Текст книги "Напрасная прелюдия (ЛП)"
Автор книги: Элла Мейз
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)
Глава 6
Александр больше никогда не искал со мной встречи. Не то чтобы я считала, будто у него была причина для этого или что ему следовало бы. Просто у меня из головы не шел наш поцелуй. Однако отсутствие Александра лишний раз доказывало, что случившееся между нами было исключением из правил и никогда не повторится вновь. Даже понимая это, я по-прежнему не могла думать ни о чем другом, кроме как о том спокойствии, которое он дал мне лишь одним поцелуем.
Лежа в постели и завернувшись в белые простыни, я наблюдала за стихающей снежной бурей. Почувствовав себя не очень хорошо, заказала обслуживание в номер и страшилась того момента, когда придется открыть письма, написанные моим отцом своему брату.
Я не хотела читать их, и, может быть, мне следовало уважать его личную жизнь, но это было небольшое окошко, позволяющее украдкой взглянуть на его жизнь с той точки зрения, которую он никогда мне не показывал.
Как я могла отказаться услышать его еще раз через слова, адресованные брату?
Боль, которую он испытал, когда потерял любовь всей своей жизни. Радость и гордость, которую чувствовал, когда держал меня на руках в первый раз, его борьбу.
Я бы хотела узнать все, от чего он пытался меня оградить.
Быстро поужинав, я, пытаясь собраться с духом, много времени простояла перед окном, глядя на улицу. Я посмотрела на сложенные стопкой письма, лежащие на кровати; невинно ожидающие, когда я открою их.
Причина, по которой они оставались нераспечатанными так много лет, была в том, что его брат никогда не принимал их. Они всегда возвращались с пометкой "Вернуть отправителю". Помню, что мне было девять лет, когда я впервые увидела, как он получает одно из этих писем. Именно я нашла его в почтовом ящике и отдала отцу. Я не знала, что это было за письмо и от кого оно, но разочарование на его лице было видно даже мне, той, которая ничего еще не знала о разбитом сердце. После стольких лет его слабая улыбка и усталый вздох все еще были свежи в моих воспоминаниях.
* * *
– Плохие новости, пап?
Он с любовью погладил мои волосы.
– Нет, детка, нет.
– Тогда почему ты такой грустный? Что бы это ни было, ты можешь мне сказать. Ты ведь заставляешь меня рассказывать все, так что это будет по-честному.
Он рассмеялся, его голос и взгляд потеплели, когда он вертел письмо в своих руках:
– Ты слишком быстро растешь, Майя.
– Они раскрыли тебе этот секрет в письме? – спросила я, но он не ответил на мою шутку.
Он сел и положил письмо на кухонный стол.
– Это письмо я отправил твоему дяде в прошлом месяце, но оно вернулось. Я пытаюсь и буду пытаться достучаться до него, но он и знать меня не хочет. Вот поэтому я немного расстроен, детка.
– Почему он не читает их? Он не скучает по тебе? Он никогда нам не звонит.
– Ему больно.
– Кто его обидел?
– Я.
– Я знаю тебя девять лет, пап, и знаю, что ты бы никогда никого не обидел. Может, это сделал кто-то еще, а он думает, что это был ты?
– Нет, малышка. Это был я.
– Мне не нравится, что он причиняет тебе боль этими письмами. Нам не нужен тот, кто не хочет нас. Не пиши ему больше.
– Однажды он изменит свое мнение. В один прекрасный день он прочтет их все. Я уверен в этом.
– Как ты можешь быть так уверен? Может, тебе просто следует сдаться, – посоветовала я ему, будто знала ответы на все вопросы в мире.
– Майя, никогда не отказывайся от людей, которых ты любишь, поняла? Никогда не сдавайся без боя, – отчитал он.
– Хорошо, папа. Прости.
– Не нужно извиняться, детка, – его голос смягчился. – Просто помни: никогда не сдавайся, хорошо? Всегда есть другой выход. Тебе просто нужно его найти. Я верну брата, даже если мне придется поехать к нему домой и самому прочитать ему письма. Я удостоверюсь, что он видит: я никогда не забывал о нем. Я все еще тот брат, которого он знал.
