Текст книги "Новые приключения Грязнули Фреда"

Автор книги: Енё Рэйтё

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)

Глава восьмая

Едва корабль покинул гавань, как на борту произошла трагедия. Профессор Максвелл мужественно, хотя и с трясущейся бородкой сообщил мистеру Тео:

– По-моему, я подцепил тиф. Только без паники! Я прошу лишь о самом простом погребении по морскому обычаю. Пусть мое тело поглотит пучина.

– Сэр! Прежде чем вверять пучине сей печальный дар, не мешало бы посоветоваться с врачом.

Бросились на поиски судового врача. По словам Вильсона, перед отплытием тот находился на борту, капитан самолично его доставил. Джимми тоже принял участие в поисках. Куда, к чертям, мог этот лекарь запропаститься? Дважды он пробегал мимо Сигорского. Одноглазый лакей, мечтательно облокотясь на поручень, любовался океанскими просторами.

Сигорский свое дело сделал, поручение хозяина выполнил. Перед отправлением он вовремя заметил А. Винтера, который пытался прошмыгнуть в каюту. Ну, постой! Схватив один из крепких шестов, с помощью которых перекатывают тяжелые грузы, преданный слуга минут десять колотил настырного пассажира. А чтобы управиться с ним без помех, предварительно затолкал его в оборудованную по последнему слову техники операционную. И лишь когда шест сломался, здоровенным пинком спустил доктора по трапу вниз.

Теперь можно было расслабиться и помечтать, пока Джимми, высунув язык, носился по теплоходу, обшаривая каждый закоулок. Все напрасно! На палубе он столкнулся с Сократом Швахтой. Бывший палач в котелке и смокинге вполне мог сойти за обычного пассажира. Время от времени он извлекал из заднего кармана раздвижную подзорную трубу и подносил к глазу.

– Послушайте! – торопливо окликнул его Джимми. – При желании вы бы могли оказать нам большую услугу. Ума не приложу, как это могло получиться, ведь я сам подбирал состав экспедиции, а врач как сквозь землю провалился или, вернее, как в воду канул. Пока доберемся до ближайшего порта, возьмите на себя хлопоты с заболевшими пассажирами.

– Без проблем, – пожал плечами мастер своего дела. – Всех отправлю к праотцам, и ни один не пожалуется! Но я работаю только с электрическим стулом. – И уже принялся было натягивать резиновые манжеты.

– Вы мне эти штучки бросьте, не то враз уши пооткусаю! Ваше дело выдавать себя за врача, ясно? Тогда идите за мной!

Мистер Тео застыл на месте, когда Джимми привел Сократа Швахту, и тот, приставив к груди профессора подзорную трубу, внимательнейшим образом выслушал больного.

– Ну как, по-вашему? – подавляя беспокойство, спросил сэр Максвелл. – Очень опасно?

– Для ваших лет нормально… В конце концов, сколько же вы собираетесь жить?!

– Я бы попросил без намеков! Первопроходцы обычно доживают до преклонного возраста.

– Да здравствуют исключения из правил! В данном случае я имею в виду вас.

Джимми зыркнул по сторонам, ища, чем бы запустить в нахала.

– Этот ученый человек утверждает, будто бы у него тиф. Извольте немедленно успокоить его! – не скрывая угрозы, произнес капитан первого и второго рангов.

– Не вижу возможности успокоить почтенного сэра Максвелла, – холодно процедил палач, – поскольку у него действительно тиф. Хотя, – добавил он, чуть поколебавшись, – окончательный диагноз покажет вскрытие. Высуньте язык! Хм… Да-а… Скажите, вы имеете обыкновение дремать, принимая ванну?

– Никогда!

– Тогда, значит, проказа. – Мнимый доктор вздохнул, словно смиряясь с неизбежным. – Сударь, вам каюк! Если протянете до утра, считайте, что вам повезло. Будем уповать на везение!

И Швахта направился к буфету, освежиться кружечкой пива.

– Какая наглость! – взревел разъяренный профессор. – Так бездушно обращаться с умирающим!.. Господа, я требую составить протокол о недостойном поведении врача, а при летальном исходе сообщить об обстоятельствах моей кончины Моруа, который пишет мою биографию.

