Текст книги "Неукротимая Джо"
Автор книги: Эмили Джордж
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)
6
Оказалось достаточно всего одного прикосновения, всего лишь этой пугающей близости. Тело Джованны Кроу, изголодавшееся, изнемогающее от желания, само тянулось к Франко и не собиралось отказываться от своего решения. Угасающий мозг еще боялся, а руки уж ласкали, и губы жадно пили дыхание другого, и тела слились воедино, а жар крови стал общим…
…А потом Франко с глухим стоном, оттолкнул Джованну, хотя и продолжал держать ее руку.
– Нет! Не здесь. И не сейчас.
С этими словами он повернулся и стремительно направился к выходу, все так же сжимая ее руку. Она почти бежала следом, все еще плохо соображая после пылкого поцелуя, но даже не думала об освобождении. Почему-то сейчас Джованне казалось, что самая лучшая судьба – это вот так и ходить с Франко за руку всю жизнь.
Они стремительно миновали холл, вылетели на крыльцо, потом через сад, дальше, дальше, за маленькую кованую калитку, в царство садовников, потом еще одни ступени, широкие, каменные, замшелые, а потом…
Джованна стояла, затаив дыхание, хотя от быстрого бега легкие едва не разрывались на куски. Рядом, безмолвный и мрачный, возвышался Франко Аверсано.
Это место не отмечено на плане поместья. Сюда никогда не заходили случайные люди. Только близкие друзья и родные. Детей сюда тоже не пускали, так что Джованна знала о существовании этого места лишь понаслышке.
Царство роз. Всех цветов и оттенков, всех сортов, всех разновидностей. Вьющиеся плети, высокие кусты, маленькие кустики. Дикий шиповник. Она знала только одно – их здесь восемьдесят. Восемьдесят кустов. По два на каждый год брака Альдо и Маргариты Аверсано. Он дарил куст ей, она ему. Каждый год. В этом году тоже… Они успели отпраздновать сороковую годовщину своего брака, а потом граф Альдо погиб. Он отвозил Лукрецию, приезжавшую к ним на празднование юбилея, в аэропорт – она собиралась лететь в Штаты к Джованне. Вот так слетаются нити судьбы, так причудлива бывает жизнь. И жестока.
– Франко… Это же…
– Да. Подожди меня здесь. Никуда не уходи, ясно?
Она только кивнула, не в силах ответить, но потом голос вернулся.
– Франко! Не оставляй меня одну!
– Струсила?
– Нет… просто мне показалось… вот сейчас запрешь калитку и уйдешь.
– Это мысль. Не провоцируй меня. Не бойся, Солнышко, я быстро.
И исчез во тьме. Джованна беспомощно смотрела ему вслед, потом огляделась по сторона
Сад погибшей любви. Сад – свидетель многолетней нежности и внимания друг к другу. Здесь никогда не было садовника. Граф и графиня сажали свои дары друг другу лично.
Время остановилось и растянулось до бесконечности. Джованна в панике смотрела в ту сторону, где исчез во тьме Франко. Никого. Она одна в этом заколдованном саду.
Что с ней происходит, боги! Отчего так бешено бьется сердце, отчего никак не уймет дыхание? Внутри горит пожар, и нет дождя, способного залить это темное пламя страсти.
Франко. Франко Аверсано. Забудь о нем. Hе смей влюбляться в него, Не смей повторять ошибку десятилетней давности. Тогда тебя спас возраст, теперь не спасет ничего. За минуту блаженства ты заплатишь отчаянием и унижением…
– Спасибо, что дождалась, Джо.
Она круто повернулась, едва не теряя равновесие, и замерла на месте.
Опираясь на руку своего красивого сына, шла высокая статная женщина. Джованна помнила ее с черными гладкими волосами, похожими на вороново крыло, на кусок ночи, на небо без звезд… Теперь эти гладкие волосы были абсолютно белыми. В остальном графиня Маргарита Аверсано не изменилась. Та же стать и красота, то же спокойное и благожелательное выражение красивого лица… Только синие страшные тени залегли под глазами, и скорбно опустились уголки губ. Вдова. Безутешная в своем неизбывном горе.
