Текст книги "КГБ"

Автор книги: Эндрю Кристофер

Соавторы: Олег Гордиевский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 57 страниц)

1. Доклад о численности немецких ВВС в начале войны с Советским Союзом.

2. Информация о месячном производстве авиационной промышленности Германии в период июнь-июль 1941 года.

3. Информация о топливных ресурсах Германии.

4. Сообщение о планировавшемся наступлении на Майкоп (Кавказ).

5. Доклады о расположении немецких штабов.

6. Данные о серийном выпуске самолетов в оккупированных районах.

7. Донесения о производстве и накоплении Германией припасов для химической войны.

8. Донесение о захвате русских шифров неподалеку от Петсамо (вероятно, тех же, что получила ОСС, американская военная разведка – от финнов).

9. Сообщения о потерях среди немецких парашютистов на Крите.

Совмещение политического сопротивления со шпионажем сделало провал Шульце-Бойзена и Харнака неизбежным. Шульце-Бойзен и его жена Либертас организовали вечерние кружки для членов и сочувствующих антифашистскому подполью, чем поставили под угрозу собственную безопасность. Шульце-Бойзен в форме офицера ВВС и с пистолетом на боевом взводе охранял юных членов сопротивления, когда те расклеивали на стенах домов антифашистские плакаты. В 1942 году во время проведения в берлинском Люстгартене антисоветской выставки «Советский рай» Шульце-Бойзен организовал кампанию плакатов под лозунгом:

Выставка: нацистский рай

Война – Голод – Ложь – Гестапо

Сколько можно?

Шульце-Бойзен и Харнак писали и распространяли листовки, которые позже превозносились советскими историками как «выдающиеся образцы сражающейся антигитлеровской пропаганды.»

Немецкий дипломат Рудольф фон Шелиха рисковал значительно меньше. Во время войны, как и до нее, он держался вдалеке от групп Шульце-Бойзена и Харнака. Он мог бы и дольше оставаться на свободе, если бы не недостаток радистов ГРУ в Берлине. К его провалу привел захват в Брюсселе радиста, который передавал некоторые его донесения. После начала «Плана Барбаросса» фон Шелиха сотрудничал с ГРУ без былого желания. Его контакт Ильза Штёбе с трудом получала от него информацию. В октябре 1942 года агент ГРУ Генрих Кёнен (сын бывшего депутата от КПГ) был сброшен с парашютом в Восточной Пруссии и пробрался в Берлин для установления контакта с фон Шелиха через Штёбе. С собой у него был радиопередатчик для переправки в Москву сообщений фон Шелиха. Была у Кёнена и расписка фон Шелиха на 6. 500 долларов, полученных от ГРУ в 1938 году, – явно для шантажа, если фон Шелиха откажется сотрудничать. В докладе германских полиции безопасности и службы безопасности по этому поводу делается вполне логичный вывод, что миссия Конена свидетельствует об «огромном значении, которое в Москве придавали работе Шелиха.» В сентябре гестапо арестовало Ильзу Штёбе и поджидало, когда Кёнен попытается связаться с ней, что и случилось месяц спустя.

Группы Шульце-Бойзена и Харнака были частью плохо скоординированной сети ГРУ в Западной и Центральной Европе, которую в Центральном управлении безопасности Германии именовали «Красный оркестр».[3]3
  В некоторых работах дается неверный перевод «Красная капелла». – Прим. пер.


[Закрыть] «Музыкантами» называли радистов, которые передавали в Москву шифровки; «дирижером» был Леопольд Треппер, известный членам организации под кличкой «гран шеф». Позже Треппер заявлял, что 12 ноября 1941 года один из живших в Брюсселе «музыкантов» передал сообщение группы Шульце-Бойзена с предупреждением Москвы о начале гитлеровской операции «Блю» – стратегического наступления, приведшего через год к сталинградскому разгрому:

«План III, цель – Кавказ, первоначально намечен на ноябрь, но будет осуществлен весной 1942 года. Развертывание войск должно завершиться к 1 мая…. Детали позже».

