Текст книги "Битва дикой индюшки и другие рассказы"

Автор книги: Элвин Джонсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)

Джим провёл их к длинному зданию, где был прилавок, разделённый на пятифутовые участки, каждый из которых представлял собой ящик с крошеным льдом, заполненный большой и малой рыбой, толстой и тонкой, и другими дарами моря, креветками, крабами. Там был также какой-то жуткий субъект, который Генри так и не узнал.

– Джим, что это такое?

– Некоторые зовут её каракатицей, некоторые осьминогом.

– А на что она годится?

– Её посылают в Сантоне. Китайцы в прачечных обожают её.

– Тьфу! Да я не смог бы съесть ничего, что хоть немного смахивает на это.

– Интересное дело тут с китайцами. Они едят ради вкуса, а не ради вида. А вот и мой друг Джерри Такер. Если вам нужна рыба, идите к нему. Эй, Джерри! Есть ли у тебя что-нибудь особо вкусное для этих господ?

– Ну, да. Вот посмотрите, какой красавец. Фунтов на девять. Видите?-Это была прекрасная рыба.

– Сколько? – спросил Джейк.

– Двугривенный.

– Да ты же грабишь себя. Да такая рыба стоит доллар.

– Но не для вас. Такую сумму мне даст покупатель с перевала.

Джим посчитал нужным пояснить. – Видите ли, каждый вечер с перевала сюда приезжает человек и берёт рыбу. Он направляет её утром в Сантоне.

– Джерри, а разве здесь нет белых рыбаков?

– Да есть. Двое. Но они ещё не вернулись с моря.

– Они ничего не могут поймать, – вставил Джим.

– Видите ли, – сказал Джерри, – цветные знают, где водится рыба, и ловят её.

Рыба знает, где находятся белые и держится подальше.

– Я остаюсь здесь ночевать, – сказал Джим. – Могу отвезти вас домой.

– В этом сувенирном долларе оказался большой километраж, – заметил Джейк, когда Джим высадил их у хижины Джейка. – Я войду первым и погоняю змей, если они там завелись.

– Змей? – переспросил Генри.

– Да, просто травяные змеи. Здесь водится и щитомордник, но он не заходит ко мне. Мне нравятся травяные змеи. Они поедают мышей. К сожалению, они хватают и скорпионов.

– Скорпионов?

– Да, этих мелких безобидных существ. По ночам они лазают по стенкам и ловят мух. Иногда они ползают по потолку, могут сорваться и упасть к тебе в постель.

Если ты во сне хлопнешь его, он может ужалить. Но это ничего. Укус примерно такой же, как и у шмеля.

Хижина оказалась гораздо более уютной, чем Генри предполагал. Когда в порту Лериды ломали склад, Джейк набрал достаточно отходов древесины и построил себе уютный коттедж из одной большой комнаты. Он соорудил новую койку, набитую мхом, где Генри мог спать с таким комфортом, о котором он уже позабыл во время своей кочевой карьеры. Вся зима была невероятно приятной. Ясные прохладные дни, всё время поигрывал лёгкий ветерок с залива. Морозов не было совсем, и розы, цеплявшиеся за коттедж, цвели. Кроме того его заворожило чтение Блэки. В средней школе учитель английского языка иногда читал Браунинга, но при этом считал, что ученики ничего не понимают. И правильно считал. Но Блэки, казалось, просто полностью проникал в личность Браунинга. Было так, как будто поэт обдумывал свою тему и составлял стихи в присутствии интеллигентных слушателей. Там, где мысль нащупывала выражение, Блэки помогал жестами и мимикой.

– Джейк, кто такой Блэки? Я уверен, что он образованный человек.

– Да, добрая дама говорит, что он высокообразован. Но это и всё, что она о нём знает. Наверное, с ним что-то случилось, и он ударился в бродяжничество. Но он не создан для этого. Это суровая жизнь. И он прикипел к ней, как любой французский канадец.

Весна наступила незаметно. Чтение "Кольца и книги" закончилось. Но надо было ещё обсудить сотню проблем. Март. Апрель. Блэки всё больше стал поговаривать о погоде, которая была практически неизменна, только стало немного потеплей.

– Пора ехать на север, – сказал Джейк.

