Текст книги "До и после (ЛП)"

Автор книги: Эмма Миллс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Мистер Селлерс объяснил нам упражнение – запутанную комбинацию, которую мы должны были выполнить, пробежав по всей длине зала, по одной группе.

Он велел нам сформировать три линии под баскетбольным кольцом, и, так как Эзра, Фостер и я оказались ближе всех к этой точке, остальные встали в очередь позади нас.

Я выругалась про себя. Каким образом я должна понять, как это делается, если иду первой?

– Что мы должны сделать? – прошипела я Эзре. Но он не ответил.

– Хорошо! – Мистер Селлерс хлопнул в ладоши. – Первая группа, вперед!

Мне ничего не оставалось, кроме как побежать вперед. Эзра спасовал мне мяч, а затем побежал за мной. Я не поймала мяч, и мне пришлось возвращаться за ним. Потом я бросила мяч Фостеру, который, похоже, разделял мою пригодность к спорту. Мистер Селелрс говорил что-то насчет поменяться местами, так что я вернулась туда, где до этого находился Эзра, и успела схватить только кончик мяча, когда Фостер бросил его обратно мне.

– Ты должен был отдать его вбок, – сказал Эзра, замедляясь и останавливаясь позади нас.

– А ты... – Он указал на меня. – ...должна быть там.

Он ткнул пальцем в то место, где стоял Фостер.

Я остановилась, по-прежнему держа мяч в руках.

– Ну, я бы знала, если бы ты объяснил мне это раньше.

– Мистер Селлерс отлично объяснил.

– Может, я не понимаю с первого раза.

Его лицо не изменилось.

– Может, тебе следовало слушать внимательнее.

Я открыла рот, чтобы сказать кое-что не очень вежливое, но вмешался мистер Селлерс.

– Ах, ладно, – сказал он и добродушно улыбнулся. – Не всем же быть лучшими игроками Америки, так, Эзра? Почему бы тебе не присоединиться к Риверсу и Кеньону, а Грейси с Теннисонами попробуют еще раз? И присмотрись к Кеньону, Эзра, он наш новый многообещающий игрок защиты!

Кеньон был особенно толстым мальчиком с темными жесткими волосами. Если кого в этом помещении и можно было бы принять за многообещающий бульдозер, то именно этого парня.

Эзра поплелся в конец одной из шеренг, а Грейси Хольтцер вышла вперед, преувеличенно выпятив нижнюю губу. Однако, как только она достигла главной линии, выражение ее лица сменилось ужасом.

– Ой-й-й! – пропела она, указывая на что-то позади меня.

Я обернулась. Там стоял Фостер, кровь капала вниз на его серую Темпл-Стерлинговскую спортивную футболку.

– Дев, – гнусаво сказал он, двумя пальцами зажимая ноздри. – Дев, кажется, у меня кровь из носа.

Я вздохнула.

* * *

– Так что, в спортзале было не весело? – спросил Кэс в обед, улыбаясь мне, а затем переходя к рыбным палочкам.

Я все еще была взбешена произошедшим.

– Я не выдержу год в этом классе. Я не могу. Это выше человеческих сил.

– Ты вроде как сама виновата, что так долго откладывала, не так ли?

Я сердито зыркнула на него:

– Я держу тебя рядом не для того, чтобы выслушивать это.

– Это остальные виноваты, а ты идеальна?

– Так-то лучше. – Я принялась открывать пакетик шоколадного молока. – Я вообще не понимаю, что там делает Эзра. Звездному игроку логичнее было бы выбрать физкультуру, не дожидаясь последнего года.

– Ему нужен был предмет на выбор, – ответил Кэс между укусами, – так что ему разрешили взять ее еще раз. Я слышал, как он говорил об этом с тренером на тренировке.

– Логично. Мне нужна легкая пятерка, но никто не разрешит мне снова пройти английский за девятый класс.

– Ты не спортсмен. Мы более значимы.

– Я тебя ненавижу.

– Ты любишь меня. Ты любишь меня настолько сильно, что отдашь мне свое шоколадное молоко.

– Мы единственные двенадцатиклассники, которые по-прежнему едят в столовой. Ты понимаешь это, верно?

