Текст книги "До наступления темноты"

Автор книги: Энди Макнаб

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 11 страниц)

Глава восьмая

Четверг, 7 сентября

Я вхожу в спальню – плакаты Баффи и Бритни, двухъярусные кровати, запашок сна. В темноте я приближаюсь к койкам, цепляя ногами разбросанную обувь и подростковые девчоночьи журналы. Она спит, укрытая пуховым одеялом, раскинувшись на спине, как морская звезда, волосы рассыпались по подушке. Я засовываю ее свисающую с кровати ногу обратно под одеяло. Что-то не так… она какая-то странно обмякшая… не посасывает нижнюю губу… не видит себя во сне поп-звездой. Зажигается свет, и я вижу, что с моих рук прямо ей на лицо падают капли крови. Рот у нее широко раскрыт, глаза, не мигая, смотрят в потолок.

На верхней койке развалился с окровавленной бейсбольной битой в руках Редфорд. Он смотрит на меня сверху вниз и улыбается. «Я бы, пожалуй, сгонял в Мэриленд… можно б было долететь до Вашингтона, осмотреть для начала достопримечательности…»

Я вытягиваю ее из постели, чтобы унести отсюда.

– Все в порядке, Ник, все в порядке. Это всего только сон…

Я открыл глаза. И обнаружил, что стою на коленях на бетонном полу, прижимая к себе Кэрри.

– Все в порядке, – повторила она. – Успокойтесь, вы в моем доме, успокойтесь.

Я сразу выпустил ее из рук и забрался обратно в койку. Неяркий свет из гостиной падал на озабоченное лицо Кэрри.

– Вот, попейте немного.

Я взял у нее полупустую бутылку с водой и смущенно откашлялся:

– Спасибо, благодарю вас.

– Возможно, у вас лихорадка – подцепили вчера в лесу какую-нибудь гадость. Знаете, давайте утром отвезем вас в клинику, в Чепо.

Я покивал, глотая воду.

– Давно вы здесь?

– Вы разбудили нас, мы забеспокоились. – Она приложила тыльную сторону ладони к моему лбу. – Здешняя зараза способна из любого сделать маньяка.

– Мне приснился кошмар. Уже не помню какой.

– Это бывает. Теперь все хорошо?

– Все отлично, спасибо.

– Ну, тогда до утра. Спокойной ночи.

И она ушла в темную компьютерную, прикрыв за собой дверь. Я взглянул на часы: 12.46. Выходит, я провалялся в беспамятстве больше четырнадцати часов. Содрав с одеяла пластиковую оболочку, я снова лег, накрылся, виня в своей сонливости коктейль из лекарств. Дигидрокодеин иногда проделывает с людьми подобные штуки. Я вертелся с боку на бок, пытаясь устроиться поудобнее. Тело мое твердило, что я все еще нуждаюсь во сне, но, сказать по правде, закрывать глаза мне больше не хотелось.

Примерно через полчаса я снова посмотрел на часы: они показывали 3.18. Вот тебе и не сомкнул глаз. Боль унялась, да и чувствовал я себя не таким сонным, как прежде. Я нашарил под койкой бутылку с водой.

Лежать и думать мне не хотелось, и я решил, чтобы занять чем-то голову, прогуляться по дому. К тому же меня снедало любопытство.

Рывком поднявшись, я некоторое время посидел на краю койки, растирая отекшее лицо, потом встал и провел рукой по стене, отыскивая выключатель. Выключатель найти не удалось, зато подвернулась дверная ручка, и я с бутылкой в руке ввалился в компьютерную. Здесь выключатель нашелся сразу. Когда замигала лампа дневного света, я увидел, что дверь в гостиную закрыта. За дверью было темно.

Позади двух пустых экранов висела на стене пробковая панель с пришпиленными к ней фотографиями. Все они изображали возведение пристройки к дому. На нескольких присутствовал Аарон, прибивающий гвоздями листы железа или стоящий с кем-то из местных жителей около вырытых в земле ям.

Еще раз приложившись к бутылке, я подошел к компьютеру, принадлежавшему, по моим предположениям, Люс. Взглянув на стол, я заметил ее имя на обложке тетради. Оказывается, оно пишется как «Люз». Я еще с колумбийских времен помнил, что З произносится здесь как С. Стало быть, ее имя – это «свет» по-испански, а вовсе не сокращение от Люси.

