Текст книги "Еда (СИ)"

Автор книги: Эмилия Галаган

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

   Я бы хотела поменяться с ней местами. Я бы с кем угодно поменялась местами – сидя в очереди к стоматологу.

   Меня пригласили в кабинет. Зуб затих. Все затихло.

   А потом я заорала.

   Я заорала дурным голосом – хотя мне вкололи две дозы обезболивающего, у меня занемели ухо, нос и щека – зуб болел. Стоило доктору начать его сверлить – и он болел неистово, как будто бросался в последний бой.

   Пожилой усталый доктор смотрел на меня с горечью.

   – Ну чего ты, чего?

   – Боли-и-ит! – выла я.

   – Небось, наболевший зуб? Таблетки, поди, неделю пила?

   – Ы-а-а!

   – Зря, зря! – покачал он головой. – Терпи теперь! – И снова принялся за работу. Сверло зажужжало. Боль расколола челюсть. Я взвыла и вытолкнула руку доктора изо рта.

   – Да что ж ты делаешь?! Совсем с ума сошла? А если б я тебе сверлом всю щеку разворотил?! – рассердился доктор. – Думаешь, я нарочно тебя мучаю?

   – Ы-а-а! – проревела я. На самом деле я хотела сказать «нет», но вышло почему-то это.

   – Ну и дура! – бросил доктор в сердцах. – Думаешь я – садист? Да я помочь тебе хочу! Или ты хочешь, чтоб тебе этот зуб под общим наркозом лечили?

   Я замотала головой.

   – Ну? Потерпишь?

   Я кивнула.

   Когда ад закончился и я выбралась из кресла, доктор принялся что-то писать в моей карточке, а я полезла в сумку за кошельком.

   – Оплата там, – врач кивнул в сторону двери. – В холле, у стойки, на кассе. Я сейчас тебе бумажку дам.

   Я нащупала в сумке что-то круглое. Достала апельсин и положила его на стол, рядом с доктором.

   – Это что? Я взяток не беру.

   – Это... ей... – Я так же, как и до этого доктор, кивнула в сторону двери. – Если она ест. Такое.

   Доктор усмехнулся.

   – Иди уже, горе.

   И уже у двери я услышала:

   – Я сам съем. Люблю апельсины.

   Я так и догадалась. Доктор был чем-то похож на того, бровастого с дня рождения дяди.

   Игуана по-прежнему смотрела телек. Я тоже посидела, повтыкала какое-то время. Зуб обошелся мне не так уж дорого. Ничего, все в порядке.

   Только ни разу после этого дядя с теткой на семейные торжества меня не приглашали. Все-таки дура я, дура распоследняя, почти такая же бестолочь, как ранняя весна с ее сопливыми сосульками и вязкой, как тоска, грязью. Ну ладно – ничего не ела, но апельсин-то этот зачем в карман пихала? Воистину человек – загадка для себя самого. Лучше б я была игуаной.

   Борщ

   Миром правит сила. А в чем она, сила-то? Всякий знает – в борще.

   Уж какого я только борща ни ела за свою жизнь, а все-таки такого, что у Катьки был, ни разу не пробовала. Не борщ – лава. Эта Катька жила в нашей деревне. У нее дочка была – Наташка. С Наташкой я дружила – именно я с ней дружила, не она со мной. Другие дети Наташку не любили, дразнили, иногда швыряли чем-нибудь вслед – не камнями, конечно, народ у нас не слишком злой, а так – каким сухим комом конского навоза, тем более на дороге этого добра всегда хватало. Про Наташку говорили: лишайная. Мне было лет восемь, ей – тринадцать, один глаз у нее сильно косил, говорила она мало и часто невпопад, но мне нравилось с ней дружить – когда я рассказывала ей свои истории, она смеялась, когда надо, причем смеялась громко, заливисто, и даже хваталась руками за живот.

