Текст книги "Удар шпаги"
Автор книги: Эндрю Бальфур
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 25 страниц)
21. Об асфальтовом озере и о человеке с пикой
Очень скоро, несмотря на тень от деревьев, в лесу стало нестерпимо жарко и душно; местами мне приходилось расчищать дорогу своим кинжалом, к счастью, оказавшимся довольно острым, и ближе к полудню я был уже настолько измучен, что пожалел о своем решении идти напрямик, а не придерживаться берега, хоть путь в том варианте казался мне более долгим и не обеспечивал надежного укрытия. Достигнув места, где деревья росли пореже, а жесткая трава сплошным ковром покрывала поляну, я опустился на землю, предварительно Убедившись в отсутствии змей, и затянул пояс еще на одну дырочку, чтобы приглушить чувство голода. В лесу все было спокойно, царила мертвая тишина, так как в здешних краях люди, животные и насекомые вынуждены прятаться в тени и отдыхать, спасаясь от нестерпимого зноя, когда обжигающие солнечные лучи отвесно падают на лес и море, горы и долины Спустя час немного посвежело, и я, поднявшись, снова отправился в свой нелегкий путь; но, несмотря на то что лес теперь значительно поредел и не был больше таким труднопроходимым, я внезапно остановился и настороженно прислушался. Панический страх охватил меня, и я бросился бежать напролом, не разбирая дороги, спотыкаясь и падая, царапая себе лицо и руки об острые ветки и колючки кустарника, задыхаясь и обливаясь потом, но не замечая ничего этого, потому что далеко позади себя я. услышал глухой и прерывистый лай собаки и вспомнил слова сэра Джаспера об испанских приятелях Неда Солткомба.
Я на чем свет стоит проклинал себя за беспечность, которую допустил, позволив себе спать и отдыхать в холодке, поскольку теперь у меня не оставалось сомнений в том, что по моему следу пустили собак, как это делают в Санто-Доминго, когда устраивают травлю индейцев, и я понял, какую лютую ненависть должен был испытывать ко мне Нед Солткомб, если решил затравить меня собаками в таком месте. И вновь долгий собачий вой донесся до моего слуха, столь же отдаленный, казалось, как и прежде, и я снова пустился бежать, измученный, в разорванной одежде, с исцарапанными руками, в тщетной надежде натолкнуться на какой-нибудь ручей или речку, где бы я мог сбить своих преследователей со следа, ломая себе голову над вопросом, далеко ли еще до асфальтового озера.
Когда вторая собака подала голос, я понял, что они меня настигают, но, как я ни старался, как ни напрягал силы, время от времени мне приходилось останавливаться, чтобы перевести дыхание и немного прийти в себя. Положение мое было отчаянным, ибо даже если бы мне удалось достичь якорной стоянки у озера, то шансы встретить там какое-нибудь судно были минимальными, а если бы оно там и находилось, то могло оказаться испанским, что, в общем-то, лишь усугубило бы дело.
Подумав обо всем этом и чувствуя резкую боль в левой стороне груди, я совсем уже было решил остановиться и принять смерть в честном бою, но потом вспомнил о том, что сэр Джаспер надеется на меня, и, крепко стиснув зубы, сжав кулаки и задыхаясь, снова опрометью бросился напролом через кусты, разгоняя всякую мелкую живность, в ужасе разбегавшуюся от меня в разные стороны, и спугивая стаи крикливых птиц с ярким цветным оперением. То и дело я спотыкался о корни и ползучие стебли лиан, падал, больше всего на свете мечтая остаться лежать и немного отдохнуть, но хриплый лай одной из собак – насколько я сумел определить по голосам, их было двое, – снова заставлял меня подниматься и, едва держась на ногах, продолжать эту бешеную гонку. Несмотря на все мои усилия, однако, продвигался вперед я чересчур медленно, и встреча моя с собакой являлась, в сущности, вопросом времени. Очень скоро я понял, что было бы разумнее остановиться, передохнуть и сберечь силы перед неизбежной схваткой; увидев у себя над головой толстую ветку большого дерева, пересекавшую мне дорогу, я подпрыгнул, ухватился за нее, подтянулся и, добравшись по ветке до ствола, уселся на развилке, надеясь таким образом сбить собаку со следа.
