Текст книги "Преодоление (СИ)"

Автор книги: Elza Mavka

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Преодоление.

Глава 1.

Возвращение домой давалось труднее, чем Алексей думал. Долгие годы он представлял себе, как это будет, и видел самого себя спокойным и хладнокровным. Но все шло не так. Уже пересекая границу России, он чувствовал, что начинает волноваться. А теперь, подъезжая к родовому поместью, Алексей чувствовал, как сердце стучит набатом в груди.

Имение Александровское, принадлежащее роду князей Вяземских уже много лет, возвышалось на пригорке в окружении дубов и берез. Алексей помнил этот вид в деталях: двухэтажный особняк с широким мраморным крыльцом, резные окна, подъездная дорога, выметенная усердными слугами. Сейчас из окна кареты он смотрел на родной дом и испытывал острое желание развернуться и ехать обратно. Но Алексей только вздохнул и откинулся на спинку сиденья, стараясь изгнать все мысли из головы.

К имению они подъехали в сумерках. За каретой побежали крестьянские дети с громкими воплями: «Барин! Барин!». На крыльце молодого князя встречали всем домом и двором: отец, опираясь на трость, стоял впереди. Чуть позади него светло улыбался младший брат Николай, а все дворовые крестьяне с любопытством выстроились за хозяевами.

Алексей легко спрыгнул на землю, не став ждать, пока лакей спустит лесенку. И почти сразу оказался в медвежьих объятиях отца.

– Алешка! Вернулся! – засмеялся он, отходя на шаг назад и любуясь сыном.

Алексей и сам не мог оторвать от отца взгляда. Они не виделись долгих пять лет, и годы оставили свой отпечаток на этом мужчине, который всегда казался чем-то незыблемым и вечным. И вот теперь блудный сын видел разительные перемены: тяжелая походка, погрузневшая фигура, побелевшие волосы. Общий усталый и измученный вид не смягчала ни счастливая улыбка, ни радостный свет в глазах.

– Да, вернулся, – только и смог ответить Алексей.

– Дай и мне его обнять, отец, – вмешался Николай.

Алексей обернулся к нему, и они со смехом обнялись, похлопывая друг друга по плечам. В детстве они были хорошими друзьями, несмотря на разницу в четыре года и слабое здоровье младшего Вяземского.

– С возвращением, брат, – шепнул Николай и отпустил Алешу. – Пойдем в дом, нечего стоять на улице, уже не лето.

Под приветственное бормотание слуг все трое вошли внутрь. Алексей с удовольствием вдыхал родные запахи, на время забыв обо всех тревогах. Это было так знакомо: их маленькая семья, состоящая исключительно из мужчин. Мать свою Алексей не помнил совсем, она умерла от мучительных родов, произведя на свет Николая.

Отец, человек военный, воспитывал сыновей со всей возможной строгостью. Непонятно, каковы были его отношения с женой, но женщин в доме он не любил. Почти весь штат прислуги состоял из мужчин: к сыновьям приставил наставником старого крепостного Василия, служившего под его началом несколько лет. Поэтому мальчики привыкли к муштре с детства. Кухарил в их поместье дед Савва. Единственной особой женского пола, которой позволялось убираться в доме, была девка Парашка.

Насколько помнил Алеша, много лет назад, когда он был совсем юн, к ним наведывалась тетка Мария Петровна, сестра матери. Но обхождение с ней старшего князя Вяземского было настолько отчужденным, что она забросила свои посещения и ограничивалась только письмами.

Теперь же, насколько понимал Алексей, их ждали перемены, причиной которых был Николай.

– Ты, наверное, голоден с дороги, Алексей? – спросил отец, когда они с удобством разместились в гостиной. – Ужин уже накрывают.

Действительно, через стеклянные двери можно было видеть, как шустро бегают в столовой лакеи.

– Да, дорога была долгой, и на последней станции я не стал останавливаться. Спешил очень, – ответил тот.

Князь Петр Алексеевич с гордостью смотрел на сына. Николай не вмешивался в их беседу, задумчиво разглядывая брата.

– Ты вернулся навсегда? – снова последовал вопрос.

