Текст книги "Напрасная прелюдия (ЛП)"

Автор книги: Элла Мейз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)

Глава 9

День девятый…

Прошло три дня с той ночи, когда я проснулась в чужой постели. Оглядев пустую комнату, не увидела никаких признаков присутствия Александра. Подумав, что он, должно быть, уже в своем офисе, я осторожно опустила голые ноги и потянулась, растягивая ноющие мышцы. Обнаружив в углу комнаты рубашку, в которой была вчера, я поспешно надела ее и вернулась в свой номер через открытую дверь.

Заскочив в душ, чтобы смыть пот с тела, я думала о последних трех днях и о том, в какую историю влипла.

После того как он оставил меня засыпать в слезах в моей постели, мы не разговаривали почти сутки до следующего вечера, и на этот раз именно я постучала в его дверь и заявила, что он должен мне еще одну ночь. На самом деле он ничего не был мне должен. Мы квиты. Но то, как я чувствовала себя рядом с ним, что чувствовала к нему… Я не могла устоять. Не тогда, когда знала, что должна уехать через несколько дней и навсегда потерять его.

Слишком сильно я нуждалась в нем, чтобы беспокоиться о чем-то еще.

Всякий раз, когда чувствовала себя паршиво, льнула к нему, будь то днем или ночью. Он ни разу не отказал мне. Когда мы были в постели и я слушала, как бьется его сердце, меня окутывало такое спокойствие, которого я никогда не испытывала раньше. Я знала, что у него был очень напряженный рабочий график, но меня грела одна только мысль, что он хотел меня так же сильно, как я его. Несколько раз замечала, что Адам следил за мной, пока я бесцельно бродила по городу, но в конечном итоге поняла, что не возражала против того, чтобы кто-то заботился обо мне настолько, чтобы присматривать за мной. Я находила в этом удовольствие.

Я твердила себе, что это только на несколько дней, что мне не следует чувствовать вину за то, что использую его подобным образом, но всякий раз, когда я думала, что волшебным образом у меня появится достаточно сил держаться от него подальше, он стучался в мою дверь.

Вчера мы снова оказались в том же лифте и, когда все остальные один за другим разошлись по своим этажам, набросились друг на друга, впиваясь в губы жадным поцелуем, как только двери скрыли нас, словно и не провели всю ночь, задыхаясь в объятиях друг друга. Я даже не поняла, что мы приехали на этаж, где располагался его офис, пока не прозвучал зуммер открытия дверей и от голоса Джексона не треснул наш маленький стеклянный шар.

Почувствовав себя уязвимой и по какой-то причине виноватой, я покраснела, увидев поверх плеча Александра скривившееся в презрительной ухмылке лицо его младшего брата.

Я почувствовала теплые пальцы Александра на подбородке, и он вновь коснулся легким поцелуем моих губ. Он никогда не закрывал глаза, будто пытался впитать все, что должно было отразиться на моем лице.

Когда Джексон снова открыл рот, пальцы Александра напряглись, и он прервал наш поцелуй, а в глазах сверкнул еле сдерживаемый гнев.

– Ты еще не закончил с ней, Алекс? Я удивлен, – сказал Джексон.

Александр развернулся, и его сердечное тепло покинуло меня. Не сказав мне ни слова, он прошел мимо брата.

– За мной, Джексон, – приказал он отрывистым, резким тоном.

Джексон вновь скользнул взглядом по моему зардевшемуся лицу и произнес слова, которые не должны были настолько сильно обидеть меня, но я приняла их близко к сердцу.

– Полагаю, ты довольно хорошая замена Клэр. Не теряешь время на ужины, а сразу тащишь в постель.

Увидев, что достиг цели и на моем лице отразилась боль, он ушел вслед за Александром.

Даже ничего не зная о том, почему он порвал со своей женой, я была вполне уверена, что она сделала какую-то глупость, глубоко ранив его при этом. И также знала, что у него все еще были к ней чувства, с которыми никакая временная замена, как я, не могла конкурировать.