Минут десять царило полное молчание, затем совсем близко от меня собака опять подала голос, на сей раз в виде короткого отрывистого лая, закончившегося нетерпеливым повизгиванием, поскольку умное животное понимало, что приближается к своей жертве. Наконец и сама собака появилась в поле моего зрения – здоровенный неуклюжий пес с рыжей мордой и отвислой массивной нижней челюстью, покрытой беловато-желтыми хлопьями пены. Он быстро приближался ровной трусцой, ловко лавируя между деревьями, время от времени поднимая нос от земли и принюхиваясь, с завидной ловкостью перепрыгивая через препятствия, и мне уже видны были его глубоко посаженные, налитые кровью глаза и огромные желтые клыки. Его серовато-коричневая шерсть была местами вытерта и свисала с боков неопрятными клочьями, и выглядел он старым и усталым, но я знал, как опрометчиво доверять внешнему виду собаки, пока не воткнешь ей нож между ребер. Я боялся дышать, наблюдая за приближающимся псом, а тот, казалось, полагался исключительно на свой нюх, не останавливаясь ни на миг и уверенно направляясь в сторону дерева, на котором я сидел. Вскоре до меня уже стало доноситься хриплое дыхание собаки, и я, выглянув из-за скрывавших меня листьев лиан, увидел, что она достигла того места, где я взобрался на ветку дерева. На мгновение пес поднял морду и издал продолжительный вой разочарования; затем он опустил нос к земле и принялся бегать кругами, постепенно увеличивая радиус своих поисков, как хорошо натасканная охотничья собака, ищущая след; хвост его мотался из стороны в сторону, а в горле слышалось глухое рычание. Я покрепче перехватил рукоятку ножа и, дождавшись, когда пес окажется прямо подо мной, стремительно прыгнул на него с ветки. Оседлав зверя, я одной рукой ухватился за его жесткий косматый загривок, чтобы удержать равновесие, а другой изо всех сил ударил его ножом в бок – раз, другой и третий. Пес громко завизжал от боли и рухнул на землю бездыханным; кровь тонкой струйкой потекла из его раскрытой пасти, и я понял, что он никогда больше не станет преследовать ни индейцев, ни шотландцев.
Выдернув нож из раны, я оставил пса лежать там, где его застигла смерть, а сам снова бросился бежать, поскольку неподалеку слышался лай второй собаки и, что еще хуже, голос человека, науськивавшего ее, и хотя я чувствовал, что смог бы поодиночке справиться и с тем и с другим, но с обоими сразу это было немыслимо.
Теперь бежать было значительно легче, поскольку я немного отдохнул и дыхание пришло в норму; однако, невзирая на мои успехи в спринте, короткий отрывистый лай собаки с нетерпеливым повизгиванием вскоре подсказал мне, что она неуклонно приближается. В отчаянии я уже почти решил остановиться, но тут заметил, что деревья передо мной значительно поредели, и я, с трудом пробившись сквозь густую и широкую полосу кустарника с толстыми листьями, внезапно очутился перед удивительным феноменом, носившим название асфальтового озера.
Представьте себе обширное черное пространство в полторы мили длиной и около двух третей мили в ширину, окруженное зеленой стеной тропического леса, с разбросанными то тут, то там крохотными островками деревьев и кустарников. В длинной и жесткой траве у моих ног виднелись многочисленные красновато-желтые цветы, напоминавшие лилию, а на противоположной стороне этого странного озера росли великолепные пальмы с широкими перистыми листьями на верхушках, горделиво возвышаясь над кронами могучих лесных великанов и густым подлеском.
Впрочем, у меня не было времени как следует разглядеть столь удивительную картину, ибо позади уже слышались короткое прерывистое дыхание приближающейся собаки и треск ломающихся сухих веток под сапогами моего преследователя. Мой единственный шанс на спасение заключался в попытке пересечь озеро, поверхность которого выглядела твердой и прочной; я был уверен, что пес не решится последовать за мной, поскольку оттуда на меня пахнуло горячим и едким запахом растопленной смолы, а я знал, что временами животные бывают умнее людей и не любят соваться в сомнительные места. Мне поздно уже было обегать озеро стороной, а поворачивать назад означало для меня быструю и неизбежную смерть, так что со страхом в душе и собачьим лаем, преследовавшим меня по пятам, я очертя голову пустился бежать через эту черную безжизненную пустошь.