   Катька, Наташкина мамка, жила одна, мужа своего Жорку она выгнала за пьянство. Правда, Жорка к ней захаживал, она его привечала, кормила-поила, а он все норовил ущипнуть ее за зад. Жорка был длинный, мосластый, противный. Мы с Наташкой делали вид, что ничего не замечаем, знай себе наворачивали борщ. Я вообще не любила смотреть на Жорку – мне казалось, стоит только слишком долго задержать на нем взгляд и он это почует и рассердится. Наташка была очень на него похожа – такой же нос, как будто слепленный из хлеба, такие же большие уши... Ох, надо смотреть в тарелку!.. Жорка Наташку не любил, никогда не приносил ей гостинцев, не разговаривал с ней, если за столом, бывало, и спрашивал что – то у Катьки. После обеда Жорка обычно выпивал рюмку водки, потом просил еще, Катька огрызалась, они ругались, потом смеялись, а потом в обнимку со смехом убегали с кухни, а мы с Наташкой, весело переглядываясь, шли к кастрюле и наливали себе добавки. Уж больно вкусно...

   Обедали обычно на летней кухне, двери которой были всегда распахнуты, мухи прилетали сюда с улицы – и находили свою смерть на липких лентах, красивыми спиралями свисавших с потолка. Но даже если в борще обнаруживалась муха – это не беда: уж слишком был хорош сам борщ – наваристый, ярко-красный, с фасолью, перцем, капустой, картошкой, морковкой, луком... ну и, разумеется, со свеклой и томатом, без этого борща не бывает. Да еще и приправленный толченным салом с чесночком! Этим салом Катька поручала заниматься нам. Я чистила чеснок – ох, помню, какие у него были мелкие зубчики, не конские зубья, которые у магазинного. Нет, это был чеснок с огорода, заботливо выращенный самой Катькой, удобренный золой да куриным пометом. Я чистила чеснок, а Наташка, пыхтя, толкла его в деревянной ступке вместе с нутряным салом. Запах стоял такой, что у меня в желудке начинало тоненько пиликать. А Катька заглядывала под крышку, помешивала варево:

   – Что, девки, жиганем? – хитро спрашивала она нас. Черные волосы выбивались из-под повязанного назад платка, лицо раскраснелось не хуже того борща, футболка с загадочной для меня надписью «Москва-80» облепила статную фигуру, штаны закасаны до колен (ой, какие у нее ноги коричневые!), а босые, чумазые ступни уверенно стояли на полу.

   – Жиганем! – кричала я, а Наташка принималась хохотать, как смеялась всегда – громко, заливисто, держась за живот.

   Катька доставала откуда-то с верхней полки стручок красного перца – у-у-ух! – он летел прямёхонько в кастрюлю.

   Наташка снова принималась хохотать.

   – Всё!!! – Катька не любила, когда Наташка хохотала слишком долго. – Сгоняйте на огород, укропчику нащипите.

   И вот мы уже бежим...

   Бегала Наташка так, что мне было не угнаться за ней, да и я плохо помнила, где у них что растет на огороде... Но и я тоже обязательно срывала несколько веточек укропа. А в том раз Наташка еще и лука зеленого надергала – это хорошо, борщ с зеленым луком идет – самое то, одной рукой лук макаешь с солонку и ешь, а другой ложку с борщом держишь.

   Когда мы примчались, в кухне уже сидел Жорка. Он был уже очень и очень нетрезвый, что-то рассказывал Катьке, едва ворочая языком:

   – Да я, Катюх... Я тя... да если б ты, Катюх, меня... да я б тебя... э-эх! – Он резко дернул головой, а потом снова вскинул на Катьку мутные глаза. – И чё ты, Катюх, не отдала эту... любишь, что ли?..

   – Принесла тебя нелегкая... – Катька сердито взяла у Наташки пучок укропа и принялась его крошить. Нож так и мелькал у нее в руках. – Жри давай и иди...

   – Катю-юш! – Жорка привстал и, раскинув руки, пошел на нее. – Можно подумать, я к тебе только поесть хожу!

   – Отстань! – Катька оттолкнула его. – Я... она бросила взгляд на нас с Наташкой... ко мне на красной машине приехали...

   Я изумленно обернулась, чтобы увидеть – где там та красная машина, ведь буквально секунду назад мы с Наташкой шли по двору и не видели за забором на дороге никакой машины...

   – Ну так можно с... другой стороны...

   – Отвали, я сказала!

   – И рот у тебя... не только для ора... и с тем-то уродом, от которого эта... ты, поди, во все дыры...

   – Ах ты ж скотина! – я обернулась.

   В Катькиной руке блестел нож.

   – Черт тебя дери! – она бросила нож на стол, но в ту же секунду выхватила из кастрюли с борщом половник. – Ты у меня сейчас получишь! И половник замелькал в ее руках так, что я не могла уследить за ним.

