Текст книги "Пламя гнева"

Автор книги: Эмма Выгодская

Эмма Иосифовна Выгодская
(1899–1949)
Пламя гнева
(История Эдварда Деккера)
Рисунки Н. Кочергина

Э. И. Выгодская
(Критико-биографическая справка)

Эмма Иосифовна Выгодская родилась в 1899 году в семье врача в городе Гомеле (Белоруссия). В 1922 году она окончила историко-филологический факультет 1-го Московского государственного университета и переехала на жительство в Ленинград, где, собственно, и прошла вся её жизнь.

Э. И. Выгодская была человеком большой культуры, широко образованной и владела несколькими языками. Трудолюбие и необычайная скромность, высокая требовательность к себе – вот черты, характеризующие её как писательницу.

Литературной деятельностью Э. И. Выгодская начинает заниматься с 1928 года. Ей принадлежат переводы произведений Элтона Синклера, Томаса Бэрка, Р. Грессола, Анри Барбюса, Майкла Голда, Вайан-Кутюрье, Леонарда Франка и др.

Первой её книгой для детей была вышедшая в 1930 году в издательстве «Молодая гвардия» повесть «Приключения Марка Твена». В 1931 году в том же издательстве вышла её вторая книга – «Алжирский пленник» – о Сервантесе. Жизнь автора «Дон Кихота», полная событий, боевых походов, страданий в плену и многократных побегов, под пером Выгодской превращается в занимательную биографическую повесть.

По призыву А. М. Горького, в 1932 году Э. И. Выгодская включается в работу по созданию «Истории фабрик и заводов». Кроме того, она печатает короткие рассказы в журналах «Чиж», «Костёр» и «Резец». К 1934 году относится начало работы над книгой о голландском писателе Мультатули, которая затем, в виде более полного варианта, выходит под названием «История Эдварда Деккера» (Детиздат, 1936).

Великая Отечественная война помешала Выгодской закончить вторую большую работу, которую она начала в 1939 году, – повесть «Опасный беглец» – о народном восстании в Индии.

Первый год Отечественной войны Э. И. Выгодская провела в осаждённом Ленинграде, принимала участие в оборонных работах – копала противотанковые рвы, дежурила в госпитале. Последующие годы прошли в эвакуации в Пензенской области. К непосредственной литературно-творческой работе она приступила лишь по окончании войны и по возвращении в Ленинград. В 1947 году она закончила повесть «Опасный беглец», за которую ей была присуждена премия на «Конкурсе на лучшую художественную книгу для детей» (1948).

«Опасный беглец» и «Пламя гнева» (первоначально «История Эдварда Деккера») явились работами уже вполне сложившегося художника. В отличие от предыдущих повестей (о Твене и Сервантесе), Выгодская в этих произведениях идёт не по линии внешних событий биографии изображаемых героев, а создаёт полноценные художественные образы, углублённо разрабатывая основную тему освободительной борьбы против колониализма, соблюдая при этом верность историческим данным. По собственному признанию Выгодской, работая над «Опасным беглецом», она «пробивалась к подлинному материалу, открывавшему правду о так называемых «туземцах» старых колониальных романов, правду об индийском народе, который страдает и борется». И это ей вполне удалось.

Любовно-проникновенное отношение к простому человеку с позиций советского гуманизма позволило автору создать в этих повестях потрясающие картины нарастания народной ненависти, переходящей в яркое «пламя гнева» миллионов людей. Великолепно поданы автором и щедрая тропическая природа южноазиатских островов, и сказочные пейзажи Индии; хорошо показаны трудолюбие, смекалка и честный открытый характер народов этих стран, их готовность жертвовать всем за интересы родины и свободы.

Обе повести представляют собой яркие страницы из истории народного освободительного движения против колониального рабства. Это наиболее сильные и волнующие произведения талантливой советской писательницы.

Ранняя смерть оборвала плодотворную деятельность Эммы Иосифовны Выгодской буквально в полном расцвете творческих сил. Писательница не успела сказать всего, что накопил её жизненный опыт, что было подготовлено годами упорного труда, и многие замыслы, к сожалению, остались не завершёнными. Умерла Э. И. Выгодская 1 сентября 1949 года.