Подсохшая асфальтовая корка мягко пружинила под ногами, но вполне выдерживала тяжесть моего тела, хотя жар от нее я ощущал даже сквозь толстые подошвы сапог, когда большими прыжками бежал по ней, минуя отдельные островки зеленой растительности; помнится, на одном их них я заметил крохотную птичку с роскошным оперением, сверкающим всеми цветами радуги, и даже удивился, что она делает здесь, в этом Богом забытом месте. Но вскоре я перестал замечать и слышать что-либо, кроме легкого топота собачьих лап за моей спиной, который становился все ближе и ближе, в то время Как мужской голос, подбадривавший собаку, звучал все громче. Тем не менее я не сбавлял темпа, мучительно хватая воздух широко раскрытым ртом, точно загнанный олень, чувствуя, как пот градом катится по моему лицу, а ноги постепенно наливаются свинцом. В конце концов я уже стал отчетливо слышать хриплое дыхание собаки и отрывистые кашляющие звуки, вылетающие из ее горла, и тут внезапно передо мной возникло неожиданное препятствие – широкая полоса горячего размягченного асфальта, кипящего и пузырящегося, словно овсяная каша в котле, распространяя вокруг себя едкий тошнотворный запах серы, словно именно здесь находился вход в самое пекло. У меня не было времени огибать это жуткое место, как не было и уверенности в том, что я смогу его перепрыгнуть; однако ничего другого мне не оставалось, и я, низко пригнувшись, напружинил мышцы ног и резким толчком бросил тело вперед и вверх. Но не успели подошвы моих сапог оторваться от гладкой поверхности асфальтового озера, как топот лап за моей спиной прекратился, послышалось короткое глухое рычание и меня крепко ухватили сзади за штаны, не дав завершить прыжок. Тело мое изменило траекторию полета, и я, взмахнув руками, шлепнулся прямо в пузырящуюся и булькающую черную массу внизу. Она оказалась значительно более густой и далеко не такой горячей, как мне представлялось, и я без труда мог бы выкарабкаться из нее, если бы не собака, которая – она плюхнулась сюда же вместе со мной – вцепилась в мои штаны, точно клещами, и не собиралась их отпускать. Я с трудом освободился от цепкой собачьей хватки, но тут-то и начался жуткий поединок, ибо стоило мне выдернуть ткань моих многострадальных панталон из зубов собаки, как она мгновенно прыгнула мне на шею, высунув язык и оскалив огромные желтые клыки, норовя вцепиться мне в глотку. Я отшвырнул злобное животное в сторону, но пес не унимался; я чуть ли не до колен погрузился в отвратительную горячую зловонную кашу, разящую сероводородом, потерял свой нож, но все еще не утратил воли к борьбе, и, когда пес, разбрызгивая черную жижу, прыжками вновь приблизился ко мне, я схватил его обеими руками за голову я сунул ее в растопленный асфальт. Некоторое время он пытался сопротивляться, извиваясь всем телом и судорожно размахивая лапами, но затем тело его обмякло, хвост дернулся в последних конвульсиях, и я понял, что, как и для предыдущего пса, охотничьи дни для этого тоже закончились.
Не успел я разжать сцепленные пальцы на загривке мертвой собаки, как до моего слуха донеслось глухое проклятие, за которым последовал негромкий язвительный смех. Я поднял глаза и на противоположном берегу проклятой трясины увидел человека, чей голос науськивал на меня пса, и, когда я разглядел его повнимательнее, сердце мое словно провалилось, а душа ушла в пятки, потому что передо мной стоял не кто иной, как мой старый знакомый Нед Солткомб.
Вскоре, однако, я убедился, что, кем бы он ни был, для меня это не составляло уже существенной разницы, так как в пылу отчаянной борьбы с собакой я влип в жидкий асфальт до самых бедер и продолжал медленно, но верно, дюйм за дюймом, погружаться в горячую смрадную смолу, поскольку труп пса не мог служить для меня достаточной опорой.
Хриплый стон вырвался из моей груди, и я отчаянно забился, пытаясь вырваться из цепких объятий предательской трясины, но это ни к чему не привело, а лишь ускорило мое погружение и добавило веселого расположения духа хохочущему негодяю, загнавшему меня в кошмарную западню.
