Текст книги "Новые приключения Грязнули Фреда"

Автор книги: Енё Рэйтё

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)

Глава третья

– Послушайте, сударь! – начал мистер Тео, когда они оба расположились за накрытым столиком в ожидании официанта. – Вы залезли ко мне под кровать – я ни слова не сказал, вы грубили мне на каждом шагу – я глотал обиду, вы рылись в моем платяном шкафу, словно оказывая мне огромное одолжение, – я вам не препятствовал. Ладно! Зато теперь предупреждаю: я стащу с вас мою рубашку, не заплачу за ваш завтрак и сдам вас в полицию за незаконное вторжение в мой дом, если вы не объясните свою загадочную и какую-то, я бы сказал, издевательскую реакцию на мой элементарный вопрос, где найти Густава Барра. Почему вы поинтересовались, какой сегодня день, прежде чем признаться, что вы и есть Густав Барр? Ну а если бы оказалось, что сегодня пятница или вторник? Подумайте хорошенько, сударь! Если ваши мотивы меня не удовлетворят, я сниму с вас скальп вот этим тупым столовым ножом, подвешу как трофей к поясу и удалюсь.

Тот, кто выдавал себя за покойника, стойко выдержал эту вспышку гнева.

– За свой скальп я не опасаюсь, – спокойно парировал он. – Если уж меня зажарили по-каннибальски, что ж… снявши голову, по волосам не плачут. Однако в благодарность за гостеприимство, так уж и быть, просвещу вас. – Он на мгновенье прикрыл глаза, словно желая сосредоточиться мысленным взором на предшествующих событиях, и негромким голосом приступил к повествованию:

– Под вымышленным именем Эгона Смолла я служу коммивояжером. По средам мне на дом присылают комиссионные за заказы, собранные в течение недели, а в остальные дни я в разъездах. Истинный первопроходец не в силах окончательно отказаться от путешествий. И, должен сказать, разъезды с пылесосом тоже служат источником интересных открытий, поразительных впечатлений, где с лихвой хватает опасностей и передряг, а частенько попадаются если не дикари, то дикие люди, более того, среди жестокого, примитивного племени покупателей иной раз встретишь и не диких, а, напротив, мягких, кротких людей. Если мое настоящее имя станет достоянием гласности, на спокойной, безмятежной жизни можно ставить крест. Что, если мы с вами не придем к соглашению и мне придется бежать, спасаясь от вашей нескромности? Ведь ни на фирме, ни у себя дома я больше не смогу показаться! Значит, если бы сегодня был вторник или пятница и вдобавок мне светили бы комиссионные, да я дважды подумал бы, прежде чем открыть вам свое имя. А поскольку нынче среда и деньги на мой адрес уже наверняка отправлены, я имел возможность представиться вам без всякого материального риска, да и сбежать смогу, если понадобится. И если вы сей же момент не попросите у меня прощения, то будьте стократ прокляты!

– Ваша правда, признаю. Прошу простить великодушно и изложить дальнейший план действий. Но прежде, разумеется, откушайте свой вчерашний завтрак.

– Да-да… А потом мне предстоит управиться с сегодняшним.

Так Эгон Смолл, он же Густав Барр, и поступил: слопал причитающееся на вчерашний день и завтрак, недополученный сегодня, а поскольку неизвестно, что будет завтра, съел и завтрашний. Завершив трапезу, он вновь прикрыл глаза, уподобясь великим прорицателям древних времен, когда те погружались в себя, прежде чем изречь предсказание всему племенному сообществу.