– Ты же возьмешь меня с собой, да? Не оставишь меня здесь одну?
– Конечно возьму, моя красавица. Я никогда не оставлю тебя. Мы всегда будем друг у друга. Не могу дождаться того дня, когда смогу познакомить тебя с ним. Он полюбит тебя.
* * *
Он никогда не переставал писать ему. Даже несмотря на то, что каждое из этих писем возвращалось, причиняя ему все больше и больше боли с каждым годом, он никогда не сдавался. Я думаю, ближе к концу он понял, что у него никогда не будет таких отношений с братом, каких ему хотелось бы. Он знал, что больше ничего не сможет сделать, тем не менее все же нашел другой способ. Он удостоверился, что я приеду сюда и вручу их лично.
И я знала – это было сделано именно для того, чтобы у меня была семья. Таким был его способ позаботиться обо мне: удостовериться, что я не буду одна.
Ежегодно наблюдая, как возвращается еще одно письмо; видя, насколько он решителен, но, к сожалению, с разбитым сердцем, – все это еще больше заставляло меня ненавидеть дядю. Я действительно приехала сюда отдать ему письма, но я также многое хотела сказать ему. Начиная с того, что он не заслужил ни такой любви моего отца к нему, ни его писем, ни его стремления к нему.
Я собиралась причинить ему боль – такую же, какую он причинил моему отцу.
Впрочем, сейчас я была рада, что у отца не было возможности узнать о кончине его брата два года назад. Что у нас больше не было семьи.
Вытирая слезы, я глубоко вздохнула и подняла письма. Их было двадцать. Я потянула за бечёвку, удерживающую их вместе, и она медленно упала на бежевый ковер.
Присев на край кровати, я взяла первое письмо и быстро открыла его, прежде чем могла передумать.
Это было одно из писем, которое он написал, когда мама еще была жива, когда я была еще размером с виноградину.
Я читала строки, где он рассказывал, как был счастлив, как сильно он хотел поговорить с ним и всем поделиться. Что все должно было быть по-другому.
Письмо за письмом он извинялся – бесчисленное число раз – за несбывшиеся чужие мечты ради воплощения собственной, за то, что покинул страну. Но он никогда не извинялся, что выбрал мою маму. Он никогда не извинялся за любовь.
"Я люблю ее, Джеймс. Я люблю ее, как никогда не любил в своей жизни. Я люблю ее больше, чем мог когда-либо любить музыку. Я знаю, что принял правильное решение, и в один прекрасный день ты все же поймешь меня. Однажды ты простишь меня.
Я никогда не откажусь от тебя. Я никогда не перестану быть твоим братом. Твоей семьей. Это не должно изменить нас".
К тому времени, когда я добралась до пятого письма, я была сама не своя. Некоторые из них я читала расхаживая по комнате, некоторые – в постели, большую часть – сквозь слезы, застилавшие глаза.
Никогда в жизни я не чувствовала себя такой виноватой и такой любимой. Не ощущала такой тяжести на сжимающемся сердце. Никогда не думала, что смогу любить его больше, чем уже любила.
Читая письма, я слышала, как Александр ходит по своему номеру. Иногда он кричал на кого-то – полагаю, он говорил по телефону, так как я слышала только его голос. Захлопнулась дверь, включился душ, зазвонил телефон. В остальном он почти вообще не шумел, но время от времени ко мне все же доносились звуки, и это помогло мне осознать, что я не одинока. Или, по крайней мере, это помогло уверить в этом себя.
Взяв следующее письмо, я вертела его в руках, казалось, бесконечно долго. Я знала, что было в нем написано, знала, что произойдет, и не была уверена, смогу ли справиться с этим, смогу ли не рассыпаться на кусочки по всему полу.
Стоя рядом с дверью, соединяющую меня с Александром, я сползла вниз и прислонилась к ней спиной... надеясь, что смогу от него почерпнуть силы.
Дрожащими руками я аккуратно открыла письмо и вытащила два листа.
Воспоминания об отце пронеслись в голове. То, как он, улыбаясь, смотрел мне в глаза, без лишних слов говоря, что любил меня больше, чем что-либо в этом мире.
