Текст книги "Мимоза"
Автор книги: Эмили Кармайкл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 8 страниц)
Глава 36 Неужели это Мимоза?
Когда они появились, я была в самом дальнем углу нашей территории. Одна из девочек-помощниц прибежала сообщить мне о прибывших гостях. Помню, как я бежала через площадку для игр, как пухлые ручонки цеплялись за края моей одежды, как плясали и крутились вокруг меня голубые пятна детских сари. Но я не видела никого и ничего. У меня перед глазами стояла хрупкая тоненькая фигурка в малиновом одеянии с оранжевой каймой, сверкающие браслеты и подвески в густой зелёной тени манговых деревьев, храбрые карие глаза, пытающиеся улыбаться сквозь слёзы, смуглые маленькие ладони, сложенные в прощальном жесте. 22 года исчезли, как 22 минуты. Мимоза снова с нами!
– Где она? – спросила я запыхавшуюся девочку, которая бежала рядом со мной.
– На веранде сестры Прими.
Через минуту я была уже там. Когда я вошла, ко мне повернулся мужчина, и в одно краткое мгновение от него ко мне как будто излились два мощных потока, радости и печали, но печаль накрыла радость и угасила её.
– Слуга Праведности (так его назвали при крещении), неужели это ты?
Стоявшая тут же женщина быстро обернулась на мой голос – усталая и старая, очень старая. Мимоза? Где же Мимоза? Где та девочка в красочном сари и блестящих украшениях, со слезами на глазах? Но в следующую секунду она кинулась ко мне в объятия, как давно потерявшийся ребёнок, которого всё-таки нашли. Слёзы? Конечно, слёзы были – разве можно было удержаться? И сквозь слёзы я наконец-то разглядела её, старую измученную женщину, казавшуюся старше меня на много, много лет.
Рядом с ней стояло трое мальчиков, уставших, но очень учтивых, а на руках у неё крутился младенец, не имевший о вежливости никакого понятия. Внезапно он издал пронзительный, протестующий вопль, гневно требуя внимания. Тогда Мимоза таким памятным мне жестом смахнула с глаз слёзы и успокоила своего малыша. Снова воцарился мир и покой, и мы начали, наконец, знакомиться.
Двое из троих мальчиков оказались её сынишками, а третий, увязавшийся за ними с полдороги, из города, был её племянником, которого соседи знали как отчаянного сорвиголову и плутишку. Он решил пойти вместе с ними, чтобы, по его собственному выражению, «посмотреть, на что это похоже».
Сначала нам показалось, что от юной, растерянной девочки с мягкими карими глазами ничего не осталось. Но постепенно, по мере того, как Мимоза приходила в себя, в её лице медленно, как будто сквозь прозрачную пелену, начало проступать то, что было нам так дорого и знакомо. Нет, нет, это действительно она – её характер, её быстрый ум и это чудесное выражение духовного понимания, которое ещё в детстве так поражало нас в обеих сестрах. Только в Мимозе всё это было скрыто под сединой и морщинами. Звёздочка была всего на два года старше её, но выглядела на много лет моложе. А ведь четыре раза она была на волосок от смерти! Врачи отказались от неё, но мы продолжали надеться. Мы знали, что она никогда не будет по-настоящему крепкой и здоровой. Ей тоже пришлось немало пострадать, жизнь не была к ней благосклонной. Но рядом с этой измождённой, усталой женщиной Звёздочка выглядела так, как будто все эти годы безмятежно скользила по гладкой реке в роскошной яхте с бархатной обивкой. И только спокойные карие глаза Мимозы свидетельствовали о победе и тихой уверенности: «Нас почитают умершими, но вот, мы живы!»*
Что же будет, когда такие, как она, искупаются в Небесных источниках бессмертия? Какими выйдут они из воды? Должно быть, к ним возвратится юность; страдания, которые они так долго носили с собой, отпадут, как короста, и настоящий, подлинный дух их земной жизни воссияет для всех нас, как луч солнца, пронзающий чистую воду. На что это будет похоже, когда они высвободятся из тесных пут времени и очутятся в беспредельной вечности? Ведь Небесный Мир велик и свободен – как, должно быть, удивляется тот, кто впервые увидел и осознал ту невероятную боль и тесноту, от которых его только что избавили, когда его с ликованием встречают в просторных палатах Бессмертия и Радости!