Спустя несколько часов, когда наступила ночь, я решила не идти к нему. Слишком была погружена в мысли, обдумывая сказанное Джексоном о бывшей жене Александра.

Но это не остановило самого Александра. В десять вечера он был в моем номере. Я не смогла закрыть дверь и не впустить его.

Он сорвал с меня одежду и подарил мне первый оргазм этой ночи у стены. Через несколько часов мы оказались в его постели, и в этот раз у меня не было сил встать и уйти. Он обнял меня и обхватил ногами, и я погрузилась в спокойный сон, окруженная его теплом.

Все же он успокаивающе действовал на мои сердце и разум, а я начинала становиться зависимой от прикосновений его кожи к моей. Нахождение в его объятиях было ярким моментом в той душевной боли, которую я пыталась пережить. Это также был мой последний день с ним. После этого я останусь лишь крохотным воспоминанием в его жизни.

Ни больше. Ни меньше.

Я никогда не посмотрю в его красивые голубые глаза, не почувствую себя в безопасности. Возможно, я даже никогда не найду такого спокойствия и умиротворения, которые он каким-то образом сумел мне дать за эти последние несколько дней.

Но у меня была собственная жизнь, и настало время вернуться в реальность. Я владела миленьким маленьким кафе, которым сейчас управляла моя лучшая подруга, поскольку мне нужно было быть здесь. Что еще более важно, по возвращении мне придется столкнуться лицом к лицу с жизнью, в которой теперь не было отца. Простое осознание того, что он больше никогда не позвонит мне, сильнее всего причиняло боль.

Вот почему я все утро упаковывала вещи перед отъездом, и, скажи я, что не была опечалена тем, что эта была последняя ночь, которую я проведу с Александром, это было бы величайшей ложью, когда-либо произнесенной мною.

Поскольку погода казалось теплее в сравнении с той, что преобладала с самого моего приезда сюда, я решила воспользоваться возможностью прогуляться по Манхэттену, вместо того чтобы сидеть в номере и сходить с ума из-за вещей, которые не могла контролировать.

Я уже смирилась с тем, что влюбилась в него, но понимала также, что этим все и ограничится. Знала, что его чувства к жене не остыли, а я была никем, всего лишь временной заменой, к которой его влекло по непонятной причине, – вероятно из жалости.

Схватив толстый шарф из небольшого шкафчика, я обмотала его вокруг шеи и, открыв дверь, увидела на пороге подарок для меня.

Взяв большую белую коробку, я занесла ее в номер, поставила на кровать и смотрела на нее как на бомбу, готовую взорваться в любую секунду.

Она была перевязана очень мягкой черной бархатной лентой, из нее же и красивый бант на крышке; и, хотя я знала, что подарок от Александра, это не остановило порхание бабочек в животе, когда погладила нежную текстуру ленты кончиками пальцев.

Заметив простую белую карточку, закрепленную под большим бантом, я осторожно извлекла ее, не испортив его.

«Будь готова. 21:00».

Два слова и время. Ничего больше.

Сухо.

Кратко.

По делу.

Волнующая дрожь пробежала по телу, и я призадумалась. Я начала слишком привязываться. Не знала, смогу ли распорядиться содержимым этой коробки. Что это символизировало или к чему привело бы?

Для него это была просто еще одна ночь. Скорее всего, приглашение на ужин, перед тем как я покину город, но для меня это значило намного больше.

Дрожащими руками я потянула за ленту, развязывая бант, и подняла крышку.

Первое, что я увидела, – это черные туфли на острой шпильке с ремешками на лодыжках. Положив их на кровать, я достала самое красивое, простого покроя шелковое платье – опять же черное.

Облегающее.

Сексуальное.

Аккуратно положив короткое платье рядом с туфлями, я пыталась отговорить себя от встречи с ним. Даже если это прощальный ужин, мне тяжелее будет забыть его.

