Текст книги "До и после (ЛП)"
Автор книги: Эмма Миллс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
О переводе
Оригинальное название: First and then by Emma mills
Эмма Миллс «Здесь и сейчас»
Переводчки: Лиза Козинцева, Мария Максимова, Кристина Плиткина, Аннара Темирханова
Обложка: Врединка Тм
Совместный проект групп:
Bookish addicted: Переводы книг, рецензии
FASHIONABLE LIBRARY | М.Маби
Переведено для бесплатного домашнего ознакомления.
Релиз не для продажи!
Аннотация
Девон Теннисон не желает перемен. Она вполне довольна жизнью, наблюдает с трибун за пятничными матчами, молча любит своего лучшего друга Кэса и блаженно игнорирует будущее после окончания школы. Но у вселенной другие планы. Она приводит двоюродного брата Дев, Фостера, – упрямого и не похожего на других подростка, у которого обнаруживается неожиданный футбольный талант – и вызывающе высокомерного и раздражающе привлекательного раннинбека Эзру прямо туда, куда Девон меньше всего хотелось бы: сначала на уроки физкультуры, а потом и в остальные сферы ее жизни.
«Гордость и предубеждение» и «Огни ночной пятницы» встречаются на страницах этого современного романа о зарождении любви к неожиданному мальчику, к новому брату и к самой себе.
1
Мое эссе для колледжа называлось «Я и школьные обеды в Темпл-Стерлинге» и было именно таким ужасным, как вы думаете.
Пока миссис Уэнтворт его читала, я разглядывала плакат на стене у нее за спиной. Фото львиного прайда в саванне, как будто сделанное специально для National Geographic. Лев на первом плане выглядел особенно величаво. Золотистое солнце освещало его гриву, и если львы на заднем плане смотрели в разные стороны, то темные глаза этого были направлены прямо на меня. Под снимком большими буквами типографским шрифтом было напечатано слово «УСПЕХ».
Ясно, что плакат должен был меня на что-то воодушевить. Не знаю точно, на что. Бегать быстрее. Убивать больше газелей. Стать лучше, чем львиная гопота, зависающая на заднем плане.
Наконец миссис Уэнтворт прочистила горло и произнесла только:
– Школьные обеды.
Фраза подразумевала незаданный вопрос «почему?».
– В приглашении предлагалось описать эпизод из своей жизни. За всю жизнь люди съедают огромное количество школьных обедов, верно?
– И еда из столовой имела для тебя какое-то... важное значение?
– Врать не буду, меня очень впечатлило картофельное пюре.
С губами миссис Уэнтворт творилось что-то непонятное, они как-то странно кривились. Думаю, это сошлись в смертельной битве неодобрение и улыбка.
– Девон, мне очень нужно, чтобы ты отнеслась к этому серьезно.
Под «серьезно» имелось в виду: иди домой и напиши эссе об умершем родственнике, или о больной птичке, которую вылечила, когда была маленькой, или о миссионерской поездке в Гвадалахару для постройки домов. Я просто не могла собраться с духом и сделать это. Я никогда не была в Мексике.
Но тут она меня удивила:
– Не пойми меня неправильно. Дело не в теме. Дело в исполнении. Такая тема вполне подошла бы. Ее можно раскрыть остроумно, оригинально и очень занимательно. Но выглядит так, будто ты написала это во время рекламной паузы.
Я даже обиделась. Мне потребовалось целых четыре рекламных паузы.
– Насколько сильно ты на самом деле думала над этим?
Не то чтобы я совсем об этом не задумывалась. Я даже составила в уме эссе, написанное в стиле Джейн Остин. Джейн мой бесспорно любимый автор, и я знаю, что настоящая история моей жизни была бы написана в ее стиле.
Джейн не чуралась правды о людях. Мне казалось, что я знаю ее по ее книгам, знаю, каким человеком она была, и этот человек мне очень нравился. Она видела людей такими, какие они есть, и умела невообразимо элегантно описать все, что угодно. Джейн сказала бы, как есть.
К сожалению, «как есть» в моей ситуации не лучший вариант эссе для колледжа. Мисс Девон Теннисон просит зачислить ее в ваше учебное заведение несмотря на то, что она сама посредственность.