Я вспомнила отрешенность, которую видела в его глазах время от времени. Как он каждую ночь играл одну и ту же мелодию для жены.
И, зная все это, я до сих пор чувствую себя виноватой за то, что мое существование стоило ему чего-то очень ценного.
Глаза 7
Затерявшись в собственном маленьком мирке, я вздрогнула, когда услышала, как рядом захлопнулась дверь. Закрыла глаза и попыталась сделать глубокий вдох. В какой-то момент в комнате стало слишком жарко, и я переключила регулятор отопления на меньший режим, все еще находясь на грани срыва. В одно мгновение мне было очень холодно, в другое я вся горела изнутри.
Мое сердце дрожало, разбиваясь на кусочки.
Вытирая слезы тыльной стороной ладони, я пыталась сосредоточиться на строчках из письма, которые стояли у меня перед глазами.
«Знаю, что ты можешь не прочесть это до конца, но ты мне нужен, Джеймс. Ты нужен мне больше, чем когда-либо в жизни. Пожалуйста, пусть это письмо будет первым, которое ты откроешь».
С ненавистью в сердце я прочитала его мольбу к брату. С ненавистью к тем, кто оставил его одного, кто решил оттолкнуть его просто потому, что он посмел жить собственными мечтами.
«Мир, который я знал, сегодня рухнул. Я потерял мою любовь, мою жену. Мою мечту. Мой мир. Я тысячу раз умер с тех пор, как мне сказали, что они не смогли спасти ее, а я все еще живу, дышу. Не знаю, что мне делать, Джеймс; трудно представить жизнь без нее. Трудно принять, что ее нет».
Чем больше я читала о его горе, тем больше чувствовала себя раздавленной под тяжестью вины. Знала, что не моей, знала, что не была в ответе за смерть матери, однако никак не могла изменить то, что чувствовала всю жизнь. Если бы меня не было в этом мире сегодня, мой отец не потерял бы свою любовь. Ему бы не пришлось испытать такую сильную боль.
Вся в слезах, я сделала глубокий вдох и попыталась продолжить чтение.
"Вчера утром в семь часов сорок минут, когда мне сначала сказали, что она умерла, мое сердце перестало биться. В семь пятьдесят мне дали в руки мою малышку, и оно снова забилось.
Я отец, Джеймс. Отец прекрасной маленькой девочки. Последний подарок мне от нее. То важное, что мы создали вместе, – невинную маленькую девочку, плод нашей взаимной любви.
Майя... Мою маленькую девочку зовут Майя. Она такая крошечная, такая хрупкая, и у нее никого нет, кроме меня. Она никогда не ощутит на себе любящих материнских рук, не почувствует тепло ее поцелуев. У нее нет никого, кроме меня, и я понятия не имею, смогу ли стать хорошим отцом без нее, своей любимой жены; не знаю, смогу ли дать ей то, что ей необходимо.
В тот момент, когда я держал дочь на руках, когда ее маленькие глазки смотрели на меня с таким доверием, с таким удивлением, я не смог сдержать слез. Это раздирало мне душу. Разве я не должен быть ее героем? Разве я не должен быть всем, что ей когда-либо понадобится? Так почему я чувствую себя таким слабым?
Она тоже заплакала, Джеймс. Моя маленькая звездочка безутешно рыдала своим маленьким сердечком, а я ничего не мог сделать, чтобы это прекратить.
Моя любовь умерла, оставляя мне лучший в мире подарок. Я в больнице, в ожидании, когда мне дадут в руки маленькую ее частицу. Несмотря ни что, она всегда будет с нами. Пусть даже она подержала Майю на руках лишь несколько секунд, я позабочусь, чтобы доченька знала, как сильно ее любила мама.
Она теперь моя новая мечта, ради нее я заставлю себя дышать. Может быть, я не смогу дать ей все, что необходимо, и, наверное, иногда онa будет скучать по маме, но я сделаю для нее все возможное. Я всегда буду прилагать максимум усилий".
