355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Элоиза Джеймс » Супруг для леди » Текст книги (страница 10)
Супруг для леди
  • Текст добавлен: 9 сентября 2016, 19:01

Текст книги "Супруг для леди"


Автор книги: Элоиза Джеймс



сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 21 страниц)

Глава 16

Подходила к концу первая неделя их путешествия, когда Эван придумал игру. Ему было мало десяти поцелуев. И Аннабел было мало десяти поцелуев. По какой-то непонятной причине от поцелуев Эвана она становилась ненасытной до такой степени, что, сидя в карете, часами украдкой поглядывала на него единственно для того, чтобы обнаружить, что он смотрит на нее в ответ и выражение его глаз…

Было еще только два часа пополудни, время обеда, а они уже истратили все десять поцелуев, начав прямо утром, когда Эван сорвал поцелуй, перегнувшись через разделявшую их подушку-валик, нарушив им же самим установленное правило не целоваться в спальне.

– Мы просто остановимся в следующей деревне и попросим священника обвенчать нас, – сказал он.

Но Аннабел воспротивилась этому намерению.

– Нет, – сказала она, покачав головой. – Я не хочу. Мне хочется, чтобы нас обвенчал этот твой отец Армальяк. – Они коротали время – по крайней мере когда Эван не скакал верхом снаружи кареты – за разговором, и Аннабел проникалась все большим интересом к этому серьезному, мягкосердечному монаху, которого Эван описывал так, словно тот был ему кем-то вроде отца. – Кроме того, мы доберемся до деревни только вечером, разве ты не помнишь? Мы пообедаем на свежем воздухе.

Мак обо всем позаботился. Он погрузил огромные корзины в ехавшие впереди них кареты, пообещав, что к их прибытию все будет готово. Жизнь с Маком, находила Аннабел, была весьма приятной штукой.

– Пикник, – простонал Эван. – И никаких…

– Ни одного, – твердо сказала Аннабел. Она не могла с уверенностью сказать, почему ей так нравится эта игра в поцелуи. Было огромное наслаждение в том, как они могли и не могли касаться друг друга, как она могла говорить ему «нет» – снова и снова, – а потом наконец позволить ему стиснуть ее в своих объятиях. Единственная проблема состояла в том, что они испытывали некоторые затруднения с определением конца поцелуя. В понимании Эвана один поцелуй занимал по меньшей мере полчаса. «Я шотландец, – не уставал говорить он ей. – По всей вероятности, ты привыкла к англичанам, а эти представители человеческого рода, как известно, все делают второпях».

Она была не вполне уверена, что он имел в виду, но не стала спрашивать. Очевидно, в спальне спешка была нежелательна.

Карета уже останавливалась на обед, когда Эвану пришла в голову мысль.

– Цель сего путешествия – лучше узнать друг друга, – сказал он с озорной усмешкой в глазах. – Поэтому я предлагаю, чтобы мы сделали более согласованное усилие в этом направлении.

– Разумеется, – согласилась она.

– Мы будем задавать друг другу вопросы.

– Но мы и так это делаем, – возразила она.

– Каверзные вопросы. И каждый вопрос, на который дается правдивый и искренний ответ, положа руку вот сюда, – он положил руку на сердце, – заслуживает поцелуя.

– Значит, если я отвечу на вопрос неискренне, то не получу поцелуя? – спросила она.

– Нет. Но тебе тоже придется задавать вопросы.

– А кто будет решать, был ли ответ искренним или нет?

– Тот, кто его дал, разумеется. Я начну. Итак, мисс Аннабел Эссекс, вообразите, что вы стоите перед самим всемогущим ангелом, отмечающим добрые дела и грехи. Каков твой самый ужасный грех?

– У меня их нет, – легкомысленно ответила она.

Лакей распахнул дверцу, и Эван, протянув Аннабел руку, помог ей выбраться из кареты.

– А ты была честна? – спросил он, когда она твердо встала на ноги на краю очаровательного лужка.

– Нет, – сказала она. – О, Эван, разве это не прелесть? Мак уже стоял перед ними, кланяясь и сжимая в руке пачку бумаг.

– Лорд Ардмор, я приготовил все для вашего пикника на полянке прямо вон за теми деревьями, если вы и ее сиятельство не имеете ничего против того, чтобы пройтись через луг. Там довольно сухо.