– Я люблю еду в столовой. Она жирная и, что более важно, дешевая. Нет, главное, жирная. Ну, давай, гони молоко.

Я сделала длинный, демонстративный глоток из коробочки.

– Ты никогда не упоминал, что Эзра большая, огромная, гигантская задница, – ответила я, оставив шоколадное молоко и принимаясь за макаронный салат.

Кэс засмеялся, едва не подавившись рыбной палочкой.

– Я думал, это общеизвестно.

– Звездный футболист должен быть очаровательным, и героическим, и прочее. Точно не угрюмым и подлым.

– Талантливые обычно именно такие.

– А я-то думала, что они должны быть благодарны за талант. Это действительно бездарные люди ведут себя как козлы. По крайней мере, у них есть причина злиться на мир.

– Ну, думаю, Эзре тоже нелегко со всеми этими захватывающими и неожиданными возможностями, развешанными повсюду. Типа он идет отлить, и вдруг из-за занавески для душа выскакивает захватывающая и неожиданная возможность и пугает его до усрачки.

– По крайней мере он в ванной, – сказала я.

– Когда доходит до усрачки?

– Именно, – усмехнулась я.

Кэс усмехнулся в ответ и посмотрел мне за спину.

– Привет, Марабель.

Обернувшись, я увидела в нескольких футах от нашего столика Марабель Финч. Она казалась глубоко задумавшейся, но для Марабель это обычное состояние.

– Ой, – сказала Марабель, рассеянно глядя на Кэса. – Привет.

– Как дела? – спросила я.

Она приподняла плечи в легком пожатии.

– Я не могу вспомнить, что собиралась делать.

– Пообедать? – предположил Кэс.

– Малыш не голоден, – сказала она.

– А Марабель голодна?

Его лицо оставалось невозмутимым, но глаза смеялись. Он считал Марабель забавной.

– Нет. – Она замерла на секунду, а потом вдруг подняла руки и схватилась за грудь, словно проверяя, на месте ли она. – У меня теперь есть груди. Вы видели?

– Да, – кивнул Кэс, не удержавшись от усмешки. – Да, они хорошенькие.

Я пнула его под столом, пока Марабель садилась.

– Мне они не нравятся, – сказала она.

– Они нравятся папочке малыша? – спросил Кэс.

Марабель просто смотрела на него. Я же, наоборот, размахнулась посильнее и врезала по ноге Кэса под столом. Мы с Марабель не были такими уж подругами, но я к ней вроде как привязалась.

Впервые я встретила ее в городской библиотеке в нескольких кварталах от школы. Я ходила туда довольно часто и всегда видела Марабель среди стеллажей. Она листала периодические издания или толкала тележку и расставляла книги на полки. Она была на два года младше, и у нас не было никаких уроков вместе, но мы сосуществовали в библиотеке довольно гармонично. Я говорила «привет», а она кивала в ответ, или она выдавала мне книги и комментировала мой выбор.

– Тебе нравится здесь работать? – спросила я однажды, когда она вела меня за экземпляром «Гамлета», который был нужен для урока.

– Ну, технически я здесь не работаю, – ответила она. – Но они разрешают мне помогать.

И она быстро нашла мне четыре разных издания «Гамлета».

– Хотя это тебе не подойдет. Они попытались перевести его на современный язык и совершенно испортили. А в этом лучше комментарии.

Я усвоила, что, когда дело касается информации, Марабель лучше Гугла.

Она также была необычайно странной. Думаю, она напоминала мне Фостера, в некотором отношении. Они оба словно жили на собственной волне. Но если Фостер привлекал внимание, то Марабель была просто... спокойно эксцентричной. Я не уверена: порой она просто не понимает некоторые вещи – например, подшучивание Кэса – или ей просто все равно.

– Марабель, как учеба? – спросила я. Кэс вернулся к своему обеду.

Она сморщила носик:

– Тригонометрия – это ужас.

– О да. Тригонометрия отстой. Извини.

Она моргнула.

– За что?

– Я люблю эту девушку, – сказал Кэс, когда мы шли в класс после обеда. Марабель удалилась в сторону кабинетов иностранных языков, одной рукой она придерживала выпуклый животик под своим кукольным платьем. – Я серьезно люблю ее. Она самый смешной человек, которого я когда-либо встречал.