* * *
"Я так сильно люблю ее, Джеймс. Она со мной всего лишь двадцать семь часов, а моя любовь к ней уже необъятна. Ты даже не можешь представить, как она наполняет мое сердце. Как оно разрывается от огромной любви, когда ее маленькие пальчики хватаются за мой большой палец, изо всех сил цепляясь за жизнь. Знаю, ты бы тоже ее полюбил. Ты был бы здесь ради нее, если бы мог.
И я хотел бы, чтобы ты был..."
* * *
"Я уже скучаю по жене, Джеймс. Я все еще могу чувствовать запах ее духов на подушке, и я понятия не имею, что буду делать, когда он развеется и я не смогу больше его вдохнуть. Не знаю, переживу ли это.
Мне нужно, чтобы ты простил меня. Мне нужен брат".
* * *
Я не могла больше читать. Даже тех отрывков, которые удалось прочесть сквозь слезы, – даже тех коротких отрывков было достаточно, чтобы разбить мне сердце. Он никогда не винил меня за то, что я отняла у него жену. Ни разу он не обмолвился, какой обузой я была или что он жалел о моем появлении на свет. Не упоминал, что они решились завести ребенка, несмотря на предупреждения врачей о трудной беременности. Он никогда не чувствовал ко мне ничего другого, кроме любви, и в тот момент я скучала по нему больше, чем по чему бы то ни было на свете.
Я скучала по его объятиям, его музыке, его любви и по моему детству, когда он каждый вечер укладывал меня в постель, целуя и желая спокойной ночи. Я скучала по каждой мелочи, связанной с ним.
Когда воспоминания о детстве волной захлестнули меня, я захлебнулась в собственном горе. Я не помню, как долго рыдала, свернувшись калачиком на полу с его письмом в руках. Не помню, чтобы кто-то стучал в дверь, и не помню, как Александр вошел в мой номер и сжал в объятиях.
Оглядываясь назад в тот день, все, что я могла вспомнить, – это мучительные страдания и руки Александра, возвращающие меня в реальность.
– Майя, ты должна рассказать мне, что происходит, или мне придется вызвать доктора.
И только когда он заговорил, я осознала, что он находился в номере и нежно держал теплыми ладонями мое лицо.
– Я так сильно скучаю по нему, – прошептала я, когда он вытирал мои слезы большими пальцами, обеспокоенно глядя на меня.
– По кому ты скучаешь?
Его прикосновения каким-то образом успокоили мое сердце, и я прикрыла веки, пытаясь впитать все то, что он давал мне, пока его голос не заставил меня снова открыть глаза.
– Я не могу тебе помочь, пока ты молчишь, дорогая.
– Ты не можешь помочь.
– Посмотрим.
– Мой отец... Я потеряла отца.
Мой голос сорвался, и горячие слезы вновь покатились по лицу.
– О, дорогая... – пробормотал он и вздохнул, положив мою голову себе на грудь.
Я повисла на нем, будто он был моим спасательным кругом, будто он был единственным человеком, который якорем держал меня на земле.
Я крепче схватила его белую рубашку – всю в разводах от моих слез, – зажав в кулаки, и он позволил мне горько оплакивать потерю самого замечательного мужчины.
Удивительно, но то, что он держал меня вот так в объятиях, сломало что-то внутри меня, и я впервые в жизни рыдала в руках незнакомца. На людях я заставляла себя улыбаться, тихо проливая слезы над умирающим отцом, с Александром же я растеряла свою сдержанность, полностью погрузилась в пучину горя.
Я почувствовала прикосновение губ к моему лбу и подняла голову, чтобы взглянуть в его прекрасные глаза.
– Почему это настолько больно? – спросила я, не ожидая ответа.
– Не хочешь рассказать мне, что произошло?
Он выпрямил ноги и прислонился спиной к стене, притянув меня к себе, – моя голова все еще была на его груди, пока он продолжал успокаивающе поглаживать меня по спине.
В его прикосновениях не было ничего сексуального, но я все еще хотела забраться к нему на колени и заставить прижаться плотнее, буквально поглотить меня. Только чтобы он был моим. От самой мысли об этом по всему телу проходили электрические импульсы, приводя к осознанию нашей близости.
– У него был рак поджелудочной железы, – начала я.