   Наташка дернула меня за рукав.

   Так мы в тот день борща и не поели.

   Жорка потом не без гордости рассказывал бабкам, что собирались вечером на лавочке:

   – Просыпаюсь я утром – все болит, и тут ломит, и тут ломит... Думаю, может, бандюки меня какие ограбили да избили... Катьке говорю, а она мне: это не бандюки были, а я – и выносит половник! Не поверите – сплющенный! им теперь и не зачерпнешь! Во Катька! Во баба у меня! Кабы не нагуляла невесть от кого эту... Я бы от нее не ушел!

   Бабки на лавке качали головами:

   – Нагуляла, ага... У этой такая же рожа, как и тебя, страшенная... И не ты от ней ушел, а она тебя, алкаша, прогнала к чертям!

   – Да ну вас, бабы! – безо всякой злости говорил Жорка. – Все-то вы на свой лад перекукуете!

   Мы с Наташкой долго дружили, хотя я подцепила у нее вшей, меня коротко остригли и намазали голову керосином, из-за чего я несколько дней чувствовала себя несчастной вонючкой. А потом все снова стало хорошо.

   Наташка эта замужем давно, и выглядит даже ничего, ну косая только. Выучилась, между прочим, на бухгалтера.

   А если б не Катькин борщ, кем бы она стала? То-то и оно, в борще – сила, ум и даже немножко красоты.

   Торты

   Я не сладкоежка. Сладкое – только под настроение или на халяву.

   Но как-то раз я съела просто рекордное количество сладостей – да еще и за свой счет.

   Танька, моя подруга, познакомилась в Интернете с молодым человеком, который пригласил ее на свидание.

   Подруга моя из тех, кто на такие встречи приходит «с кузнецом», и поэтому притащила с собой меня. Нет, «притащила» – не то слово: я была снедаема любопытством и не слишком-то упиралась, когда меня тащили.

   Кавалер оказался приятным молодым человеком. Высокий, худощавый юноша, светло-русые волосы собраны в пучок, по шее кадык гуляет, пальцы нервно подрагивают – видно, нервничает сильно. Свитер на нем мешковатый, джинсы, кроссовки. Парень и парень. Сели мы за столик. Втроем. Танька заказала кофе, юноша – чай на травах, а я – кусок торта «Венеция». Сидим. Они беседуют, а я... Снедавшее меня любопытство переключилось на торт – и сожрало его в мгновение ока. Сижу, смотрю в пустое блюдце. А эти двое знай себе – чай-кофе цедят и о жизни разговоры ведут. Смотрю: он уже ее за руку взял, в глаза заглядывает.

   – Ты смотрела «Ванильное небо»?

   – Да, только Том Круз мне как-то не очень...

   – А мне там понравилась эта фраза... что без горького мы бы никогда не смогли оценить сладкого...

   И руку ей целует.

   Вот черт, неловко как-то.

   Пошла я да еще кусок торта взяла. Раз речь о сладком – будем есть сладкое. Нет, конечно, можно было бы взять и сандвич. Но это было бы как-то странно – сперва торт, а потом сандвич?

   Взяла торт «Флоренция», сижу, ем. Стараюсь растянуть, смакую.

   А тут он ей:

   – А ты слышала песню «Моя сладкая Н.»?

   И по шевелению под столом понимаю, что он ее уже облапывать начал.

   Да что ж такое – и этот торт съела.

   Не знаю, что на меня нашло – но я пошла за третьим куском. Правда, в этот раз на что-то пафосное мне уже не хватило денег – и я взяла пирожное «Картошка». Как бы вернулась на родину из Италии.

   Села, ем. Смотрю, Танька мне глазами на выход показывает.

   Ну, хорошо, пора валить, значит. Слава богу!

   Доела и говорю:

   – Пора мне. Дела, дела.

   И пошла. Полстипендии там оставила.

   Танька мне потом позвонила и говорит:

   – Зараза ты, Людка! Сидела себе и жрала. Я специально заказала что подешевле, чтобы ему сильно не тратиться – а сама сижу, слюной истекаю. Только о тортах все мысли и были!

   – Так я же не специально! Я просто пялиться на вас не хотела.

   – Чай надо было пить – и в сортир бегать: и дешевле, и не так соблазнительно.