Алексей понял, именно это волнует отца больше всего. Письмо Николая, заставшее его в Лондоне, было коротким, но очень тревожным. Их отец, всегда славившийся отменным здоровьем, сильно сдал. Он был болен. Ничего конкретного в письме брата не было, но он не стал бы беспокоить Алексея без видимых причин.

– Скорее всего, да. Я закончил обучение полгода назад. Князь Михаил Дмитриевич, конечно, желал оставить меня на службе в посольстве, но это не то, чем хочу заниматься я.

Петр Алексеевич важно кивнул. Князь Михаил Воронцов был другом его детства, именно к нему отправился Алексей пять лет назад, чтобы учиться в университете Лондона. Воронцов служил послом в далекой Англии, его мнение о молодом Вяземском было очень высоким.

– Да, – ответил на это отец. – Он писал мне, чтобы я не задерживал тебя надолго и отправил к нему сразу после свадебных торжеств. Но я хотел бы, чтобы ты, мой сын, как и положено тебе по долгу, наследовал мне. Тебе пора вникать в дела семьи.

Алексей кивнул. Он никогда и не представлял себе иной жизни, даже в бурной своей юности, когда ему грезились приключения и дальние страны. В глубине души он знал, что его место здесь, в России, его обязанность – быть достойным владельцем поместий, земель и крестьян отца.

– Я бы советовал тебе также, – продолжил Петр Алексеевич, – взять пример с твоего младшего брата и найти хорошую жену.

На это Алексей промолчал. Тема женитьбы для него тоже не была новостью, он прекрасно понимал, что речь об этом зайдет. Но говорить отцу о том, что жениться не хочет, он не собирался. На выручку пришел Николай, как всегда, сглаживая острые углы.

– Отец, к выбору жены нельзя относиться несерьезно, – мягко сказал он. – Это же на всю жизнь. Не стоит торопить Алешу.

Отец нахмурился.

– Ты, конечно, прав…

Больше он ничего сказать не успел, потому что дверь, ведущая в столовую, распахнулась, и слуга, низко поклонившись, пригласил к столу.

Ужин был хорош. Не та простая пища, что подавалась раньше дедом Саввой.

– Что, у нас новый повар? – спросил Алексей, оглядывая богато накрытый стол.

Отец не поскупился, встречая сына. Николай звонко засмеялся.

– Ты не поверишь, но у нас теперь есть кухарка.

– Женщина? – недоверчиво спросил Алексей, переводя взгляд на отца.

Тот пожал плечами, словно в этом не было ничего особенного.

– Это лекарь посоветовал. Сказал, что дед Савва нас всех в могилу сведет своей стряпней. Сказать по правде, я с ним согласен.

Николай принялся за еду. Алексей какое-то время разглядывал его, не веря, что брат так вырос и уже собирается жениться. Когда он уезжал, Коле было шестнадцать, к тому же его вообще не было дома. Он обучался в Петербургской гимназии для мальчиков. Алеша запомнил брата тощим, нескладным, неуклюжим мальчишкой, а теперь видел перед собой молодого мужчину. Николай раздался в плечах, прибавил в весе, стал почти таким же высоким, как сам Алексей. От отца им достались темные волосы и карие глаза. Но в отличие от брата, черты лица Николая были мягче, когда он улыбался, на щеках появлялись ямочки. Он был очень хорош собой, его не портила даже врожденная хромота, из-за которой Николай вынужден был ходить с тростью.

– Так, значит, свадьба назначена на следующее воскресенье? – спросил Алексей.

– Да, ты вовремя успел. Уже скоро начнут съезжаться родственники, – ответил Николай.

– Я удивлен, ты решился на это так рано.

Отец хмыкнул и с насмешкой сказал:

– Тут нечему удивляться. Я, по правде говоря, думал, что он женится на этой девочке, как только ему стукнет восемнадцать. Но она оказалась умнее. Пока танцевала и развлекалась в Петербурге, Коля тут ее ждал. И ведь знала, бестия, что никуда он от нее не денется.

– Княжна Долгорукая заставила тебя ждать? – усмехнулся Алексей.

