Текст книги "Cirque de la Lune (ЛП)"

Автор книги: Эмма Хамм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

Держаться от нее подальше? Им придется выбросить его в реку.

4

ДЖЕНТЛЬМЕН И ВОР

Эвелин провела гребнем по волосам, не желая вслушиваться в болтовню за дверью. Они не перестанут говорить о новеньком. Что его лицо уже было не таким опухшим. Что за ним мог скрываться красивый мужчина. Откуда он был? Фейрвелл была известной фамилией в этих краях. Он был тем Фейрвеллом?

Это сводило ее с ума! Какая разница, тот ли это Фейрвелл? Он не должен тут быть. Он был помехой, ее народ и без того нервничал.

Жители города относились к циркачам не так, как должны были. Пока что цирк интересовал их как новое развлечение. Людям нравилось притворяться, что мир был чуть лучше, чем на самом деле. Магия не теряла свое очарование.

Инспектор манежа кашлянул за ней.

– Готова к ночи?

Никогда. Ей не нравилось быть «лицом» цирка, и еще меньше ей нравилось, что он обходился с ней как с дешевой шлюхой. Но не об этом. Она пойдет, потому что ее семья нуждалась в деньгах. Потому что она не хотела быть той, кто не играл по правилам, когда остальные старались.

Она провела гребнем чуть сильнее, чем требовалось.

– Ты знаешь, что да.

– Хорошо. Этот не такой впечатляющий, как я думал. Он заплатил за тебя хорошо, так что делай все, что он попросит. Ладно?

Эвелин должна была согласиться без колебаний. Должна была делать все, что он хотел, но ей хотелось плюнуть ему в лицо. Настанет день, и она убежит отсюда. Отыщет путь к своей семье, к тем, кто не заслужил такую жизнь. И они будут жить счастливо.

Но не сегодня.

Она вздохнула.

– Все, что попросит. Понятно.

Инспектор манежа ушел. Ему не нравилось, когда они звали его по имени. Он был просто «инспектор манежа», но она знала, что его звали Стэнли. Он был пьяницей, пока не нашел Эвелин и Букера. Они не были вместе, не знали друг друга до цирка, но он привел их под одну крышу, потому что они нуждались в ком-то.

Стэнли всегда хотел сделать нечто большее. Хотел сознать шоу, которое превзойдет все представления, особенно его брата, который писал для шоу Бродвея, популярные во всем мире до войны. Стэнли почти всю жизнь искал магию, но понял, что она существовала под его носом в обычных людях, когда уже сдался в поисках.

Они нуждались в нем, а он – в них. Он был голосом обычных людей. С ним люди говорили, не боясь его. Стэнли был простым мужчиной, мог только напиваться до ступора, как-то выживая при этом.

Но в один из тех дней его сердце не выдержит. И она получит все, о чем молилась.

Эвелин стянула волосы в узел. Она знала, что их клиенту так нравилось. Ему приглянулась ее длинная шея, как он сказал, когда рассматривал ее в прошлый раз как какое-то животное в зоопарке. Ее шея была изящной, как у лебедя, но при этом сильной.

Ей не нравились такие ночи. Всегда казалось, что ночь станет ее последней. Что в этот раз мужчина загонит ее в угол и отправит по пути к смерти.

Этой ночью ее желание не исполнится.

Эвелин делала, что ей велели. Держалась за его руку и улыбалась всем на милом званом ужине. Ее золотое платье сияло, тысячи фальшивых бриллиантов сверкали на ее изгибах. Он сказал, что поймал звездочку, что она была сделана из чистой магии и с дугой дьявола. Мужчины хохотали с ним, женщины приподымали брови, и Эвелин ощущала их ненависть.

А потом он отвел ее домой, приказал снять платье, и кошмар снова начался. Она могла смотреть на потолок, вспоминать свое прошлое. Она делала так много раз.

Бедная девочка, выросшая в лачуге. Мужчина, который думал, что мог напасть на нее. Огонь лизал стены в ту ночь, и весь город сгорел, осталась в живых только она. Власти назвали это чудом.

Она звала это кармой.