– Карьеру свою я начал не с великих географических открытий, а с ботанических экскурсов. Мое первое серьезное предприятие заключалось в попытке открыть Южный полюс – правда, не в одиночку, а с экспедицией. После того как мы отыскали это экзотическое местечко, я вернулся домой. О серьезных путешествиях первопроходца я и не помышлял, но судьбе, если она вознамерилась нанести вам удар, достаточно расстояния в одну трамвайную остановку. Печально, но факт! Плавая на небольшом судне, я изучал флору океанских островов, когда на подступах к Маниле на нас внезапно обрушился ураган. Жизнь ученого-путешественника – в руце Господней, вот так и свершилась моя участь. У берегов Манилы, в результате опустошительной трехдневной бури, я… женился! Да-да!.. После того как суденышко наше причалило к берегам Манилы, мне пришлось отправиться в самое чудовищное из моих первооткрывательских путешествий: под проливным дождем, в коляске рикши, на поиски пристанища, то бишь гостиницы! Оставим в стороне драматические подробности! Не стану описывать первоклассные отели города: там по примеру перенаселенных Японии и Китая, где люди вынуждены жить на реках, в джонках, предлагали клиентам пустую ванную комнату с розеткой душа, дамокловым мечом нависшей над головой спящего и издающей непрерывное хлюпанье. Я мог бы порассказать вам о дешевых и не столь уж забитых постояльцами отелях, где, подобно кочевникам азиатских степей, живущим на полном самообеспечении, каждый приносил с собой спальные принадлежности и заразные хвори… Но это не самое существенное. Продолжу с того места, когда в час ночи, под ливнем, совершенно измученный, я сидел в коляске рикши, который с помощью опускающейся перекладины установил верх коляски высоко над головой и под крутым уклоном, наверняка рассчитывая таким образом заслониться мною от ливня… и если бы хоть можно было надеяться, что потом он сложит свой импровизированный зонтик и поставит его в подставку сушиться… Но тогда я был еще молод и полон дерзких замыслов, как мой коллега Колумб, о котором, пожалуй, даже вам доводилось читать. Он искал путь в Индию, а в силу непростительной ошибки обнаружил Америку, поскольку эта часть земли случайно расположилась между двух континентов. Не подумайте, будто во мне говорит зависть конкурента, но я придерживаюсь принципа, что промах нельзя оправдывать результатом. Ну а возвращаясь к сути дела: для меня было важно где-то пристроиться на ночь. Рикша припустил трусцой к бару. За годы своей научной карьеры я впервые столкнулся с постоянными посетителями этих заведений, так называемой пятичасовой публикой. Позвякивающие многочисленными браслетами дамы с обильной косметикой на лицах, напоминающей боевую раскраску, их непрестанное попыхивание сигаретами – все это наводит ученого на мысль о Египте: ведь именно оттуда пошла мода на крашеные ногти на ногах, как будто мало им было десяти казней египетских. Впервые я имел возможность наблюдать их танцы, при которых – по вполне понятным причинам – не использовались ни копья, ни секиры. Но под конец до того устал, что, подобно Колумбу, мечтал лишь об одном: отыскать заветный путь. Но не среди океанского безбрежья к Индии, а с паркета танцевальной площадки к гардеробу. И тут на пути к гардеробу передо мной предстала женщина, как некогда Америка перед моим незадачливым коллегой. Я совершил открытие: открыл собственную супругу! А может, это она открыла меня?… В тот момент она казалась мне таинственной и неизведанной, как некогда Австралия, эта Terra Incognita, до того как капитан Кук изобличил ее кулинарные извращения. Впрочем, вы наверняка об этом знаете.

– Ничего я не знаю, но если вы утверждаете, что этот полицейский офицер разоблачил ее милость, значит, так оно и есть.

– Сударь, я имел в виду не даму, а Австралию! Словом, достаточно упомянуть, что, откуда ни возьмись, вдруг возникла передо мной молодая особа – темпераментная, как Огненная Земля, загадочная, как Тибетское нагорье, и кокетливая, как… боюсь, среди географических реалий подходящего сравнения не подобрать.

– Я и не настаиваю на образном описании кокетливых манер вашей супруги.

– Да и я не стану углубляться в описание. Если верить закоренелым алкоголикам, то великие землепроходцы, будь они хоть в самой распрекрасной кондиции, не способны осилить больше одной бутылки шампанского. За исключением разве что Марко Поло – он был тот еще проходимец, – или Сесила Родса, которого скорее можно причислить к дипломатам. А посему понятно, что безобидное суденышко моей жизни, неуверенно покачиваясь, приближалось к плавно колышущемуся чуду, затянутому в шелк: ведь то был мой мыс Рок. Ибо женщина эта была подобна Африке: экзотическая, таинственная, живописная, пылкая… и как же она умела целоваться!..

