Текст книги "Циклон «Блондинка»"
Автор книги: Енё Рэйтё
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)
– Какой трогательный обычай на Кингс-роуд: соседи называют друг друга просто по имени, что вообще-то в Англии принято лишь между родственниками или очень близкими друзьями. – С этими словами профессор подошел к камину и взял черную сумку. – Но ведь это моя сумка… Вы не ошиблись, мисс Вестон? – и он непроизвольным движением открыл крышку.
Три шеи вытянулись в направлении сумки, три рта удивленно раскрылись, и три сердца замерли на доли секунды.
На самом виду лежал большой оранжевый пакет, скрепленный пятью гербовыми печатями.
7
Наконец Эвелин решительно шагнула, чтобы взять сумку, но Баннистер захлопнул ее и медленно положил на нее руку, подобно величавому мощному льву, кладущему лапу на кусок мяса, который он съест позднее, а покамест никому не советует посягать на его собственность.
– Верните мою сумочку, – нервно проговорила Эвелин.
– Сумку вы, разумеется, получите, но конверт я вам, к сожалению, отдать не могу. До сих пор ситуация позволяла мне не принимать к сведению то, что до моего сведения доходило. Теперь же, к несчастью, обстоятельства сложились так, что конверт должен попасть к вам, а затем перейти к вашим хозяевам через мои руки. В этом случае я выступаю в такой же роли, как, скажем, Мата Хари или… вы.
Эвелин задумалась. Все верно: до сих пор профессор принимал в деле лишь пассивное участие. Зато сейчас, передав ей конверт из рук в руки, он станет прямым сообщником. И это лорд Баннистер, серьезный претендент на Нобелевскую премию, ученый с мировым именем и – что самое ужасное – безукоризненный джентльмен!
– Полагаю, вы и сами согласитесь, мисс Вестон, что требуете невозможного от серьезного ученого, когда просите меня вернуть конверт. Но я обещаю дать вам возможность скрыться и лишь потом доставить конверт по принадлежности.
Рэнсинг как бы играючи ухватил бутылку с виски за горлышко и только ждал от Эвелин знака, чтобы трахнуть профессора по голове и тем самым положить конец неприятному спору. Однако Эвелин, похоже, не собиралась поощрять подобные устремления.
Девушка раздумывала, Баннистер с тревогой наблюдал за ней.
– Вам не покажется слишком обременительным длительное путешествие верхом на верблюде? – наконец обратилась она с вопросом к Баннистеру.
– Так я и знал… – упавшим голосом проговорил профессор.
8
Первое отдаленное дуновение циклона коснулось его взбудораженных нервов. Надвигается буря! Скромная девушка опять превращается в разбушевавшуюся стихию: взор горит, выдавая одолевающие ее планы, в голове вертятся несуразнейшие мысли, – всякое сопротивление бесполезно, вот-вот, подобно смерчу, она утянет за собою всемирно известного, но абсолютно беззащитного исследователя сонной болезни.
– Ведь вы намереваетесь доставить конверт властям, не так ли?
– Совершенно верно. Но не верхом на верблюде, а только пешком. С некоторых пор у меня возникло болезненное предубеждение против всех видов транспорта. Не знаю, отнесетесь ли вы с пониманием к этой странности…
– Если вы желаете передать конверт в Марокко, мы отправимся в полицию вместе. Но я не представляю, чтобы истинный английский джентльмен с его гуманными убеждениями отказал в помощи беззащитной женщине, в особенности если речь идет о чести безвинно оклеветанного человека.
– Под этим предлогом вы однажды уже заставили меня исколесить пол-Европы, и притом в вечернем, а затем и вовсе в ночном облачении.
– Сейчас речь идет всего лишь о поездке до ближайшего оазиса.
– Это сейчас. Но стоит нам тронуться в путь, как выяснится, что нет ни малейшей возможности остановиться раньше Кейптауна. К тому же верблюд – это вам не автомобиль, и если он по дороге лишится кое-каких деталей, то мы и вовсе застрянем в пустыне.