Я направился в гостиную и, прежде чем щелкнуть латунным выключателем у ее двери, еще раз убедился, что в хозяйской спальне темно.

Гостиная освещалась тремя голыми лампочками. Покрытая белой, местами облупившейся эмалью плита. На плите кофеварка, к дверце холодильника прилеплено на магнитиках несколько семейных фотографий.

Я отломал от грозди пару бананов и принялся от нечего делать разглядывать снимки. Они изображали семью, что-то празднующую на лужайке около дома. Какой-то посторонний мужчина в белой рубашке-поло стоял на веранде, держась за руки с Люз. Когда я сдирал кожуру со второго банана, на глаза мне попалась поблекшая черно-белая фотография пятерых мужчин. Одним из них был, несомненно, тот, что снялся с Люз. Все пятеро стояли в плавках на пляже, прижимая к груди обращенных лицом к камере детишек. Живот крайнего слева покрывали крупные шрамы.

Я наклонился поближе, вглядываясь. Волосы у него были тогда потемнее, но никаких сомнений в том, кто он, у меня не осталось. Это длинное лицо и жилистое тело принадлежали Человеку-Пицце.

Допив оставшуюся в бутылке воду, я сунул шкурки бананов в пластиковый мешок под раковиной и направился к койке. Как ни долго я проспал, а все еще чувствовал, что отдых мне не помешает.

Меня разбудил звук автомобильного двигателя. Направляясь к наружной двери, я запнулся о походную аптечку.

Ослепительное солнце ударило мне в глаза, однако я успел увидеть направлявшуюся к лесу «мазду». А прикрыв глаза козырьком ладони, разглядел и стоящую перед домом Кэрри. Она повернулась ко мне:

– С добрым утром.

Провожая взглядом пикап, я кивнул в ответ.

– Аарон отправился в Чепо. Там уже несколько месяцев сидит в клетке ягуар. Сейчас принесу вам одежду и полотенце. Вы как?

– Хорошо, спасибо. Лихорадка, похоже, отпустила.

– Я готовлю завтрак. Хотите чего-нибудь?

– Спасибо, однако, если вы не против, я бы сначала принял душ.

– Конечно.

На задах пристройки обнаружился навес. Тут явно была моечная зона. Прямо передо мной возвышалась душевая кабинка – три стенки из рифленого железа и старая пластиковая занавеска вместо четвертой. Из дыры в крыше свисал, извиваясь, черный резиновый шланг. За душем стояла старая двойная раковина из нержавейки, к ней тянулись еще два шланга, сливные трубы уходили в землю. Еще дальше маячила кабинка уборной.

Я сдвинул занавеску душа, стянул с себя всю одежду и бросил ее на землю. Пол в кабинке был бетонный, со сливным отверстием в середине, имелась также полка с флаконом шампуня и уже наполовину смыленным куском мыла.

Я намочил повязку тепловатой водой, надеясь, что она размягчит запекшуюся кровь, и, держа шланг над головой, отсчитал шестьдесят секунд. Потом перекрыл воду, намылился издававшим цветочный запах мылом и втер в волосы пену шампуня. Решив, что вода свое дело сделала, я нагнулся и принялся разматывать повязку.

Пока я скрипел зубами, втирая мыло в порез, снаружи послышался какой-то шум. Я высунул голову из душа, собираясь поблагодарить Кэрри за одежду и полотенце, но передо мной оказалась не она, а Люз. Она была в поношенной голубой ночной рубашке, а таких буйных, вьющихся черных волос, как у нее, я отродясь не видел. Рядом с ней лежала стопка одежды и синее полотенце. Девочка стояла, глядя на меня большими черными глазами латиноамериканки.

– Hola, – сказала она.

На таком уровне я испанский понимал.

– О, hola. Ты Люз?

Она кивнула.

– Мама просила передать вам вот это. – Выговор у нее был американский, с легкой примесью испанских интонаций.

– Огромное спасибо. Меня зовут Ник. Рад знакомству с тобой, Люз.

Она снова кивнула:

– Пока, – и ушла.

Снова включив воду, я потратил вторые выделенные мне шестьдесят секунд на ополаскивание.