– Мак, какая прелесть! – воскликнула Аннабел, одарив его сияющей улыбкой.

– А ты сам и слуги? – поинтересовался Эван.

Мак кивком указал через дорогу в совершенно противоположную сторону. Аннабел увидела грубый стол, разложенный на солнцепеке, а рядом – нечто похожее на бочонок с элем.

– Поскольку нам предстоит долгая дорога, прежде чем мы доберемся до Уитемской общины, я подумал, что было бы неплохо расположиться здесь со всеми удобствами и, быть может, устроить послеобеденный отдых, прежде чем снова тронуться в путь. Мы сможем поужинать только в десять, а может, и того позже.

Лицо Эвана медленно расплылось в улыбке.

– Мак, напомни мне, чтобы я увеличил тебе жалованье, – молвил он. После чего протянул руку Аннабел.

Для начала мая стояла чрезвычайно чудесная погода. Небо было насыщенного бледно-голубого цвета. На небосводе парило всего несколько облачков. Сам луг был усеян цветами, головки которых яркими пятнышками выделялись на фоне травы. Они пересекли луг и вошли в ольховую рощицу, отделявшую луг от маленькой полянки. Под ольхами росли колокольчики – синие и голубые цветы, свесившие свои маленькие головки, словно пряча красоту своих цветков.

– О, взгляни! – вскричала Аннабел, опустившись на колени и срывая колокольчики. – Их так много! Я никогда не видела так много!

Эван присел на корточки рядом с ней.

– Они почти такого же цвета, как твои глаза, – сказал он, поднеся цветок к ее щеке. – Нет, не совсем. У тебя необычайные глаза, тебе это известно?

Она подавила улыбку, но та, трепеща, повисла в воздухе между ними.

– Льстец, – сурово молвила она. – Я спрошу у тебя, каков твой самый ужасный грех, и тогда сама смогу рассудить, правдив ли твой ответ.

Он криво улыбнулся ей и ничего не ответил. У нее на коленях набралась целая охапка колокольчиков, поэтому она подняла юбки, чтобы унести их, и они двинулись к одеялам, которые Мак разостлал под сенью дуба. Солнечные лучи танцевали в кроне дуба, пробиваясь сквозь листву, делая ее шафрановой испещряя одеяла призраками молодых листочков. Эван со сей серьезностью расставил колокольчики по бокалам и наполнил их водой из ручья, так что пикник из весьма церемонного мероприятия с тяжелым серебром и накрахмаленными льняными салфетками превратился в детское чаепитие.

После этого он растянулся напротив нее, и Аннабел осознала, что он едва ли вымолвил хоть слово с тех пор, как она казала, что у нее нет грехов.

– Каков твой самый большой грех? – спросила она.

– Моим грехам нет числа, – ответил он. – И думается мне, то, пожалуй, в моей душе полным ходом идет, так сказать, переворот.

– О! – вымолвила она, несколько обескураженная его серьезным отношением к сему предмету. – Тогда скажи на милость, каков твой самый последний грех?

– Вожделение, – сказал он и посмотрел на нее с ухмылкой, напоминавшей волчий оскал. – Я заслужил поцелуй за искренность.

Она почувствовала, как пузырьки смеха поднимаются у нее в груди.

– Это преходящий грех, – заявила она. – Судя по тому, что мне доводилось слышать от деревенских кумушек, вожделение – это то, что мужчина ощущает по отношению к своей супруге лишь непродолжительное время, если вообще ощущает.

– Но не я, – молвил Эван, не обращая внимания на ее шутливый тон. – Полагаю, я буду вожделеть тебя до того дня, как встречусь с Создателем.

Аннабел выгнула бровь, но по какой-то неведомой причине Эван, похоже, совершенно не воспринимал саркастических замечаний. Рядом с ним трудно было быть циничной: слова, казалось, просто-напросто теряли смысл прежде, чем она успевала произнести их вслух. Поэтому она взяла аппетитный сандвич с огурцом и съела его.

Некоторое время спустя он по-прежнему ничего не говорил, и Аннабел уже начинала чувствовать, что тишина становится гнетущей, поэтому она сказала:

– Я не вполне уверена, что вожделение считается грехом, когда оно возникает между мужем и женой. Не то чтобы я твоя жена, но…

– Но будешь ею, – докончил он. – Я думал о том же самом. Мне придется спросить об этом у отца Армальяка.

