Текст книги "КГБ"

Автор книги: Эндрю Кристофер

Соавторы: Олег Гордиевский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 57 страниц)

«Он сказал, что ценит мою убежденность; вопрос лишь в том, как лучше меня использовать. Я не должен идти умирать на поле боя в какой-нибудь далекой стране или становиться военным корреспондентом газеты „Дейли Уоркер“. Меня ожидают более серьезные битвы, но я должен быть терпелив. И в течение последующих двух лет он не поручал мне практически ничего. Мою убежденность он проверял временем. Я приходил на наши встречи с пустыми руками и в ответ получал спокойную поддержку.»

Дейч прибыл в Англию с инструкциями вступить в контакт с Берджессом, а также Филби. Берджесс, который уже тогда испытывал воодушевление от тайной войны «пятерок» против фашизма, был рекомендован к вербовке как Филби, так и Генри. Будь на месте Дейча более догматичный и менее одаренный воображением инспектор НКВД, он вполне мог решить, что неистовый Берджесс был бы в большей степени помехой, чем находкой. Дейч, однако, разделял презрительное отношение Берджесса к буржуазной сексуальной морали. Его убеждение в том, что политические и сексуальные репрессии всегда идут нога в ногу, уходящее корнями в его участие в движении «секс-клуб», не могло не привлекать его ко всем членам «великолепной пятерки», но больше всего, видимо, к Берджессу.

Несмотря на более поздние приукрашивания Берджесса, детство его было, видимо, как привилегированным, так и вполне обычным. Сын моряка-офицера, женившегося на богатой невесте, Гай после года в Итонском колледже был отправлен в Дартмут в Королевский военно-морской колледж, где он блистал и на занятиях в классе, и на спортивной площадке. Плохое зрение, однако, не позволило ему сделать карьеру в качестве морского офицера, и в возрасте 16 лет он снова оказался в Итоне. На последнем году обучения он стал победителем конкурсов по истории Розбери и Глэдстоуна, а также сдал вступительные экзамены в Тринити-колледж в Кембридже с правом на стипендию, где собирался изучать историю. Тем не менее, несмотря на свою поразительную общительность, ему не удалось войти в число избранных в «Поп», привилегированное итонское общество, видимо, по причине откровенной гомосексуальности. Оказавшись в октябре 1930 года в Кембридже, Берджесс и вовсе отбросил всякие понятия об осторожности. В то время, когда связи между гомосексуалистами, даже между взрослыми людьми, наедине и по взаимному согласию, были все еще запрещены, Берджесс в открытую хвастался своими «грязными» контактами с молодыми рабочими-гомосексуалистами.

Берджесс не ограничивал свои связи «голубой» коммуной Кембриджа. Его яркая речь, приятная внешность, прирожденное чувство общительности и самоуверенность сделали его одним из тех среди студентов его поколения, кто пользовался наибольшим успехом. Он был своим и в привилегированном «Пит Клубе», и в пользовавшемся весьма невысокой репутацией «Футлайтс», студенческом сатирическом обществе. Интеллектуальные дарования Берджесса были также весьма значительными, хотя проявлялись они больше всего в его несомненном таланте делать моментальные обобщения и приводить яркие примеры, нежели чем способности проводить серьезный текстуальный анализ. Несмотря на свою достаточно бурную общественную жизнь и неизменную бутылку немецкого вина «Молоко любимой женщины» урожая 1921 года, которую он выпивал за ленчем, Берджесс без видимых практических усилий сдал в июне 1932 года на отлично первую часть экзаменов по истории. Через пять месяцев его избирают в «Апостолы», тайный дискуссионный клуб интеллектуалов, членами которого были как преподаватели, так и студенты, которые гордились (правда, не совсем заслуженно) тем, что им удалось собрать в клубе самых способных студентов Кембриджа.