Досуха вытершись полотенцем, я влез в одежду Аарона – хлопковые, цвета хаки брюки с большими накладными карманами и выцветшую серую футболку с длинными рукавами. Брюки оказались великоваты в талии.

Я пригладил волосы, потом вытащил из футлярчика нож и, смыв с него кровь Диего, сунул в карман. Повесил сырое полотенце на веревку и с грязной одеждой и кроссовками в руках вернулся в каптерку. Там я прихватил аптечку и спутниковую фотографию, а с ними и бумажник Диего, за которым пришлось слазить под койку. Выйдя наружу, я снова присел на выступ фундамента.

На снимке ясно различалась дорога, ведущая от дома Чарли к воротам, джипы, дымок, вырывавшийся из выхлопной трубы бульдозера, который выкорчевывал здоровенный пень, и люди, разлегшиеся у бассейна. Снимок был хорош, но ничего нового он мне не дал.

Я отыскал в аптечке пузырек с порошком антибиотика, присыпал рану, потом соорудил марлевую повязку и закрепил ее эластичным бинтом.

Носков мне Кэрри не выдала, пришлось надеть свои. На ощупь они были точно картонные, но хоть высохли, и на том спасибо. Я натянул кроссовки, смазал шишки на физиономии антигистаминной мазью и уложил все принадлежности обратно в аптечку. В ней обнаружилось еще и две английских булавки; для верности закрепив ими карман с документами, я отнес аптечку обратно в каптерку. Все свое барахло я запихал под койку, потом отыскал спички, выдолбил каблуком кроссовки ямку в земле и ссыпал в нее содержимое бумажника Диего – кроме тридцати восьми долларов – и поджег. Я смотрел, как сворачивается и чернеет фотография на его удостоверении личности, и думал о том, что мне делать с Майклом.

Придется стрелять. Ничего другого за столь короткий срок при такой скудной информации и оснастке не придумаешь. Но даже если оружие у меня будет не из самых лучших, с расстояния около трехсот метров уложить его я как-нибудь сумею. Без всяких там фокусов с верхушкой уха – в самую середину туловища. А когда он окажется на земле, для верности всадить в него еще несколько пуль. После этого поболтаюсь до воскресенья в джунглях, потом выберусь из них – и в аэропорт. И даже если возможности выстрелить мне до завтра, до наступления темноты, не представится, я все равно ко вторнику буду у Джоша.

Забросав горстку пепла землей, я пошел на кухню и по дороге закинул бумажник Диего на одну из складских полок. В жилых помещениях дома тарахтели вентиляторы. Кэрри стояла у плиты, спиной ко мне, Люз сидела за столом, уплетая овсянку. Одета она была, как и мать, в зеленые камуфляжные штаны и майку.

Самым веселым, на какой только был способен, голосом я произнес:

– Привет.

Кэрри обернулась, улыбаясь:

– О, привет.

Она плюхнула в большую белую миску половник овсянки – надо полагать, для меня.

– Присаживайтесь. Кофе?

Я кивнул, соглашаясь.

Кэрри постучала по горлышку стоявшего на столе кувшина:

– Молоко. Порошковое, правда, но к нему можно привыкнуть. – Затем она с двумя чашками кофе в руках присоединилась к нам.

Люз уже приканчивала овсянку. Кэрри бросила взгляд на висевшие над раковиной часы:

– Знаешь что? Тарелку не мой, а лучше включи компьютер и войди в Сеть. Не заставлять же дедушку ждать.

Люз радостно закивала, поднялась, отнесла тарелку к раковине и скрылась в компьютерной. Кэрри крикнула ей вслед:

– Скажи ему, что я через минуту подойду.

Из компьютерной донесся ответ:

– Хорошо.

Кэрри указала на прилепленные к холодильнику фотографии, вернее, на ту из них, где мужчина в рубашке-поло и с черными с проседью волосами стоял на веранде, держа за руку Люз:

– Мой отец, Джордж, занимается с ней математикой.

– А те, с детьми на руках, они кто?

Кэрри вгляделась в выцветший снимок.

– Так это тоже отец, как раз меня на руках и держит – мы с ним крайние справа. Любимая моя фотография.

– А остальные?

Из двери компьютерной высунулась голова Люз, выражение лица и голос у нее были встревоженные:

– Мам, изображение шлюза исчезло.