Когда слезы хлынули из глаз, я вспомнила сказанное отцом во время одной из наших последних бесед. Мурашки пробежали по моим рукам, и, клянусь, я слышала, как он шептал каждое слово, будто находился со мной в комнате.

«Будь счастлива, моя маленькая звездочка. Бери от жизни все, что сможешь. Хватайся обеими руками, цепляйся за нее. Иногда тебе будет грустно, может больно, и ты будешь злиться… Но несколько дней заставят каждый плохой день твоей жизни стоить этого. Заканчивай каждый день с улыбкой на лице. Будь доброй. Будь благодарной».

Оставив на кровати все, как было, я схватила пальто и кошелек и помчалась из номера, чтобы послушать игру мистера Гарретта.

Вечером без четверти девять я была готова – в шелковом платье и красивых туфлях, присланных им.

Глава 10

Одиночный стук.

Бабочки запорхали у меня в животе.

Сердце затрепетало в груди.

Я помню, как нервничала. Как сжимала пальцы, прежде чем нашла в себе смелость повернуть дверную ручку.

Это ужасное ощущение, когда знаешь, что от одного его вида перехватит дыхание, и я совсем не готова была отпустить это чувство. Нисколько не готова отпустить Александра.

Его угрюмый вид, ухмылку, прекрасные голубые глаза.

Его запах.

Его прикосновения.

Я знала, что когда буду за тысячи миль от него, то именно эту ночь буду вспоминать.

Интуитивно чувствовала это в самых потайных уголках своей души.

С трудом проглотив ком в горле, я сделала глубокий вдох и открыла дверь.

Он стоял в коридоре с таким видом, будто владел всем миром. На нем был простой белый свитер и потертые джинсы. Я прикусила губу, пытаясь смириться с тем, что возбуждалась, когда видела его небрежно одетым. То, как обычные джинсы смотрелись на нем, как обтягивали его задницу, и в некоторых случаях возбужденный член, – мне трудно было устоять. Я не слышала, чтобы он заходил в свой номер, но должен же он был переодеться, прежде чем прийти за мной, потому что до этого момента я никогда не видела его без деловых дизайнерских костюмов, если не считать спортивной одежды. Вероятно, он хорошо выглядел во всем.

Ублюдок.

Он засунул руки в задние карманы и взглянул на меня из-под полуприкрытых глаз.

– Ты готова, – сказал он, окинув меня взглядом с головы до ног.

– Готова, – нервно улыбнулась я. Быть с ним вот так вот ощущалось как-то по-другому. Новая энергия возникла между нами.

Он поднял бровь. Снова эта самодовольная ухмылка, с ямочкой на одной щеке, появилась на его красивом лице.

– Ты не сердишься на меня за платье и туфли? Я подумал, ты бросишь их мне в голову сразу, как только увидишь.

Моя улыбка стала шире:

– А я бы так поступила?

Его глаза искрились весельем, а улыбка была такой сердечной.

– Да, Майя. Ты единственный человек, который мог бы сделать это.

– Ну что ж, – пожала я плечами, сцепив руки за спиной и переминаясь с ноги на ногу. – Это моя последняя ночь здесь.

Наши взгляды встретились. Выражение его лица смягчилось, и на нем отразилось понимание того, что я сказала.

Мое сердце разбилось.

– Пойдем, дорогая.

Он предложил мне руку.

Мне удалось оторвать от него взгляд и сосредоточиться на протянутой руке.

Наши пальцы соприкоснулись, и он сразу сжал мою ладонь.

Я позволила этим ощущениям раствориться в глубине души: близость, надежность, абсолютный покой, которые только он мог дать моему сердцу.

– Мне нужно взять пальто? – спросила я, прежде чем сделала шаг к нему.

– Мы не будем выходить из здания. Тебе оно не понадобится.

– О, хорошо, – пробормотала я.