Чуть позже Джимми дружески прищучил палача в темном корабельном закоулке.

– С чего это вам вздумалось изгаляться над стариком?

– Видите ли, с моей врачебной точки зрения, у профессора либо тиф, либо проказа. Сообщать заведомо ложный диагноз считается тяжким преступлением, и если вы подталкиваете меня к нему, то вам следует позаботиться о солидном подкупе.

– Браво, старина! – одобрительно взглянул на него Джимми. – Вам палец в рот не клади, враз руку оттяпаете. Но я и не положу – ни палец, ни конфетку. Даже не надейтесь!

Профессор, всерьез осерчавший на бессердечного «доктора», наконец совладал со своими чувствами и занялся научной деятельностью. Недовольно бурча себе под нос, проверял приборы и изучал карты. Охотно обращался с комментариями к футбольному судье, которого бог весть по какой причине принял за прославленного датского геолога и проникся к нему глубоким почтением.

– Как по-вашему, глубокоуважаемый коллега, каково положение этого острова? Вот тут, на отшибе? – Он ткнул пальцем в крохотную точку на карте.

– Хм… Типичное положение вне игры. Если, конечно, принять архипелаг Фиджи за штрафную площадку.

Максвелл, разумеется, ничего не понял, но, по обыкновению, постарался это скрыть и с помощью циркуля принялся производить на карте замеры. Вскоре к ним присоединился ювелир, и обмен мнениями принял еще более оживленный характер. Что же касается прозектора, то он пытался приударить за молодой, но до срока располневшей супругой футбольного судьи: забавлял ее рассказами о своем прошлом, о романтическом периоде первого знакомства с анатомичкой, когда трупные пятна запросто путаешь со следами удушения. Ах, добрые старые времена, как жаль, что их уж не воротишь!

Дамочка его рассказам улыбалась. Она всегда улыбалась, не столько от веселья, сколько по привычке. Бедняжка была до такой степени глупа, что даже простейших фраз понять была не в состоянии, и отгораживалась от умных разговоров непробиваемой маской благодушия.

Улучив момент, мистер Тео схватил капитана обоих рангов за рукав:

– Пойдемте!

Они вошли в каюту Джимми, где хранился шкаф для папок с документацией. Постучали. В ответ послышался слабый стон.

– Жив! – с облегчением произнес мистер Тео и открыл дверцу.

При виде представшего перед ними зрелища оба остолбенели.

Из шкафа, согнутый пополам, подобно папке, в которую вместо закладки сунули спичечный коробок, выбрался А. Винтер! По щекам его катились слезы.

Глава девятая

Спрашивается, как очутился здесь А. Винтер, которого за час до отплытия Сигорский без применения наркоза основательно обработал в операционной теплохода, после чего спустил с трапа на берег?

Все было очень просто. Поскольку лакей остался на корабле, А. Винтер вернулся к дому миллионера и без помех попал в квартиру, где, кроме секретаря, никого не было.

– Верните мои деньги! – с плачем потребовал он.

– В чем дело?

– Не желаю вступать с вами в объяснения, мошенник вы этакий! Отдавайте деньги обратно, или я заявлю в полицию!

Угроза была нешуточной. Если всплывет история со взяткой, так и должности лишиться недолго. Надо же так влипнуть!.. Денег при себе у секретаря не было – так, горстка мелочи в кармане.

– Обождите здесь! Сейчас принесу деньги.

А. Винтер сидел в тоске и грыз ногти, когда вдруг откуда ни возьмись появился какой-то господин в купальном халате: коренастый вроде него самого и тоже в большой печали. Только к расстроенным чувствам неодетого господина примешивалась доля отчаянной решимости.

– Честь имею кланяться!

– Взаимно. Меня зовут А. Винтер.

– А-а, вон что?… Значит, это вы! – с непонятной агрессивностью воскликнул незнакомец. – Ну-ка, выкладывайте, что вам известно о Самби-Сумби и о племени туланго?!

«Ой! – ужаснулся про себя А. Винтер. – Бить будет!»