Когда Горонви Риз, тогда еще молодой почетный член Ол Соулз-колледжа, впервые встретил летом 1932 года в Оксфорде Берджесса, тот «пользовался репутацией самого способного студента своего времени»:

«Вне всяких сомнений, что свою репутацию он оправдывал. Тогда он был стипендиатом Тринити-колледжа, и считалось, что впереди его ждет блестящее будущее ученого. В тот вечер он много говорил о живописи, и его мысли мне казались одновременно оригинальными и прочувствованными. Он показал необычайно широкое знание предмета для человека его возраста. Когда он говорил, он был просто неотразим, тем более что, будучи по-мальчишески живым и хорошо сложенным атлетически, он был красив чисто по-английски. И что казалось полной нелепицей, так это то, что почти все его высказывания не „оставляли никаких сомнений в том, что он гомосексуалист и коммунист… Мне казалось, что все, что он говорил, было чем-то глубоко оригинальным, чем-то таким, что было по сути чисто его.“

К 1932 году Берджесс, как обнаружил Риз при первой же их встрече, был уже марксистом. Самое позднее – в 1933 году, он вступил в ряды Коммунистической партии, возможно, будучи сагитированным Морисом Доббом. Одной из его наиболее любимых исторических тем для диспута, в которой он выказывал большее предчувствие, чем большинство его преподавателей, был неизбежный закат Британской империи. В «Меджлисе», обществе индийских националистов в Кембридже, Берджесс спорил о том, что революция в империи неизбежно откроет Британии дорогу к социализму. Но жизнь в имперских сумерках, казалось, только усиливала его чувство потребности в тех удовольствиях, которые мог предложить британский капитализм. С другой стороны, Берджесс все больше проникался мыслью Маркса о том, что, тогда как предыдущие философы пытались усовершенствовать мир, «вопрос состоит, однако, в том, чтобы его переделать». На последнем курсе Берджесс начинает проявлять активность. Он помог организовать увенчавшуюся успехом забастовку официантов Тринити-колледжа против такой системы организации труда, при которой большинство из них оказывалось не у дел во время студенческих каникул. Насладиться в полной мере декадентскими удовольствиями капиталистической системы, разрушению которой он посвятил свою жизнь, было характерной чертой юношеской способности Берджесса: и пешку съесть, и в дамки пролезть.

Все более захваченному партийной работой, а также активной общественной жизнью, Берджессу не удалось сдать вторую часть экзаменов по истории так же легко, как первую. Летом 1933 года он заболел (возможно, каким-то психосоматическим заболеванием) во время выпускных экзаменов, в результате ему была присвоена по справке о болезни лишь простая степень, которую получают те, кто считается заслуживающим присвоения более высокой степени, но не имеет возможности сдать экзамен. Тем не менее по-прежнему считалось, что впереди Берджесса ждет блестящее академическое будущее, и он приступил к работе над докторской диссертацией на тему «Английская буржуазная революция XVII века» в надежде получить звание стипендиата, занимающегося исследовательской работой в Тринити.

Одним из наиболее значительных дарований Берджесса, даже во времена его студенчества, была способность очаровывать не только преподавателей, но и студентов. Горонви Риз, хотя и не был гомосексуалистом и отверг попытки Берджесса соблазнить его при первой же их встрече, тем не менее тут же стал его большим другом. С этого момента именно Берджесс стал доминировать в отношениях между ними. Еще более активно Берджесс пытался достучаться до сердец некоторых гомосексуалистов среди преподавателей. Признанный Оксфордский классицист, Морис Баура, в то время декан Уодхем-колледжа, с которым одно время жил Берджесс, был в него просто страстно влюблен. Риз заметил в Берджессе «какое-то осознанное или неосознанное желание доминировать… Иногда он видел себя в роли некоего Фигаро, правда еще более изобретательного в оказании услуг другим с целью манипулирования ими в своих собственных интересах». В среде тех, кого Баура называл «гоминтерном», – скрытных, часто испытывавших разочарование, а иногда и чувство вины за свою противозаконную сексуальную жизнь, – власть Берджесса над другими, по крайней мере частично, имела своим основанием секс:

«В отношениях с любовниками он был груб и даже жесток, однако в его сексуальном поведении было также что-то благородное… Рано или поздно он переспал с большинством своих друзей, равно как и со всеми теми, у кого было на то желание и они не были однозначно отвратительны. Занимаясь любовью с ними, он приносил им освобождение от многих комплексов, основанных на пережитых разочарованиях и подавлении в себе желаний… Подобные отношения были непродолжительными, однако у Гая была способность сохранять привязанность тех, с кем он переспал, и, кроме того, каким-то странным образом постоянно доминировать в отношениях с ними. Этому способствовало и то, что и после того, как близким отношениям между ним и его друзьями приходил конец, он продолжал оказывать им содействие в их сексуальной жизни, чаще всего полной проблем и неудовлетворенности; выслушивал то, что их волнует в эмоциональном плане, и, если была в этом необходимость, находил подходящих партнеров. Для этих людей он был одновременно и исповедником, и сводником…»

Членом «гоминтерна», на которого Берджесс имел самое продолжительное влияние, был Энтони Блант, от которого он перенял некоторые из его взглядов на искусство, произведшие такое сильное впечатление на Горонви Риза при первой их встрече. Энтони Блант, самый старший из членов кембриджской «великолепной пятерки», был сыном преподобного Артура Бона Стенли Бланта, священник? англиканской церкви с большими связями в высшем свете, который умер, когда Энтони был на третьем году обучения в Кембридже. Королева Мария, супруга короля Георга V, писала вдове священника Хильде: «Какая потеря! Почему тот, кто делал так много добра на земле, должен был уйти, в то время как никчемным, злым людям позволяется и дальше жить на ней?» Энтони редко видел своего безгрешного отца, однако был крепко привязан к матери, о которой его брат Уилфрид говорил, что она была «женщиной безграничной доброты и почти пуританской простоты, не способной солгать даже в мелочи». Когда Бланту исполнилось четыре года, отец получил назначение служить капелланом британского посольства в Париже. Последующие десять лет, которые семья провела почти что безвылазно во Франции, привили Бланту то, что он определил как «очень сильные симпатии к Франции, которые стали с тех пор определяющими в моем отношении ко многому в жизни. С раннего возраста я воспитывался, почти что не сознавая этого, в почтительном отношении к произведениям искусства.» В школе в Мальборо, где Блант учился с 14 лет, он имел, по словам поэта Луиса Макниса, его близкого друга и сверстника, репутацию человека «не по годам глубоких знаний об искусстве и принятого тогда презрительного отношения к консервативной власти.» Сам же Блант последующему поколению марлборианцев говорил следующее:

«Мы из кожи вон лезли, чтобы проявить свою столь раздражающую других дерзость. В часовню мы входили, гордо развевая своими шелковыми носовыми платками. Свой платок я носил, закрепив за ремешок наручных часов, и никто не мог этому воспрепятствовать, потому что не было правил, запрещавших подобное. По субботам мы ходили на спортивную площадку, где другие ребята вечерами играли в мяч, и приводили их в ярость тем, что тут же, на их поле, начинали перебрасывать друг другу свой ярко раскрашенный мяч.»

В Мальборо презрение Бланта к буржуазным условностям находило свое выражение более на эстетическом, нежели политическом уровне. По словам Макниса, «он каждому, кто его слушал, говорил, что он… не считает политику достойной темой для разговора.» Несмотря на то, что Блант пытался ухаживать за другими мальчиками, он вряд ли вел активный образ жизни в школе как гомосексуалист, тем более что некоторые из его самых близких школьных друзей не были «голубыми».