Ничего этого я не могла сказать миссис Уэнтворт. Не думаю, что она поняла бы, что я успокаиваюсь, глядя на все глазами Джейн. Ей, вероятно, не понять удовлетворения, которое я получаю, представляя себя «ничем не выдающейся мисс Девон Теннисон» в противоположность просто скучной Девон Теннисон.
Не дождавшись ответа, миссис Уэнтворт отложила мое эссе.
– Девон, настал решающий момент. В этом семестре тебе придется много сделать, если ты хочешь, чтобы твои заявления были конкурентоспособными. У тебя неплохой средний балл, но тебе явно не хватает внеурочной занятости. Хотя бы это ты понимаешь?
Одна короткая встреча в качестве руководителя команды девочек по кроссу. Одна провальная попытка стать королевой бала выпускников. Одна роль без слов в ежегодном надругательстве театрального кружка над «Красавицей и Чудовищем». Определенно, я это понимала.
Я могла бы указать, что присоединилась к кружку самой миссис Уэнтворт, «Дорога к колледжу», но вряд ли это можно назвать добровольным, и на данный момент я являлась его единственным членом. Так что я просто кивнула и попыталась выглядеть серьезно.
– У тебя еще есть время. Сейчас только август, но не успеешь оглянуться, как сроки начнут поджимать. Ты выразила некоторую заинтересованность в Ридинге. Давай займемся им. Но мы должны изучить все варианты. Если у тебя на уме есть другие колледжи, давай посетим их.
– Посетим?
На секунду я вообразила, как во время поездки мы с миссис Уэнтворт спорим по поводу бесплатных шапочек для душа в номере какого-нибудь дешевого мотеля.
– Нельзя принять взвешенное решение, не зная, во что ввязываешься, – сказала миссис Уэнтворт. – Ты же не станешь покупать платье без примерки?
Я проглотила ответ: «Может, я купила его через интернет» – и просто покачала головой. Меня пугала не идея посетить колледжи, а вообще само понятие «кружок «Дорога к колледжу». «Я думаю, это будет тебе полезно», – сказала мама, держа присланный по почте рекламный листок, официально приравняв «Дорогу к колледжу» к брокколи и солнцезащитному крему. Может, оно и полезно, но это не значит, что я обязана этим наслаждаться.
– Тебе интересны какие-нибудь профильные предметы?
– Не особенно.
Плотный завтрак и просмотр программ для подростков по кабельному телевидению наверняка вызовет эпичную битву, в которой улыбка миссис Уэнтворт просто обречена на поражение.
– Что ж, тебе есть над чем подумать. Я хочу, чтобы на этой неделе ты занялась внеурочной деятельностью. Присоединись к какому-нибудь кружку. Организуй свой. Еще не поздно выползти из дома и включиться в жизнь.
Бр-р. Словно слоган из рекламного буклета. Я подавила желание закатить глаза и выбрала ни к чему не обязывающий кивок.
С минуту стояла тишина. Я думала, что миссис Уэнтворт меня отпустит, но, когда я подняла голову, она изучала меня прищуренными глазами.
Ее звали Изобель. Она не была старой, по большому счету, но с точки зрения школьников считалась таковой. Она носила свитера с узорами и длинные бесформенные юбки с цветами. Однако у миссис Уэнтворт были очень красивые глаза с густыми темными ресницами. Такими же зелеными и выразительными они, наверное, были, и когда она была моего возраста. Мне нравилось думать, что тогда она была невероятно популярна. Все парни ходили за ней следом, предлагали подвезти до дома и говорили, что она похожа на девушку с обложки. А она смеялась, откинув волосы, и понятия не имела, что придет время, когда она станет миссис Уэнтворт и будет беспокоиться о том, что надо написать несносной девчонке, чтобы поступить в Университет Ридинг.
– Девон, – сказала она, и мне почему-то показалось, что в ее голосе прозвучала больше Изобель и меньше мисссис Уэнтворт. – Ты хочешь поступить в колледж?
Никто никогда не спрашивал меня об этом. Колледж был в порядке вещей. Согласно моим родителям, между рождением и смертью обязательно должен стоять колледж.