   С тем парнем Танька встречалась недолго. Не сложилось у них. Главным образом в постели.

   А когда они расставались, он ей сказал:

   – Слушай, может, ты подкинешь мне телефончик той своей подруги – из кафе? Вот сразу видно: девушка без комплексов. Я ее подкалываю и подкалываю, все про сладкое говорю, а она ест и не смущается...

   Я тогда долго смеялась: уж кто-кто полон горечи и комплексов, так это я. Не судил бы ты, парень, по тарелке.

   Пицца

   Когда-то давно на крышу нашего дома выйти было проще простого. На большой железной двери, ведущей на чердак, болтался замок, но он был открыт, его просто надо было снять, и все.

   Летом не вылезти пару-тройку раз на крышу – как-то не совсем правильно. Ведь не у каждого подростка есть крыша в своем распоряжении. Крыша – это даже круче, чем видик. Крыша – это личный участок неба, свои шесть соток непаханой голубизны. Это бассейн над головой. Душа ныряет в хлорированную воду небес, а тело загорает, лежа на черной, воняющей смолой, горячей поверхности крыши. Да, для подростка крыша – настоящий рай, для тусовки лучше места не найти.

   Но я уже не была подростком. Мне уже стукнуло двадцать. Некоторые в это время уже семью заводят, как любила говорить мама. Но я просто училась в университете. Сдала сессию и поехала с родителями на дачу. Да только там, на даче, все пошло как-то не так: мама прицепилась ко мне и пилила до тех пор, пока я не психанула, не собрала вещи и не отправилась пешком на станцию. В середине дня. По жаре. С меня стекло сто потов, пока я дождалась автобуса – и еще столько же, пока я ехала, цепляясь взглядом за проплывающие за окном картины, чтобы не думать о том, как мне паршиво душевно и физически. Чтобы не думать о том, что говорила мне мама, когда мы ссорились...

   Женщина, сидевшая у окна, держала на коленях корзину с помидорами. В нашей местности помидоры не каждый год дозревают, но вот это лето было жаркое, даже очень. Запах помидоров сделал свое дело – я стала думать о еде. А что если дома купить помидоров на рынке и приготовить... пиццу? Целый противень... Взять пару-тройку бутылок пива... или нет – холодного красного вина... выйти на балкон... хотя нет, на балконе, обитом сайдингом, в жару стоит пластиковый запах. Нет, лучше выбраться на крышу, если замок по-прежнему открыт... сидеть там, пить вино, есть пиццу, думать о вечности... хорошо бы, конечно, делать это в приятной компании... с друзьями... но кого найдешь летом в городе? Все или на дачах, или на море... придется одной...

   Добравшись до дома (а это еще после рейсового автобуса полчаса на городском, а потом пешком минут пятнадцать), я не утратила пыла. Пока отмокала в ванне, стараясь расслабиться и не думать о ссоре с мамой, подошло тесто. Хорошее – пышное, важное. Нарезала колбасу, грибы, лук кольцами. Натерла сыр. Пока пицца жарилась в духовке (м-м-м, запах!), оделась, чтоб сгонять в магазин за вином. Так, не забыть бы паспорт, а то в винно-водочном вредные тетки... И вот – я уже достала пиццу из духовки и спускаюсь в лифте, выстукивая босоножкой ритм нетерпеливого ожидания.

   Магазин. Паспорт (а-а-а, какая я молодец, предусмотрительная!). Вино. Пальцы сжали горлышко бутылки. Холодное. Все как надо. Как в мечтах.

   Торопливым широким шагом я пересекла двор – пустой, какой пустой! – трава выжжена солнцем, посверкивает кое-где битое стекло, на асфальте поистертая ногами надпись «Доброе утро, любимая!». А это кто? О, да это наш сосед снизу, Петя, кажется, его зовут... У него в руках видавший виды футбольный мяч. Да и сам он выглядит уныло.

   – Привет! – машу ему рукой. – Чего такой несчастный?

   Он смотрит на меня. Грустен, как будто на него все грехи мира повесили. И еще жару сверху.

   – Да вот... думал, будет с кем мяч погонять, а нет никого...

   – Так лето, разъехались все...