История искусств, то, что могло бы более всего заинтересовать Бланта в Кембридже, как предмет был введен только лишь в начале 1960-х, и к 1926 году, когда он поступил в Кембридж, ни в одном другом университете истории исскуств не преподавали. Что же до института Куртодда, директором которого Блант стал впоследствии, то он был основан только в 1931 году. Блант поступил в Тринити-колледж со стипендией по математике – значительный успех для человека, основные дарования которого проявились в эстетике и литературе. Математика тем не менее его не устраивала. Сдав на «хорошо» первую часть экзаменов для получения степени по математике в июне 1927 года, то есть в конце первого года обучения в колледже, он решил переключиться на изучение иностранных языков, что было уже ближе к его увлечению европейским континентальным искусством и культурой. В 1928 году Блант на «отлично» сдал первую часть экзаменов для получения степени по иностранным языкам, получив высшие оценки по французскому (на котором он прекрасно говорил с детства) и достаточно высокие по немецкому. В дальнейшем он получил возможность полностью сконцентрировать свои силы на изучении французского. Блант окончил колледж в 1930 году, на «отлично» сдав вторую часть экзаменов академического курса по иностранным языкам. В мае 1928 года его избирают в «Апостолы». Не исключено, что не кто иной, как его коллега по научному обществу, королевский математик Алистер Уотсон (впоследствии ставший старшим научным офицером Адмиралтейства и также агентом КГБ, хотя и не такого класса, как представители «великолепной пятерки»), впервые заинтересовал и заставил Бланта всерьез заняться изучением марксистской теории. Однако до того, как интеллектуальные коммунистические воззрения последнего начнут находить свое воплощение в политической активности, пройдет еще несколько лет. То впечатление, которое сформировалось о студенте Бланте у Стивена Рансимена, молодого преподавателя истории в Тринити-колледже, разделяли многие из тех, кто с ним общался. «Он всегда выглядел чересчур довольным собой. Но общаться с ним было приятно.» В течение своих четырех студенческих лет Блант также проявлял активность, правда, не явную, и как гомосексуалист.

Самую значительную роль в вовлечении Бланта в работу на КГБ сыграл Гай Берджесс, ставший студентом Тринити как раз в то время, когда Блант занялся исследовательской работой там же в октябре 1930 года. Не кто иной, как Блант ввел через два года Берджесса в общество «Апостолов». К тому времени Блант был уже избран в научный совет Тринити-колледжа за свои успешные исследования на тему «История теорий живописи и Пуссен.» Новоиспеченного члена научного совета и новоиспеченного «апостола» часто видели вместе. Оба были достаточно известными фигурами, чтобы их не мог не знать неуправляемый Валентин Лоуфорд, студент колледжа Корпус Кристи, который «… из окна, выходящего на корпуса Тринити-колледжа, бросил банан в тех, кто входил после обеда через Большие ворота, абсолютно не задумываясь, в кого из тех трех живых целей попадет: широкоплечего, выглядевшего как гребец оксфордской команды, невысокого, который был мне известен как Гай Берджесс, или длинного и худого Энтони Бланта.»

Частично их связывали сексуальные отношения. Бланта физически страстно влекло к более молодому партнеру. Берджесс, гораздо менее разборчивый в своих связях, возможно, избавил Бланта от того, что его еще как-то сдерживало психологически, и ввел в пролетарский круг гомосексуалистов и тех удовольствий, которые дают «грязные» контакты с ними. Однако, и Бауру, и других членов «гоминтерна», Бланта сильно привлекали интеллектуальные способности, прекрасная речь и широкий кругозор Берджесса. Во время их первой встречи Горонви Риз был просто потрясен способностью Берджесса логически связать в одну цепочку свое увлечение искусством с марксистской интерпретацией истории, а последнюю, в свою очередь, с забастовкой водителей автобусов, которую он помогал организовывать в Кембридже. В 1972 году, за семь лет до того, как было разоблачено его собственное предательство, Блант выступил с публичным протестом против тех, кто пытался умалить замечательные дарования Берджесса, проявленные последним в те годы, которые он провел в Кембридже:

«Мне думается, важно напомнить, что он был не только одним из наиболее интеллектуально развитых людей, с которыми мне когда-либо доводилось общаться, но и удивительно обаятельным и живым человеком; и те, кто сейчас пишет, что их физически воротило от его присутствия, мягко говоря, врут. То, что, может быть, было правдой о нем в его более поздние годы, которые он провел в этой стране, они переносят на его молодость. Его интеллектуальное влияние было просто потрясающим. Он обладал гораздо более широким кругом интересов, нежели (Джон) Корнфорд или (Джеймс) Клагман (два наиболее известных партийных активиста среди студентов Кембриджа). Его интересовало все, и, хотя он был весьма упрям и несговорчив, не было такой темы для разговора, в которой он не высказал бы достаточно интересные и заслуживающие внимания взгляды.»

Берджесс использовал все свое влияние, которое он имел на Бланта, чтобы убедить последнего в том, что его долг – воплотить свои теоретические марксистские взгляды в практической деятельности на благо Коминтерна – в конечном счете КГБ – в международной борьбе с фашизмом. Суть аргументов Берджесса, возможно, точнее всего отражена в сжатом виде в одном из его наиболее любимых отрывков из мемуаров Клода Кокберна: «Наступает момент, когда твои поступки должны каким-то образом соотноситься с твоими словами. Это то, что называется „моментом истины“.

Этот момент наступил в начале академического 1933 года, когда Берджесс, воодушевленный желанием Генри проявить солидарность с антинацистскими «фюнфергруппами», принялся за создание кембриджской «пятерки». Сам Блант в статье, опубликованной им в 1973 году, сделал завуалированную ссылку на этот поворотный в его карьере момент:

«Осенью 1933 года Кембридж совершенно неожиданно оказался зараженным марксизмом. Я прекрасно помню, когда это произошло, потому что я был свободен от лекций в осеннем семестре и находился в отпуске, а когда вернулся в январе (1934 года), обнаружил, что почти что все мои более молодые друзья стали марксистами и вступили в партию. Кембридж буквально за ночь стал другим.»

Блант не мог тогда открыто сказать о том, как повлияла на него эта «трансформация» Кембриджа. Берджесс заявил о том, что «момент истины» наступил и что Блант теперь должен был посвятить свои силы тайной борьбе Коминтерна претив фашизма. В конце осеннего триместра 1933 года Берджесс навестил Бланта в Риме, где тот проводил часть своего отпуска, остановившись у Эллиса Уотерхауза, в то время библиотекаря английской школы в Риме. Уотерхауз не был посвящен в дела Берджесса и Бланта. Тем не менее он отмечал, что до приезда Берджесса они «никогда не говорили на политические темы. Тем не менее это было единственным, о чем хотел говорить Гай. В политике он разбирался превосходно, и Энтони старался от него не отставать. „Возможно, именно в Риме, столице фашистской Италии, Берджесс и завербовал Бланта в свою тайную «пятерку“, целью которой было содействие Коминтерну в его тайной войне против международного фашизма.

Помимо Бланта, другим значительным приобретением для «пятерки» Берджесса в ее начальный период действия стал Дональд Маклин, студент Тринити Холл-колледжа, с которым восемнадцать лет спустя ему пришлось бежать в Москву. Отец Маклина, сэр Дональд Маклин, был пресвитерианским адвокатом и либеральным политиком, шотландцем по происхождению, родившимся в Англии. Ко времени своей внезапной смерти в 1932 году он был президентом Совета по образованию в национальном правительстве Рамсея Макдональда. Высокие моральные принципы, что для сэра Дональда было главным в жизни, привели его к мысли направить сына в школу Грешема в Холте, что в Норфолке, чей директор Дж. И. Экклз каждому вновь прибывшему мальчику внушал значимость «правды, откровенности и чести, чистоты помыслов, слов и дел, ценности и значимости упорного и честного труда». Чтобы сохранить непорочность и ограничить сексуальное экспериментирование подростков в дневное время, карманы брюк каждого мальчика зашивались. Один из самых известных учеников школы Грешема эры правления Экклза, поэт У.Х. Оден писал в 1934 году: «Самая веская причина того, что я выступаю против фашизма, это те фашистские порядки, которые царили у нас в школе».

