Текст книги "Зимний лагерь"

Автор книги: Эмманюэль Каррер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц)

Эмманюэль Каррер
Зимний лагерь

Издание осуществлено в рамках программы "Пушкин" при поддержке Министерства иностранных дел Франции и посольства Франции в России.

Ouvrage realise dans le cadre du programme d'aide a la publication Pouchkine avec le soutien du Ministere des Affaires Etrangeres Francais et de l'Ambassade de France en Russie.

1

Еще долго потом, до самого сегодняшнего дня, Николя старался вспомнить последние слова, которые сказал ему отец. Он попрощался с Николя в дверях шале[1]1
  Шале – швейцарский сельский дом в горах.


[Закрыть], повторив указание быть благоразумным, но Николя так стеснялся присутствия отца и с таким нетерпением ждал его ухода, что не слышал этих слов. Он сердился на отца за приезд сюда, за то, что тот притягивал к себе взгляды, которые казались Николя насмешливыми, и, наклонив голову, увернулся от прощального поцелуя. В домашней обстановке после подобной выходки не обошлось бы без упреков, но Николя знал, что здесь, на людях, отец на это не пойдет.

Немного раньше, в машине, они, конечно, разговаривали. Николя, сидевший сзади, думал, что отец плохо слышит его из-за шума вентилятора, включенного до отказа, чтобы высохли запотевшие стекла. Его беспокоило, попадется ли им по дороге бензоколонка компании Шелл. В ту зиму он ни за что на свете не согласился бы на заправку в другом месте, потому что на станциях Шелл давали купоны, в обмен на которые можно было получить пластмассового человечка, его верхняя часть открывалась, как крышка коробки, и тогда был виден скелет и внутренние органы: их можно было вытаскивить, снова вставлять на место, изучая таким образом анатомию человеческого тела. Прошлым летом на автостанциях компании «Фина» давали надувные матрасы и лодки. Другие компании предлагали иллюстрированные журналы, у Николя был их полный комплект. По крайней мере с этим ему повезло, и все благодаря профессии отца, который постоянно был в разъездах и заправлял машину один раз в два-три дня. Перед каждой поездкой Николя просил показать на карте маршрут, высчитывал километры и переводил их в количество купонов, которые потом складывал в сейф, величиной с коробку из-под сигар; шифр сейфа знал только он один. Этот сейф ему подарили на Рождество родители («Для твоих личных секретов», – сказал тогда отец), и Николя непременно захотел взять его с собой. В дороге ему хотелось пересчитать свои купоны и вычислить, сколько их еще не хватает, но сумка была в багажнике, а отец не хотел останавливаться, чтобы достать ее: надо было набраться терпения и ждать. Дело кончилось тем, что до самого шале они так и не встретили ни одной бензоколонки Шелл и так ни разу и не остановились. Видя разочарование Николя, отец пообещал, что до конца зимнего лагеря будет ездить столько, сколько нужно, чтобы заполучить анатомический муляж. И если Николя доверит ему купоны, то, вернувшись из лагеря, увидит, что человечек уже дожидается его дома.

Последнюю часть пути они ехали проселочной дорогой, снега там выпало слишком мало для того, чтобы надевать на колеса цепи, и Николя был опять разочарован. А до этого они проезжали по автостраде. В какой-то момент движение замедлилось, потом на несколько минут совсем прекратилось. В раздражении отец хлопнул ладонью по рулю и проворчал, что для буднего февральского дня это уж совсем ни на что не похоже. С заднего сиденья Николя мог видеть только его растерянный профиль и толстую, увязшую в воротнике пальто шею. Профиль и шея выражали озабоченность, досаду и упрямое раздражение. Наконец, машины снова тронулись. Отец вздохнул, немного расслабился: «Наверное, это была всего лишь авария», – сказал он. Николя поразило то, что отец произнес это с облегчением – как будто можно радоваться аварии только потому, что вызванный ею затор длился недолго и рассосался с прибытием службы спасения. Он был поражен, но в то же время его раздирало любопытство. Прижавшись носом к стеклу, он надеялся увидеть смятые в гармошку автомобили, окровавленные тела, которые при свете мигалок увозят на носилках, но абсолютно ничего не увидел, а отец с удивлением заметил: «Нет, значит, это не авария». Затор рассосался, но причина его так и осталась неизвестной.

2

Автобус отправился в зимний лагерь накануне. А десятью днями ранее произошла трагедия, репортаж о которой показывали в информационном выпуске по телевизору: в результате столкновения грузовика со школьным автобусом от тяжелейших ожогов погибло несколько детей. На следующий день в школе проводилось собрание по подготовке к отъезду детей. Родители получили последние инструкции о наборе вещей, необходимых в лагере, об одежде, которую нужно пометить, о конвертах с марками, которыми нужно снабдить детей, чтобы они могли писать домой, а вот по телефону, как было сказано, лучше не звонить, разве только при чрезвычайных обстоятельствах: пусть дети почувствуют, что они действительно в зимнем лагере, а не привязаны, словно нитью, к семейной среде. Эта последняя рекомендация не понравилась некоторым мамам: дети все-таки были еще маленькие… Учительница терпеливо повторила, что все это для их блага. Ведь главная цель организации подобных лагерей – приучить детей к самостоятельности.

Тогда отец Николя довольно резко сказал, что, по его мнению, отрывать детей от семьи не входит в основные задачи школы и что он не будет церемониться и позвонит, если ему того захочется. Учительница открыла было рот, чтобы ответить, но он перебил ее. Он пришел на собрание, чтобы поднять гораздо более серьезную проблему – проблему безопасности поездки на автобусе. Как быть уверенным в том, что не произойдет катастрофы, подобной той, кадры которой все видели по телевизору накануне? «Вот именно, как быть уверенным в этом?» – повторяли другие родители, не осмелившиеся задать этот вопрос раньше, но, конечно, думавшие о том же. Учительница признала, что, к сожалению, уверенным в этом быть нельзя. Она могла только заверить, что к проблеме безопасности все учителя относятся очень серьезно, что шофер водит автобус осторожно, но все-таки умеренный риск является одной из неизбежных составляющих жизни. Чтобы быть абсолютно уверенными в том, что дети не попадут под машину, родители вообще должны запереть их дома, но и там дети могут стать жертвой несчастного случая с электроприборами или просто болезни. Некоторые родители согласились со справедливостью аргумента, но многие были шокированы фатализмом, с которым учительница его привела. При этом она даже улыбалась.

«Понятно, ведь это не ваши дети!» – бросил отец Николя. Перестав улыбаться, учительница ответила, что у нее тоже есть ребенок и в прошлом году он тоже ездил в зимний лагерь на автобусе. Тогда отец Николя заявил, что предпочитает сам отвезти сына до шале на автомобиле: так он, по крайней мере, будет знать, кто за рулем.

Учительница заметила, что до лагеря более четырехсот километров.

А хоть бы и так, он уже решил.

– Но это не принесет никакой пользы Николя, – продолжала уговаривать она, – для его сближения с коллективом.

– Он прекрасно вольется в класс, – сказал отец Николя и усмехнулся. – Вам не удастся внушить мне, что от него все отвернутся, если он приедет в лагерь на машине со своим папой.

Учительница попросила его серьезно подумать, предложила посоветоваться с психологом, который разделяет ее мнение, но признала, что в конечном счете решать ему.

На следующий день в школе она подошла к Николя, чтобы разобраться, чья это была идея. С огромными предосторожностями, как всегда, когда говорила с ним, она спросила, какое решение ему больше по вкусу. От этого вопроса Николя стало не по себе. В глубине души он, конечно, знал, что предпочитал ехать на автобусе, как все остальные. Но отец принял решение и не изменит его, а Николя не хотел, чтобы учительница и другие ученики подумали, что его заставляют родители. Он пожал плечами, сказал, что ему все равно и вообще все нормально. Учительница не стала настаивать – она сделала все, что могла, но поскольку было ясно, что ничего изменить нельзя, то не стоило драматизировать ситуацию.

3

Николя с отцом приехали в шале незадолго до того, как стемнело. Все остальные дети прибыли накануне вечером; утром с ними уже провели урок катания на лыжах, а теперь они сидели в большом зале на первом этаже и смотрели фильм об альпийской флоре и фауне. Показ фильма приостановили, чтобы встретить вновь прибывших. Пока учительница разговаривала в холле с отцом Николя и знакомила его с двумя тренерами, дети в зале расшумелись. Не решаясь пойти к ним, Николя остановился на пороге. Он слышал, что отец спросил о том, как прошел урок лыжного спорта, а тренер смеясь ответил, что снега было мало и дети учились кататься на лыжах скорее по траве, чем по снегу, но это только начало. Отец хотел еще узнать, дадут ли детям в конце пребывания какой-нибудь диплом. Диплом серны, например? Тренер опять рассмеялся и сказал: «Диплом снежинки, может быть». Насупившись, Николя переминался с ноги на ногу. Он неохотно позволил поцеловать себя, когда отец наконец-то собрался уходить, и не вышел на улицу, чтобы попрощаться. Оставшись в холле, он с облегчением слушал, как заводится на площадке мотор и как потом шум затихает, удаляясь.

Учительница велела тренерам восстановить порядок и продолжить показ фильма, пока она поможет Николя устроиться. Она спросила, где его сумка: ее нужно отнести на второй этаж, в спальню. Николя посмотрел вокруг себя и увидел, что сумки нет. Он не понимал, что случилось.

– Я думал, она здесь, – прошептал он.

– А ты уверен, что не забыл ее дома? – спросила учительница.

Да, Николя хорошо помнил, как сумку положили в багажник между цепями для колес и дорожными сундуками отца, предназначенными для образцов.

– А когда приехали, вы взяли ее из багажника?

Николя покачал головой, кусая губы. Он не был уверен в этом. Даже наоборот: теперь он был уверен, что они забыли взять сумку из багажника. Они вышли из машины, потом отец снова сел в нее, и ни разу никто не открывал багажника.

– Вот досада, – недовольно сказала учительница.

Машина уехала пять минут назад, но догнать ее было уже невозможно. Николя чуть было не заплакал. Он пробормотал что-то в свое оправдание.

– Все-таки мог бы и сам позаботиться о своей сумке, – вздохнула учительница.

Однако увидев, в какое уныние впал Николя, она потеплела, пожала плечами и сказала, что это досадно, но не так уж и страшно. Как-нибудь все обойдется. В любом случае его отец быстро заметит забытую сумку.

– Да, – согласился Николя, – когда откроет багажник, чтобы достать свои образцы.

Из этого замечания учительница сделала вывод, что отец скоро вернется с сумкой.

– Да, да, – подтвердил Николя, надеясь, что отец привезет его вещи и в то же время опасаясь его возвращения.

– А ты знаешь, – спросила учительница, – где он собирался остановиться на ночь?

Николя не знал.

Уже стемнело, и теперь было маловероятно, что отец Николя привезет сумку до завтрашнего утра. Значит, на эту ночь нужно было что-то придумать. Учительница повела Николя в большой зал, где уже закончился показ фильма и собирались накрывать на стол к ужину. Николя шел за ней, и, когда он переступил через порог, то почувствовал себя новеньким, которому все здесь незнакомо и над которым все, конечно же, будут смеяться. Он понимал, что учительница делает все, что в ее силах, чтобы оградить его от враждебного отношения и насмешек. Похлопав в ладоши, чтобы привлечь внимание, она шутливым тоном сообщила, что Николя как всегда ловил ворон и поэтому забыл свою сумку. Кто согласен одолжить ему пижаму?

В списке предусматривалось, что у каждого ученика должно быть три пижамы, любой из них вполне мог выручить его, но никто не вызвался. Николя, стоя рядом с учительницей, еще раз немного нервно повторившей просьбу, не осмеливался посмотреть на стоявших вокруг детей. Он услышал хихиканье, потом кто-то, он не понял кто, сказал фразу, вызвавшую всеобщий взрыв хохота: «А он ее описает!»

Эту злую фразочку бросили, конечно, просто так, наугад, но попали точно в цель. Николя все еще случалось мочиться в постели, это бывало редко, но он опасался спать не у себя дома. Как только в школе заговорили о зимнем лагере, это стало у него одним из самых главных поводов для сильного беспокойства. Вначале Николя заявил, что не хочет туда ехать. Его мать пошла поговорить с учительницей, и та ее успокоила: разумеется, не он один был в таком положении, и к тому же подобные расстройства, как правило, не проявляются в коллективе; в любом случае, достаточно взять с собой еще одну запасную пижаму и клеенку, чтобы не замочить матрас. Несмотря на эти ободряющие слова, Николя с тревогой следил за тем, как мать укладывала его сумку: если они будут спать в дортуарах, как же он сможет незаметно подложить клеенку под простынь? Подобные переживания мучали его до самого отъезда, но даже в самом ужасном кошмаре он не смог бы представить себе того, что случилось с ним в действительности: остаться без сумки, без клеенки, без пижамы, быть вынужденным клянчить пижаму у других, получить насмешливый отказ и уже в день приезда оказаться разоблаченным, словно его позор был написан у него на лбу.

В конце концов, один из учеников сказал, что может одолжить ему пижаму. Это был Одканн. Его предложение вызвало новый взрыв смеха, потому что он был самым высоким мальчиком в классе, а Николя одним их самых маленьких, так что впору было задуматься, не сделал ли он это для того, чтобы выставить Николя еще более смешным. Однако Одканн резко прервал насмешки, сказав, что тот, кто будет приставать к Николя, будет иметь дело с ним, и все сразу это поняли. Николя посмотрел на него с благодарностью и тревогой. Учительница, казалось, испытала облегчение, но была озадачена, как будто ждала подвоха. Одканн имел большой авторитет у всех мальчиков и своенравно им пользовался. Например, в любой игре роли распределялись так, как решит он, и никто не мог знать заранее, кем будет – судьей или главарем банды, что будет делать – вершить правосудие или цинично нарушать его. Он мог быть необыкновенно добрым, а через несколько секунд невероятно жестоким. Он защищал и награждал своих вассалов, но потом так же неожиданно, без всякой причины лишал их своего расположения, заменяя на других, на тех, кого ранее презирал и с кем обходился сурово. Никто не знал, как вести себя с Одканном. Им восхищались и его боялись. Казалось, даже взрослые относились к нему с опаской: он ведь и ростом был почти, как взрослый, и голос имел, как у взрослого, и не было в нем ничего неловкого, как это бывает у слишком быстро выросших детей. Двигался и говорил он с почти неуместной непринужденностью. Мог быть грубым, но мог изъясняться с поразительными для его возраста изысканностью, богатством языка и точностью слов. У него были или отличные, или очень плохие отметки, и, казалось, это его не заботило. В анкете, которая заполнялась в начале учебного года, он написал: «Отец скончался». Было известно, что жили они вдвоем с матерью. Раз в неделю, по субботам, она приезжала за ним около полудня в школу на небольшой красной спортивной машине. Она не выходила из машины, но все-таки сразу было видно, что сильно накрашенная, с впалыми щеками и рыжей, казавшейся безнадежно запутанной шевелюрой она отличалась своей агрессивной красотой от матерей других учеников. В остальные дни недели Одканн ездил в школу на трамвае один. Он жил далеко, и было непонятно, почему он не ходил в другую школу, поближе к дому, но подобные простые вопросы, с какими легко можно обратиться к кому-то другому, невозможно было задать Одканну. Глядя, как он с сумкой на плече идет к трамвайной остановке, – а он был единственным, кто не носил ранца, – все старались в его отсутствие (ведь при нем никто не осмеливался обсуждать его дела) представить себе, как он добирался до дома, вообразить себе квартал, в котором он жил с матерью, их квартиру, его комнату. В самой мысли о том, что где-то в городе есть такое место – комната Одканна, – содержалось что-то одновременно и невероятное, и таинственно притягательное. Никто никогда не бывал у него дома, и он ни к кому не ходил. То же можно было сказать и о Николя, но это оставалось никем не замеченным, и никто, надеялся он, и впредь не обратит на это внимания. Никому не приходило в голову пригласить Николя к себе в гости, как никто и от него не ждал приглашения. Он был настолько же тих и боязлив, насколько Одканн смел и властолюбив. С самого начала учебного года он панически боялся, что Одканн заметит его, спросит у него что-нибудь, и не раз ему снились кошмары, в которых Одканн делал его козлом отпущения. Поэтому он очень сильно встревожился, когда Одканн, подобно римскому императору в цирке, охваченному порывом благодушия, положил конец пытке с пижамой. Если он сейчас и взял его под свою защиту, то потом был вполне способен так же легко бросить или отдать на растерзание другим, натравив их на него. Многие искали благосклонности Одканна, но знали, что это небезопасно, Николя же до сих пор удавалось не привлекать к себе его внимания. И вот теперь все кончено, из-за отца внимание всего класса приковано к нему, Николя, и он догадывался, что предчувствие начинает сбываться: зимний лагерь для него будет страшным испытанием.

4

Большинство учеников обычно обедало в столовой, а Николя – дома. Мама забирала их с младшим братом, который ходил еще в детский сад, и они обедали дома втроем. Отец говорил, что им очень повезло, а их товарищам можно только посочувствовать, потому что они обедают в столовой, а там плохо кормят, да к тому же часто случаются драки. Николя был согласен с отцом и, если его спрашивали об этом, отвечал, что рад возможности избежать плохих обедов и драк. Но все-таки он отдавал себе отчет в том, что самые крепкие дружеские отношения между учениками завязывались именно с двенадцати до двух – в столовой и во дворе, где можно было гулять после обеда. Пока он отсутствовал, ученики бросались сырками, воспитатели их наказывали, а они заключали союзы, и каждый раз, когда мама снова приводила его в школу, он чувствовал себя новеньким и должен был восстанавливать налаженные утром отношения. Никто, кроме Николя, об этих отношениях и не помнил: слишком много разных событий успевало произойти за два часа в столовой и во дворе.

Николя знал, что в шале все будет, как в столовой, но только это продлится две недели, без перерывов, и тут уж не уйдешь домой, если станет совсем тяжело. Он боялся этого, его родители – тоже и до такой степени, что даже обратились к врачу с просьбой дать медицинскую справку, освобождающую Николя от поездки. Но врач отказался, заявив, что пребывание в лагере пойдет мальчику на пользу.

Кроме учительницы и водителя автобуса, одновременно ответственного за кухню, в шале было два тренера, Патрик и Мари-Анж; в момент приезда Николя они распределяли обязанности между группами дежурных по столовой: одни должны будут заниматься столовыми приборами, другие – тарелками и так далее. Патрик – тот самый тренер, который смеясь говорил отцу Николя о катании на лыжах по траве. Высокий, широкоплечий человек, с угловатым и загорелым лицом, с очень голубыми глазами и длинными волосами, собранными в хвост. У толстушки Мари-Анж, когда она улыбалась, виднелся сломанный передний зуб. Оба были одеты в зелено-сиреневые тренировочные костюмы, оба на запястье носили бразильские браслеты, сплетенные из разноцветных ниток; когда такой браслет завязывают, то загадывают желание и не снимают его до тех пор, пока он сам не развяжется – в принципе, это означает, что желание исполнилось. Патрик имел в запасе, казалось, целый склад таких браслетов, он раздавал их в качестве поощрения тем ребятам, которыми был доволен. Николя он дал такой браслет сразу после приезда, и это вывело из себя некоторых мальчиков, которые надеялись его получить: Николя, ведь, ничем браслета не заслужил! Узнав об этом, Патрик рассмеялся и вместо того, чтобы объяснить, что Николя нужно утешить, поскольку он остался без вещей, рассказал про своего отца, который, когда они с сестрой были маленькими, наказывал всегда одного из них, в то время как глупость сделал другой, и наоборот, и делал так только для того, чтобы с детства приучить их к мысли, что в жизни существует несправедливость. Николя в душе был благодарен Патрику за то, что тот не выставил его нытиком и своим любимчиком, и, раскладывая на столы ложки для супа, доверенные ему Патриком, думал о желании, которое загадает. Сначала он хотел загадать, чтобы не описаться в постели этой ночью, затем, чтобы не писаться в постели во время всего сезона, наконец спохватился: раз уж так выходит, то можно загадать, чтобы все пребывание в лагере прошло благополучно. А почему бы не загадать, чтобы удалась вся его жизнь? Почему бы не загадать, чтобы все его желания всегда исполнялись? Преимущество такого самого общего пожелания, вбирающего в себя все отдельные желания, казалось на первый взгляд настолько очевидным, что он заподозрил в нем ловушку, вроде как в той истории с тремя желаниями, которую он знал не только в милом детском варианте – про крестьянина, у которого нос превращается в сосиску, – но и в другой, гораздо более страшной версии.

Дома, над кроватью родителей Николя, висела полка, на которой стояли куклы в национальных костюмах и книги. В большинстве книг рассказывалось, как мастерить самому дома или как лечиться растениями, но две из них Николя заинтересовали. Одну, толстый зеленый том, оказавшийся медицинским словарем, он не решался уносить в свою комнату, боясь, что отсутствие на полке такой большой книги будет замечено, и поэтому был вынужден читать его урывками, с сильно бьющимся сердцем, косясь на приоткрытую дверь. Другая книга называлась «Ужасные истории». На ее обложке была нарисована стоящая спиной женщина, она смотрела в зеркало, а там отражался строивший гримасы скелет. Эта книга была карманного формата, и с ней все получалось проще, чем со словарем. Тайком, догадываясь, что книгу у него отберут под предлогом того, что он слишком мал для таких историй, Николя взял ее и спрятал в своей комнате позади собственных книг. Когда, лежа поперек кровати, он погружался в чтение, то рядом держал наготове, чтобы положить сверху в случае опасности, том «Сказок и легенд древнего Египта», в котором уже раз десять читал историю Исиды и Осириса. Один из «ужастиков» был о том, как пожилая супружеская пара узнает, что некий амулет – отрезанная обезьянья лапка, почерневшая и совершенно засохшая, – может исполнить три желания, произнесенные ее владельцем. Не очень-то веря всему этому, муж не долго думая называет некоторую сумму денег, необходимую для починки крыши. Жена сразу же упрекает его: надо было попросить гораздо больше, он напрасно истратил первое желание! А через несколько часов раздается стук в дверь. Это пришли с завода, где работал их сын. Посланнику не по себе, он должен сообщить им ужасную новость. Несчастный случай. Их сына затянуло в станок и разорвало на части. Он умер. Директор завода просит их принять для похорон определенную сумму денег – как раз ту, которую просил отец! Мать кричит от горя, а потом загадывает свое желание: пусть им вернут сына! И вот, когда наступает ночь, к двери их дома со всех сторон волочатся куски разорванного тела ее сына, маленькие свертки с окровавленной плотью толпятся на крыльце, оторванная рука старается проникнуть в дом, в котором забаррикадировались остолбеневшие от ужаса родители. У них осталось право только на одно желание: пусть это создание, не имеющее название, исчезнет! Пусть оно умрет по-настоящему!