– Ты же знаешь, что она не специально.

– Поэтому она и прикольная.

– Она несовершеннолетняя мама. Имей сочувствие.

– О, значит, ты сочувствуешь несовершеннолетним мамам, но не брошенным детям?

Я пихнула его.

– Ты большая, огромная, гигантская задница, знаешь это?

– Как Эзра Линли?

– Хуже. Ты не такой симпатичный.

Кэс схватился за грудь:

– Это ужасная, чудовищная ложь.

– Идем. – Я посмотрела на часы. – Мы опоздаем на урок.

Он снова хлопнул ладонью по груди и остановился как вкопанный посреди коридора.

– Ой, перестань, ты же знаешь, я считаю тебя симпатичным.

Кэс покачал головой, растирая грудь, как будто там нарастала боль.

– Дело не в этом.

– А в чем?

Он поморщился:

– Воспаление хитрости.

Я стукнула его по руке.

– Иди в класс.

– Неплохая попытка, а?

Я не удержалась от улыбки.

– Иди уже.

3

Каждый день Фостер просыпался в половине шестого утра. Школа начиналась только в восемь, и я все еще не избавилась от летней привычки долго спать, поэтому его утренний шум меня совсем не радовал.

Обычно через несколько минут я проваливалась обратно в сон, но этим утром мои глаза отказывались закрываться. Голова не могла найти удобное положение на подушке. Под одеялом было слишком жарко.

Я отбросила его и перевернулась. В окно дул легкий ветерок, шевеля шторы. Снаружи послышалось шарканье кроссовок по тротуару и легкое дыхание бегуна, миновавшего наш дом. Где-то неподалеку хлопнула дверь автомобиля. Зажужжал блендер.

Фостер делал смузи.

Я застонала. Теперь я точно проснулась.

Я никогда не видела Фостера в пижаме. Он всегда ложился последним, а утром вставал первым и выглядел точно так же, как и предыдущим вечером. Я знаю, что у него должно было быть больше одежды из дома, чем мне казалось, но дело в том, что вся она выглядела одинаково. Все свежие новые футболки, рубашки, джинсы с идеальными складками, которые купила для него моя мама, лежали ненадетыми в ящиках его комода. Меня расстраивало, что он отказывался избавиться от вещей из дома, но еще больше мне было жаль маму, которая – хотя они ни за что не признается – досконально изучила, какую одежду носят дети в телеке и в журналах, чтобы у Фостера было именно то, что нужно. Когда он отказался это носить, она сказала, что это было глупо с ее стороны, ведь конечно же ему хочется самому выбрать свой стиль. Но еще одна поездка в магазин, закончившаяся пустыми руками, сказала сама за себя: у Фостера есть свой стиль, и он потрепанный.

– Хочешь смузи? – спросил Фостер, когда я притащилась на кухню.

– Фостер, сейчас слишком рано включать блендер.

– Знаешь, на Западном побережье только половина четвертого.

– Ты просыпался в половину четвертого, когда жил на Западном побережье?

– Иногда, – сказал он. – Как по-твоему, если встать пораньше, день будет казаться длиннее?

По-моему, в сутках двадцать четыре часа, и никакое раннее пробуждение этого не изменит.

Не дождавшись от меня ответа, Фостер спросил:

– Ты знаешь, какой сегодня день?

– Пятница?

– Ага. А угадай, что происходит по пятницам?

«Будущие революционеры американской науки» объединяют свою умственную энергию, чтобы сдвинуть машину директора на один дюйм влево? Стоп, нет, это было вчера.

– Не знаю.

Фостер вытаращил глаза:

– Ты не знаешь?

– Что происходит по пятницам, Фостер?

Я начала терять терпение. Потом до меня дошло. Но ни за что на свете нечто настолько нормальное не могло исходить от Фостера. Он не мог иметь в виду...

– Футбол!

Я вылупилась на него. Прошло всего три месяца. Я еще столько о нем не знаю.

– Ты любишь футбол?

– Не знаю. Я никогда не был на настоящей игре.

Это больше похоже на правду.

– Тетя Кэти сказала, что ты возьмешь меня с собой.

У мамы есть привычка назначать меня сопровождающим Фостера без моего ведома. Судя по выражению лица Фостера, мое собственное выдало эти мысли.