Реакция Маклина на эти порядки была менее выразительной. Нет убедительных оснований утверждать, что он ненавидел (или не очень сильно любил) своего отца или ту публичную школу, в которой пришлось учиться. Он выступал за школу Грешема на турнирах но регби, победил на конкурсе, который давал право поступления в кембриджский Тринити Холл-колледж, что было чуть менее престижно, чем заполучить стипендию для учебы в нем, и вышел из стен школы с абсолютно незапятнанной моральной репутацией. Однако в отличие от Филби и Берджесса он впервые серьезно познакомился с коммунистическими идеями еще в школе. Норман Джон («Джеймс») Клагман, его школьный друг, который впоследствии стал членом политического комитета Коммунистической партии Великобритании и партийным историком, утверждал, что он стал коммунистом в школе Грешема с целью досадить ее руководству. Маклин еще в школе начал вести двойной образ жизни, скрыв от отца одновременно то, что он потерял веру в Бога, и то, что его политические взгляды становились все левее и левее. Если он и не был коммунистом к 1931 году, то есть к тому времени, когда стал студентом Тринити Холла, то уж наверняка стал оным на первом курсе. С Берджессом, возможно, его познакомил его друг «Клюггерс», специалист по иностранным языкам из соседнего Тринити-колледжа. А «хищник» Берджесс, не исключено, стал, первым любовником бисексуального Маклина. Принеся освобождение Маклину от его сексуальных проблем, Берджесс стремительно продвигался вперед к своим другим завоеваниям. Позже он смеялся над тем, что «большое, рыхлое, белое, китообразное тело Маклина» могло вызывать в нем какие-то чувства. На самом деле Маклин был высок, смугл, атлетически сложен и достаточно красив для того, чтобы быть привлекательным, как и Берджесс, для обоих полов.

Берджесс также избавил Маклина и от некоторых его политических комплексов. Возможно, именно в течение того осеннего триместра 1933 года, незадолго до поездки в Рим для встречи с Блантом, Берджессу и удалось завербовать его в свою тайную группу, которой предстояло присоединиться к тайной войне Коминтерна против международного фашизма. В ноябре 1933 года Маклин дал интервью основному студенческому журналу Кембриджа «Гранта», в котором были весьма любопытные намеки на его двойной образ жизни, как в сексуальном, так и политическом плане. Маклин начал интервью с того, что заявил, что личность его тройственна. После чего по очереди выступил в каждой из этих трех ролей. Сначала в роли показного эстетствующего гомосексуалиста по имени Сесилы «Как раз влезал в свои вельветовые штаны, когда ты позвонил… Ты обязательно должен быть у меня на нашей следующей вечеринке. Будет море чудесных цветов, и все будут одеты, как в сказке…» . Затем в роли здоровяка Джека, мужика спортивного вида: «Как раз приступил к бифштексу в „Поросенке и свистке“, когда услышал твой вопль. Собралась отличная компашка, и вдобавок здесь чертовски красивые официанточки (подмигивает)». И, наконец, самое сокровенное в Маклине, ужасно серьезный студент, увлекающийся марксизмом, по имени Фред: «Чрезвычайно занят сейчас. Пытаюсь выяснить, был ли Мидлтон Мюррей (!) материалистом или всего лишь диалектиком… Дело вот в чем. Каждый должен работать. Именно поэтому я здесь.»

«Пятерка» Берджесса, как и некоторые немецкие «фюнфергруппен», которые стали для нее прообразом, не имела постоянного членского состава, и не всегда получалось так, что в ее составе было именно пять человек. Одними из первых ее членов были, возможно, Алистер Уотсон и Джеймс Клагман. Однако ни того и ни другого КГБ не приравнивало к классу таких, как Филби, Берджесс, Блант, Маклин и тот «Пятый», который был завербован в 1935 году.