– Зачем? Сейчас только май. До созревания пшеницы ещё больше двух месяцев.

– В Айове. Но пшеница есть и в северном Техасе. Ещё до первого июня. Есть пшеница и в Канзасе, в июне. Но в Техасе платят не очень хорошо. Они привыкли платить неграм, и так уж и настроены, хотя в северном Техасе негров совсем мало.

Но всё же мы наберём долларов двадцать-двадцать пять, прежде чем направимся в Айову.

Пшеница с радостью встретила их в северном Техасе. После долгого пути по пустыне на индейской территории пшеница встретила их ещё более пылко в Канзасе. Айова, Минннесота, край Ред-Ривер – об этом уже говорилось, и это стоит пережить, если уж не пересказывать снова. Генри стал закалённым бродягой. Никто лучше его не умел вымогать подаяние. Он уже не хуже Джейка знал, как найти поезд, идущий в нужном направлении, как обменяться солёными шутками с проводниками и получить ценную информацию. У него больше ничего не болело и не ныло. Спать он теперь мог где угодно. Ему нравилась такая жизнь, и совесть его больше не мучила по поводу родного дома, родителей и братишки Джона. Они уж и забыли о нём.

Они заканчивали жатву и молотьбу в краю Ред-Ривер и отправились в банк со своим серебром.

– Послушай, Генри. У Блэки уже почти четыреста долларов. Ещё один такой удачный сезон, и он повезёт своей Долорес пятьсот долларов.

– И тогда он уйдёт от нас.

– Нет, он не может жить рядом с Долорес. Она не должна знать, что он ей отец. Он вернётся с нами в Техас. И нам не надо будет так далеко гнаться за пшеницей.

Зачем нам такие деньги? Да на них в Техасе можно прожить годы, но какой в этом прок? А когда Блэки закончит копить, мы будем работать потихоньку.

Добрались до Омахи. Здесь им пришлось целый день ждать поезда на Канзас-Сити.

Джейк с Генри отправились чистить кукурузное поле. Джейк сорвал двенадцать початков.

– Снова ограбили фермера на полтора цента, – сказал Генри, когда они ждали, пока поджарятся початки.

– Это ещё не всё. Эта кукуруза попала бы скотине и превратилась бы в три фунта живого мяса. Потом оно попадёт к заготовителю, который превратит его в пятнадцать центов. Затем оно попадёт к мяснику, который сделает из него пятьдесят центов. А потом оно попадёт в ресторан, где уже станет стоить два доллара. Так что видишь, как получается, мы съедим на полтора цента кукурузы и на доллар восемьдесят восемь с половиной центов прибыли. Мы должны просто вспухнуть.

– Нет, не всё прибыль, – сказал Генри. – Из них ещё надо заплатить за услуги.

– Конечно. Прибыль просто так не получишь. Возьми подрядчика, мостящего улицу.

Он получает в сто тысяч раз больше, чем это стоит. А разве он получает деньги просто так? Нет. Политический босс вытряхнет из него, может быть, тысяч двадцать пять. Но это всё равно прибыль. Всё дело в распределении.

У них было прекрасное настроение, как это бывает у людей, нажравшихся ворованной жареной кукурузы. Они завернули восемь початков в большой горячий пакет и отправились в Омаху.

– Я считаю, что порт Лерида – это просто райский сад, – сказал Генри.

– Несмотря на змей?

– Да. В Эдемском саду ведь уже были змеи. Но у них были более жёсткие туловища, и они прыгали вокруг на хвостах. И они разговаривали, а не шипели. Нет, мне больше нравятся техасские змеи.

Лицо у Блэки сияло от радости. – Ребята, в западной Небраске строится железная дорога. Туда набирают триста бродяг. Это значит по крайней мере два месяца постоянной работы, каждый день, в любую погоду.

Для Блэки это значило последние сто долларов для Долорес. Для Генри это означало всю осень тяжелейшей работы вместо приятного ветерка с залива. Но воля Блэки была законом. Им не нужно было ехать на крышах вагонов. Железная дорога предоставила им старые телятники, которые можно было поставить на запасные пути в качестве временного жилья. Первостепенной задачей железнодорожной компании было прорубиться через ряд поросших травой холмов, которые находились на трассе прокладываемой дороги. Сначала спахивали вершину холма, а разрыхлённый грунт скреперами сваливали в долину. Лом и лопата – там, где грунт слишком твёрдый.