Закрыв дверь номера, мы направились к лифтам. Несколько шагов ничего не происходило. Но затем наши руки слегка соприкоснулись, и я взглянула на него из-под ресниц. Вот тогда его большая рука обхватила мою, распространяя тепло на все мое тело.

Это было странное чувство. Меня одновременно обдало и жаром, и холодом. Не думаю, что это было из-за волнения, вовсе нет. Его кожа, мягкая ладонь… Весь мой мир был сосредоточен на наших сомкнутых руках. Это казалось правильным, но в то же время и нет. Мне было и тяжело, и легко. Это ощущалось простым, но при этом очень запутанным. Александр был нереальным. А я все же улыбнулась.

Мы вошли в лифт, и я попыталась обрести душевный покой – хотела насладиться нашей с ним ночью. Насладиться так, чтобы спустя годы у меня осталось по крайней мере хоть что-то хорошее, что не даст забыть об этой поездке. Он был бы моим ярким воспоминанием.

Свободной рукой Александр вытащил черную ключ-карту из левого кармана, просканировал ее на маленьком экране и затем нажал несколько кнопок.

– Что ты делаешь? – спросила я из любопытства.

– Увидишь.

Я вздохнула и заставила себя расслабиться, и будь что будет.

– Должен сказать, было непривычно увидеть тебя с совершенно другой стороны. И я не могу решить, какая из них мне нравится больше.

– О чем ты говоришь? Какая сторона? – взглянула я на него.

– Ты очень сговорчивая этим вечером. Даже когда я скольжу внутри тебя, ты пытаешься сдерживаться, контролировать. Мне кажется, тебе нравится провоцировать меня, как и мне тебя.

Мое лицо покраснело.

– Ты пробуждаешь худшее во мне. Это не моя вина.

– Значит, ты ведешь себя со мной совсем не так, как с другими?

– Определенно нет.

Он сжал мою руку.

– Хорошо. Мне это нравится.

Двери открылись, и я, сделав глубокий вдох, нахмурилась, когда почувствовала сильный запах свежей краски.

Когда я увидела, где именно мы были, то начала смеяться.

Он остановился и вопросительно посмотрел на меня.

– Ты даже не мог заказать для меня ужин? Я знаю, что не такая особенная, но неужели я не достаточно хороша, чтобы заслужить ужин?

– Какое, черт возьми, это имеет отношение к тому, что я привел тебя сюда? Почему ты вообще говоришь что-то подобное?

– А это неправда? Я полагала, что ты всегда приглашаешь своих дам на ужин, прежде чем затащить их в постель.

Двери лифта закрылись позади нас, и в комнате стало темнее. Насколько я могла видеть, здесь делали ремонт и не было никаких осветительных приборов, но яркие городские огни позволяли рассмотреть, что было вокруг. Конечно, когда у вас есть окна от пола до потолка вместо стен, то особого выбора нет.

Благодаря им я смогла увидеть, как он тоже нахмурился.

Отпустив его руку, я осмотрелась. Вокруг пока было немного мебели, всего несколько предметов, прикрытых полиэтиленовой пленкой. Даже полы были устланы ею, из-за этого раздался самый раздражающий шуршащий звук, когда я пошла вперед.

Я осторожно переступила дрель, которая лежала на полу рядом с лестницей.

– Итак, зачем ты привел меня в зону реконструкции? Эти туфли не слишком подходят для этого.

Мы стояли в центре комнаты, и он наблюдал за тем, как я все это воспринимала.

– Пожалуйста, просто заткнись на минуту, пока я не передумал.

Я подняла руки, капитулируя:

– Ладно, прости. Я подожду, пока ты покажешь мне то, ради чего привел сюда.

Он вздохнул, за несколько шагов подошел ко мне и, взяв за руку, повел вверх по лестнице на второй этаж.

Больше полиэтиленовых чехлов.

Больше инструментов.

Я почти поскользнулась на каблуках, но он приобнял меня за талию и не дал упасть.