– Простите, что прерываю вас, но я не в ладах с географией и даже вообразить не могу, как умеет целоваться Африка.

– Ваши топорные шутки слишком банальны, чтобы быть обидными. Поэтому я продолжу свой рассказ. В тот вечер я познакомился с Барьерным рифом моей карьеры. Представьте себе коралловый риф в открытом вечернем платье без бретелек, с голубыми глазами, похожими на…

– Можете не продолжать. Красотка была знойной, как Огненная Земля, жарко целовалась, как Африка, обладала рельефностью Тибетского нагорья и заключала вас в объятия, как Барьерный риф. Поехали дальше!

– Ваша грубость меня не задевает. Словом, мы познакомились, и я опустошил очередную бутылку шампанского, что сокрушило бы, пожалуй, даже Писарро или Кортеса, хотя они были прирожденными опустошителями. Правда ли, нет ли, теперь уж не дознаться, но многие утверждают, будто бы на рассвете я с восторженным ржанием самолично помчал к гостинице коляску, где восседала моя супруга. До сих пор не возьму в толк, как получилось, что в результате из коляски высадился какой-то старый толстяк плантатор и в благодарность отвалил мне пятьдесят центов. Последующие двое суток бушевал муссон, а последующие восемь лет я лез на стенку, так как в течение двадцати четырех часов заключил брак с этой особой. Надеюсь, мне удалось дать вам представление о том, что такое коралловый риф? Хотя, вероятно, вам это и без меня было известно.

– Что касается рифов, то я считал, что это подводные скалы.

– Неважно. Факт остается фактом: я налетел на риф, загадочное подводное образование… но поцелуи…

– Поберегите свое красноречие. Я уже усвоил, что коралловые рифы целуются, как Африка, темпераментны, точно Огненная Земля, а кокетливы так, что географических сравнений не подыщешь. Хотелось бы, однако, докопаться до сути дела, но сжатость изложения – не самая сильная ваша сторона.

– Я отвечаю вам по существу – просто, доступно и нимало не отвлекаясь в сторону. Должен вам сказать, что в карьере географического исследователя женитьба, как правило, знаменует крутой взлет. Именно в этот период свершаются судьбоносные, длительные, иной раз многолетние путешествия, когда никакие джунгли не кажутся такими уж далекими, непроходимыми и опасными. Мое супружество в этом отношении было идеальным. Дело в том, что моя супруга пристрастилась играть на губной гармонике. Почтеннейший господин! На земле берберов мне довелось слышать рев слона, рыщущего в поисках добычи, а в Бомбее слух мой был поражен трубным гласом обезумевшего слона, испускавшего дух. Эти звуки тотчас приходят мне на память, стоит только вспомнить музыкальные экзерсисы моей супруги. Именно губная гармоника явилась причиной того, что я посвятил себя изучению дебрей Амазонки, и приходится лишь удивляться, что в тех краях еще остались белые пятна. Однажды я сбежал от звуков гармоники к озеру Рудольфа в центре Африки, в другой раз наглухо заперся в ванной комнате и открыл все краны… И наконец, будучи на острове Цуиджи, я почувствовал: все, хватит, чаша моего терпения переполнилась! С какой стати мне возвращаться домой? Не лучше ли остаться среди гостеприимных каннибалов и жить себе поживать тихо-мирно? Так я и поступил. Сладко спал, вкусно ел и… стал прибавлять в весе. Это меня и погубило. Каннибалы при виде меня расплывались в плотоядной улыбке. Задаривали подарками, угощали всякими вкусностями… Наконец я смекнул, что меня откармливают к праздникам и, должно быть, уже рассылают приглашения на роскошный пир родственникам в провинции. Однажды утром вождь племени, мучительно смущаясь и принося извинения, сообщил, что вечером меня разделают и приготовят к столу, однако с готовностью удовлетворят мое последнее желание: угодно ли мне будет, чтобы меня нашпиговали, или же подали под маринадом, но могут, если я захочу, и зажарить на вертеле. Люди в их племени сплошь гуманные, а посему любезно предоставляют мне право выбора, хотя сами они втайне отдают предпочтение географическим исследователям, нашпигованным кореньями и специями. Но до пиршества дело так и не дошло.