– Ты ужасно серьезно относишься к этому вопросу, – заметила она.

– У нас нет ни одного бокала, – сообщил он, протянув ей открытую бутылку белого вина.

Она изумленно посмотрела на него.

– Я не могу пить без бокала.

– Неужели? Почему же?

Он забрал у нее бутылку обратно и отхлебнул из нее, перевернув ее вверх дном. Она рассмеялась.

– Я не могу так пить.

– Леди придерживаются утомительного перечня ограничений, – молвил он, вынув колокольчики из бокала для вина и сунув их в стакан, где уже стояло некоторое количество их собратьев. После чего налил ей бокал вина. – И я действительно серьезно отношусь к подобным вещам.

– Почему? – осведомилась она. Вино было слегка игристым и проскользнуло в ее горло вместе со шлейфом из запаха цветов.

– Почему? Потому что я пекусь о своей душе, – ответил он, снова отхлебнув из бутылки.

Аннабел воззрилась на него, пытаясь уразуметь, что именно он имел в виду. Теперь пальцы знали, какими мягкими были его волосы и как они кудрявились на затылке. И она знала, каким было его лицо на ощупь, когда щетина только-только начинала пробиваться, вот как сейчас. И мягкость его губ, и как от их прикосновений у нее слабели колени, так что она падала в его объятия. И его глаза…

– Если ты будешь так на меня смотреть, барышня, – тихо молвил ее будущий муж, – то нам придется положиться на то, что Бог будет милостив и простит нас за то, что мы пренебрегли нашими клятвами.

Она смутилась.

– Я просто пыталась решить, что ты имел в виду, когда говорил о своей душе, – ответила она, уловив в своем голосе нечто похожее на хрипотцу.

– Я имел в виду, что пекусь о своей душе, – сказал он. – Я не могу придумать, как это выразить иначе. Душа – это ценность, которую даровал мне Господь, и я не намерен осквернять ее.

Аннабел нахмурила брови и рассеянно допила вино, что оставалось в ее бокале.

– Ты хочешь сказать, что ты… ты верующий? У него сделался слегка удивленный вид.

– Я не вполне уверен, что ты разумеешь под этим, но подозреваю, что ответом будет «да».

Верующий? Они с сестрами ходили в церковь каждую неделю на протяжении всей своей жизни, но она бы никогда не назвала себя человеком, которым движет нечто большее, нежели простое соблюдение церковных обычаев.

– Я так понимаю, ты не назвала бы себя верующей, – сказал Эван.

– Нет, – молвила Аннабел, – хотя меня, разумеется, нимало не беспокоит тот факт, что ты… я хочу сказать, что я рада, что… – Но она запуталась в словах, не в силах придумать, что еще сказать.

– Так как, по-твоему, я честно ответил на вопрос? – спросил он, перекатившись со спины на живот и оказавшись совсем рядом с ней.

– Что? Пожалуй, – ответила она, все еще пребывая в замешательстве.

– Поскольку именно я отвечал на вопрос, то могу уверить тебя, что так оно и было. Я ответил честно. – Он выжидающе посмотрел на нее.

– О, – пробормотала она, – поцелуй. Хорошо.

Она наклонилась вперед и запечатлела на его губах легкий поцелуй. Такой, какой можно подарить мужчине, сохранившему свои детские верования нетронутыми.

После чего она отстранилась, но он потянулся за ней.

– Мы договаривались не об английском поцелуе, – прорычал он, и внезапно она поймала себя на том, что наклоняется назад – и вот она уже лежит, точно трепыхающаяся рыбина на берегу реки, и этот великан шотландец нависает над ней.

Но выражение его глаз заставило Аннабел позабыть обо всем, что имело касательство к вопросу о церквах, священниках и вере в целом.

– Вы должны мне поцелуй, мисс Аннабел Эссекс, – заявил он; дыхание его согревало ей щеку. —Два, если верить моим подсчетам.

Сама его близость заставляла ее сердце тяжело биться в груди. Однако в то же время она чувствовала, как ее охватывает истома, ощущение покоя, которое она неизменно испытывала рядом с ним.