Он помнил эту девушку. Семья Долгоруких владела одной из самых больших усадеб в их уезде. На счастье Николая, располагалось оно по соседству. В детстве Николай и Ольга Долгорукая крепко дружили, а потом решили пожениться. Родители браку не препятствовали, считая князя, пусть и младшего в семье, выгодной партией.

– Она решила, что мы должны проверить наши чувства, – ответил тот.

– Долго же она их проверяла.

Николай пожал плечами, но вдаваться в подробности не спешил.

Дальше разговор перешел на усадебные дела. Алексей с удовольствием слушал истории о старых знакомых, о том, как идет уборка урожаев, о новых постройках, ремонтных работах и прочем. Ужин пролетел быстро, наполненный уютным теплом.

После ужина Петр Алексеевич, сославшись на усталость, отправился отдыхать. Алексей с беспокойством смотрел ему вслед, порываясь проводить до спальни, но его опередил слуга.

– Пойдем,– тихо сказал Николай, положив руку на плечо брата. – Здесь ты ничем уже не поможешь. Там Василий баню истопил, пойдем, помоешься с дороги.

Алексей подчинился, все мысли из головы вытеснил образ отца, тяжело опирающегося на руку слуги.

Баня, давнее полузабытое удовольствие, оказалась растоплена на славу. Василий, старый наставник, развлекал их беседой и байками, пока они в предбаннике пили вино. Когда же братья остались наедине, Алексей решился задавать вопросы.

– Что говорит лекарь об отце?

Николай, только отсмеявшийся после шуток Василия, мигом посерьезнел.

– Говорит, что ему уже недолго осталось. Сегодня, как ты видел, он тебя встретить встал. А до этого несколько дней кряду не вставал с постели. И завтра, я думаю, не встанет. Он очень плох. Сердце…

Алексей молчал какое-то время, думая о том, что мог и не застать отца. Уж слишком он тянул с возвращением, а все из-за собственных страхов и нерешительности.

– Ольга правда три года провела в Петербурге? – отвлекся он спустя несколько минут.

Николай нахмурился. Эта тема, как чувствовал Алексей, была для него неприятна.

– Да. Ты ведь не знаешь, мы разрывали помолвку.

Брат уставился на него с недоверием.

– Не смотри на меня так, – усмехнулся Николай. – Она встретила там кавалера получше. Думала, что влюбилась. Но это прошло.

– И ты простил?

– Я люблю ее.

Алексей снова молчал, уставившись в стену бани. Он тоже любил. Странно, они оба полюбили в юности и сохранили свои чувства, только Николай, любя Ольгу, не чувствовал себя преступником и грешником. И не бежал от своих чувств. А Алексей бежал. Все эти годы пытался сбежать.

Он, наконец, снова посмотрел на брата, вольготно развалившегося на лавке, и решился на главный вопрос. Вопрос, который боялся задать весь этот насыщенный новостями вечер.

– А что Иван? – выдал он, радуясь, что хоть голос не дрожит.

– Иван? – лениво переспросил Николай. – Какой Иван?

– Ну, этот…приблудный.

– Ах, этот! Точно, ведь твой дружок был закадычный. Он теперь конюхом служит при доме. Бедняга!

Алексей напрягся.

– Почему бедняга?

Николай закинул руки за голову и бросил быстрый взгляд на брата.

– Отец тебе не писал? Когда ты уехал, Ванька трижды пытался бежать за тобой. В первый раз отец спустил ему, на второй велел запереть на неделю и посадить на хлеб и воду. А в третий раз…

Алексей слушал это, затаив дыхание и холодея.

– В третий раз Ваню домой привели и он отца оскорбил. Ты знаешь, для отца телесные наказания – не метод, он редко к такому прибегает. А тут уж Иван разозлил его сильно. И получил плетью… сейчас и не вспомню, сколько ударов. Да с тех пор тяжело ему ходить, не то, что бегать. Лекарь говорит, защемило что-то, сильно били парня. И к тому же… к тому же, он теперь пришибленный какой-то. Ни с кем с той поры не разговаривает, только с лошадьми. И ночует там же, в конюшне, на сене. Дикий совсем стал, озлобленный, как волчонок.

Ваню назвали приблудным, потому что он появился из ниоткуда. Ему было лет семь, когда его нашли на окраине деревни. Нашел Василий, возвращаясь пешком в барский дом со службы, пожалел грязного, оборванного мальчишку и повел за собой.

В поместье Василия встретили тепло – он долгое время служил под началом Петра Алексеевича Вяземского, пока тот не вышел в отставку. Ваню тоже пригрели, отправили в помощь деду Савве на кухню. Мальчика посчитали крепостным, а чтобы было меньше хлопот с бумагами, записали его как сына Василия. Так и остался Ваня при барском доме. Сначала дичился всех, потом потихоньку оттаял, а затем и вовсе подружился со старшим сыном князя так, что разлучить их было невозможно. Они были примерно одного возраста, характеры и склонности их были схожи, поэтому и дружба мальчиков никому не казалась необычной.

Разительно отличались мальчишки только внешне. Алексей был высок ростом, темноволос и смугл. Его отличали довольно резкие черты лица, крупный нос, квадратный подбородок. У него были большие руки и ноги, и весь он был нескладен и угловат, что, впрочем, неудивительно для юноши. Иван же, напротив, росту был небольшого, строен и гибок, как тростинка, волосы его имели золотистый оттенок, глаза голубые, словно небо. Он был как будто соткан из солнечного света, веснушки придавали ему ангельский вид, как и открытая, радостная улыбка. Все в доме любили Ваню и прощали ему любые прегрешения, коих было немало у него и его закадычного друга. Они росли вместе. Когда Алексей уехал учиться в Петербург, Иван ждал его в Александровском, тоскуя и готовясь к новым проказам и новым знаниям, которые привозил из столицы его друг.

В год, когда Алексей уехал из поместья и из страны, между ними все изменилось. Алеша, превратившийся к двадцати годам в видного парня, начал замечать странности в поведении своего друга. Ваня и раньше не отходил от него ни на шаг, а тут даже взгляда не мог отвести. И часто, слишком часто начал прикасаться к нему. Алексей, никогда не помышлявший ни о чем подобном, стал ловить себя на мысли, что и сам любуется юношей. Любуется тем, как сверкают его волосы на солнце. Каким нежным и ласковым становится его взгляд, обращенный на него, Алексея. Какая гладкая и чистая у него кожа. Какие пухлые и манящие губы… Все чаще ему хотелось прикоснуться к этим губам, провести по ним пальцем, проверить, такие ли они мягкие, какими кажутся… прильнуть к ним своими губами и узнать, каковы они на вкус… обнять это стройное тело, прижаться к нему, зарыться руками в пушистые волосы…

Эти мысли пугали Алексея до жути. Его ночи наполнились запутанными снами, все чаще заканчивавшимися резким пробуждением, колотящимся сердцем и невыносимой твердостью в паху. Он в то время был совсем невинен, все-таки отец преуспел в строгом воспитании, и Алеша не до конца понимал, что с ним происходит.

Зато Иван понимал. Выросший среди слуг и крестьян, он прекрасно представлял, что за напряжение натянулось между ними. В отличие от Алексея, он думал только о том, как стать ближе к объекту своих желаний. И продолжал провоцировать его вполне невинно, только взглядами и прикосновениями, не решаясь зайти слишком далеко и оттолкнуть.

В один из жарких летних вечеров, когда юноши по заведенному у них обычаю стянули у Василия полторушку самогона и лежали на сеновале, разомлевшие и хмельные, Ваня решился на первый шаг.

Он протянул руку и погладил Алексея по бедру, обтянутому тканью брюк для верховой езды. И сразу почувствовал, как тот напрягся, но не оттолкнул. В тишине, воцарившейся между ними, было слышно их горячее дыхание и тихий шорох ткани под ладонью. Ване было страшно, но остановиться он уже не мог: сейчас должно было решиться его будущее. И он боялся думать, что будет с ним, если Алеша его отвергнет.

Алеша не отверг. Будь он трезвее или не так измучен странными, выматывающими душу желаниями, может быть, все сложилось бы иначе для них обоих. Но теперь он позволил Ваниной ладони подняться вверх по бедру, не отшатнулся, когда рука легла на его член, уже затвердевший и горячий. Только смотрел на Ваню жарким взглядом, как и сам Ваня, приподнявшийся на локте, чтобы удобнее было ласкать парня. Все вокруг исчезло в тот момент, когда Иван облизнул пересохшие губы.

Алексей со стоном подался к юноше и поцеловал его неумело, но со всем невысказанным желанием. Навалился сверху, пройдясь ладонями по бокам, добрался до пояса брюк, потом снова наверх, стягивая простую рубаху и обнажая желанное тело. Они не успели раздеться до конца, слишком торопились получить свое удовольствие, спешили узнать друг друга еще ближе и полнее. Алексей чувствовал себя словно в бреду, даже не сразу расслышал горячечный шепот раскинувшегося под ним парня:

– Люблю… люблю тебя… возьми меня, пожалуйста…

Тогда он, конечно, не понял, о чем просил его Ваня. Все его внимание занимал этот юноша, искусавший свои губы, раздвинувший ноги, просунувший руку ему в штаны. Его пальцы уже смело изучали член Алексея, гладили по всей длине, сгребали в горсть поджимающиеся яйца. Алексея стонал, запустив руки под Ивана и сильно сжимая его ягодицы, целовал отданное ему тело во всех доступных местах и двигался навстречу руке любовника.

Продлилось это безумие недолго. Алексей кончил, и последнее, что запомнил из этой сумбурной ночи, как упал на тяжело вздымающуюся грудь Ивана.

Зато пробуждение оказалось слишком резким. Алексей едва открыл глаза, как вспомнил все – до мельчайших подробностей. Рядом, теплый и беззащитный, спал Ваня. Он выглядел таким нежным, подложив ладони под щеку. Он спал лицом к нему. Алеша сглотнул, поняв, что Ваня, скорее всего, смотрел на него перед тем, как уснуть.

Выбраться с сеновала, не разбудив парня, оказалось несложно – тот всегда спал крепко. Алексей вернулся в свою комнату, ощущая себя преступником, предателем. Отец слишком старался, воспитывая сына в строгих моральных рамках, не позволяя сделать ни шага в сторону греха. Конечно, Алексей не был праведником, но то, что случилось этой ночью, перевернуло весь его мир. Дело было не только в ласках – будь это так, он бы не переживал так сильно.

Дело было в открывшихся чувствах к другому человеку, мужчине. Эти чувства, нахлынувшие вчера так сразу, так внезапно, оглушили, опустошили, напугали. Он и раньше замечал за собой особое отношение к Ване – желание защитить, приблизить к себе, разделить с ним все – и радость, и проблемы, – но не осознавал, насколько глубоко тот успел проникнуть в его душу. Он всегда скучал по Ване, уезжая в Петербург, но списывал это на общую тоску по дому и близким людям. А Ваня? Неужели он всегда испытывал эту невыносимую тягу к нему? Вчера он так горячо шептал о своей любви, а еще… Алексей вспомнил его слова: «Возьми меня». Что Иван предлагал? Взять его, словно женщину? Разве такое возможно? Разве это правильно? Нет! Это противно всем человеческим законам, противно самой природе! Тогда почему так болит сердце? Почему хочется разорвать руками это тонкое покрывало на постели, хочется разбить что-нибудь, сломать?

Алексей уткнулся лицом в подушку, беззвучно застонав. Почему все эти мысли не пришли к нему вчера, когда еще можно было остановить хоть что-то? О нет, вчера все казалось таким правильным, естественным: сминать мягкие губы, гладить горячее, жадное тело, чувствовать руки Вани на себе!

В тот день он впервые воспользовался своим положением – попросил Василия забрать Ваню на сенокос. Работы только начинались, поэтому крестьян еще несколько дней не ждали обратно. Наверное, юноша понял, чья это была идея, потому что не сопротивлялся. Хотел дать время на раздумья.

Алексей чувствовал себя неспособным ни думать, ни решать что-либо. Он выбрал самый легкий путь – сбежать. Сначала в Петербург, а потом – в Лондон, к старому другу отца, князю Воронцову. Только все оказалось не так просто. Забыть было невозможно. Надлом, образовавшийся после той ночи, расширялся и грозил снести все, на чем основывалась жизнь Алексея до сих пор.

Он пытался отвлечься учебой, с головой погрузившись в науки. Потом настал период всевозможных увеселений, череда женщин, публичных домов, даже продажных мальчиков. Потом – работа в посольстве. Ничто не могло заполнить ту пустоту, что образовалась внутри. Только со временем сгладилось ощущение остроты и непреодолимости. Алексей начал задумываться о том, что все может быть и по-другому.

В его окружении были мужчины, интересовавшиеся другими мужчинами. И молодой князь, раньше считавший подобное верхом безнравственности, понял, что это не самое страшное. Гораздо страшнее пустота, заполнявшая его нутро. Безразличие, с которым он относился к окружающим. Холодность, проснувшаяся в нем после отъезда.

Письмо брата, наконец, позволило ему осознать, что именно он теряет, держась вдали от родных и любимых. Его отец был болен, жизнь Николая кардинально менялась, а Иван… Иван, вполне возможно, уже забыл о нем, завел жену и детей…

При этой мысли, даже спустя много лет, сердце зашлось от боли.

Глава 2.

Утро следующего дня встретило Алексея давно забытыми, но такими родными звуками – в саду шумел ветер, ставни постукивали, а под окнами переговаривались дворовые слуги, занятые уборкой. Окна его спальни выходили в яблоневый сад: весной, когда все в цвету, вид открывался очень красивый. А сейчас, в сентябре, комнату наполняли запахи спелых яблок, маня поскорее попробовать на вкус свежие плоды. Алеша никогда не любил подолгу лежать в постели. Утренняя прохлада бодрила.

Решив не оттягивать неприятный момент, Алексей спустился вниз, здороваясь со слугами, и направился к конюшням. Нужно было проверить его любимого коня и, самое главное, увидеть Ивана. Вчерашний рассказ Николая встревожил его. Иван всегда был открытым и жизнерадостным, и Алексей не мог примерить образ, нарисованный братом, на того мальчика, которого он знал и любил.

Конюшни всегда были его любимым местом. Мальчишкой он проводил здесь много времени, помогал конюхам ухаживать за лошадьми и, конечно же, проводил в седле больше времени, чем ему разрешалось. Вместе с Иваном он объездил всю округу вдоль и поперек, устраивал скачки для них двоих. А теперь стоял у двери и не решался войти.

– Доброе утро, барин! – раздалось позади.

Алексей вздрогнул, отвлекаясь от воспоминаний, и обернулся.

– Мирон! – улыбнулся он, разглядывая их старого конюха. – Ну как ты?

Мирон, добродушный старик, только головой покачал. Выглядел он, как и прежде: шапка торчащих в разные стороны седых волос, тощая сутулая фигура, мозолистые руки.

– Да, вишь, все так же! Работаем потихоньку. А вы, барин, чего не входите? Лошадки вас заждались, поди, за пять лет-то!

– Я ищу Ивана. Он здесь?

Мирон прищурился.

– Где ж ему быть-то? Здеся! Лошадей, должно быть, поит, самое время.

Мирон прошел внутрь, Алексей – следом за ним, чувствуя, как все внутри сжимается.

Иван, действительно, поил лошадей. Алексей издали увидел его стройную фигуру, светлые волосы и узнал уверенные, четкие движения.

– Ванька! – крикнул Мирон на всю конюшню. – А ну, бегом сюды! Тут тебя барин ищет.

Алексей в ужасе смотрел, как Иван оборачивается, окидывает их обоих равнодушным взглядом, а потом направляется к ним, чуть заметно приволакивая левую ногу. Он изменился. Вечную беспечную улыбку на его лице сменила угрюмая гримаса, он морщился каждый раз, наступая на больную ногу. Глаз он от пола не поднимал, остановился, не доходя двух шагов, и вовсе опустил голову. Руки его беспокойно мяли шапку, выдавая напряжение. Выглядел Иван худым и истощенным, рубаха висела на нем, как на вешалке.

– Здравствуй, Иван, – тихо произнес Алексей, не веря тем разительным переменам, что произошли с его другом.

Тот, кажется, чуть вздрогнул от его слов. Помнится, раньше Алексей никогда не называл его полным именем, только Ваней или Ванькой. Да и сам Иван никогда не обращался к своему барину как положено, на «вы» и по имени-отчеству. Они были друзьями, никакие сословные различия этого отнять не могли.

– Вы его простите, барин! Он теперь совсем не разговаривает. А раньше-то рот не закроешь, такой был говорун! Да и вы не отставали. Что ж поделать, больно попало ему за вас-то!

Мирон никак не мог остановиться. Алексею больше всего хотелось, чтобы он ушел и оставил их с Ваней хотя бы на несколько минут одних. Но Мирон сам не догадался, а прогонять его было бы грубо, несмотря на то, что Алексей был в своем праве. Поэтому он бестолково смотрел на Ваню, хмурился и ничего не мог сказать.

Иван, кажется, ждал момента, когда ему разрешат пойти по своим делам. Алексей, поняв, что поговорить сейчас им не удастся, отпустил обоих конюхов, а сам отправился в столовую, где уже накрыт был завтрак и Николай в одиночестве поедал блинчики.

– Где ты был с утра? – поднял он на вошедшего брата взгляд.

Алексей сел за стол, чувствуя, что ужасно голоден.

– Ходил на конюшни.

– Ааа… Видел Ивана?

– Видел. Он что, теперь всегда такой?

Николай нахмурился.

– Ты имеешь в виду, угрюмый, как дед Савва с похмелья? Да, всегда, я же тебе вчера рассказывал.

– Он со мной даже не поздоровался.

– Он ни с кем не здоровается. Помню, отец как-то пригрозил отправить его в Сибирь на поселение, если Ваня не одумается, но и это не подействовало.

Они замолчали. Алексей чувствовал себя виноватым перед Иваном. Аппетит разом пропал.

– А где отец?

– Он еще отдыхает. Он теперь редко встает. Если хочешь его увидеть, сходи к нему до обеда. А вообще чем собираешься занять себя?

Алексей пожал плечами.

– Пока не решил. Думаю, надо посмотреть, как ведутся дела в поместье.

– С этим я могу помочь, если желаешь. И, кстати, мы сегодня пригашены на ужин к Долгоруким. Они уже знают, что ты приехал, хотят увидеть.

Вот от этого Алеша с удовольствием бы отказался. Сколько себя помнил, он никогда не любил выходы в свет, предпочитая компанию Ивана всему остальному. Наверное, эта черта досталась ему от отца, известного затворника. Николай же, напротив, был общителен и дружелюбен, его единственного из всей их семьи считали человеком приятным.

– Должен предупредить, – вдруг сказал Николай, ухмыльнувшись, – в доме Долгоруких тебя ожидает сюрприз.

Алексей вопросительно посмотрел на него.

– Всего лишь милая девица на выданье. Племянница князя, Наталья Дмитриевна Пашкова. Долгорукие считают, что ты жаждешь жениться. Ума не приложу, почему…

– О Господи… – только и смог ответить на это Алексей.

День прошел в делах. Первую половину Алексей и Николай провели в кабинете за бумагами. Перед обедом навестили отца. Петр Алексеевич старался выглядеть бодро, но это ему плохо удавалось. Сыновья ушли от него расстроенные и молчаливые.

Вторая половина дня была наполнена подготовкой к выезду. Слуги готовили одежду и коней, а Алексей, улучив момент, снова попытался поговорить с Иваном. В этот раз им помешал Николай, надумавший сопровождать брата во всех его прогулках. Решив, что не стоит торопиться, Алексей оставил Ивана в покое до поры.

Имение Долгоруких находилось в получасе езды от усадьбы Вяземских. Семья была большая и шумная. Князь Павел Иванович Долгорукий, глава семейства, владел многочисленными землями и имениями в северной части России. Число крепостных душ его исчислялось сотнями, если не тысячами. Человек он был деловой и суровый, чему способствовали долгие годы службы в министерстве юстиции. Жена его, княгиня Екатерина Семеновна, была дочерью незнатного дворянина из Москвы. Она когда-то сумела пленить князя своей кротостью и миловидностью, и с той поры жила как за каменной стеной, во всем подчиняясь мужу и ни о чем не беспокоясь. Главной заботой ее было производить на свет и воспитывать детей, которых всего насчитывалось семь.