– Как же вам удалось отвертеться?

– Жизнь моя и вправду висела на волоске. Однако, к счастью, в тот день к берегу причалило судно, матросы которого сочли оскорбительным для себя быть использованными в качестве фарша для деликатесной колбасы. В результате вспыхнула словесная перепалка, перешедшая в рукоприкладство, и мне удалось бежать вместе с кандидатами на фарш. С листа старого меню я прихватил на память имя американского коммивояжера Эгона Смолла, а затем дал знать общественности, что каннибалы вычеркнули Густава Барра из списка живых. Вот вам и вся моя история. Теперь очередь за вами. Извольте организовать экспедицию и, разумеется, поднять вокруг этого соответствующую шумиху, которая отправится на поиски, найдет меня и вернет к цивилизованной жизни.

– Но, если все обстоит так, как вы рассказываете, зачем вам возвращаться домой? Чем вас не устраивает жизнь в Сан-Франциско?

– Всем устраивает, – погрустнел путешественник. – Но эта женщина – я имею в виду свою супругу – достала меня и здесь.

– Уж не хотите ли вы сказать, что сюда из Лондона доносятся звуки губной гармоники, когда ваша супруга… хм… музицирует?

– Вы хоть знаете, что это такое – вернуться домой?

– Конечно. Это когда географические исследователи с неуравновешенной психикой, вместо того чтобы объявить себя без вести пропавшими или с потрохами съеденными каннибалами, честь по чести возвращаются в свой дом, к своей семье.

– Не спорю. Но у меня другой случай. Прослышав о моей смерти, супружница заделалась спириткой и на каждом сеансе вызывает меня с того света. Есть что-нибудь в этом спиритизме или нет, – не мне судить. Ясно одно: еженощно мне снится, будто бы я просыпаюсь дома, в своей квартире, бок о бок с женой. И оба мы играем на губной гармошке. Потому как во сне она и меня научила играть. Так что пусть уж лучше мне снится, будто бы я просыпаюсь в Сан-Франциско… ведь здесь я чувствую себя замечательно. К сожалению, если уж женщина возьмется допекать муженька, ей и смерть не помеха – к такому выводу привел меня мой горький опыт. Словом, отыщите меня, чего бы вам это ни стоило!

– И как, по-вашему, надлежит вас отыскать?

– О, это дело непростое! Вы должны будете представить соответствующие доказательства, изложить правдоподобную, подтвержденную научными аргументами историю. Стоит споткнуться на какой-нибудь мелочи, и вас моментально разоблачат. Выставить себя на посмешище – оно вам нужно? Знаете… пожалуй, я не стал бы возражать, если бы вы спрятали меня на своем корабле.

– А как бы вы посоветовали организовать поиски?

– Я переселюсь к вам в дом и затаюсь там. Затем надо будет провести кампанию в печати под девизом: «Что стряслось с Густавом Барром?» Тут на сцену выходите вы и организуете экспедицию для поисков пропавшего ученого. Здесь все должно идти без сучка без задоринки. Вы подбираете подходящий состав участников, изучаете и сопоставляете все имеющиеся данные, проводите измерения, опрашиваете местное население, углубляетесь в дебри острова Цуиджи и где-нибудь в самом глухом уголке находите меня. Неплохо бы нам с вами отрепетировать этот величайший момент, исходя из опыта Стенли. Его, к примеру, обвиняли в мошенничестве, хотя содеянное им равносильно чуду. Мы с вами затеваем мошенническую аферу, а потому должны работать чисто, как говорится, чтобы комар носу не подточил.

– А как происходила эта сцена у Стенли?

– Стенли увидел Ливингстона и спросил: «Если не ошибаюсь, вы – мистер Ливингстон?» В нашем случае вы должны будете назвать мое имя – Густав Барр. Я протяну вам руку и скажу: «О, yes…» В ответ на что вы повторите восторженные слова Стенли: «Благодарю Бога, что встретил вас!..»