– Оставьте вашу иронию, сэр! Предлагаю поездку – если хотите, под надежным конвоем – в оазис Марбук. Всего два дня караванного пути. Конверт пусть хранится у вас, и вы расстанетесь с ним, лишь когда убедитесь, что он попадет по назначению. Если вы откажетесь от поездки, значит, в угоду своим эгоистическим соображениям вы попросту пожертвуете наследством бедной семьи, честью безвинно оклеветанного человека и сведете на нет результаты той адской борьбы, какую я до сих пор вела.
Воронка циклона подняла, закружила профессора: он чувствовал, как слабеет его сопротивление.
– Можете вы подкрепить свои слова конкретными доказательствами?
– Правдивость большей части рассказанного могу засвидетельствовать хотя бы я, – вмешался Эдди.
– А остальное доскажу я сама. Прежде всего…
– Стоп! – прервал ее профессор. – Лучше уж ничего не рассказывайте. Я предпочитаю оставаться в неведении. В свете того, что писали газеты, опасаюсь, что вряд ли смогу быть к вашим услугам, если вы проинформируете меня. В данный момент мое участие в этой истории сводится к следующему: вы препоручили конверт моим заботам с просьбой передать его властям не здесь, а в оазисе Марбук, я выполняю вашу просьбу. По-моему, лучше будет оставить все, как есть, на этом и мне пока что ничего не знать о вашем деле. Тогда до известной степени совесть моя будет чиста. К моему величайшему сожалению, вы наделены какой-то роковой властью, которой я не в силах противиться. Однако предупреждаю, что за Сахарой находится Бельгийское Конго и туда я не последую за вами ни ради вашего наследства, ни во имя чести ближнего своего, ни по причине того, что вас преследуют. Дальше Сахары я – ни ногой!
Эвелин печально смотрела на него.
– Вы в этом убеждены, сэр?
Решимость профессора поколебалась.
– Во всяком случае, вам пришлось бы очень аргументированно обосновать свое предложение, – неуверенно произнес он. – Но даже если бы я и согласился поехать, скажем, в Конго, то уж дальше Кейптауна – ни на шаг!.. То есть… ладно, будь по-вашему… едем!
* * *
Профессор восседал на верблюде с таким мрачным видом, словно возглавлял карательную экспедицию. Настроение его ухудшилось еще больше, после того как всевозможные жалящие и кусающие насекомые стаями перекочевали с верблюда на него и, уподобясь одержимым исследователям сонной болезни, то и дело брали его кровь на анализ. Голова его моталась в такт поступи верблюда, и Баннистер с горечью думал, что по причине собственной доброты и ради спасения чести других людей он снова вынужден тащиться бог весть куда и принимать страдания. Однако фактически дело обстояло гораздо проще.
В действительности же, как бы Баннистер ни хорохорился, он всего лишь следовал – без всякой цели и смысла – в Сахару за красивой женщиной, подчиняясь извечному закону притяжения мужских сердец. Однако это состояние, в конечном счете ничуть не отличавшееся от душевных волнений какого-нибудь влюбленного галантерейщика, несколько осложнялось ропотом униженного достоинства: ведь он как-никак лорд и известный ученый.
Рег-лакк! Рег-лакк!
Верблюд, переходя на рысь, откинул назад голову и с такой силой ударил лорда в грудь, что тот долго не мог прокашляться.
Рег-лакк! Рег-лакк!
Баннистер уронил очки, но даже не стал останавливаться, чтобы поднять их. Стоит ли расстраиваться из-за такого пустяка, когда столько всего потеряно после Парижа!
Меняя ритм, верблюд еще несколько раз толкнул его в грудь; в результате лорд научился прямо держаться в седле и от этого вновь почувствовал себя сильным и ловким.
Рег-лакк! Рег-лакк! – мерно трусил верблюд.
9
Рэнсинг, не в пример профессору, переносил тяготы путешествия менее мужественно. Прежде всего Эдди на личном опыте убедился, что верблюда не напрасно называют кораблем пустыни: его ритмичные покачивания при ходьбе вызывают у седока симптомы, разительно напоминающие морскую болезнь. Помимо головокружения и тошноты, у молодого человека нестерпимо болели глаза, воспаленные от мельчайших песчинок. Временами ему казалось, что больше он не выдержит ни минуты.