– Простите… ничего не известно, – пролепетал он и тотчас испуганно добавил: – Но если желаете, я подучу!

– Подучите? – грозно переспросил субъект в халате и огляделся по сторонам в поисках предмета поувесистее. – Да, кстати, что должен взять с собой в плавание Ганнибал?

«Вот мы и дома! – вскричал про себя А. Винтер. – От Ганнибала до первой затрещины – Рубикон перейти, что курице перешагнуть!»

– По имеющимся у меня сведениям… – охрипшим голосом начал он, пятясь назад, – незаменимая вещь в плавании… эти, как их… бульонные кубики… то есть… лапша! А еще… ага, вспомнил! Без обувных колодок не обойдешься! – внезапно осекся и завершил: – Не донимайте меня излишними вопросами! Избейте поскорей, да и делу конец – вечером я занят!

Кровожадный купальщик окинул его с головы до пят презрительным взглядом, в котором, однако, сквозила непонятная зависть.

– Значит, сознаете, что я могу избить вас до полусмерти?

– Нисколько не сомневаюсь, что так оно и будет! – А. Винтер предусмотрительно выложил на стол карманные часы, остановившиеся еще при первой трепке.

– Скрывать не стану, – любезным тоном проговорил Густав Барр, – вы на пороге смерти. Если желаете, чтобы порог этот несколько отодвинулся, извольте принять ванну!

– Что-о?!

Загадочный незнакомец, словно явившийся с того света дух отмщения, зловеще ухмыльнулся:

– Ступайте в ванную, если вам жизнь дорога!

– Зачем?!

– Я должен доставить вас в присутственное место для дачи показаний. Но прежде потрудитесь привести себя в божеский вид. А ну, марш в ванную!

Через несколько минут А. Винтер сидел в ванне и от полноты чувств шлепал ладонями по воде. Судя по всему, битья на сей раз удалось избежать. Глядишь, все образуется!

Однако чуть позже выяснилось, что одежда его похищена, а дверь в квартиру заперта.

Прошло добрых четверть часа, и входная дверь отворилась. Доктор робко выглянул… Остальное нам уже известно. Джимми От-Уха-До-Уха затолкал А. Винтера в шкаф поменьше и доставил на корабль. А теперь его снова колошматят за Ганнибала, Чаплина, лапшу с макаронами и прочие смертные грехи.

Но А. Винтер больше не настаивал на объяснении, протеста почти не выказывал, более того, избиение воспринимал как жизненную неизбежность, поэтому в короткий миг между двумя затрещинами и одним пинком вдруг даже вспомнил, что он где-то оставил свои очки.

Тео решил окончательно расправиться с наглым писакой, а Джимми, видимо, в знак солидарности со своим нанимателем, также добавил неприятностей доктору, явно родившемуся под несчастливой звездой.

Словом, А. Винтеру досталось на орехи.

Мораль сей печальной истории такова: кто, будучи ни в чем не повинен, заранее оплакивает свою участь, того рано или поздно эта участь постигнет. Причина и следствие меняются местами, и свои колотушки несчастный получает задним числом.

К тому же доктор предстал перед своими мучителями в обнаженном виде, что лишь ужесточило расправу.

– Вам ведь понятно, за что вас бьют? – с трудом переводя дыхание, поинтересовался Тео.

– Да, конечно. За Ганнибала.

– И за Колумба с Чаплином!

А. Винтер с горечью кивнул:

– Приходится отдуваться за всех мировых знаменитостей. А впереди еще рожок для обуви и лапша с макаронами.

– Теперь уж мы позаботимся, чтобы вы не шныряли тут да не вынюхивали! Спустить его в трюм!

Шкаф с А. Винтером попал на дно трюма. Но лишь после того как ценой неимоверных усилий – коленями и кулаками – удалось запихнуть его внутрь; Джимми уж было собрался бежать к Максвеллу за сапожным рожком. Но в конечном счете доктор, плотно сложенный на манер папки с бумагами, оказался втиснут в шкаф, так что даже дверца захлопнулась.

– Уф-ф! – отдуваясь, утер со лба пот Джимми. – Наш чокнутый профессор промахнулся со своим шкафом на два градуса. А виноват в этом я. Вы уж не взыщите!