Ручной бур и чёрный порох – для слоёв известняка.

У рабочих был длинный барак, вмещавший более трёхсот человек, а нары были расположены вдоль обеих длинных стен. Было ещё одно такое же длинное строение, где они принимали пищу. Оба строения были щитовыми и крепились болтами, так что их можно было легко разбирать на части и снова собирать по мере того, как земляные работы перемещались дальше. Генри тщетно искал кого-либо из бродяг, с кем работал раньше на пшеничных полях. Да неважно. Скоро у него было полно новых знакомых.

Среди них был огромный мужчина с тяжело нависшими черными бровями и воинственным носом, а сквозь мрачное выражение у него нередко поблескивал юмор. Его звали, как Генри узнал у какого-то бродяги, Джосая Гилфойл. Говорили, что он сын проповедника, который в каждой из своих проповедей стремился пропесочить молодое поколение.

Было очевидно, что Джосая – вожак у бродяг. Если бывали жалобы на питание, обогрев барака, по поводу инструмента или другого оборудования, то именно Джосая выкладывал их прорабу, г-ну Картеру, по городскому деловитому человеку, которому по плечу была гораздо более ответственная работа. Он был большим человеком в железнодорожной компании, третьим или четвёртым вице-президентом, но взял на себя эту работу, как он говорил, ради опыта, или ради забавы, как об этом говорили остальные вице-президенты. Как бы там ни было, а справлялся он хорошо.

Было очень мало жалоб, которых бы он не предвидел, и к которым был не готов. Он не любил Джосаю, но уважал его.

Однажды за ужином Джосая тяжёлым взглядом посмотрел на Генри, сидевшего за столом напротив.

– Паренёк, а что тут делаешь ты, среди этих трёхсот бродяг?

– Закаляюсь.

– Ты убежал из школы?

– Да. А от чего убежали вы?

– От отца. Ты бы и не подумал, глядя на меня, такого тщедушного и мягкого, что я сын такого могучего человека. Он проповедник и проклинает меня в каждой проповеди, не называя меня по имени. Как-нибудь я переоденусь, подкрадусь незаметно и послушаю его.

Генри засмеялся. Как можно такому мрачному гиганту сделать что-либо незаметно?

Босс распределял работу, а Джосая перераспределял её, не с одобрения, а с согласия босса. Оба хотели поставить людей на такую работу, к которой они лучше пригодны, но Джосая знал людей лучше. Распашка была самой лёгкой работой, и Джосая оставлял её более пожилым людям, таким как Блэки. Работа со скреперами требовала больше живости и умения управляться с упряжкой мулов. На эту работу поставили Генри. Наиболее ответственной работой было бурение скважин в камнях, которые были слишком велики для перемещения, закладка правильного количества чёрного пороха, установка взрывателя и правильная закупорка скважины. Эта работа досталась Джейку. Работа с ломом и лопатой, погрузка камней на волокуши и тому подобное предназначалась мужчинам с крепкой спиной и спокойным нравом. Однажды утром упряжка мулов Генри что-то заупрямилась. Она тянула нагруженный скрепер вниз по склону, но отказывалась подниматься даже на слабый подъём. Генри обошёл упряжку вокруг, чтобы проверить, правильно ли одеты хомуты и остальная упряжь.

Мулы уже стали скалить зубы и пытались его укусить.

У мулов вообще дурной характер, но когда они начинают свирепеть, то хороший погонщик начинает искать причину. Генри заставил их тянуть груз, широко пользуясь кнутом, что было временной мерой, как ему было известно, так как он уже научился разбираться в мулах.

Он убежал с завтрака и пошёл посмотреть, чем питаются мулы. Такой овёс! Прелый и свалявшийся в комки. Он разломил один из них. От него несло резким запахом гниющего сена. Он вернулся назад в столовую и поманил Джосаю, который уже уходил.

– Пойдём, посмотри, чем они кормят наших мулов.

Джосая взял один из комков, разломил его, понюхал и бросил прочь.

– Это не корм. Это навоз. Я поговорю с боссом.