– Ты возьмешь меня? – спросил он.

– Конечно, – сказала я. А что еще тут скажешь? Теперь все по-другому.

* * *

В Темпл-Стерлинге футбол не является грандиозным событием, как в некоторых городах в Техасе или даже в других районах Флориды, о которых вы могли слышать, где стадионы на двадцать тысяч мест и в день игры жизнь полностью останавливается. Но тем не менее он, несомненно, очень важен. Преданные футбольные болельщики: родители, братья и сестры, тети и дяди мальчиков из команды. Дети вроде меня, не имеющие отношения к футболу, но все же желающие быть частью чего-то. Мужчины, от служащих банка до семидесятилетнего Фреда из «Автосервиса Фреда», которые в прошлом играли за команду, знали ощущение стадиона в пятницу вечером и ходили туда каждую пятницу, чтобы попытаться вернуть частичку прошлого. Футбол – это нечто общее, как общая религия. Мы все верили в тачдауны и филд голы. Всех нас крестили в лучах прожекторов.

Этим вечером я пробиралась через толпу, таща Фостера на буксире. Он цеплялся за мою футболку, пока мы прокладывали путь к пустым местам в дальнем углу трибуны перед очковой зоной.

– Они выглядят как армия, – пробормотал Фостер, и я проследила за его взглядом на трибуны гостей, море синего и золотого.

После того как мы заняли наши места, я осмотрела толпу вокруг. Впереди сидела шумная группа девятиклассников, а за нами разместилась большая компания выпускников, которых я узнала, но ни с кем из них не была особенно дружна. Во времена Джейн между знакомыми и друзьями существовала огромная разница. Друзьям ты можешь раскрыть свои сокровенные чувства и проводить вместе много времени. Знакомому нанесешь визит в течение четверти часа, потому что так положено по этикету.

В наши дни эквивалентом такого пятнадцатиминутного визита было несколько улыбок, взмах рукой и «как дела?», что я и получила от двенадцатиклассников и с готовностью ответила с тем количеством дружелюбия, которое соответствовало случаю, прежде чем вернуться к дальнейшему обозреванию толпы.

Фостер сидел рядом с парочкой готов, которые так тесно переплелись, что было сложно сказать, где чьи конечности, а справа от меня расположился Эмир Зуривич с сигаретой в руках и слегка скучающим выражением лица.

– А я все думал, когда же ты меня заметишь, – сказал он.

Я не много знала об Эмире, только то, что он переехал в Америку всего пару лет назад и уже выучил более крутой сленг и больше ругательств, чем я за свои семнадцать лет.

– Готов к игре? – спросила я, потому что не знала, что еще сказать, но чувствовала, что надо поддержать беседу.

– Готов срубить немного бабла. Я поставил сотню на то, что мы выиграем больше тридцати очков.

– Больше тридцати? Это пять тачдаунов.

Он пожал плечами:

– У Флэт-Лейк команда – дерьмо, а этот парнишка, Эзра, хорош.

– Хорош на пять тачдаунов?

– Ты видела, как он играет?

Все видели, как играет Эзра, и все знали, что он хорош – хорош на пять тачдаунов. Он никогда не упускал передачу. Там, где обычный парень мог пробежать пять ярдов, он пробегал двадцать. Но я вспомнила, как он вел себя в спортзале, его ленивую походку, его «Ты должен был отдать его вбок», и поэтому сказала:

– Он неплох. Ничего особенного.

– Мне нравятся девушки с невозможно высокими стандартами, – улыбнулся Эмир.

Я снова взглянула на поле. От улыбок Эмира мне становилось слегка не по себе. Почему-то хмурый вид казался более естественным для него.

Я и представить не могла, каким для него был переезд в Темпл-Стерлинг. По школе ходило много слухов об Эмире, в основном насчет его жизни до провинциальной Флориды. Я считала большинство из них нелепыми, но, когда Эмир стал осматривать поле, не удержалась и принялась рассматривать его лицо в поисках каких-либо указаний на его прошлое. Как будто там могла оказаться какая-то метка, которую носят люди, которым пришлось повидать трагедию в жизни. Следы вокруг глаз, опустившиеся губы. Но на его лице не было ничего особенного, кроме слегка кривоватого стержня в левой брови.