– Здорово! – восхитился мистер Тео. – Но все же пусть кто-нибудь подсказывает мне текст.

– За этим дело не станет! А затем, под ликование сопровождающих и на зависть конкурирующим племенам туземцев, мы прошествуем на борт судна, и вы доставите супруге ее одичалого мужа.

– Вы совсем не выглядите одичалым.

– Это сейчас. Посмотрим, что вы скажете, когда станете возвращать меня жене! – От одной этой мысли вид у несчастного путешественника и впрямь сделался затравленным и одичалым.

Глава четвертая

Как оказалось, достаточно нескольких заметок в газетах, чтобы переполошить весь свет. Что случилось с Густавом Барром? Наконец-то спохватились!.. Такой бесценный человек исчез с лица земли, испарился без следа, и никого это не волнует. Ну и дела, знаете ли!

Сердца людей дрогнули. Ах, на далеких океанских островах затерялся след ученого. И хотя в соседней квартире загибается от нужды и болезней настройщик роялей, никому до того и дела нет. А вот пропавшего в Тихом океане путешественника всем жаль до слез, будто какого близкого родственника. Обывателю лестно чувствовать свое родство с выдающимися личностями. Разумеется, нелепо было бы призывать общество: скинемся, мол, граждане, по десятке и поможем затерявшемуся в океанских просторах ученому.

В этом весь секрет. Ясно?

Живущему по соседству настройщику роялей можно бы послать десять долларов и тем самым дать щелчок по носу столь нагло выставляющей себя напоказ бедности. Да и причины ее очевидны: любовь жены настройщика к нарядам, пагубные привычки детей, легкомыслие самого транжиры настройщика (четверть века назад он купил в подарок бабушке подсвечник). Будем откровенны: настройщика мы и не решаемся жалеть, поскольку помочь ему в нашей власти. Людское сочувствие прямо пропорционально расстоянию. Чем отдаленнее находится объект жалости, тем больше трогает он чувствительное сердце ближнего.

Мелкая трагедия, бедность по соседству коробят нас. Потому и вызывает громкий резонанс любая чудовищная несправедливость. Здесь не помочь мелкими подачками, и это укрепляет в сочувствующих чувство собственной защищенности. Общее дело – это для каждого обывателя любимое частное дело. Но в конце концов, нельзя возводить в ранг общего дела «беду» человека, жена которого поспешила купить молодой зеленый горошек, когда он еще стоил безумно дорого. И коль скоро уж мы об этом заговорили, то почему, спрашивается, дочка этого человека всегда щеголяет в новехоньких дорогущих чулочках? Надо бы жить поэкономнее. А вот такие люди, как Густав Барр, пробавляются дешевыми сигарами. Мне золовка рассказывала, а уж она-то знает нравы ученой публики, поскольку заведует выдачей книг напрокат. Вот людям вроде нашего соседа-настройщика и помогать без толку. Вы заметили, в каких дырявых носках ходит его сын? Страшно смотреть! Бедность бедностью, но, простите меня, в рванье ходить необязательно. Мой племянник вхож в лучшие дома, он и с высокопоставленными чиновниками не раз встречался – так вот он говорит, что этот Густав Барр всегда одевался чисто и опрятно, любо-дорого глядеть. Господи, хоть бы отыскали этого несчастного! Мы с мужем так разнервничались оба, что всю ночь глаз не сомкнули.

Пропавшего ученого жалеют, ради него, глядишь, даже скинулись бы, зато когда тот найдется, вот уж мы ему все косточки перемоем, вот уж мы его во всех смертных грехах заподозрим!

Имя Густава Барра не сходило с газетных полос. Главный редактор одного печатного органа торопился на ужин, когда вдруг ему заступил дорогу взволнованный политический обозреватель. Пора сдавать номер в печать, а полторы колонки не заполнены!

