая на конце длинной сочлененной шеи. Эрни Берри следил за приближением техники недоверчиво. Он считал, что машины отбирают хлеб у человека и без них вполне можно обойтись. Сегодняшний случай стал исключением, но Эрни не хотелось, чтобы кто-то подумал, что в другой раз он со своим парнем не справится с какой угодно работой.

Кевин явно обрадовался; он, как всегда, молчал, но в его маленьких глазках сверкнула искра интереса. Он внимательно следил за тем, как работает экскаватор.

Вскоре на указанном месте появилась яма нужной глубины. Как только машинист завершил работу, Эрни и его парень прыгнули вниз и принялись ровнять стенки могилы.

К тому времени труп, хоть и частично выпотрошенный, словно какое-нибудь священное древнеегипетское животное, которое готовят к мумифицированию, все равно немилосердно вонял. Раздувшийся труп казался нелепым, ненастоящим – словно привиделся в страшном сне: конечности торчали во все стороны, как деревянные палки, шея неестественно изогнулась, вокруг роятся мухи. Никому не хотелось перетаскивать тушу в могилу.

– Гос-споди! – выдохнул экскаваторщик, поднося платок к позеленевшему лицу.

Берри и его парень оказались покрепче; им удалось обвязать дохлого пони веревками. Потом тушу привязали к задней части экскаватора, и машинист немного отъехал от могилы. Пони отвязали; машинист развернулся и принялся подталкивать тушу в яму ковшом. Эрни, Рори и Кевин тоже помогали. Наконец им удалось столкнуть пони в яму. К счастью, он упал на бок.

Потом принялись спешно закапывать могилу. Дело было сделано. Потные и грязные, но довольные, участники похорон отошли подальше и окинули взглядом свою работу. Все выглядело довольно аккуратно: прямоугольный холмик взрыхленной земли.

– Чисто и красиво, лучше и не придумаешь! – сказал Эрни.

– Ну и работка, чтоб ее! – сплюнул машинист экскаватора.

Сверхурочное задание пришлось ему совсем не по душе, но Макс обещал, что не обидит. Заплатит пятьдесят фунтов чистыми, из рук в руки, и налоговый инспектор ничего не узнает. И потом, будет что рассказать напарникам.

– По-моему, теперь можно привести сюда миссис Смитон, – вздохнул Рори.

За ней он отправился сам. К загону они вернулись в его «ренджровере», хотя проще было дойти пешком. Но миссис Смитон в последнее время неважно ходила, и кочки на поле могли стать для нее непреодолимым препятствием.

Хозяйка околевшего пони осталась очень довольна и поблагодарила всех присутствующих за их нелегкий труд. Словесная благодарность трем рабочим сопровождалась благодарностью более весомой – материальной.

– Жалко старушку, – заметил экскаваторщик. – Славная она.

Загон опустел. Вдали, окруженное розовой дымкой, заходило солнце. Над могилой раскинулись тенистые ветви каштана. Сумерки еще не сгустились, а дрозд уже затянул вечернюю песню, заливая опустевший луг мелодичными печальными трелями.

Оливия Смитон сидела у окна спальни и наблюдала за тем, как постепенно меркнет свет и на сад спускается сумеречная тень. Руки она сложила на коленях, а трость прислонила к креслу. Ее голову окружал редеющий венчик серебристо-седых волос, сквозь который просвечивал розовый блестящий череп. Кожа на морщинистом лице была тонкой и нежной, как у младенца, и так же густо напудрена – правда, младенцам пудрят не лица. Увядшие губы она нетвердой рукой покрыла слоем помады цвета фуксии, а на веки положила ярко-синие тени. Она привыкла всегда следить за своей внешностью, даже если оставалась одна. Волосы ей подстригала одна молодая особа, парикмахерша из Лонг-Уикема, которая обслуживала клиентов на дому.

