Текст книги "Пламя гнева"

Автор книги: Эмма Выгодская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц)

Глава четвёртая
Допрос с пристрастием

– Новый контролёр наводит новые порядки, – скоро сообщили резиденту Михельсу. – Он собирает туземцев даже в неслужебное время. Он разбирает их дела. Он выслушивает их жалобы.

– Собирает туземцев? Выслушивает их жалобы? Опасный человек! – вскипел генерал. – Это плохо кончится!

Свинцово-серая труба парового судна три недели спустя показалась у входа в крошечную натальскую бухту.

– «Вулкан»!.. «Вулкан» пришёл!..

На берегу началось смятение. Малайцы попрятались в свои хижины; китайские торговцы, побросав лотки, бежали укрыться по задам базара.

– Резидент едет!.. Большой туван едет!..

Старичок-казначей выбежал на свою веранду чистить синие форменные брюки. Худые стариковские ноги дрожали, выглядывая из коротких парусиновых штанов.

Но больше всех испугался Темал.

Он убежал в кухню и забился за ящики. Минуту спустя Эдвард заглянул в кухню и уже не увидел его. Темал исчез.

«Что такое?» – Эдвард посмотрел всюду, обыскал весь дом. Темала не было нигде.

– Вот чудеса! У меня слуга сбежал, – сказал Эдвард в окно старичку-казначею.

– Сбежал? Значит, вор! – коротко сказал старичок. Он спешил к берегу, спрятав в форменные брюки худые, искусанные мошкарой ноги.

Эдвард раскрыл саквояж. Деньги, пистолеты – всё было на месте.

«Нет, не вор! – подумал Эдвард. – Здесь что-то другое».

За посёлком спешно строились для торжественной встречи солдаты натальского гарнизона. Майор де Рюйт проскакал на серой лошади, махая рукой на скаку.

– Резидент едет!..

Эдвард тоже пошёл к берегу, короткой дорогой, через пустыри.

Тропический лес здесь подступал к самому посёлку, колючие кусты буйно разрослись по краю пустыря.

Задумавшись, Эдвард шёл мимо кустов. Он сжимал в руках папку с делами.

– Туван! – вдруг услышал он тихий голос неподалёку от себя. – Поди сюда, туван!..

Эдвард пошёл на голос и увидел в кустах на краю леса зелёную повязку, худые плечи и тёмное, как табачный лист, лицо своего слуги, Темала.

– Темал! – вскрикнул Эдвард. – Что такое? Почему ты прячешься, Темал?.

Слуга не поднимал головы из кустов.

– Судно! – тихонько сказал он. – Я испугался судна большого начальника, туван-бесара.

Темал сел в кустах и со страхом поглядел вокруг.

– Он помнит меня! – сказал малаец. – А у большого белого начальника длинные белые руки, он везде достанет меня.

– Что же ты сделал, Темал? – удивился Эдвард.

– Я ничего не сделал. Я только видел, – объяснил Темал. – Я был с моим туваном Ван-Клереном далеко в чужом кампонге. Какой плач поднялся по кампонгу, когда Ван-Клерен приехал!.. Мужчин ловили и вязали, у женщин выдёргивали серебряные бусы из волос. Я ещё не знал тогда, что всё это собирают для самого резидента, для большого туван-бесара. Скоро его судно с серой трубой показалось в устье реки. Мой туван велел мне идти с ним на судно к туван-бесару и нести за ним ящик очень тяжёлый. Мы спустились по лесенке в самое брюхо судна; мой туван пошёл в каюту к генералу, а меня оставил у дверей. На судне всё время пыхтела машина, снизу несло ужасным жаром; у меня кружилась голова. Я слышал, как туван-бесар громко кричал за дверью: он сердился за что-то на моего тувана. Потом они открыли, дверь и велели мне внести ящик. Ящик был очень тяжёлый; я споткнулся на пороге и уронил его. От ящика откололась дощечка, и рупии, серебряные рупии, посыпались на порог. Тут были и слитки, и старинные монеты, и бусы, которые малайские женщины вплетают в волосы. Я бросился собирать их, но Ван-Клерен закричал и велел мне убираться, а генерал сшиб меня и ударил ногой в поясницу. Я не помню, как я уполз оттуда, только знаю, что генерал мне теперь не простит: я видел то, чего не надо было видеть. Где бы я ни был, он до меня доберётся.