– Я пока что не теряю надежды, – вздохнул Тео. – Может, он подаст о себе весточку.

Миллионер как в воду глядел.

Над кораблем закружил гидроплан, сбросил поблизости небольшой буй и улетел.

Письмо на имя мистера Тео! Адресат нетерпеливо выхватил его у подоспевшего матроса, а Джимми едва сдерживал возбуждение.

– Выходит, мы все же выиграли поединок, – шепнул он.

Однако Джимми заблуждался, поскольку письмо было следующего содержания.

Дорогой мистер Тео!

К моему величайшему прискорбию, при сборах были допущены серьезные упущения, которые я постараюсь исправить. Вы забыли дома две свои пижамы! Желтую вы уже не носите, но вот голубая в горошек вам наверняка понадобится. Я не посылаю ее с самолетом, поскольку она не глажена. В полдень заявился какой-то аферист с требованием дать ему денег на авиабилет; он утверждал, будто бы вы заодно с ним замыслили мошенничество. Естественно, я сразу же выставил его за порог. Наведалась также супруга (или вдова) Густава Барра с просьбой показать ей достопримечательности Сан-Франциско. Я свозил ее на новый рыбный рынок, но он почему-то ей не показался. Мадам отправляется в путь сегодня вечером на корабле «Сакраменто». Заявила, что душа ее уже с вами. Я ответил, что этак и до призраков недалеко. Дама не возражала, но в оправдание упомянула особое состояние нервов, которое называют спиритизмом. При этом она не раз принималась наигрывать на губной гармонике, что меня очень раздражает. Кстати, мадам Барр клянется, будто бы она – дух-хранитель экспедиции. Надеюсь, Бог убережет вас от этого хранителя. Но если все-таки дух этой дамы объявится на вашем судне, соблаговолите передать ей через него, мистер Тео, что она забыла здесь зонтик от солнца, но он у меня в целости и сохранности. Других новостей нет.

С пожеланием удачи

Гарри К. Торн.

P. S. Ваша невеста вернула обручальное кольцо и расторгла помолвку. Грозится при случае вас застрелить. Кстати, купальный халат вы тоже забыли дома.

Первым нарушил молчание Джимми.

– Скажите, мистер Тео, – задумчиво поинтересовался он, – откуда вы выкапываете таких диковинных зверей?

– Нанимаю по случаю, как было с вами.

В вечернем воздухе повеяло предвестием недобрых событий. Уставясь в одну точку, Тео мрачно попыхивал сигарой. Нет, провала экспедиции ему не пережить!

– Спустились бы вы к нашему пленнику, – шепотом произнес виновник всех бедствий, Джимми От-Уха-До-Уха. – Неплохо бы на всякий пожарный случай задобрить этого писаку.

– Надо отправить телеграмму Торну, – сказал мистер Тео. – Теперь помочь может только он или чудо. Если поможет он, это само по себе будет чудо.

– А тут еще того и гляди заявится мадам Призрак.

– Ее мы на борт не пустим!

– Хм… Но ведь она может подослать свою душу. С губной гармошкой.

Тео взглянул на него – грустно, с презрением. И ничего не сказал, хотя во взгляде его ясно читалось: «Дурак!»

Тем временем они успели спуститься в трюм. Открыли шкаф и… замерли, как вкопанные.

А. Винтер исчез – из запертого снаружи шкафа!

Разинув рот, Тео воззрился на своего подручного:

– Вот так фокус!..

Выбраться по винтовой лестнице на палубу узник не мог. Спрятаться в каком-нибудь бочонке или ящике тоже невозможно – взрослому человеку там не поместиться. Мистер Тео и Джимми тщательно обыскали в трюме каждый закуток.

– Исчез, растворился, как призрак!

– Мистер Тео, – заговорил наконец Джимми. – Я – моряк бывалый, так что на мой совет можете положиться. Никогда не произносите на борту вот это самое слово – «призрак». Лично я на суеверия чихать хотел и во всякую такую чушь не верю, типа: ежели по понедельникам встать лицом к востоку и поплевать три раза на серый камешек, то можно не опасаться сглаза. Да что мне вам толковать, сами видите, не с каким-нибудь неучем безмозглым имеете дело, перед вами человек просвещенный. Но упаси вас Бог обронить это слово при матросах – они-то привыкли всяким небылицам верить, – и уж тогда неизвестно, к чему это приведет!