У Эвелин уже была кое-какая практика, да и вообще женщины легче переносят тропики, так что наша путешественница довольно бодро ехала рядом с проводником.
Солнце клонилось к горизонту под острым углом, и возле уходящих в бесконечность, плавно очерченных барханов на песок ложились короткие тени. От этого пустыня сделалась похожей на гигантскую шахматную доску со светлыми и темными клетками.
Баннистер недовольно провел рукой по подбородку.
– Забыл побриться… – пробормотал он, однако, перехватив взгляд Эвелин, тотчас умолк.
Ведь несессер у него с собой – вон он, плотно приторочен между двух кожаных бурдюков на спине верблюда-водоноса. Как только они доберутся до оазиса, тут уж хоть что ни случись, а он удалится в свой номер и приведет себя в порядок. Господи, дай сил прожить день с небритой щетиной!
Сумочку Эвелин он не выпускал из рук ни на миг.
Пустыня, где истлевшие останки многих людей, убитых из мести, смешались с песками и витают в воздухе легкой пылью, заразила Эвелин жестокой жаждой расплаты.
Девушка решила расквитаться с несессером.
Да, их затянувшийся поединок будет окончен здесь, и пусть зыбучие пески Сахары поглотят злого и наглого противника вкупе с мылом, щеткой, бритвой и прочими гнусными причиндалами!
Разве что Отелло подбирался к Дездемоне с таким коварством и одержимостью, как подкрадывалась к верблюду-водоносу Эвелин, воспользовавшись моментом, когда профессор и проводник уехали вперед. Блеснул убийственный нож, и тугой ремень уступил силе клинка, перерезанный в одном месте, затем еще в одном… С едва уловимым тупым звуком подлый враг пал в мягкий песок. Внутри звякнули, стукаясь друг о дружку, бритва и зеркало, и вновь все звуки поглотила пустыня. Небольшой караван шел вперед, постепенно удаляясь от места погребения несессера…
Лорд был настолько поглощен единоборством с полчищами одолевавших его насекомых, что не заметил сцены расправы. Эвелин обернулась назад. Лишь она одна могла разглядеть вдали, среди моря песков, крохотное, неподвижное пятнышко.
Несессер затерялся в пустыне, а вместе с ним – и «Созерцающий Будда» с алмазом в миллион фунтов стерлингов.
10
– Мы не пойдем обычным караванным путем, мадемуазель, – заявил вдруг проводник Азрим.
– Почему?
– Аллаху было угодно, чтобы вы подарили амулет моей дочери, и за это он уберег вас от большой беды, когда изволил перепутать сумки и вернуть вас назад. Благодаря этому я смог узнать дома, что сегодня ночью в Меллахе собралось много плохих людей. Они делают привал у колодца в пустыне, на караванном пути в Марбук. Среди этих людей есть человек, который вчера приходил ко мне с расспросами и обманом выведал, что мадемуазель направляется в Марбук.
Эвелин чуть не свалилась с верблюда.
– По-моему, они хотят подкараулить вас у колодца, чтобы ограбить и убить. Но мы обойдем колодец стороной, проберемся через шотт – так называется большое, соленое болото. Дорога выходит не длиннее, хотя хуже и опаснее. Но плохая дорога все же лучше, чем плохая смерть.
Конец разговора слышали Рэнсинг и Баннистер.
– Значит, они все-таки выследили меня! – чуть не плача воскликнула Эвелин.
– Кто это – они? – поинтересовался лорд.
– Банда шпионов и грабителей. Это на них тогда устраивали облаву.
Лорд задумался.
– Вы всерьез решили передать конверт по принадлежности, как только прибудем в Марбук?
– Конечно!
– И вы с чистой совестью предстанете перед полицией, если возникнет необходимость рассказать историю пакета?
– Естественно!
– Хорошо, – кивнул лорд, – тогда мы поступим так, как предписывает гражданский долг: предупредим полицию, что можно схватить эту шайку злодеев у колодца на караванном пути к Марбуку.
Спутники удивленно посмотрели на него.
– Конверт вы сдадите кому положено, бояться полиции у вас нет оснований, тогда отчего бы и не спровадить этих опасных бандитов туда, где им место? – пояснил лорд. – Мистер Рэнсинг с трудом переносит тяготы пути, а я, благодаря мисс Вестон, путешественник закаленный, так что, по-моему, лучше всего молодому человеку вернуться в город и сообщить полиции эти важные сведения.
Рэнсинг не слишком упрямился, в особенности после того, как Эвелин заявила, что эта услуга не менее ценная, нежели стремление сопровождать ее к заветной цели.
– Если ехать так, чтобы солнце все время было у вас за спиной, то заблудиться невозможно, – сказал Азрим. – К вечеру доберетесь до места, откуда видны Большие Атласские горы, а это – верный ориентир.
Рэнсинг распрощался со своими спутниками и повернул в обратный путь. Солнце жарко палило в спину, и Эдди чувствовал, что он в своем живописном наряде сварился до полной готовности.
А маленький караван ускоренным темпом двинулся вперед. Темные выемки меж барханами в кроваво-красных и фиолетовых солнечных бликах увеличивались в размерах, превращаясь в бесформенные, грозные тени. Пропитанный пылью стоячий воздух стал удушающим от омерзительной вони.
Едкий запах сероводорода все усиливался по мере приближения к гнилому соляному болоту.
11
Верблюд проворной рысцой вез Рэнсинга в обратном направлении. Жара стояла адская, воспаленные глаза нестерпимо горели, ныла каждая клеточка тела, мучили тошнота и головокружение; единственное, что помогало ему удержаться в седле, так это воспоминания о Мюгли-ам-Зее.
Все же насколько лучше условия здесь, в Сахаре!.. Интересно, что с дядей Артуром – лишился он рассудка или же покончил с собой? Неплохо было бы узнать, как разворачивались события после свадьбы. Сносить ухмылку японского министра в отставке можно было, лишь ощущая близость алмаза. Но вот ее превосходительство Якихашу – как Эдди называл про себя многократно обрученную дочь советника Воллишофа, – потупив очи и сияя одной из своих неотразимых улыбок, шествует из девичьей комнатки в супружескую спальню…
И тут-то дядя Артур добирается до статуэтки!
Прижимая к груди сокровище, он спешит в самый отдаленный уголок парка, осторожно обходя окна первого этажа, где Виктория, супруга старшего садовника, возможно, коротает время с господином Макслем, автором «Вильгельма Телля», обсуждая, конечно же, проблемы драматургии. И наконец… наконец при свете карманного фонарика дядюшка разбивает «Созерцающего Будду» о бортик фонтана.
Статуэтка разбивается, из эмалевой шкатулки вываливаются на землю ножницы, нитки, наперсток. Дядя Артур ищет… ищет и ищет…
Эдди Рэнсинг содрогнулся.
Господи, до чего же хорошо в Сахаре!
Все познается в сравнении. Воспаленные глаза и шестидесятиградусная жара могут показаться приятными, если вспомнить об узах Гименея.
Солнце опустилось за горизонт. Дивная, звездная африканская ночь распростерлась над песчаной пустыней.
Глава десятая
Ахиллесова борода. Грабители беззащитны против подлости честных людей. Эдди Рэнсинг убеждается, что пустыня тоже не рай. Некий малютка-паломник доводит его до истерического смеха. Перед самой кончиной Эдди успевает понять, что учимся мы не ради дочки смотрителя маяка, а во имя жизни. Оказывается, между бритвенным лезвием и многозарядным пистолетом почти нет разницы, что весьма печально. Кто смеется последним, так это… несессер. Он выстреливает, подобно бумерангу, и попадает в цель. После дуэли стороны примиряются, остается лишь уладить дело со шлафроком кабатчика. Эвелин прощает лорда Баннистера. Мистер Брэдфорд изрекает очередную истину, и мы узнаем, какова же на самом деле наша жизнь.
1
Неакционерное общество прибыли на паях «Адамс-Гордон», как окрестил банду толстяк доктор, вкупе с тремя десятками наемных убийц-арабов вот уже почти сутки томилось под чахлыми пальмами у колодца.
Все бандиты прежде бывали в тропиках, кроме Райнера, который тщательно подготовился к путешествию. Полдюжины шуршащих бумажных свертков были навьючены на его верблюда. Чего только он не набрал с собою: от аспирина, порошка против верблюжьих паразитов и всевозможных профилактических, защитных и лечебных средств до смягчителя седельной кожи. В зеленых очках и с зонтиком над головой, он важно восседал в седле.
Едва караван остановился на привал, Райнер намазался какой-то дрянью от москитов, отчего по всей Сахаре пошла такая вонь, что спутники Райнера разбили палатки на почтительном расстоянии от него, а верблюды неистово рвались с привязи.
Час спустя многие из бандитов, не выдержав вони, свернули палатки и перебрались еще дальше. Райнеру, однако, было на них начхать. Откуда этой серой публике знать, что комары являются разносчиками малярии, желтой лихорадки и сонной болезни? Доктор Курнье заинтересовался, какое же защитное средство обладает столь невыносимым запахом. Он подобрал валявшийся возле Райнера пузырек с резиновой пробкой и прочел надпись на этикетке:
ВЕРБЛЮЖИЙ ЖИР
Тщательно втереть в поврежденное копыто и изолировать животное, чтобы едкий запах мази не портил воздух в хлеву.
БЕРЕГИТЕ КОПЫТА!
– По-моему, лучше нам не вступать в переговоры с этим Брэндсом-Мюнстером, – сказал Адамс Гордону, – а всем отрядом напасть на оазис, захватить этого легионера в плен и допросить насчет Будды.
– Только бы не случилось чего-нибудь непредвиденного, – вставил доктор.
– А ты не каркай заранее! – окрысился на него Жирный, который даже в пустыне не расставался со смокингом, а пробковый шлем украсил зеленой лентой.
– Не следует путать предусмотрительность с пессимизмом! – мягким, певучим голосом укоризненно ответил дипломированный изготовитель ядов, который не пользовался симпатией среди коллег по причине своего аристократического снобизма. – Мне кажется, в наших планах произошел небольшой сбой – совсем незначительный, но ведь стоит ослабить один-единственный винтик, и гигантский механизм выходит из строя. – Он непрестанно обмахивался шелковым платком, так как ветер дул со стороны Райнера, разнося волны отвратительной вони, действовавшей с поистине наркотической силой. – И этот просчет, по моему мнению, заключается в бороде почтенного коллеги Жако.
– А я говорю – обвинение притянуто за уши! – вскипел Жако.
– Но-но! – осадил его доктор. – Сейчас не время давать волю эмоциям, речь идет о наших общих интересах…
– Возможно, – зловеще парировал бородатый, – но к бороде моей относитесь, как к Ахиллесову локтю…
– У Ахиллеса была пята, сударь, – поправил его доктор.
– Будь я врачом, вроде вас, – ехидно отрезал оппонент, – я бы тоже разбирался, где у кого пятки-локти.
– Уважаемые друзья, а заткнитесь-ка вы оба. То есть наоборот: пусть доктор скажет, где, по его мнению, допущен просчет, – вмешался Адамс.
– Видите ли, – начал Курнье, – по-моему, мы впали в некоторое противоречие. Господин Жако вчера под предлогом путешествия в Эн-Сефр интересовался у проводника насчет барышни Вестон. А позднее отправился вместе с вами, господин Гордон, вербовать арабов для нападения на Марбук. Таким образом, человек с… гм… броской внешностью сам себе противоречил. Ведь оказалось, что он собирается ехать вовсе не в Эн-Сефр, а в Марбук.
– Возможно, – согласился Гордон. – Но вряд ли кто приметил его.
– Поэтому я и сравнил наш мелкий просчет с маленьким винтиком.
К вечеру следующего дня бандиты стали выказывать нетерпение. Ведь жертвы давно уже должны бы быть здесь.
Нескольких арабов послали на разведку: следовало выяснить, не приближается ли караван. Если каравана не видно, значит, действительно произошла какая-то ошибка.
Жарища стояла адова. Райнер, как прокаженный, был покинут всеми, нестерпимо вонючая мазь с двадцати метров любого разила наповал. Лишь москиты прекрасно переносили уготованное против них средство – они буквально облепили чудака в зеленых очках и искусали его до крови.
– Мы обнаружили следы, – донесли возвратившиеся разведчики. – Скорее всего, следы тех, кого мы ждем. Они свернули к востоку. Там проходит очень плохая дорога через болото. Обычно ею не пользуются, но Азрим знает тропу.
– Подъем! – вне себя вскричал Адамс.
В считанные минуты свернули лагерь. Райнер сунул в карман кроссворд, напялил защитные очки, раскрыл над головой зонт и стал похож на одного из восточных волхвов.
Караван продвигался вперед со всей прытью, на какую только способны верблюды. На рассвете вдали показалась движущаяся точка.
– Путник!
– Подкараулим его! – скомандовал Гордон, и бандиты укрылись за огромным песчаным барханом.
– Он едет по следам исчезнувшего каравана, – заметил кто-то из арабов. – Значит, он либо видел тех людей, что мы ждем, либо это один из них.
Путник на своем усталом верблюде, не подозревая об опасности, приближался к огромному песчаному бархану.
2
Неожиданно Рэнсинга окружила группа людей. За главного у них был приземистый толстяк.
– Откуда едешь?
Эдди сразу же сообразил, что перед ним грабители.
– Ехал в Марбук, да глаза заболели. Пришлось возвращаться.
– Не встречал по дороге женщину? Она путешествует в сопровождении одного или нескольких спутников.
– Нет!
– Ага, значит, ты из их компании! – засмеялся Гордон. – Мой вопрос был ловушкой, и ты попался. Следы ведут в том направлении, откуда ты ехал, стало быть, ты обязательно должен был встретиться с ними. Ну а если ты решил отпираться, тому наверняка есть своя причина.
– Вперед! Может, удастся нагнать их! – воскликнул Жирный.
– А этого типа надо порешить!
Жгучая боль пронзила голову Рэнсинга, так что искры посыпались из глаз, и он провалился в бездонную пропасть…
Обезвредив молодого человека ударом по голове, бандиты кинулись его обыскивать. Райнер, величаво восседая в седле, распорядился:
– Взгляните, нет ли у него бензина, у меня пусто в зажигалке. – И Райнер нацепил монокль, чтобы следить за действиями шаривших по карманам бандитов.
– Значит, все так и было, как я предполагал, – бархатным голосом промурлыкал доктор. – Они прознали, что мы сколачиваем шайку. У Жако слишком приметная борода.
– В последний раз предупреждаю: оставь мою бороду в покое! – взорвался Жако. – Между прочим, рост с телеграфный столб и тошнотный голос, от которого кухарки млеют, – тоже броские приметы.
– Надо бы тебе бром попринимать, – порекомендовал доктор.
– Вот что, господа! – вмешался один из арабов. – Теперь совершенно ясно, что тот караван пробирается через болото. Тропа там скверная и опасная, но Азрим ее знает как свои пять пальцев. Если они свернули туда в полдень, то нам их не догнать: они доберутся до оазиса завтра к обеду, а мы – только к ночи.
– Выходит, если ты грабитель, то тебе не стесняются подстраивать любую подлость! – вне себя от возмущения, воскликнул Райнер. – Сколько там жителей, в этом Марбуке?
– Горстка арабов; вместе с женщинами и детьми человек тридцать наберется. Охрана при санатории – пятеро солдат. Ну и около десятка легионеров – тех, что находятся на излечении.
– Тогда мы запросто с ними управимся! Вперед! – скомандовал Гордон.
Кто-то из арабов вознамерился было пристрелить Рэнсинга, однако доктор не допустил расправы.
– Не губи его, сынок, – кротким тоном изрек он. – Ему и так каюк. Достаточно отобрать у него верблюда. Зато если нас схватят, это смягчающее вину обстоятельство нам зачтется: глядишь, и скостят несколько годков.
Бандиты умчались.
Рэнсинг остался лежать, ткнувшись ничком в песок и широко раскинув руки, словно пытался обнять Сахару.
3
Проводник Азрим ехал во главе каравана, за ним – Эвелин, а замыкал шествие профессор. К его верблюду был привязан и верблюд-водонос на коротком поводке, так как через коварное соляное болото вела лишь узкая, в полметра, тропа. Впрочем, даже эта крохотная полоска не сулила путникам безопасности: под ногами угрожающе хлюпала жижа и время от времени сквозь трещины в поверхностном слое выплескивалась белесая, осклизлая, холодная грязь. Тысячелетиями гниющая болотная трясина источала отвратительные, удушливые миазмы. Очевидно, шотт остался здесь еще с тех времен, когда на месте Сахары простиралось море.
Стояла ясная, лунная ночь. Шотт, напоминающий поверхность таинственно застывшего озера, усеянного огромными соляными льдинами, тускло поблескивал в призрачном лунном свете и своим мрачным безлюдьем производил еще более жуткое впечатление, чем сама пустыня.
Даже привычные ко всему верблюды часто останавливались, фыркая и взбрыкивая, и не желали идти дальше. Ломкая соляная корка больно ранила ноги, и инстинкт подсказывал животным, что здесь их поджидает гибель. Палка Азрима работала без устали, животные ревели и брыкались.
Сердце Эвелин тоже сжималось от дурного предчувствия.
Порывы ветра вздымали тонкий слой высохшей соли, подобно легкой пыли покрывавшей болото.
Профессор не проронил ни слова. Он видел, что программа путешествия изменилась… но ведь именно эти непредсказуемые изменения и были запрограммированы. От нужного направления они отклонились и вновь подвергаются преследованию. Теперь придется бежать без оглядки до самого экватора и бог весть при каких обстоятельствах.
Отвратительные, холодные и липкие соляные испарения обволакивали лица и руки путников.
Головной верблюд каравана, оступившись, сошел с тропы и с душераздирающим ревом бился, пытаясь выбраться из болотной трясины. Верблюд профессора, шедший на поводу у первого, тоже чуть не провалился в топь. К счастью, лорд не потерял самообладания: вместо того чтобы спрыгнуть с верблюда, он откинулся в седле назад, обеими руками натягивая повод, пока Азрим не подоспел на подмогу. Проводник перерезал натянутый повод, а затем попытался вытащить вьючного верблюда.
Тот по брюхо увяз в болоте. Совместными усилиями мужчинам удалось вытащить животное, правда, при этом Баннистер оступился и ушел по колено в трясину.
Глаза Эвелин молили о прощении, когда Баннистер с грехом пополам выкарабкался на тропу. Отвратительная вонючая болотная жижа стекала с него ручьями.
Безнадежно махнув рукой, профессор со вздохом подвел итог:
– Нелегко быть гуманистом, мисс Вестон. Возможно, я в один прекрасный день откажусь от этой своей привычки, в особенности если такие поездки станут повторяться регулярно и с короткими интервалами.
На рассвете – измученные и по уши в грязи – путники наконец-то добрались до Марбука. В оазисе стояло всего два здания: глинобитный домишко служил чем-то вроде гостиницы, а чуть поодаль в блочном строении, крытом красной черепицей, размещался военный санаторий. Арабский лагерь, состоявший из нескольких палаток, замыкал главную площадь селения.
Пока готовили заказанный путешественниками чай, они наскоро переоделись в чистую одежду. Профессор и думать забыл о бритье, предвкушая удовольствие от чашки горячего чая.
Как только с завтраком было покончено, Эвелин сразу же поднялась из-за стола.
– Я немедля иду в госпиталь, чтобы передать документы по принадлежности. Прошу вас пойти со мною, сэр.
Профессор вздохнул.
– Вечно слышишь одно и то же – «надо ехать» или «надо идти»! Сняться с места легко, зато никогда не знаешь, скоро ли удастся присесть.
– Сейчас не время раздумывать, сэр. Идете вы или нет?
– Нет. Здесь все равно больше некуда идти, кроме как во второе здание оазиса, а там действительно находится военное учреждение. В пустыню пешком вы не убежите, так что я с чистой совестью могу вас отпустить одну! Кстати, я начинаю верить, что ваши поступки действительно продиктованы честными намерениями. Сам не знаю почему… Должно быть, это Рэнсинг убедил меня своими идиллическими зарисовками из вашей жизни на Кингс-роуд. Так или иначе, но я доверяю вам, мисс Вестон. Ведь с этим пакетом я вручаю вам свою честь. Прошу вас, держите, – и он передал Эвелин сумку.
– Благодарю вас, сэр. – Эвелин смотрела на него восторженными глазами. – Можете быть уверены: ваша честь дорога мне не меньше, чем моя собственная.
– Ну и потом… вы только не сердитесь, но я хотел бы побриться… – с опаской выговорил лорд, подозревая, что Эвелин будет против. Бог весть отчего этой девушке хочется, чтобы он отпустил бороду.
И действительно: глаза Эвелин сердито блеснули.
– Так вот откуда это безграничное доверие. Не будь у вас щетины, вы бы, конечно, проследовали со мной, а так вынуждены положиться на мою совесть. Выходит, опрятность вам дороже чести!
Девушка вылетела из комнаты, в сердцах хлопнув дверью. Пусть-ка поищет теперь свою бритву, пустыня велика! С досады она готова была заплакать. И самое ужасное, что она, несмотря на весь его педантизм, любит этого несносного человека.
Баннистер поднялся к себе в номер. Раскаленная на солнце глина дышала зноем. На циновке лихо резвились насекомые, и повсюду гудели, жужжали, звенели несметные полчища мух. Хозяин гостиницы – араб, совершенно одуревший от курения гашиша, – хриплым голосом заунывно тянул песню, и его завывания не прекращались ни на минуту.
Бедная девушка: проделала такой путь и не позволила себе ни минуты отдыха. Он – мужчина, и то валится с ног от усталости. Баннистер решил сделать Эвелин приятное, пусть она порадуется.
Не будет он бриться! Пусть девушка видит, что вовсе не из-за небритой физиономии он отпустил ее одну. Да, это удачная мысль! Как ни отвратительно, а сегодня он впервые в жизни обойдется без бритья, дабы доказать другому человеку искренность своего доверия. Правда, насколько он знает девушку, от нее дождешься похвалы не раньше, чем борода отрастет до пояса.
Лорд решил лечь спать. Разумное времяпрепровождение, уже хотя бы потому, что никогда не знаешь, в какой дальний путь тебя позовут, пробудив ото сна. Сейчас, похоже, их путешествие закончено, однако ученый-эмпирик должен делать выводы на основе практики.
А практика показывает, что при аналогичных предположениях он уже не раз предавался подобным блаженным иллюзиям – и понапрасну.
Итак, профессор не стал бриться, а улегся на циновку и провалился в сон.
4
В просторной светлой палате находилось восемь человек – выздоравливающие после ранений или болезни легионеры. Мужчины с бронзовым загаром резвились, как могли: разговаривали, играли в карты, курили трубки. Лишь один человек стоял спиной к остальным и смотрел в окно.
Раздался стук в дверь. Вошла Эвелин.
– Мне нужен господин Мюнстер, – звонко произнесла она.
Стоявший у окна легионер медленно обернулся и взглянул на посетительницу. На его худом, болезненном лице застыло выражение какого-то вселенского безразличия и отстраненности. Зато остальные легионеры бросали на стоявшую в дверях красивую девушку живые и любопытствующие взгляды. Глаза Мюнстера были обращены к посетительнице с тем же безучастным спокойствием, с каким минуту назад обозревали деревянную скамью в саду. Эта безучастность не имела ничего общего с тупым безразличием душевнобольного, она была инстинктивной реакцией человека, свыкшегося с утратой своего места в жизни. Обращенный в прошлое, он существует в настоящем, как бы не сознавая, что делает; он способен лишь на действия, закрепленные автоматизмом привычки, а значит, совершаемые как бы без участия разума. Он отозвался сдержанно и тихо, но внятным голосом:
– Мюнстер – это я. Чем могу служить?
– А я – леди… то есть мисс… – вконец запутавшись, она вдруг предложила: – Вы не выйдете со мной в сад?