– Не понимаю, чего вы так суетитесь! – перебил его шеф. – Поместите материал об этой знаменитости, которая сгинула у каннибалов! Ну и времена пошли: чтобы прославленного на весь мир художника… Исследователя так исследователя, кого эти подробности волнуют!.. Словом, искать его – долг всех людей доброй воли… Несчастные детишки убиваются по отцу. Нет, с вами просто невозможно разговаривать! Ну напишите, что плачут дети его соседа, свата, брата – все равно, лишь бы были детские слезы! Или начните статью с риторического вопроса: «Гастон Борер! Кому не знакомо это имя?» Что значит, его зовут по-другому? Послушайте, вы мне осточертели со своими придирками да поправками! Нечего тут из себя умника строить! С первого числа вы уволены!

Беллетристы тоже всячески изощрялись. Они злы на язык, мыслят поверхностно и норовят проводить параллели везде, где можно и нельзя. Вот вам, к примеру, шедевр публицистики под названием «Кстати о скандале с какао»:

«Ученый умирает в результате падения акций на какао, адвокат же, тратящий десятки тысяч на женщин, подкупает эксперта по какао… Один умер, другой жив – благодаря какао. Какая парадоксальная картина: два человеческих характера, а между ними какао, этот простой продукт, который каждый использует по-своему. Один – для всех людей, другой – для женщин. De gustibus non est disputandum – поистине, о вкусах не спорят.

Биг Бен».

Другой виртуоз пера размышлял над судьбой казненного за вооруженный грабеж.

«Ученый несет свое сердце каннибалам, а грабитель принес свое каннибальское сердце в жертву цивилизации… Один исчез, но сердце его билось ради процветания культуры! Другой – с циничным видом, с сигаретой в зубах – отправился на казнь. Там сердце, и здесь сердце. Признаем же наконец истину: Eppur si mouve! Вертеться-то она вертится, но все же следовало бы это проверить!

Юстиниан».

Эссеист из некоего научного института язвительно восклицал в воскресном приложении: «Вы не знаете, как спасаться от хищной хватки бульварной литературы? Выпустите дешевым массовым тиражом увлекательный труд Густава Барра «С секстантом в руках через мнимые числа световых лет, по следам соотношений космической системы и океанографии – к тайнам дифференциально-интегральной системы». Это положит конец засилью ковбойских и приключенческих романов, а заодно послужит благому делу народного просвещения».

Более высокой степенью популярности можно было счесть намерение всемирно прославленного писателя взяться за биографический роман, посвященный пропавшему ученому, а следующая ступень – модное блюдо в ресторанных меню: «Баранья голова под маринадом с хреном а-ля Густав Барр».

Но вершиной истинной и ни с чем не сравнимой популярности явился шлягер. Мелодия в ритме фокстрота, под которую на сцену выпархивали два десятка красоток кабаре – ансамбль под названием «Музыкальные сестры Густава Барра в экстазе». Ах, какое зажигательное пение!.. А солистка, очаровательная смуглокожая туземка, страстно вздыхала:

 
Адьё, мой милый Густав,
Прощай, мой милый Барр!
Пусть неизменны чувства,
Но вкус – как божий дар.
Поэтому в измене не смейте обвинять,
Но Барра без горчицы прошу не предлагать!
 

Последующий танец гурманок никакому описанию не поддается.

Страсти разгорелись, обстановка накалилась – для Тео настал час действовать.

И утром на первой странице одной из популярных газет прогремела сенсация.

СЫН ПРЕЗИДЕНТА ТРЕСТА «ПАСИФИК ОУШЕН»,

МИСТЕР ТЕОБАЛЬД ЛИНКОЛЬН, ШИРОКО ИЗВЕСТНЫЙ СВОЕЙ ПРИВЕРЖЕННОСТЬЮ К НАУКАМ, РЕШИЛ ЗАНЯТЬСЯ ПОИСКАМИ ГУСТАВА БАРРА,

ЭТОГО ЛИВИНГСТОНА НАШИХ ДНЕЙ!

«Потрясенный мир, затаив дыхание, следит за этим благородным, но опасным предприятием! Пользуйтесь ароматизированным кремом для бритья марки «Бризоль»! Лучшая пудра в мире – «Бризоль»! Чулки фирмы «Бризоль» прочны, красивы и элегантны!»