– Я не знаю, что еще делать, – сказала я.
– Пойди в армию, – просто ответила она.
Я скорчила рожу.
– Ненавижу, когда на меня орут.
– Тогда в «Корпус мира».
Из моего горла вырвался придушенный звук, словно кто-то придавил кошку.
– Ненавижу быть бескорыстной.
– Хорошо. – Губы миссис Уэнтворт снова дернулись. – Иди работать.
– Работать? Вот так просто?
– Многие это делают. Некоторые очень успешные люди никогда не учились в колледже.
– Ага, посмотрите на Голливуд.
– Еще один вариант. Отправляйся в Голливуд. Стань звездой.
– Но я не умею играть. Я даже никогда не разговаривала в пьесе.
– Так вступи в театральный кружок.
– О да, хористка номер двенадцать станет моим билетом к славе.
– Почему нет?
– Во-первых, это должно нравиться, а мне не нравится, и во-вторых, нужно хорошо уметь это делать, а я не умею.
– А что ты умеешь?
– Не знаю. На самом деле ничего.
– Как ты можешь так говорить?
Я не могла правильно сформулировать ответ, не прибегая к помощи Джейн. Без тех ее оборотов, которые придавали элегантность даже неприятным вещам. Она бы сказала, что мне не достает своеобразия. Я твердая посредственность. В подобных ситуациях исключительно... неспособная. Перед лицом напечатанного заглавными буквами успеха. Что, если в тебе этого нет? Что, если глубоко в душе ты просто один из тех львов на заднем плане?
– Каждый человек что-то умеет, – сказала миссис Уэнтворт, понаблюдав за мной. – Ты найдешь свою нишу. А знаешь подходящее для этого место?
– Колледж?
– Видишь, ты умеешь угадывать. Это уже кое-что.
Я слабо улыбнулась.
– Я считаю, что ты прекрасный кандидат для колледжа. Не думай, что я пытаюсь тебя отговорить. Я просто хочу знать, почему ты хочешь продолжать образование.
– Из-за родителей, – сказала я. Она могла бы сразу просто спросить.
– Чтобы уйти от них?
– Чтобы они меня не убили.
Ее губы дернулись непривычно сильно.
– Я хочу, чтобы ты сама принимала в этом участие, – сказала она, убирая эссе в мое дело. Кроме него в папке была только помятая открытка из Университета Ридинг, которую я показала ей на нашей первой встрече. – И попытайся написать эссе еще раз. Черт, напиши историю всей жизни.
Я опять скривилась.
– Хорошо, хорошо, я не буду забегать вперед. Хорошего дня, Девон.
– И вам, – сказала я и вышла из кабинета.
* * *
Я шла к футбольному полю и думала о том, что сказала миссис Уэнтворт. В основном я думала про эссе – страницу моей жизни. Я представляла, как написала бы о том, что состою в «Корпусе мира»: благотворительница Девон, разъезжающая по джунглям и пустыням, полная желания пожертвовать собой ради блага других. Именно этого и хотят те люди из колледжа: некую эффектную, решительно оригинальную историю между листами с оценками. Сколько часов вы работали волонтером; расскажите нам, когда именно случилась ваша ошеломляющая победа над невзгодами.
Мне казалось, что я никогда ничего не делала. Я никогда не страдала. Я никогда не побеждала. Я обычный ребенок из семьи среднего класса, живущей в пригороде, который все семнадцать лет сумел оставаться весьма невпечатляющим. Победа над заурядностью – вот что мне нужно.
– Кружок по колледжу закончился раньше?
Где бы я ни была, Фостер умел меня найти.
До этого лета он был двоюродным братом из тех, с которым встречаешься примерно раз в четыре года на Рождество. Его семья жила в Калифорнии, а мы во Флориде, и это было как нельзя лучше, идеальная допустимая доза Фостера. Но все изменилось, и новая доза Фостера в моей жизни иногда становилась весьма труднопереносимой.
Он бросил свою сумку на траву и плюхнулся рядом со мной на трибуну.
– Кружок придурков закончился раньше? – спросила я.