Старшие сыновья давно уже уехали от родителей, жили в Петербурге и служили в казенных учреждениях, были женаты и имели собственных детей.

Четыре старшие дочери все были замужем. Младшая, Ольга, готовилась вот-вот стать женой Николая Вяземского. Они были ровесниками, но разница их характеров была ощутима. Николай всегда был скромен и тих, не старался привлечь к себе внимание, предпочитал уютные вечера в тесном кругу близких людей шумным балам и концертам. Ольга, избалованная младшая дочь, хохотушка и, в общем, обаятельная девушка, была натурой порывистой, деятельной и до крайности общительной. Как они умудрились найти общий язык, Алексей понятия не имел.

Вечер тянулся невыносимо долго. Долгорукие встретили князей радушно, развлекали вопросами и разговорами, Ольга была весела и жизнерадостна, как обычно. Только Алексея все это тяготило. Он стремился всей душой обратно домой из этого чересчур предупредительного общества. К тому же расслабиться не давали явные намеки на возможное сватовство к Наталье, племяннице князя Долгорукого. Девушка, правда, была хороша собой, особенно привлекали в ней большие темные глаза, она была серьезна и молчалива (что выгодно выделяло ее в глазах Алексея), но не имела никаких шансов. Все мысли Алеши сейчас были там, в конюшне их усадьбы. Он про себя пытался придумать, как ему разговорить Ивана, но ничего путного на ум не приходило. В конце концов, Алексей бросил это и стал терпеливо дожидаться окончания вечера.

Домой братья вернулись в полной темноте. Николай был счастлив и настроен благодушно, кажется, даже хотел бы посидеть с Алексеем за бокалом вина, но тот не был расположен. Довольно резко отослав брата, он вернулся в конюшню, выглядывая Ивана.

Иван только расседлал его коня. На приход Алексея никак не отреагировал. Молодой князь еще раз оглянулся по сторонам, убеждаясь, что они одни здесь, и, не выдержав, взял Ивана за локоть, разворачивая к себе. Тот довольно ощутимо вздрогнул.

– Посмотри на меня, – попросил Алексей, с замиранием сердца чувствуя тепло под ладонью, – скажи что-нибудь.

Иван постоял молча несколько секунд, а потом поднял взгляд. Алексей вглядывался в эти голубые глаза, раньше светившиеся весельем и озорством, а теперь словно потухшие. В них он не мог прочесть ничего, только равнодушие. Они впервые за пять лет находились так близко друг к другу, Алексей мог чувствовать дыхание Ивана, тепло его тела. Это проклятое равнодушие хотелось стереть из его глаз. Хотелось, наконец, спустя столько лет услышать его голос.

Не зная, как расшевелить парня, Алексей поднял руку и провел ладонью по щеке. Дыхание Ивана прервалось, во взгляде появился испуг.

«Значит, не так уж ты равнодушен, как хочешь показать!» – подумал Алексей, склоняясь к губам парня и делая то, о чем мечтал все эти годы, прикасаясь мягко и легко. Иван попытался отшатнуться, но Алексей крепко обнял его за плечи, не давая вырваться. И, наконец, услышал хриплое:

– Что… что ты делаешь?! Отпусти!

Алексей расхохотался, прижимая к себе вырывающегося Ивана и зарываясь в светлые волосы на макушке. Они пахли медом и сеном, так, как всегда пахли на памяти Алеши.

Парень все-таки вырвался и отступил на пару шагов назад, тяжело дыша и сверкая гневно глазами. На такого Ваню Алексей готов был смотреть вечно.

– Ну, здравствуй, Ваня, – с усмешкой сказал Алексей, опираясь плечом на стену.

В первый раз за эти дни он почувствовал легкость. Ваня обижен и злится на него, но не равнодушен – это вселяло надежду.