Глава 37 Конец золотой нити
Мы о многом разговаривали, и эти разговоры были похожи на широкие, распахнутые окна, через которые можно увидеть дом, полный удивительных сокровищ.
Я думаю, что на Востоке нам не часто удаётся заглянуть во внутреннее жилище человеческого сердца. Здесь между рассказчиком и слушателем быстро встаёт некая застенчивость, похожая на прозрачное, но непроницаемое стекло, которое к тому же покрывается мелкими капельками тумана. А вскоре окно и вовсе задёргивается занавеской, и больше уже ничего не удаётся разглядеть. Поэтому мы всегда благодарны даже за мимолётную возможность заглянуть чуть глубже, чем обычно.
Когда я размышляла об этих долгих разговорах, где сердце воистину прикасалось к сердцу, мне показалось, что они подарили мне немало нового. Прежде всего, они подарили мне прелестную историю, которая слишком хороша для того, чтобы утаивать её от других.
Как-то вечером мы с Мимозой сидели на огромном камне, вывалившемся из древней стены, и без слов смотрели на розовые предзакатные всполохи света над верхушками гор. Внезапно я подумала: интересно, как же ей удавалось различать, что следует делать, а что нет, во все этих мелких повседневных делах, где компромисс был бы самым лёгким путём, а узколобая жёсткость принесла бы немало боли окружающим и серьёзно помешала бы им увидеть истину? Взять, к примеру, праздники, которые являются неотъемлемой частью жизни каждого индийца, как причудливый узор на тканом ковре: по ковру невозможно пройти, не наступив на его рисунок. А что делать с народными обычаями, соблюдаемыми ради вежливости? Ведь они – как краски, расцвечивающие тот же самый искусно вытканный узор! Как пройти по ковру так, чтобы никого не обидеть понапрасну? Да и возможно ли это?
– Когда Царевич был ещё совсем маленьким, моя невестка позвала меня с собой на великий праздник в храме возле моря. Туда пошли все наши соседи и родственники. Да, туда пошли все и я вместе со всеми. Там всё было очень ярко и празднично, но по вечерам я слышала стук барабанов и какие-то странные звуки, от которых мне становилось не по себе. Больше я на этот праздник не ходила.
А как же семейные праздники и общепринятые обряды?
– Я всегда ходила со всеми вместе и во всём участвовала, если могла. Но всякий раз, когда была Церемония Угла, пока все остальные женщины окуривали приношения (и она плавно покачала рукой туда-сюда, показывая, как качается курильница), я стояла снаружи и ждала, пока они помажут себе лоб священным пеплом Шивы. А потом уже заходила и садилась вместе с ними. Я же их люблю!
И так во всём. Мимоза не могла объяснить, почему она не могла делать кое-какие вещи. Просто ей становилось не по себе; звуки казались враждебными, а люди – незнакомыми.
Солнце уже село, и небо было похоже на огромную бархатную розу, в глубине которой сияла одна-единственная звезда. Я вспомнила Дженни Линд** и ту историю, которую она рассказывает в своей
* 2Кор. 6:9.
** Линд (Lind) Енни (Женни) (1820-87), знаменитая шведская певица (лирико-колоратурное сопрано). Выступала как оперная и камерная певица во многих странах. Дебютировала на сцене Королевского театра (Стокгольм) в 1838 г., а уже в 1850 г. пела свой последний концерт в Castle Garden. Голос Линд – огромного диапазона (от си бемоль малой до соль 3-й октавы) – отличался красивым тембром и кристальной чистотой, за что певица была прозвана «шведским соловьем». Покоренный ее талантами и красотой, в неё влюбился Ганс Христиан Андерсен. Именно о ней он сложил сказку «Соловей».
книге. Однажды на закате кто-то застал её сидящей на берегу моря с открытой Библией на коленях и спросил, почему она оставила сцену в самом зените своей славы.
– Я увидела, что с каждым днём всё меньше и меньше думаю об этом, – Дженни Линд положила руку на Библию, – и вообще не вспоминаю об этом, – и она показала на тихое небо. – Так что же мне оставалось делать?
А у Мимозы не было Библии. И потому упусти она верный путь, в этом не было бы ничего странного.
Она держала в руке конец золотой нити:
Возьми конец сей нити золотой
И за него держись, и терпеливо
Мотай в клубок. Дорогой непрямой
Он приведёт тебя к вратам Иерусалима.
Чего же мы боимся? Ведь даже самой тоненькой ниточки из этого золотого клубка достаточно для того, чтобы привести домой того, кто крепко держится за её конец.
Глава 38 «Прощайте, милые Братишки!»
Прошло лишь несколько дней благословенного отдыха, но Мимоза почувствовала, что должна вернуться. Она не могла блаженствовать с нами, зная, что её маленький Проказник широко открытыми глазами смотрит на такие вещи, которые потом уже не сможет позабыть, и каждый день слышит такое, что вся материнская любовь будет не в силах стереть из его памяти. Её младшего сынишку, несмотря на его бурный и возмущённый протест, забрали в нашу маленькую больницу, и сестра Вадиву бережно выхаживала его, потому что тяготы матери уже сильно сказались на его крошечной жизни. Конечно, было бы лучше оставить его там, пока он не поправится окончательно, но даже за эти несколько дней из беспокойного, крикливого и слабенького худышки он успел превратиться в некое подобие жизнерадостного и спокойного бутуза. Даже тревожные глаза его матери загорались ласковым светом и нежностью, когда она слушала заливистый смех своего бедного, несчастливого, но такого родного пятого сынишки и смотрела, как он забавно кивает забинтованной головкой в ответ на наши вопросы: «Ну что, малыш, приедешь к нам ещё раз на Рождество?»
Мы думали о расставании со страхом и тревогой. Когда Мимозе настало время отправляться в путь, её старшие сыновья и их двоюродный брат (который твёрдо решил остаться с нами, не спрашивая ничьего разрешения) играли с другими ребятишками в соседней комнате. Ей и раньше приходилось оставлять их одних. Сейчас же она лишь заглянула в комнату, и в глазах её появилось выражение вечно жаждущей и страстной материнской любви. Но мальчики этого не заметили.
– Прощайте, мои милые братишки! – сказала она, помахав рукой всей этой пёстрой детской компании, и намеренно выбранные ею слова ясно дали нам понять, что всё, принадлежащее ей, было теперь нашим, а всё наше принадлежало и ей. Она попрощалась сразу со всеми – и со своими, и с нашими:
– Прощайте, мои милые братишки. Да пребудет с вами мир и покой!
С этими словами она и ушла, эта удивительно смелая женщина, полная любви и простоты.
Глава 39 «Пошлите за мной: теперь я могу приехать к вам!»
Но сейчас она снова с нами.
Потому что в один прекрасный день от неё пришло письмо: «Прошу вас, пошлите кого-нибудь за мной. Теперь я могу приехать к вам». Возможно ли такое чудо? Что произошло? Едва осмеливаясь поверить этой удивительной новости, мы послали к Мимозе нашу верную Жемчужину, которая не покладая рук трудится рядом с нами вот уже тридцать лет*.
И Жемчужина вернулась – вместе с Мимозой, её четырёхлетним крепышом Проказником, десятимесячным малышом и хрупкой, задумчивой девочкой, маленькой дочкой старшего брата Мимозы. Дома на эту крошку никто не обращал ни малейшего внимания, пока Мимоза с ней не подружилась. «Я не могла оставить её там. Я даже щенка не оставила бы в доме, где его бросают в одиночестве и почти что морят голодом», – объяснила она. Сама Мимоза выглядела почти испуганной: так велико было её * Историю Жемчужины можно прочесть в книге Лоис Ходли Дик «Пустите детей приходить ко Мне» («Центр Агапе», 2003), рассказывающей о жизни Эми Кармайкл и о создании Сообщества Донавур.
изумление и радость! Ей казалось, что в любую минуту какое-нибудь неожиданное происшествие может разом оборвать её счастье. Понадобился целый месяц, чтобы это выражение исчезло с её лица.
Однажды у нас на пороге вдруг появился её муж. Когда она снова пришла домой, побывав у нас, он и близко к ней не подходил, и она с внезапной смелостью наконец-то поняла, что он попросту не хочет иметь ничего общего с женой, чьи странные наклонности выставили её (а вместе с ней и его) на всеобщее посмешище и презрение. Поэтому-то она и почувствовала, что может безбоязненно сняться с места и отправиться к нам.
Мужу она сказала, что со временем готова вернуться, если он того пожелает, но не сейчас. Сейчас ей нужно учиться. Она должна научиться читать, потому что не может больше жить, не читая Библию. Все эти годы она вслепую нащупывала себе путь, то и дело спотыкаясь и падая. Теперь глаза её открылись, она должна научиться ясно всё различать, должна узнать истину. «Когда я укреплюсь, я вернусь».
Но мужу этого было вовсе не надо, и он отправился восвояси. Мимоза продолжает надеяться, что он вернётся, чтобы тоже научиться истинному Пути. Потому что он не смог скрыть своего крайнего изумления при виде того ослепительного, радостного счастья, которое увидел здесь во всём, что его окружало. Когда он появился на пороге того дома, где живут мальчики, был уже вечер. Царевич играл в футбол с другими ребятами постарше, Музыка с приятелями гоняли взад-вперёд на стареньком трёхколёсном велосипеде, а Проказник со смехом носился вокруг них, как возничий вокруг повозки, запряжённой четвёркой лошадей со звенящими уздечками. Отец позвал их к себе для разговора:
– Разве вы не хотите поехать со мной домой? Мальчики смущённо молчали. Они не хотели обижать отца, но и назад им ехать не хотелось. И тут Музыке в голову пришла счастливая мысль. Зачем что-то выбирать, что-то решать? – Лучше стань Божьим человеком и оставайся здесь с нами! – сказал он.
Он глядел на отца прекрасными серьёзными глазами, похожими на глаза Мимозы, когда она стояла под манговым деревом, изо всех сил стараясь не заплакать. Видя перед собой этот взгляд, отец ничего не мог ответить. Может быть, когда-нибудь эти глаза ещё приведут его сюда?
Но в тот день он ушёл, даже не прикоснувшись к пище. Он решительно не хотел осквернять свою касту трапезой за одним столом с неверными. Он ушёл, а мы начали молиться ещё об одном чуде.
Только вчера мне удалось до конца узнать всю историю удивительного возвращения Мимозы. Я услышала её совсем случайно, посреди других разговоров.
Она ушла от нас совсем без денег. Она не сказала об этом ни слова, и мы ничего не знали. Какое-то время спустя нас прошиб панический страх: а что если у неё нет с собой ни гроша? Мы тут же послали ей вслед одного из наших работников, передав с ним деньги на дорогу. Но он задержался в пути и не догнал её.
Первая часть путешествия оказалась нетрудной, потому что её захватил с собой один из наших друзей. Но когда и повозка, и поезд остались позади, Мимозе предстояла долгая дорога пешком, целых пятнадцать миль. На руках она несла маленького, да еще и узелок с кое-какими вещами.
Внезапно по пути ей стало нехорошо. Она присела на обочине, одна-одинёшенька. Ни одна индианка не захочет оказаться в одиночестве на большой дороге. Но брат, которому она заплатила за то, чтобы он проводил её к нам, ушёл домой ещё неделю назад.
– Отец, – произнесла она, как и прежде взглядывая на небо, – Отец, я так устала. Я потратила все деньги, чтобы привезти мальчиков в Донавур. Мне не на что нанять повозку. Но мне очень нужно попасть домой. Пожалуйста, дай мне силы идти!
Какое-то время она оставалась сидеть, еле слышно шепча: «Отец, Отец», и уже одно это слово успокоило и утешило её. Она поднялась и прошагала, пусть медленно, то и дело останавливаясь, чтобы передохнуть, оставшиеся десять миль.
Придя домой, она свалилась без сил. Она еле добралась до соломенной подстилки, бережно положила малыша и почти что упала рядом с ним. Ей страшно хотелось пить, но она не могла подняться.
Вскоре к её несказанному облегчению в дверях показалась одна из её родственниц, услышавшая, что они приехали. Беспомощность измученной Мимозы тронула её сердце, и она натаскала воды, развела огонь и начала варить ужин.
Мимоза лежала на подстилке и смотрела на неё. За окнами уже темнело, а всем нам прекрасно известно, как подавленно чувствует себя уставший человек, когда к дому подкрадываются сумерки. Вскоре свет померк, и только в очаге полыхал небольшой огонь, разведённый с помощью хвороста, который Мимоза успела собрать перед отъездом. Вокруг не было привычных отсветов огня на начищенной медной посуде, не было ни одного яркого отблеска. Мимоза с тоской подумала о Музыке, оставшемся с отцом в городе. Её несчастливый Пятый сердито ёрзал рядом с ней и то и дело капризничал. Бедный малыш! Капризничать было совсем не в его натуре, но последнее время ему и впрямь приходилось несладко. Его мать измучилась ещё сильнее, чем он, но в глубине души она чувствовала покой и странное, безмятежное удовлетворение.
«Ах, если бы я точно знала, что смогу видеть их хотя бы раз в год!» – сказала она Звёздочке в момент слабости и нерешительности, но тут же взяла себя в руки. Она знала, что ей будет нелегко вырываться в Донавур даже раз в год, но мальчикам там будет хорошо, они будут учиться добру и истине. А если так, то разве что-то другое имеет значение?
Теперь она лежала и думала о них, вспоминая каждое их движение, повсюду сопровождая их любящими материнскими глазами. А потом с той же самой решительностью, которая и раньше не один раз приносила ей покой, она посмотрела вверх сквозь мутную тьму своего угрюмого жилища: «Отдаю их Тебе, Отец!» С этими словами она слабо, но доверчиво протянула к небу руки – как ребёнок, который наконец-то научился расставаться с чем-то любимым и дорогим его маленькому сердцу. Вскоре Счастливый Четвёртый вернулся к ней домой. Этот непреклонный молодой человек твёрдо решил, что будет жить с матерью. А уж если он что-то решал, то так оно и было – по крайней мере, во всём, что касалось его самого.
Дни шли один за другим, муж не проявлял к Мимозе ни малейшего интереса, и она начала думать, что он, должно быть, устал нести на себе позор, который навлекла на него жена, непохожая на других женщин. Прошло ещё какое-то время, и вдруг, подобно серебристому сиянию предрассветной звезды, где-то на далёком, смутном горизонте её сознания зародилась удивительная мысль, которая росла, подымалась всё выше и становилась всё ярче и прекраснее, постепенно расцветая в настоящую звезду надежды. Она пойдёт в Донавур. Она научится читать и откроет для себя Божью Книгу. Она примет духовное омовение. А потом Бог покажет ей, что делать. Да, она встанет и пойдёт! «Вот я и пришла», – заключила Мимоза свою историю.
Глава 40 Любовь отыщет путь
Но это было всего лишь окончание одной главы и начало другой. Последнее, что нам осталось написать в этой книге, произошло в один чудный воскресный вечер. Небо полыхало огненным закатом, а мы неспешно шагали вниз к берегу Красного озера, спрятавшегося внизу среди величественных гор.
И когда все мы – десятки малышей и ребят постарше рядом с нами, взрослыми, – встали длинной, извилистой цепочкой вдоль длинного, извилистого берега, Мимоза торжественно вошла в воду, чтобы принять водное крещение, а её муж неподвижно стоял тут же на берегу и, изумлённо подняв брови, наблюдал за происходящим.
Для тех, кто присоединился к нам лишь недавно, это было лишь ещё одно радостное, но привычное христианское крещение. Но разве можно сказать словами или описать пером, что значило это событие для нас, знавших, какую длинную вереницу трудных и горьких лет венчает этот необыкновенный вечер? Как описать, что чувствовали при этом незримые человекам ангелы и что думал вечный Господь, Господь и ангелов, и самой Мимозы?
Сейчас Мимоза снова вернулась в свой нетерпимый маленький мир ревностных индусов. Она пишет, что кто-то до сих пор удивляется её вере, кто-то презрительно фыркает ей вслед, но некоторые всё-таки начинают понемногу прислушиваться. В глубине своего сердца она твёрдо решила, что непременно приобретёт для Христа своего мужа, который всё ещё называет её веру своим позором. Правда, всем на удивление, при этом он всё-таки продолжает считать Мимозу женой, хотя она так осквернила свою касту. Кстати, эта каста вовсе не относится к числу тех, что относятся к христианской вере более-менее терпимо, разрешая женщине оставаться в семье после крещения. Жизнь у Мимозы, должно быть, весьма и весьма нелёгкая. Но ведь она и не просила, чтобы было легко. Она просила у Бога щит веры и терпения, чтобы превозмочь и преодолеть всё, что нужно преодолеть.
Поэтому нам не страшно на этом заканчивать рассказ о Мимозе. Нынешний конец её истории оказался счастливым, и он несёт в себе обещание другого, ещё более счастливого конца, который положит начало беспредельной и вечной радости. И я пишу эту главу своей книги для того, чтобы исполнились два мои заветных желания: во-первых, по мере сил утешить тех, кто под тяжестью неверных и лукавых дней почти что поддался искушению и начал думать, что Господь наш уже не ходит по земле так, как ходил раньше; а во-вторых, просить у вас помощи для тех, кто в ней нуждается: помощи в молитве.
Исполнится ли моё первое желание? Неужели рассказ о том, как Господь охранял, утешал и поддерживал эту одинокую индийскую женщину, даруя ей воду в бесплодной пустыне и пищу, которой не ведает мир, не убедит нас в том, что Божья любовь находит себе множество многоразличных путей и, быть может, неустанно трудится и сейчас, почти незаметная среди шума и тоски этого неразумного поколения? Разве история Мимозы – это не свидетельство о Незримом?
Может быть, мы долгие годы молились за дорогих нам людей, но сейчас нам кажется, что достучаться до них просто невозможно. Любовь отыщет себе путь! Может быть, мы чувствуем себя подавленными, потому что не видим ни одного признака надежды и на наших глазах крепкие камни истины тонут в зыбучем песке. Но это не так. Любовь могущественна и должна всё преодолеть. Ужасная в своём суде и прекрасная в своей доброте и милости, Любовь непременно отыщет себе путь!
В разных концах земли наверняка есть те, кто лицом к лицу сражается с древними и неукротимыми страстями и силами греха. Такие люди знают, как это – время от времени дрожать от ощущения полного бессилия перед кажущимся всемогуществом богов века сего. Разве история Мимозы не приносит нам глубокое утешение? Потому что любовь пробьётся в самые тёмные и потайные места языческого мира. Она способна пройти даже посреди самых кричащих и показных светильников христианства, потерявшего свою первую, горячую любовь. И откуда бы ни раздался даже самый малый, самый слабый отклик на Её призыв, туда и поспешит Любовь, чтобы найти заблудших, ибо для этой Любви ни на небе, ни на земле нет ничего невозможного!
И неужели останется неисполненным второе моё желание? Неужели молитва, которая может стать крепким щитом в битве, прохладной росой в жару, свежим ветром в душной пустыне, ясным лунным светом в ночи, не поднимется к Богу из уст тех, кто пусть лишь однажды, пусть мельком, но всё же узрел славу Господа Христа и теперь, очарованный Его красотой, следует за Ним? Неужели молитва не поднимется к Богу из уст моих дорогих, незнакомых соработников, тоже любящих моего – нашего! – Господа?
Ибо у Бога есть много других Мимоз.
* * *
Эми Кармайкл родилась в 1867 в Ирландии, а умерла в 1951 году, в Индии, куда приехала в качестве миссионерки в 1895 году. До этого она уже много и хорошо служила в Шотландии, в Англии и даже в Японии, но главным делом её жизни стало спасение малолетних детей от физической и нравственной гибели, угрожавшей им со стороны индуистских храмов. С этой целью в 1901 году было основано сообщество Донавур, которое стало родным домом и местом христианского воспитания для сотен маленьких детей из района Тинневелли в Южной Индии. Сообщество Донавур живёт и действует и сейчас, более, чем через 100 лет после своего основания, и это неудивительно, потому что с самого начала Эми Кармайкл и её друзья стремились сделать так, чтобы его главным основанием всегда была Голгофская любовь. Об Эми Кармайкл и Сообществе Донавур повествуется в книге Лоис Ходли Дик «Пустите детей приходить ко Мне» (Центр Агапе, 2003).