Мне не удалось дальше поразмышлять над прошлым Эмира, потому что на поле началось действие. Когда на поле вышли игроки, толпа вокруг нас вскочила на ноги, пустив от края стадиона красно-белую волну цветов Темпл-Стерлинга. Группа поддержки растянула бумажный плакат, через который с легкостью прорвались первые несколько парней. С другой стороны поля показались игроки в синем с золотом, и трибуны Флэт-Лейк взорвались криками. Электронное табло засветилось, как кончик сигареты Эмира, и игра началась.

Она не стала какой-то особенной. Не слишком волнительной, я хочу сказать, потому что в первой же половине мы взяли отрыв в три тачдауна и сохраняли его всю игру. В последние пятнадцать минут он увеличился до пяти тачдаунов. Эмир практически сиял, предвкушая свой выигрыш.

Большую часть игры я думала о своем. Я перечитывала «Чувство и чувствительность» и называла ее своей любимой книгой, но каждая книга Джейн Остин была моей любимой, когда я ее перечитывала. Единственной книгой, которую я не могла полностью принять, была «Мэнсфилд-Парк», потому что – внимание, спойлер – главный герой сильно влюблен в свою кузину. Я знаю, что в то время все было по-другому и, возможно, в их глазах это было полностью приемлемо, но от идеи о влюбленных друг в друга двоюродных брате и сестре меня немного подташнивало, особенно после того, как в нашей жизни появился Фостер.

И еще одна жалоба имелась у меня на книги Джейн, кроме любви между кузенами. Это часть о воссоединении влюбленных. Ведь это истории о такой непреодолимой любви, о таких сильных чувствах. Вы следуете за героями в их взлетах и падениях на американских горках эмоций, когда дух захватывает от этих «будут они вместе или не будут». Так разве будет слишком попросить, чтобы части про «Я люблю тебя и хочу быть с тобой» уделялось чуть больше времени? Это же самая лучшая часть, и мне хочется ее растянуть. Я хочу поцелуев – хороших, долгих, страстных. Джейн никогда о них не пишет.

Она также не писала и о школьном футболе, так что я задумалась о том, как бы это сделала я: как описала бы гордость, которую испытала мисс Теннисон, когда мистер Кинкейд пробежал десять ярдов. Темно-красные шлемы Темпл-Стерлинга, блестящие в свете прожекторов. Легкий запах марихуаны, окутывающий Эмира. Посмел бы кто-нибудь в те времена писать о травке? Джейн, наверное, была бы шокирована.

Фостер молчал всю игру. Я время от времени поглядывала на него, чтобы удостовериться, что он еще дышит, и каждый раз его взгляд был прикован к полю.

– Тебе было весело? – спросила я, когда мы присоединились к толпе, после игры повалившей на стоянку.

Он ответил в своей обычной манере, то есть вопросом на вопрос.

– Как ты думаешь, как они учатся калечить совершенно незнакомых людей?

– Не знаю... Это ведь не настоящая драка? Просто блокирование.

– Но как можно наброситься на кого-то, если не ненавидишь его?

– Тебе не нужно их ненавидеть. Нужно просто хотеть, чтобы они не выиграли.

Он некоторое время обдумывал мои слова и заговорил, только когда мы уже ехали домой в машине.

– Этот Эзра хорош, – сказал он, совсем как Эмир. – Он был словно... магнит для мяча.

Я не удержалась и фыркнула:

– Что?

– Магнит для мяча. Как будто он магнит, а мяч – металл. Он просто летел к нему и прилипал каждый раз.

Лучший игрок Америки. Четыре года играющий за школьную команду. Магнит для мяча. Интересно, что почувствовал бы великий и могучий Эзра Линли, узнав, что удостоился подобного титула.

– Кэс упустил мяч, – сказал Фостер через минуту. Это правда: в третьей четверти Кэс выронил мяч. – Он безрукий.

Я даже не смогла возмутиться, просто еще раз фыркнула.

4

Этим вечером Фостер, должно быть, погрузился глубоко в свои мысли; он даже не подумал попроситься на послематчевую вечеринку и вспомнил о ней, когда я уже подъехала к дому и он наполовину вылез из машины.