– Хо-хо, мой маленький друг, – насмешливо говорил он, все еще отдуваясь после длительного бега, – кажется, я удостоен чести присутствовать при твоей кончине! Я даже доволен, что ты прикончил испанского пса, ведь он мог бы обеспечить тебе куда более приятную и быструю смерть, чем ту, которую ты заслуживаешь, утонув в кипящей смоле!
– Подлый убийца! – воскликнул я. – Клянусь Богом, хотел бы я расправиться со щенком так же, как и с собакой!
– Боюсь, у тебя для этого мало шансов – я бы сказал даже, совсем нет никаких шансов, – осклабился он. – Мне, конечно, ничего не стоило бы помочь тебе освободиться, но, честно признаться, как-то не хочется, господин пират!
– Дьявол! – сказал я. – Ты истинный дьявол, а не человек!
– Нет-нет! – засмеялся он. – Скоро ты встретишься с настоящим дьяволом и завяжешь с ним более тесное знакомство, чем со мной, потому что до сих пор никому еще не удавалось оскорбить Неда Солткомба и уйти безнаказанным! А ты, насколько я могу судить по обстоятельствам, буквально горишь желанием поскорее покончить счеты со здешним миром, и разве я не милостив, предоставляя тебе такую возможность?
Я мало обращал внимания на его издевательские речи, так как был слишком озабочен ожидавшей меня жуткой перспективой утонуть в жидком асфальте, и к тому же заметил поодаль, на опушке леса за его спиной, неожиданно появившееся новое действующее лицо – высокого мужчину, стоявшего неподвижно, точно статуя, опершись на древко длинной и прочной пики. Хотя мужчина находился от меня более чем в ста ярдах и я с трудом мог поверить в то, что глаза меня не обманывают, я сразу узнал эту высокую долговязую фигуру и издал отчаянный вопль.
– Саймон! – закричал я. – Спаси меня, Саймон!
Убийца, стоявший надо мной, язвительно усмехнулся, продолжая издеваться.
– Так ты, значит, католик, – сказал он. – А я думал, вы зовете его Петром! 4242
Саймон (Симон – в русской транскрипции) – первое имя апостола Петра, ближайшего сподвижника Христа.
[Закрыть] Надеешься на его помощь? Или думаешь разжалобить «донов»? Напрасно стараешься: они никудышние бегуны и отстали далеко позади, и к тому времени, когда они появятся здесь, ты уже сваришься так, что тебя можно будет подавать на стол самому Вельзевулу, а от твоего уродливого тела на поверхности останется одна голова!
Он продолжал болтать, насмехаясь и дразня меня, но я почти не слышал его, так как при звуках моего голоса мужчина на опушке вздрогнул и бросился бежать по направлению к нам, держа свою пику наперевес. У меня хватило здравого смысла не пялить на него глаза, чтобы у Солткомба не возникло желания полюбопытствовать, чем это я так заинтересовался у него за спиной; поэтому, убедившись, что зрение меня не подвело, я остановил неподвижный взгляд на лице своего убийцы, стараясь ничем не выдать обуревавшие меня чувства. Я погружался в черную трясину медленно и постепенно, однако жара и ядовитые испарения начинали уже не на шутку меня тревожить, заставляя задыхаться, обливаясь потом и чувствуя, как горячая смола обжигает мое тело сквозь одежду и кожу сапог.
Внезапно за плечами Солткомба кто-то громко чихнул; вздрогнув от неожиданности, негодяй резко обернулся. Фигура незнакомого мужчины, выросшая перед ним словно из-под земли, заставила его отпрянуть в сторону; он неловко оступился и сделал попытку опереться на шпагу, которая тут же провалилась, проколов тонкую асфальтовую корку. Это движение оказалось роковым: он потерял равновесие и с душераздирающим воплем, раскинув руки, рухнул плашмя в густую и вязкую жижу.
Перемена произошла настолько быстро, что я не успел даже прийти в себя, тупо уставясь на корчащуюся в трясине фигуру моего врага, пытавшегося встать, но с каждым разом проваливающегося все глубже; наконец голос Саймона вернул меня к действительности:
– Не зевай, приятель; поторопись, пока у тебя такая отличная точка опоры!
Я понял, что он имел в виду, и тут же, ухватив Солткомба за руку, притянул его поближе к себе. Он не имел возможности сопротивляться, поскольку у него не было на что опереться, я вскоре я уже держал его за плечо, а потом… я с трудом и ужасом вспоминаю, что было потом.
Если вам когда-либо доводилось видеть двух мух, попавших в горшок с патокой, то вы мог ли бы заметить, как одна пытается вскарабкаться на другую, подминая ее под себя, чтобы с ее помощью выбраться из клейкого сиропа. Вы могли бы наблюдать, как отчаянно и энергично работают их тонкие лапки, как они изо всех своих ничтожных мушиных сил стараются потопить друг друга, пока наконец одна из них не захлебывается и тонет, а победительница выползает из липкой западни и спасается.
Если даже столь мизерная борьба таит в себе нечто ужасное и трагическое, то насколько же страшнее выглядит борьба между двумя сильными мужчинами, когда один должен умереть, чтобы другой освободился, а вместо сладкого варенья смертельная схватка происходит в отвратительной зловонной и горячей грязи, среди ядовитых газов и сернистых испарений. Такая схватка происходила между мною и Недом Солткомбом, и исход ее на первых порах казался довольно сомнительным, ибо хоть он и лежал ничком, барахтаясь в густой, точно черная патока, смоле, то меня она засосала по самые бедра, да к тому же я порядком выбился из сил в результате утомительного состязания в беге и поединка с собакой. Он ухватил меня поперек туловища, и я вынужден был сдавить ему горло, чтобы освободиться от его объятий; в конце концов ценою неимоверных усилий мне удалось вырваться из цепкого плена дьявольской трясины, опираясь, как на бревно, на тело моего соперника, и добраться по нему до края твердой асфальтовой корки. Скорее полумертвый, чем живой, я обеими руками схватился за тупой конец пики, которую протянул мне Саймон, и затем последний могучим рывком вытащил меня на берег. Совершенно обессиленный, перепачканный с ног до головы в черной липкой смоле, я в беспамятстве свалился на подсохшую поверхность асфальтового озера, тяжело дыша, словно загнанная лошадь. Как долго я лежал так – не знаю, но я слышал, как Саймон что-то говорит мне и безуспешно пытается заставить меня прийти в себя. Спустя, как мне показалось, довольно долгое время мне с его помощью наконец удалось подняться на ноги, и я встал, шатаясь, точно разбитый параличом.
– Саймон! – воскликнул я. – Неужели это ты меня спас?
– А кто же еще? Не считаешь ли ты меня привидением? Провалиться мне, если я видел нечто подобное за все пятьдесят лет жизни! Но ты лучше взгляни, откуда ты выбрался, приятель!
Я обернулся и с отвращением уставился на смрадную топь, в которой я только что тонул; зловещая поверхность ее все так же булькала и пузырилась, только теперь из нее торчали широкая мохнатая спина собаки и пара элегантных сапог из желтой кожи, сплошь перемазанных в черной смоле. Я в ужасе вздрогнул и отвернулся.
– Нам следует поторопиться, – сказал Саймон. – Я помогу тебе, если у тебя не хватит сил, но берег отсюда недалеко, и туда ведет неплохая дорога. Кстати, тебе бы не мешало захватить и эту шпагу на всякий случай.
– Ба! – закричал я от радости, выдергивая шпагу из асфальта и не веря собственным глазам. – Да ведь это же моя собственная рапира, клянусь честью!
– Вот и отлично! – засмеялся Саймон. – У нее, я вижу, похвальная привычка, как у хорошей собаки, постоянно возвращаться к своему хозяину! Но кто это там, на опушке?
Я обернулся в том направлении, куда указывала его рука, и увидел около дюжины испанцев, выбежавших из леса на берег асфальтового озера; среди них было и несколько человек из команды «Дракона». Они тоже заметили нас и подняли нестройный крик, размахивая руками и что-то торопливо обсуждая, указывая на трясину.
– Скорее! – воскликнул я. – Это испанцы! Нам надо бежать; но куда, в какую сторону?
– Сюда, приятель, сюда: до берега всего одна миля, и там нас ждет прелестное маленькое суденышко, самое прочное и надежное из всех, на которых мне приходилось плавать. Но не будем терять времени: вперед!
Мы бросились бежать, и вскоре между нами и испанцами завязалось состязание, кто скорее добежит до дороги, ведущей к морю. Испанцы бежали в обход трясины, а мы пересекали асфальтовое озеро напрямую, и надежда на спасение словно придала мне новые силы, так что я не отставал от Саймона, несмотря на его длинные ноги.
Мы достигли дороги, ведущей к побережью, опередив испанцев ярдов на тридцать, и наши преследователи только зря потратили время и порох, выпустив нам вслед беспорядочный залп из мушкетов. Дорога представляла собой просто застывший асфальтовый ручей, вытекавший из озера, извиваясь в густых зарослях тропических джунглей, но поверхность ее была идеально гладкой и совершенно лишенной корней и побегов ползучих растений, так что бежать по ней было одно удовольствие, если не считать того, что подобное же удовольствие испытывали и преследовавшие нас испанцы. К тому же они были значительно свежее нас, особенно меня, по которому Саймону приходилось соизмерять свои силы, так что через полмили передние испанцы находились уже ярдах в двадцати, явно настигая нас. Они были вооружены копьями и большими ножами с широкими лезвиями, сопровождая погоню азартными криками и улюлюканьем; мы же, напротив, берегли дыхание, мчась сломя голову ради собственного спасения, и странную же картину, должно быть, представлял собой ваш покорный слуга – растрепанный, без шляпы, в рваных лохмотьях, весь измазанный в густой липкой смоле, которая, подсохнув, приобрела темно-серый цвет асфальта!
Мы бежали не останавливаясь, и вскоре мне стало уже трудно поспевать за длинноногим Саймоном; однако он всячески старался приноровиться к моему аллюру, и мы продолжали держаться вместе. Наконец, достигнув того места, где черная дорога круто сворачивала вправо, мы проследовали за поворот и оказались свидетелями удивительного зрелища. Человек двенадцать мужчин, одетых кто во что горазд, несмотря на сильную жару занимались тем, что играли в чехарду, весело и беспечно, точно компания школяров на лужайке! Их мушкеты и прочее оружие преспокойно лежали поодаль, прислоненные к древесным стволам или брошенные под кустом, и игроки настолько увлеклись своей забавой, что не сразу заметили нас» поскольку асфальтовое покрытие тропы скрадывало звуки наших шагов. Они и не подозревали о нашем присутствии, пока Саймон не крикнул громко: «Тихо!»– и тогда произошло то, что в любое другое время и при других обстоятельствах могло бы показаться довольно комичным.
При звуке голоса Саймона веселые игроки даже не оглянулись на нас, но молниеносно метнулись к своему оружию – все, кроме одного, который, согнувшись в три погибели, как того требовали обстоятельства игры, не слышал команды Саймона и продолжал стоять посреди дороги, словно страдая от резей в животе, упершись ладонями в колени и, без сомнения, удивляясь, почему товарищи медлят и не прыгают через него.
Не останавливаясь ни на мгновение, Саймон кивнул тем, кто успел подобрать свое оружие, и, пробегая мимо, молча жестом указал назад, через плечо.
Как я узнал впоследствии, людям этим не раз приходилось глядеть опасности в лицо: они привыкли понимать друг друга без слов и действовали молниеносно, не раздумывая. Ни слова не говоря, они тут же исчезли в лесу, словно растворившись в тропических зарослях. Тем временем Саймон, приблизившись к замершему в полусогнутой позе щуплому низкорослому человечку на дороге, не теряя времени, схватил его за штаны и за ворот рубахи и одним могучим движением перебросил через стоявший на обочине высокий куст, осыпанный белыми цветами. Парень только крякнул при падении, и впоследствии, вспоминая этот случай, Саймон признавал его удачным стечением обстоятельств, ибо незадачливый игрок в чехарду, как я вскоре убедился, несмотря на свой маленький рост, был о себе весьма высокого мнения и обладал чрезмерной амбицией, из-за чего часто критически относился к приказам Саймона и даже подвергал сомнению его роль предводителя. Едва он скрылся за кустом, как из-за поворота показались испанцы, сразу шестеро; из глоток их вырвался радостный вопль, когда они увидели, насколько близко мы находимся от них, и это был последний звук, который им довелось издать на этом свете. В следующее мгновение из-за кустов грянул дружный мушкетный залп, сверкнуло пламя, и на дороге остались лежать шесть бездыханных тел, представляя собой не очень воодушевляющее зрелище для двух других негодяев, только что выскочивших из-за поворота. Стоило им появиться, как люди Саймона не мешкая набросились на них, и, поскольку испанцы были далеко не робкого десятка, да к тому же встали в наиболее выгодную позицию, спиной к спине, на черной дороге завязалась оживленная схватка, причем в ход пошли и ножи, и шпаги. Остальные преследователи, а среди них были и члены команды «Дракона», столкнувшись неожиданно с новым врагом, в панике бросились спасаться бегством, оставив позади себя восьмерых мертвецов, один из которых, как ни печально, оказался англичанином; но, как говорится в пословице, «дурная компания до добра не доводит»…
Что касается меня, то, почувствовав себя в относительной безопасности, я рухнул на землю без сил, задыхаясь и обливаясь потом; в левом боку нестерпимо кололо, точно под ребра мне воткнули острый кинжал, а кожа на руках и ногах покрылась болезненными пузырями в результате горячей купели в расплавленной смоле. Саймон, в противоположность мне, тут же повернулся и включился в битву вместе со своей пикой; впрочем, сражения я почти не видел, так как в ту пору мне казалось, будто часы мои сочтены и я вот-вот должен отдать Богу душу. Тем не менее дыхание вернулось ко мне еще до того, как испанцы были обращены в бегство, и, когда Саймон со своими людьми нашли наконец время, чтобы заняться мною, я уже мог даже разговаривать. Я был слаб, как грудной младенец, и едва стоял на дрожащих подкашивающихся ногах, поэтому они без особых церемоний подняли меня и понесли к берегу. И так странно устроено человеческое сознание, что, раскачиваясь в такт энергичным шагам дюжины крепких молодцов, тащивших на себе мои импровизированные носилки, я думал лишь о том, почему низенький любитель атлетических игр, которого Саймон так бесцеремонно зашвырнул за придорожный куст, не выглядит ни обиженным, ни оскорбленным, но, напротив, сам весело хохочет над собой, превратив все дело в шутку. Если бы со мной, например, обошлись подобным образом, – если бы кому-нибудь это удалось, конечно, – то я бы не очень обрадовался и попытался отомстить обидчику.
До берега, состоявшего, как и дорога, сплошь из застывшего асфальта, было недалеко; мелкие морские волны с легким шумом лениво набегали на сушу и откатывались назад, оставляя после себя блестящую черную глянцевитую поверхность, с которой вода скатывалась, точно с утиного хвоста Меня погрузили в ожидавшую нас лодку я после короткого морского путешествия на веслах подняли на борт небольшого кургузого суденышка, где по приказу Саймона я был сразу же помещен в каюту, уложен в постель и окружен всяческим вниманием и заботой. Саймон ухаживая за мной, как родная мать за больным младенцем, или, лучше сказать, как курица за цыпленком, и всякий раз, когда я делал попытки спросить его о чем-либо. снедаемый вполне естественным любопытством, он просто прижимал к моим губам свою широкую ладонь, угрожая задушить меня, так что мне поневоле приходилось молчать; тем не менее я все же сумел сообщить ему, что «Дракон» с сэром Джаспером на борту находится к северу от нас. Потом я уснул, и, когда проснулся, мы уже были в открытом море, и я, почувствовав себя немного лучше, с интересом выслушал рассказ Саймона о том, что приключилось после расставания «Донны Беллы» с «Морской феей». Однако временное улучшение длилось недолго, и вскоре меня сразил приступ жестокой лихорадки, чему виною были то ли болезнетворные миазмы и кровососущие насекомые мангровых болот Тринидада, то ли ядовитые испарения асфальтового озера, а то и просто ужасы и кошмары, через которые я прошел с тех пор, как очутился в трюме «Сан-Фернандо» в качестве пленника, ведь за эти короткие несколько недель я насмотрелся достаточно, чтобы у любого нормального человека поседели виски и помутился разум…
Впрочем, прежде чем приступить к изложению истории Саймона и связанных с нею дальнейших событий, было бы целесообразно, наверное, сказать пару слов об этом острове Тринидаде, тем более что я тесно познакомился с ним во время наших Поисков сокровищ мертвой головы, о чем рассказ будет впереди.