– Может быть, он забыл твоё лицо, Темал, – сказал Эдвард.

Но Темал покачал головой.

– Генерал всё помнит, – сказал Темал. – Он всё помнит и никому не прощает. Он и тебе не простит, туван.

– Чего же?

– Того, что ты заступаешься за здешних людей. Того, что не собираешь для него денег. Берегись туван-бесара: он тебе отомстит.

И Темал снова лёг в кусты. Он тихонько махнул рукой на прощание Эдварду и пополз к лесу.

Тяжёлое чувство, похожее на предчувствие недоброго, сжало сердце Эдварда. Но надо было идти встречать генерала. Он поспешил к берегу.

Все чиновники собрались на камнях, у самой воды. Генерал сошёл на берег, сумрачный и недовольный. Он хмуро осмотрел Эдварда, его серые панталоны в обтяжку, растрепавшиеся волосы и толстую папку с делами.

– Как у вас, господин контролёр, обстоит дело с денежной отчётностью? – спросил генерал.

Эдвард смутился. Все денежные дела он доверил старичку-казначею. В горячке первых месяцев работы Эдварду некогда было думать о деньгах.

– Кажется, всё благополучно, экселлентье, – неуверенно ответил Эдвард.

Генерал неожиданно пришёл в хорошее настроение от этого ответа. Он подозвал к себе старичка-казначея и долго с ним говорил.

– Теперь займёмся нашими злодеями, – сказал генерал. – Я сам их допрошу.

Все расположились на большой террасе правительственного бенгало. Генерал велел привести заключённых.

Первым ввели малайца в полосатой повязке.

– Си-Памага, главный злодей! – объяснил де Рюйт. – Лучший охотник на Суматре. Без промаху бьёт из лука, из карабина, из сумпитана. На тигра один ходил.

– Говори, Си-Памага! – сказал генерал Михельс. – Ты подстрелил Ван-Клерена?

Малаец ступил вперёд:

– Да, туван.

– У тебя были сообщники?

– Были, туван.

Генерал приподнялся. Он не ждал такого скорого признания.

– Кто они? Называй!

– Весь кампонг, туван.

– Кто зачинщики? Говори!

– Амтенар шёл против нашего закона, туван. Он забирал наш рис, угонял наших буйволов, уводил наших сыновей и братьев. Он оставлял стариков без опоры, детей без родителей. Люди жевали корни и листья в лесу, а он забирал всю кукурузу с наших полей. Он пошёл против нашего закона, туван, и весь кампонг решил: этого амтенара надо убить.

– Кто ещё был в заговоре с вами?

– Никого не было, туван.

– Врёшь, малаец! – сказал генерал и сел. Лицо у него налилось кровью.

– Ты врёшь, малаец! – ещё раз сказал генерал. – У вас были гости из Атьена, от самого султана. У вас был большой заговор против всех туванов. В одном вашем кампонге мы нашли двадцать пять английских двустволок. Откуда они у вас?

– Когда соседи в прошлом году шли войной на наши кампонги, у них были английские ружья. Мы отобрали у них…

– Врёшь, малаец! Кто приезжал к вам этой весной? Кто привозил оружие? Отвечай!

Малаец молчал, наклонив крутой тёмный лоб.

– Сейчас ответишь! – сказал генерал.

Он кивнул туземной страже, и Си-Памагу бросили на пол.

Один из стражников сорвал с него грязную белую кабайю.[18]18
  Кабайя – полотняная блуза без воротника, с цветной оторочкой.


[Закрыть] Четыре лиловых рубца, расположенных полукругом, – четыре когтя, страшный след тигровой лапы, – были отпечатаны на тёмной худой спине.

Генерал воспросительно поднял брови.

– В прошлом году, помните, экселлентье? – тихонько подсказал де Рюйт. – Вы просили прислать вам целую тигровую шкуру, обязательно целую, без следов от копий и стрел. Мы послали тогда на охоту Си-Памагу, лучшего стрелка. Он уложил тигра одним выстрелом в ухо; шкура получилась отличная, без единой дыры. Издыхая, тигр тронул его лапой…

– Да, да! – генерал вспомнил. – Туземцы ходят на тигра целой деревней и очень портят шкуру. Да, а та была прекрасная, без пятна, без дырочки, полосатая и пышная. – Генерал радостно закивал головой, вспоминая. – Так это и есть тот самый охотник?.. Дать ему палок! – приказал генерал.

Бамбуковые палки стражников качнулись в воздухе и точно застыли на секунду, не решаясь опуститься на рубцы. Новый контролёр, мальчишка Деккер, сразу побледнел. Даже у де Рюйта, военного человека, дрогнули пышные усы. Генерал посмотрел на лица сидящих за столом.

– Бейте по пяткам, – сказал генерал.

Де Рюйт одобрительно кивнул головой.

– Ноги надо перевязать! – подсказал адъютант генерала.

Малайцу плотно обкрутили ноги тонкой верёвкой до самых лодыжек. Он лежал неподвижно, как кокон в шёлковых путах.

– Двадцать пять палок! – сказал генерал.

Палки со свистом легли на пятки малайца.

– Скажешь? – крикнул генерал. – От кого приезжали к тебе люди в марте этого года? От Ян-Си-Пертуанга?

Стон вырвался из закушенных губ Си-Памаги.

– Да, от Ян-Си-Пертуанга, – сам продиктовал генерал ответ секретарю. – Пишите, менгер Ван-Краген!

Эдварду казалось, что стены правительственного бенгало шатаются и готовы рухнуть.

– Что они привезли в кампонг?

Снова стон.

– Огнестрельное оружие, – продиктовал генерал.

Секретарь Ван-Краген послушно записывал. Адъютант генерала улыбался, ко всему привычный.

– От кого? От атьенского султана, – уже без задержки громко диктовал генерал. – Они обещали нам помощь султана, если мы нападём на оранг-бланда и прогоним из нашей страны…

Так было удобнее генералу: свалить убийство Ван-Клерена на подстрекательство «проклятых арабов». Не писать же в центр, в Батавию, что убийство произошло из-за неосмотрительных действий самого чиновника, – из-за плетей и пыток, о которых не знали даже в Совете Индии; из-за жестоких поборов, от которых богатела не только казна.

– Довольно. Развязать его! – распорядился генерал. Си-Памагу развязали, но он не смог подняться. Он отполз на коленях в угол.

– Приведите следующего! – велел адъютант.

Привели следующего. Вся сцена повторилась, только на этот раз всё прошло быстрее. Генерал торопился.

Допрос был окончен.

– Уведите их! – махнул страже генерал.

Тут странный, хриплый, точно перебитый прикладом р голос раздался в углу.

– Мата-нингу!.. – сказал голос.

Все посмотрели в угол. Си-Памага на коленях выполз на середину комнаты.

– Мата-нингу, – повторил он.

«Мата-нингу» на языке малайцев значит: «чёрное дело» – насилие над безоружным, неблагородный приём, к которому честный воин не должен прибегать ни в войне, ни в ссоре.

Малаец улыбался жестокой, непрощающей улыбкой.

– Уберите его! – отмахнулся генерал.

Оставалась пустая формальность. Адъютант с той же безоблачной улыбкой протянул Эдварду протокол допроса для подписи.

– Я не подпишу, – сказал Эдвард.

Генерал разговаривал с де Рюйтом. Он обернулся.

– Я не подпишу протокола, – побледнев, твёрдо повторил Эдвард. – Допрос малайцев чинился с пристрастием.

Генерал дёрнул шеей и засопел.

– Менгер Деккер, если у вас есть особое мнение… – начал генерал и вдруг остановился. Должно быть, ему не понравились лица малайцев из стражи, стоявшей у дверей.

– Обсудим потом! – резко сказал генерал.

На следующий день Михельс заторопился домой. «Вулкан» снова запыхтел машиной в крошечной натальской бухте.

«Вулкана» знали по всему западному берегу Суматры, – это было единственное паровое судно в Верхнем Паданге.

Когда генерал поднимался на нём вглубь страны по большим рекам западной Суматры, от одного вида свинцово-серой трубы «Вулкана» малайцы бежали из прибрежных кампонгов в леса.

Генерал заторопился.

– Мне надо спешить, – сказал он. – Мои дорогие детки! Нельзя оставлять их надолго одних! Все были больны, когда я уезжал. Корнелиус разбил клюв о камень, Паулина перестала гулять, Маргарита что-то грустит, ничего не клюёт…

– У вас большая семья, экселлентье? – не поняв, спросил старичок-казначей.

– Это индюки, – строго ответил генерал. – Индийскую птицу воспитываю.

Перед самым отъездом генерал подобрел: ему принесли в подарок двух индюшат редкой сине-бронзовой породы.

– Таких у меня ещё нет! – обрадовался Михельс. – Устройте их в моей каюте!

Наверху, на голой палубе, свалили Си-Памагу и троих его товарищей. Их везли в Паданг на том же судне.

– Дайте им воды, корму!.. Как бы они не погибли! – беспокоился генерал.

– Кто? Малайцы? – спросил старичок.

– Нет, цыплята!.. Индюшата!.. Они не любят качки, – объяснил генерал.

– Что касается вас… – Михельс повернулся к Эдварду. – Менгер Деккер…

Гримаса передёрнула широкое красное лицо резидента:

– Вам, менгер Деккер, я пришлю письменное отношение.

Глава пятая
Это хуже, чем война

Майор де Рюйт отдыхал у себя в бенгало, на походной кровати.

– Никого не пускать! – приказал майор ординарцу.

Он только за сутки до того вернулся из дальней поездки.

Пришлось разнести посёлок и повесить десяток малайцев: на участке убили двоих миссионеров.

А теперь есть сведения: неспокойно в Танабату, – баттаки[19]19
  Баттаки – одно из малайских племён на Суматре.


[Закрыть] взбунтовались. Перерезали старшин, поставленных властями, и сожгли посевы какаовых деревьев.

Да, дома, в Голландии, не знают, как оно здесь достаётся, коричневое золото, голландское какао, лучшее в мире.

Форты по всему берегу, контингенты войск почти в каждом прибрежном населённом пункте, военные экспедиции вглубь острова. Суматранские малайцы упрямее всех других малайцев Архипелага, с ними невозможно сладить.

Уж куда умнее были англичане: обменяли с голландским королём свою часть Суматры на Малакку и Сингапур.

Майор тёр ногу; она отчаянно ныла от переправ вброд, от ночёвок на болотах. Десятки миль по лесам, отравленная вода, змеи, непроходимые топи…

– Это хуже, чем война!..

Майор растёр больную ногу, закурил трубку.

– Больше никуда не поеду! – решил майор.

– Почта! – сунулся в дверь ординарец.

– Положи на стол!..

Де Рюйт, не читая, отодвинул пакеты. Почта из Паданга!.. Вот тот большой серый пакет с сургучной печатью, с надписью «секретно», конечно, от резидента.

Майор поморщился. Только бы больше никуда не гоняли!.. Он раскурил погасшую было трубку.

– Дорогой майор!.. – Кто-то стучался в дверь, выходящую на веранду.

– Иоганн, я сказал тебе: никого не пускать!

– Дорогой майор, я так счастлив! – Эдвард Деккер, младший контролёр, не слушая ординарца, ворвался в комнату. – Я так счастлив, дорогой майор!..

Де Рюйт отложил трубку.

– Чем же вы так счастливы, мой юный менгер? Вы женитесь?

– Нет, нет, майор!.. Я еду к баттакам!

– К баттакам? – Майор де Рюйт даже сел на постели. – Вы? – Он собрал разлетевшийся из трубки табак. – Что вы там будете делать?

– Успокаивать их. Смотрите!

Эдвард протянул листок.

– С последней почтой получил из Паданга!

– Письменное отношение от самого резидента?.. – Де Рюйт поднял брови.

«Младшему правительственному контролёру Деккеру предписываю в трёхдневный срок выехать в Танабату для мирного устранения недовольства среди баттайских племён…»

– К баттакам? Без охраны! Без войска?.. Резидент сошёл с ума!

– Нет, майор! Наконец-то!.. Я так рад!.. Наконец-то резидент понял!.. Вместо пушек понести жителям гор слово убеждения. Вместо вооружённых солдат – дружбу и мир!..

– Дружбу и мир?.. От резидента? Баттакам? – Де Рюйт с сожалением посмотрел на Эдварда.

«Я хотел бы быть так же молод, как ты, младший контролёр, – подумал майор. – И так же верить в людей».

– Я так счастлив, дорогой майор!.. Я много лет мечтал о такой поездке!

– А что вы берёте с собой?

– Вот! – Эдвард вынул книгу.

– Малайский словарь?.. Возьмите лучше пистолеты!

– Нет, нет, майор, я еду без оружия!.. Я так счастлив!

Эдвард уже убегал.

– Погодите, менгер Деккер, погодите!..

Майор, прихрамывая, выбежал за ним на веранду.

– Да, майор?

– Возьмите у меня десяток туземных егерей. Честный, проверенный народ, отличные стрелки! С ними все дела пойдут куда скорее.

– Нет, нет, не надо!

Эдвард исчез.

Де Рюйт вернулся к своей кровати, вздохнул, покачал головой, потёр ногу.

– Посмотрим почту. Что же пишет резидент?

Майор взял серый пакет с надписью «секретно».

Значит, это не Танабату, раз туда посылают Деккера «для мирного устранения недовольства». Хорошо, хорошо… Куда же посылают меня и моих солдат?

Де Рюйт сорвал печать, вскрыл пакет и начал читать.

– Что за дьявольщина?! Всё-таки приказано ехать к баттакам. Неужели западня?

Лицо майора выразило изумление и досаду, изумление ещё в большей мере, чем досаду.

Глава шестая
Ночь в Паданге

Эдвард два дня бродил по посёлку. Он искал проводника. «В Танабату?.. К баттакам?..» – Малайцы трясли головами. «Сам злой дух не проберётся к баттакам. Они сорвали мосты с рек на много палей[20]20
  Паль – мера длины у малайцев – около полутора километров.


[Закрыть] кругом. Закидали все тропинки, отравили колодцы… Нет, нет!.. Ты не найдёшь, туван, и пяти человек в посёлке, которые знают дорогу в Танабату. Ты не найдёшь и одного, который знает и поведёт».

Ночью Эдвард плохо спал. Лодка, гребцы – всё было готово. Где взять проводника?

Незадолго до рассвета он услышал, что кто-то царапается под дверью. Эдвард встал, открыл дверь и увидел, что какой-то малаец лежит у его порога.

– Кто ты? Что тебе надо? – спросил Эдвард.

Малаец поднял голову.

– Ты ищешь проводника, туван?.. – сказал малаец.

– Шакир?.. – Эдвард узнал того самого человека, которого он видел больным на лесных работах и отправил в госпиталь.

– Да, это я, туван. Мне сказали, что ты ищешь проводника, и я убежал из госпиталя, чтобы помочь тебе.

– Ты знаешь человека, который может указать мне дорогу в страну Батта?..

– Я сам знаю каждую тропинку в их стране, туван, – сказал малаец. – Ведь я родом из племени менангов,[21]21
  Менанги – одно из малайских племён на Суматре.


[Закрыть] а менанги и баттаки – двоюродные братья.

– Ты сам меня поведёшь? – обрадовался Эдвард. – Какая удача! Гребцы и лодка – всё давно готово. Мы можем отплыть хоть завтра. Ты меня выручаешь, Шакир!

Малаец улыбнулся.

– Ты меня выручил, туван, – ответил он, – как же мне теперь не выручить тебя?

* * *

Четверо суток большая тупоносая лодка контролёра Деккера поднималась вверх по мутной порожистой лесной реке.

Идти вверх было трудно: мешали большие камни, водовороты и мели, часто сносило.

Непроходимый лес, дремучий и топкий, тянулся по обоим берегам.

На пятый день плоскодонка Деккера пристала к берегу у мирного кампонга. Шакир именем правительственного контролёра потребовал в кампонге лошадей.

Гребцы остались ждать на берегу. Эдвард и Шакир пустились вглубь леса.

Ни одна тропинка не ведёт к стране Батта от берегов реки. Ни один миссионер не вернулся живым из баттайских лесов. Из кампонга в кампонг воин-баттак бредёт в обход, чтобы не вытоптать прямой дороги. Он убьёт собственного сына, если тот расскажет чужестранцу, в какой стороне лежит ближайшее селение. Даже торгует баттак, не встречаясь со своим купцом лицом к лицу. К торговому пункту он идёт то пешком, то верхом, то на лодке, чтобы не оставить следов. Раз в год он приносит в устье реки свой товар: чёрный дикорастущий перец, шкуры, драгоценную камфору. Араба с обменным товаром баттакский охотник не подпустит ближе, чем на выстрел из лука. Баттак сложит свой товар на землю в условленном месте и уйдёт далеко в кустарник. Если он найдёт на том же месте несколько часов спустя достаточно соли, ножей, опиума, то отпустит купца с миром. Если же араб положил слишком мало, его товар останется нетронутым, зато искусно выточенная стрела настигнет купца, когда он повернёт домой.

Когда-то индийцы владели островом. На смену индийцам пришли арабы. Баттаки уходили всё глубже в горы, – от чужеземцев они видели только дурное. Арабы насильно навязывали им свою веру, убивали их скот. Португальцы разоряли поля, уводили людей для продажи. Последними пришли голландцы.

Ядра европейских пушек догнали баттаков на самых дальних склонах гор. В конце тридцатых годов, года за два до того, как Эдвард приехал контролёром в Наталь, большинство баттайских кампонгов сдалось на милость голландцев. Но и сдавшись, они всё время были «в брожении», как выражался резидент: то отдавали свой рис и работали на полях у голландцев, то жгли какаовые посадки и бунтовали.

Первый день пути был нелёгок. Тропический лес накрыл Эдварда тёмным путаным сводом. Сначала их вела тропа, потом тропа заглохла, и они ехали дальше уже без дороги, сплошным лесом. В лесу было полутемно, пахло тучным гниением трав и сыростью; они почти не видели солнца. Красные стволы аренговой пальмы вставали из перистых зарослей папоротника; ползучий ротанг перекидывал перед самым лицом свой зелёный стебель, гибкий и твёрдый, как пружина. Шакир вынул паранг, большой малайский нож, и стал им пробивать дорогу. Пришлось спешиться и вести коней на поводу. Кони спотыкались о поваленные стволы огромных деревьев, заросших лишайником, заваленных буреломом.

Москиты с неотступным звоном роились над путниками, не давая вздохнуть.

До самого вечера продирались они, пугая обезьян и птиц, сквозь колючие сплетения лесных зарослей и, наконец, вышли на открытое место, поросшее высокой аланговой травой.

Здесь они снова увидели небо. Оно было покрыто тучами.

Они снова сели на коней. Высокая трава доходила до самого седла, колючие головки аланга больно хлестали Эдварда по коленям. Ушастый заяц удирал в траве, оставляя за собой дорожку. Вдруг хлынул тяжёлый тропический ливень. Вода обрушилась на них, как из опрокинутого ушата. Опять стало темно. Ручьи зажурчали по прогалинам, под высокой травой. Путники продолжали подвигаться вперёд, не видя ничего в полутьме ливня, не зная, куда ступает нога коня. Кони вдруг заскользили по глинистому спуску.

– Шакир, уверен ли ты, что знаешь дорогу? – крикнул Эдвард.

– Знаю, – ответил Шакир.

Эдвард вынул часы из намокшего кармана. Было начало шестого, – до захода солнца оставалось немного времени.

Они снова ехали в гору. Дождь хлестал, темнота была полная.

Шакир остановил коня, постоял, втянул в себя воздух, прислушался.

– Паданги близко! – сказал Шакир.

Они поехали дальше, всё в гору и в гору. Ничего, что говорило бы о близости жилья.

Эдвард качался в седле, как пьяный; у него устала спина от напряжения почти целого дня верховой езды.

Они плутали дальше и дальше в путанице леса, в совершенной темноте. Ночные звери уже просыпались в этом лесу, полном опасностей.

– Хо! – вдруг вскрикнул Шакир. – Вот он!..

– Кто? – невольно вдрогнул Эдвард.

– Паданг!.. Слезай с коня, туван! Приехали.

Высокий и острый бамбуковый шест впился в темноте в плечо Шакиру и указал ему путь. Вокруг всего паданга были вбиты в землю такие шесты, обструганные на конце и наклонённые остриями вперёд, чтобы защитить посевы от диких слонов.

Шакир спрыгнул на землю и провёл обоих коней за загородку.

Эдвард чиркнул серной спичкой. Какие-то низенькие тени метнулись от огня в темноту.

– Кто тут? – крикнул Эдвард. Никто не ответил.

Зажигая спички одну за другой, Эдвард разглядел большое дерево посреди огороженного паданга и на нём подвешенное метрах в четырёх над землёй жилище – плетёный домик из бамбука и ротанга. Здесь можно было без опасений провести ночь.

– А кони? – спросил Эдвард.

– Кони перестоят здесь, – Шакир показал на пустую загородку для скота.

Людей в паданге не было. Стоял февраль; зимняя кукуруза ещё только наливалась.

Сейчас горячая пора была внизу, на заливных рисовых полях у реки.

Шакир попросил у Эдварда огня, зажёг сухую ветку и, помахав ею, осветил паданг до краёв.

Кто-то шевелился в ветвях у загородки.

– Кто там? – крикнул Эдвард.

Ему опять никто не ответил.

Из плетёного дома свисала верёвка. Шакир полез первым, и навстречу ему по стволу с визгом и хохотом скатилось несколько маленьких юрких тел и пропало в потёмках.

– Мартышки! – брезгливо сказал Шакир.

Лесные мартышки, не дождавшись, когда созреет кукуруза, пировали весь день на паданге. Обычно их отгоняли, развешивая на шестах вдоль посевов тряпки, смоченные в лошадиной моче. Мартышки, почуяв запах, издалека обходили поля. Но за последние сутки ливнем смыло и разметало все тряпки, и мартышки хозяйничали среди недозрелых початков.

В домике Эдвард и Шакир нашли и солому на полу, и связку запасных верёвок, и светильню. Над светильней в углу было даже зеркальце: крошечный осколок, вмазанный глиной в стену.

Шакир зажёг светильню. В углу, над очагом, с бледным недозрелым початком кукурузы, зажатым в кулачке, дремала мартышка, перевесившись через железные прутья для копчения мяса. Шакир потряс обезьянку за ухо; она открыла глаза, забавно потянулась, как человек, потом вдруг испуганно прыгнула через всю хижину и молниеносно скатилась вниз, цепляясь хвостом за ствол.

Шакир сварил кофе, как варят малайцы, – целыми зёрнами, с солью.

Путники легли на солому, потушили свет; и тут над ними зазвенели москиты, пробравшиеся сквозь дырявые стены.

Эдвард долго не мог уснуть. Он ворочался и давил москитов на лице и шее.

Кони внизу стояли неспокойно, фыркали: их кусали злые ночные мухи.

Наутро Эдвард посмотрел на себя в осколок зеркала, вмазанный в стену: лицо у него распухло, на лбу и щеках были кровяные пятна, – это всю ночь он размазывал по лицу собственную кровь, хлопая ладонью москитов. Глаза глядели устало от бессонной ночи.

– Надо ехать дальше, – сказал Эдвард.

Они снова сели на коней.

Трое суток ехали они, пробираясь лесом, топью и буреломом вглубь страны. Наконец, на четвёртое утро увидели рыжие и серые склоны безлесных гор. По ту сторону невысокой горной гряды была область Танабату, первые немирные кампонги.

Сыпучий камень лежал по склону. Больше двух часов карабкались они, пробираясь к седловине между двумя горами, по которой можно было перевалить на ту сторону.

Глубокая долина открылась перед ними за перевалом. Террасы рисовых полей огромными ступеньками, залитыми водою, спускались по склонам гор. Края полей были приподняты и укреплены камнями, – работа многих поколений. Кое-где воду уже отвели, и зреющий рис золотился на солнце. Западный пологий склон был оголён и тёмен – должно быть, там и были какаовые посадки, сожжённые баттаками. Дальше теснились горы с каменистыми скатами и горы, чёрные от зарослей. На дне котловины небольшое круглое озеро, как светлый глаз, смотрело в небо. На вершине невысокого холма за зелёным колючим частоколом торчали острые коньки крыш.

Шакир придержал коня.

– Танабату! – сказал он.