– Призраков не существует, мистер От-Уха-До-Уха. Есть только призрачные мошенники.

– Что это?!

В темном чреве трюма едва слышно пискнула губная гармоника и тотчас смолкла.

Мистер Тео молча огляделся по сторонам. Вокруг ни души, кроме них двоих.

– Пошли… отсюда, – хрипло выговорил Джимми.

Они торопливо поднялись на палубу. До чего же приятно было глотнуть свежего воздуха!

Глава десятая

Корабль подходил к Гонолулу. Цепочка сияющих уличных фонарей и экзотических пальм завораживала глаз.

Откуда было знать сопровождающему корабль лоцману, сколь завистливые чувства питает к капитану Вильсону первый офицер!.. Знай он об этом, тогда, пожалуй, поумерил бы грубость, с какой обрушился на Джимми из-за неловко брошенного каната. Зато самому Джимми это дало повод перечислить всех предков лоцмана, среди которых фигурировали сплошь выродки и уроды, по описанию похожие на кентавров – полуживотных и полу… кого угодно, но только не людей. А в родоначальники обидчика оскорбленный молодой человек выбрал допившегося до разжижения мозгов носорога и страхолюдную, как смертный грех, жабу, сходство которых с лоцманом, по мнению Джимми, бросалось в глаза.

В самый порт корабль не пустили до прохождения необходимых бюрократических процедур, но сквозь гигантскую завесу пыли просматривалась толпа встречающих, кожа которых отливала всеми оттенками бежево-буро-коричневого и даже синеватого цвета. Вокруг «Стенли» сновали лодки и джонки предприимчивых туземцев, готовых, подобно пиратам, взять судно на абордаж. С оглушительными воплями на десятке звучных наречий на палубу хлынули мальчишки-малайцы с корзинами фруктов на головах, китайские торговцы сувенирами – подделками под малайское народное искусство, импортируемыми из Европы. Нашествие разноязыкой орды беспрепятственно двигалось до того места на палубе, где в пиджаке и цилиндре возвышался сэр Артур Максвелл этаким воплощенным божеством первопроходцев. В руках почтенный ученый держал длиннющий свиток и, заглядывая туда, бормотал приветственную речь, которую вполне можно было принять за молитву. Пятнистый пиджак придавал ему сходство с жирафом с той лишь разницей, что означенное животное не носит цилиндра и не разражается приветственными речами.

Склонные к идолопоклонству аборигены пали ниц перед грозным кумиром, а тот поглядывал на них поверх очков. Наконец его внимание привлек диковинный субъект – темнокожий, с пятнами кремового цвета.

– Вам, геологам, не понять, – обратился он к стоявшему рядом прозектору, – какое потрясение испытываешь при виде давно вымершей породы! Согласно моей классификации, этот молодой человек относится к племени тамилов-утомилов, вот уже несколько столетий исчезнувшему с лица Земли. Лучшее доказательство тому – невероятный цвет кожи в кофейно-бежевую полоску.

– А мне этот цвет кое-что напоминает, – не согласился с ним доктор Рюгер. – Когда поверхностные ранения начинают заживать, на восьмые сутки кожа становится полосатой. В точности как у этого юноши.

Обратясь к «полосатику» на утомильском наречии, сэр Максвелл призвал его к ответу за то, что тот не удосужился вымереть несколькими столетиями раньше. Ответ последовал на языке, доступном всем окружающим. Представитель диковинной породы велел ученому не путаться под ногами, потому как из-за него никак багор не найдешь. Кстати, он – матрос, зовут его Вандер, а полоски на теле проложены струйками пота.

На прогулочной палубе поднялся невообразимый гвалт.

У палача слямзили фотоаппарат, и Сократ Швахта выражал по этому поводу бурный протест. С ювелиром от перенесенных волнений приключилась истерика. Мистер Тео нервно расхаживал по каюте.