Весной 1934 года Берджесс поменял тему своих исследований, и место «Буржуазной революции XVII века» заняло «Восстание сипаев». Но и на эту работу у Берджесса не хватило творческого запала вследствие того, что его все больше и больше поглощала тайная война против фашизма. В мае, вскоре после того, как Филби вернулся в Лондон и приехал в Кембридж, Берджесс из первых рук получил информацию о том, какие приключения пришлось пережить Филби при его контактах с подпольем Коминтерна в Вене. По словам Горонви Риза восхищение Берджесса Филби было «настолько велико, что трудно было понять, на каких объективных данных оно было основано». Возможно, также в мае, в одном из кафе Ист-энда состоялась первая встреча Берджесса с Арнольдом Дейчем, которого, как и Филби, он знал просто как «Отто». Берджесс написал Филби письмо, в котором проинформировал о своих успехах по вербовке. Филби, по его словам, «ответил и поздравил его». Летом 1934 года, с одобрения Дейча Берджесс посетил Германию и Россию в сопровождении оксфордского коммуниста Дерека Блейки (впоследствии погибшего во время Второй мировой войны). Поездка в Германию проходила в драматическое время. Не успели они обсудить с одним молодым немецким коммунистом возможные способы бегства в Россию, как услышали отзвуки ружейной стрельбы. Это было 30 июня 1934 года – «ночь длинных ножей», в течение которой Гитлер сводил счеты со своими соперниками по нацистской партии.

По словам одного из своих доверенных ЛПК, Берджесс за время своего визита в Москву встретился с Пятницким, заведовавшим Отделом международных связей Коминтерна, и Бухариным, бывшим председателем Коминтерна. Эта поездка еще больше убедила его в том, что он работает на Коминтерн, который вел тайную войну против международного фашизма. Но по возвращении Дейч убедил его в том, что для того чтобы вести тайную войну, ему, как Филби, необходимо уйти в подполье и порвать все видимые связи с Коммунистической партией. Берджесс справился с этим, но, на взгляд его друзей, несколько эксцентрично: он поставил Сталина в один рад с фашистскими диктаторами; определив фашизм как «предвестник будущего». Даже на тайных собраниях «Апостолов» он скрывал свои политические убеждения:

«Какую бы идею ни обсуждали, у него всегда были наготове удачная цитата, забавный анекдот, неприличное сравнение или уничижающе находчивый ответ. Если в обществе обсуждался политический вопрос, он предпочитал говорить такими метафорами, смысл которых был мало понятен. Если его прямо призывали высказать свои убеждения, он выкатывал свои яркие голубые глаза и, посмотрев на бросившего вызов своим обезоруживающе улыбающимся взглядом, начинал говорить о чем-то совершенно другом.»

Добившись от Берджесса согласия использовать по крайней мере некоторые принципы работы агента НКВД, Дейч также убедил его отказаться от рада идей, входивших в его первоначальный план создания ячейки Коминтерна, задуманной как имитация немецких «фюнфергруппен». С каждым завербованным в Кембридже вели индивидуальную работу сначала Дейч, а затем Малый. Тем не менее Берджесс выказывал полное пренебрежение ортодоксальными принципами этого ремесла, по-прежнему рассматривая агентурную работу как что-то вроде общественной нагрузки, выполняемой совместно с друзьями. Как признался позднее Филби, «именно Берджесс настаивал на поддержании связи между нами всеми». Именно эта настойчивость почти что привела в 1951 году к провалу Филби.