Теперь Эван наклонялся над ней, опираясь на локти. Тут он опустил голову, и Аннабел закрыла глаза, заслонив от себя и бледную синеву неба, и блеск его волос, и просто позволив миру сузиться до его губ и прикосновения его руки к своей щеке. Уста его были теплыми и требовательными. Они неторопливо, терпеливо повторяли контуры ее губ, задавая безмолвный вопрос, пока она не открыла рот и не приняла его.

– Тебе нравится не пускать меня, не так ли? – хриплым шепотом пробормотал он.

Она не могла удержаться, чтобы не улыбнуться от абсолютного ликования.

– Только некоторое время, чтобы…

Но она охнула. Его рот запечатал ее уста, и крик ее не был услышан. Поцелуй его был обжигающим в своей власти, надменным в своем господстве… и она только и могла, что трепетать, а потом запустить руки в его волосы и целовать его в ответ.

Прошла вечность, и когда все ее тело уже начало гореть огнем, он наконец оторвался от нее и раскатистым голосом сказал:

– Остался еще один поцелуй.

Аннабел улыбнулась ему и, еще крепче обхватив рукой его шею, выгнулась навстречу его губам.

– Тогда возвращайся ко мне, – выдохнула она.

На этот раз ее уста открылись навстречу его устам, встретив его девственной сладостью, от которой дыхание их стало прерывистым через пару мгновений. Она услышала легкий, хриплый стон и поняла, что он вырвался у нее. Его большая рука внезапно легла ей на талию, и она содрогнулась от абсолютного наслаждения. Губы его оторвались от ее уст, но она не открыла глаз. Потому что если бы она открыла глаза, то он бы убрал руку, которая медленно продвигалась все выше и выше…

На миг – один блаженный миг – огромная ладонь накрыла ее грудь, и большой палец прошелся по ее соску. Аннабел никогда не чувствовала ничего подобного: словно это едва заметное движение опалило огнем все ее тело. Он сделал это снова, и глаза ее распахнулись, ища его лицо. Он навис над ней – лицо его было напряжено, и тут, как раз когда их глаза встретились, он снова потер пальцем ее сосок, и, вскрикнув, она притянула к себе его голову, а заодно и его самого. И вот они уже лежат: он – сверху, губы его терзают ее уста, и рука его поймана в ловушку между их телами.

И тут Эван оторвал свои губы от ее губ и скатился с нее. Сквозь барабанную дробь в ушах до Аннабел доносилось его прерывистое дыхание.

Наконец она открыла глаза и уставилась в блеклое небо. Она не знала, что делать. Она вела себя как распутница.

– Поцелуй окончен, – наконец изрекла она.

Ее постепенно охватывало чувство стыда. Она довольно хорошо знала, чего ей хотелось. Ей хотелось, чтобы он опустил лиф ее платья и коснулся рукой ее обнаженной груди. И если бы она не была так смущена, то попросила бы его сделать это. Стыд и срам.

Она прикусила губу, желая, чтобы ей больше никогда не надо было открывать глаза. Желая, чтобы можно было просто сделать вид, будто всего этого никогда не было.

– Полагаю, – сказал он, и голос его казался почти обычным, – нам следует сделать вид, будто этого никогда не было.

Аннабел села и, стараясь не встречаться с ним взглядом, принялась возиться со своими волосами. Тут ей на глаза попался ее бокал с вином и, потянувшись за ним, она с ужасом обнаружила, что у нее трясутся руки. Она осушила бокал, и это немного помогло. Легкая цветочная горечь вина холодила ей горло. Но она была не в силах взглянуть ему в глаза.

Эван налил ей еще вина.

– Советую тебе съесть что-нибудь, прежде чем снова пить вино, – сказал он. Казалось, эта ситуация его забавляет.

Эта его неизменная манера держаться так, будто его все забавляет, была довольно утомительной, решила Аннабел. Наконец она обратила на него взор. Естественно, вид у него был такой спокойный, словно ничего не случилось. Аннабел начинала думать, что ничто не в силах смутить покой Эвана. Она пораскинула умом, пытаясь придумать какой-нибудь пристойный, безобидный вопрос – такой, который покажет, что она тоже нисколечко не беспокоится из-за… из-за этого.

– Сколько дней, по твоим подсчетам, осталось до конца нашего путешествия? – осведомилась она и осознала свою ошибку, как только он рассмеялся.

Щеки ее пошли алыми пятнами, но Эван только и сказал:

– Восемь.