Сумерки постепенно сгущались.

И тут на экспедицию обрушился жестокий удар!

Даже годы спустя, дойдя в своем повествовании до этого места, миллионер замолкал, делал несколько затяжек и, нахмуря брови, разглядывал пепел на кончике сигары. Все эти манипуляции должны были подготовить слушателей к значительности последовавших фантасмагорических событий.

Корабль затаился под сенью душной южной ночи. Берег с его экзотической растительностью и расплывчатыми кругами света от фонарей казался призрачным.

Всего лишь минуту назад стюард принес чай и передвинул стрелки настенных часов – это мистер Тео помнил точно. Ночь обещала быть безмятежно спокойной.

И тут, словно возникший из восточных суеверных преданий и религиозных мифов, подобно прихотливым фантазиям опиумных воскурений, подобно злому року, устрашающе грозно явился… господин Вагнер!

Да-да, явился господин Вагнер собственной персоной и застыл на пороге. Зрелище было настолько впечатляющим, что казалось, простому смертному его не пережить. Судите сами: сей господин носил большущую – от висков до середины груди – окладистую бороду… синего цвета!

И не просто синего: борода была сверкающая, сияющая, как сигнальные огни, отливающая ляпис-лазурью, чистого, насыщенного, настолько яркого синего цвета, что при одном взгляде на нее слепило глаза.

Явление более чем мистическое! Впрочем, господин Вагнер во всех своих проявлениях оказывался значительнее того, что подпадает под шкалу обычных человеческих характеристик. Даже его походку враскачку вернее было бы назвать пошатыванием, поскольку господин Вагнер вечно пребывал в той стадии опьянения, которая не идет ни в какое сравнение с обычным алкогольным дурманом. Вдобавок ко всему господин Вагнер вечно пребывал в состоянии блаженства, до краев переполненный чувством счастья и радости бытия, готовый в любой момент обнять весь этот прекрасный мир, где шесть дней длится праздник и лишь седьмой отдан труду, но лучше проспать его с утра до вечера, этот седьмой день. Следует заметить, что Вагнер отличался редкостной, слоновьей некрасивостью и добродушием крокодила – качества в равной степени способные вызвать жалость или зависть. Морщинистая, усеянная бородавками физиономия, толстые, широкие губы, редкие, прокуренные зубы – все это вместе напоминало футляр для пустой черепной коробки, а к котелку вместо цветка была пришпилена свеча.

На Вагнере красовалась майка в сине-бело-красную полоску, опаленные дочерна руки были сплошь покрыты татуировкой, за пояс из веревки был заткнут грузчицкий крюк для переноски тюков и ящиков, а гигантского размера башмаки с отстающими подошвами кастаньетным щелканьем издали оповещали о своеобразных музыкальных наклонностях владельца.

Мистер Тео почувствовал, что зрелище сразило его наповал. Так оно и вышло, только повалился не он, а господин Вагнер. Опрокинулся навзничь и захрапел. Миллионеру с помощью Джимми пришлось выгребать его из четырех углов каюты – столь вольготно развалился он, раскинув в стороны руки и ноги.

Гостя окатили водой и, как сломанную куклу, прислонили к стенке. Он встряхнулся, громко зевнул и хриплым голосом успокоил хозяев:

– Не дергайтесь, со мной полный порядок. Говорить я могу, но вы на всякий случай меня поддерживайте.

Постепенно выяснилось, что визитер в портовых кругах личность известная. Известная под кличками Синяя Борода и Гроза Морей. Происхождение первой понятно: тому, кто блещет растительностью лазурного цвета, как же еще прозываться! Сия косметическая катастрофа произошла при следующих обстоятельствах. Несколькими месяцами раньше господина Вагнера угораздило повздорить с Молчуном Другичем, грабителем, наводившим ужас даже на парней не робкого десятка. Другича обзывали еще Восьмиэтажным, поскольку он не расставался с восьмиступенчатой стремянкой. Для всех оставалось загадкой, чего ради Другич повсюду таскает с собой эту стремянку, если с восьми ступенек и в окно не залезешь, но сам он питал к лесенке нежную привязанность и окрестил ее Мелани.