По радио звучали общеобразовательные передачи о задачах и целях великого первооткрывателя, об океанских архипелагах, о современной технике и блестяще оснащенных судах дальнего плавания, о полудиких папуасах и влиятельных финансовых спонсорах.

«В 16.30 прозвучат музыкальные записи. Включите в свой ежедневный рацион проросшие зерна пшеницы! Фирма «Паукер» предлагает вам зерна в удобной стограммовой расфасовке!»

По песку пляжей были разбросаны пустые флаконы с этикеткой: «МАСЛО ДЛЯ ЗАГАРА ОТ ГУСТАВА БАРРА».

Усиленные мегафонами, звучали фокстроты в ритме каннибальских боевых плясок.

Так уж устроен человек: от великого до смешного один шаг.

А реклама – двигатель прогресса. Без нее никуда.

Но когда еще дойдет дело до отправления экспедиции! Когда еще все заботы сведутся к тому, чтобы вторгаться в неведомое, преодолевать смертельные опасности, сносить бури, морозы, зной… Все это детские игрушки по сравнению с подготовкой! Бывалые полярные исследователи говорили, что когда вечная мерзлота, бесконечные полярные ночи, обмороженные руки-ноги и прочие лишения и муки становились нестерпимыми, то стоило кому-то из них напомнить о предотъездном кошмаре, как теперешняя участь представала перед ними не в столь мрачном свете.

Применительно к планам мистера Тео насущной проблемой оказался отбор специалистов – числом поменее, а качеством получше. Тут опасения были напрасны. Как только разнесся слух о готовящейся экспедиции, мистеру Тео позвонил его родной отец и рекомендовал ему племянника своего давнего друга.

– Он уже участвовал в экспедициях?

– Нет! Именно потому и рвется. Бери – не пожалеешь, он вам пригодится.

– Что он умеет делать?

– О, это первоклассный ювелир! Такие на дороге не валяются. В прошлом году он завоевал в Чикаго приз за искусно выполненную позолоченную визитницу. Особо возиться с ним не придется, ну разве что обращаться побережней, ведь он душевнобольной.

Владелец крупнейшей газеты, которая проводила кампанию в прессе, настаивал на том, чтобы в число участников включили его двоюродного брата, известного футбольного судью, ведь никогда нельзя знать заранее, для чего человек пригодится. Газетный магнат оказался прав: никто в экспедиции не знал, для чего им может пригодиться рефери.

На другой день позвонил отец бывшей невесты мистера Тео.

– Хочу просить вас о небольшом одолжении. Сущий пустяк… Надеюсь, не откажете.

– Слушаю вас.

– Обещайте, что выполните! Как только отыщете этого Густава Барра, пусть первыми словами великого ученого будут следующие: «Призываю все прогрессивное человечество пользоваться лучшими в мире пневматическими насосами фирмы Хоршман!»

– Что за бред?!

– Никакой не бред, а установленный факт! Испробуйте сами и убедитесь, что так оно и есть. Вряд ли вы откажете мне в такой мелочи, после того как у моей Элен вы ни в чем отказа не знали.

Мистер Тео в просьбе отказал. Несостоявшийся тесть затаил обиду, перестал здороваться при встрече и распустил про юного миллионера гнусные сплетни.

Привратник смиренно поинтересовался, не прихватит ли мистер Тео с собой его сына, самим Богом созданного для участия в экспедициях. Парень – квалифицированный слесарь-водопроводчик, а кроме того, немного разбирается и в очистке политуры. Привратник проявил настойчивость, и водопроводчика включили в число членов экспедиции.

Постепенно по округе поползли слухи, что миллионер – бессердечный человек, нос дерет выше крыши, а вокруг своей экспедиции поднял такую шумиху, будто он ни меньше, ни больше какой-нибудь Колумб. Кстати, не мог бы он прихватить с собой тестя их домашнего доктора? Старик изумительно поет, к тому же не помешает иметь под рукой опытного прозектора.

О прозекторе говорили, словно об удобном дорожном несессере.

Но больше всего хлопот доставил миллионеру сам Густав Барр. Уже был изготовлен огромный, удобный шкаф, в котором предстояло путешествовать пропавшему ученому. Густав Барр переселился туда, чтобы акклиматизироваться подобно строителю моста, которого в кессонной камере приучают к перепадам давления.