Мое сердце разбивалось с каждым словом, как в тот день, когда мы услышали это от докторов.
– Нам сказали, что было слишком поздно, что рак уже распространился и поразил другие органы. После многочисленных операций, процедур и химии... он хотел это прекратить. Сказал, что пришло его время и надо смириться с неизбежным. Он не хотел умирать в больнице, напрасно сражаясь в уже проигранной битве. До последних секунд он хотел жить, а не медленно умирать. Он хотел увидеть, как я снова улыбаюсь, и не хотел быть несчастным в больничных палатах. Он просто хотел покоя.
Грудь Александра медленно поднялась и опустилась под моей щекой.
– Я могу это понять.
– Можешь? Потому что я не могу. Не понимаю, чем он заслужил смерть. Не могу понять, почему он больше не со мной. Неужели его борьбы было недостаточно?
– Я не это имел в виду.
Я сильнее прижалась к его груди.
– Не могу больше терпеть эту боль. Не знаю, закончится ли это когда-нибудь, особенно после того, как прочла письма. Я больше не могу.
– У тебя нет другого выбора, – мягко произнес он.
Я попыталась сесть прямее.
– В самом деле? Это лучшее, что ты можешь сказать?
Нежная улыбка коснулась его губ:
– Ты приходишь в себя.
Я нахмурилась.
Он снова притянул меня к своей груди, играя кончиками моих волос, чем отвлекал меня.
– Хочешь поговорить о нем? Может, о счастливых мгновениях? Я уверен, он не хотел бы, чтобы прямо сейчас ты плакала. Расскажи мне о лучших моментах с твоей семьей.
– Он был для меня всем. Больше никого нет.
– А мама?
– Умерла, дав мне жизнь. Мой отец был и всегда будет для меня всем. Мы всегда были друг у друга, но теперь у меня нет никого, кого можно назвать семьей. Даже его глупого брата.
– Ладно, тут ты меня запутала, дорогая. Что за брат?
– Единственная причина, по которой я приехала в Нью-Йорк, была найти его брата и отдать ему эти письма. Отец говорил: "Никогда не отказывайся от семьи и никогда не сдавайся". Поэтому он никогда не переставал писать, никогда не оставлял попыток вымолить его прощение. Мы собирались вместе приехать сюда и найти его брата, но он был слишком болен, чтобы путешествовать.
Я опять начала заливать слезами его рубашку и попыталась стереть их, прежде чем полностью испорчу ее.
– Так что я пообещала ему. Пообещала, что найду его брата и удостоверюсь, что эти письма будут у него. Все эти годы он просто хотел вернуть брата, просто хотел поговорить с ним, снова иметь семью. И вот теперь я здесь, потому что он хотел, чтобы у меня был кто-то, когда он умрет.
– Что случилось? Не смогла его найти? – спросил он.
– Я нашла его жену. Он умер. Этот ублюдок умер прежде, чем я смогла высказать все, что думала о нем. А Хелен была так добра ко мне сегодня. Теперь из-за нее я даже не могу ненавидеть его так, как хотела. Вот почему я читаю их. И с каждым прочитанным словом мое сердце разрывается все больше.
Я подняла письмо, которое читала перед нервным срывом.
– Видишь это?
Я прикоснулась пальцами к написанным отцом строчкам, стараясь впитать эмоции из старой бумаги.
– В этом он просит ответить ему на письмо, так как, видишь ли, как раз прошлой ночью, перед тем как написать его, он потерял любовь всей своей жизни – свою вторую половинку – и остался совсем один с новорожденным ребенком. Но знаешь что, – мой голос дрогнул, когда я попыталась сдержать слезы, – в письмах он никогда не упрекает меня, он ни разу не говорит, что, может быть, если бы у нас не было Майи, у меня могла быть жена. Наоборот, он действительно чувствует себя счастливым, оттого что есть я. Моя мама умерла из-за меня, а он даже не возненавидел меня за это. Он любил меня всей душой.
– Детка, как ты можешь винить себя в ее смерти?