– Ты уверена, что я не могу пойти? Я буду вести себя тихо, не буду лезть в твои дела, и, если ты захочешь напиться, я даже не расскажу тете Кэти.

Я бросила взгляд на дом, чтобы убедиться, что окна закрыты.

– Я не напиваюсь, – ответила я. – Никто не напивается. И твой комендантский час уже начался, иди в дом.

Комендантский час Фостера был точно таким же, как у меня в его возрасте, – десять часов. В семнадцать лет мне разрешили гулять до половины двенадцатого. Для разницы в три года полтора часа казались едва ли справедливыми, но я не собиралась требовать слишком много.

– Я даже не устал, – утверждал Фостер, все еще стоя с наполовину открытой дверью.

– Комендантский час не означает, что ты устал, он означает, что в это время ты должен быть дома.

– Но тебе необходим мой присмотр.

Я засмеялась вслух. Ничего не могла с собой поделать.

– Иди в дом, – сказала я. Он послушно закрыл дверь и смотрел, как я выехала с подъездной дорожки.

Я не люблю домашние вечеринки, но так как эта была первой в году, я чувствовала себя обязанной пойти. По дороге к дому Мартина Лаи я думала, как хорошо было бы, если бы все происходило как во времена Джейн: приказываешь подать карету, надеваешь великолепное платье, а когда ты заходишь в комнату, твое имя громко объявляют. Настоящие танцы под настоящую музыку. Хорошие манеры. Короче говоря, никто не блюет в кустах. Никто не дурачится. В фильмах и сериалах любят приукрасить: поп-рок саундтрек, слишком мало людей и слишком много освещения, но самое основное соответствует реальной жизни. Вечеринки старшеклассников – место размножения идиотов со множеством проблем и недостатком здравого смысла. Входя в дом Мартина (разумеется, мое имя никто не объявлял), я вспомнила одну вещь, которая никогда не упоминается в фильмах и сериалах и которую я уже успела позабыть за лето: если ты не один из этих людей, эти вечеринки чертовски скучные.

Я нашла Кэса на кухне с несколькими ребятами из команды, большинство из них пили что-то из классических красных пластиковых стаканчиков. Руки Кэса были пусты, и он обнял меня за плечи, как только я подошла к нему. Он сказал что-то, чего я не расслышала из-за музыки, и я получила несколько «привет», на которые ответила слабым взмахом руки. Эти вечеринки всегда были такими громкими?

Главным в разговоре, кажется, был Стэнтон Перкинс, огромный парень с квадратной головой, игравший в оборонительной линии. Его стаканчик был почти пуст, и он единственный, кого я отчетливо слышала за грохотом включенной на полную громкость стереоситемы Лаи.

– Как я уже сказал, это была хорошая игра, – начал он снова. – Не лучшая наша работа, но можно подумать, теперь это имеет хоть какое-то значение.

Он бросил многозначительный взгляд на Кэса.

– Я бы хотел играть поактивнее, – ответил Кэс.

– Сочувствую вам, парни, – сказал Стэнтон. Мне показалось, что музыку прибавили, и его голос тоже стал громче. – Пока Линли на поле, все нападение сидит без дела.

Один из парней сказал что-то о перехвате, который осуществил Джексон, и о пятнадцати ярдах, которые пробежал Смит перед четвертым тачдауном. Но Стэнтон отмахнулся своей огромной ручищей:

– Единственные парни, которые прикасаются к мячу, это Уилкокс и Линли, и то Уилкокс только потому, что он гребанный квотербек! Все остальное простая случайность!

Он допил свой стаканчик и продолжил:

– Без Линли мы все играли бы лучше. Получили бы слаженную команду, как и должно быть. Чтобы впереди был Кэс, а не какой-то отщепенец из Шонесси, который всеми распоряжается.

Стэнтон Перкинс был от природы неприятным. Можно с уверенностью сказать, что он из тех людей, которые в детстве дергали котов за хвост и бросали камни в машины.

Я посмотрела на Кэса, ожидая его ответа. Но он только улыбнулся и сжал мое плечо, уводя меня от компании и говоря что-то о напитках. Только когда мы вышли из кухни, он сказал мне на ухо:

– Этот парень пугает меня до чертиков.

Я кивнула.

– Будущий взрыватель почтовых ящиков.

Кэс засмеялся, но не успел ответить, потому что, как только мы добрались до гостиной, нам помахал Джордан Хантер.

Джордан не только состоял в школьной команде и учился на одни пятерки, но и, в соответствии с клише, считался самым крутым парнем в школе. И сейчас он сидел в окружении своих почитателей на забитом секционном диване Лаи, натянув капюшон своей кофты поверх бейсболки. Огромные зеркальные солнечные очки отражали окруживших его поклонников. Под капюшоном скрывались фирменные дреды Джордана, а из-за очков фирменно блестели глаза. Это признак истинной крутизны – роскошь скрывать свои лучшие черты.

Не то чтобы в остальном Джордан не был выдающимся. Он был задним нападающим, широкоплечим и чертовски хорошо сложенным. У него была идеальная кожа и зубы белые, как в рекламе зубной пасты.

Я была в него влюблена, как и все остальные. Это было не мучительное чувство неразделенной любви, а хорошая, здоровая симпатия. Просто в присутствии Джордана было так легко улыбаться, но так трудно говорить, не выставляясь полным идиотом.

– Кэссиди, чувак.

Джордан дал пять Кэсу со своего трона с откидывающейся спинкой. Справа от него сидела девушка по имени Лорен Макфи, с которой я в прошлом году ходила на английский, а слева со скучающим видом Эзра Линли. Остальная часть дивана была переполнена людьми, которые плавно перетекали на пол, все они держали в руках пластиковые стаканчики и купались в лучах славы Джордана.

– Привет, – сказала я, когда взгляд Эзры остановился на мне. Кэс и Джордан завели разговор об игре.

Эзра не ответил, вместо этого пристально глядя на меня, и я почувствовала ту же смесь смущения и негодования, что и в спортзале, встретившись с его насмешливым «Ты учишься в двенадцатом классе?».

– Мы вместе ходим на физкультуру, – ровно сказала я.

На лице Эзры мелькнуло что-то вроде удивления.

– Я знаю.

– Неужели это Девон Теннисон? – тут же перехватил мое внимание Джордан. Он снял свои очки, словно ему требовалось визуальное подтверждение, а затем вскочил на ноги.

На моем лице появилась глупая улыбка, такая, которую способны вызвать только люди вроде Джордана.

– Привет.

Он обнял меня одной рукой. Самое непринужденное, клевое, приятно пахнущее объятие в моей жизни.

– Где ты пропадала, Чемпион? Я не видел тебя все лето. Чем занималась?

Надо признать, что обычно так подкалывают друг друга парни, но Джордан утверждал, что это сокращение от «Чемпион моего сердца», и я волей-неволей таяла каждый раз, когда он это говорил.

– Э-э... мы некоторое время были в Калифорнии, – сказала я, когда мы оторвались друг от друга.

– Калифорния, – кивнул он. – Я влюбился в ее пляжи. Нет ничего лучше, чем немного солнца на Западном побережье, я прав? – Он вернулся на свое место. – Ребята, хотите выпить? Где Мартин?

Я не видела Мартина Лаи весь вечер – это обычно для домашних вечеринок. В большинстве случаев совсем не имеет значения, кто хозяин.

Не получив ответа о местонахождении Мартина, Джордан продолжил:

– Ты видела, как наш Эзра поработал в первой половине? Отрыв в три тачдауна, и я прикрывал его задницу.

Он ударил Эзру по руке:

– Не я ли всегда говорю, что прикрою твою спину?

Эзра едва кивнул.

– Заткнись, чувак, – сказал Джордан и снова ударил его. – Ты слишком много болтаешь. Пусть кто-то еще получит слово.

Даже крошечная улыбка не нарушила невозмутимости на лице Эзры. Никто не мог устоять перед обаянием Джордана, но этот парень оказался невосприимчивым.

– Вот это чувство юмора, – продолжал Джордан. – Вот за что я люблю этого парня. Что за юморист. Серьезно, Эзра, заткнись и дай сказать другим.

Мы с Кэсом еще немного посидели с Джорданом, но постепенно толпа становилась все больше (по мере того как рассказы Джордана становились более оживленными), и мы решили уйти.

Мы пошли в прихожую, где шум толпы перекрыл громкий крик:

– Кэс!

Внезапно от людской массы отделилась фигура с блестящими волосами и бросилась на Кэса. Его ладонь выскользнула из моей, и он обнял девушку обеими руками. Линдси Реншоу.

Она отпустила Кэса и обняла меня.

– Ребята, вы где были? – спросила она и сжала меня гораздо сильнее и гораздо искреннее, чем большинство людей. – Я ни разу не видела вас в школе на этой неделе!

Она отстранилась, и я впервые хорошенько рассмотрела ее после лета, проведенного врозь.

Линдси обладала красотой, от которой захватывало дух. Ее щеки постоянно розовели, словно она только что закончила хорошую быструю утреннюю пробежку. Из ее хвостика все время выбивались отдельные пряди, и она, казалось, всегда находилась в радостном нетерпении, как будто слишком занята и слишком востребована, чтобы постоять спокойно дольше одной секунды.

И она не была похожа на тех дрянных популярных девушек в телевизоре, которые сталкивают других девочек с вершины пирамиды группы поддержки и строят козни, чтобы увести чужих парней. Была в ней какая-то врожденная прелесть, что невозможно было не захотеть стать ее другом. Вот что я чувствовала, несмотря на то, что с ее появлением Кэс стал держаться несколько ровнее, а ее глаза светились несколько ярче, когда она смотрела в его сторону.

У Джейн был бы чертовски занимательный день.

– Как прошло твое лето? – спросила я, пытаясь отвлечь их внимание друг от друга.

– Просто потрясающе! Я со своей приходской группой работала для «Среды обитания для человечества».

Конечно она работала.

– Что насчет вас, ребята? – спросила она, улыбнувшись Кэсу. – Как прошло ваше лето?

– Отлично. – Голос Кэса вдруг прозвучал глубже. – Просто отлично. Куча работы. Но отлично.

«Скажи «отлично» еще раз, – подумала я. – Давай, скажи это».

– И тренировки дважды в день, – продолжил Кэс. – Куча тренировок. Но в этом году команда играет просто отлично.

Линдси, кажется, не заметила нехватки синонимов у Кэса.

– Я знаю, игра была невероятной, да? И Девон, – просияла она в мою сторону, – я слышала, что твой кузен живет с вами. Это так здорово.

Я удивленно подняла брови:

– Ты встречала его?

– Еще нет. Ты должна привести его с собой на следующую вечеринку. Я уверена, он клевый.

– Фостер не любитель вечеринок. И я на самом деле тоже. – Я была хороша в быстром отступлении. – Я, наверное, пойду.

– Я тебя провожу, – сказал Кэс.

– Все хорошо. Со мной все будет в порядке.

Но Линдси уже просияла от галантности Кэса, и я поняла, что отказаться мне не удастся.

– Но ты вернешься, да, Кэс?

– Конечно. При условии, что ты оставишь для меня танец.

Я открыла свою сумочку, чтобы достать ключи, и постаралась не поперхнуться.

– Идем.

Кэс потянулся к моей руке, но я сунула ее в сумочку и шумно копалась в поисках ключей, хотя мои пальцы уже добрых четыре или пять раз нащупали цепочку с брелоком-машинкой. В таком виде я и направилась к входной двери, а Кэс, несомненно, послав Линдси обезоруживающую улыбку, последовал за мной.

– Где ты припарковалась? – спросил он, когда за нами закрылась входная дверь, несколько приглушив звуки шумной вечеринки. Еще несколько минут, и здесь, наверное, появится полиция.

– Дальше по улице. Ты правда не обязан...

– Единственный раз, когда меня не окажется рядом, тебя схватят, и ты будешь умирать в каком-нибудь переулке, проклиная мое имя, а меня всю оставшуюся жизнь будет преследовать всепоглощающая вина.

– Это был действительно хорошо продуманный ответ.

– Спасибо. Я старался.

Когда я посмотрела на Кэса, он улыбнулся. Именно в моменты вроде этого Джейн написала бы о моих чувствах к нему. Я была привязана к Кэсу – вот как она выразилась бы. И это было правдой уже так давно, что я даже представить не могу, что было по-другому.