– Кто возглавит экспедицию?

– Естественно, не абы кто, – ответил великий ученый. – Ведь предстоят поиски самого Густава Барра!

– Кого вы считаете лучшим географическим исследователем?

– Ваш вопрос задуман как оскорбление?

– Я имею в виду – после вас.

– Н-ну, видите ли… – Барр задумался. – К сожалению, среди ныне живущих я не нахожу себе равных. Из прежних можно было бы принять в расчет Магеллана, Диаса и Швайнфурта…Теперь же, боюсь, нам предстоит удовольствоваться сэром Артуром Максвеллом. Дутый авторитет, даром что кандидат на Нобелевскую премию.

– Отличная идея! Я слышал, он человек гениальный!

– О да! Рисует он весьма недурно. Однажды завязался у нас с ним спор, и мы полгода переписывались. До личной встречи, слава Богу, дело не дошло. На своей карте он, по моему мнению, поместил остров Цуиджи двумя градусами ближе к востоку. Мне удалось доказать что он ошибся.

– Значит, вы так и не виделись друг с другом?

– Нет. Вряд ли его вид обрадовал бы меня.

– Тс-с! Сюда идут…

Ученый мигом нырнул в шкаф.

Принесли телеграмму следующего содержания:

Ответа свое письмо не получил тчк Молчание – знак согласия тчк Ставлю известность своем прибытии вечерним поездом тчк Сорокапятилетний исполнитель приговоров отставке зпт но надеждой лучшее будущее тчк Сократ Швахта зпт можно просто Крат тчк

Мистер Тео в ярости разорвал депешу. Дел невпроворот, а здесь лезут с глупостями! Просьбы, прошения, ходатайства, контакты с прессой и Густав Барр… Густав Барр, который что ни день в полном изумлении отмечал огромную разницу между роскошным дворцом индийского набоба и шкафом, который он избрал в качестве своего местопребывания.

Затем потянулась цепь вроде бы не связанных между собой гротескных, похожих на кошмарный сон событий. Открыла эту череду Шарлотта Дюзан, договор с которой продлили, и она по-прежнему каждый вечер соблазнительно билась в корчах, изображая «Танец смерти».

Чаровница в клетчатом весеннем костюме ворвалась в дом миллионера фурией: пальцы с розовыми коготками наготове царапать и душить, платиновые волосы дыбом, словно у Медузы-горгоны.

– Решили выставить меня на посмешище? Немедленно отмените экспедицию!

– Но ведь я делаю это ради вас!

– Нечего ради меня раздувать шумиху!

Нежная дива хлопнулась в обморок, спешно послали за врачом, привели ее в чувство. Столпившимся в подъезде репортерам мистер Тео послал блюдо сандвичей, а оправившаяся от дурноты Шарлотта Дюзан на бегу посулила акулам пера сенсационные разоблачения, которые положат конец всей этой шумихе вокруг экспедиции.

В дневных выпусках крупным шрифтом напечатали очередную сенсацию:

«Пасифик Оушен Траст предоставил в распоряжение экспедиции свое самое шикарное судно под названием «Стенли отдыхает». Мир поражен проявлением мощной солидарности, сплотившей – независимо от своих политических и прочих воззрений – народы большие и малые, близкие и далекие, европейцев и азиатов, цветных и черно-белых. И все это ради одного-единственного пропавшего ученого! Здесь нет никакой политики, никакой корысти, лишь благородный факт в чистом виде: «Все за одного!», «Человек за человека!» (Перед сном, во сне и при пробуждении лучшая еда – выдержанный овечий сыр из Западной Индии!)»

Прикрывшись фартуком, взятым напрокат у мясника за десять долларов, с корзиной в руках юный миллионер пробился сквозь толпу репортеров и вышел из дому. У выхода из подъезда он вновь преобразился в мистера Тео. На свою беду! Возле дома остановился роскошный «крайслер» и оттуда, к вящему удовольствию толпы зевак, выбрался усатый махараджа в бордовой юбке.