– Все в порядке, дорогая, я знаю.

– Но, мам, ты же говорила, что оно должно быть всегда…

Голос Кэрри прозвучал резче:

– Я помню, просто я передумала, понятно?

– А, ну ладно. – Люз исчезла.

– Она многие предметы проходит заочно. Это дает ей постоянную связь с дедом. Они очень дружны.

– Замечательно, – сказал я, решив не обращать внимания на то, что она не ответила на мой вопрос. У меня на уме были вещи поважнее. – Та винтовка в спальне, она как, в рабочем состоянии?

– А вы мало что проглядели, несмотря на лихорадку. Конечно… Зачем она вам?

– Для самообороны. Можно, конечно, позвонить вашему координатору, попросить доставить другое оружие, но у меня мало времени.

Кэрри поднялась и скрылась за дверью спальни. Я услышал щелканье затвора, звон патронов. Я-то думал, что винтовка заряжена и висит на стене в полной боевой готовности, иначе какой смысл держать ее в спальне?

Кэрри вернулась, неся в одной руке винтовку, а в другой жестяную банку. Крышки у банки не было, так что я сразу увидел картонные упаковки с патронами. Но главным образом мое внимание приковала к себе сама винтовка, на вид очень старая.

Кэрри положила ее на стол:

– Это винтовка Мосина. Отец снял ее с тела северовьетнамского снайпера.

Я знал это оружие: классика.

Прежде чем отдать мне винтовку, Кэрри повертела ее, показывая, что казенная часть и магазин чисты. Оружие произвело на меня сильное впечатление, что, наверное, нетрудно было заметить по моему лицу.

– Это от отца – какой смысл держать оружие, если не можешь им воспользоваться?

Я взял у нее винтовку.

– Где он служил?

– В сухопутных войсках. Перед отставкой был произведен в генералы. – Она кивнула в сторону снимка на холодильнике: – Видите тот пляж? Это все его армейские друзья.

– А чем занимался?

– Разведкой. Одного у Джорджа уж никак не отнимешь – мозги у него имеются. Сейчас работает в Разведуправлении Министерства обороны. Старший советник Белого дома. Там, на снимке, еще два генерала, один служит до сих пор.

– Это тот, что с краю, со шрамами? Один из генералов?

– Нет, этот оставил службу еще в восьмидесятых, как раз перед слушаниями по делу «Иран-контрас». Все они были так или иначе к нему причастны, хотя на орехи досталось одному Олли Норту.

Если Джордж участвовал в деле «Иран-контрас», о заданиях вроде моего он должен знать все. Наличие связи между этими двумя, Джорджем и Человеком-Пиццей, начинало меня тревожить.

Люз крикнула из соседней комнаты:

– Мам, дедушка хочет поговорить с тобой.

С вежливым «я ненадолго» Кэрри встала и скрылась в компьютерной.

Я осмотрел винтовку, на вид совсем простенькую в сравнении с тем, что используется ныне. Впрочем, с историей русского оружия я был знаком достаточно, чтобы знать: в сороковые годы на Восточном фронте именно такие винтовки отправили на тот свет многие тысячи немецких солдат.

Винтовка была в отличном состоянии. Деревянные части отполированы, затвор смазан, нигде никакой ржавчины. Оптический прицел представлял собой черную трубку диаметром примерно два сантиметра и сантиметров двадцать длиной. Посередине его располагались два лимба – верхний для вертикальной подстройки, а тот, что справа, – для внесения поправки на ветер.

Я положил винтовку на стол и, когда Кэрри вернулась, уже наливал себе новую порцию кофе.

– Как юстируется прицел, вы знаете?

– Нет. – Если мне не придется экспериментировать, я сэкономлю кучу времени.

– Прицел выставлен на триста пятьдесят метров, – сказала она.

Я кивнул, а Кэрри взяла винтовку и покрутила лимбы.

Даже сквозь шум вентиляторов мне было слышно, как они пощелкивают. Наконец Кэрри передала винтовку мне.

– Видите, насечки совпали, – она указала на две черточки на лимбах.

– Где я могу ее пристрелять?

– Да где хотите. Места вокруг хватает.

Я взял жестянку с патронами.

– Можете дать мне несколько листов бумаги для принтера и маркер?

Объяснять, зачем они понадобились, мне не пришлось.