– Вот что ты делаешь, чтобы привлечь мое внимание, – вздохнул он.

Засмеявшись, я оттолкнула его руку.

– Как же!

Много ведер с краской привлекли мое внимание.

Мы обошли стоящую в центре огромную кровать, опять же таки накрытую пленкой.

Приблизившись к дальней части апартаментов, я подошла к двум открытым французским дверям<sup>[5]5
  Французская дверь имеет максимальную площадь остекления. От обычной она отличается шириной проема. Если она занимает меньше половины стены, то французской ее можно назвать с большой натяжкой. Такая дверная система дает возможность панорамного обзора.


[Закрыть]</sup>, ведущим на огромную, площадью по крайней мере в сто квадратных метров, застекленную террасу.

Я взглянула на Александра, но его лицо было непроницаемым. Я, честно говоря, понятия не имела, зачем он привел меня в свой пентхаус, который еще не был отремонтирован.

Когда я медленно прошла на громадную террасу, первое, что попало в поле моего зрения, был кабинетный рояль. Мне даже дела не было до прекрасной панорамы Нью-Йорка, от которой по-настоящему захватывало дух. Но рояль…

– Александр, что это? – я еле выдавила эти слова, когда сердце начало бешено стучать у меня в груди.

– Я хочу, чтобы это было у тебя и твоего отца.

У меня абсолютно не было ни малейшего представления, о чем он говорил, но в ту же секунду, как его слова ворвались в мое сердце, я все же почувствовала жжение в глазах.

– Я не понимаю, – прошептала я, глядя на него.

Что бы он ни увидел на моем лице, это заставило его подарить мне трогательную до глубины души и прекрасную улыбку; он взял меня за руку, подводя к роялю. Когда я спиной ощутила тепло, то осмотрелась и заметила множество электрических напольных обогревателей, размещенных вокруг рояля в том месте, где он оставил меня стоять. Александр все продумал. Он отошел от меня и сел на узкую банкетку перед инструментом.

– Сегодня я немного потренировался, но ты должна простить меня, если ошибусь. Я очень давно не делал этого.

– Ты никогда не говорил, что играл, – сказала я удивленно, все еще пребывая в замешательстве.

Я не знала, что мне делать, куда положить руки, где встать и, самое главное, что сказать.

– А это имело бы какое-то значение? Я играю время от времени, но сомневаюсь, что мелодия выйдет такой же хорошей, как у твоего отца.

Я улыбнулась ему, и первая слезинка, которую так усердно пыталась сдержать, медленно скатилась по лицу. Он встал и нежно обхватил ладонью мою щеку, вытирая влажный след. Я закрыла глаза и попыталась впитать все, что было Александром.

– Я делаю это не для того, чтобы посмотреть, как ты снова плачешь, Майя. Если это заставляет тебя терять контроль, мы не станем этого делать. Не сегодня.

Открыв глаза, я посмотрела на него и попыталась прочесть эмоции на его лице. Но не смогла, потому что он не позволил мне.

– Почему? – спросила я. – Почему ты делаешь это?

– Я говорил. Это для тебя. Чтобы у тебя были хорошие воспоминания об этом месте. Чтобы ты могла побывать в этом городе со своим отцом, как вы и хотели первоначально. Я не он, но…

Подушечкой большого пальца он вытер с моего лица новые следы от слез и, наклонившись, нежно поцеловал меня в лоб. От прикосновения его губ по моим рукам побежали мурашки, и к тому моменту, когда у меня появились силы снова открыть глаза, он уже сидел на банкетке.

Факт того, что между нами тысячи километров, непрерывным шепотом отдавался в моей голове. Я не могла пренебречь этим – Александр недосягаем, невозможно быть с ним.

– Ты готова?

– Да, – ответила я, сделав глубокий вдох.

Он коротко кивнул и поднял руки, кончики пальцев замерли в нескольких сантиметрах от клавиш. Именно тогда я поняла, что даже не спросила, что он собирался сыграть.