Секунду он смотрел на меня, а потом сказал:
– Я понял, что ты сделала. Я сказал «колледж» про твой кружок, а ты сказала «придурки» про мой. Умно.
Я смотрела на поле, отчасти, чтобы избежать необходимости отвечать, отчасти потому, что начиналась тренировка, а это моя любимая часть. Все игроки встают в круг для разминки. Больше всего мне нравятся прыжки, то, как парни считают хором. Трудно разглядеть лица, когда все в форме, но Кэса Кинкейда я найду где угодно. Он всегда прыгает лениво.
Фостеру Кэс не нравился, но мне не нравился Фостер. Мне, наверное, следовало бы ему посочувствовать, но Фостер обладал такой особенностью, как неспособность сказать или сделать хоть что-то по-человечески. Иногда я думала, что, если земля разверзнется и поглотит наш дом, он просто будет стоять на тротуаре, выбирая песню на айподе.
– Чему ты научилась на кружке по колледжу?
– Перестань называть его кружком по колледжу.
Как будто «Кружок «Дорога к колледжу» звучит намного лучше.
– Перестань называть мой кружком придурков, – парировал Фостер.
Ирония в том, что если какой кружок и заслуживал названия «кружок по колледжу», то это его. На профориентации в девятом классе Фостер записался в кружок «Будущие революционеры американской науки». Каждые две недели там собирались эти гениальные детишки, которые любят строить роботов и запоминать бесконечные цифры числа пи. Большинство из них, наверное, могли бы поступить в большее количество колледжей, учась в девятом классе, чем я, учась в выпускном.
Скандирование прекратилось, и парни приступили к новому упражнению. Фостер проследил за моим взглядом, направленным на поле, а точнее, на Кэса.
– Тебе не кажется, что это тупо – все время таскаться за ним следом?
Я не ответила, но на самом деле я и не прислушивалась.
– Ты не чувствуешь себя тупой, зависая поблизости в ожидании него? – повторил Фостер, слегка подпрыгивая на скамейке, как резника, которую то и дело растягивают.
– С чего мне чувствовать себя тупой?
– Потому что он не зависает поблизости и не ждет тебя. Неужели ты не хочешь такого парня, который будет тебя ждать?
– Он мне не парень. Мы просто друзья.
– Так зачем ты закрываешь дверь в комнату всякий раз, когда он приходит?
– Чтобы ты не вошел.
– Сексом вы там не занимаетесь?
– Нет! – Я оглянулась на Фостера, почти наверняка, самого костлявого, самого незрелого четырнадцатилетнего мальчишку во Флориде, а может, даже и во всем мире. – Нет. Никто не занимается сексом где попало.
– Уверен, что есть люди, которые занимаются сексом прямо сейчас. По всему миру. Уверен, что сейчас миллионы людей занимаются сексом. В Европе сейчас ночь. Разве люди в большинстве своем не занимаются сексом ночью?
– Прекрати говорить о сексе, Фостер.
– Почему? Тебе неприятно? Кэс заставляет тебя нервничать? Знаешь, я могу его стукнуть. Я знаю, как бить.
– Никакого битья. Никаких разговоров. Давай просто помолчим, ладно? Давай поиграем в «рот на замок».
– Хорошо.
Фостеру нравилось думать, что он лучший в этой игре. Я была достаточно взрослой, чтобы понимать, что моя мама затевала ее, только чтобы я помолчала, когда была маленькая. Он тоже достаточно взрослый, чтобы это понять.
– Подожди-ка. Нас забирает твой папа? Потому что я не поеду с Кэсом. Он воняет.
– Сам ты воняешь.
Пауза.
– Я понимаю, что ты сделала.
Я вздохнула.
– Рот на замок, Фостер.
– Ты первая.
Я провела сомкнутыми пальцами по губам. Фостер сделал то же самое, и наступило временное затишье.
Затишье длилось всю дорогу домой, даже после того как я, по сути, проиграла, поприветствовав папу.
– Как в школе? – спросила мама вечером, положив одну руку на бедро, а в другой держа деревянную ложку и помешивая соус для пасты. Фостер торчал перед телевизором, а папа был в своем кабинете. В доме было тихо, не считая чуть слышного бульканья соуса и приглушенного гула телевизора Фостера.