Джованна не выдержала и кинулась на шею графине. Через секунду та ответила на ее объятие. Слабые руки обхватили плечи девушки, и тихий голос прошептал:
– Спасибо, принцесса. Спасибо, что приехала в замок. Ты ведь уже знаешь… после того… что случилось, я не выхожу из дома. Только сюда, к нашим с Альдо розам. Франко знал, что я должна спуститься, и рискнул. Он оказался прав. Я рада видеть тебя, принцесса.
– Вы не должны запирать себя в четырех стенах! Пожалуйста! Обещайте, что придете ко мне на новоселье, в Пикколиньо! Прошу вас, синьора Маргарита!
– Я… я не могу. Я нигде не чувствую себя в безопасности… Беспричинный страх…
– Со мной вы будете в безопасности!
Графиня слабо улыбнулась.
– Все такая же. Огонь и вихрь. Маленькое Солнышко. Я не обещаю, Джо. Посмотрим, идемте в дом вместе. Вы проводите меня комнаты, а потом Франко отвезет тебя домой.
Джованна поймала руку графини и прижала ее к губам.
– Я скучала без вас…
Маргарита Аверсано ответила грустной улыбкой и еще более тихим шепотом:
– Я тоже скучала по тебе, Джованна. Больше, чем ты можешь себе представить.
Франко довез ее до дома в гробовом молчании, и она была ему благодарна за это. На прощание он церемонно склонился над ее рукой, но поцелуй был горячим и чуть более долгим, чем предписывает обычный этикет. Она была благодарна ему и за это.
Остаток ночи Джованна просидела на своей собственной кухне, вспоминая, плача и улыбаясь одновременно. Она думала о Лукреции, своем детстве, о графине Маргарите и синьоре Альдо, о прекрасных розах в их тайном саду, о Франко, о его поцелуях и своей любви, о бестолковой, в общем-то, но счастливой жизни, которая досталась Джованне Кроу – одним словом, спать так и не пришлось. А в семь утра в кухню спустилось рыжекудрое чудо в папильотках и клетчатом халате. Если можно назвать свежей розой женщину шестидесяти пяти лет, то Дейрдре О' Райли была именно свежайшей из роз.
– Утро, приветствую песней звенящей твой солнечный луч и чего-то там на цветках! Салют!
– Росу.
– Что росу?
– Твой солнечный луч и росу на цветках. Бернс.
– Естественно. Шекспир о таких глупостях не писал. Ты не спала. Или спала, но плохо. У тебя глазки красные и маленькие, а нос распух. Плакала?
– Нет, сморкалась. А как твоя мигрень, Доди?
– Мигрень? Какая мигрень? Ах, мигрень! Это была не она. Гипертонический кризис.
– Криз.
– Чего?
– Гипертонический криз. И часто он у тебя бывает?
– Ой, да тыщу раз за день! Утомительная штука, но спишь после него, как дитя.
– Доди!
– Да?
– Ты обманула нас.
– Дитя, не груби старушке, счастья не будет.
– У тебя голова вчера не болела.
– Болела, не болела, какая разница. Могла бы и заболеть. Я уже не девочка.
– Но вчера не болела?
– Ну… не болела.
– И не стыдно?
– А за что? Вообще-то я хотела сымитировать расстройство желудка, но это показалось мне не очень романтичным. Кроме того, на это обиделся бы шеф-повар. Пришлось остановиться на головной боли. Давление – это элегантно.
– Особенно когда все за столом знают, что оно у тебя, как у слона.
– Давление вещь опасная и непредсказуемая. Цвел юноша вечор, знаешь ли, а на следующее утро – бабах! – и нету!
– Я бы сказала, весьма вольное изложение классики.
– Можно подумать, это тебе шестьдесят пять, а не мне. Ну ее к бесам, эту голову, рассказывай!
– Что рассказывать?
– Как что? Про вас с Франко. Целовались?
– Дейрдре!
– Ну что ты так кричишь! Я пожертвовала десертом, чтобы оставить вас одних, я увела этого Бареджо, я рисковала своей невинностью
– Доди, чем ты рисковала, прости?
– Не ехидничай. Этот профессор всю дорогу держал меня за ручку и ворковал об обнаженной натуре у Вероккьо.
– Дорога длится семь минут, я засекала.
– Ты зануда и злючка, Джо, из чего я заключаю, что сегодня ночью у вас ничего не было
– Ты что, сводней хочешь стать? Чтобы купила право на бизнес ценой собственного тела?
– А что, хорошая мысль. И траты небольшие, и телу только лучше. Это очень тонизирует…
– Доди! Если бы это сказала не ты…
– Но это же я.
– Я знаю. Ты всегда была такой.
Джованна вздохнула и склонилась над чашкой. Доди пытливо уставилась ей в лицо и терпеливо ждала.
– Доди, отстань. Я подавлюсь чаем. Не было ничего.
– Очень жаль.
– Ты невыносима и неисправима, Дейрдре О'Райли. И вообще, это ничего не решит.
– Что именно?
– Секс с Франко.
– Да? Тогда ты единственная женщина в мире, кто так думает.
– Он меня не любит,
– Это не главное.
– И не хочет, а это уже важно. Если же случится невозможное и он со мной переспит, то что это решит? Как, по-твоему, он отнесется к тому, что его любовница пудрит ему мозги?
– А ты это планируешь?
– Что именно?
– Запудрить ему мозги.
– Ну… я могла бы попробовать.
– А просто поговорить ты не пробовала? Честно, откровенно, без всякого обмана.
– Бесполезно. Он тверд, как скала.
– Хорошо, значит, меняем тактику. Не будем действовать напролом, пойдем в обход. Почему ты опять грустишь?
– Вспомнила Маргариту. Бедная она…
– Еще бы не бедная. Значит, ты с ней виделась?
– Совсем недолго. Она…
В этот момент зазвонил телефон. Джованна сняла трубку и успела сказать «алло», после ее глаза становились все круглее и круглее. Доди в волнении носилась вокруг стола, изнывая от желания разузнать последние потрясающие новости, но это стало возможным только после того, как Джованна положила трубку и уставилась на Доди с несколько ошарашенным выражением лица.
– Ну? Говори, чтоб мне лопнуть! Я сейчас умру от твоего гипертонического кризиса!
– Криза.
– Один черт! Кто это звонил?
– Синьора Баллиоли.
– Передай ей, что рулетики с чесноком были упоительны. Что она сказала?
– Она сказала, что синьора графиня интересуется, когда нам можно нанести коротенький визит, и просит назначить время.
– Ого! Марго идет на поправку!
– Доди!
– Я называю ее так только за глаза. С ней всегда больше дружила Лу, а мне больше нравился Альдо. Но мне жаль бедняжку, и я искренне желаю ей добра. Слушай, Джо, ты видишь, как благотворно ты на нее подействовала?
– Пока еще нет.
– Уже, уже. Только повстречалась с тобой – и сразу собралась выходить из дома, Увидишь, она поправится благодаря тебе, и нам это только на руку.
– Почему?
– Мы возьмем ее в союзницы. Она уговорит Франко. Или прикрикнет на него. Хотя… это вряд ли.
– Ас чего ты взяла, что она будет за нас? Она уже восемь месяцев сидит взаперти…
– Вот именно, а тут такое оживление. Потом, это же твоя идея. Марго ее поддержит.
– Ох, не знаю.
– И знать тут нечего.
– Доди, я не хочу ее впутывать. Ей и так нелегко.
– Она крепче, чем ты думаешь, детка. К нашему поколению не стоит относиться, как к дряхлым и изнеженным созданиям. Марго прошла войну, как и мы с Лу.
– И все равно, я не хочу ее беспокоить. Достаточно того, что я обманываю ее сына.
– Ха, Франко переживет.
Может быть, подумала Джованна. Даже наверняка. А вот переживет ли это их с Франко дружба? Та самая дружба, которая только что зародилась на этой земле. Тонкая ниточка доверия, которую так легко порвать…
– Знаешь, Доди, пожалуй, стоит еще раз перечитать эти правила для арендаторов.
– А ты что, не читала их?
– Читала, но была в ярости, ничего не помню.
– Либо заболела, либо влюбилась, одно из двух. Ты никогда так не относилась к работе.
– Доди, это я от отчаяния. Франко выразился совершенно определенно.
– Послушай, в конце концов, вы старые приятели. Неужели он не пойдет на уступки ради вашей старой дружбы.
Джованна невесело усмехнулась. Ох, не пойдет! Дейрдре просто не знает, каков Франко Аверсано в деловых вопросах.
Франко Аверсано. Высокий смуглый бог. Широкие плечи, длинные ноги, узкие бедра. Могучая грудь, и губы, насмешливые и сладкие, словно дикий мед…
Румянец полыхнул на щеках, и Доди немедленно сделала стойку.
– Ты уверена, что вчера ничего не было? Ты ведешь себя, как школьница, накануне потерявшая невинность с первым парнем школы
– Доди!.
– Это для примера. Просто ты вся красная и мечтательно улыбаешься.
– Я вспоминала кое-что, но это не вчерашним вечер.
– Очень хорошо, хотя и вчерашний вечер можно было бы вспомнить с удовольствием. Ты ответишь по телефону, я отвечу, или пусть его обзвонится?
– Ох, задумалась…
Она выслушала говорившего, коротко простилась и опустила трубку на рычажки. Доди покачала головой.
– Ты прямо мастер беззвучных разговоров. Лучшая песня – это тишина, правильно. В шестидесятые годы у меня был друг, звукооператор одной рок-группы. Этот девиз был написан у него на майке.
Джованна почти не слушала щебет Доди.
Франко был спокоен и категоричен. Он надеется, что вечер ей понравился. Надеется, что Доди себя нормально чувствует. Благодарен за маму. Рассчитывает, что она правильно поняла его вчерашние слова, но на всякий случай уточняет: никакого бизнеса на территории поместья. Никаких туристов. Никаких социологических программ. Всегда рад ее видеть в замке. Заедет как-нибудь. Все, пока.
Вот и все. И не хочет он понять, что для нее не деньги имеют значение. Весь этот сумасшедший план родился у нее в голове только по одной причине: она слишком хорошо помнила, какое счастье, испытала, впервые попав в Италию. Не будь в ее жизни тетки Лу, не было бы очень многого. Джованна так и не научилась бы радоваться жизни, так и не влюбилась бы…
– Доди, я пройдусь. У меня в голове гудит. Я ненадолго.
– Иди, моя пташка, и не обращай на меня никакого внимания. Я собираюсь повеситься на телефоне и выведать у синьоры Баллиоли ее кулинарные секреты.
Джованна прошла через сад, миновала весело журчащий ручей и углубилась в рощу. Птицы пели на всех ветвях, гудели шмели, воздух был свеж и чист, а жара еще не стала невыносимой. Детство вдруг стало таким близким, таким реальным – протяни руку и коснись. Вот оно, смеется и визжит, мелькает грязными пятками…
В этой роще он отдыхал со своими друзьями, студентами из Неаполя, Рима и Милана. Джованна, маленькое прыщавое недоразумение, пряталась на безопасном расстоянии и смотрела, смотрела на Франко во все глаза. Как смеется, как пьет вино, как рассказывает что-то смешное с абсолютно серьезным видом.
Вокруг него всегда были девушки, и если ненависть могла убивать, то всем им суждено было пасть на месте. Джованна ненавидела их всех скопом и по отдельности.
Иногда они ее замечали и звали к себе. Она подходила только потому, что Франко был там. Остальные ее не волновали. Девушки смеялись и называли ее малышкой и куколкой, выбирали ветки и листья из спутанной золотистой шевелюры девочки, а она смотрела только на Франко, думая, что этого никто не замечает.
Джованна прерывисто вздохнула и улеглась прямо на траву, закинув руки за голову. Роса уже высохла, да и неважно…
Как тихо в роще. Такое ощущение, что прямо сейчас из-за дерева выскочит златокудрая девчонка с разбитыми коленками и озорно подмигнет Джованне. А вон оттуда появится молодой и веселый Франко с друзьями… и ни одной девушки рядом.
Конечно, в чем-то Доди права. Они оба взрослые люди, и Франко больше не относится к ней как к ребенку. Она поняла это вчера, она поняла это раньше, когда он в первый раз поцеловал ее, после пощечины. Господи, как это было давно.
Так вот, они могли бы стать любовниками, только вот зачем? Ему приятно вспомнить юность, он помнит ее ребенком и видит в ней взрослую женщину, но он ее не любит. И никогда не полюбит. Это только в сказках графы женятся на пастушках и живут долго и счастливо.
– Вот так идешь по лесу, смотришь по сторонам, а в траве девушки валяются красивые.
– Франко! Как ты меня напугал.
– Не вставай, лежи. Ты выглядишь такой расслабленной и спокойной. Счастливой. Ты счастлива, Джо?
Он стоял над ней и улыбался, красивый мужчина с серыми глазами и изморозью на висках. Сердце у Джованны сжалось, и она еле заметно покачала головой. Франко вскинул бровь.
– Несчастна? Не может быть.
– Франко, я…
– Только я тебя умоляю, ни слова о делах. Сегодня у меня выходной. Не хочу слышать о бизнесе.
Только теперь Джованна поняла, что Франко приехал верхом. На нем были сапоги для верховой езды, а в руках он сжимал перчатки. Черная рубашка была пыльной, видимо, он уже давно уехал из дома.
– Можно присесть рядом с тобой?
– Зачем ты спрашиваешь? Лес для всех.
– Для приличия. Еще один вопрос – можно, я сниму рубашку?
У нее чуть сердце не выскочило из горла. Он ее провоцирует! Изучает, как она прореагирует на подобное предложение.
А как она на него прореагирует?
– Снимай.
– Тебя это не шокирует?
– Нет. Меня это не шокирует. Ты же снимешь рубашку, а не брюки.
Язык мой – враг мой. Франко Аверсано откровенно веселился, а Джованна кусала губы и не чаяла, как удрать с поляны. Полностью отдаться этому чаянию мешало воображение. Франко снимал рубашку нарочито медленно, и девушка вдруг очень живо представила, как помогает ему раздеться. Медленно расстегивает все до единой пуговицы. Стягивает черный шелк с могучих плеч. Проводит пальцами по груди, бронзовой от загара, мускулистой, горячей. Прижимается щекой к разгоряченной коже, вдыхает запах мужчины, осторожно касается губами маленького темного соска…
– Ты часом не в трансе, Джо? Не выспалась сегодня?
– А? Да, пожалуй. Доди вскочила на заре.
– Вчерашний вечер… Ты нормально себя чувствуешь?
– Вечер был прекрасный. Я получила массу удовольствия. Доди тоже.
– Это хорошо. – Я как раз хотел пригласи тебя еще разочек. Надо же показать тебе пресловутые подземелья.
– Ты серьезно?
– Абсолютно серьезно.
И медленно провел травинкой по ее голой руке. Джованна была так напряжена, что едва не взвилась в воздух. Франко ухмыльнулся.
– Держу пари, ты все так же боишься щекотки.
– Да ну тебя. Расскажи о подземельях.
Расскажи мне хоть о биноме Ньютона, только не смотри своими серыми глазищами и не давай мне думать о том, как мы могли бы заниматься любовью в этих самых подземельях… Шелковые путы… Темные своды… Ты случайно не садо-мазо, Джованна Кроу?
– Подземелья у меня хорошие. Темные, тихие и сухие.
– Это плохо.
– Почему?
– Подземелья должны быть сырыми. У пленников всегда бывает чахотка от сырости.
– Нет, у меня сухие. Там песочек. Еще там тепло…
Она изо всех сил держалась, чтобы не открыть глаза. Этот растленный граф накручивал на палец прядь ее золотистых волос, а значит, был совсем близко. Если она откроет глаза, то утонет в его взгляде…
– Там никто не мешает…
– А для чего они служат в наши дни? Что там делать?
– Зависит от того, с кем туда пойдешь. Купаться пойдем?
От неожиданности она открыла глаза – и мгновенно совершила ошибку, причем непроизвольно. Вместо того чтобы отшатнуться, придвинулась. Теперь Франко нависал прямо над ней, и ее кожа горела от жара его тела. Серые глаза смотрели насмешливо, горячо, пугающе, и немыслимые губы изогнулись в улыбке, не злой, не презрительной, а дружеской, почти нежной. Если он чуть наклонится вниз, то они поцелуются…
– Ку… купаться? Я не думала…
– День жаркий, освежимся. Бежим!
Она вскочила и помчалась за ним, даже не задумываясь, что делает.
Куда, спрашивается? Купальника-то нет…
Все равно. Лучше прыгнуть в воду в одежде, потому что иначе она сейчас сгорит от желания и совершенно неприличных фантазий, переполняющих ее пылающую голову.
Они ворвались в воду озера с разбега, и Франко поймал ее на руки, а она завизжала и задрыгала ногами, и тогда этот негодяйский граф поднял ее и со всего размаха забросил далеко в воду, и она утонула на секундочку, а потом вынырнула, хохоча от восторга и облегчения.
Теперь можно беситься и смеяться, нырять и жмуриться от воды – но он не поймет, ЧЕГО она хочет больше всего на свете.
И они снова хохотали, и брызгались, и топили друг друга в звенящей воде, и цивилизация слетала с них, словно шелуха, – не было больше надменного аристократа Франко Аверсано и молодой деловой американки Джованны Кроу, были мужчина и женщина, и плевать, что мокрая футболка облепила тело так, что сделалась невидимой, потому что Джованна доверяла этому мужчине, доверяла все, что угодно…
Потом Франко подхватил ее на руки и вынес из воды, а Джованна болтала ногами и хохотала. Он принес ее на секретную поляну – здесь Джованна несчетное количество раз пряталась в детстве, будучи уверена, что именно тут живут феи.
Он опустил ее прямо на густой мох, но рук не разнимал. Девушка перевела дух от смеха и хихикнула напоследок.
– Отпусти, феодал.
– У меня идея получше.
– Какая же?
Вместо ответа Франко молча привлек ее к себе.
7
Она не знала, что может быть вот так – горячо и холодно, стыдно и весело, хорошо и страшно.
Она не представляла, что поцелуй может довести до оргазма за несколько секунд.
Она не верила, что страсть может заставить забыть обо всем на свете.
Руки мужчины были нежнее шелка, губы мужчины были настойчивы и искусны, тело мужчины расплавило ее плоть и превратило кровь в жидкий огонь.
Джованна умирала от счастья и любви в руках Франко и не могла отвести взгляда от ослепительных серых глаз, на дне которых мелькали золотые искорки.
Честная девушка глубоко внутри нее храбро попыталась соблюсти девичью честь.
– От… пусти меня, Фран… ко…
– Нет, Солнышко. Я слишком долго тебя хотел и ждал. Теперь я не могу тебя отпустить. Я умру.
– Я уже умираю… Почему так горячо?
– Это очень теплая футболка… Мы ее сейчас снимем…
И ладони его легли ей на обнаженную грудь и Джованна выгнулась от сладкой боли и счастья, раскрываясь навстречу Франко, словно цветок.
Ее тело пело в его руках, словно скрипка Паганини. Франко больше не мог сдерживаться Его губы скользнули по горячей и нежной коже, обхватили нежный бутон напряженного маленького соска…
– Я умираю, Франко…
– Нет, маленькая. Мы только начинаем жить…
И был свет под стиснутыми ресницами, и крик, рвущийся из закушенных губ, нереально яркое солнце, взорвавшееся мириадами радужных брызг, стон и смех, слезы счастья и боли, покой и уверенность, что все именно так, как нужно, так, как и должно быть…
Она не понимала, что с ней происходит, не знала, где находится. Иногда она начинала сопротивляться – неведомо зачем, – но Франко быстро подавлял все ее попытки освободиться. Вернее, она сама прижималась к нему всё теснее.
Джованна пила его любовь, как пьют воду в пустыне. Растворялась в его дыхании, приникала к горячей коже, становилась единым целым с ним, его частью, его собственностью. Мужчина был неутомим, она – ненасытна. Все бесплотные мечты об этом человеке воплотились сейчас, здесь, на этой поляне, и не было в мире более необузданной любовницы, чем Джованна, и более нежного любовника, чем Франко.
А потом она свернулась клубочком, и зарыдала, потому что достигнутая мечта перестала быть мечтой и день стал реальностью. Франко осторожно прижал ее к себе, и Джованна машинально отметила, что он снова возбужден…
– Солнышко, не плачь. Все теперь хорошо. Все теперь хорошо навсегда.
– Нет. Я не должна была… Все неправда!
– Неправда – что именно? Вот мы с тобой. Мы лежим рядом. Мы голые и счастливые. Мы только что любили друг друга, потому что не могли больше удерживаться. Что же здесь неправда?
– Все. Нельзя было…
– Нужно. Нужно было, Солнышко. Иначе у нас ничего бы и не получилось. Иди сюда. Люби меня. А то запру в подземелье.
Она явилась домой под вечер, мокрая, грязная, с шалой улыбкой на припухших губах и отсутствующим взглядом. Доди смерила Джованну оценивающим взглядом и покачала головой.
– Ты выглядишь, как русалка, напоровшаяся на группу военных водолазов.
– Почему военных?
– Потому что они молодые и горячие.
– Отстань, Доди. Я большая девочка.
– Не сомневаюсь, потому что мы давно знакомы. Почему ты мокрая?
– Я упала в озеро.
– Ага. И утонула?
– Нет, меня вытащили. Франко вытащил.
– Понятно. Он тебя за ноги тащил или за волосы?
– Доди, отстань.
– Нет, я же не спорю, купались – хорошо, но почему не снять одежду? Джинсы – не плавки, футболка – не бикини.
– Неприлично купаться голыми.
– Ага. Знаешь, детка, если ты думаешь, что сейчас у тебя ПРИЛИЧНЫЙ вид, то ты очень ошибаешься. Пойди, пожуй лимон, слишком довольная у тебя мордочка. И переоденься – простудишься. А потом спускайся, поговорим.
Через полчаса Джованна, сухая и умытая, сидела на кухне и меланхолично заплетала косички, глядя в стену поверх головы Дейрдре. Та мрачно посмотрела на девушку и громко откашлялась.
– Во-первых, электричества все еще нет.
– Я помню. Сделаем.
– Во-вторых, звонили клиенты, подтвердили приезд.
– Хорошо, мы так и договаривались.
– В-третьих, они приедут раньше срока.
– Раньше, так раньше… ЧТО?!
– Что слышала. Раньше на несколько дней. Они, собственно, позвонили посоветоваться, можно ли им так поступить, а я сказала, что у нас все равно новоселье, так что они могут приехать, заодно и познакомятся с местными жителями…
– Доди. Скажи, что шутишь, или у меня сейчас будет гипертонический кризис.
– Криз.
– Один дьявол! Ты шутила?
– Нет. Первые трое приедут в день новоселья.
Джованна со стоном уронила голову на стол.
Это конец. Именно так она и представляла Армагеддон.
Потом на смену отчаянию пришла лихорадочная работа мысли. Значит, так: электричества нет, но все комнаты готовы. Франко ничего не знает, но он сказал, что ему надо уехать по делам, значит, узнает, когда все уже утрясется. Доди надо застрелить и закопать в саду, никто не увидит. Сама Джованна торжественно повесится в день приезда Франко…
– Доди! Ты это затеяла, ты и выпутывайся.
– А чего такого? Слушай, ну это же глупо. Либо отказывайся от своей идеи, либо начинай действовать решительно. Все равно придется начинать – или выметаться отсюда. Я, между прочим, подготовила себе прикрытие. Сегодня из деревни приходили три девчонки и два мальчишки. Задатки есть, будем лепить из них новых Леонардо…
– Доди, умолкни. Я должна все обдумать.
– И чего думать? Завтра проснешься – чеши к Франко. Бухнись в ноги, расскажи все. Целуй ручки, а волосы распусти по плечам, так жалостнее…
– Он уезжает.
– Да? Ну и чудненько. Вернется – а у нас уже на мази. Хочешь, я буду уводить их на экскурсии в далекие леса?
– Иди спать, Дейрдре.
– Когда ты так говоришь, я вспоминаю миссис Скоггинс, нашу надзирательницу в школе для девочек. Она никогда не кричала, но говорила вот так же: иди спать, Дейрдре…
– Доди, уйди!
– Ты не сердишься?
– Угадай.
– Хорошо, что нет. Я очень впечатлительна старушка. Спокойной ночи, золотко.
– Спокойной ночи.
– Джои?
– Да?
– У вас БЫЛО, да?
Джованна схватилась за сковородку, и Доди тут же ускакала наверх, весело хихикая и нимало не раскаиваясь. Джованна снова уронила голову на стол. Надо все обдумать…
Она обдумывала и обдумывала, но в голову не приходило ни одной светлой мысли. В конце концов Джованна пришла к выводу, что как 6ы там ни было, а к празднику надо готовиться. Гости, клиенты – дом должен быть готов, вот и вся задача. Поэтому оставшееся время Джованна терла, скребла, гладила, стелила, мыла, проветривала, мариновала, взбивала, составляла списки, дополняла их, рвала и писала новые…
Так проходило время, слишком короткое, чтобы решить все проблемы. Гости нагрянули неожиданно, как это всегда и получается, да еще не те, которых ожидали.
Джованна в этот судьбоносный момент балансировала на стремянке и вкручивала новые лампочки в безжизненную люстру – электричества по-прежнему не было. Доди срезала в саду увядающие цветы, чтобы «дать продышаться остальным». В принципе, дел было полно и в доме, но Джованна, уже наученная горьким опытом, решительно отстранила Дейрдре О'Райли от ведения хозяйства. Путем нехитрых математических вычислений стало ясно, что при участии Доди посуды в доме не останется уже к вечеру, а о еде вообще придется забыть. Джованна никогда не считала себя хорошей хозяйкой, но Доди била все рекорды.
– Как ты дотянула до шестидесяти пяти? И чем ты питаешься дома? Как можно не уметь жарить яичницу!
– Дома я питаюсь в университетской столовой. До шестидесяти пяти я дотянула, потому что йоги вообще живут двести лет, а они яичницу и не пробовали. Зато я на глаз могу отличить орнаменты всех североамериканских племен. Не упади с лестницы. Что я скажу Франко, если ты разобьешься…
– Полагаю, он обрадуется.
– Не ври, дитя.
– Доди, не нервируй меня. Он уехал, у меня есть пауза, чтобы собраться с мыслями… О, черт! Кто это звонит в дверь? Если это твои первые гости, я убью вас всех!
Джованна почти упала со стремянки и кинулась к двери, потому что Доди, удобно устроившись в саду, даже ухом не повела, не говоря уже о том, чтобы пойти и открыть.
Джованна торопливо распахнула дверь и oстолбенела.
Синьора Баллиоли обмахивалась веером и пыхтела, а рядом с ней стояла стройная худощавая женщина в черном и с совершенно седыми волосами.
Графиня Маргарита Аверсано. Мать Франко.
Джованна опомнилась, и на ее лице засияла улыбка.
– Боже мой, какая неожиданная радость! Синьора Маргарита, я так рада! Проходите, проходите же скорее!
– Я, возможно, не вовремя… Надо было позвонить… Джо, я встала утром и вдруг очень захотела увидеть тебя. Мы с Марией вышли рано, шли и все осматривали…
Джованна украдкой посмотрела на часы. Было одиннадцать. Когда же они вышли?
Синьора Баллиоли плюхнулась на предложенный стул и торопливо придвинула к себе кувшин с лимонадом. После нескольких глотков она испустила довольный вздох и начала свою версию рассказа. Графиня в это время осторожно и медленно обходила холл, слабо улыбаясь, – не то экспрессивному повествованию своей домоправительницы, не то каким-то давним воспоминаниям, связанным с Пикколиньо.
– …Так вот я же и думала, сейчас мы выйдем, по росе и свежему воздушку дойдем быстро, разбудим вас, хотя, может, вы и рано встаете, я не знаю. Но синьора графиня совсем слабенькая стала. Идет, идет – остановится и дышит, за сердце держится. Она ведь, больше полугода никуда не выходила! Солнце начало припекать, я и говорю, свернемте в рощу, пойдем по тенечку, а она как уперлась: хочу пройти по деревне! Ну а в деревне, известное дело, все уже давно на ногах, а как увидели синьору графиню, так и повыскакивали… Я смотрю, она побледнела вся, нехорошо ей, ну мы к Мантеньо свернули. Там посидели, отдохнули, а уж оттуда она меня к вам повела короткой тропой, да только тропа эта не для моего артрита! Синьорина Джованна, я должна записать, как вы делаете лимонад. Так могла только моя бабка, но она померла еще в Первую мировую…..
– Ага! Кровь за кровь! Вам – лимонад, но вы мне – мясные рулетики с чесноком! Я думала, меня выведут из-за стола за неприличное поведение. Я съела три порции и утащила одну штуку у профессора. Боже праведный! Маргарита! Ты чертовски плохо выглядишь!
Джованна даже зажмурилась. Дейрдре О'Райли обладала массой достоинств, но тактичной не была никогда. Маленький рыжеволосый вихрь облетел всю кухню и остановился перед высокой стройной графиней.
Маргарита Аверсано улыбнулась своей грустной, нежной улыбкой и протянула Доди руки.
– Зато ты не меняешься, Доди! И я так этому рада! Что ты здесь делаешь, старый друг?
– Вношу хаос в упорядоченную жизнь Джо. Это мое жизненное кредо. Ты очень бледная.
– Да, меня все за это ругают. Послушай, они меня уговаривают прийти на праздник, а я все никак не решусь.