И после всего этого она вернулась к тому, с чего это началось. Огонь пылал в ее груди, с болью просил о свободе, хотел коснуться пота мужчины над ней. На его лице был экстаз. Она хотела выжечь его запах из своих ноздрей и ощущать вместо него запах горящей плоти. Первый запах, который она помнила. Она надеялась, что больше его не ощутит.

Он хорошо заплатил ей, когда она ушла, как было договорено. Наличные были почти бесполезны после войны. Никто не знал, как тратить деньги, куда пойти, что делать, кроме как пытаться жить дальше.

Деньги казались тяжелее, чем должны быть. Жить так было неестественно. Она не была проституткой с улицы, которой нужны были деньги на новую дозу. Она просто хотела чуть больше наличных, чтобы приберечь пару купюр и купить Тому новый костюм.

Инспектор манежа хотел считать все их деньги, но она всегда оставляла немного себе. Она пожимала плечами, когда он спрашивал, говорила, что заплатили не всю сумму, о которой договаривались. Инспектор кричал, что она не умела считать, но ее лицо было слишком милым, чтобы его ранить.

Но синяки были под ее платьем. Каждый раз, когда мужчины их видели, они смеялись и спрашивали, откуда они. Их глаза пылали желанием, которое разгоралось сильнее от мысли, что ей вредил что-то еще.

Эвелин поежилась, пока шла по полю, направляясь к палаткам, отчаянно нуждаясь в душе. Она обвила руками свою талию и пыталась вспомнить, зачем все это делала.

Она не была проституткой. Пока что. Но нуждалась в деньгах.

Она хотела дыма и помыться. Но этого пока не будет. Сигареты были нынче редкостью. Сигары – тем более. Она не знала, где Букер взял свою, но не хотела спрашивать. Он уже был раздражительным.

И оставалось только купание, и у всех в палатках будут вопросы. Они захотят знать, где она была, принесла ли им что-нибудь. Был ли вечер приятным?

Никто не знал, что она делала после тех званых вечеров. Только Букер и Клара. Остальные считали ее лицом цирка. А она продавала тело, чтобы заработать чуть больше.

Сначала она ненавидела себя. Кто так делал? И по своей воле?

Но чем больше она делала это, тем больше Эвелин понимала, что была в этом хороша. Она могла заставить любого мужчину поверить, что безумно любила его. Они смотрели на нее, словно ее улыбка сияла солнцем, и они хотели для нее счастья. Они спрашивали, любила ли она их, была ли она только их, и она говорила то, что они хотели услышать.

Мужчины нынче были простыми. Они хотели, чтобы кто-то хвалил их. Эвелин знала, как убедительно врать.

Она вдруг застыла посреди поля. Она не могла вернуться в палатку. Не к краскам и смеху. Люди внутри были счастливы, а она – нет. Она не помнила счастье, ведь все было таким странным и другим.

Река текла за ней, и она хотела прыгнуть в ее глубины. Тонуть было больно? Точно не так больно, как она думала. Вода была холодной, поддержит ее уставшее тело. И она хотела, чтобы сейчас ее трогала только вода.

Эвелин повернулась и прошла к берегу. Вода шумом заглушала все звуки. Она звучала в ее ушах, прогоняя воспоминания о стонах мужчины и тяжелом дыхании.

Она не знала, сколько стояла там и смотрела на воду. Порой среди пены волн виднелись прутья. Они кружились, пока не высвобождались из воронки и плыли дальше. Она хотела быть таким прутиком. Застрять в грязи на пару мгновений в жизни она смогла, но когда она освободится?

Прутик хрустнул за ней, и звук отличался от шума воды.

– Уйди, Букер, – сказала она. Ее голос был сдавлен от эмоций, что всегда происходило при нем. Он заставлял ее забыть, что она должна быть крепкой.

– Я передам ему послание.

Голос был слишком низким для Букера, слишком мягким. Мужчина из реки. Она и забыла, что он еще был тут. Как прогнать его? Она не хотела сейчас видеть его и его опухшее лицо.

Эвелин много раз прокляла его за эти ночи. Каждый пропавший синяк открывал карамельную кожу, которая была манящей и красивой. Он был уже не таким опухшим, и было видно, что он был очень красивым. Не честно, ведь Пинкертоны пытались его убить. Он был опасным.

И ей всегда попадались опасные мужчины.

Эвелин подвигала челюстями. Ее мягкие туфли погрузились в грязь берега, удерживающую ее на месте.

– Я думала, вы где-то еще, сэр.

– Фрэнк. Фрэнк Фейрвелл.

– Знаю, – она не хотела поворачиваться и видеть те голубые глаза. Даже в шатре она уловила эмоции в них. Мужчина не умел их скрывать, и все было направлено на нее… В этих глазах можно было утонуть.

Он шагнул ближе, шумя при этом.

– Я знаю твое имя, но лучше назови его сама вместо слухов.

– О моем имени нет слухов, – отметила она, взмахивая рукой. – Повсюду висят постеры с моим лицом. Уверена, вы их видели.

– Я видел. Эвелин Дюбуа, Пожирательница огня, – он кашлянул. – Но на постере не говорится, кто ты. Имя можно выдумать, характер – создать. Я хочу знать, какая ты, Эвелин.

От этого она повернулась, глаза пылали, эмоции кипели. Ей не нужно было это сейчас. Не когда она побывала с тем, кто использовал ее как куклу. Ей нужно было побыть одной.

– Ты ничего обо мне не знаешь, – она указала на него. – Ты видел постеры, значит, проводил много времени в обществе мужчин, которые нанимают меня. Уверена, ты об этом знаешь. Предлагаю отойти на три шага и не приближаться ко мне, если не хочешь запачкать репутацию.

Фрэнк отреагировал не так, как она надеялась. Он подошел ближе.

– Тогда хорошо, что моя репутация уже разрушена. Не думаю, что я смогу держаться вдали от тебя.

Ей не нравились эмоции в его глазах, пока он это говорил. Его глаза словно сияли изнутри, красивые, как он. Его квадратная челюсть впечатляла, губы были полными, а волосы завивались так, что ей хотелось убрать каштановые пряди за его ухо. Все в нем звало ее.

Но она только что была с другим. Отпечатки его пальцев горели под ее платьем, и ее глаза хотели лить слезы, но она не могла испортить идеальный макияж. Она могла многое потерять, ощущала себя хрупкой стеклянной статуэткой.

– Прошу, не нужно быть добрым со мной, – прошептала она. – Я не выдержу сейчас.

Его взгляд смягчился.

– Всем нужен тот, кто добр с ними, особенно, когда они думают, что не заслужили такое.

Ее плечи дрогнули от вдоха – она отказывалась звать это всхлипом – и она отвела взгляд от него.

– Как ты терпишь это место? Ты не как мы. Ты точно видел, что мы… другие.

– Я заметил гремлина, если ты об этом.

Она пронзила его взглядом. Мужчина скрыл улыбку за ладонью.

– Это не смешно. Мы не просто фрики.

– Я понял. Место… – он пожал плечами и почесал шею сзади. – Что ж, в это немного сложно поверить. Я все еще убежден, что меня обманывают глаза.

Она это понимала. Как любой простак мог понять их мир? Чем больше она смотрела на него, тем больше понимала, что он говорил не о магии ее народа. Он говорил о цирке.

Огонь в ее груди угас. Она не хотела пугать его. Эвелин отпугнула многих. В этот раз она хотела, чтобы кто-то увидел ее, а не огонь внутри.

Гнев покинул ее, оставив после себя холод. Она задрожала и обняла себя руками.

Что он думал о них? Существа, которые жили среди фриков. И она, самая странная из них, потому что она выглядела нормально.

Но была не такой.

Эвелин снова задрожала. Она хотела покрыть себя огнем, умела только это, могла выпустить пылающее желание проглотить ее целиком. Она могла, если бы была в палатке. Другие знали о ее силах. Они поняли бы ее желание быть собой хоть иногда, не прятаться.

Но он не знал, какой она была. Он испугается, если она вспыхнет огнем. Так что ей снова было не по себе перед мужчиной, с которым она учитывала его хрупкость.

Ткань зашуршала за ней, скользнула по ее рукам, и Эвелин повернулась к нему.

– Что ты…

Фрэнк снял пиджак, оставшись в белой рубашке с кровавыми пятнами. Он закатал рукава. Его руки не были рабочими. Она заметила раньше, но было что-то сильное в его предплечьях. Он не забивал гвозди, но этими руками не только держал ручку для подписи.

– Тебе холодно, – сказал он спокойно. – Мне – нет.

Он подошел ближе, держал пиджак так, словно хотел надеть на нее. Эвелин невольно вздрогнула. Ее уже лапал ночью мужчина. Она не знала, как сдержаться, когда ее коснется кто-то другой.

В этот миг она не была Эвелин Дюбуа, волшебной красавицей, дышащей огнем, которую можно было снять на ночь за хорошие деньги. Она была просто Эви. Девочкой, потерявшей семью, потому что она не знала, как объяснить кому-то, что происходит.

Фрэнк замер. Ветер трепал пиджак между ними, висящий как любовник, получивший отказ. Но он не был оскорблен ее поведением. Он склонил голову и смотрел на нее глазами, видевшими слишком многое.

Она сжала в кулаках ткань платья.

– Прости.

– Не извиняйся за это, – сказал он. Его голос стал тихим, будто он боялся спугнуть ее, заговорив громко. – За это – не нужно.

Понимание в его взгляде усилило ее дрожь. Она не хотела, чтобы он понял, почему она пятилась. Она не хотела быть такой, признавать все, что с ней случилось. Она не была к этому готова.

Она замотала головой и забрала пиджак из его рук.

– Спасибо. Отдать пиджак – добрый поступок.

– Я сделал это не ради доброты, – ответил он. – Просто подумал, что так ты будешь меньше дрожать.

Она не знала, как ответить. Что он имел в виду? Никто не вел себя просто по-доброму. Так мир не работал…

Никто, кроме ребят в цирке.

Эвелин надела его пиджак. Тепло его тела осталось в ткани, впитывалось в ее холодную кожу, как при объятиях. Пиджак пах ячменем и чем-то, что она не смогла назвать. Чем-то теплым и мужским при этом.

Фрэнк кивнул, коснулся пальцем своего лба, словно хотел снять шляпу. Он развернулся без слов. Его шаги были медленными, он направился к палатке. Он не спешил, не убегал от нее, просто давал ей время все обдумать.

Кем был странный мужчина, задержавшийся в их лагере?

5

НЕПРИЯТНЫЙ УЖИН

– Фрэнк? – спросила Клара из-за шторы. – Милый, ты поужинаешь с нами?

Они впервые позвали его на то, что считали делом цирка. Он был там уже неделю. Его лицо почти стало прежним, и он двигался уже не так скованно.

Может, теперь они попросят его уйти. Он этого ждал. Он не выступал с ними. И хоть он еще не видел инспектора манежа, они не могли заботиться о нем, кормить и одевать его, если он не приносил деньги.

Фрэнк еще не был раньше в такой ситуации, и ему не нравилось это. Вина лежала в его желудке, словно он проглотил камень. Денег на его счету хватило бы, чтобы спасти всех этих людей. Они смогли бы уйти с ним домой. Дом его бабушки оставался на его имени. Отец не мог лишить его этого.

Конечно, это не было вариантом. Он не покупал цирк. Он не мог пасть так низко, ведь именно цирк лишил его всего.

Он медленно сел на кровати, протер сонное лицо, а потом встал.

– Ужин? По какому случаю?

От его голоса Клара раздвинула шторы. Она была в разноцветном платье. Все цвета радуги покрывали ее тело, плясали с ней, пока она двигалась так, словно ее окружал личный ветер. Длинная борода была сегодня украшена лентами, сочетающимися с платьем.

Она была красивой женщиной, если привыкнуть к бороде. Наденьте на нее корсет, бриллианты и кольца, и она будет красавицей с бала в Новом Орлеане.

Яркая улыбка на ее лице заставила его улыбнуться. Она протянула руку.

– Никакого повода. Просто решили, что ты уже набрался сил, чтобы поужинать с нами.

– Я довольно давно набрался сил, – ответил он, но взял ее за руку. Он слышал, как они говорили в тенях о нем. Некоторые из циркачей не были рады его пребыванию тут. Им все еще было не по себе, что среди них тот, кого они звали простаком.

Фрэнк понимал. Дебютантки и их богатые семьи тоже так говорили, когда он появился. На новые деньги смотрели свысока, как на того, кто не мог дико менять свое тело.

– Ты знаешь, как тут все, – рассмеялась Клара. – Некоторым нужно убедиться, что ты тут не для того, чтобы смеяться над нами или… хуже.

– Да, я слышал, что были проблемы, – юноши спорили. Если им удавалось пробежать в цирк, украсть что-нибудь – лучше одного из циркачей – они выигрывали сотню долларов.

Он так не делал. Иначе его узнали бы. Это казалось варварским поведением для Фрэнка. Даже тогда он видел в циркачах людей. Не игрушки.

Клара повела его среди палаток к шатру цирка. В центре сцены стоял большой стол, за которым могло уместиться больше двадцати человек. Почти все места уже были заняты, и Фрэнк понял с шоком, что не видел большую часть работников цирка.

Их ноги стучали по сцене, все замолчали на миг и уставились на Клару и Фрэнка. Он сглотнул.

Людей было много. И каждый поразительнее другого. Он узнал Тома и Великана, но не знал женщину с перьями в волосах. Мужчину, который весил пятьсот пудов. И двое детей казались соединенными друг с другом.

Столько людей, и они огромными глазами глядели на него. Может, боялись его реакции. Может, думали, что он закричит и убежит или чем-то бросит в них. Они были не такими, как он ожидал, но они были людьми.

«Люди, – напомнил он себе. – Люди, которые хотят того же, что и я».

Он отнесется к ним с уважением и достоинством. Он постоянно напоминал себе, что они не хотели, чтобы на них пялились, чтобы с них смеялись. Они хотели жить обычно, без напоминаний, что они были не такими, как все.

Разве он не хотел того же в детстве? У него были деньги, но он хотел играть с другими мальчишками в грязи. Он хотел ловить жаб и сражаться палками, будто мечами. Так все должны были делать.

Может, у этих людей тоже такого не было.

Он выдохнул и кивнул столу.

– Всем добрый вечер. Простите, что не помог повару, но мне никто не сказал, что будет пир.

Букер фыркнул во главе стола, дым вырывался из его носа, как у дракона.

– Я был бы впечатлен, если бы ты умел готовить.

Другие засмеялись, и Фрэнк склонил голову и захохотал, как все.

– Ты прав, друг. Я никогда не готовил сам, но не прочь попробовать. Только то, что я сделаю, вряд ли вам понравится.

– Скорее всего, это будет несъедобным. Мы поручили готовку Тому. Он в этом лучше тебя, – Букер кивнул на свободный стул. – Садись. Ты все еще выглядишь так, словно тебя может сдуть ветер.

Он уже не ощущал себя так. Фрэнк был потрясен тем, как просто было двигаться. Ребра не ныли от движений, желудок не сжимался при мысли о еде. Букер помог ему магией.

Ему нужно было спросить, где он научился так исцелять. Даже армия не знала, как помогать солдатам так быстро. Даже если его раны отличались от пулевых ранений.

Клара отпустила его руку и подтолкнула к стулу, на который кивнул Букер. Оставалось только одно место, прямо возле Эвелин. Что задумала бородатая леди?

Он опустился на деревянный стул, который был удивительно удобный. Он старался не замечать, что Эвелин отклонилась от него. Она теперь боялась его? Он сделал что-то не так? Он думал, что у реки все прошло неплохо.

Женщины приходили в клинику. Редко, но все же порой им было некуда идти. Фрэнк был единственным доктором, который задержался ночью, медсестры ушли домой. Он все еще помнил первую женщину, которая вошла, выглядя так, словно хотела быть в другом месте, и спросила, есть ли там медсестра.

Он позаботился о ней, выписал лекарство и отправил восвояси. После этого ночью стало приходить больше женщин. Не так часто, но все же он не мог забыть синяки на их телах и боль в глазах.

Так же выглядела она, но взгляд был тусклым, такого он еще не видел. Эвелин не признавалась в трагедии, которую переживали многие женщины. Она долгое время испытывала такое.

Он хотел остановить это. Она не заслуживала ходить так, ее глаза не должны были выглядеть так, словно видели слишком много боли.

Но он не знал, как помочь. Она должна была заговорить с ним, и тогда он продумает следующие шаги. Для этого ей нужно заговорить с ним. Фрэнк взглянул на нее. Она вряд ли собиралась делать это в ближайшее время.

Клара поймала его взгляд, ее широкая улыбка была хитрой.

Что она задумала?

Эвелин заерзала рядом с ним, пытаясь устроиться свободнее. К сожалению для нее, она оказалась ближе к нему. Он вдохнул ее запах розмарина и мяты, интересный запах для женщины, которая казалась такой собранной и… дорогой. Он ожидал парижские духи или подарок от богача. Но пахло земной женщиной.

Даже мелкие движения делали их ближе. Фрэнк решительно склонился и схватил булочку с тарелки между ними. Он разломал ее, посмотрел, как поднимается пар.

– Вот, – тихо сказал он, вручил половину ей.

Она с подозрением посмотрела на него.

– Я не могу съесть целую. Они решат, что я – свинья.

Она взяла половинку, но поняла его хитрость. Он не пытался скрыть интерес к ней. Это не удивляло. Она, наверное, привыкла к тому, что мужчины считали ее красивой. Они нанимали ее, чтобы щеголять перед другими мужчинами.

Но Фрэнк не хотел нанимать ее. Он не хотел платить деньги, чтобы понравиться ей. Он хотел, чтобы она улыбалась ему или смеялась, потому что он сделал то, что ей нравилось.

Боже, как же звучал ее смех?

Эвелин отвела взгляд, посмотрела на Букера во главе стола. Они были парой? Он не мог представить. Мужчина с татуировками, казалось, не был ни с кем связан. Они были как брат и сестра, насколько он видел.

Ему придется спросить у Букера. Если кто-то уже занял ее сердце, он отступит. Но если она еще не отдала его… Его уже предупреждали. И это никак не остановило его, да?

– Тебя не было какое-то время, – отметил он, женщина рядом с ним передала ему тарелку. Ее волосы сияли как металл в свете шатра. – Я не знал, занята ты или нет.

– Я не обязана говорить, где была.

– Конечно. Я просто пытаюсь поговорить. Некоторым нравится рассказывать, где они были, особенно, если это связано с историей, – он передал ей тарелку с пюре, приподняв бровь.

На ее лице проступило то, что он посчитал раздражением, но она взяла миску и с силой плюхнула картофельное пюре на тарелку.

– Мне не нравится, когда от меня что-то ждут. И мне не хочется рассказывать тебе, что я делаю по ночам.

– О, это я уже знаю. Многие мужчины в моих кругах говорили об Эвелин Дюбуа, которую можно нанять, чтобы произвести впечатление. Ты разбила сердца многим одним лишь взглядом, как говорят.

Ее спина напряглась. Он знал, что давил на нее, но Фрэнк хотел проявить себя, не мог иначе. Она не казалась женщиной, которая ценила слова. Такие, как она, врали всю жизнь. Но у него не было шанса доказать ей, что он был другим, так что приходилось полагаться на слова.

Он склонился ближе и тихо прошептал:

– Мне не интересна та Эвелин. Она довольно скучная, и слишком много мужчин пытались притупить ее края. Я хочу узнать эту Эвелин. Она едкая, что куда интереснее всего, что я видел, и она, если честно, красивее.

– Внешность – не все, – ответила она, но смотрела на стол, и он видел слабый блеск в ее изумрудных глазах. Он задел ее. Там что-то было, и он хотел увидеть больше.

Фрэнк потянулся под столом и прижал палец к ее ладони, лежащей на ее бедре. Это была самая сильная связь с человеком за всю его жизнь, и он едва ее задевал при этом. Огонь опалил его палец, почти до боли, но он хотел ощущать это снова и снова.

– Меня не интересует твоя красота, Эвелин. Я не знаю, дал ли понять. Ты красивая, не пойми превратно, но я хочу узнать тебя. Женщину, которая помогла вытащить меня из реки, ту, что держит себя в руках, скрывая все внутри, и все еще смело улыбается толпе. Эта женщина потрясает меня.

Она протяжно выдохнула.

– Я не могу. Не тут, Фрэнк.

Давление не помогало. Он не стал подгонять ее, позволил обдумать слова и их значение. Он знал, что это ее путало. Она привыкла, что мужчины пытались взять ее силой.

Куда спешить? Пока что ему позволяли оставаться в цирке, и не было повода думать, что его быстро выгонят. Если его прогонят, он будет приходить по вечерам, чтобы увидеть ее настоящую улыбку.

– Фрэнк, – позвал Букер со своего места. – Ты тут побыл уже какое-то время. Как тебе?

Он пожал плечами с полным ртом, с трудом проглотил еду, чтобы не нагрубить им, говоря с набитым ртом.

– Довольно фантастично быть тут с вами. Но, думаю, мне очень нравится.

– Жаль, ты не можешь остаться с нами, – Букер поднял сигару и выдохнул дым. – Ты не так плох, как мы думали. Фейрвелл все-таки.

Тревога сдавила его желудок.

– Что ты знаешь о Фейрвеллах?

– Достаточно, чтобы знать, что они – новые деньги. Прибыли в Новый Орлеан для нового начала после того, как папуля заработал на севере, делая оружие для войны. Разве ты не получил свое состояние?

– Было такое, – ему не нравилось говорить об этом. Фейрвеллы всегда были при деньгах. Они зарабатывали. Его отец и дед сами сделали себя богатыми, не тратили время на глупости.

И потому на их похоронах никто не будет из-за этого.

– Сколько денег ты получил? – спросил Том с полным ртом еды.

Клара ударила его по затылку.

– Эй! – закричал он. – За что?

– Грубо спрашивать людей, сколько у них денег, – она повернулась к Фрэнку. – На этот вопрос не нужно отвечать. Мы знаем, что такое осуждение за то, на что ты не можешь повлиять. Мы не будем ставить тебя в такое положение.

Букер фыркнул.

– У нас немного иначе, да? Мы тут, потому что никто не хочет на нас смотреть. Фрэнк довольно красивы даже с синяками на лице. Еще и с деньгами? Давайте не будем сравнивать его с нами?

Разговор стал мрачным, а Фрэнк этого не хотел. Он думал, что просто поужинает с ними, а не будет спорить, было ли ему тут место.

Фрэнк кашлянул.

– Не честно сравнивать нас. Уверен, с вами обходились хуже, чем со мной, и так всегда будет. Но я могу сказать, что это место первым за долгое время ощущается как дом. Хоть я и родился с серебряной ложкой, я рад проводить время тут. Я не могу достаточно отблагодарить вас за доброту. Вы не обязаны были спасать меня, быть добрыми или кормить меня. Но вы сделали это, и это сильнее всего показывает, какие вы.

Они потрясенно смотрели на него в тишине. Мальчик с пухлыми щеками и шрамами на шее – вроде Даниэль – уронил вилку, и та зазвенела об тарелку перед ним.

Щеки Фрэнка пылали. Боже, почему они так смотрели? Он сказал что-то глупое? Пытаясь сохранить лицо, он поднял бокал.

– За тех, кто живет другой жизнью. Многие люди видят вас другими. Это делает вас уникальными и чудесными.

Почему они не двигались? Ох, так он уползет в свою комнатку и будет надеяться, что с ним заговорят завтра.

Эвелин пошевелилась первой. Она медленно потянулась к своему бокалу, подняла его. Она посмотрела на него, и впервые с их встречи она улыбнулась, поймав его взгляд.

– За фриков.

Он никогда не думал, что женщина могла поджечь его взглядом, но так было. Эта улыбка была важнее поцелуя, ласки и всего, что могла сделать женщина в постели, потому что та улыбка была от нее. Это был подарок, который он не хотел тратить.

Фрэнк повторил ее слова:

– За фриков.

А потом все радостно завопили, шатер затрясся. Некоторые топали ногами по сцене, подбрасывали еду в воздух.

Ужин был самым хаотичным и странным событием, которое он посещал, и ему нравился каждый миг. Тост прогнал напряжение, которое испытывали циркачи при нем. Они вдруг стали вести себя так, будто он был своим.

Даниэль, мальчик со шрамами, балансировал утварь на кончиках пальцев. От его выходок смеялись, и это толкало его на смелые поступки.

Том Палец забрался на стол и топал, пытаясь отвлечь мальчика. Вместо этого Даниэль встал, стал ходить по столу, глядя на серебряную утварь на его пальцах большими глазами.

Их поведение становилось все более странным, пока тянулась ночь. Фрэнка поражали их способности. Некоторые могли сжиматься, становясь вдвое меньше. Другие пели так, что могли сравниться с ангелами. Он такого еще не видел и вряд ли увидит.

Он смеялся с ними. Хлопал, когда они выполняли странные трюки, от которых его желудок сжимался, а сердце колотилось. Эвелин всю ночь оставалась рядом с ним.

Она не улыбалась, хоть он и надеялся. Но пару раз ее губы вздрагивали, и это было милее всего для него.

Женщины, которых он знал до этого, быстро улыбались. Они думали, что мир хотел этого от них, и они были правы. Но они свободно раздавали свои дары, и он понял, что стал считать женщин всегда счастливыми, потому что они улыбались для него.

Чем он думал до того, как попал сюда? Что за подобие на жизнь у него было, что он считал женщин счастливыми?

Женщина рядом с ним не была такой. В ней была глубина, мир, который он хотел познать. Она не улыбалась с ложными эмоциями. Ему придется работать ради каждой улыбки, добиваться днями смеха, и он хотел делать это снова и снова.

Посреди вечера он посмотрел на Букера. Тот отодвинул тарелки и закинул ноги на стол. Отклонился и смотрел на купол шатра, выпуская круги дыма в воздух.

На миг Фрэнк подумал, что змея на шее Букера двигалась. Не сильно, лишь дрогнула, но это могло быть от того, что он сглотнул.

Наверное, так и было. Татуировки не могли двигаться. Он выпил достаточно, чтобы ему такое мерещилось, так что ему пора было отдыхать, пока он не сделал то, о чем пожалеет.

Все тут было больше, чем в жизни. Их движения были преувеличенными. Их слова были загадочными. Но он не думал о них хуже. Это была лучшая ночь за долгое время.

А потом со стороны входа донесся грохот, и вошли двое незнакомцев.

Один был в красной рубашке, смутно знакомый Фрэнку по представлению, он дико размахивал перед собой бутылкой виски.

– Эвелин! – закричал он. – Опаздываешь. За что я тебе плачу, женщина?

Умиротворение пропало с ее лица, и она побелела, как снег.

– Инспектор манежа, простите. Я забыла о времени.

Другой мужчина, слишком милый, по мнению Фрэнка, потер ладонью грудь.

– Надеюсь, ты понимаешь, что я не смогу заплатить все, Честер. Не такое поведение мне обещали.

Фрэнк прокрутил слова в голове. Обещанное поведение. Он был прав о другой работе Эвелин, и от этого он разозлился сильнее.

Этого она хотела? Ей нравилось быть чьей-то леди на ночь? Если да, ему придется найти в себе силы отпустить ее.

Он взглянул на ее испуганное лицо и узнал ответ. Она ненавидела это. Он видел это у реки, когда она не захотела, чтобы тепло от его кожи в пиджаке задевало ее. И он видел теперь, что тени вернулись в ее глаза. Она прижала дрожащие ладони к краю стула, оттолкнулась и встала.

Фрэнк огляделся, никто из циркачей не двигался. Они глядели на стол, друг на друга, куда угодно, но не на мужчину в красном и другого, который пришел сюда только за одним.

Все отводили взгляды, кроме Букера, глядящего на Фрэнка. Он был с красным лицом, злой, посылал Фрэнку понятное сообщение взглядом. Он должен был помочь ей. Освободить ее от такого глупого будущего.

Но как?

План появился в его голове без вопросов и мыслей о последствиях. Он прижал ладонь поверх ее ладони, заставляя остаться на месте, а потом встал.

– Боюсь, у нас ужин, сэр, – заявил он. – Я не успел представиться. Фрэнк Фейрвелл.

Пьяница моргнул.

– Что?

– Фрэнк Фейрвелл. Думаю, вы слышали о моем отце.

Вот. Миг узнавания, интерес мелькнул в его взгляде. Конечно, он знал Фейрвеллов. Все тут знали. И любой стал бы говорить иначе, если хотел получить от него деньги.

Инспектор манежа убрал бутылку виски за спину.

– Рад видеть вас тут, сэр. Я не знал, что вы в гостях у моих… работников.

– Это не так. Я вскоре расскажу вам историю за выпивкой. За мой счет, конечно. Но я попрошу вас уйти со своим другом. Может, в другую ночь мы пригласим вас к столу.