– Я не могу чувствовать себя по-другому. Будто похитила что-то у него, сознательно или нет, но я что-то украла. Она была для него всем, причиной, по которой он покинул Нью-Йорк, оставив мечты позади. И несмотря на то, что у меня никогда не было даже шанса познакомиться с ней, увидеть, как ее глаза горят от любви к моему отцу, – он никогда не упускал случая рассказать мне о ней. Каждый день он дарил мне маленький кусочек ее, удостоверившись, что я поняла, какой она была. И я всегда буду благодарна ей за то, что она выбрала моего отца... за то, что подарила мне его.
– Звучит так, будто он был прекрасным человеком. Не каждому выпадает шанс быть с таким.
Ничего не говоря, я отстранилась от тепла его тела и отползла на несколько шагов в сторону, чтобы собрать разбросанные по полу письма. Должно быть, он заметил, как сильно дрожат мои руки, потому что следующее, что я увидела сквозь слезы, застилавшие глаза, – это как его рука успокаивающе накрыла мою на письме. Я сомкнула ресницы, и горячая слеза упала на тыльную сторону его ладони.
– Я не могу этого объяснить. Он был моим героем, и всегда им будет. Мне бы хотелось надеяться, что никогда не настанет тот день, когда я забуду его, – никогда не настанет. Что я всегда буду помнить его голос, которым он говорит мне, как сильно меня любит.
Так как наши руки все еще были крепко сплетены, он поднял мой подбородок свободной рукой.
– И никто не отнимет у тебя этого. Чего ты боишься?
– Ничего, – прошептала я, сосредоточив взгляд на наших руках.
– Ты можешь поговорить со мной. Я рядом, Майя.
Я собралась с силами, чтобы посмотреть ему в глаза.
– Я так сильно скучаю по нему, Александр. Так сильно. Мне хочется помнить наши лучшие мгновения, больше всего на свете я хочу рассказать тебе о них, но не могу. Не могу, потому что, когда закрываю глаза, все, что я вижу, – как он испускает последний вздох, крепко держа мою руку в своей.
Мой взгляд снова остановился на наших руках, и он еще сильнее сжал мою.
– Он так пытался ради меня выглядеть сильным, – я улыбнулась, вспоминая выражение лица отца, – но я знала, что ему так же страшно оставить меня, как и мне потерять его. То, как он сжимал мою руку в своей... то, как он пытался держаться ради меня... Я никогда не смогу забыть это.
– Эй, – чуть громче сказал он, чтобы привлечь мое внимание. – Посмотри на меня.
Пару секунд я не могла сосредоточиться на нем.
– Если ты не прекратишь плакать, то заболеешь. Ты этого хочешь?
Я покачала головой:
– Прости, что отнимаю твое время.
Я попыталась отодвинуться от него, но он так притянул меня к себе, что мне пришлось забраться к нему на колени. Я уткнулась лицом ему в шею, благодарная за его тепло и прикосновения.
– Мне было так страшно, – судорожно прошептала я. – Он все время говорил, что больше всего будет скучать по моей улыбке. Говорил, что я озаряла его мир, а я даже этого не могу ему дать. Слезы сами льются.
У меня сбилось дыхание, и я услышала, как он ругается себе под нос, тем не менее крепче обхватывая меня руками. Мои глаза были открыты, и не имело значения, насколько сильно я прижималась к Александру, – это все равно не помешало мне погрузиться в прошлое и заново все переживать…
* * *
– Пожалуйста, не плачь, Майя. Ты разбиваешь мне сердце. Ты знаешь, я бы никогда не оставил тебя по своей воле. Ты знаешь, я бы изменил это, если б мог. Но мы перепробовали все, детка. Это просто не сработало.
– Папа, пожалуйста, давай вызовем врача, чтобы мы могли отвезти тебя в больницу. Умоляю.
– Милая, они ничего не смогут сделать. К тому же… я устал, вот и все. Я просто хочу, чтобы ты немного посидела со мной, хорошо? Уверен, к утру мне станет лучше.
– Я здесь. Я никуда не уйду.
Он сделал глубокий прерывистый вдох:
– Спасибо, детка. Спасибо тебе.
Его тело было слабым от лекарств, которые он принимал, он поднял руку и нежно вытер мои слезы. Я попыталась улыбнуться ему, хотя бы слегка, но не очень преуспела в этом.
А вот он улыбнулся. Подарил мне одну из своих лучших улыбок. Усталую, но все же улыбку.
– Боже, – прошептал он. – Я так сильно люблю тебя, Майя. Так сильно любил .
– Пап, ты начинаешь меня пугать. Пожалуйста, давай я кому-нибудь позвоню.
– Ты не доверяешь своему отцу? Разве я не могу просто сказать, что люблю свою маленькую звездочку?
– Конечно, можешь, – сдавшись, сказала я.
Знала, он не послушает меня, поэтому и смирилась. Пусть даже мое сердце кричало сделать хоть что-нибудь, мне пришлось дать ему то, что он хочет.
– Хорошо. Это хорошо.
– Я тоже люблю тебя, папа, – прошептала я.
– Знаю, детка, – прошептал он, все еще улыбаясь. – Ты поедешь в Нью-Йорк... после?
– Поеду. Не хочу, но ради тебя поеду.
– Не будь такой. У него были свои причины держаться в стороне, подальше от меня, ты же это знаешь. Он думает, что я выбрал твою маму вместо них.
– Ему следовало смириться с этим. Он должен был ответить на твои звонки или просто открыть одно из писем, вместо того чтобы отсылать их обратно. Я не испытываю к нему симпатии и никогда не буду, и ты знаешь это.
Он открыл рот, чтобы возразить, его лицо погрустнело, но я опередила его:
– Знаю, знаю. Я буду себя хорошо вести.
– Он семья, – просто сказал он, и я кивнула.
Мне все равно это было не по душе, но я бы сделала все, о чем бы он меня ни попросил.
– Ну, как дела с твоим таинственным парнем? – спросил он ни с того ни с сего.
– Пап, – вздохнула я, – я тысячу раз говорила, никого у меня нет. У тебя просто паранойя. – У меня был парень, но об этом не стоило говорить отцу. Я не чувствовала, что наши отношения с ним были нечто особенным.
– Стоило попытаться. Я бы хотел, чтобы он был, Майя. Я бы очень хотел встретиться с ним. Выполнить свои отцовские обязанности и устроить ему взбучку. Не знаю, может быть, спросил бы о его намерениях насчет тебя?
Я рассмеялась, подарив ему ту улыбку, которая нравилась ему больше всего:
– Ты не смог бы устроить ему веселую жизнь, даже если б захотел. Вероятно, ты был бы счастлив, что я наконец нашла кого-то, и быстренько выдал бы меня замуж, пока он не передумал.
Он взял меня за руку:
– Не раньше чем удостоверюсь, что он любит он тебя так же сильно, как люблю я. Не раньше этого.
– У тебя довольно высокие стандарты, папа.
– Пообещай, что ты возьмешь себя в руки и будешь счастлива.
– Обещаю, папа. Однажды я снова буду счастливой.
– Это не то, о чем я попросил, Майя.
– Это все, что я могу пообещать прямо сейчас.
– Такая упрямая, вся в мать.
Он улыбнулся так, как всегда улыбался, когда вспоминал о маме. В его глазах отражалась настоящая любовь.
– Знаешь, что я расскажу ей в первую очередь?
– Кому? – спросила я, не уследив за его рассеянными мыслями.
– Твоей маме, конечно.
Он все еще смотрел на меня, но уже с отсутствующим взглядом, который мне нисколечко не нравился.
– Я скажу ей, какой прекрасной девушкой ты стала. Какую прекрасную работу она проделала, дав тебе жизнь.
На моих глазах вновь выступили слезы.
– Я скажу ей, что у тебя ее сердце. Такое нежное, такое заботливое. Я всегда верил, что она была любовью всей моей жизни, но я ошибался, Майя. Это была ты, моя маленькая звездочка. Я не мог представить себе жизни лучше, даже мечтать не мог бы о ком-то, чем о тебе как о дочери.
Он сжал мою руку, его взгляд, как ни странно, был сосредоточен на мне, пока я пыталась совладать со своими эмоциями.