Если бы я знала… Я бы умоляла его не делать этого.

Что угодно, кроме этой единственной мелодии, каждый раз разбивающей меня, когда ноты оживали.

Равель. "Павана на смерть инфанты".

Ритм моего сердца ускорился, а он нажал первую клавишу, заполняя мой мир, наполняя мое сердце.

Он был прав, что совсем не был похож на моего отца, но когда я закрыла глаза, то все еще могла представить его улыбающееся лицо, по мере того как эта запавшая в память прекрасная пьеса захлестнула меня.

Воспоминания обрушились на меня, и я сделала шаг назад. В них было так много счастливых моментов, так много смеха.

Это для отца идеальный подарок. Идеальная мелодия, чтобы вспоминать о нем, подарить ему это мгновение в этом городе.

Холод, тепло, музыка, мои воспоминания, Александр, отчаяние, которое я чувствовала… Все это захлестнуло меня. Все это сразу же наполнило мое сердце, и я хотела свернуться в клубок и тут же умереть в этот идеальный момент.

Когда рыдание сорвалось с губ, мне пришлось зажать рот, чтобы заглушить всхлип и не испортить то, что Александр для меня сделал. Он был так сосредоточен, его взгляд был таким напряженным. Его пальцы ни разу не ошиблись в нотах, и я неотрывно наблюдала за этим со смешанными чувствами.

Этот посторонний, приводящий в бешенство, но прекрасный мужчина дал мне больше, чем я даже могла пожелать, а через несколько часов я должна буду от него отказаться…

Один миг – и его будто никогда и не было.

Один-единственный миг – и я останусь для него ничем иным, как блекнущим воспоминанием.

Когда мне удалось унять дрожь в руках, я прерывисто вздохнула и села рядом с ним. Наши бедра соприкоснулись, и его мышцы напряглись. Он мельком взглянул на меня, но продолжал играть дальше, не пропуская ни единой ноты.

Я наблюдала, как его пальцы парили над клавиатурой, и погрузилась в окружающую его ауру. Я вбирала все, что он желал мне дать.

Через пять минут он нажал последнюю клавишу, и музыка медленно угасла.

Гнетущая тишина повисла между нами на несколько секунд. Я не знала, как сказать этому мужчине "спасибо тебе". Этому сложному, однако в чем-то прямодушному, прекрасному мужчине, в которого я начала влюб… Так что я молчала и пыталась дышать сквозь зашкаливающие эмоции.

Когда стало ясно, что я не смогу с этим справиться, подошла к краю террасы, разглядывая захватывающий городской пейзаж.

Потом спросила:

– Веришь ли ты в любовь к кому-то каждой частичкой души, разума? Веришь во что-то такое всепоглощающее, что однажды все прочувствуют на себе, если им повезет найти того самого правильного человека?

Я услышала, как он приблизился, но у меня еще не было сил посмотреть ему в лицо.

Он вздохнул:

– Да, Майя. Я верю, что у каждого человека есть тот, с которым у него особая связь. Кто-то, кого они будут любить больше всех на свете. Или, как ты сказала, кто-то, кто поглотит их. Но это не означает, что необходимо искать такого человека. Это не всегда приносит пользу.

Я взглянула на него со слабой улыбкой на губах:

– У тебя с женой было так же, да? Я почувствовала связь между вами.

Его обычная морщинка, когда он хмурился, стала глубже, но он так и не посмотрел на меня.

– Бывшей женой, – исправил он мою ошибку суровым голосом. – Связь, которую ты, должно быть, почувствовала, была простым напряжением. Она вовсе не является "тем самым" человеком для меня.

– Ты можешь лгать мне обо всем, о чем пожелаешь, но не лги самому себе. Твою боль было видно. Что она тебе сделала, что ты так сильно ненавидишь ее?

– Это не та тема, которую мне удобно с тобой обсуждать.