По подсказке Дейча Дональд Маклин оборвал, в то же время что и Берджесс, все свои связи с Коммунистической партией. После сдачи с отличием выпускных экзаменов академического курса иностранных языков в июне 1934 года, желанием Маклина было или поехать в Советский Союз преподавать английский, или остаться в Кембридже и приступить к работе над докторской диссертацией по философии. Темой своей диссертации он видел «марксистский анализ деятельности Джина Келвина и подъем буржуазии». Вместо этого летом он сказал матери, что собирается попробовать поступить на службу в Министерство иностранных дел. Леди Маклин была рада этому, но поинтересовалась у сына, не помешают ли его намерению его коммунистические убеждения. «Ты, должно быть, сочтешь, что верчусь, как флюгер, – ответил тот, – но дело в том, что я недавно отошел от всех этих дел. „ Почти весь следующий год он провел с репетитором, жившим недалеко от Британского музея, готовясь к экзаменам для поступления на службу в министерство, которые должны были состояться в августе 1935 года. Сдал он их блестяще. Позднее Маклин рассказывал, как во время последнего собеседования его спросили о его «коммунистических взглядах“, проявившихся в Кембридже:

«Передо мной тут же встал вопрос: солгать или нагло выкрутиться? Я решил нагло выкрутиться. „Да, – сказал я, – у меня были такие взгляды, и я еще не до конца от них избавился“. Думаю, им понравилась моя честность, потому что они закивали, потом посмотрели друг на друга и улыбнулись. Затем председатель сказал: „Спасибо, на этом все, господин Маклин“.

Когда в октябре 1935 года Маклин впервые переступил порог Министерства иностранных дел в качестве нового члена Ее Величества дипломатической службы, он стал первым из «великолепной пятерки», кому удалось прорваться в коридоры власти.

У Берджесса ушло больше времени на то, чтобы получить доступ к государственным тайнам. К концу 1934 года его исследовательская работа застопорилась, и он решил уйти из Тринити-колледжа. Первой работой, которую ему удалось получить после Кембриджа, была работа в качестве финансового советника матери его друга по Тринити и соратника по обществу «Апостолов», Виктора Ротшильда, позднее лорда Ротшильда. Задачей, рассчитанной на более длительный период, было проникновение в коридоры власти, по возможности, в Секретную разведывательную службу, о чем часто шел разговор на регулярных встречах Берджесса с Дейчем в кафешках Ист-энда. С этой целью Берджесс приступил к эксплуатации, «циничной и сознательной… своего старого круга мальчиков», пустив в ход при этом все свое огромное обаяние, однако, как он позже признался, «никогда не боялся и рук замарать». Похоже, он предпринял попытку, правда, неудачную, получить место в Исследовательском управлении Консервативной партии, возглавлявшемся сэром Джозефом Бол л ом, бывшим главой Отдела по расследованиям МИ5 и ближайшим советником будущего премьер-министра Невилла Чемберлена.

Тем не менее к концу 1935 года Берджесс становится личным помощником молодого члена парламента от Консервативной партии, гомосексуалиста, капитана «Джека» Макнамары, которого, как считал Риз, «учитывая его крайне правые политические взгляды… вполне можно было бы назвать фашистом». «О своем работодателе Гай говорил добродушно-презрительно; он опять был в своей роли Фигаро – слуги, который на самом деле был хозяином…» . Фигаро и его работодатель совершили несколько поездок в нацистскую Германию с целью сбора информации, которые, по словам Берджесса, в большей степени состояли из отчаянных проделок с сочувствующими гомосексуалистами из Гитлерюгенда. Берджесс наладил великолепные контакты с представителями континентального «гоминтерна». Главным среди них был Эдуард Пфейфер, начальник канцелярии Эдуарда Даладье, министра обороны Франции с января 1936 по май 1940 года и премьер-министра с апреля 1938 по март 1940-го. Друзьям Берджесс рассказывал мрачные истории о том, как «он, Пфайфер и еще два члена кабинета министров Франции… провели вместе вечер в одном из мужских борделей Парижа. Распевая песни и весело смеясь, они танцевали вокруг стола, к которому был привязан обнаженный мальчик, которого они стегали кожаными хлыстами».