Так вот, в ходе разногласий Гроза Морей по недомыслию возьми да ляпни, что Другич, мол, еще глупее, чем его стремянка. Другич бережно прислонил Мелани к стене дома и от души врезал приятелю, в результате чего тот загремел в полутораметровый котел со свежей васильковой эмалью для покраски корабельных бортов.

– На кой черт понадобилось вмешивать Мелани в наши мужские дела? – недовольно буркнул Другич вслед нырнувшему в котел Вагнеру, взвалил на плечо стремянку и побрел восвояси.

Проходивший мимо матрос то ли по пьяни, то ли по неведению извлек господина Вагнера из синей глуби, за что впоследствии жестоко поплатился.

Ядовито-синюю растительность, конечно же, следовало бы сбрить, но Вагнер сроднился с нею, как, впрочем, и свежая краска. И то правда: легко ли расстаться с этакой роскошью, способной составить красу и гордость любого мужчины!

В порыве неистребимой любви к человечеству пропитой голос его иной раз срывался на фальцет. Завидев идущего навстречу знакомого, он разражался ликующим воплем: «Ну, что новенького, приятель? Давно вышел из тюряги? Рад за тебя!» Весь мир казался ему единым дружеским кругом, где все – сплошь свои парни, с которыми ты когда-то приятно коротал время на казенных харчах за решеткой или за кружкой пива в таверне. При таком подходе к жизни господин Вагнер нередко становился жертвой оптического обмана. «Ну, что новенького, приятель?» – бросался он к известному дирижеру и шутливо грозил пальцем, когда тот пытался отпереться от знакомства: «Ты мне арапа не заправляй! Обрядился в краденый, фрак и думаешь, я тебя не признаю?!»

К сожалению, даже самые серьезные неприятности не могли разубедить Вагнера в том, что человечество состоит не только из таких добродушных и общительных людей, как он сам. Знакомые, если замечали Синюю Бороду (и такое случалось иногда), издали приветствовали его той же коронной фразой: «Ну, что новенького, господин Вагнер?» На что тот рассеянно отвечал: «Дай Бог и вам того же! Где же это я пропадал, что вы так давно меня не видели?» Бедняга пил не просыхая, а потому никогда не помнил, где он был и куда идет, и был благодарен за любую информацию. Детскую непосредственность его натуры как нельзя лучше отражает такой факт. В скверах, где ему иногда приходилось обитать, господин Вагнер украдкой срывал с клумбы свежий цветок в петлицу, но прежний не выбрасывал, а прятал в карман. Все карманы его были набиты увядшими и засохшими цветами. И это удивительное существо, на почве хронического алкогольного отравления пребывающее в пылкой любви к ближним, издали размахивало шляпой, приветственно восклицая: «Ну, что новенького?»

Однако на сей раз господин Вагнер расстарался, и зачин вышел другим.

– Мистер Тихоокеанский Трест! – несколько торжественно повел речь этот невероятный субъект, в доказательство своего реального существования только что проглотивший остаток сигары. – Я стою перед вами с открытым забралом.

На голове у него красовался всего лишь котелок, действительно круглый наподобие шлема и открытый, потому как вверху зияла дыра размером с ладонь.

– С кем имею честь? – поинтересовался мистер Тео, после того как вновь обрел дар речи.

– Я господин Вагнер! – заявил посетитель с небрежной легкостью человека, привыкшего носить звучную фамилию. Эдисон, Бенджамин Франклин или же однофамилец Вагнера по имени Рихард, вряд ли сумели бы представиться более достойным образом.

– Хоть я и не знаю, кто вы такой и что вам угодно, – оживился мистер Тео, который, как мы помним, коллекционировал чудаков, – однако рад вас видеть. Снимайте шляпу, бороду и располагайтесь как дома.

– Вам никогда не доводилось слышать о знаменитом господине Вагнере?

– Как же, доводилось. Сомневаюсь, однако, что вы та самая знаменитость, – несколько неуверенно добавил мистер Тео, словно допуская возможность лицезреть великого композитора с синей бородой.

– Вынужден развеять ваше заблуждение, – с самоуверенной усмешкой парировал гость. – Я и есть тот самый Вагнер.