Она кивнула и съела сандвич.

– Теперь я боюсь задавать тебе вопросы, – словоохотливо признался он.

– Смелей! – ответила она. – Я не стану отвечать искренне, и никаких оснований для тревоги не будет.

– Ну что ж, очень хорошо, – сказал он. – Тебе понравился мой поцелуй, Аннабел?

От одного звука его замедленного голоса мурашки побежали у нее вдоль позвоночника. Это было умопомрачительно.

– Полагаю, ты раз от разу набираешься мастерства. Ардмор разразился хохотом.

– Единственная хорошая новость, которую я могу сообщить тебе по поводу твоего ответа, – это то, что я не заслуживаю еще одного поцелуя.

Аннабел прикусила губу, пытаясь не чувствовать себя глупо.

– Я бы не отважился еще на один подобный поцелуй. Я не отвечаю на вопрос, поэтому я не прочь сказать правду. Я никогда не чувствовал ничего подобного во время поцелуя с женщиной и никогда не думал, что почувствую. И, – прибавил он, – я отчасти обеспокоен тем, что когда этот набор клятв наконец исчезнет с нашего пути, то наши чувства самовоспламенятся от перегрева. Я слышал, такое случается.

Улыбка покалывала ее губы, но она не смела посмотреть на него. Не могла.

– Раз уж я так честен, – продолжил он, – то я также немного обеспокоен тем, что ты ненавидишь меня теперь, когда я дотронулся до твоей груди. Я не хотел. – И вот он уже не сидит на другом конце одеяла для пикника, а стоит прямо перед ней на коленях. – Ты простишь меня, Аннабел? Я знаю, что мне вообще не следовало касаться тебя в подобной манере, прежде чем мы сочетаемся браком, а уж тем более на открытом воздухе. Я… я потерял самообладание, и ты, вероятно, думаешь, что это потому, что я неотесанный мужлан, но…

В его голосе звучала настоящая мука.

– Эван, – молвила она.

– Да?

– Тебе нравится целовать меня?

– Бог свидетель, барышня, я только об этом и думаю с утра до ночи.

– Я только что выиграла поцелуй, – дабы помучить его, сообщила она, наконец-то встретившись взглядом с его зелеными с золотистыми крапинками глазами. То, что она увидела в них, заставило ее улыбку дрогнуть от абсолютной силы этого нечто. Она потянулась вперед и притянула его к себе, и откинулась назад, увлекая за собой его тяжелое тело. Казалось, они никогда и не переставали целоваться – до того стремительно вернулся их пыл. Менее чем через секунду она уже была не в силах перевести дух, не в силах мыслить, но она все-таки сделала одну вещь.

Она отняла его руку от своей щеки и передвинула ее. Эван застонал в голос, когда рука его накрыла ее грудь, округлость которой была словно создана именно для этой цели и ни для какой иной. Но он не стал снова трогать ее сосок. Он просто целовал ее; все это необузданное желание смягчалось надеждой и искренностью между ними.

И когда он на сей раз убрал голову, она улыбнулась, глядя на него снизу вверх.

– Кажется, моя рука примерзла к месту, – сообщил он ей.

– Что ж, Мак будет весьма удивлен, – ответила она, заливаясь смехом.

Эван нехотя скатился с нее и сел.

– Больше никаких вопросов.

– Никаких.

– По крайней мере не сегодня, – исправился он.

Вино на вкус было словно вода, сдобренная цветами; от него она чувствовала себя естественной и раскрепощенной.

– Разумеется, – продолжил он, – ты действительно можешь задать мне один вопрос, так сказать, на свое усмотрение.

– И что же это за вопрос?

– Ты победила в состязании лучников. Ты выиграла у меня фант. Помнишь? – Глаза его были темными и бесстыдно обольстительными. – Ты можешь попросить меня о чем угодно, Аннабел, и мне придется исполнить твою просьбу.

Аннабел открыла было рот, чтобы задать вопрос, но они ведь условились: никаких вопросов.

– Вообще никаких вопросов? – спросила она.

– Может статься, я смогу угадать, что ты хотела бы узнать, – сказал он, игриво поглядывая на нее.

– Вполне вероятно, – парировала она.