Часть первая
Острова пряностей

Глава первая
Чёртова панорама

Один контролёр слёг, второй сбежал, третьего подстрелили. Где взять людей?.. Неужели и на этот раз с судном из Батавии[1]1
  Батавия – голландское название древней столицы Индонезии – Джакарты.


[Закрыть] не пришлют надёжного человека?

Генерал Михельс, резидент[2]2
  Резидент – высший государственный голландский чиновник, стоявший во главе отдельной области Индонезии.


[Закрыть] Верхнего Паданга,[3]3
  Верхний Паданг – область на западном побережье Суматры.


[Закрыть] брился на бамбуковой веранде своего генеральского бенгало.

«Культур-систем! – с раздражением думал он. – Какао и сахар на Суматре, в непроходимых лесах, на склонах диких гор… – Генерал злился. – В каждом кампонге[4]4
  Кампонг – малайский посёлок в горных местах Суматры


[Закрыть] изволь посадить в годовой срок не менее двухсот какаовых деревьев… Хорошо им болтать о культур-систем на Яве! Там гладкие дороги из дессы[5]5
  Десса – деревня на Яве.


[Закрыть] в дессу, там покорные яванцы, оседлый мирный народ. Пожаловали бы они сюда, господа из Совета Индии,[6]6
  Совет Индии – орган, назначаемый голландским правительством для управления колониями.


[Закрыть] на Суматру, в Верхний Паданг!.. В Томпе весь голландский посёлок сожгли, в Танабату – восстание, в Натале[7]7
  Наталь, Танабату, Томп – селения на западном бережье Суматры, севернее Паданга.


[Закрыть] – заговор. Натальского контролёра Ван-Клерена на прошлой неделе нашли посиневшим и вздувшимся от ядовитой стрелы. Культур-систем!.. Поди заставь этих желтоглазых вместо риса на своём поле сажать какао или корчевать пни под сахарную плантацию!..»

Пышная мыльная пена покрывала щёки генерала; из пены торчали только тёмные усы и крупный красный нос, похожий на плод спелого перца.

«Хорошо им сидеть в Батавии и сочинять бумаги! «Принять меры к проведению дорог от побережья к важнейшим внутренним пунктам…» Поглядели бы они на эту чёртову панораму! До ближайшего кампонга надо два дня плыть вверх по реке, через мели и пороги, потом продираться сквозь нетронутые леса, да ещё на ночь подвешиваться повыше к дереву, чтобы не попасться в жёлтые лапы тигру или на копьё к малайскому охотнику. Горы, болота, слоновьи тропы; между гор – трясины, где можно увязнуть по грудь… Наверху, на горах, гусиные перья трескаются от жары, внизу, на болоте, бумага слипается от сырости; малярия, тиф; проклятая страна!..»

– Новый амтенар[8]8
  Амтенар – чиновник.


[Закрыть] из Батавии, – доложил слуга-малаец.

Вошёл юноша лет девятнадцати, светловолосый, растрёпанный, в старом пледе, накинутом на плечи вместо плаща, в узких серых панталонах, с дорожным мешком.

– Эдвард Деккер, – представился юноша. – Прислан в ваше распоряжение, экселлентье.[9]9
  Экселлентье – ваше превосходительство.


[Закрыть]

Красный нос резидента Михельса сделался лиловым.

«Они сошли с ума! Видно, там, в Батавии, уже людей не осталось, раз они присылают сюда или метисов, или малолетних детей!..»

– Садитесь, менгер[10]10
  Менгер – господин.


[Закрыть] Деккер, – сказал генерал. – Я боюсь, что это ошибка.

– В чём ошибка, экселлентье?

Генерал вытер полотенцем шею.

– В том, что вас прислали сюда.

Но Эдвард Деккер смотрел прямо в лицо Михельсу и не отвёл глаз под недовольным взглядом генерала.

– Я просился именно сюда, на Суматру, – объяснил Эдвард.

– Должно быть, вы плохо знакомы с условиями жизни в Верхнем Паданге! – рассердился генерал. – Это вам не Ява, где на каждом перекрёстке почта, колодец, постоялый двор! Почта приходит сюда раз в неделю на малайской барке. В соседний кампонг вы будете двое суток плыть на плоскодонной лодке, и эти желтоглазые не торопясь будут ворочать шестами, петь свои песни и купаться по ночам, и уж наверно двое-трое из них за дорогу попадутся на зуб крокодилу!.. В кампонге малайский дату[11]11
  Дату – деревенский старшина у баттаков.


[Закрыть] встретит вас вежливыми словами и заколет для гостя самого жирного буйвола, а на обратном пути вас будет поджидать за кустом лучший стрелок кампонга, с луком или сумпитаном.[12]12
  Сумпитан – род рогатки.


[Закрыть] А малайские стрелки, доложу вам, ястреба достают на лету. Они вытачивают у конца стрелы петушиное крылышко или крючочек, или целое колёсико, и, когда такая стрела попадает в живот или под ребро, её вынимают уже из мёртвого.

– Я хотел именно сюда, экселлентье, – сказал Эдвард. – Весь Паданг, кажется мне, за десять-пятнадцать лет можно превратить в цветущий сад!

– Вы начитались книг! – вскипел генерал. – Хорошо, поезжайте в Наталь, там как раз освободилось место контролёра.

Глава вторая
Новый контролёр

Эдвард приехал в Наталь к вечеру.

Островерхие крыши малайских домов, похожие на челноки, опрокинутые дном кверху, полукругом сбежались к низкому берегу. Впереди расстилался океан на тысячи; и тысячи миль, до самой Африки, до африканского Наталя[13]13
  Африканский Наталь расположен на восточном побережье Южно-Африканского Союза.


[Закрыть] на другой его стороне.

За прибрежными плантациями перца, за плодородной глиной невысоких холмов вставала чёрная стена тропического леса.

Старичок-казначей встретил Эдварда на берегу. Старичок был в синей форменной куртке и в коротких бумажных штанах до колен. Поверх фуражки у него была повязана белая тряпка, защищавшая уши и шею от москитов.

– Климат! – объяснил старичок. – Здесь, в тропиках, полную форму выдержать невозможно.

Казначей показал Эдварду бенгало правительственного контролёра.

Бамбуковое бенгало стояло в стороне, на пригорке.

– Здесь никого нет? – спросил Эдвард.

Из низенькой пристройки-кухни вышел худой малаец в зелёном тенданге – головной повязке. Малаец выпрямился на пороге, сложил крестом руки на груди и низко поклонился Эдварду.

– Это Темал, слуга прежнего контролёра, – объяснил казначей. – Он может услуживать и вам, менгер Деккер.

Малаец снова сложил руки и низко поклонился.

– Хорошо, – сказал Эдвард и вошёл в бенгало.

Неприятная дрожь пробрала Эдварда: на столе стояла нетронутая тарелка заплесневелого риса, точно ожидая кого-то, кто так и не пришёл к обеду.

– Разве прежний контролёр уехал отсюда неожиданно? – спросил Эдвард старичка-казначея.

Никто не ответил ему. Эдвард обернулся: старичок уже исчез!

Эдвард прошёл во вторую комнату. Он увидел постель, приготовленную ко сну. Слой многодневной пыли покрывал подушку, простыни и откинутое одеяло.

«Что такое? Что случилось с прежним контролёром?..»

Темал по-прежнему стоял на пороге своей кухни.

– Поди сюда, Темал! – попросил Эдвард.

Но Темал не сдвинулся с порога.

– Иди сюда! – повторил Эдвард. – Расскажи мне, что здесь произошло.

Темал молчал.

– Он умер? – спросил Эдвард, показывая на нетронутый рис.

Темал испуганно затряс головой и не сказал ни слова.

– Приготовь мне постель, – сказал Эдвард. – Убери всё это, – он показал на пыльные простыни, – и достань свежее бельё из чемодана.

– Не надо, туван![14]14
  Туван – господин.


[Закрыть] – сказал Темал. Он умоляюще сложил руки и, низко склонившись, коснулся лбом порога. – Не оставайся в доме, туван. Лучше переночуй здесь! – он указал на свою пристройку.

Эдвард огляделся. В окнах не было стёкол, на ночь они закрывались тростниковыми щитами; огромные щели виднелись в расшатанном полу.

Жутко показалось Эдварду провести ночь в этом зыбком бамбуковом домишке, отсыревшем от ливней.

– Хорошо, будем ночевать в кухне, – сказал Эдвард.

Они расположились в пристройке. Темал раздул жаровню, сварил кофе. Эдвард вышел на низкую веранду. Солнце зашло, всё кругом потемнело. Пустыри обступили его бамбуковый дом. Эдвард хотел спрыгнуть с веранды в сад.

– Не ходи, туван, не ходи! – Темал вцепился ему в руку.

– Почему? Что такое?

– Разве ты не видишь? Это дикое место!.. Здесь тигры ходят, едва стемнеет… Никуда не ходи до утра, туван!..

Ночью Эдвард действительно слышал рычание тигра. Всё замерло в темноте, – казалось, тонкие стены дома застыли, насторожившись. Эдвард вынул пистолеты, захваченные в Паданге. Рычание и яростный хрип послышались совсем близко, почти у самой ограды дома, потом опять отдалились. Что-то привлекало зверя – какая-то близкая добыча. Дважды Эдвард слышал чей-то вскрик, испуганные человеческие голоса, потом что-то с треском падало в темноте, и тигр яростно фыркал, как обозлившаяся кошка. Эдвард не мог заснуть. Едва рассвело, он встал и выглянул из дверей.

В синеве рассвета Эдвард разглядел поодаль, на пустыре, какое-то непонятное строение, бамбуковую клетку на высоких подпорках, похожую на большую голубятню. Эдвард долго всматривался, но ничего не мог понять. Он снова лёг и проспал до позднего утра.

– Господин контролёр! – постучался к нему утром высокий, добродушный на вид военный с длинными светлыми усами. – Разрешите представиться, господин контролёр!

Это был майор де Рюйт, начальник натальского гарнизона.

– Рад приветствовать нового человека! Вас не убили мои злодеи, господин контролёр?

– Какие злодеи?

– Да вот, заключённые. У них хороший сторож, – улыбнулся де Рюйт. Он показал Эдварду на странную клетку на пустыре, которую тот приметил на рассвете. – А это наша тюрьма!

Да, там были люди. Эдвард разглядел за жердями клетки тёмные лица малайцев.

– У наших арестантов по ночам хороший сторож, – сказал де Рюйт. – Днём их стережёт туземная стража, а ночью, когда стража уходит, на смену ей выходит из леса тигр. Мы уже все знаем этого тигра по голосу; малайцы называют его «мачанг-кати» – тигр-сторож. Один из злодеев пытался бежать, – наш полосатый сторож снёс ему голову.

– Что это за люди? – спросил Эдвард.

– Убийцы прежнего контролёра, – сказал де Рюйт.

– Ван-Клерена? Разве его убили? – отступил Эдвард.

– С неделю тому назад.

– Мне ничего не сказали в Паданге!.. Кто его убил?

Де Рюйт нахмурился.

– Убили-то, конечно, свои, – сказал де Рюйт. – Здешние малайцы не вытерпели. Жесток был контролёр и чересчур жаден. Но резидент хочет представить дело так, будто всё произошло из-за подстрекательства арабов.[15]15
  Арабы появились на индонезийских островах в X–XI веках, в 1205 году основали султанат Атьен. С момента захвата островов Голландией находились с нею во враждебных отношениях, но во время народных восстаний султан поддерживал, колонизаторов.


[Закрыть] Султан атьенский действительно часто мстит за отобранные земли, посылает оружие малайским охотникам. Резидент сам приедет допросить заключённых.

– Сам резидент? – Эдварду показалось, что его слуга Темал насторожился и как-то странно поглядел при этом, но ничего не сказал.

Толпа народа дожидалась Эдварда у бамбуковых, дверей его бенгало. Здесь были юноши и старики, тощие как жерди. Худые малайки в грубом джутовом тряпье протягивали к нему детей.

– Туван!.. Мы голодные, туван!.. Наши поля распахали под сахарный тростник, мы не собрали за эту весну и двух горстей риса!.. – плакали женщины. – Посмотри на наших детей!..

Старики с кровоточащими дёснами, с воспалёнными от лихорадки глазами теснились к ступенькам.

– Мы едим кору, туван, и древесные корни!.. Наши дети гибнут в лесу от ядовитых ягод!..

– Меня избили, туван!.. – худой, почти чёрный мальчик-подросток протиснулся вперёд. Лицо у него было в кровоподтёках, сломанная рука висела на верёвочной повязке. – Твои мандуры[16]16
  Мандуры – надсмотрщики, старосты, часто подрядчики, эксплуатировавшие рабочих.


[Закрыть] избили меня, туван!

– Надо достать коня, Темал! – заторопился Эдвард. – Я завтра же поеду по участкам. Надо посмотреть, что здесь происходит.

Глава третья
Кто сильнее тигра

– Крепко дерево и крепко железо!.. Хай-ла-а, хай-ла-а!

Сотня малайцев валила тропический лес на склоне холма. Они пели:

 
Хай-ла-а, хай-ла-а, кто крепче дерева?
Хай-ла-а, хай-ла-а, кто сильнее железа?
Тигр крепче дерева, тигр сильнее железа,
Тигр ломает ветви дерева и гнёт железо копья.
 
 
Хай-ла-а, хай-ла-а, кто сильнее тигра?
Буйвол силён, буйвол тяжёл.
У буйвола могучие рога, у буйвола крепкие копыта.
Хай-ла-а, хай-ла-а, кто сильнее буйвола?
 
 
Человек силён, человек хитёр!..
Он рубит лес, он куёт железо,
Он сгибает шею буйвола и заставляет его работать на себя.
Хай-ла-а, хай-ла-а, кто сильнее человека?
 
 
Оранг-бланда[17]17
  Оранг-бланда – белый человек. Малайцы так называли голландцев.


[Закрыть] силён, голландский туван,
Голландский начальник сильнее всех!..
Он сильнее буйвола, хитрее тигра,
Он сгибает шею человека и заставляет его работать на себя.
 

Топоры врубались в густой, путаный переплёт тропического леса; железо тупилось о твёрдые стволы, о жёсткие корни… Дерево крепко, но крепче железо…

Где не брал топор, там жгли. Иное столетнее дерево вставало на пути, опутанное лианами, затянутое воздушными корнями соседей, твёрдое как бронза. Тогда вырубали лес вокруг и дерево поджигали.

– Хай-ла-а, хай-ла-а, огонь сильнее дерева, – пели малайцы. – Хай-ла-а, хай-ла-а…

– Опять сломал топор, беглый дьявол!.. – Начальник участка нагнулся с седла и рванул сломанное топорище из руки крайнего малайца в синей головной повязке. – Поди туда! – Начальник указал на край участка.

Малаец пошёл туда, куда ему указали. Он слегка шатался; синева густой тенью лежала у него на лице, губы дрожали.

Тяжёлый приступ тропической лихорадки тряс человека.

На дальнем участке корчевали пни. Это была самая трудная работа, её давали в наказание. При выкорчёвывании деревьев люди работали среди развороченных глыб, в нагретых солнцем испарениях влажной почвы, в тучах мошкары.

Мандур Аслим бегал по разрытой земле между стволами. Скорее, скорее!.. Надо скорее очистить участок от поваленных деревьев; сегодня должен приехать из Наталя новый амтенар. Сегодня, как назло, человек двенадцать не вышли на работу: семерых трясла лихорадка, остальные с утра катались по земле, плача, как женщины, должно быть, накурились ночью опиума… А этот беглый Шакир… его и во время припадков заставляли работать. Он убежал с индиговых плантаций. Больше того, – он других подбивал к побегу. Он объяснял крестьянам, что индиго вредит их посевам, на десятки лет истощает почву; и крестьяне жгли посадки и уходили с плантаций. Его поймали и отправили в наказание на самые тяжёлые работы, в лес. Он и отсюда бежал и попался только потому, что заболел лихорадкой. Его взяли в бреду, он кусался, когда его вязали. У него были такие глаза!.. Аслим боялся беглого.

– Меня прислали к тебе, Аслим, – сказал Шакир.

Аслим отскочил и изо всей силы хватил по пню гибкой бамбуковой палкой.

– Злой дух тебя прислал!.. Берись вон за то дерево!

Восемь человек взялись за огромный поваленный тамаринд. Со скрипом дерево поднялось с земли. Сжав зубы, согнувшись, люди сделали первые четыре-пять шагов. Вдруг кто-то сдал впереди.

– А-ай!.. Спасайся!..

Дерево рухнуло. Четверо малайцев успели отскочить, остальные остались на земле, подмятые верхушкой.

– Поднимайте!.. Скорее!..

Сбежались люди, дерево приподняли. Трое остались лежать, один отполз.

– Это он, беглый! Шакир!.. Это из-за него, я видел!..

Аслим подбежал и палкой хватил Шакира по спине.

Малаец неловко сел и застонал, держась за голову.

– Не тронь его!.. Ты видишь, он больной!.. Не тронь его, Аслим! – заговорили все сразу, сходясь ближе.

– Это из-за него, из-за него!.. Он первый упустил, я видел! – Аслим колотил палкой по синей повязке Шакира. Кровь хлынула у того из носу. Его сильно придавило верхушкой, он ещё не совсем очнулся.

– Вставай! – крикнул Аслим.

Гибкая палка ещё раз опустилась на синюю повязку малайца. Он не вставал. Недобрые воспалённые глаза глядели на мандура; синяя тряпка, намотанная на голову, была только немногим темнее его посиневших губ.

– Он больной, ты видишь, он больной! Его нельзя было посылать на работу!.. – кричали малайцы.

Буланый конь выскочил из ближнего леса: кто-то приближался к участку крупной рысью.

– Это новый амтенар!.. Вставай, пёс, мне достанется из-за тебя!..

Аслим колотил и колотил по синей тряпке, не видя, что кровь хлещет у человека изо рта и из носу.

Всадник придержал своего буланого. Светлые волосы падали ему на лицо, шляпу давно сбило в лесу ветвями. Лесные колючки гроздьями налипли на куртку Эдварда, – уже много дней он скакал лесами, объезжая свой округ.

«Должно быть, в столице, в Батавии, не знают, что делается здесь, в глуши, – наивно думал Деккер. – На постройку дорог сгоняют насильно. На плантациях избивают до полусмерти. Под индиго и кофе распахивают не пятую часть, а больше половины рисовых и кукурузных посевов, целые кампонги голодают!..»

Эдвард носился из кампонга в кампонг, с участка на участок. Он старался исправить зло, восстановить справедливость.

– Что тут такое?.. За что бьёшь? – ещё издали крикнул Эдвард.

Аслим опустил палку.

Малайцы сошлись вокруг.

– Он больной, туван, он больной!.. – Все заговорили сразу.

Эдвард соскочил с коня.

– Больного надо отправить в госпиталь! – сказал Эдвард.

Шакир провёл рукой по лицу, размазывая кровь и грязь. Он глядел на Эдварда. В первый раз белый человек заступился за него!.. Глаза у Шакира прояснились. Он даже встал; казалось, приступ лихорадки отпускал его…

Малайцы сгрудились вокруг. С доверием и надеждой они смотрели на Эдварда. Значит, правда, что новый амтенар заступается за здешних людей?..

– В госпиталь?.. Малайца в госпиталь?.. – Аслим растерялся.

– Да, в Наталь, в госпиталь, на хорошей повозке. А ты, мандур, брось свою палку! – приказал Эдвард. – Не смей драться на участке! Если ещё хоть раз тронешь кого-нибудь палкой, я тебя прогоню и отдам под суд.

Эдвард поскакал дальше. Светлая открытая голова мелькала уже за дальней изгородью.

«Бросить палку?» – Аслим окончательно растерялся. Он пошёл к начальнику участка.

– Как мне быть, туван? Пойти под суд?.. Потерять звание мандура?.. Но и без палки тоже нельзя! Как мне быть, туван? – Аслим чуть не плакал.

Начальник улыбнулся.

– Мы с тобой знаем лучше, Аслим, – сказал начальник. – Работай по-старому.

Это был голландец, плотный, уверенный человек, с той особенной голландской кожей, которая даже в сильную жару остаётся молочно-бледной.

– Работай по-старому, – сказал начальник. – Такой контролёр удержится недолго. Он пойдёт под суд раньше, чем ты.