– Знаете что? – сказала она. – Я вам еще пару кнопок подброшу, и все задаром. Ждите меня снаружи.

Она удалилась в компьютерную, а я вышел через сетчатую дверь на веранду. Даже в тени здесь было гораздо жарче. Хорошо, что самочувствие мое улучшилось, потому что зной стоял несусветный.

Кэрри вышла из дома с бумажным пакетом в руке и вручила его мне.

– Я сказала Люз, что попозже вы собираетесь поохотиться. Так что вам требуется опробовать винтовку.

– Буду вон там, – я указал на опушку леса справа от дома.

С этими словами я спустился с веранды. Кэрри окликнула меня:

– Кстати, не заряжайте больше четырех патронов. Магазин рассчитан на пять, но при этом затвор может заклинить после первого выстрела. Вы поняли?

Я добрался до деревьев и положил жестянку с патронами на землю. Потом пошел вверх по склону. Найдя подходящее дерево, я прикнопил к его стволу лист бумаги, нарисовал маркером кружок размером с монету в два фунта и затушевал его. Затем пристроил по листку сверху и снизу от первого и отсчитал от дерева сто шагов по метру каждый. С такого расстояния, даже если прицел основательно сбит, я все равно пробью бумагу и смогу понять, насколько плохи с ним дела.

Потом я сел, прислонясь к дереву, и медленно передернул затвор. Прежде чем стрелять, нужно выяснить, какого нажима требует спусковой крючок.

Я уложил подушечку указательного пальца на крючок и нажал. Первые несколько миллиметров палец прошел легко, потом я почувствовал сопротивление. Я снова мягко нажал и тут же услышал щелчок ударника.

Опять оттянув затвор, я вытащил из жестянки упаковку патронов и скормил винтовке четыре штуки.

Отыскав на земле небольшой холмик, который можно было использовать в качестве бруствера, я лег за него. Приклад винтовки упирался мне в правое плечо, указательный палец лежал на спусковом крючке. Глядя в оптический прицел, я прицелился в середину черного кружка, не такого уж, по правде сказать, и круглого, потом закрыл глаза и задержал дыхание. Выпуская воздух из легких, я слегка расслабил мышцы. Три секунды спустя я открыл глаза и снова посмотрел в прицел. Перекрестье его сместилось к левому краю листка, поэтому я немного сдвинулся вправо и повторил всю процедуру еще пару раз.

Я так сосредоточился на мишени, что, когда винтовка дернулась и ударила меня в плечо, даже не услышал хлопка. Все это время я держал правый глаз открытым и теперь увидел, что после выстрела перекрестье прицела снова вернулось к центру мишени. Вот и отлично, значит, положение тела выбрано правильно.

Я видел в придел, куда попала первая пуля – в верхнюю часть листка, сантиметров на десять выше, чем надо. Прекрасно, на столь близком расстоянии так оно и должно быть – оптика настроена на 350. Плохо, что пуля ушла сантиметров на семь влево от центральной линии. На дистанции триста метров семь сантиметров могут обратиться в двадцать. А это уж мне совсем ни к чему.

Я обождал минуты три, прежде чем выстрелить снова, поскольку юстировать прицел следовало с охлажденным стволом – колебания температуры деформируют металл.

Еще один выстрел. Вторая пуля пробила бумагу в полусантиметре от первой. Что ж, кучность хорошая, значит, первая пуля ушла так далеко от цели не потому, что я промазал: придется все же подстраивать прицел.

Я сидел, дожидаясь, когда остынет ствол, и тут увидел Кэрри. Она шла ко мне.

Глава девятая

В правой руке Кэрри несла двухлитровую бутылку с водой. Я приветственно помахал. Кэрри помахала в ответ. Подойдя, она спросила:

– Ну как прицел?

– Неплохо, только немного сбит влево.

Она улыбнулась и протянула мне бутылку. Бутылка была запотевшая – только что из холодильника. Я благодарно кивнул, отвинтил крышку и сделал несколько больших глотков.

– За последние несколько месяцев прицел, возможно, получил пару ударов. – Кэрри протянула руку за бутылкой. – Если оружие необходимо вам для самозащиты, зачем проверять дальность прицельного боя? – Она повела рукой в сторону деревьев. – Вроде бы никакого смысла, а?

Я улыбнулся:

– Просто я предпочитаю быть готовым ко всему. Хотите мне помочь?

Кэрри уже переняла мой тон:

– Ну, еще бы.

– Мне нужно, чтобы перекрестье прицела было неподвижно наведено на черный кружок. Это позволит отъюстировать его.

– С одного выстрела в цель, так?

– Так.

– Вы сильнее меня, вам и держать винтовку.

Я перезарядил винтовку и поставил ее на предохранитель.

– Возвышение не меняйте.

Она приподняла одну бровь:

– Само собой.

Вдавив ложе винтовки в бруствер, я подгреб к нему с обеих сторон немного земли: чтобы наша затея сработала, положение винтовки меняться не должно. Затем убедился, что риски на лимбах прицела по-прежнему расположены на одной линии, и навел перекрестье на черный кружок.

– Готово.

Она утвердительно хмыкнула и вдавила обутую в сандалию ногу в бруствер, уплотняя землю вокруг ложа. Я держал винтовку мертвой хваткой, чтобы не сместить перекрестье. Все это я мог бы проделать и сам, да только времени ушло бы куда больше.

Кэрри закончила возиться с землей, прицел был по-прежнему наведен правильно, я сказал ей об этом и сдвинул голову влево, чтобы она смогла наклониться и заглянуть в него. Она наклонилась, головы наши соприкоснулись, правая ладонь Кэрри легла на лимб поправки на ветер и начала поворачивать его. Я услышал череду металлических щелчков, сопровождавших смещение перекрестья влево, пока оно не оказалось прямо под двумя проделанными мной пулевыми отверстиями.

Кэрри подняла голову:

– Все, готово.

Я вытащил из кармана «лизермэн» и протянул ей, радуясь, что позаботился отчистить его.

– Сделайте метку, ладно?

Кэрри открыла нож и наклонилась, процарапывая от лимба к металлическому кожуху прицела линию, которая, если прицел случайно собьется, позволит мне это обнаружить.

Затем она встала и отступила от огневой позиции.

– Ну, во-о-от…

Вытянув винтовку из земли, я взвел курок и выстрелил. Наводка была хороша – пуля вошла в мишень чуть выше перекрестья прицела.

– Ну как, нормально?

– Да, здорово. Прямо в цель. – Я выбросил гильзу.

Мы встали, отошли в тень, я стряхнул с винтовки землю. Кэрри присела под дерево. Я изо всех сил пытался придумать, что бы такое сказать.

– Как здесь появился этот дом? Я к тому, что он стоит немного в стороне от проторенных путей, не так ли?

– Его в шестидесятые годы построил один богатый хиппи, скрывавшийся от призыва в армию. Девять лет назад он умер, оставив дом и землю университету. Мы здесь уже почти шесть лет. Вырубили деревья, чтобы соорудить посадочную площадку для вертолетов. Даже пристройку сами возвели.

– Аарон говорил, что вы познакомились в университете…

Кэрри кивнула:

– В восемьдесят шестом. Без него мне бы не хватило упорства, чтобы защитить диссертацию. Я была его студенткой. Осталась здесь, когда родители уехали на север и развелись. Ну, знаете, нелады в строгой католической семье, бунтарская молодость, отец тебя не понимает, и прочее в этом роде.

– А как сюда попала Люз? Ну, то есть она же не ваш ребенок, верно? – Впрочем, может, и ее: Кэрри могла родить девочку от кого-то еще. – Иначе говоря, она ведь не…

Кэрри не дала мне закончить:

– Нет-нет, вы правы. Мы ее вроде как удочерили. Лулу была самой близкой моей подругой, единственной, собственно говоря… Люз – ее дочь… «Правое дело». Слыхали?

Я кивнул:

– Декабрь восемьдесят девятого. Вы тогда были здесь?

– За несколько месяцев до вторжения жить тут стало трудно. Беспорядки, комендантский час, убийства. Все понимали, что вмешательство США – всего лишь вопрос времени, но никто не знал, когда оно произойдет. Отец хотел, чтобы мы уехали на север, но Аарон и слышать об этом не желал. И мы остались. А утром девятнадцатого отец позвонил и сказал, чтобы мы срочно перебирались в Зону, потому что ночью начнется вторжение. Он тогда еще служил в армии, не в Вашингтоне. Джордж подыскал нам жилье в Клейтоне. Так что мы перебрались в Зону и, разумеется, нагляделись там на войска – танки, вертолеты и прочее. В ту ночь на город упали первые бомбы. Они метили в штаб-квартиру Норьеги, находившуюся всего в нескольких километрах от нас. Это было ужасно – бомбили Эль-Чорильо, где жили Лулу и Люз.

Только под Рождество Кэрри и Аарон смогли вернуться в свой дом рядом с университетом.

– Дом оказался в целости и сохранности. Его даже не разграбили, но вокруг располагалась оккупационная зона – пропускные пункты, солдаты, они были повсюду. Мы страшно тревожились за Лулу и Люз, ну, и поехали в Эль-Чорильо. От дома Лулу осталась только груда обломков. Соседи сказали, что она была в доме. Но Люз ночевала у сестры Лулу, неподалеку, в соседнем квартале. Его тоже бомбили, сестра погибла, а о Люз никаких сведений не было. В конце концов мы отыскали ее в сиротском приюте. Ну, а дальше и рассказывать нечего. С того дня она живет с нами.

– Вы считаете, что американцы поступили правильно? – спросил я.

– А как можно было сидеть и смотреть на то, что творил Норьега, – на все эти убийства, пытки, на продажность чиновников? Нужно было что-то предпринимать, и побыстрее. Оставив Зону, мы лишились всего. Мне так горько, что мы запросто отдали все, за что умерло столько людей. Вы меня понимаете, Ник?

Да, я ее понимал, однако не был уверен, что, продолжив этот разговор, смогу с честью выйти из него. Я встал. Пора заняться делом.

– Я вот о чем подумал. Завтра в четыре утра мне нужно быть рядом с домом Чарли, так что придется покинуть вас часов в десять вечера. И нам еще предстоит придумать, как я оттуда вернусь. – Я поднял с земли винтовку. – Вы ведь хотите получить ее назад?

– Конечно. Это единственный подарок, который я когда-либо получала от отца. – Кэрри не сводила с меня глаз. – Вы уже решили, как это сделаете – ну, напомните Чарли кое о чем?

– Есть пара мыслей… – Я оглядел вырубку и сделал следующий ход: – У вас осталась взрывчатка? Я видел фотографии…

– А вы любознательны. – Кэрри указала на вырубку за домом: – Там есть хибарка, в ней кое-что припрятано.

Я изумился:

– Вы хотите сказать, что оставили ее там? В сарае?

– Да бросьте. Где вы, по-вашему, находитесь? Здесь никто не станет беспокоиться из-за нескольких жестянок с взрывчаткой. Для чего она вам, кстати сказать?

– Хочу наделать побольше шума.

Я вгляделся в вырубку, но никаких построек не увидел, только сплошную зелень.

– Я отведу вас туда после того, как мы…

– Мам! Мам! Дедушка хочет с тобой поговорить! – позвала от дома Люз.

Кэрри рупором приложила ладонь ко рту:

– Сейчас, малыш. – Голос ее прозвучал озабоченно. – Мне надо бежать. – Выскочив из тени под солнце, она еще раз махнула рукой в нужную мне сторону: – Мимо не пройдете.

В конце концов я добрался до строения, больше всего походившего на деревенский нужник. Прямо под дверью его пышно разрослась трава. Сквозь брешь в двери я заглянул внутрь, но туалетного сиденья не обнаружил. А обнаружил я прямоугольные металлические контейнеры с выведенными по трафарету черно-красными надписями.

Вот это подарок: четыре контейнера, по восемь кило в каждом. Прочитать по-испански я ничего толком не мог, но самое важное усвоил. В контейнерах содержался 55-процентный нитроглицерин, концентрация отнюдь не маленькая. Удар пули запросто приведет к детонации этой штуки – в отличие от стандартной армейской взрывчатки, обладающей стойкостью к сотрясению.

Не без труда открыв дверь, я вошел внутрь, вытянул задвижку верхнего ящика и увидел на ней наклейку с датой: 01/99, указывающую, как я предположил, срок годности взрывчатки.

В голове моей созрел план – пристроить мою находку у ворот Чарли. Если я не сумею свалить мальчишку, когда тот выйдет из дома, то возьму его, пока он будет ждать у ворот в машине, – всадив пулю в это добро. Огневую позицию я оборудую там, где побывал вчера. Это даст мне хороший обзор дома и ведущей к воротам дороги.

Внутри металлического контейнера лежало пять стандартных шашек, завернутых в темно-желтую жиронепроницаемую бумагу, запятнанную кое-где несколько лет испарявшимся нитроглицерином. В воздухе густо запахло марципаном.

Я взял три шашки и побрел назад, к винтовке, по пути сдирая с них бумагу, под которой обнаружилось светло-зеленое, похожее на пластилин вещество. Миновав винтовку и патроны, я прошел еще двести шагов в направлении мишени и прислонил шашки к стволу толстого дерева. Затем вернулся на огневую позицию, лег и выстрелил в черный кружок. Прицел хорош: пуля вошла прямо над предыдущей.

Настал черед решающего испытания – и для прицела, и для взрывчатки. Взяв с собой винтовку, патроны и бутылку воды, я отошел примерно на 300 метров от шашек, лег, убедился, что ни Кэрри, ни Люз не приспела вдруг охота прогуляться, и прицелился в мишень, имевшую приблизительно тот же размер, что и грудная клетка человека.

Я еще раз оглядел все вокруг, прицелился и медленно, осторожно нажал на спуск.

Выстрел и грохот взрыва слились воедино. Земля вокруг взрывчатки словно бы вмиг высохла от жара вспышки, и взрывная волна распылила ее, образовав облако метров десять высотой. Дерево пострадало сильно, но все же устояло, что при его размерах было и неудивительно.

– Ни-и-ик! Ни-и-ик!

Я вскочил на ноги и махнул рукой бежавшей от дома Кэрри.

– Все в порядке! В порядке! Просто проверка.

Увидев меня, она остановилась и завопила:

– Идиот! Я подумала… – и, резко развернувшись, убежала в дом.

Ну хорошо, делать мне тут больше нечего: прицел пристрелян на всех дистанциях, динамит в рабочем состоянии. Теперь остается только соорудить снаряд, способный разнести автомобиль. Я почистил винтовку, подсобрал патроны и направился к дому.

Перед тем как войти в компьютерную, я постучался в дверь почти пустой бутылкой. Кэрри сидела в парусиновом кресле слева от входа, склонясь над какими-то документами.

Впрочем, первой я увидел Люз, расположившуюся с яблоком в руке у стола в глубине комнаты. Покачиваясь на стуле и глядя на меня, она произнесла: «Ба-бах!» – и по лицу ее расплылась улыбка. Ладно, хотя бы ей это показалось смешным. Я робко пожал плечами:

– Да уж, прости, пожалуйста.

Теперь и Кэрри повернулась ко мне. Я снова с извиняющимся видом пожал плечами и ткнул пальцем в направлении каптерки:

– Мне кое-что понадобится.

Несколько раз стукнув напоследок по клавишам компьютера, она встала. Мы перешли в каптерку. Кэрри закрыла за нами дверь. Входная стояла настежь, и я увидел, что небо уже не синеет, тучи затягивают солнце.

Я поднял картонную коробку, на которой значилось, что она содержит двадцать четыре банки томатного супа «Кэмпбелл», – впрочем, банок в ней оказалось всего две. Вынув обе, я поставил их на полку.

Кэрри прошла к входной двери и остановилась, глядя на белые баки. Я окинул взглядом ее силуэт и подошел с коробкой поближе.

– Чем вы, собственно, здесь занимаетесь?

Она показала на баки:

– Ищем новые виды эндемической флоры – папоротники, цветущие деревья… Каталогизируем их и пытаемся разводить, пока они не сгинули навсегда.

Я вышел наружу, присел на бетонный выступ, поставил перед собой коробку и приложился к бутылке с водой. Кэрри подошла, села рядом.

– Мы ходим в лес за образчиками, выращиваем их и отсылаем в университет. Из того, что растет в баках, приготовляют самые разные лекарства. Каждый раз, утрачивая какой-либо вид, мы теряем и потенциальное средство от СПИДа, менингита, болезни Альцгеймера, от чего угодно. Фармацевтические компании выделяют университету гранты на поиск и изучение новых видов растений. Правда, в следующем году эта кормушка закроется. Работаем мы много, но компаниям за их деньги требуются скорые результаты.