– В дебрях Клэшиндаррохского леса не так-то много кандидаток на мою нежную привязанность, – сказал он, не отрывая от нее своих глаз. – Когда я был юношей, я действительно некоторое время оттачивал свое мастерство на покладистой юной леди из деревни. Но потом дядя Пирс отвел меня в сторонку и сказал пару крепких словечек о сути ответственности и о том, что произойдет, если женщина понесет. Видишь ли, я их граф.

Она кивнула.

– Я обучался дома, и при надлежащем развитии событий я очутился бы в университете и там познакомился бы со множеством юных барышень, но… К сожалению, прежде чем я смог это сделать, ко мне послали Роузи по условиям соглашения моего батюшки с ее отцом. Роузи должна была прожить у нас несколько лет, прежде чем мы скрепили бы брак любовной близостью, в то время как я находился бы в университете. Видишь ли, ей было всего тринадцать.

– Тринадцать! – охнула Аннабел. – Ужасно. Бедная, бедная Роузи!

Рот его превратился в напряженную, тонкую линию.

– Я не мог оставить ее, особенно когда мы узнали, что она носит ребенка.

– Она хотя бы понимала, что происходит?

– Не совсем. А в ту ночь, когда она рожала… – Взгляд его выражал муку. – К тому времени она уже могла выносить мое присутствие. Я ей даже нравился. Но когда начались схватки, она где-то в глубине своего помраченного ума решила, что, должно быть, я был тому виной. И хотя я убрался с ее глаз долой, она все равно вырывалась из комнаты, где ее расположили, и искала меня. Наконец бабуля решила, что лучше дать ей возможность излить свои чувства. Поэтому я вошел в родильную комнату.

Отодвинув принадлежности для пикника в сторону, Аннабел уселась подле распростертого на одеяле тела Эвана. Она запустила пальцы в его красивые густые волосы и попросила:

– Расскажи мне.

– Все то время, пока она могла стоять, она колотила по моей груди кулачками, – голосом, лишенным всякого выражения, молвил он. – Потом, когда она уже не могла стоять, она кричала. И кусала меня за руку.

– Кусала тебя за руку? – ошеломленно повторила Аннабел. Он перекатился на спину и вытянул вверх правую руку. Под большим пальцем располагался глубокий шрам.

– Бедный! И бедная девочка… это ужасно. Она имела хоть какое-то понятие о том, что происходит?

– Да мы и сами не поняли. Она, очевидно, думала, что это я причиняю ей боль.

Аннабел сглотнула.

– А ребенок?

– Родился вполне здоровеньким. Не скажу, что присутствие при его рождении оставило у меня очень приятные впечатления, но Грегори был отличным крепким мальчуганом, который орал так, что весь побагровел. Вот так я и лишился возможности пройти университетский курс по искусству обольщения женщин.

Внезапно искушение заструилось по ее венам, точно цветочное вино, придавая ей храбрости и вызывая любопытство.

– Ты должен мне фант, – сказала она. – Все, о чем мне вздумается попросить.

– Верно.

Весь залитый солнцем луг, казалось, затаил дыхание, ожидая, что она скажет. Ленивое жужжание пчел и то умолкло.

И тем не менее она не лишилась чувств. Сладость этого томного дня была оттеснена бурным потоком желания, тугой струной натянувшегося между ними.

– Тогда мне бы хотелось, чтобы ты снял сюртук, – молвила она, отбросив всякую осторожность. – И рубашку тоже.

Он окинул ее неторопливым взглядом, в котором явственно читался призыв.

Испустив шутливый вздох, Ардмор сел и стянул с себя сюртук. То была превосходно сшитая вещь, плотно облегающая фигуру, и Аннабел едва не наклонилась вперед, чтобы помочь ему, но ей показалось, что это чересчур интимный жест. Она осталась там, где была.

Эван улыбнулся ей, но ничего не сказал, расстегивая пуговицы у ворота. Проделав это, он медленно встал и стянул рубашку через голову. На мгновение та вздулась колоколом, точно паруса огромного корабля, и упала в сторону.

– Ну и что вы думаете, мисс Аннабел Эссекс? – вопросил он. Веселье и желание смешались в его голосе в вино более пряное, чем то, что было у них в бокалах.

Он стоял, возвышаясь над ней, испещренный тенями шафрановых дубовых листьев. И память ее не обманула: грудь его являла собой гору мышц – прекрасную, обтянутую кожей, которая напоминала толстый атлас, исцелованный солнцем.