По оценке немецкой разведки ущерб, нанесенный донесением Треппера, несравним с ущербом от наиболее важных сообщений группы Шульце-Бойзена. Треппер позднее утверждал также, что 12 мая 1942 года один из его курьеров прибыл в Москву «с полной информацией о важнейших наступлениях». И снова воспоминания Треппера не совпадают с советскими данными. Первые важные данные об операции «Блю» были получены после изучения планов первого этапа наступления, захваченных с немецкого самолета, упавшего 19 июня 1942 года на территорию СССР. 26 июня Сталин заявил, что он не верит ни единому слову об операции «Блю» и осудил службу разведки за то, что она попалась на такую явную дезинформацию. Через два дня операция «Блю» началась с массированного наступления немцев на широком фронте от Курска до Северского Донца и снова вселила в Гитлера утраченную было надежду победить Россию до конца 1942 года.

В течение 1942 года «Красный оркестр» постепенно свернул свою деятельность после того, как немецкие радиопеленгаторы засекли «музыкантов». Самого Треппера арестовали в Париже 5 декабря 1942 года прямо в зубоврачебном кресле. Как рассказывал потом офицер абвера, Треппер «вначале был ошарашен, а потом произнес на прекрасном немецком – отличная работа.» Согласившись сотрудничать с гестапо. Треппер стал двойным, а быть может, и тройным агентом, пересылавшим в Москву дезинформацию, вполне вероятно, вместе г предупреждениями. Примечательно, что в 1943 году он бежал и скрывался до конца войны.

Но все же наиболее важной советской шпионской сетью во время войны была группа «Красная тройка» в Швейцарии, имевшая источники в Германии. Название произошло от предполагавшегося количества передатчиков. Возглавлял группу Шандор Радо (псевдоним Дора). Самым полезным был, несомненно, Рудольф Рёсслер (Люси) офицер разведки Швейцарии немецкого происхождения. Его сообщения поступали к Радо через руководителя одной из подгрупп Рашель Дюбендорфер (Сисси) и через посредника Кристиана Шнайдера (Тейлор). В Германии у Ресслера было четыре важных агента, которым он присвоил псевдонимы Вертер, Тедди, Анна и Ольга. Хотя точно установить скрывавшихся за этими псевдонимами людей не удалось, исследователи ЦРУ пришли к выводу, что это, по-видимому, были генерал-майор Ганс Остер, антифашист, начальник штаба абвера, повешенный позже вместе со своим шефом адмиралом Канарисом за участие в покушении на Гитлера в июле 1944 года; Ганс Бернд Гизевиус, еще один сотрудник абвера, бывший немецким вице-консулом в Цюрихе; Карл Герделер – гражданский – руководитель консервативной оппозиции Гитлеру, также казненный после покушения, и полковник Фриц Бетцель – начальник отдела анализа разведданных юго-восточной группы армий в Афинах.

Покрывающая «Группу Люси» тайна привела к появлению множества мифов, в том числе и предположения, что группа служит прикрытием и через нее английская разведка передавала русским разведданные, полученные из перехваченных и расшифрованных немецких сообщений, оставляя действительный источник неизвестным. Хотя английская разведка не использовала Рёсслера в качестве канала для передачи информации, швейцарская вполне могла делать это. Источники, которых Рёсслер называл своими, могли принадлежать швейцарской разведке, которая использовала Рёсслера для передачи информации русским. Похоже, что часть той же информации попала на Запад через полковника Карела Седлачека, который представлял в Швейцарии чехословацкое правительство в изгнании. Рёсслером руководили преимущественно корыстные интересы. Радо докладывал в Москву в ноябре 1943 года: «Сисси утверждает, что группа Люси прекратит работу, если не поступят деньги.» Рёсслера часто обвиняют в том, что он передавал русским информацию еще до нападения Германии на СССР. Сообщения Радо в Москву свидетельствуют, что на самом деле первый контакт с Рёсслером был установлен не ранее сентября 1943 года.