Даже если я на самом деле почувствовала укол от его слов, они недостаточно задели меня, чтобы причинить боль. И честно говоря, я уже знала, что он ничем не станет делиться со мной. Мы не были так близки. И никогда не будем.

Так что я кивнула и перевела взгляд на мерцающие огни города, пока напряжение между нами не переросло во что-то опасное.

Начиная по-настоящему ощущать холодный зимний воздух, я обхватила себя руками и стала ладонями растирать плечи, чтобы согреться. Внезапно почувствовала, как еще одна пара рук обняла меня со спины.

Я закрыла глаза и стала наслаждаться его прикосновениями.

– Калифорния?

Горячее дыхание щекотало мою шею, и я кожей почувствовала нежное прикосновение его губ.

– Ты не сдаешься в поисках ответа на этот вопрос, да? Нет, не Калифорния. Вообще-то, ты очень далек от истины.

– Почему ты не говоришь мне, где живешь?

– Полагаю, я упрямая. Также, думаю, тебе нравится загадка, тебе нравится тот факт, что я по тебе не сохну.

– Ты так думаешь? – хрипло спросил он.

Я повернулась в его объятиях, чтобы посмотреть ему в глаза, а он обхватил мою талию руками, прижав меня сильнее к груди.

– Я это знаю, – смело ответила я.

Он не прервал зрительный контакт, и я сделала все возможное, чтобы запомнить его черты, зная, что в последний раз вижу его.

Я грустно улыбнулась ему, он же сосредоточенно разглядывал мои губы.

– Мне нравятся твои глаза, – тихим голосом призналась я.

Он посмотрел на меня удивленным взглядом:

– Ты делаешь мне комплимент?

В этот раз моя улыбка была искренней.

– Это, наверное, единственное в тебе, что заслуживает комплимента.

Он откинул голову назад и от души расхохотался. Я впервые услышала его искренний смех.

– Спасибо. Рад, что ты нашла хоть одну особенность, которая реабилитирует меня.

– Не за что.

Он вздохнул и заправил прядь моих волос за ухо, погладил пальцами мой подбородок, прежде чем вернуть руки обратно мне на талию.

– Думаю, я буду скучать по тебе, мисс Харт. Если бы ты просто сказала, где живешь, может, я смог бы приехать к тебе. Ты бы хотела этого?

Если бы он только знал…

Несмотря на то, как его слова воздействовали на меня, я спросила:

– Можешь сыграть для меня еще раз, Александр?

Несколько мгновений он ничего не говорил. С каждой секундой он вглядывался все более напряженно, но не сводил с меня глаз. Я была готова распасться на тысячи осколков от такого пристального взгляда, поэтому посмотрела поверх его плеча.

– Пожалуйста, – прошептала я.

Отступив на шаг от меня, он взял меня за руку и подвел к маленькой банкетке. Я села рядом с ним, наши тела соприкасались.

Тогда он снова заиграл пьесу. Это было почти так же хорошо, как слышать игру моего отца, это был лучший подарок, который он мог мне дать: мое детство – необыкновенное, счастливое и печальное.

Когда он второй раз за ночь сыграл последнюю ноту, я влюбилась в него.

Потерявшись в водовороте своих эмоций, я села к нему на колени и уткнулась лицом в шею. Вдохнула его роскошный аромат, держась за него, будто боялась упасть с пятидесятиэтажного здания.

Он крепко прижимал меня к себе, ничего не говоря.

Я была согласна сидеть так и проводить часы в его объятиях, но у нас не было столько времени, у нас не было ничего. Мое тело напряглось, и он перестал гладить мои руки.

– Я такая размазня, – прошептала я в его шею, пытаясь вытереть слезы.

– Не могу расслышать, что ты говоришь, детка. Может, тебе немного отодвинуться от меня?

Подняв лицо, я снова была поражена его чистой красотой. Меня заворожили его высокие острые скулы, едва заметная щетина на щеках, резкие очертания челюсти. Все в нем было притягательным и абсолютно недосягаемым.

– Я такая размазня, – повторила я, в это раз осознанно понимая, как выглядела: тушь размазалась, лицо, вероятно, было красным и в черную полосочку.

Он приподнял мой подбородок и заглянул в глаза.

– Ты моя маленькая прекрасная размазня, Майя.

Мое сердце взлетело от его слов, ощущаясь не разбитым, а цельным и наполненным. Он вытер новые слезы, как делал много раз до того, и нежно поцеловал меня.

Я приоткрыла губы и приняла все, что он готов мне был дать. К сожалению, он не перевел это в ту стадию, в которую бы мне хотелось. Его теплая рука легла на мою шею, и очень скоро он завершил поцелуй, слегка чмокнув меня в припухшие губы, и прижался лбом к моему.

Я закрыла глаза и представила другое завершение того, что будет с нами завтра. Я представила реальность, где я всегда буду чувствовать его объятия. У меня было бы это необъяснимое чувство каждый день моей жизни. Наши души в единении.

Мои руки задрожали на его твердой груди, я открыла рот, и слова просто сорвались прежде, чем я смогла остановиться:

– Может быть, в другое время это могло бы перерасти во что-то.

– Я верю, что это уже что-то, Майя.

– Да…

Он был прав. Это уже было чем-то. Но не тем, чего было бы достаточно. Не для меня. Не тогда, когда у него все еще кто-то был в сердце. Не тогда, когда я не могла быть той, в ком он нуждался, кого хотел. Даже жаждал.

– Может быть, потом это стало бы чем-то большим.

– Да, может быть, – пробормотал он и нежно поцеловал мои закрытые веки.

Это было так заботливо, что причиняло боль моему сердцу, и я снова была вынуждена закрыть глаза. Почти зажмуриться.

– Завтра я покину тебя, Александр Росс. Как только я окажусь в самолете, я забуду тебя, – сказала я, выдохнув.

Его руки замерли на моих бедрах, и я открыла глаза. Он даже не мог посмотреть мне в лицо.

– Чем еще ты хочешь заняться сегодня? – спросил вместо этого.

Я выдавила улыбку. Мы подошли к концу моей мечты.

– С меня хватит на сегодня. Мне завтра рано вставать.

Я встала с его колен, несмотря на руки, удерживающие меня.

Морщинка, которую я так сильно полюбила, снова появилась на его лице. Я буду скучать по всему в этом мужчине.

– Во сколько твой вылет?

– В семь утра.

– Я отвезу тебя в аэропорт.

Он начал вставать, но я положила свою руку на его и остановила.

– Думаю, мне нужно побыть одной, Александр. Я не смогу отблагодарить тебя достаточным образом за то, что ты для меня сделал сегодня. Но… думаю, мне нужно готовиться к завтрашнему дню.

Он наклонил голову набок, вероятно пытаясь понять внезапную перемену. Как я могла сказать ему, что боялась отпустить его? Как могла сказать, что не хотела улетать? Или как сильно хотела быть для него кем-то большим…

Пока мы молча ждали прибытия лифта, я повернулась к нему лицом:

– Тогда, думаю, это прощание.

– Это не прощание, Майя. Все не так просто.

– Что заставляет тебя так говорить?

Он пытался встретиться со мной взглядом, но я уже пресекла мысль о том, чтобы быть с ним. Я уже сдалась.

– Ты, – ответил он. – Ты все усложняешь.

Двери лифта открылись, и, прежде чем я вошла, он рукой остановил меня и запечатлел на моих губах поцелуй.

Я приняла его, потому что знала: это будет наш последний поцелуй. Когда он рукой обхватил меня за шею, прижимая ближе к телу, я сделала шаг назад и вошла в лифт, мое дыхание сбилось.

Я избегала его взгляда, а когда двери наконец закрылись, то смахнула одинокую слезинку.