Одним плавным движением он опустился подле нее на колени.

– Когда ты так на меня смотришь, – сказал он, – я действительно чувствую себя одним из созданий Божьих.

При тщательном рассмотрении на животе его не было ни грамма лишней плоти – только бугристые мышцы, которые вызывали у нее острое желание дотронуться до него.

– Посланным на эту землю единственно для того, чтобы преклоняться пред тобой, – молвил он. – Известны ли тебе строки, которые мы произносим во время шотландского обряда бракосочетания: «Телом своим тебе я поклоняюсь»?

Улыбка расцвела на губах Аннабел.

– Разве это не отдает язычеством для такого ревностного христианина, как ты?

– Ничуть. Поклоняясь тебе, я поклоняюсь Богу. В конце концов, ты одно из самых прекрасных его творений.

Аннабел пришелся по душе комплимент, но на ее вкус он был несколько перенасыщен теологией. Он мог называть это как угодно – она видела острое желание в его глазах. Он желал ее.

Увидев довольную улыбку на лице своей будущей жены, Эван ощутил хмельное безрассудство от сознания, что он разделся почти догола среди бела дня. Она была язычницей – его жена, восхитительной, прекрасной язычницей. Он потянулся вперед, даже не отдавая себе отчета в том, что собирается сделать.

Пальцы его были проворны и быстры, словно молния. Платье Аннабел застегивалось спереди, чтобы путешествующей даме было удобнее раздеться без помощи горничной. Теперь эти пуговицы разлетелись в разные стороны от прикосновения пальцев Эвана, и Аннабел… Аннабел задрожала, точно новорожденный олененок, но не остановила его руку. Эван сказал себе, что если она скажет «нет», то он остановится. Но она не издала ни звука, не считая звука неровного дыхания… и это было столь завораживающе, что он принялся расстегивать пуговицы еще быстрее.

Парой секунд позже он спустил платье с ее плеч. Разумеется, под ним было еще несколько слоев одежды.

– Разве это не… – Слова застряли у него в горле. Потому что она улыбалась ему загадочной, неподвластной времени улыбкой женщины и расшнуровывала корсет.

По-прежнему не говоря ни слова, он поднял ее сорочку. Щеки ее сделались пунцовыми, но она позволила ему стянуть сорочку через голову и… предстала перед ним полностью обнаженной.

Она сидела на бедре, подтянув к себе ноги, и – хотя платье по-прежнему стыдливо цеплялось за ее бедра – нагая по пояс.

И она была прекрасна.

– Ах, барышня, – прошептал он, – вы действительно прекраснейшее творение рук Божьих.

Тело ее, нежащееся в лучах солнца, было словно наливное яблочко: каждый изгиб его был вылеплен и каждая тень положена с таким восхитительным мастерством, что у него затряслись руки – до такой степени он жаждал прикоснуться к ней.

– Я не смею приблизиться к тебе, – вымолвил он придушенным голосом.

Была в его голосе нотка, в которой ей послышался мощный клич правды.

Эван взял за стебель колокольчик, понуривший свои маленькие шляпки, и медленно провел им вдоль изящного изгиба ее плеча, прокладывая дорожку, по которой сможет пройтись его язык, когда они доберутся до его владений.

Она содрогнулась и опустила глаза. Они вместе смотрели, как темно-голубые цветки плавно скользят по пышной округлости ее груди, минуя розовый сосок…

– Хватит! – выдохнула она.

Но он заворожено смотрел, как она дрожит от ласки цветка, ослепленный вспышкой сливочно-белой кожи, контрастирующей с синевой колокольчика.

Она потянулась за своей сорочкой и натянула ее через голову так стремительно, что цветок отлетел в сторону и приземлился в бокал с вином.

– Ничего этого не было, – заявила Аннабел. – Мы не станем это обсуждать. Никогда.

– Нет никакой нужды это обсуждать, – сообщил ей он. От его голоса по ее ногам прокатилась дрожь удовольствия. Или, быть может, причиной тому было выражение его глаз. – Я никогда этого не забуду.

Аннабел запрокинула голову и посмотрела вверх. Возможно – просто возможно, – к вечеру небо сравняется в красоте с колокольчиками. Но в природе не существовало ничего даже приблизительно равного по красоте золотисто-зеленым глазам Эвана. Ничего.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю