Текст книги "Цена на материнство (СИ)"
Автор книги: Эмилия Грант
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
Эмилия Грант
Цена на материнство
Глава 1
Игорь
– Отойди от нее! Немедленно!
– Это ты мне? – я медленно повернул голову и оглядел худощавого ботана с тонкой длинной шеей, похожей на ножку поганки.
– Убери свои грязные руки!
– Кто это у нас наелся таблеток для храбости, а, очкарито? – я расхохотался. – Шел бы ты! У нас с Алиной свои дела.
– Игорь, пожалуйста… – мое имя, произнесенное ее хрипловатым от волнения голосом… М-м-м… До мурашек…
Я провел рукой по ее щеке, нежно погладил острую скулу большим пальцем, заправил прядь за изящное ушко. Моя Алина. Моя снегурочка. Кажется, тронешь ее – и растает. Такая хрупкая, воздушная… Неземная. Девочка-эльф. Балетная осанка, длинная шея, узкие плечики… Она должна принадлежать только мне – и знает об этом. Ее сердечко трепещется, бьется учащенно, губки маняще приоткрылись, дыхание прерывистое. И в глубине хрустальных голубых глаз уже плавится лед, уже разгорается, тлеет желание. Я ждал этого три года. Выпускной, нам обоим восемнадцать. Внизу – дискотека, пьяные дебилы-одноклассники. А мы вдвоем, в пустом кабинете физики. И больше никто, ни одна училка не посмеет сказать нам что-то поперек… Я подготовился. Свечи, одеяло, шампанское, украденное у завуча. Презервативы. Сегодня она будет моей. Моя Алина…
И нет, надо было притащиться этому смешному очкарику.
– Отпусти ее, она же просит! – не унимался Витя.
– Шел бы ты лучше… – с тихой угрозой сказал я. – Прямо сейчас. А то новые очки, поди, дорогие, а старые ты долго будешь доставать из задницы!
– Игорь, не надо… – умоляющий шепот застыл на ее губах.
Она просила не о том, чтобы я оставил ее в покое. Защищала этого ушлепка, эту ошибку природы. Но зря она боялась. Я бы не стал марать руки. В любой другой день – да, но не сегодня. Пусть только свалит уже в туман.
– Вить, уходи, – теперь Алина обращалась к нему. – Не доставай его…
– Я тебя тут не оставлю! – Витя выпятил грудь, даже не догадываясь, как комично бликуют стекла его очков. Рыцарь недоделанный! Насмотрелся плохих фильмов?
– Ты здесь лишний, – я крепче прижался к Алине. – Сдрисни. Я сегодня добрый, уйдешь сейчас – даже бить не буду…
– Ты урод, ясно?! – видимо, Витю целый скелет ну никак не устраивал. Или он решил за мой счет заработать отмазку от армии? – Ты не имеешь право так с ней…
Ты ее недостоин! Иди вон, трахайся с такими же проститутками, как твоя мать!
– Гар, нет, он сам не понимает… – зашептала Алина, вцепилась в мои плечи, но было поздно. Я резко оторвался от нее и двинулся на Витька. Прости, любимая, ему уже ничто не поможет.
– Что ты сказал? – процедил я, сжав челюсти.
– Что слышал! – очкастое недоразумение задрало подбородок. – Это все знают! Врет всем, что твой отец – Ещенко, а сама просто не может вспомнить, дальнобойщик или крановщик!
– Ты бы заткнулся сейчас, – я подошел к нему вплотную, навис над дрожащим дрыщом, но он продолжал нарываться.
– Она всем дает, даже когда трезвая! Спроси физрука, трудовика, ОБЖшника… Да полгорода через нее уже родня! Теть Маринь, ноги раздвинь… У тебя половина ее венерических врожденные!
Это было последнее, что он сказал. А я ведь предупреждал! С разворота двинул в челюсть, очки хрустнули, съехали на бок.
– Гар, пусти его! – истошный вопль в спину. – Не надо!
– Не смей. Говорить. О моей. Матери, – выплевывал слова в такт ударам.
Ритмично, как танце, отвешивал по ребрам, рукам, шее, уху… С глухим стуком упал на пол его зуб, Витек молчал. Закрывался руками, жмурился, даже отбиться не пытался. Чмо, а не парень. И с чего он вообще взял, что у него есть какие-то права на Алину? Мою Алину!
Она ведь любит меня. И ей плевать на условности, на мою мать, на все. Я знаю, она ни за что не променяет меня на такого чмыря, как Витек. Моя снегурочка.
– Остановись, Гар!
– Верещагин, отойди, – прогремело генеральское контральто завуча, но у меня уже шумела кровь в ушах, перед глазами стелился туман.
Как во сне до меня доносились чужие крики, учительские аханья, слово «милиция».
Но отчего-то громче остальных звуков был плач Алины. Почти беззвучный, он врезался в мозг пожарной сиреной, и руки опустились. Я сел на пол, как пьяный, как контуженный. Ничего не видя перед собой. Витя валялся рядом без сознания, лицо Алины белело в полумраке. В интимном полумраке, который я готовил совсем для другого… А теперь она смотрела на меня, как на монстра, прижав дрожащие пальчики к губам…
– Снегурочка моя, прости… – то ли прошептал, то ли выдохнул я.
Но она только коротко мотнула головой, глаза влажно блеснули от слез.
– Девочка моя…
И реальность вдруг обрушилась на меня снова, со всеми запахами, звуками, цветами. Ментоловые сигареты завуча, перегар трудовика, удушливый одеколон географички… Кто-то включил свет, вокруг меня собралась толпа: в первых рядах учителя, за ними мои любопытные одноклассники… Бесплатный цирк.
– Ты меня доконал со своими выходками, Верещагин!
– Пусть только очнется – и пишет заявление! Хватит, восемнадцать уже.
– Да тюрьма по нему плачет!
– Светлана Пална, вы матери позвонили?
– Да-да, Верочка, выехали…
– А я давно говорила: в специнтернат его!..
– Олег Петрович, спуститесь, встретьте скорую…
Скорая… Да какая ему скорая? Так, пара оплеух. Встанет, очухается. Да я и по голове особо не бил! Размял бока. Меня и сильнее за школой метелили год назад, и хоть бы в медпункт кто отвел! Витенька, медалист, чтоб его…
– Ну что ты смотришь волком, Верещагин? – завучиха прожигает меня презрением.
– Я тебе давно говорила: и в ПТУ…
– Да что вы с ним разговариваете, Наталья Владимировна, – цедит яд русичка. – Он же натуральный люмпен. Маргинал. Еще и наркоман, наверняка…
А я сижу на полу кучей дерьма, как преступник, которого кинули в яму. Сквозняк, холодный запах лекарств…
– Кому плохо? – врачиха метр с кепкой врезается в учительскую толпу ледоколом.
Суетится вокруг Витька, пульс, давление, фонарик.
Алина, не выдержав напряжения, громко всхлипывает и кидается вон из класса, отчаянно стучат ее каблучки…
– Подожди! – вырывается из моей груди полукрик, полухрип. – Алина, пожалуйста!..
И я бы догнал ее в два шага, но чьи-то руки клещами сжимаются на моих плечах.
– А ну, стоять! Куда собрался! Милиция уже едет! – и снова перегар трудовика.
– АЛИНА! – я кричу так громко, что у самого уши закладывает, и вокруг меня становится тихо-тихо, только слышно, как откашливается доходяга Витька.
Она замирает, споткнувшись. Оборачивается. Смогу ли я когда-нибудь забыть это выражение лица? Искаженного ненавистью, болью, обидой и… брезгливостью. Она смотрит на меня, чуть вздернув верхнюю губу, словно перед ней опрокинули мусорный бак с дохлыми крысами.
– Алина, ты же видела! Он оскорблял мою мать, Алина…
Она молчит секунду, другую, взвешивая, стоит ли вообще говорить со мной.
– Он говорил правду, Гар.
– Да как ты можешь! – я вырываюсь, что есть сил, но Алина только трясет головой, а хватка трудовика становится крепче. – Я же люблю тебя!
Она затыкает уши, мотает головой, как безумная, побелевшие губы что-то бормочут.
– Заберите его, заберите… Увезите… Пожалуйста… Заберите…
Смотрит на кого-то за моей спиной. Пытаюсь обернуться, разглядеть, но меня выворачивают в орла, на запястьях защелкиваются браслеты.
Приехали.
Меня ведут по коридору, по лестнице, снова по коридору. Я даже не могу выпрямиться, поднять голову. Вижу только обувь, бесконечные нарядные ноги.
Лакированные ботинки, туфли с блестками, замшевые, красные, черные…
Выпускной, блин. Что, довольны, чертовы пижоны? Будет, что обсудить на встрече лет через десять? Не благодарите. Потому что свой первый трах, эту мышиную возню, вам вспоминать не захочется.
– Эй, потише, потише, Верещагин, – мусор для профилактики хлопает меня по затылку, отчего в голове все звенит, выворачивает руки повыше. Плечи горят, но я молчу. Меня впихивают в буханку, где невыносимо воняет мочой.
– Я б на твоем месте сел вон туда, – другой мент, тот, что, видимо, подобрее, кивает на противоположную скамью. – А то у нас тут обоссался один…
Выпускной. О, вряд ли я смогу когда-то его забыть. День, расчертивший мою жизнь на до и после. И плевать я хотел на жесткие скамьи обезьянника, на надменные лица учителей, на гадкие слова Вити… Как бы он радовался, если бы увидел, как через пару часов после ареста в отделение прибежала моя матушка. Зареванная, но уже датая и при полном параде. Грудь навыкате, ресницы приклеены… А еще через полчаса вырулила из кабинета, утирая размазанную помаду, и следом за ней – капитан, застегивающий ремень.
– На выход его… Пока. И подписку о невыезде…
Родная милиция нашего городка. Маман, чью честь я, идиот, кинулся защищать…
– Ну что же ты, Гарик…
Да, все это останется во мне навсегда. Но черт бы с ними, с матерью, с Витьком и ментами. Алина. Вот, кто сделал мне по-настоящему больно. Хрустальная балерина треснула – и разбилась при первом же испытании. Тряслась над Витьком… Тоже мне, сказочку разыграли. Принцесса, рыцарь – и дракон. И дракон, разумеется, я.
Я должен был увидеть ее снова. Дворами добежал до дома, вскрыл гараж дяди Леши, -дцатого маминого хахаля, вытащил из-под ящика с блеснами ключ от «Явы», завел рычащего двухколесного зверя. Оседлал – и рванул с места, почти наощупь петляя между деревьями и старыми пятиэтажками.
До школы тут было всего ничего. Я догадывался, что меня туда никто не пустит, но я бы придумал что-то на месте… Впрочем, не пришлось изобретать велосипед.
Алина стояла на улице, кутаясь в плащ и дрожа, чуть поодаль совещались мамаши у джипа ее Алинкиного бати. Украл пару лямов и вообразил себя королем Вселенной… Наверное, сплетничают, моют мне кости… Чихать на них.
– Алина, – я подъехал к ней, остановился, опираясь ногой о тротуар и не заглушая мотора. – Садись, к черту их. Давай уедем из этого города, сегодня же. Ты и я.
Выходи за меня.
– А ну отойди от нее, ублюдок! – заверещала ее мать и кинулась ко мне.
– Игорь, уезжай. Пожалуйста. Я не хочу тебя видеть… – и снова это лицо. Мне не показалось тогда.
– Но ты же говорила, что любишь меня…
– Я. Тебя. Ненавижу.
Больше мне ничего не нужно было слышать. Я ударил по газам и сорвался, обдав выхлопами мамашу-истеричку. Пусть они все сгниют в этой дыре, но уже без меня.
К черту их, я начну новую жизнь, и однажды все они пожалеют о своих словах.
Даже ты, моя снегурочка.
Глава 2
Спустя 7 лет
Алина
– Вот, совсем другое дело, – я улыбнулась маме и поправила подушки. – Теперь ты у меня красавица.
Правый уголок ее рта слабо дернулся вверх, левая половина лица еще не отошла после инсульта. Видеть ее такой… Мою вечно бодрую мамочку, такую солнечную, жизнерадостную… Сердце кровью обливалось. Но разве я могла это показать? Ни за что. Спина прямая, улыбка до ушей, глаза радостные.
Собрала грязные простыни, ночнушку, влажные салфетки. Понятно, что маме сейчас ни до чего, но она все-таки женщина. Красивая пижама, прическа, душ – и, может, это снова заставит ее почувствовать себя живой? Да, довести ее до ванной было непросто с моей-то комплекцией. Папа вечно шутил, что еще чуть-чуть, и меня ветром сдует…
Папа. Слезы снова навернулись на глаза, и я спешно опустила голову, сосредоточившись на уборке. Год прошел с тех пор, как его посадили. Отказался давать взятку кому-то из чиновников – и поплатился за это всем. Срок десять лет, конфискация. Мама не выдержала. Плакала, пыталась пить, я силком таскала ее по психологам – и в тот момент, когда мне стало казаться, что ее вытянули, вдруг этот инсульт. Папе я так и не сказала, страшно было представить, что случится с ним. И так от моего самого близкого, самого любимого мужчины на свете, осталась только тень.
Я навещала его так часто, как только могла. И с каждым разом могла лишь смотреть, как из его взгляда исчезает жизнь. Как сереет лицо, как он из крепкого, пышущего здоровьем человека, превращается в худого, осунувшегося старика.
Не знаю, как пережила бы все это, если бы не Витя.
Милый, добрый, верный Витя. Он все время был рядом, держал меня за руку, когда я проваливалась в бессознательное забытье в больничном коридоре, помогал забирать покупки из магазинов, когда пришлось продать машину ради московского адвоката, гладил по голове, когда случился первый нервный срыв. Из раза в раз неустанно повторял, что все будет хорошо, даже когда я переставала в это верить.
И где бы взяться оптимизму? Фирму отца закрыли, больше меня никуда не брали, московского адвоката избили в подворотне, и он «внезапно» отказался вести дело отца, врачи констатировали отсутствие положительной динамики у мамы. За что я должна была зацепиться? Где взять надежду и силы на новый день и новую ободряющую улыбку для каждого из родителей?
Милый, добрый, верный Витя. Его присутствие давало так много! В этом июне должна была состояться наша свадьба. Еще недавно мы смотрели с мамой каталоги платьев, обсуждали с папой ресторан за воскресным завтраком… Все исчезло, как будто это был просто сон. Или все-таки сон происходит со мной сейчас? Затянувшийся ночной кошмар? И стоит мне ущипнуть себя, как я проснусь в теплой, залитой солнцем спальне от запаха свежих булочек, которые мама только-только достает из духовки, выйду в гостиную и увижу, как папа разминается с гантелями?..
– А… лина… – голос мамы стал тише, дикция нарушилась, но врачи просили меня разговаривать с ней каждый день.
– Да, мамуль, – я ласково провела рукой по ее волосам. Седины стало больше. – Надо нам купить новую краску, мы с тобой наведем такой марафет…
– Алина… Выпуск… В школе…
– Да? – я изобразила удивление. – А я и забыла… Может, ну его?
Я бы не забыла про день встречи выпускников, даже если бы очень захотела. Они начали трезвонить за неделю: сначала Люба, потом Наташка Сиваева и буквально через час Наташка Белобородцева. Как сговорились! Еще бы. Всем наверняка любопытно посмотреть на дочку опального бизнесмена, чужое горе завораживает. В школьные годы было всякое. То набивались в лучшие подружки, то сплетничали за спиной, что мой папа – криминальный воротила и вор. Зависть, косые взгляды, неприкрытая лесть… Бывало. Но стоило отце попасть в тюрьму и засветиться в местных новостях с кричащими заголовками, как всех моих одноклассниц объединило общее чувство: любопытство.
Уверена, что если бы моя жизнь текла себе по-прежнему, им было бы наплевать, приду я на встречу выпускников или нет. Благополучные люди слишком скучны, а иногда смотреть на них и вовсе противно. Особенно если у тебя, например, муж-алкаш или трое детей по лавкам, а ты состоишь в идеальных платонических отношениях с идеальным мужчиной и планируешь свадьбу. Сейчас им просто нужен повод для злорадства, не больше.
Может, со стороны кому-то бы показалось, что я циник, но по-настоящему плохие периоды в жизни помогают отсеять зерна от плевел. Никто из «подружек» не появился на пороге, никто не позвонил и не спросил, нужно ли что-то мне или маме.
Но они хотя бы не говорили мне гадости в лицо, в отличие от бабок во дворе, теток в магазине и всех, кто успел разглядеть наше семейное фото на местном телеканале.
– Проворовались?
– Так вам и надо всем!
– Что, папашу посадили, теперь и гречкой не брезгуешь?
Я не отвечала. Делала вид, что мне все равно, хотя этот вид давался нелегко.
А как надо мной смеялись, когда я пыталась устроиться на работу?
– И как же вы будете нам тут столики вытирать царскими ручками?
– Вы ведь в курсе, что у нас восьмичасовой рабочий день?
Видно, папа крепко обидел того чиновника или сильно помешал ему, потому что я попала в черный список работодателей. Меня сделали неприкасаемой. Издержки маленького городка. И я бы переехала в Москву, поискала работу там, но для этого надо было перевозить с собой маму или нанимать сиделку… Ни на то, ни на другое денег не было. Да и пришлось бы тогда признаться, что мы на мели, а мама не пережила бы нового стресса. Она до сих пор думала, что наша машина припаркована у соседнего дома, потому что там место получше.
– Алин… – мама приподняла правую руку и потянулась ко мне. – Сходи, развейся…
– Да ну их, этих выпускников! – я снова улыбнулась. – Посидим с тобой, посмотрим твой любимый сериал…
– Все из-за меня… – мамины глаза заблестели от слез. – Сидишь… Мы тебе жизнь испортили…
– Мам, ну что ты, в самом деле! Глупости! Мне в радость посидеть с тобой. А эти танцы… Ну кого я там не видела…
– Сходи… Пожалуйста… – и снова этот умоляющий взгляд. – Запишись в салон.
Купи… Платье.
Я вздохнула и качнула головой. Сказать ей, что я уже месяца три крашу ногти сама, пользуясь лайфхаками из интернета? Что новую одежду не покупала и того дольше, только распродавала старые дизайнерские платья, чтобы хватило на лекарства?.. А если ей станет хуже?..
– Конечно, мамуль. Схожу.
Уж лучше так, чем что-то объяснять.
Включила запись мыльной оперы, чтобы мама не расслышала мой телефонный разговор и вернулась к себе в спальню, чтобы набрать Витю.
– Как ты, милая? Прости, не позвонил в обед, у нас такая беготня была в лаборатории! Я сто раз просил их заменить дистиллятор, и вот…
– Витюш, прости, я тороплюсь. Мама хочет, чтобы я развеялась, сходила на встречу выпускников. Не составишь компанию?
Пауза.
– Ты же вроде говорила, что не хочешь, – озадаченно протянул Витя. – И я договорился, что помогу маме разобрать антресоль…
– Я и не хотела. Но… В общем, ты со мной?
– Конечно, конечно, ну что ты, птичка моя. Я заеду за тобой в шесть двадцать, сразу после работы. Мне бы еще переодеться, но тогда я не успею, а пораньше уйти ну никак сегодня. Скоро проверка, и у нас все сроки горят. Помнишь, я рассказывал про тот реактив? Так вот…
– Ничего страшного, если ты не переоденешься. У тебя и рабочий костюм прекрасно выглядит, – солгала я.
На самом деле, меня мало беспокоило, как мы оба будем выглядеть сегодня. Все эти люди, с которыми я провела одиннадцать лет от первого звонка до последнего, сейчас жаждут увидеть нечто другое. Что ж, пусть радуются такой возможности.
Я заглянула в шкаф и вздохнула. Из приличных нарядов почти ничего не осталось, только платье цвета «пыльная роза», рука не поднялась продать папин подарок на прошлый день рождения. Тогда еще этот цвет не вошел в моду, не красовался в каждой палатке на вещевом рынке. Нежное, невесомое… В нем я чувствовала себя принцессой.
Натянула, изогнувшись, застегнула молнию на спине… Да, когда-то оно смотрелось лучше. Видимо, я похудела еще сильнее, потом что местами ткань провисала, кожа касалась слишком бледной. Лицо стало каким-то испуганным, как у бельчонка, пойманного в сеть. Словно кто-то отдал мне это платье с барского плеча… К черту.
Ничего лучше у меня все равно нет.
Поцеловав маму и положив ей пульт под рабочую руку, я спустилась вниз.
Краситься почти не стала, кого обманывать? Да и в комплекте с Витей будет самое то.
Его «лада» появилась у подъезда ровно в шесть двадцать. Витя никогда не опаздывал. Он вышел, чтобы распахнуть передо мной дверь, нежно чмокнул в уголок губ.
– Ты прекрасно выглядишь.
Он мог этого не говорить: восторженный трогательный взгляд за стеклами очков был красноречив. Рядом с Витей я всегда вспоминала Душечку из «В джазе только девушки», которая любила мужчин в очках. Что-то в них есть щемяще-беззащитное, детское, милое. И каким бы хрупким ни казался Витя, я знала, что он меня не предаст никогда. А верность важнее страсти.
Мы подъехали к школе – странно было видеть ее спустя столько лет. Меня отбрасывало в прошлое, бурное, напичканное эмоциями, как тротилом. Я поклялась себе не вспоминать Игоря, но стены, даже перекрашенные в желтый цвет, все равно тормошили память. Даже тогда, в выпускных классах, я не могла толком объяснить себе, что чувствую. Игорь вызывал во мне совершенно чуждые, непонятные мне ощущения, заставлял сомневаться в собственном благоразумии. И если бы Витя не спас меня тогда, не бросился на амбразуру, кто знает, что бы случилось в том кабинете? Нашла бы я в себе силы оттолкнуть Верещагина, сопротивляться его темному, почти демоническому обаянию? Да, тот вечер был страшным. Для меня, для Вити, для всех нас. Мне еще долго снился Игорь на мотоцикле, драка, и каждый раз я просыпалась в слезах. Но все-таки я была благодарна судьбе, что она повернулась именно так. И я вовремя поняла, какую глупость чуть было не совершила… И слава Богу, Игорь все-таки уехал из города.
– Готова? – Витин голос выдернул меня из раздумий, и я осознала, что мы уже какое-то время стоим на парковке у школы.
– Конечно, милый, – я улыбнулась, и мы оба вышли из машины.
Из здания уже раздавалась музыка, мужчины и женщины, которых я помнила детьми, курили у подъезда.
– О, какие люди! – Наташка Сиваева кинулась к нам и стиснула меня в объятиях, обдав алкогольными парами. – А мы как раз вспоминали, как Игорь тогда устроил…
Жесть, да?
– Ты кстати ничего о нем не слышала? – спросила у меня Таня Кудрявцева. – Вы же вроде встречались? Или типа того…
– Нет, – сдержанно отозвалась я.
– А он, вроде в Москву собирался… Доехал, интересно?
– Да прям, доехал он! – хохотнул Петя Кобылкин и метко бросил бычок в урну. – Зуб даю, либо врезался в первый столб, либо скололся на хрен. Он всегда был без башни…
– А тетю Марину кто-нибудь видел? – оживилась Люба, учуяв пикантный запах сплетен.
– Тоже нет. Говорят, она тусила с каким-то дальнобоем… Может, так и ушла в рейс с концами.
– К черту их, – отмахнулся Петя. – Сразу было видно, что этим все кончится.
Пошли лучше накатим еще, потанцуем…
Я взяла Витю под руку, но не успели мы и двух шагов сделать к крыльцу, как за спиной раздался то ли рев, то ли гул мощного мотора. Я вздрогнула и обернулась не сразу. Боялась увидеть «Яву» и Игоря. Тряхнула головой, сбросила дурацкие страхи и заставила себя посмотреть.
Перед школой остановился, выпуская клубы пара, красный тонированный «лексус» с номером «В666АД». Открылась водительская дверь, и перед нами предстал Игорь Верещагин собственной персоной. Теперь он выглядел иначе: черный костюм, модный узкий галстук, стрижка голливудской кинозвезды, дорогие часы…
Но взгляд! Взгляд остался прежним. Наглый, вызывающий, дразнящий.
– Ну, привет всем, – выдал он с усмешкой. – Давно не виделись.