Он зашагал к конторе г-на Картера.

– Босс, сегодня мы больше не можем работать на мулах. Они голодают. Нельзя заставить мула работать на голодный желудок. Он упирается и лягается при любой первой возможности.

– Голодают? То есть как это?

– Пойдёмте посмотрим, что ваша распрекрасная компания считает хорошим кормом для мулов.

Босс рассердился, но пошёл с Джосаей. Ему хватило одного взгляда на овёс.

– Ты прав. Их нельзя заставить работать.

– Хороша же железнодорожная компания, которая пытается кормить мулов навозом, а?

– Это не компания, – горячо возразил г-н Картер. – Мы платили за хороший овёс. К счастью, мы ещё не рассчитались с этим контрактором, и не будем. Завтра утром будет хороший овёс.

– Г-н Картер, – сказал Джосая. – Я знаю, что это виноваты не вы и не компания.

Но подумав об этих бедных мулах, я весь распалился, как говорят тут. Никто не любит мулов. И мулы тоже никого не любят. Они терпеть не могут ту работу, которую им нужно выполнять, но им приходится делать её. Они и живут-то всего лишь ради горстки овса и воды. И какой-то негодяй лишил их даже этого небольшого удовольствия. Он не так уж велик, чтобы я мог вылить на него всю свою ненависть.

Поэтому она перелилась через край и сделала всех причастными к преступлению, а это ведь преступление.

– Я понимаю вас, г-н Гилфойл.

Два холма были срезаны до нужного уровня. Разрезы были глубокими как каньоны, но стены каньонов были сделаны под определённым углом, их надо было покрыть дёрном против эрозии. Это был медленный и трудоёмкий процесс. Им была занята треть рабочих, и среди них Блэки, который втаскивал волокуши с дёрном.

Внизу в долине, в направлении лагеря, высоко в ясном небе поднялась тонкая струйка дыма. Наверное сжигают мусор. Но столб дыма сгущался, огромные сердитые спирали черного дыма относило в сторону реки. Люди прекратили работу.

– Барак столовой,– предположил кто-то.

– Нет, жилой барак.

Сначала один, потом второй побежали к пожару. Блэки был первым. Его четыреста долларов были в куртке, которая висела на гвозде над его койкой. До барака было полмили, а Блэки уже становился стариком. Но он бежал первым. Генри, с другого холма, нужно было пробежать на четверть мили больше, и он догнал Блэки только тогда, когда тот добежал до лагеря.

От барака осталась только длинная куча тихо дымившихся рдеющих углей. Все бродяги подбежали ближе, задыхаясь от бега.

Блэки упал на землю, уронив голову на колени.

– Бог покарал меня. Да ни один бродяга во всей стране не тронул бы моих четыреста долларов. Это бог сжёг их. Каждый из бродяг потерял что-то: куртку, свитер, смену тёплого белья, у кого что было. Но потеря Блэки сводила всё остальное на нет. Все триста человек стояли рядом с ним и вокруг. Г-н Картер тоже был там со своими сотрудниками. Генри протиснулся сквозь толпу к Джосаи.

– Джосая, нельзя допустить, чтобы такое случилось с Блэки. Он этого не переживёт. Он и так-то еле жив. Здесь нет такого работника, который не мог бы пожертвовать свой дневной заработок для Блэки. Вот возьмём Пэта, он уезжает завтра. Но ему будет не вредно поработать ещё денёк. Вот Скинни. Он уезжает послезавтра. Но его не убудет, если он поработает ещё день. Да любой из нас может это сделать.

– Так-то оно так. Да захотят ли они?

– Ты можешь заставить их. Ты должен это сделать.

Джосая нахмурился. – Ты что, приказываешь мне, паренёк?

– Нет. Я просто говорю вслух о том, о чём шепчет вам сердце. У тебя такое большое сердце, что оно болит за всё стадо мулов. В нём есть место и для Блэки, и для его жизни. Джосая воспрянул из своего обычно сутулого состояния, развернул плечи и, казалось, возвысился над толпой.

– Друзья, бродяги! – Его гулкий голос трижды отозвался эхом от склонов холма. – Вы знаете, что говорят о нас: "Каждый за себя, и никто за другого в ответе".

Говорят, что, если бродяга погибает от жажды, то никто другой и пальцем не пошевелит, чтобы подать ему ковшик воды. Вот такими считают нас.

Но мы знаем и другое. Если мы едем на крыше вагона, и Блэки соскользнул бы, повиснув на пальцах одной руки, то нет среди нас такого, кто не схватил бы его за руку, и если бы не смог его вытащить, то удержал бы его до тех пор, пока не подоспела бы помощь, будь то хоть через сотню миль. СейчасБлэки сползает.

Четыреста долларов, которые у него сгорели, были его надеждой, его жизнью. Он горбатился и копил их годами. Теперь он кончен, он не может начать всё снова.

Деньги были не для него, а для маленькой девочки. Его дочки, которой эти деньги могли бы немного облегчить судьбу. Без них она просто будет ничем.

Деньги пропали, и Блэки сползает в пропасть. Скатывается. Не то, чтобы он упадёт на камни и шпалы железной дороги, но глубже... только Господь Бог знает насколько глубже. Мы должны ухватить его за руку и удержать его. Среди нас нет такого работяги, который не смог бы проработать лишний день, чтобы спасти Блэки.

Нет такого работяги, который пострадал бы, если отработает на день больше. Босс сейчас прикажет счетоводу принести бухгалтерскую книгу и кучу серебряных долларов к дверям столовой. Он распорядится, чтобы счетовод записал ваши фамилии и выдал каждому по два доллара из нашей недельной зарплаты. Я буду держать мешок из-под зерна, чтобы вам было легче их туда кидать. Косой, ты здесь самый вредный после меня. Ты будешь первым в очереди. Рыжий, ты такой же вредный, будешь вторым. Черт побери, да незачем мне выстраивать вас в очередь. Вы прекрасно знаете, как это делается ради стакана сивухи при головной боли. Но у нас здесь ни у кого голова не болит. Эй, парнишка, беги к амбару и принеси мешок из-под зерна. Г-н Картер отдал распоряжение секретарю. Когда Генри вернулся с мешком, счетовод уже был у дверей столовой, Джосая уже ждал мешок, очередь формировалась, сначала беспорядочно, затем из массы стала ровно проходить вперёд.

– А ты, паренёк, веди счёт.

– Два, четыре, шесть, восемь... девяносто два, девяносто восемь, сто; два, четыре, шесть, восемь, десять... девяносто восемь, двести, триста, четыреста...– Генри раскрыл рот. Все деньги Блэки вернулись.

– Продолжай считать, парень. Два, четыре, шесть... шестьдесят... девяносто...

пятьсот...– У Генри помутилось в голове. Пятьсот, которые хотел собрать Блэки.

– Продолжай же считать, черт побери! Двадцать два, четыре, шесть, восемь, шестьсот... два, четыре.

– Всё, – сказал Джосая. Он взвалил мешок на плечо и опустил его, громко звякающий, у ног Блэки.

– Блэки, твои четыреста долларов вернулись. С небольшим довеском. Здесь шестьсот четыре доллара.

Лицо у Блэки сияло. Он склонил голову к коленям.

– Я знаю, зачем бог сжёг мои деньги. Чтобы показать, какие вы люди, ребята. Это божье дело.

– Как бы ни так, – пробормотал какой-то скептик. – Это сделал Джосая.

Джосая услышал это. Он снова выпрямился, и голос у него загремел:

– Ребята! Блэки прав. Это чудо. Вы читали, когда дети Израиля погибали от жажды, Моисей ударил по камню, и из него брызнула вода. Нет камня крепче сердца бродяги. Нет такой жидкости, которая текла бы так же медленно, как серебро. Я был избран Моисеем на час, несмотря на все мои грехи. Я ударил по камням, и брызнуло серебро. Это было чудо. Он склонил голову. Генри с изумлением оглядывал целый лес склонённых голов. Наваждение угнетало Джосаю, и он сбросил его.

– Блэки, храни эти деньги в серебре. Когда барак сгорит в следующий раз, ты сможешь забрать его из пепла. Блэки с трудом поднялся на ноги и попытался поднять мешок. Генри подхватил его у него.

– Куда ты собрался?

– В Фосторию. Отнесу дар божий Долорес.

– Вы не унесёте всё это серебро, – сказал г-н Картер. – Оставьте его здесь. Я выпишу вам чек, по которому вы сможете получить деньги где угодно.

– Босс, – сказал Генри, – Блэки должен отвезти Долорес именно эти деньги. Это его религия.

– Г-н Картер, – сказал Джосая. – Нельзя допустить, чтобы он провёл весь путь с таким бременем. Вы ведь вице-президент компании. Вы можете дать ему пропуск для проезда по железной дороге.

– Да, я с удовольствием сделаю это.

– И ещё нужно, чтобы кто-нибудь его сопровождал. Этот паренёк ему близок. Вы можете дать пропуск и ему.

– Хорошо.

– Г-н Картер, – сказал Генри. – Пожалуйста, отдайте мой пропуск Джейку. Блэки болен, а Джейк лучше меня знает, как ухаживать за ним. Я куплю себе билет сам.

Нам нужно будет съездить в Омаху, у меня с Джейком там в сейфе есть немного денег.

– Г-н Картер долго смотрел на взволнованное лицо Генри.

– Я могу с таким же успехом дать вам и три пропуска. Ревизор всё равно будет кричать не меньше по поводу трёх пропусков вместо двух.

Прохладным октябрьским днём трое бродяг постучались в кухонную дверь г-жи Периу.

У Генри на плече был мешок из-под зерна. Кухарка пригласила их на кухню и налила им по чашке кофе.

– Через несколько минут вам будет готов завтрак.

Именно так обращалась с бродягами г-жа Периу.

– Мы пришли не завтракать, – сказал Джейк. – Мы хотели бы повидать добрую даму, г-жу Периу. Скажите ей, что пришёл Блэки.

Кухарка ушла в дом. Через несколько минут пришла г-жа Периу, одна. Генри ещё не видел такого доброго лица. Она пожала руку Блэки, затем Джейку и посмотрела на Генри.

– Наш юный друг, Генри Сайр. Он кочует с нами уже давненько. Он слышал, как Блэки читает "Кольцо и книгу" в Техасе.

Она обменялась рукопожатием с Генри.

– Мы пришли, чтобы передать Долорес вот это. – Он показал на мешок, лежавший у стула Блэки. – Её приданое. Более шестисот долларов. Всё серебром. Попробуйте поднять. Она попробовала. – Вот это да! Неужели серебро так много весит? Долорес и не сможет его поднять. Долорес! позвала она.

"Ну до чего же миловидная девушка, – подумал Генри. – И божественная улыбка, как у Блэки." – Он посмотрел на Блэки. Та же улыбка.

– Блэки привёз тебе приданое, Долорес. Ты не сможешь его поднять. Доллары серебром, шестьсот штук. Долорес обняла Блэки за шею и трижды поцеловала его. – Отец мой, – сказала она. Лицо её залилось слезами, и она убежала. Блэки низко опустил голову.

– У него что, закружилась голова? – с тревогой спросила г-жа Периу.

– Нет, это сердце, – ответил Джейк. – Ему пришлось слишком быстро бежать, когда горел наш барак. У него побаливает сердце. Сейчас пройдёт.

Г-жа Периу вышла из комнаты. Они слышали, как она кого-то позвала. Вскоре она вернулась. – Я послала за доктором. Он скоро придёт.

– В дороге это случалось с ним несколько раз, – сказал Джейк. – Сначала мы очень испугались. Но минут через пятнадцать-двадцать всё будет хорошо. Он считает, что ничего особенного в этом нет.

Они подождали некоторое время. Впервые Джейк не смог ничего придумать, чтобы продолжить разговор. Генри хотелось, чтобы Долорес вернулась. Ему хотелось увидеть, действительно ли она так выглядит.

Пришёл доктор. Блэки поднял голову. Доктор пощупал пульс, послушал сердце, послал за чайной ложкой и дал Блэки что-то из бутылочки в своём саквояже.

– Непосредственной опасности нет, – сказал он. – Но лучше бы его отправить в больницу. Там мы лучше узнаем, что делать утром. Вы можете встать, сэр?

Блэки с трудом поднялся на ноги. Генри с доктором помогли ему подняться в коляску.

– Я скоро вернусь, Генри. – Блэки улыбнулся ему. Эта улыбка запала ему в душу.

– Откуда Долорес знает, что Блэки её отец? – спросил Генри. – Он ведь не хотел, чтобы она знала. Это вы ей сказали?

– Нет, – ответила г-жа Периу. – Но можно догадаться, что добрые детишки в школе сказали ей, что отец у неё бродяга, а мать ушла от них. Я ей объясняла, что они в самом деле любили друг друга, и что их союз был ничуть не хуже законного брака. И ещё я ей объяснила, почему её отец сторонится нас. Но Блэки приезжал раз в год, как бродяжка, и я ей поручала ухаживать за ним. При этом она стала задумываться. А потом его улыбка, которая завораживает каждого. Она поняла, что и у неё такая же. С этого времени она утвердилась в своих догадках.

Джейк вновь обрёл дар речи и очень образно стал рассказывать историю пожара барака и чуда, при этом он уделил так много внимания Генри, что тому пришлось решительно возражать.

– Милый мой мальчик, – сказала хозяйка. – Дай я тебя поцелую.

– Г-жа Периу, – сказал Генри, стремясь переменить разговор. – Кто такой Блэки?

Джейк говорит, что вы знаете.

– Да, знаю. Он из старинной французской семьи, из гугенотов. Они убежали в Англию во время варфоломеевской резни и жили там несколько поколений. Затем переехали в Канаду, где жили в изоляции. Там у них не было знакомых гугенотов.

Самым великим святым у них был Кальвин, чьё слово значило для них больше чем библия. И больше всего в его учении для них значило предопределение судьбы.

Некоторым людям с рождения предназначено было попасть в ад, и им не дано избежать своей участи. Даже бог не может спасти их. Блэки был болезненным ребёнком и должно быть очень чувствительным. И некоторым образом у него в сознании утвердилось, что ему предназначен вечный огонь. Его родители, несомненно, не знали об этом и планировали сделать из него священника. Они послали его учиться в семинарию, но он и в мыслях не мог допустить, чтобы стать священником, когда он был одним из обречённых. Он убежал из семинарии и попал в группу бродяг.

Мне кажется, что идея о предопределённости у него прошла, но где-то в мозгу у него засела мысль о том, что на нём лежит проклятие Божье. Одно время это чувство у него прошло, когда его любила мать Долорес. Но оно вновь вернулось, когда она не захотела выйти за него замуж, даже ради ещё не родившейся дочери.

Бедная женщина, у неё была сильная форма туберкулеза, и она думала, что умрёт ещё до того, как родится ребёнок. Но умерла она вскоре после родов. И это, тоже, было частью божьей кары для Блэки. С годами у него появилась мысль собрать ей приданое. И по мере роста его накоплений у него стало появляться ощущение, что проклятья больше нет. Эта мысль была для него целебной.

Теперь вы понимаете, что он чувствовал, когда сгорел этот барак с четырьмястами долларов. И что значит "чудо". Значит проклятья всё-таки нет.

На следующий день г-жа Периу съездила в больницу одна. Генри и Джейк хотели было поехать с ней, но она посчитала, что лучше ей сначала съездить одной и посмотреть, может ли Блэки принимать посетителей, даже своих старых друзей.

– Ему лучше, гораздо лучше, – сообщила она. – Но всё-таки у него есть нечто на уме, что не даёт ему покоя. Доктор говорит, что, если бы это можно было уладить и если бы его больше ничего не тревожило, то он, возможно, проживёт ещё достаточно долго. Дело в деньгах. Но деньги ничего не значат, пока не было свадьбы. Блэки настроился на то, чтобы выдать Долорес замуж сразу же, как только будут закончены приготовления к церемонии.

Генри почувствовал, как у него всё похолодело. Молодому человеку трудно примириться с мыслью о том, что такая прелестная девушка вот так вот сразу уходит от него замуж, даже если только он и видел её только раз. – А жених, – спросил он, – кто же?

– Ты.

– Я? О, госпожа Периу. Я недостоин этого. Я же просто бродяга. Я ведь убежал из школы, от любивших меня родителей, от дорогого брата Джона. Я им даже не писал.

У меня нет никакой профессии. Я и деньги-то не умею зарабатывать иначе чем бродяжничеством. Разве может такая девушка как Долорес выйти за меня замуж?

– Она говорит, что выйдет. Послушай, милый мой мальчик. Всё, что ты говоришь, может быть и правда. Но это неважно. Важно то, что тебя выбрал Блэки. Он тебя хорошо знает. Даже лучше, чем ты сам знаешь себя. Вот почему Долорес согласна. А что касается того, как содержать семью с Долорес, что, как я вижу, беспокоит тебя, то я тебе сейчас сообщу кое-что, чего я не скажу Блэки до тех пор, пока вы не поженитесь. Юридически Долорес – моя приёмная дочь и моя единственная наследница по закону. И кроме того, я сделала завещание, в котором оставляю всё, что у меня есть, ей. У меня хорошая, очень продуктивная ферма. И у тебя будет достаточно забот в качестве управляющего этой фермой для меня и Долорес.

Я никогда не говорила этого Блэки, так как он возложил на себя миссию обеспечить Долорес приданое. Теперь, когда оно у неё есть, он уверен, что оно принесёт ей счастье на всю жизнь. Когда я скажу ему, что я завещала ей своё имущество, он посчитает, что это произошло благодаря приданому, и что Господь благословил его старания ради неё. И у него будет хорошо на душе. А теперь я позову её. Долорес!

Когда она вошла, на лице у неё играл лёгкий румянец, от чего она стала ещё милей.

– Долорес, – сказала г-жа Периу, – поцелуй своего будущего мужа.

Она подошла к нему и подставила губы.

– Милая Долорес, ну как ты можешь взять такого босяка, как я? Как ты можешь любить меня?

– Генри, я любила отца задолго до того, как узнала, что он мне отец. Это значит, что мы любили друг друга даже не зная об этом.

Такая логика не известна Аристотелю. Но Долорес подкрепила её очаровательной улыбкой, которая сделала её неоспоримой для Генри.

Они были женаты полтора года. Так долго? Это казалось невероятно. Их счастье было так ярко свежим.

В кухонную дверь раздался тяжёлый стук. В гостиную вошла кухарка.

– Г-н Сайр, там пришёл человек с деревянной ногой и говорит, что должен вас видеть. Он принёс вам кое-что. Генри побежал к кухонной двери. Джейк! Как я рад тебя видеть! Входи. Долорес будет рада.

Джейк взял его за руку. Я тут привёз тебе кое-что. Он подал Генри пакет. "Кольцо и книга".

– О! Ты зимовал в Техасе? Ну как там?

– Неважно. Я пытался было читать её, но не смог. Там всё так скучно. Я даже перестал терпеть этих дружественных змей. И я продал свою хибару тому рыбаку, Такеру. Он дал мне за неё десять долларов, а я взял эти деньги натурой. Рыба, рыба, я съел столько рыбы, что теперь смотреть на неё не могу. В Техасе мне стало плохо с тех пор, как не стало тебя и Блэки. И это ещё не всё. Всё кочевое дело пошло на убыль.

Ты читал о новой машине, которая сейчас появилась, сноповязка? Да я поверить не мог, что такое возможно, и проехал двести миль, чтобы посмотреть на неё. Она режет хлеб, как и любая другая косилка. Но стебли попадают на платформу из движущихся пластин, которые поднимают их в машину, где пара механических рук подхватывает их, пока не наберётся сноп, затем высовывается другая рука и связывает его бечёвкой, завязывает узел, отрезает бечевку, а ещё одна рука выбрасывает сноп сзади машины. Я пощупал эти снопы. Они были затянуты так туго, что и дохнуть нельзя. Жена фермера, разодетая как леди, управляла машиной, а муж её в рабочей одежде складывал снопы в копны. Так, как мы работали раньше, им понадобилась бы бригада из шести бродяг. Теперь не нужен ни один. А на строительстве железной дороги дело бродяг – табак. Каждую неделю прибывает пароход с итальянцами, и железные дороги набирают столько рабочих, сколько требуется. А эти иностранцы не болтаются так как мы. Они держатся на работе до конца. Бродягам скоро не останется делать ничего, кроме как пилить дрова или перекапывать цветочные клумбы. Никакой жизни!