Текст книги "Жених напрокат"

Автор книги: Эмили Гиффин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)

Может быть, двадцать четыре алых розы делают меня интереснее в его глазах? Я и в самом деле интересна. Роман прибавил мне значимости.

Закрываю ноутбук и собираюсь уходить. Предстоит встреча с Декстером. Мы всего лишь обменялись несколькими сообщениями, включая одно от меня со словами благодарности за прекрасные цветы.

На пороге возникает Хиллари.

– Ты идешь?

– Да, – киваю я, раздумывая, как бы ускользнуть. Она частенько подбивает меня пойти куда-нибудь выпить после работы, даже по понедельникам, когда все нормальные люди предвкушают спокойный вечер дома. Хиллари вовсе не такая болтушка, как Дарси, но просто не может безвылазно сидеть в четырех стенах.

Разумеется, она интересуется, как насчет того, чтобы заглянуть в наше любимое местечко. Нам нравится это кафе, несмотря на пережаренный картофель фри и толпу посетителей – а может быть, именно благодаря этому. Там мы с удовольствием укрываемся от надоевшей нью-йоркской суеты.

Говорю, что не могу.

Конечно, она хочет знать почему. Все причины, которые я могу придумать, она легко отметет: усталость (да брось, пропустим по глоточку!); поход в тренажерный зал (забей ты на него!); воздержание (недоверчивый взгляд). И потому я говорю, что у меня свидание, Она прямо-таки сияет.

– Так Маркусовы цветочки сработали, а?

– В самую точку, – говорю я, подчеркнуто глядя на часы.

– Вы куда-нибудь идете? Или будете сидеть дома?

Говорю, что мы собираемся где-нибудь поесть.

– Где?

– Пойдем к Нобу, – отвечаю я, потому что недавно там была.

– К Нобу вечером в понедельник? Вам едва ли там понравится.

Я сожалею о своем выборе; лучше бы назвала тот безымянный итальянский ресторанчик по соседству.

– Если вернешься до двух ночи, позвони мне и обо всем расскажи, – говорит она.

– Конечно.

Иду домой, тут же забыв о Маркусе и Хиллари.

– Спасибо, что согласилась, – первое, что говорит Декс, когда я открываю ему дверь. Он в темном костюме с белой рубашкой. Галстук он снял и сунул в портфель, который теперь ставит на пол прямо у порога. Глаза у него усталые. – Не думал, что ты захочешь меня видеть.

Я и не думала не соглашаться. Говорю ему об этом, прекрасно понимая, что это значительно ослабляет мои позиции. Ну и пусть! Ведь это правда.

Оба мы начинаем с извинений, осторожно, как бы бессознательно придвигаясь друг к другу. Он берет меня за руку, пожимает. Его прикосновения нежные и в то же время электризующие.

– Прости меня за все, – мягко говорит он.

Интересно, извиняется ли он и за пляж тоже?

Мысленно прокручиваю ту сцену снова и снова, преимущественно в черно-белых красках, как старое кино. Потом моргаю и выталкиваю эти образы прочь из сознания. Хочу, чтобы мы помирились. Я хочу идти дальше.

– Ты тоже меня прости, – говорю я. Беру его за другую руку, но мы все еще слишком далеко друг от друга. Между нами могут встать двое.

– Тебе не нужно извиняться.

– Нет, нужно. Я не имела права на тебя злиться. Просто вышла из себя... И мы не собирались ни о чем говорить, пока не пройдет День независимости. Это был наш уговор...

– Нечестный по отношению к тебе, – говорит он. – Дурацкий уговор.

– Я довольна тем, как все складывается. – Не совсем правда, но я боюсь потерять Декса, попросив большего. Конечно, меня пугает и то, что он вправду может остаться со мной насовсем.

– Хочу сказать тебе о том разе, с Дарси, – говорит он.

Понимаю, что он имеет в виду сцену в душе, и не желаю об этом слышать. Пляжные вольности – это одно, а красочная эротическая сцена – совсем другое. Не хочу подробностей.

– Пожалуйста, не надо, – говорю я. – Не нужно ничего объяснять.

– Просто... ты знай: этого хотела Дарси. Честно. Я так долго воздерживался, что не смог устоять... – Лицо у него кривится, на нем отражаются вина и неловкость.