– Тогда я тем более рад, – ухмыльнулся в ответ Тео, – поскольку до меня дошли неприятные слухи, что тот самый Вагнер в свое время скончался в Венеции.

– Слухи, как всегда, преувеличены. Просто отдубасили меня крепко, вот и пришлось долгонько отлеживаться.

– Мистер Тео, – вмешался Джимми От-Уха-До-Уха, – это известный мошенник и проходимец. Два зуба я ему собственноручно выбил в Алеппо. А бородищу ему наверняка выкрасили в дурдоме, чтоб не сбежал.

Выслушивая эту лестную характеристику, господин Вагнер одобрительно кивал.

– Значит, вы не имеете отношения к великому композитору?

– Имею, и даже самое прямое. Мой отец долгие годы проработал в оркестре одной заштатной оперной труппы.

– На чем он играл?

– На бегах. Все, что зарабатывал в оркестре, папаша проигрывал на бегах. Собственно, он обеспечивал звучание оркестровых инструментов. Каким образом? А вот каким: переносил инструменты в театр, где шли спектакли. Начинал с одной виолончели – значит, вроде как был солистом; позднее ему доверили еще одну, а иногда он подносил и альпийский рожок. Мой однофамилец, некий композитор Вагнер, написал оперу про Великую французскую революцию под названием «Зигфрид», и там без альпийских рожков не обойтись, потому как вся эта заварушка по сути и разыгралась из-за высокогорных лугов. Фамилия героя оперы Гесслер, ему все нипочем. У старика с головы собственный сыночек сбил выстрелом целую колоду карт… Там вся подоплека замешана на карточной игре, домино и даже на рулетке… Потому-то некоторые карты в честь оперы и революционного бунта и называют Вильгельмом Теллем, зеленым валетом, а храброго мальчонку – ультимо, или семеркой пик. Была там еще одна дамочка – Сивиллой кличут, она мастерица в лебедя преображаться, а как преобразится, так давай глотку драть, то бишь петь. Дирижер, по фамилии Шекспир, у которого я многие удачные выражения перенял, про эту дамочку говорил так: «Что нового, о коварство? Имя тебе Женщина». – Господин Вагнер икнул, готовый свалиться с копыт долой. – Как видите, сударь, я достаточно хорошо подкован в операх, мировой истории и азартных играх… По-моему, недурно было бы чего-нибудь выпить.

– Так ваше имя Рихард? – поинтересовался Тео.

– Имя мне тоже досталось от одного оперного героя.

– Ага! – живо вклинился в их разговор Джимми. – Раньше его звали Бубновым Валетом. Я тоже в музыке разбираюсь, поскольку одно время днем и ночью резался в карты.

– Мне надо поговорить с вами с глазу на глаз, – с неожиданной серьезностью заявил синебородый.

Повинуясь знаку миллионера, Джимми удалился.

– Сударь… я пришел с открытым забралом… – загадочно прошептал господин Вагнер. – Альпийский рожок требовался не всегда, только к Вагнеру, и приносил отдельный доход в тридцать центов. По причине альпийского рожка наша семья и взяла фамилию Вагнер, и в музыкальных кругах, желая задеть или оскорбить, нас так и обзывали – «Альпийские Вагнеры». А для меня – памятуя о своем дополнительном заработке – отец позаимствовал имя из одной итальянской оперы.

– Уж не хотите ли вы сказать, – занервничал мистер Тео, – что вас зовут Кармен? В таком случае наши пути расходятся.

– К счастью, это не так. В опере некий пьяница играет паяца с разбитым сердцем и без конца велит наливать кружки полней. В общем, речь идет об известном разбойнике, в честь которого меня и назвали.

– Странно, что именно о нем я и не вспомнил.

– Мое полное имя Вагнер Ринальдо-Ринальдини. Этот славный малый был итальяшкой-карманником, который плохо кончил, когда впутался в неприятную историю с Прекрасной Еленой.

– Очень рад, что вы столько всего мне наговорили с открытым забралом, – съязвил мистер Тео. – А теперь, может, все же вспомните, зачем пожаловали?