   – Ну, в нашем дворе столько людей живет... в одном нашем доме наверняка человек двести-двести пятьдесят, а если посчитать соседние, то получится не меньше тысячи... из них детей человек триста... где-то половина – мальчики... хотя мне кажется, что девчонок у нас больше, но это субъективно... вообще мальчиков рождается больше... так что тут должно быть где-то человек сто моего возраста... не могли же все они вот так взять и уехать?

   – Могли. Раз уехали.

   Он опустил голову. Белобрысый ботаник.

   – А я иду на крышу вино пить, – не знаю зачем, сказала я.

   – На крышу? – он вытаращил глаза.

   – Угу. – Я слегка гордилась тем, что произвела такое впечатление.

   – Я никогда не был на крыше.

   – Да ну!!! – теперь глаза вытаращила я. – А мы в твоем возрасте часто там тусовались... мы с девочками там даже классики начертили...

   – А можно мне посмотреть?

   – Ну... Пошли...

   Мы зашли ко мне домой, я разрезала остывшую пиццу на куски, сложила в контейнер, захватила штопор и покрывало, и мы двинулись на крышу. И только тут я подумала, что ведь дверь могли и закрыть. Я сто лет там не была. И как я буду тогда выглядеть в глазах этого шкета? В меня вцепилось проклятое существо, которое у нас в народе называют нервяк. Я начала что-то сбивчиво рассказывать. Какие-то смешные истории из своей школьной жизни. Причем смеяться я начинала прежде, чем доходила до смешного места. Петя не смеялся.

   Но замок по-прежнему не был закрыт. Я сняла его и отложила в сторону. Открыла железную дверь. Мы поднялись на чердак, а потом – в люк, на крышу. Да, я достигла своей цели. На секунду закрыла глаза. Вспомнила о том, что мне наговорила мама. Что я – человек, который никогда ничего не добьется. А вот и нет. Я стояла на крыше. Я поставила перед собой цель и дошла до нее.

   Мелкий школьник Петя обошел всю крышу, оглядел ее без особого интереса и уставился на меня.

   – Хочешь пиццы? – спросила я.

   Он кивнул.

   Я расстелила покрывало. Мы уселись. Я открыла контейнер с пиццей.

   – Угощайся, – а сама принялась возиться со штопором.

   Петя жевал пиццу, а я, матерясь себе под нос (надеюсь, школьник не слышал), сперва вкручивала штопор в пробку, а затем тянула его наружу. В конце концов и эта задача была решена. И тут я поняла, что не взяла никакой посуды – ни бокала, ни кружки. Придется пить из горлышка. А, плевать. Я отхлебнула вино. Оно было уже не слишком холодным, но все равно вкусным.

   Петя, как загипнотизированный, смотрел на меня.

   – Бери еще.

   Он снова взял кусок пиццы.

   – Здорово здесь, – сказала я, – но это вышло как-то не очень убедительно. – Весь город виден. Как на ладони. Красота!

   Но, честно говоря, с крыши был виден только наш спальный район, довольно унылый в своем архитектурном однообразии.

   – И небо... столько неба над нами! – Я задрала голову. – Безграничное, могучее...

   Но летнее ровно-голубое, безоблачное небо тоже было довольно однообразно.

   К тому же солнце продолжало немилосердно жечь. Надо было взять шляпу, что ли.

   Я снова отхлебнула вина.

   – А ночью, как красиво тут будет ночью... звезды зажгутся... Млечный путь протянется прямо над нашими головами... Кажется, можно ступить на него и уйти...

   Это я уже начала фантазировать.

   – Я так поздно задерживаться не могу, мне надо домой, – промямлил Петя.

   Я снова отхлебнула вина.

   От жары и усталости я как-то быстро захмелела.

   – Знаешь, в такие моменты хочется читать стихи... Мое любимое – Цветаева...

   Идешь, на меня похожий, глаза опускаешь вниз,

   Я их опускала тоже,

   Прохожий, остановись...

   И тут меня понесло. Стихотворение в моей памяти изогнулось и замкнулось само на себе, так что конец куда-то исчез из видимости, и я все читала и читала, с возрастающим пафосом, глядя во все глаза на школьника, сидевшего передо мной с футбольным мячом на коленях...

   – И кровь приливала к коже,

   И кудри мои вились, – орала я с надрывом,

   Я тоже была, прохожий,

   Прохожий, остановись!..

   Но тут остановилась я сама, снова отхлебнув вина.

   Мне было жарко, казалось, что скоро задымятся волосы на макушке.

   – Эй вы! – услышала я чей-то голос. – А ну брысь отсюда! – К нам решительной походкой приближался какой-то седоватый мужчина в серой майке и синих шортах. – Нашли место для пикника!

   Петя вскочил как ужаленный.

   Слава богу, для того, чтоб собраться, не понадобилось много времени. Я закрыла контейнер с пиццей, сгребла покрывало и потопала к люку. Петя потащился за мной.

   Оказалось, что мужик из соседнего дома увидел нас в окно и решил проявить бдительность.

   – И какая взрослая девица! Чего тебя потянуло на эту крышу?! Надо же понимать: подойдешь к краю, голова закружится – и все, вниз... И косточек не соберешь!

   Я молчала, главным образом потому, что не хотела, чтобы он почуял запах алкоголя (бутылку я ловко обернула покрывалом, когда собирала вещи).

   В конце концов грозный мужик удалился, оставив нас на лестничной клетке десятого этажа. А мальчик Петя сказал:

   – Вкусная пицца. Но что-то меня тошнит. Это может быть солнечный удар. У меня такое бывало. Мне нельзя долго на солнце.

   – Чего ты вообще со мной полез? – рассердилась я. – Как будто я тебя силой затащила.

   – Любопытно.

   – Посмотрел бы и ушел.

   – Не мог же я так просто допустить, чтобы человек покончил с собой.

   – Ты что – думал: я прыгнуть хочу?!!

   Он посмотрел на меня каким-то бесконечно усталым взором:

   – Ну да. И пьешь для смелости. И стихи читаешь про смерть.

   И вот тут – впервые за этот длинный день мне стало по-настоящему весело.

   И так, хохоча, я рассталась с недоумевающим Петей и пошла домой – в одной руке контейнер с пиццей, а в другой – покрывало, в которое завернута бутылка вина. И уже закрыв за собой дверь, стоя в прохладе прихожей, я подумала, что все-таки я прыгнула, да прыгнула, спасибо, Петя, что объяснил, просто я еще не упала, я все еще падаю, падаю.

   Ты права, мама, я ничего не достигла, только вот пиццу какую-никакую могу испечь.

   Бургеры

   Он был большой и толстый. И я его любила.

   Подходил к концу рабочий день.

   – Пойдемте вместе к метро, – сказала я. – Погода чудесная.

   Лето в разгаре, солнце гладит раскаленным утюгом крыши многоэтажек.

   – Ох, не знаю. Не люблю такие длинные дистанции. Может, лучше на автобусе?

   – В автобусе – духота. И надо платить за проезд. Пойдемте.

   – Но я – медленный...

   – А куда нам торопиться?

   Я страшно рада, что сейчас мы медленно, долго будем идти к метро. Я – с ним.

   Мы идем.

   – Вот тут, – киваю я в сторону давно облюбованного мною киоска, – продаются очень вкусные бургеры.

   Я покупаю один, он – два, мы садимся на лавочку в сквере и едим.

   – Знаете, Люда, – говорит он, – мне надо бы скинуть килограмм десять. Но в моем возрасте, когда метаболизм уже замедлен, это нелегко. В сорок пять не так-то просто сбросить вес! Не то, что в ваши двадцать с хвостиком...

   – Я просто перестаю есть, когда мне грустно или тревожно. Один раз так похудела на два размера. Нервничала очень, поступала в аспирантуру.

   – А я всегда ем, – сказал он так обреченно, что моё сердце облилось кровью.

   И приступил ко второму гамбургеру.

   – Скажите, – сказала я, – у вас не бывает так: начинаешь есть, а что-то внутри умоляет тоненьким голоском: «Не надо, не ешь»?

   – Нет, не бывает, – покачал он головой. – Хотите, я и вам второй бургер возьму?

   – Не надо.

   Какое-то время мы молчали.

   – Чем это так вкусно пахнет, а? – Я старательно принюхивалась. – Чем-то копчёненьким... И как будто – от вас... Вы ели что-то копчёное?

   – Нет, Люда, я просто вспотел. – Он явно сконфузился. – Все-таки вам необходим второй бургер. Хотя котлеты тут, конечно... Как-нибудь я из дому принесу... Я мясо прокручиваю, жена у плиты стоит... Целую гору обычно жарим... Супруга моя, конечно, мастерица... ну я вас угощу – поймёте... А пока вот... купите себе... – Он полез за кошельком.

   – Не надо. Я сама. Вы семью должны кормить, а не меня.

   Я пошла к киоску. Аппетита не было. Тоненький голосок внутри меня твердил: «Ты ему не нужна, у него жена вкусно готовит!»

   Я была большая и толстая, и меня никто не любил.

   Очередь. Стою, жду... Господи, ну и жара. Сзади послышалось:

   – Как оно уже достало! Жарит и жарит!

   Солнце тоже большое и толстое, и сегодня его тоже никто не любит.

   Возьму-ка пивка.

   За твоё здоровье, небесный толстяк! Будем светить, пусть нас и не...

   Фрикадельки из «Икеи»

   Многим нравится ресторан в «Икее» – уж очень там дешево. А детские порции так вообще дешевле дешевого.

   Хотя «Икея» в такой жопе мира находится! Нет, я туда специально не поеду только ради того, чтобы пожрать – я не псих.

   Но Ира сказала:

   – Давай сходим с детьми в «Икею». От моего дома пешком туда можно за час дойти. Хорошая прогулка.

   И я согласилась.

   У Иры двое детей – Даша и Темочка.

   Даше двенадцать. Смотрит немножко настороженно; темные волосы, челка до бровей, глазки карие, носик кнопочкой.

   Темочке девять. Светлые кудряшки, улыбка до ушей; постоянно дурачится и смеется.

   Мы идем по обочине дороги, мимо проносятся машины. Жарко, пыльно.

   – Даша, смотри: какашка, похожая на человечка!

   – Фу, Тема, дурак!

   Даша идет рядом со мной, а Тема носится вокруг нас, как ураган, периодически на кого-то налетая. В какой-то момент, он, не удержав равновесия при повороте, падает на Дашу, а Даша валится на меня.

   – Дебил! – Даша изо всех сил толкает брата, так что тот падает на землю.

   – Ма-а-ама! – Тема разбил коленку. – Ма-а-ама, а Даша дерется!

   – А он нас с Людой сшиб! – яростно кричит Даша. И наносит брату еще один тычок в бок.

   – Ма-а-ама! – По Теминому лицу катятся крупные слезы.– Мама, скажи ей!

   – Даша! Ты почему бьешь брата? Разве так можно!

   – А он нас сшибает!

   – Даша, я же вижу! Зачем ты его второй раз ударила?

   Даша опускает голову.

   Тема вытирает слезы.

   – Все, идем дальше, и больше никаких драк!

   – Мама, а почему мы не поехали на автобусе? – это Даша.

   – Потому что проезд в автобусе стоит по тридцать пять рублей с человека, а за нас троих это будет целая порция фрикаделек с картошкой фри!

   Ира – разведенка с двумя детьми и финансовыми проблемами. О ее бывшем муже я писать не буду – давайте лучше насладимся ароматом разгоряченной трассы, песка и травы, растущей по обочинам, чем зловонием человеческой подлости.

   – Мама, мне тяжело идти! – ноет Темочка. – Ножка болит!

   Даша молча берет его под руку.

   – Потерпи.

   Она что-то шепчет ему на ухо.

   Он перестает хныкать, и мы идем дальше.

   Честно говоря, я тоже устала идти.

   – Долго нам еще?

   Ира оборачивается.

   – Да недолго. Ты чего? Если пописать хочешь – вон кустики есть, или потерпи, скоро уже на месте будем.

   – Да нет, спасибо.

   На лицо Иры падает тень от козырька кепки. Она в синих коротких шортах и белой майке.

   Ира отчаянно любит детей, но она сама кажется даже большим ребенком, чем ее Даша. На мгновение мне становится страшно за их маленькую семью из трех детей.

   Наконец мы добрались до «Икеи».

   В ресторане выбираем еду. Ира берет три детские порции картошки с фрикадельками.

   Подходим к кассе.

   – У вас трое детей? – спрашивает кассирша.

   – Я не ребенок, – почему-то вклиниваюсь я.

   Кассирша косится на меня и продолжает:

   – Если порция взята на ребенка, она считается детской. Если на взрослого – взрослой.

   – Я думала, детская и взрослая порции отличаются по объему, – говорит Ира.

   – Нет, они различаются только тем, кто их ест, – стоит на своем кассирша.

   – По-моему, это несправедливо, – замечает Ира.

   – Так вы будете платить или нет?

   Ира начинает рыться в кошельке, видимо, у нее были заранее отложены деньги на три детские порции – и тут такой облом.

   – Раньше так не было... Раньше не проверяли, на кого берут порцию, – еле слышно шепчет она.

   – Женщина, вы можете побыстрее! – возмущается кто-то из очереди.

   – Сволочи! – сквозь зубы рычит Ира, пересчитывая выложенные на ладонь монетки.

   – Мама, а можно я возьму еще вот этот сок?

   – Тема! Ну!.. Ну что ты меня сбиваешь?!

   – Мама, ну давай быстрее! – Даша смотрит на мать умоляюще и в то же время с обидой.

   Ира наконец-то рассчитывается, я оплачиваю свое пиво, и мы садимся за столик.

   Первое время молчим, затем Ира говорит:

   – В следующий раз возьмем две детские порции и поделим на троих. Порции тут большие, на всех хватит.

   – Я хочу сама съедать свою порцию, – говорит Даша.

   – Ладно, – слегка обиженно отвечает Ира, – тогда со мной Тема поделится.

   Тема с набитым ртом кивает.

   Ира съедает свою порцию, а затем старательно собирает вилкой размазанный по тарелке соус.

   Тема повторяет действия мамы, стараясь даже ее немного превзойти, и пытается собрать остатки соуса пальцем.

   – Даша, соус доедать будешь? – спрашивает Ира.

   – Нет.

   Даша пьет через трубочку сок и смотрит в стол.

   – Ну как хочешь.

   Ира отбирает у нее тарелку и начинает с прежней старательностью подъедать остатки соуса.

   – Не знаю, что они туда кладут, но очень вкусная штука.

   – Можно просто отстоять очередь два раза, – толкаю я идею. – Один раз с двумя детьми, а в другой просто поставить кого-то одного из них. Кассирша вряд ли запомнит, вон народа сколько.

   – Долго стоять, – вздыхает Ира, отрываясь от вычищения тарелки.

   Даша поднимает на меня взгляд – и я вижу себя.

   Как когда-то я шла домой вместе с отцом, а он увидел на столике возле кафе стакан с недопитым пивом. И допил, да. Из кафе выглянула женщина, видимо, продавщица, просто посмотрела – и тут же скрылась, но это презрение во взгляде я помню до сих пор.

   Никому нет дела до гордости маленького существа, которому стыдно, что его родственники ругаются с кассирами, вылизывают тарелки и допивают опивки. Да и вообще, кто ты такая, маленькая девочка, чтобы судить своих родителей, которые тебя родили, обеспечивают и далее по списку?

   Даша протянула Темочке свое печенье.

   – На, я обещала.

   – Спасибо, я уже наелся.

   Даша серьезно вздохнула и принялась грызть печеньку.

   Нам предстоял еще и путь назад.

   – Давайте поедем обратно на автобусе. Я заплачу, – сказала я.

   Ира тут же спохватилась:

   – Хорошо, тогда я в «Ашане» куплю кое-то. Чтоб с пользой проехаться.

   Она набирает огромный пакет дешевой еды. И мы возвращаемся.

   В автобусе Даша садится возле меня и начинает рассказывать о своих школьных проблемах. Я пытаюсь объяснить, что все это когда-нибудь покажется ей смешным. Она не очень-то верит.

   Хорошо, что мы все когда-нибудь вырастаем.

   Банка огурцов

   Я превратилась в электрообогреватель. У нас был такой в деревне – за решетчатой перегородкой докрасна раскалялась спираль. Внутри меня тоже что-то накалилось и не желало охлаждаться. Температура под сорок держалась вторую неделю. Я лежала в Боткинской больнице, в палате, рассчитанной на четверых человек.

   На соседней кровати обреталась девочка семнадцати лет, тоже горевшая.

   Еще с нами были две бабуси – тихая и громкая. Тихая просто читала книжку, а громкая все ругалась по мобильному с родственниками.

   Кто-то из родственников заходил к ней каждый вечер – и всегда кто-то новый, ведь невозможно вытерпеть такую бабку два дня подряд. (Родне повезло – их было много, и они сменяли друг друга на боевом посту.)