Несмотря на героизм и мастерство агентов ГРУ, их информация не оказывала сколь-нибудь значительного влияния на боевые операции советских войск до Сталинградской битвы. В состоянии первоначального шока от начала операции «Барбаросса» Ставка (орган, созданный на период войны из Генерального Штаба и Верховного главнокомандования) неоднократно оказывалась в неведении относительно местонахождения немецких войск. Военная разведка не сумела обнаружить маневра немцев на юг, в результате которого в сентябре 1941 года был захвачен Киев. Неожиданностью для нее явилось и октябрьское наступление под Москвой. Летом 1942 года Ставка вновь оказалась захваченной врасплох. Сталин и Ставка, уверенные, что немцы вновь попытаются взять Москву, неверно расценили наступление вермахта на юге. На протяжении всего наступления немцев на Сталинград и Кавказ советские войска никогда точно не знали, где будет нанесен следующий удар. После окружения в ноябре под Сталинградом группировки фашистских войск Ставка была уверена, что в «котле» оказалось от 85 до 90 тысяч человек, на самом же деле там было по крайней мере втрое больше. Точно так же Ставка не имела надежной информации относительно операции по освобождению окруженных войск. О переброске из Франции шести танковых дивизий в Ставке узнали только после того, как на них напоролась советская кавалерия. Великая победа под Сталинградом, закрепленная капитуляцией немецких войск в конце января – начале февраля 1943 года, свидетельствовала скорее о высоком качестве штабной работы в Красной Армии, о способности военачальников импровизировать и менять планы в соответствии с меняющейся обстановкой, о мужестве советских солдат. Эта победа была достигнута не благодаря, а несмотря на качество советской оперативной разведки.

На протяжении всей Великой Отечественной войны, но особенно в первые два года НКВД/НКГБ были лучше информированы о союзниках России, чем о гитлеровской Германии. Агентом, который поставлял наиболее полную информацию о политике Великобритании, был, по-видимому, «Пятый человек» – Джон Кэрнкросс, остававшийся вплоть до марта 1942 года личным секретарем лорда Хэнки. В июле 1941 года Хэнки был переведен с должности канцлера герцогство Ланкастер на менее престижный пост генерального почтмейстера, но он сохранил доступ к документам Министерства обороны и председательское кресло в ряде важных комитетов. В течение первых девяти месяцев войны Кэрнкросс продолжал поставлять НКВД «тонны документов». До 1941 года Хэнки возглавлял комитет по союзным поставкам, координирующий отправку в Россию боеприпасов и сырья. Похоже, однако, что Кэрнкросс в своих сообщениях в НКВД преувеличил силу оппозиции Черчиллю. Хэнки был самым непримиримым из критиков Черчилля и в личной беседе сказал однажды, что «военный кабинет соглашателей бесполезен». В начале 1942 года он подготовил анализ стратегического руководства Черчилля ходом войны, назвав его «Обвинение». В числе обвинений Хэнки, несомненно, переданных Кэрнкроссом в НКВД, было и такое: «приоритет отдавался поставкам в Россию.» Когда в марте 1942 года Черчилль вывел его из правительства, Хэнки заявил: «Какое-то время я был крайне неудовлетворен ходом войны». Сообщение о «крайней неудовлетворенности» Хэнки было одним из последних из Уайтхолла перед тем, как он начал проникновение в секретное агентство в Блетчли парк.

Советские разведывательные службы проявляли особый интерес к Великобритании со времен создания ИНО и Четвертого управления (предшественника ГРУ). Соединенные Штаты оставались на втором плане еще за год до начала войны. Четвертое Управление, осуществлявшее в 30-х годах большинство операций в Америке, интересовалось не столько собственно Америкой, сколько использованием ее для проведения операций против важных объектов в Японии и Германии. В 1938 году предательство ведущего связного в Америке Уиттакера Чэмберса нанесло Четвертому Управлению серьезный удар. На какое-то время Чэмберс ушел в подполье, опасаясь покушения со стороны НКВД или Четвертого Управления и не желая затевать расследование, которое могло бы вскрыть его шпионскую карьеру. В 1939 году он снова объявился, но уже в качестве автора, позднее редактора журнала «Тайме». Возмущенный, хотя и не удивленный подписанием пакта между нацистами и Советами, Чэмберс 2 сентября – на следующий день после начала войны – рассказал свою историю Адольфу Берле, помощнику госсекретаря и советнику президента Рузвельта по вопросам внутренней безопасности. Берле уверил Чэмберса, что его сообщение будет передано непосредственно президенту Рузвельту и он не будет наказан за прошлое сотрудничество. Берле, однако, не обещал ему защиты в случае расследования. После встречи с Чэмберсом Берле набросал небольшую справку «Подпольный шпион», в которой упоминал Элджера Хисса, Гарри Декстера Уайта и других ведущих советских агентов, на которых Чэмберс работал в качестве связного. Рузвельта справка не заинтересовала. Он, похоже, вообще отметал любое сообщение о шпионской деятельности в своей администрации как абсурдное. Примечательно также, что Берле просто положил свою справку под сукно. Он больше не интересовался Хиссом вплоть до 1941 года, когда упомянул об обвинениях Чэмберса в адрес бывшего шефа Хисса верховного судьи США Феликса Фрэнкфуртера и бывшего дипломата Дина Ачесона. Оба категорически отвергли выдвинутые обвинения. Берле и на этот раз воздержался от дальнейших действий. Он даже не отправил материалы о своей беседе с Чэмберсом в ФБР, пока в 1943 году бюро само не запросило их.

Об истории Чэмберса Рузвельту рассказывали и другие деятели – посол Уильям Буллитт, например, лейбористский лидер Дэвид Дубинский и журналист Уолтер Уинчелл, но президент снова не отреагировал. В 1942 году Чэмберс был допрошен в ФБР после того, как бывший соратник по коммунистическому подполью опознал его как советского агента и заявил, что у него «больше информации, чем иной разведчик способен набрать за год.» Опасаясь возможного расследования, Чэмберс был на допросах менее откровенен, чем во время своих бесед с Берле за три года до этого, и предпочитал говорить о своем коммунистическом прошлом, а не о шпионской деятельности. Джон Эдгар Гувер, директор ФБР, не обратил внимания на восьмистраничный протокол допроса, назвав его сборником «россказней, гипотез и умозаключений.» На протяжении последующих трех лет Чэмберса больше не допрашивали. Из тех, кого Чэмберс опознал, ФБР навело справки в обычном порядке лишь о Дж. Питерсе, который уже числился в досье бюро в качестве одного из лидеров Коммунистической партии Америки.

После предательства Чэмберса в 1938 году сеть Четвертого Управления в Вашингтоне перешла к резиденту НКВД в Нью-Йорке Гайку Бадаловичу Овакимяну, которого в ФБР позже окрестили «хитрым армянином». Соединенные Штаты стали одним из главных (а к концу второй мировой войны – самым главным) объектов советской разведки, а не базой для разведывательных операций в отношении других стран, как это было раньше. В 1938 году НКВД еще не осознал, насколько легкомысленно американская администрация относилась к советской шпионской деятельности в Соединенных Штатах. Предательство Чэмберса, опасения, что этим заинтересуется ФБР, отразилось, естественно, на деятельности НКВД в Вашингтоне. Гарри Декстер Уайт из Министерства финансов был наиболее высокопоставленным из нескольких агентов, неожиданно прекративших передачу информации. Не разделявшая коммунистических взглядов жена заставила его пообещать покончить со шпионской деятельностью.

Человеком, сделавшим очень много для возрождения вашингтонской сети советских агентов, был Натан Грегори Силвермастер (не путать с его другом и коллегой по шпионской деятельности Джорджем Силверманом), выходец из еврейско-украинской семьи сорока с небольшим лет, который работал в управлении безопасности, а затем был переведен в управление экономической войны. Эмоционально неспособный принять жестокую реальность сталинской России, Силвермастер, тем не менее сохранил в душе нетронутым революционный идеализм. Хронически больной бронхиальной астмой, часто мучаясь от жестоких приступов удушья, Силвермастер верил, что поскольку дни его сочтены, он должен перед смертью сознавать, что сделал хоть что-то для создания нормальной жизни для других. Именно Силвермастеру удалось уговорить Гарри Декстера Уайта снова поставлять разведданные, вероятно, вскоре после начала войны. Ко времени нападения на Перл-Харбор он сумел собрать группу из десятка правительственных чиновников, работавших на различные подразделения военной администрации Рузвельта и одновременно на НКВД. Уайт в группу не вошел, но поставлял информацию непосредственно Силвермастеру, который считал его робким человеком, не желавшим «позволять правой руке знать, что делает левая.» Чтобы немного успокоить его и убедить жену, что он больше не занимается шпионажем, Силвермастер сказал Уайту, что поступающая от него информация идет только одному человеку в руководстве Коммунистической партии США. Силвермастер не сомневался, что Уайт знает правду, но полагал, что тот предпочитает об этом не думать. Уайт спрятал на чердаке бесценный бухарский ковер, подаренный ему Быковым перед войной. Будучи правой рукой министра финансов Генри Моргентау, Уайт имел доступ не только ко всем секретным досье своего министерства, но и к секретной информации, поступающей из других государственных учреждений.

С 1941 года связным в группе Силвермастера работала Элизабет Бентли, тридцатитрехлетняя выпускница университета Вассар, которая жила в Нью-Йорке. Проведя год в Италии Муссолини, она стала убежденной антифашисткой и в 1935 году вступила в Коммунистическую партию США. В 1938 году ее убедили прервать открытые контакты с партией, выдавать себя за консерватора и работать на НКВД. Ее руководитель из НКВД Джекоб Голос, еще один украинский еврей, известный своим агентам как Тимми, нарушил существовавшие в НКВД правила и соблазнил ее. Позднее Бентли описывала то, что произошло между нею и Голосом во время пурги в Нью-Йорке фразами, позаимствованным у Миллса и Буна: «Он коснулся меня рукой, я подняла на него глаза, и вдруг оказалась в его объятиях. Он целовал меня в губы.» «Время, казалось, остановилось, а потом я почувствовала, что уплываю в черноту экстаза, которому не было ни начала, ни конца.» Длинная ночь кончалась, и Бентли сидела в обнимку с Голосом в его машине, глядя на «самый прекрасный в жизни рассвет.» Голос подпортил идиллию, рассказав о правилах НКВД, которые он только что нарушил: «Нам запрещено иметь близких друзей, а тем более влюбляться. По правилам коммунистов мы не должны чувствовать друг к другу то, что чувствуем.»

Вдохновленная дурным примером Голоса, Бентли тоже стала путать дружбу со шпионажем, да к тому же таким образом, что в Центре в Москве пришли в ужас. Она дарила агентам, с которыми работала связной, тщательно выбранные рождественские подарки – от спиртного до белья, причем покупала их на казенные деньги. Когда новый оператор попытался после смерти Голоса в 1943 году ужесточить меры безопасности, она с сожалением вспомнила «старое доброе время, когда мы все работали, как хорошие друзья.»

Однако неуважение некоторых агентов ее группы к правилам подпольной работы беспокоило даже Бентли. Дж. Джулиус (Джо) Джозеф, бывший агентом в управлении стратегических служб времен войны, завербованный в 1942 году, «похоже, вообще был неспособен усвоить правила подпольной работы.» Он постоянно попадал в истории, которые беспокоили нас и даже приводили в недоумение. Однажды, к примеру, когда ему сказали, что документы следует сжечь или спустить в туалет, он засунул горящую кипу бумаги в унитаз – в результате загорелось сиденье. Владелец квартиры, прибывший для осмотра повреждения, был немало обескуражен и, выходя из квартиры, повторял вполголоса: «Совершенно не представляю, как это могло произойти.»

При общем безразличии в отношении советского шпионажа, которое процветало в Вашингтоне во время войны, такие нарушения режима секретности, однако, оставались без последствий. Элизабет Бентли привозила из своих поездок в столицу, которые совершала каждые две недели, все больше информации. Вначале это были несколько машинописных страничек, излагавших содержание секретных материалов, да пара копий наиболее важных документов. Москва вскоре потребовала больше. И тогда члены группы Силвермастера стали приносить секретные материалы к нему домой – в дом 5515 по 35-й стрит северо-запада, где он сам и его жена по ночам снимали все на микропленку. Поначалу все умещалось на три-четыре катушки микропленки по тридцать пять кадров на каждой. Супруги Сильвермастер сами проявляли их. К весне 1943 года, однако, Бентли каждые две недели привозила в своей хозяйственной сумке по сорок непроявленных микрофильмов, которые обрабатывались в лаборатории резидентуры НКВД.

К каждой пленке прилагался список содержащихся на ней материалов на случай, если какой-то из кадров окажется испорченным. Так иногда случалось. НКВД предпочитало само снабжать Силвермастера микропленкой, чтобы они не привлекали внимания массовыми закупками, не просто сложными, а порой и невозможными для гражданских во время войны. Из-за дефицита, однако, НКВД иногда поставляло неподходящие, низкочувствительные пленки, снимать документы на которые было очень трудно. «Как мы можем нормально работать, если они не обеспечивают нас необходимым? – спрашивал Силвермастер Бентли. – Может быть, что-то случилось с государственной программой ленд-лиза?» Саркастическое предположение Силвермастера о том, что в НКВД стремились получить помощь американского правительства для шпионажа в Соединенных Штатах, было, кстати, не таким уж бредовым, как ему казалось. На встрече с главой американской военной миссии в Москве в 1944 году начальник иностранного управления НКВД Павел Фитин и его помощник Андрей Траур потребовали «всю имеющуюся у нас (американцев) информацию о технике фотографирования и проявки портативным оборудованием секретных микрофильмов и т.д.»

Несмотря на технические трудности, Элизабет Бентли во время регулярных визитов в Вашингтон собирала, по ее словам, «невероятное количество» разведывательной информации от группы Силвермастера. В марте 1944 года она стала связной еще у одной группы из восьми правительственных служащих, возглавляемой Виктором Перло, который в то время работал в отделе статистики управления военной промышленности. Позже Бентли назвала еще одиннадцать государственных служащих, не входивших ни в группу Силвермастера, ни в группу Перло, которые поставляли значительное количество секретной информации из государственных досье.» Наиболее производительным источником» группы Силвермастера Бентли считала Пентагон. По ее непросвещенному мнению, группа поставляла «буквально все данные о производстве самолетов, схемы приписки самолетов к районам боевых действий и зарубежным странам, технические характеристики, сообщения о новом секретном строительстве на множестве аэродромов.»

НКВД, несомненно, было особенно довольно своим проникновением в американскую службу разведки. Элизабет Бентли позднее назвала семь сотрудников штаба Управления стратегических служб – предшественника ЦРУ в годы войны, – которые также работали на НКВД. Расшифрованный советский радиообмен позволил выявить еще больше. Наиболее важным из них был, пожалуй, Дункан Чаплин Ли, потомок генерала времен Гражданской войны Роберта Э. Ли, стипендиат Родса в Оксфорде и блестящий молодой адвокат в фирме «Уильям Дж. Донован» в Нью-Йорке. Возглавив вскоре, в 1942 году, ОСС, Донован взял к себе Ли в качестве личного помощника. Ничего удивительного, что Голос «придавал большое значение передаваемым Ли разведданным.» В целом ОСС знало об НКВД разительно меньше, чем НКВД об ОСС.

Советское проникновение в ОСС и администрацию Рузвельта не позволило Доновану провести крупную операцию против НКВД. В ноябре 1944 года Донован купил у финнов слегка обгоревшую шифровальную тетрадь НКВД в полторы тысячи страниц. Некоторые советские агенты в Вашингтоне заволновались, опасаясь провала. Элизабет Бентли рассказала, что Лочлин Карри, помощник Рузвельта по административным вопросам и член группы Силвермастера, ворвался в дом другого члена группы Джорджа Силвермана «едва переводя дыхание, и заявил тому, что американцы скоро разгадают советские шифры.» Вскоре Бентли была в курсе. Донован, скорее всего, рисковать не стал бы и не доложил бы о покупке государственному секретарю Эдварду Стеттиниусу. Но агенты НКВД в ОСС сообщили госсекретарю, и Стеттиниус убедил президента, что джентльменам негоже читать переписку союзников. Доновану приказали вернуть шифровальную тетрадь русским, что он и сделал, к величайшему своему сожалению. Отдавая ее Фитину, однако, Донован скрыл истинные мотивы и сказал, что «будучи честным союзником, вынужден был пойти на сделку, когда узнал, что шифры продаются».

«Генерал Донован хотел бы, чтобы генерал Фитин знал, что мы не изучали имевшиеся в нашем распоряжении материалы, а поэтому не можем судить об их ценности, но действуем из предположения, что они представляют большое значение для русского правительства.»

Так оно и было. Фитин передал свою «искреннюю благодарность» Доновану за его действия в этом «очень важном деле». По его просьбе подгоревшая книга была передана лично советскому послу в Вашингтоне Андрею Громыко, и больше никто в советском посольстве о ее существовании не знал. Фитина, конечно же, не обманула проявленная Донованом союзническая лояльность, а вот наивность Рузвельта и Стеттиниуса, должно быть, удивила. В мае 1945 года НКВД/НКГБ заменило шифры, а копия старой тетради, которую Донован оставил себе, отдавая оригинал, использовалась до 1948 года для расшифровки некоторых сообщений НКВД/НКГБ в последний год войны, благодаря чему удалось впоследствии раскрыть советских агентов времен войны. Если бы покупку тетради удалось скрыть от русских в 1944 году, ее ценность для американского перехвата была бы значительно выше.

Хотя большинство агентов НКВД/НКГБ времен войны входили в группы Силвермастера или Перло, несколько наиболее важных работали в одиночку. Среди них был Элджер Хисс (псевдоним Алее), который после предательства Чэмберса в 1938 году попал в очень сложную ситуацию, поскольку дружил с Уиттакером Чэмберсом. С лета 1939 года по май 1944-го Хисс работал помощником Стэнли К. Хорнбека, советника по политическим вопросам в управлении Дальнего Востока Государственного департамента. «Элджер, – рассказал позже Хорнбек, – пользовался моим полнейшим доверием и видел все, что видел я.» Нет оснований полагать, что он не передавал НКВД значительную часть материалов. В 1942 году ФБР провело скоротечное расследование одного из обвинений в его адрес, но после того, как он заявил, что «есть только одно правительство, которое я хочу свергнуть, – это правительство Гитлера», расследование прекратили.

НКВД, наверное, предпочло бы, чтобы отдельно от групп Сильвермастера и Перло работал Уайт, а не Хисс. Но после вызванного предательством Чэмберса потрясения Уайт не хотел иметь дела ни с кем, кроме Силвермастера.

Оператором Хисса во время войны был ведущий нелегал НКВД Ицхак Абдулович Ахмеров, родившийся в Баку в самом конце прошлого века. В Соединенных Штатах он жил под псевдонимами Билл Грейнке, Майкл Грин и Майкл Адамец. Когда в 1938 году в вашингтонском ресторане он встретил выпускника Кембриджа Майкла Стрейта, которого Блант пытался завербовать для НКВД, «он встал, улыбаясь теплой, дружеской улыбкой.. Протянул руку и пожал мою твердым дружеским пожатием… Это был полный человек с черными волосами и смуглой кожей, полные губы его всегда были готовы растянуться в улыбке. Он хорошо говорил по-английски, и манеры его были легки и отточены. Он, похоже, наслаждался своей жизнью в Америке».

Ахмеров вызвал легкое замешательство в Управлении С – подразделении ИНУ, занимавшемся нелегалами, женившись на Хелен Лоури, племяннице лидера Коммунистической партии США Эрла Броудера. Однако и ему, как Голосу, это нарушение правил НКВД сошло с рук.

Когда в ноябре 1943 года умер Голос, Ахмеров (под псевдонимом Билл) стал вместо него оператором Элизабет Бентли. Вскоре он уже требовал передать ему непосредственное руководство группой Силвермастера в Вашингтоне. «Каждый вечер после жестокого сражения с ним, – писала позже Бентли, – я ползла домой, чтобы скорее рухнуть в постель, порой даже не раздеваясь, так я бывала измотана.» Мисс Бентли была одновременно встревожена и восхищена, с какой легкостью Ахмеров завоевал доверие Силвермастера во время первой же встречи:

«Билл (Ахмеров) пребывал в самом веселом расположении духа и делал все, пытаясь очаровать Грега (Силвермастера). Он настоял, чтобы Силвермастер взял себе самые дорогие блюда, вина и закуски. Он превозносил его до небес за работу, говорил, что Силвермастер – опора Советского Союза. Я спокойно наблюдала за этим театром, думая о том, настоящем Билле, который прятался сейчас под маской дружелюбия… Если Билл будет продолжать встречаться с Грегом, дело вполне может закончится вербовкой его».

Еще в начале своей карьеры в КГБ О. Гордиевский, в то время сотрудник Управления С ПГУ, побывал как-то на Лубянке на лекции Ахмерова. Ахмеров, которому было уже под шестьдесят, совершенно седой, упомянул Хисса лишь вскользь. Свою лекцию он посвятил наиболее важному, с его точки зрения, советскому агенту в Америке в годы войны – Гарри Гопкинсу, ближайшему советнику президента Рузвельта. После лекции Гордиевский обсуждал историю Гопкинса с некоторыми своими коллегами по Управлению С и со специалистами по Америке из ПГУ. Все согласились, что Гопкинс был агентом чрезвычайно важным. Гордиевский же пришел в конце концов к выводу, что Гопкинс был скорее агентом неосознанным, а не сознательным. Такое объяснение связи Гопкинса с КГБ наиболее логично, если учесть его карьеру.

Гопкинс, насколько известно, ни с кем не обсуждал свои случайные встречи с Ахмеровым. Об этих контактах на Западе узнали только от Гордиевского. Гопкинс умел хранить секреты, это была одна из причин, почему Рузвельт сделал его своим доверенным лицом. Мать Гопкинса отзывалась о нем так: «Я совершенно не понимаю его. Он никогда не говорит того, что в действительности думает.» Сын Гопкинса, Роберт, говорил, что во время войны отец даже пленарные заседания конференций союзников обсуждал неохотно. Ахмеров заинтересовал Гопкинса, сказав, что привез ему личные и секретные послания от Сталина. Он захвалил и улестил Гопкинса так же успешно, как сделал это с Сильвермастером, и заставил его поверить, что ему уготована уникальная роль в этот критический период развития советско-американских отношений. Из-за своих наивных представлений об агентах НКВД (в которых, по его мнению, шпиона угадать не легче и не сложнее, чем в их американских коллегах) Гопкинс вполне мог и Ахмерова принять не за того, кем тот был на самом деле. Он, вполне вероятно, считал Ахмерова неофициальным посредником, которого Сталин выбрал, не доверяя (и это его недоверие Гопкинс разделял полностью) ортодоксальной дипломатии. Точно известно лишь, что Гопкинс проникся необычным восхищением и доверием к Сталину. Вдохновленный Ахмеровым, он наверняка был переполнен чувством затаенной гордости из-за того, что пользуется доверием двух крупнейших лидеров мира.