– Тебе не нужно оправдываться, – снова говорю я, уже тверже. – Она твоя невеста.

Он кивает; кажется, ему стало легче.

– Помнишь, когда вы были на пляже? – тихо спрашиваю я, сама удивляясь своим словам.

– Да, – понимающе отвечает он и опускает глаза. – Когда я вернулся, то все понял. Понял, что ты обижена.

– С чего ты взял?

– Ты слышала, что я тебя позвал, и не ответила. Была такая неприступная. Просто ледяная. Я даже разозлился.

– Прости. Это потому, что ты казался таким счастливым рядом с ней. А мне было так... так... – пытаюсь найти точное

слово. – Как будто я вышла из употребления. Устарела.

– Вовсе нет, Рейч. Ты – единственное, о чем я думаю. Вчера совсем не мог спать. Сегодня не мог работать. Все, что угодно, но только не «вышла из употребления».

Голос у него падает до шепота; мы стоим, как в танце, я обнимаю его за шею. Чувствую, что покрываюсь мурашками.

– Знаю, – говорю я, утыкаясь ему в плечо. – Но было так странно видеть тебя рядом с ней. Не думаю, что мне стоит опять ехать с вами в Хэмптонс.

– Прости, – повторяет он. – Понимаю. Я просто хотел провести время с тобой.

Мы целуемся. Это нежный сухой поцелуй, мы едва соприкасаемся губами. Никакого намека на секс и страсть. Другая сторона нашего романа, которая мне нравится больше всего.

Идем к моей кровати. Он садится на край, а я, скрестив ноги, – рядом.

– Просто хочу, чтобы ты знала, – говорит Декс, пристально глядя мне в глаза, – я бы никогда этого не сделал, если бы по-настоящему не беспокоился о тебе.

– Я и так знаю.

– И я... понимаешь... очень серьезно к этому отношусь.

– Давай не будем об этом говорить до Дня независимости, – быстро прошу я. – Мы же решили.

– Ты уверена? Можем поговорить хоть сейчас, если хочешь.

– Уверена. Абсолютно.

Я непоколебима. Боюсь того решения, которое он может принять относительно нашего будущего. Мне невыносима мысль, что я могу его лишиться, а с другой стороны, не могу себе представить, что значит потерять Дарси. Причинить такое зло своей лучшей подруге?

Он говорит, что ему страшно даже подумать о том, как много я для него значу. Спрашивает, знаю ли я об этом.

Киваю.

Он снова меня целует, на этот раз очень страстно. А потом я впервые узнаю, что такое «невероятный секс».

На следующее утро Хиллари заходит ко мне по пути в свой кабинет. Спрашивает, как прошло свидание. Я говорю, что отлично. Она плюхается в кресло, кладет на мой рабочий стол булочку с кунжутом и бутылку минералки, тянется назад и локтем захлопывает дверь. Ее лицо – само внимание.

Выясняется, что Маркус действительно предпочитает безымянный итальянский ресторанчик по соседству. Тот же самый ресторанчик по каким-то причинам привлек вчера вечером Хиллари. В городе с миллионным населением, в один и тот же вечер они оказались за соседними столиками. Мир гораздо теснее, чем нам кажется.

– Единственное, что было правдой в твоей истории, – говорит Хиллари, грозя пальцем, – это что у Маркуса действительно было свидание. Только не с тобой, врушка, хотя та девица нижней частью лица и похожа на тебя.

– Ты что, с ума сошла?

– Вовсе нет.

– И что было потом?

– Сначала я страшно удивилась. Не думала, что ты способна на такой обман. – Она явно потрясена этим открытием. – Меня поражает еще и то, что ты ничего не рассказываешь. Мне было приятно считать себя твоей лучшей подругой – не номинально, в память о школьных днях, а настоящей лучшей подругой. А отсюда я делаю вывод... – говорит она многозначительно и ждет, пока я отвечу.

Рассматриваю степлер, клавиатуру и снова степлер.

Я много раз представляла себе, как меня разоблачат, но главным действующим лицом всегда была Дарси. Ведь если начинаешь фантазировать, то всегда продумываешь наихудший сценарий, никаких серединок. Когда ты узнаешь, что твой парень по пьянке попал в аварию, то сразу представляешь себе его похороны и никогда не подумаешь, что он всего-навсего снес почтовый ящик и рассек губу.

Так и я воображала, как Дарси нас застает. Нет-нет, не в постели, голыми и в компрометирующей позе – это слишком банально, а в доме с консьержем просто невозможно. Нечто более тонкое. Дарси внезапно приезжает ко мне, и Хосе ее впускает, не позвонив предварительно по внутренней связи (взять на заметку и сказать, чтобы он никогда так не делал). Я открываю дверь, думая, что это всего-навсего посыльный из китайского ресторанчика, который принес нам с Дексом суп и роллы, поскольку мы, по вполне понятным причинам, устали и проголодались (взять на заметку: не открывать дверь, не посмотрев в глазок). А на пороге стоит Дарси, и ее огромные глазищи видят все. Она немеет в ужасе. И убегает. Декс бросается в коридор в своих полосатых семейных трусах, зовет ее – совсем как Марлон Брандо в «Трамвае "Желание"».

Следующая сцена: Дарси среди картонных коробок, упаковывает свои музыкальные диски с помощью вездесущей Клэр, которая то и дело предлагает ей сухой платочек. Декс получит назад свои любимые альбомы, особенно «С приветом из Эсбури-парк», который кто-то подарил Дарси. Почти все книги тоже останутся, поскольку с собой она привезла всего несколько. Так же, как и кофейные приборы.

Однажды я читала – по иронии судьбы, в одном из журналов, взятых у Дарси, – что когда у тебя интрижка, нужно в том числе проиграть в уме ситуацию разоблачения. Эти образы могут дернуть тебя обратно в действительность, направить мысль в нужное русло, заставить понять, чего ты можешь лишиться. Конечно, в статье имелась в виду именно интрижка, затеянная ради нее самой, и ничего не говорилось о том, что в пресловутый треугольник может затесаться совершенно посторонний человек – просто общий знакомый. И опять-таки автор статьи не предполагал, что одна из вершин треугольника – подружка невесты, а остальные двое вот-вот собираются пожениться. Ясно, что такие обстоятельства никак не укладываются в схему традиционного адюльтера.

В любом случае не знаю, как буду себя чувствовать, если Дарси нас накроет и нашей дружбе придет конец. Не могу себе этого представить. Впрочем, Дарси умом не блещет, и они с Дексом давно обручены. И скорее всего будет так: они поженятся и она никогда так и не узнает о нашем романе.

Хиллари – другое дело.

– Ну и? – спрашивает она.

– Что?

– С кем ты на самом деле была вчера вечером? Кто их тебе послал? – Она кивает на розы.

– Кое-кто другой.

– Не ври.

Проглатываю комок в горле.

– Ладно, брось, я не вчера родилась. Ты ругалась с Дексом в «Толкхаусе», и оба вы замолкли, стоило мне подойти. Потом с утра пораньше ты уезжаешь из Хэмптонса как в воду опущенная и во всеуслышание говоришь, что у тебя неотложные дела, – Рейч, я знаю твое рабочее расписание. Ничего важного у тебя вчера не было. А потом появляются эти цветы. – Она снова кивает на розы. Ничуть не поблекшие. – Ты валишь все на Маркуса, которого упорно, игнорировала все выходные. Это странно, даже если вы с ним решили не поднимать особого шума. Потом говоришь, что идешь с ним на свидание, а я вижу его с другой женщиной. – Она завершает этот перечень торжествующей усмешкой.

– Она хорошенькая? – спрашиваю я.

– Женщина?

– Да. С которой был Маркус.

– В общем, довольно привлекательная. Как будто тебе не все равно.

Она права, мне все равно.

– А теперь хватит увиливать. Рассказывай все, – говорит она.

– Что?

– Рейчел!

– – Не очень-то это красивая история, – говорю я, все еще пытаясь избежать признания.

– Рейчел, ты думаешь, что я кому-нибудь скажу? Я не Дарси. И в общем, черт возьми, не очень-то ее люблю...

Достаю держатель для клейкой ленты, отрываю полоску скотча и кручу ее в пальцах. Почему-то рассказать все Хиллари труднее, чем Итону. Может быть, потому что мы стоим лицом к лицу. Может быть, потому что у нее было не такое бурное прошлое, как у него.

– Ну ладно. – Хиллари делает новую попытку. – Давай я буду говорить, а ты просто кивай.

Совсем как мама, которая разговаривает с ребенком.

Нервно играю ленточкой скотча, накручивая ее на палец. Хиллари вот-вот все раскроет, и у меня только два пути – признаться или отрицать. Исповедь может принести огромное облегчение. В противном же случае придется все время сохранять соответствующее (негодующее) выражение лица и восклицать: «Как ты могла такое подумать? Ты что, с ума сошла?» У меня нет настроения играть в эту игру.

– Декс изменил Дарси, – говорит Хиллари. – С тобой.

Барабанная дробь.

Поднимаю голову и смотрю на нее. Потом киваю – чуть-чуть, едва шевельнув головой.

– Так я и знала!

Говорю ей, что вовсе не расположена это обсуждать, но, по правде сказать, меня распирает. Хочу, чтобы она убедила меня, что я не преступница, чтобы опять повторила, что я подхожу Дексу куда больше, чем Дарси. И самое главное, просто хочу поговорить о Дексе.

– Когда у вас началось?

– После вечеринки в честь моего дня рождения.

Хиллари смотрит в потолок и кивает, как будто ей все

становится ясно.

– Хорошо, начни с самого начала. Ничего не скрывай. – Она усаживается поудобнее и отщипывает кусок булки.

– В первый раз я переспала с ним случайно.

– В первый раз? Значит, это было не однажды?

Бросаю на нее укоризненный взгляд.

– Прости. Продолжай. Просто поверить не могу!

– Тогда, после вечеринки, мы ушли последними... выпили еще, то да се, и закончилось тем, что мы оказались в постели. Это была случайность. То есть мы оба были пьяны. Во всяком случае, я.

– Ага, помню. Ты и вправду немного слетела с тормозов.

– Ну да. Что интересно, Декс сказал, что он не был пьян. – Эта деталь вовсе не перекладывает всю ответственность на него, но вместе с тем делает истоки нашего романа куда более любопытными.

– Так он что, просто тобой воспользовался?

– Нет! Я не это имела в виду... Я все-таки сознавала, что делаю.

– Ладно. – Она поощряет меня к дальнейшему рассказу.

Рассказываю о нашем утреннем пробуждении. Неистовые звонки Дарси, наша паника, Декстер, который придумывает себе алиби с помощью Маркуса.

– Вот и все, – говорю я.

– Что значит «все»? Ясно же, что нет. – Она бросает красноречивый взгляд на розы.

– Я хочу сказать, все – на тот раз. Мы оба сожалели...

– Как?

– Так, Хиллари! Самым обыкновенным образом!

Вспоминаю тот день и то, что я совершенно не испытывала угрызений совести.

– Тем все и кончилось. Как мне показалось, насовсем.

– А ему казалось по-другому, да?

Осторожно подбирая слова, рассказываю ей о том, как он звонил в понедельник и что говорил. Повествую обо всем, что случилось в Хэмптонсе. О нашем первом сознательном поцелуе, который стал поворотным пунктом. О том, как мы снова переспали – впервые по-настоящему.

Хиллари снова откусывает булочку.

– Так что это? Просто физическое влечение? Или ты действительно его любишь?

– Я действительно его люблю.

Она задумывается.

– Значит, он собирается расторгнуть помолвку?

– Мы об этом не говорили.

– Как вы могли об этом не говорить? Подожди – вы не из-за этого поругались в «Толкхаусе»?

Объясняю: мы не поругались, просто я была взбешена тем, что он занимался любовью с Дарси. Поэтому Декс и прислал розы.

– Ладно. Если он просит прощения за то, что спал со своей невестой, похоже, он действительно собирается с ней порвать, а?

– Не знаю. Мы в самом деле об этом не говорили.

Она, кажется, в растерянности.

– И когда собираетесь поговорить?

– Решили, что после Дня независимости.

– Почему?

– Просто так.

Хиллари делает глоток.

– Хорошо, но ты ведь знаешь, собирается он ее бросить или нет?

– Не знаю. И хочу ли я этого вообще...

Она в замешательстве.

– Ты забываешь одну важную вещь, Хиллари. Дарси – моя давняя, очень давняя подруга. И вдобавок я подружка невесты.

Хиллари округляет глаза.

– Так...

– Ты же ее не любишь.

– Да, это не самый дорогой мне человек, но дело не в Дарси.

– Дело именно в ней. Она моя подруга. Но даже если бы она была посторонней – не кажется ли тебе, что мне следовало бы в любом случае постараться не причинять ей вреда?

Удивительно: я обвиняю саму себя!

Хиллари выпрямляется и медленно говорит:

– Не стоит видеть все лишь черным или белым, Рей-чел. Никакой незыблемой морали не существует. Если ты спала с Дексом ради новых ощущений – тогда, может быть, тебе стоило бы задуматься о загробном воздаянии. Но ты его любишь. И потому ты не преступница.

Пытаюсь запомнить ее слова от первого до последнего. Незыблемой морали не существует. Хорошо сказано.

– Если бы ситуация сложилась иначе, – продолжает Хиллари, – Дарси сделала бы то же самое не задумываясь.

– Тебе так кажется? – спрашиваю я.

– А тебе нет?

– Может, ты права, – говорю я. У Дарси на счету, в конце концов, целый список подобных экспроприаций. Я даю, она забирает. И так было всегда.

До сих пор.

Хиллари кивает и улыбается.

– Мой совет: так держать.

Примерно то же самое сказал Итон. Два – ноль в мою пользу.

– Я собираюсь продолжать с ним отношения, пока только будет возможно. Посмотрим, что из этого выйдет, – говорю я, понимая, что согласна с ними обоими. А именно, что буду «так держать».

Глава 12

Мы с Дарси летим домой, в Индианаполис, на встречу молодых матерей у Аннелизы, и я сижу на этом жутком сиденье посредине. Там должна была сидеть Дарси, но она, разумеется, заняла мое место у окна, пояснив, что, если она не будет смотреть в окно, ее укачает. Хочу возразить, что самолет – это не машина и такая тактика не пройдет, но все-таки не говорю ни

чего и просто уступаю. Раньше я бы сделала это не задумываясь, а теперь мне обидно. Думаю о Хиллари, Итоне и о том, что они говорят про Дарси. Она самолюбива, вульгарна и неумна. И независимо от моих чувств к Дексу все это правда.

Слева от меня сидит средних лет мужчина, стриженный ежиком. Его правая рука занимает весь подлокотник, который разделяет нас. Он держит стаканчик и листает журнал другой рукой, чтобы не потерять своих позиций.

Пилот сообщает, что небо чистое и мы приземлимся точно по расписанию. Дарси ноет, что ей скучно. Из тех, кого я знаю, она – единственный человек старше двенад-цати лет, который произносит это каждые пять минут.

Отрываюсь от книги.

– А свой журнал для новобрачных ты уже прочитала?

– От корки до корки. Ничего нового. И кстати, тебе тоже стоит его прочесть. Там есть целая статья про свадебные сувениры – а ты обещала, что поможешь мне придумать что-нибудь оригинальное! – Она откидывается назад в своем кресле и снова возвращается в исходное положение.

– Альбомы.

– Ты сказала – что-нибудь оригинальное. – Дарси складывает руки на груди. – Альбомы делают все. Это неинтересно. Я хочу настоящие сувениры, помимо альбомов.

– Что советуют в журнале? – спрашиваю я, закладывая книжку пальцем.

– Разную ерунду, все это нелегко сделать. Очень трудоемкие штуки. – Она жалобно смотрит на меня. – Ты должна помочь! Ты знаешь, я не очень-то сильна в рукоделии.

– И я тоже.

– Но у тебя лучше получается!

Снова открываю книгу и делаю вид, что поглощена чтением.

Она вздыхает и энергично двигает челюстями. А когда и это не помогает, просто щелкает по корешку книги.

– Рейчел!

– Хорошо! Хорошо!

Она беззастенчиво улыбается, совсем как ребенок, который не задумываясь огорчает маму – лишь бы получить то, что хочется.

– Как думаешь, может, сделать сувениры с буквой Д?

– Д? – спрашиваю я, притворяясь глухой.

– Ты ведь понимаешь... Декс и Дарси. Или это банально?

– Банально, – говорю я. Мне кажется, что Д и Р смотрелись бы лучше.

– Тогда что? – Она проверяет, сколько у нее осталось еды, прежде чем засунуть пакет обратно в сетку на спинке переднего сиденья.

– Ну... можно засахаренный миндаль в пакетиках, перевязанных белыми ленточками... сладости в коробках с датой свадьбы, – говорю я и одновременно слегка орудую левым локтем, пытаясь отвоевать хотя бы кусочек подлокотника. Боковым зрением вижу, как Ежик напрягает бицепс. – Ну и потом что-нибудь традиционное вроде рождественских украшений...

– Нет. Среди гостей будут иудеи. И насколько я знаю, буддисты, – прерывает она, очень гордая тем, что у нее такой пестрый список приглашенных.

– Хорошо. Но идея остается. Подарки в том же духе: какой-нибудь декор для дома, диски с твоими любимыми песнями...

Она вдруг веселеет.

– Мне нравится идея насчет дисков! А не будет слишком дорого?

Я говорю ей взглядом: будет, но ты ведь этого стоишь. Она заглатывает наживку.

– Что такое какая-нибудь лишняя тысяча долларов при таком раскладе? – восклицает она.

Уверена, что ее родители обожали так говорить.

– Конечно, – покровительственно отвечаю я.

– Значит, мы закажем диск под названием, например, «Любимая музыка Декса и Дарси» и запишем на него все лучшие песни, – говорит она.

Морщусь.

– Как ты думаешь, это не банально? Скажи правду.

– Нет, мне нравится. Нравится. – Хочу сменить тему, но боюсь, что Дарси немедленно заговорит о моих недостатках в качестве подружки невесты. Так что вместо этого я принимаю задумчивый вид и говорю, что хотя запись диска займет много времени и обойдется недешево, но это будет прелестный, оригинальный сюрприз. Только понравится ли Дексу идея?

Она смотрит на меня, как бы говоря: а кого волнуют его предпочтения? Жениха вообще никто не спрашивает. – Отлично. Тогда помоги выбрать песни.

«В чьей кровати ты проснулся»? «Остановись во имя любви»? Нет, не то. Невеста в них выглядит благородной жертвой.

– Не могу ничего придумать. Все вылетело из головы. Помоги, – говорит Дарси, занося ручку над салфеткой. – Может быть, что-нибудь из Принца? Или Ван Хален?

– Больше никого не могу придумать, – говорю я, надеясь, что она не вспомнит Брюса Спрингстина.

– Уверена, что это не избито? – спрашивает она.

– Уверена, – говорю я и перехожу на шепот: – Этот тип рядом со мной меня уже достал. Совсем вытеснил с подлокотника. – Оборачиваюсь, чтобы окинуть быстрым взором самодовольное лицо Ежика.

– Простите! Сэр! – Дарси перегибается через меня и дергает его за руку. Раз, другой, третий. – Эй, сэр!

Он презрительно на нее смотрит.

– Сэр, не уступите ли моей подруге хотя бы кусочек подлокотника? – Она дарит ему свой самый соблазнительный взгляд.

Он сдвигает руку на сантиметр. Я благодарю.

– Видишь? – гордо спрашивает Дарси.

В этих случаях мне полагается восхищаться тем, как она обращается с мужчинами.

– Тебе надо научиться получать то, что хочешь, – шепчет она. Дарси – моя наставница во всем, что касается противоположного пола.

Думаю о Дексе и Дне независимости и говорю:

– Возможно, мне придется испробовать твой метод.

Родители звонят мне на мобильник, как только мы приземляемся, чтобы сообщить, что нас заберет отец Дарси, и спросить, ела ли я в самолете. Отвечаю, что: а) я уже вижу мистера Рона, и б) кормить в самолетах линии «Нью-Йорк – Индианаполис» перестали лет десять тому назад.

Когда мы сворачиваем в переулок, вижу, что отец ждет меня на пороге нашего двухэтажного, с белыми стенами и зелеными ставнями, дома. На нем простая рубашка, серая в крапинку, с короткими рукавами, и шорты в тон. Но в любом случае он при параде, как мама и писала. Благодарю мистера Рона за то, что подвез, и говорю Дарси, что позвоню позже. Надеюсь, что она не предложит пообедать всем вместе. С меня уже хватит разговоров о свадьбе, а миссис Рон просто не способна говорить о чем-нибудь другом.

Когда я пересекаю их двор и вхожу в наш, папа протягивает руки и возбужденно машет, как будто сигналит далекому кораблю.

– Привет, адвокат! – кричит он и смеется. Он еще не привык к тому, что его дочь – юрист.

– Здравствуй, папа! – Целую его, потом маму, которая стоит рядом с ним и придирчивым взглядом ищет на мне следы голодовки. Просто смешно. Излишней худобой я уж никак не страдаю, но мама никогда не привыкнет к нью-йоркским стандартам фигуры.

Ответив на все вопросы по поводу перелета, замечаю, что в коридоре поменялись обои. Я всегда отговаривала маму клеить, говорила, что краска – это лучший способ обновить коридор. Но она всегда стояла за обои и колебалась только, выбирая между более и менее крупным цветочным орнаментом. Вкусы моих родителей не изменились со времен президента Рейгана. В доме много провинциальных штрихов – вышитые крестиком простодушные изречения вроде «В гостях хорошо, а дома лучше», деревянные фигурки коров и поросят, трафаретный узор по периметру стен.

– Милые обои, – говорю я, стараясь, чтобы звучало искренне.

Маму не проведешь.

– Знаю, ты не любишь обои, но нам Эмми с отцом нравится, – говорит она, направляя меня в кухню. – А кроме нас, здесь никто не живет.

– Никогда не говорил, что люблю обои, – подмигивает мне папа.

Мама смотрит на него с досадой:

– Говорил, Джон! – И шепотом сообщает мне (так, чтобы он слышал), что на самом деле именно он и выбирал обои.

– Кто, я?!

Им никогда не надоедает эта игра. Мама изображает бесстрашную леди-босс, которая держит на коротком поводке непослушного мужа, этакого добродушного простачка. Меня страшно раздражало это однообразие, когда я была подростком, особенно если ко мне приходили друзья, но в последнее время я начала смиряться. В этой предсказуемости есть что-то очень уютное. Я горжусь тем, что они всегда были вместе, в то время как у многих моих одноклассников родители разводились, вступали в новые браки и сходились снова – с разной степенью успеха.

Мама пододвигает мне сыр, печенье и красный виноград:

– Ешь!

– Он без косточек? – Виноград с косточками не стоит затраченных на него усилий.

– Да, да, – отвечает мама. – Мне что-нибудь соорудить, или ты закажешь себе пиццу?

Она знает, что я предпочту последнее. Во-первых, я люблю местную пиццу, которую можно купить только здесь. Во-вторых, слова «что-нибудь соорудить» – это удивительно точное определение маминой стряпни: из специй она знает только соль и перец, а вершина ее кулинарного мастерства – томатный суп и печенье. Ничто меня так не пугает, как образ матушки, повязывающей передник.

– Пиццу! – отвечает за нас папа. – Мы хотим пиццу!

Мама достает рекламку, на которой записан телефон, звонит и заказывает огромную пиццу с грибами и колбасой. Уточняет, прикрыв рукой телефонную трубку:

– Правильно, Рейчел?

Поднимаю большой палец. Она сияет, гордая тем, что

помнит мое любимое сочетание.

Едва повесив трубку, мама начинает расспрашивать о моей личной жизни. Как будто все наши телефонные разговоры, в которых речь шла именно об этом, изобиловали увертками, а сейчас мне предстоит сказать всю правду. Папа с наигранным смущением затыкает уши. Криво улыбаюсь, думая о том, что эти допросы – единственный элемент домашней жизни, который мне не нравится. Чувствую растерянность оттого, что разочаровываю их. Я – единственный ребенок. Единственная надежда на внуков. Математика очень проста: если у меня не будет детей в последующие пять лет или около того, то скорее всего они не успеют увидеть, как их внуки заканчивают колледж. И потому слегка подгоняют – а мне и так невесело.

– И никого на примете? – спрашивает мама, пока отец занят поисками самого аппетитного кусочка сыра. В ее широко раскрытых глазах надежда. Она искренне верит, что у меня огромный выбор, а единственная причина, по которой я до сих пор не родила ей внука, – это мои собственные страхи. Она не понимает, что такую бесхитростную, искреннюю, взаимную любовь, как у них с отцом, найти нелегко.

– Нет, – говорю я, опуская глаза. – Говорю вам, в Нью-Йорке встретить нормального мужчину сложнее, чем где бы то ни было.

Так оправдываются все холостячки Манхэттена, но ведь это правда.

– Точно, – говорит папа и уверенно кивает. – У вас все гонятся за деньгами. Может быть, тебе следовало бы вернуться домой. Или, на худой конец, переехать в Чикаго. Куда более приятный город. Чикаго зеленый, сама знаешь.

Каждый раз, когда папа гостит в Нью-Йорке, он сетует на нехватку зелени: почему построили город, в котором так мало парков?

Мама качает головой:

– Все, кто замужем и с детьми, живут в пригороде. Она не может себе этого позволить.

– Может, если захочет, – возражает папа с ртом, полным печенья.

– Значит, не хочет, – говорит мама. – Правда, Рейчел?

– Правда, – извиняющимся тоном отвечаю я. – Я все еще люблю Нью-Йорк.

Отец хмурится, как бы говоря, что не видит на то никаких причин. В кухне становится тихо. Родители обмениваются скорбными взглядами.

– Ну... вообще-то у меня есть один... – бормочу я, исключительно для того, чтобы их подбодрить.

Они оживают и вскакивают.

– Правда? Я так и знала! – Мама весело хлопает в ладоши.

– Да, он славный парень. Очень милый.

– Уверена, что он красавчик.

– Чем он занимается? – вмешивается папа. – Внешность для мужчины, знаете ли, не главное.

– Работает в торговой сфере. Финансист, – говорю я. Не уверена, идет ли речь о Маркусе или о Дексе. – Но...

– Что? – спрашивает мама.

– Он только что порвал со своей бывшей, и потому планировать... трудно.

– Ничего идеального нет, – говорит она. – Вот что тебе следует понять.

Я с готовностью киваю, думая, что ей следует вышить крестиком этот перл мудрости и повесить его над моей кроватью.

– Если оценивать по десятибалльной шкале, на сколько, ты думаешь, потянет эта встреча? – спрашивает Дарси на следующий день, когда мы едем к Аннелизе в старенькой маминой машине, на которой я когда-то училась вождению. – Десять – это просто сплошной кошмар. Ну, я такого не ожидаю. Должно получиться очень забавно.

– Шесть, – говорю я.

Дарси издает торжествующий возглас и лезет в косметичку за губной помадой.

– На самом деле, – говорит она, – я думала, ты боишься сильнее.

– Почему? А насколько оно пугает тебя?

Она закрывает косметичку, рассматривает свое колечко с бриллиантом и отвечает:

– Ну-у... не знаю. На четыре с половиной.

Думаю, что у меня куда больше причин бояться. Мне предстоит войти в комнату, полную замужних и беременных женщин, большинство из которых – мои бывшие одноклассницы. Но в отличие от них я не в силах похвалиться хотя бы наличием постоянного партнера. Трагическое сочетание для жительницы провинции – тридцать лет и полное одиночество. Вот о чем думает Дарси. Я заставлю ее сказать это вслух. Спрашиваю, почему, по ее мнению, меня так пугает эта встреча.

Бессовестно, ни на минуту не задумавшись над выбором слов, она отвечает:

– Потому что у тебя никого нет.

Сосредотачиваюсь на дороге, но чувствую ее пристальный взгляд.

– Ты не обиделась? Я что-нибудь не то сказала?

Качаю головой и включаю радио. Ловлю одну из немногих доступных в мамином авто радиостанций.

Дарси выключает звук.

– Не подумай, что это плохо. Я очень высоко ценю независимость. И не собиралась выходить замуж до тридцати трех лет. Речь идет о них. Они ведь такие ограниченные, ты же понимаешь.

Она только все напортила, сказав, что даже не хотела этой безумной помолвки. Видите ли, моя подруга предпочла бы еще три года пожить холостячкой. Слушайте и запоминайте, эти слова сорвались с ее губ!

– Они такие ограниченные, что даже сами этого не понимают, – продолжает она.

Конечно, Дарси права. Женщины такого типа, как Аннелиза, быстро превращаются в старух. Едва им стукнет двадцать два, как они выходят замуж за первого же своего парня, покупают дом с тремя спальнями в миле от родителей, если не в одном квартале с ними, и занимаются исключительно тем, что вьют гнездо.