С того места, где сидела миссис Смитон, открывался красивый вид на окрестности. Она мельком глянула на осыпающиеся от времени и непогоды стены старого огорода, в котором уже много лет ничего не росло, кроме бурьяна, и перевела взгляд на загон. Обзор ограничивал каштан, за которым начинался склон холма, скрывающий от ее глаз нижние пастбища. Но прямоугольник черной земли она видела очень хорошо, потому что он находился выше – тоже рядом с деревом, но со стороны дома. Дальше пейзаж расплывался в розовато-лиловой дымке. Где-то там, внизу, деревня; там живут люди, которые погрязли в повседневной суете. Им нужно выживать, вот они и стараются. Ей уже не надо бороться за выживание, она уже почти подошла к роковому рубежу. Ей осталось лишь сидеть и ждать.

У Светлячка есть могила, а у нее, его хозяйки, могилы не будет. Она оставила недвусмысленные распоряжения. Себя велела кремировать, а прах развеять. Она поставила в известность Беренса, своего поверенного, и попросила, чтобы заупокойная служба была как можно более короткой. Хотя она считает себя христианкой, ей даже не хочется, чтобы на ее похоронах присутствовал священник. Да, здешний приходской священник ей не нравится. Тем не менее она упомянула в завещании местный приход, поскольку считает это своим долгом: церковная верхушка и так ухитрилась потерять много денег и всего остального. Вот и здешняя церковь Святого Иоанна Богослова, маленькая и красивая, нуждается в ремонте. Жаль будет, если она совсем разрушится.

Мистер Беренс, хоть и принадлежал к другой вере, только морщился, слушая ее распоряжения. Когда она будет расставаться с бренным миром, ей не хочется, чтобы вокруг толпились друзья и родственники, не хочется молитв и благоговейного молчания.

– Миссис Смитон, все-таки еще раз хорошенько подумайте! Знаете что, давайте-ка я подыщу для вас какого-нибудь славного старичка священника, когда… Бог даст, уже скоро… придет время. Может, какого-нибудь пенсионера? Моя сестра живет на побережье; она говорит, там очень много бывших священников всех конфессий.

– Ладно, мистер Беренс, если сумеете найти священника не моложе семидесяти, который руководствуется Книгой общей молитвы. <sup>[1]1
  Книга общей молитвы – официальный молитвенник и требник англиканской церкви.


[Закрыть]</sup> И передайте ему, пусть не тратит зря времени на речь с перечислением моих заслуг. Если он ее подготовит, ее все равно некому будет слушать. И оплакивать меня некому!

Оливия усмехнулась, вспомнив, с каким серьезным видом тогда кивал Беренс. Смех булькнул у нее в горле, и она снова посмотрела в окно, в сторону загона. Армитидж молодец, устроил настоящие похороны. Она следила за ним; он то и дело помогал рабочим, трудился наравне с Берри и его парнем. Позже приехал еще один мужчина на экскаваторе – незнакомый. Его прислал Кромби, чтобы вырыть могилу.

Кромби тоже человек порядочный, хотя, несомненно, грубоват – этакий необработанный алмаз. Эрни Берри тоже грубый, необработанный…

Оливия поморщилась. Слово «алмаз» предполагало нечто чистое и блестящее. Не в силах подобрать достойную замену, она решила применительно к Берри остановиться на слове «грубый». Ну да, Берри грубый. Но хороший работник. Вот именно! Он работает добросовестно – естественно, если им руководить.

Почему она совершенно не чувствует усталости? Уже поздно; день выдался долгий и утомительный, да и лет ей уже немало. Но спать совершенно не хочется. Ее душит гнев.

Она злится, потому что больше не может любоваться в окно Светлячком. Бывало, пони щипал траву в загоне или дремал под деревом, лениво помахивая хвостом и время от времени мотая головой, чтобы отогнать мух, которые осмеливались сесть на его длинные ресницы. Она злится, потому что Светлячку еще рано было умирать. Она злится из-за лжи, в которую поверили почти все местные жители: якобы Светлячок умер, потому что наелся какой-то ядовитой травы. И на самого Светлячка злится. Зачем он с ней так?

Но больше всего ее злит подозрение, будто она не заботилась о своем любимце как следует. Это неправда! Лошадей часто заводят полные невежды. Печально, но факт. А она в лошадях разбирается. Она понимает, что крепкий пони прекрасно может круглый год пастись на воле, если давать ему дополнительный корм в неурожайные месяцы, регулярно осматривать копыта, а в холода укрывать его попоной. Светлячок – не первый пони, который у нее жил, хотя он – последний. Все его предшественники процветали, как и он… – Оливия быстро произвела мысленные подсчеты – все двенадцать лет, что она была его хозяйкой.

Светлячок долго прожил у нее и был не просто рабочей лошадкой и домашним любимцем. Он стал ее другом. Каждое утро перед завтраком она, бывало, выходила из дому, проходила старый огород насквозь и шла в загон. Светлячок еще издали слышал ее шаги и стук трости. Он спешил к воротам и тихо ржал в знак приветствия. Его шкура матово лоснилась от утренней росы, глаза были ясными, нежная верхняя губа подрагивала – он ждал угощения. Иногда она приносила ему яблоко или морковку, но чаще баловала четырьмя драже «Смартиз» с шоколадной начинкой. Пони был неравнодушен к шоколадным драже в разноцветной оболочке, но она была к нему строга, потому что заботилась о нем. Если бы Светлячку недоставало корма, она бы сразу заметила. Да и Армитидж непременно увидел бы, что пони голодает, ведь он регулярно осматривал Светлячка. И кузнец, который подковывал ему копыта, тоже сказал бы…

А теперь выяснилось, что пони долго болел, хотя никто ничего не замечал, а когда заметили, стало уже поздно. Ей недоставало ежеутренних прогулок в загон. У нее отняли часть жизни. Впрочем, она понимала: рано или поздно у нее отнимут все.

И все же в смерти Светлячка была какая-то особая несправедливость. Как будто ее обокрали… Оливия сжала костлявые кулаки и в бессильной ярости ударила себя по коленям.

– Какая подлость! – прошептала она в пустой комнате. – Какая подлость, и мир ею полон! Подлость совершается во всех формах и размерах… А ведь мне следовало догадаться, – добавила она про себя.

Навалилась усталость, прежде маскируемая гневом. С трудом, опираясь на трость, она поднялась из кресла. Она совсем одна дома! У Джанин сегодня выходной. Оливия вспоминала о своей работнице всякий раз, как спотыкалась, наткнувшись дыркой в подошве тапки на какую-то неровность.

Джанин давно говорит ей, что пора купить новые тапки. Недавно она вырезала из журнала какой-то купон и заказала ей тапочки, подбитые овчиной, в каком-то каталоге. Новые тапочки пришлют по почте со дня на день.

Джанин – хорошая девушка. Нет, поправила себя Оливия, цинично улыбаясь, ее нельзя назвать ни хорошей, ни девушкой! Она пока еще в состоянии отличить гулящую от порядочной женщины. Правда, Джанин хорошая работница, вроде Эрни Берри, только лучше, потому что у Джанин золотое сердце. Оливия поиграла словами, перебрасывая их в голове, как шарики для пинг-понга. Хорошая работница… Золотое сердце… Гулящая, но добрая… Да, такие водились и раньше…

Она уже прошла половину коридора и отклонилась от прямого курса, потому что обходила вытертое пятно на ковровой дорожке. Не столько из осторожности, сколько из суеверного страха. Две недели назад она споткнулась об это пятно и упала. Приземлилась на четвереньки, а трость отлетела в сторону, и она никак не могла до нее дотянуться.

О несчастном случае она никому не сказала. Все произошло после ухода Джанин, так что никто ничего не видел и не слышал. Тогда она расшибла колени и еще долго стояла в унизительной позе, ошеломленная, потрясенная. Оправившись от физической боли, она испытала еще один удар: никак не получалось встать. Она так долго стояла на четвереньках, что все тело онемело. А сил на то, чтобы подняться, не хватало. Она долго разглядывала узор на ковре – «турецкие огурцы». Ей показалось, что она смотрит на пятно целую вечность. Она рассмотрела геометрические углы, выцветшие красные и синие нитки так подробно, как никогда раньше. Что за любопытный узор! Интересно, кто его придумал? И какие странные очертания…

Вот бы кто-нибудь оказался рядом, подал руку, помог встать… Но рядом никого не оказалось. Как говорится, помоги себе сам! Она с трудом подползла к ближайшей двери, дотянулась обеими руками до медной ручки и кое-как поднялась на ноги.

Она ни словом не обмолвилась о происшествии. Не сказала ни Джанин, ни Тому Барнетту, когда тот к ней заходил. Почему? Стыдно стало, вот почему. Стыдно и неловко. Ах ты, глупая старуха, корила она себя, тебе неприятно быть хрупкой и старой, как будто таких вещей следует стыдиться!

Жалко, что Джанин ушла. Чашка чаю подняла бы ей настроение, а теперь придется самой идти заваривать его. И тут она услышала, как скрипнула доска. Может, Джанин еще не уехала домой?

– Джанин, это вы? – обрадованно позвала она.

Нет ответа. Только скрипит дерево… Старый дом рассыхается. Здесь никого нет. Она совершенно одна; сегодня вечер пятницы, и мистер Беренс, правоверный иудей, сейчас тоже встречает субботу в кругу семьи. А она, Оливия, с вечера пятницы до утра понедельника совершенно одна, потому что по выходным Джанин к ней не приходит.

Отдохнув, Оливия снова пустилась в путь. Подошла к площадке второго этажа, посмотрела на холл. Черно-белая плитка, уложенная в шахматном порядке, вымыта, но какая-то тусклая. Просить Джанин натереть пол в холле бесполезно. Джанин ответит, что это опасно, – она всегда так говорит, если не хочет взваливать на себя дополнительную работу. Оливия еще помнила те дни, когда в таких больших особняках непременно жила представительница крайне опасной профессии – прислуга в черном платье и белом переднике. Теперь таких нет, а Джанин ни за что не уговоришь надеть такой наряд. Само слово «прислуга» стало табу. Отношения хозяев и наемных работников изменились до неузнаваемости. Джанин обращается со своей хозяйкой так, словно Оливия – ее пожилая упрямая тетушка. Иногда Оливия и не возражала против такого обращения, а иногда возражала, и даже очень.

А впрочем, подумала она, какая разница? Так или иначе, она зависит от Джанин. Наверное, сейчас просто время другое. Джанин и ей подобные знают себе цену.

Снова застонал и заскрипел старый дом, построенный два с половиной века назад. Оливия уже ничего не слышала. Она шагнула на первую ступеньку лестницы.

* * *

В ту ночь, глядя в окно спальни и втирая мазь в натруженные ладони, Рори думал: ну и пришлось же повозиться с этим пони! Ужасно неприятно… Слава богу, теперь все кончено.

Повернувшись к жене, он заметил:

– Жаль, забыл спросить у Макса, нашел ли он в своем загоне тот сорняк. Возможно, мы никогда не узнаем разгадку этой маленькой тайны.

Он накрылся одеялом. Полусонная Джил пробормотала что-то неразборчивое. Ее муж заснул сразу, как только закрыл глаза, – у него выдался трудный день.

А в это время хозяйка усадьбы «Грачи» Оливия Смитон без сознания лежала у подножия лестницы. Она медленно, но верно погружалась в вечный сон.