– Хорошо.
Я принялась накрывать на стол, потому что знала, что мама все равно попросит меня этим заняться.
– Как Фостер?
Ненавижу такие вопросы. Что тут ответишь? Как будто он погодные условия. Фостер был облачным с восьмидесятипроцентной вероятностью выпадения осадков.
– Кажется, хорошо, – сказала я, доставая из шкафчика салфетки. Я еще не совсем привыкла брать четыре вместо трех.
– Думаешь... – Она так явно старалась говорить непринужденно. – Думаешь, он хорошо вписывается?
– Прошло всего лишь три дня.
– Но как ты думаешь, он заводит друзей?
– Не знаю. – Это ложь. – Я не много его вижу. – Это тоже ложь. Я знаю, что он не заводит друзей, иначе не таскался бы постоянно за мной.
– Что насчет физкультуры?
Когда я училась в десятом классе, физкльтуру сделали обязательным предметом для девятиклассников, а поскольку я слишком долго оттягивала, то была обречена провести два семестра единственной выпускницей среди целого класса переполненных гормонами девятиклассников.
– У нас был только один урок, – сказала я.
– И?
– И мистер Селлерс говорил нам о форме и спортивном расписании, и все. – Мама открыла было рот, но я продолжила: – Насколько я знаю, никто не впечатывал его в шкафчики, не обзывал и не обращался с ним иначе, чем с любым другим новичком.
Это, кажется, ее успокоило, но я знала, что, скорее всего, только на время, так что я бросила приборы на стол и поторопилась уйти в свою комнату, пока она не спросила еще что-нибудь.
Вечером, перед тем как лечь спать, я позвонила Кэсу. Это одна из моих любимых вещей: свернуться под одеялом, прижав к уху телефон, зная, что засну, как только нажму отбой.
– Номер четыре, – услышала я приглушенный голос Кэса, – с пепси и... Привет, Дев, напомни мне, чтобы я рассказал тебе про тренировку... и бургер без маринованных огурцов, но добавьте кетчуп.
Кэс практически не способен сосредоточить внимание только на одном разговоре. Но сложно даже упрекать его за это; он просто получал удовольствие от постоянной занятости, интересовался всем и вся. Но когда он действительно был нужен как друг, он сдерживался.
– Что случилось на тренировке?
– Тренер устроил разнос Марберри... – Потом в окошко: – Спасибо, чувак, можно мне пару салфеток? – И снова мне: – ...потому что тот едва не убился, пытаясь свалить Эзру.
– Зачем он это сделал?
– Потому что он долбаный идиот, – неразборчиво сказал Кэс, потому что теперь он одновременно ел, разговаривал и вел машину. – Нет, ну серьезно, он злится, что его переставили на позицию сэйфти [1], а Эзра только начинающий раннинбек [2]. – В его голосе обозначилась лишь легкая мрачность, которую я уловила только потому, что знала его много лет. – И, знаешь, из-за Кубка.
Все знали. Вдобавок к тому, что еженедельник «Парад» назвал его в числе лучших игроков Америки, Эзра Линли был выбран в команду Восточного побережья для участия в Армейском кубке страны. Весь город поднял по этому поводу такой шум, что невозможно было зайти в туалет и не наткнуться на плакат «Темпл-Стерлинг гордится своим лучшим игроком Америки», глядящий на тебя с двери кабинки.
– Да, – сказала я. – Какая захватывающая и неожиданная возможность для него.
Кэс засмеялся. На плакате под заголовком «Темпл-Стерлинг гордится своим лучшим игроком Америки» была написана еще одна строчка: «Захватывающая и неожиданная возможность для ученика нашей школы Эзры Линли».
Последовала пауза, во время которой, я уверена, Кэс сунул в рот еще картошку фри, потом он спросил:
– Как твой новый брат?
– Не называй его так.
– Но ведь так и есть.
– Плохо, что я не хочу подходить к нему в школе? В смысле, я все время вижу его дома, но делает ли это меня, ну, плохой?
– Почему это делает тебя плохой?
– Не знаю. – Конечно, я знала. – Его только что бросила мать.
– Да? Джо Перри тоже бросила мама, а когда я в последний раз проверял, ты говорила, что он самый отвратительный в мире.
– Я не...
– Так и было, два раза. А дважды – это как «отвратительный» в квадрате.
– Это, наверное, самая ботанская вещь, которую ты когда-либо говорил.
– Не меняй тему. Ты ненавидишь брошенных детей.
– Я никого не ненавижу! – Я знала, что он меня дразнит, но я всегда подыгрывала ему. – И мама Джо уехала, когда он был во втором классе. Это другое.
– Неважно, как давно это было, брошенный ребенок есть брошенный ребенок.
– Перестань говорить «брошенный ребенок»!
– Ты тоже это сказала. – Я слышала усмешку в голосе Кэса. – Эй, из-за этого разговора где-то бросили ребенка.
– Не говори так.
– Не запрещай мне! Я имею право на свободу слова, которое не может быть нарушено!
– Заткнись, – сказала я, смеясь. – Ты съедешь с дороги.
– Я уже почти дома.
– И будет большой трагедией умереть в одном квартале от дома, а?
– И это говорит девушка, которая не хочет произносить «брошенный ребенок».
– На самом деле Фостера не бросали, – сказала я. Улыбка сползла с моего лица. – Его просто типа... отослали.
– От этого не легче, верно?
– Может, и легче. Она вернется за ним.
– М-да, – ровно сказал Кэс, и я не была уверена, насколько каждый из нас в это поверил.
2
По моему мнению, уроки физкультуры – зло.
Берут кучку подростков, заставляют их раздеваться друг перед другом в раздевалке, велят надевать ужасную одинаковую форму, а затем определяют их способности на основании умения бросать мяч в сетку, в кольцо или друг другу. Это зло.
На третьем уроке я притащилась в раздевалку, бросила спортивную сумку на пол и постаралась не обращать внимания ни на чьи взгляды. Честно говоря, некоторые девочки меня по-настоящему пугали.
Когда я училась в девятом классе, я носила брекеты и у меня было угрей больше, чем я могла сосчитать. Я не красилась. Я не носила короткие шорты. Я никогда не пробовала спиртное и уж конечно не знала, как или зачем людям приходит в голову курить хоть что-то.
На этом уроке я чувствовала себя, как типичный старикашка из дешевых фильмов, который сидит с костылем перед продуктовым магазином и повторяет: «В мое время...» Газировка стоила пять центов. Дети уважали старших. Девятиклассницы не оголяли декольте. И не носили тонги. И – я вытаращила глаза, но держала рот на замке – не загорали так, чтобы на ягодицах осталась надпись «укуси меня».
Мне не с кем было разделить недоумение, так что я держала свое мнение при себе, мысленно сделав заметку, что, возможно, мне стоит поступить так, как сказано в заявлении в Ридинг, и написать об этом в рассказе о моей жизни. Глава первая. О том, что в раздевалке девятиклассниц Темпл-Стерлинга больше бюстгальтеров пуш-ап, чем на распродаже в Victoria’s Secret.
Большинство парней тоже были не лучше. Они вели себя, как подростки из сериалов, прихорашивались и рисовались. Насколько близки были выпускники к колледжу, настолько недалеко эти мальчишки ушли от средней школы. Звать их девятиклассниками просто смешно. Они скорее походили на пятиклассников.
Если мне придется провести с этими детьми два семестра, мне бы хотелось окружить себя более спокойными, теми, которые выглядели и вели себя соответственно возрасту. Обыкновенными. Но таких было очень мало. Думаю, нормальными считаются эти девицы и мальчишки.
Что касается Фостера, то он и близко не подходил под определение нормального. К сожалению, на этом уроке я была его единственной знакомой.
– Эй, Девон! Дев!
Он запрыгал, размахивая руками, когда я вышла из раздевалки. Я глубоко вдохнула и направилась к нему.
На нем была та же физкультурная форма Темпл-Стерлинга, как и на остальных, но даже она сидела не так, как надо. Все мальчики заказали себе шорты побольше, чтобы они закрывали колени или были еще ниже. Шорты Фостера были гораздо выше колен, а он еще и футболку в них заправил, к тому же неровно. Его носки были натянуты как можно выше, а шнурки на кроссовках, на покупке которых настояла моя мама, были завязаны большими бантиками.
Я поняла – какой-то школьной интуицией, чутьем ученицы выпускного класса – поняла, что никто не будет третировать Фостера. Никто не станет бросать его учебники на землю после уроков. Никто не будет выдергивать из-под него стул в столовой.
– Эй, Фостер!
Парочка девиц поблизости махали Фостеру. Фостер, немного смущенный, помахал им в ответ. Они захихикали, но наверняка не потому, что считали Фостера милым.
Что эти дети будут делать, так это смеяться над ним, и почему-то мне тоже это было неприятно. Как сделать так, чтобы люди не смеялись над тобой? Как заставить их воспринимать тебя серьезно?
Вести себя круто. Быть как все. ...Подружиться с Фонзи [3]. Черт его знает.
Я бросила Фостеру раздраженное «привет», а затем подошла и встала под баскетбольное кольцо, пытаясь незаметно отгородиться от него. Мне хотелось сохранить свою взрослую загадочность, но довольно трудно казаться взрослой и искушенной, когда оказываешься в хлопковых трусах в раздевалке, полной девушек с девизом «укуси меня» на попе.
Фостер, все так же подпрыгивая, подошел ко мне.
– Эй, Дев, ты уже всех видела? Со всеми познакомилась?
Я поняла, что он имеет в виду других девятиклассников.
– Ох... нет.
– Ты не разговариваешь с девчонками в раздевалке?
– Нет.
– Даже с Грейси Хольтцер? Ты не видела Грейси Хольтцер?
Он указал на ту, которая, должно быть, считалась местной королевой: девушку, чьи волосы были так старательно выпрямлены, что ни один завиток не смел выбиться из каштановой гривы. Она перебросила эти шелковистые волосы через плечо и застенчиво улыбнулась группе мальчишек, стоявших рядом.
– Даже с Грейси Хольтцер, – ответила я, поглядывая на Фостера. Он смотрел на Грейси Хольтцер не так, как другие парни. Они разве что не поджигали себя, лишь бы привлечь ее внимание. Фостер, однако, поглядывал на нее, как смотрел на осиное гнездо на карнизе нашего сарая. В его взгляде любопытство мешалось со страхом.
– Давайте-ка все в круг! – крикнул, появляясь из своего кабинета, мистер Селлерс и, хлопая в ладоши, отправился в центр зала. Остальные ученики подошли туда и образовали вокруг него большой круг, к которому я покорно примкнула, таща на буксире Фостера.
Девушки громко шептались друг с другом, в то время как мистер Селлерс начал рассказывать план занятий на осенний семестр. Я пыталась прислушиваться к нему, лишь бы не слушать о последних советах из «Космо», но мое внимание, по иронии судьбы, было нарушено, когда весь шепот резко стих. Я посмотрела на ребят в кругу и поняла, что все взгляды устремлены на дверь.
Там стояла очень знакомая фигура. Любой ученик Темпл-Стерлинга, вероятно, мог бы узнать его в очереди, даже без украшающего грудь ярко-красного номера 25.
Я вернулась мыслями к туалетным кабинкам – там, под словами «Темпл-Стерлинг гордится своим лучшим игроком Америки», под строчкой «захватывающая и неожиданная возможность», находилось черно-белое изображение этого лица.
Я никогда не видела Эзру Линли вблизи. У нас не было общих уроков. Я всегда находилась на трибунах, а он на поле.
Он не был толстошеим и краснолицым, как некоторые футболисты, но не был и худым. Довольно сильный, чтобы противостоять тэклу [4], но достаточно легкий, чтобы бежать так, как он это умел. И моя мама сказала бы, что у него хорошие кости. Красиво очерченный подбородок и великолепная линия носа, но в целом, беззастенчиво оценивая его вместе с остальным классом, я чувствовала, что в его лице чего-то не хватает. Правильные черты присутствовали, но в глазах не было блеска, а уголки губ, где у Кэса, казалось, всегда таилась улыбка, у Эзры были как-то опущены.
После неловкой паузы мистер Селлерс ожил.
– Эзра! Тренер сказал, что ты нам присоединишься! Переодевайся быстрее. Мы только начали.
Эзра посмотрел на мистера Селлерса взглядом, который говорил, что ни для кого он торопиться не собирается. Двадцать пять пар глаз следили, как он прогулочным шагом идет к раздевалке. Когда я перевела взгляд обратно на мистера Селлерса, он ничуть не выглядел раздраженным поведением Эзры. На самом деле, когда он поймал мой взгляд, то робко улыбнулся мне, словно говоря: «Мальчишки всегда остаются мальчишками!»
Я закатила глаза.
Сегодняшнее занятие, как сообщил мистер Селлерс, начнется с разминки. Первым блоком шел футбол. Так что, после обучения тому, как правильно держать мяч (некоторые из парней обменялись понимающими взглядами), мы должны были выбрать напарника и тренироваться делать передачи.
Была сумасшедшая борьба за партнеров. Большинство девушек расхватали их ближайшие друзья, но лишь немногие разделились в пару мальчик-девочка и хихикали, общаясь с некоторыми новичками.
Я осмотрелась вокруг. Ученики быстро поделились на пары. Я завидела вышедшего из раздевалки Эзру и зашагала к нему.
– Привет, – сказала я, подойдя. – Я Девон.
Я протянула ему руку. Секунду он смотрел на нее, прежде чем кратко пожать.
Он не представился. Конечно, я уже знала его, но это было отталкивающим. Тем не менее это лучше, чем оказаться в паре с Фостером, который был моим единственным другом, – выбор, который, как я ясно видела, мог закончиться тем, что Фостер засветит мне в лицо футбольным мячом и сломает нос в стиле Марсии Брэди [5].
– Хочешь быть моей парой? – спросила я, придавая немного оживленности голосу. – Выпускникам надо… держаться вместе?
Эзра уставился на меня:
– Ты учишься в двенадцатом классе?
Хотелось думать, что я выгляжу немного более взрослой, чем остальные девушки в зале. Но с другой стороны, на фоне большинства этих девиц я, вероятно, выглядела максимум лет на четырнадцать.
– Да. Я учусь в двенадцатом классе.
Секунду он оценивал меня, а затем сказал:
– Сходи за мячом.
– Сам сходи, – ответила я. Кем он себя возомнил? И кем посчитал меня, если уж на то пошло, – какой-то футбольной фанаткой, желающей погреться в лучах его славы?
Эзра смотрел на меня без всякого выражения, и я почувствовала, что меня проверяют, а я не знаю критерия.
Видимо, проверку я прошла, потому что он повернулся и пересек зал, направившись к корзине с мячами рядом с кабинетом мистера Селлерса. Он развернулся с мячом в руке и бросил его прямо с того места, где стоял, одним плавным взмахом отправив мяч через зал. И разумеется, я его не поймала. Мяч пролетел над пальцами моих вытянутых рук и отскочил в сторону баскетбольного кольца.
А Эзра просто стоял.
Стиснув зубы, я развернулась и подняла мяч, а затем сильно кинула его обратно, наполовину потому, что разозлилась, наполовину потому, что не умела хорошо бросать.
Это был безумный пас, мяч полетел слишком высоко и слишком сильно отклонился влево, но Эзра, без усилий сделав несколько больших шагов, протянул руки и легко обхватил его пальцами.
Некоторые из девиц ахнули от восхищения, но Эзра не выглядел довольным. Он просто послал мне несильный медленный пас. Я неохотно поймала мяч и отправила его обратно.
После показавшихся мне слишком долгими минут мистер Селлерс велел нам объединиться в группы по три человека для нового упражнения. Я оглядела помещение, ища свободную пару девочек, чтобы присоединиться к ним, но Эзра стоял рядом, и, прежде чем я успела схватить пару девятиклассников – любых девятиклассников, – к нам вприпрыжку подбежал Фостер.
– Ребята, можно с вами?
Я взглянула на Эзру; он смотрел на стену, как будто стена смотрела на него в ответ.
– Да, конечно, – ответила я и попыталась заглушить в голове навязчивую мысль о сломанном носе.