– Конечно же, я очень любил твою маму. И все еще люблю. Она для меня единственная. Но это была другая любовь. Ты глубже в моем сердце. Ты стала моим миром. Так что, как только я найду ее, то расскажу ей о тебе все. Как я горжусь тобой. В ее улыбке я буду видеть твою, и я буду счастлив. Слышишь меня, Майя? Я буду счастлив.
Я не могла на него смотреть. Я ненавидела эту ночь всеми фибрами души. Я ненавидела, что он ускользает от меня, а я абсолютно ничего не могла сделать.
Он глубоко вздохнул:
– Я люблю тебя, моя маленькая звездочка. – Его рука еще сильнее сжала мою. – Спасибо тебе за каждый незабываемый момент. Ты наполнила мою жизнь. Но тебе нужно зажить и своей полной жизнью. Влюбиться. И помни все, моя маленькая звездочка. Не плачь, лишь помни, как сильно я любил тебя и что я всегда буду с тобой.
Я поникла головой и заплакала над нашими сложенными вместе руками.
– Моя прекрасная девочка, я так рад, что ты осталась. Не хотел засыпать в одиночестве, – прошептал он мне свои последние слова…
* * *
– Он так и не проснулся тем утром. Так и не посмотрел снова мне в глаза, – подытожила я, рассказав все, что могла вспомнить о нашей последней ночи две недели назад. – Я просто не хочу больше испытывать боль, – повторила я в десятый раз, прильнув к нему.
– Мне нужно тут кое-кому позвонить, хорошо? Я хочу, чтобы ты приняла успокоительное. Ты себя убиваешь.
Я отстранилась от его груди и внимательно посмотрела ему в глаза. Я не хотела принимать таблетки, которые лишь затуманят мой рассудок или мысли, лекарства никоим образом не избавят меня от боли. Не дадут мне покоя. Мой взгляд переместился на его заросшие щетиной скулы, и я подняла руку.
Он следил за моими движениями и закрыл глаза, когда моя ладонь прикоснулась к его теплой коже.
– Я хочу перестать испытывать боль, – снова пробормотала я, опустив взгляд на его губы.
Его рука на моей пояснице дрогнула, отчего я осознала, в каком положении мы сидели. Он вытянул шею и опять завладел моим вниманием.
– Ты не хочешь этого. Я тебе даже не нравлюсь, помнишь?
Я не могла сказать, что он мне не нравился, – только когда говорил что-то раздражающее меня.
– Но ты поселился в моем сердце, – вместо этого сказала я.
– Что? О чем ты говоришь?
– В лифте. Ты успокоил мое сердце.
Наши губы теперь почти соприкасались, поэтому я не стала дожидаться его ответа.
Я хотела этого. Нуждалась в этом. В нем.
Сначала я нежно поцеловала его. Просто чтобы убедиться, что он бы не остановил меня.
Его губы не двигались, но он и не отстранился. Я подняла другую руку и притянула его лицо к своим разомкнутым губам. Он все еще не целовал меня в ответ, но его губы раскрылись навстречу моим, и я расценила это как разрешение.
В этот поцелуй я вложила все, что у меня осталось. Я излила свое сердце, свою печаль. И взяла все, что он был готов мне дать.
Его губы еще больше раскрылись, позволяя мне проникнуть глубже. Рукой на моей спине он прижал меня к себе, и наши тела слились. Его поцелуй успокаивает что-то внутри меня – как тогда в лифте.
Чувствуя, как волна возбуждения проходит по телу, я не стала сдерживать себя, окутанная его теплом. С каждой лаской языком, с каждым покусыванием он все глубже забирался мне в душу, пока наконец не отдался поцелую, удерживая мою шею, чтобы углубить его.
Не отрываясь от его губ, я неуклюже попыталась оседлать его, позволяя ему направлять меня. Как только я перестала ерзать, его руки скользнули по моим бедрам, забираясь под футболку и сжимая тело.
Так как я жила в номере одна, трусики – это единственное, что было надето под футболкой.
Когда его пальцы задели края тонкой материи, а большие ладони обхватили мои ягодицы, он притянул меня прямо к твердому члену – его пальцы до боли впивались в кожу, удерживая меня на месте.
Я захныкала ему в губы и простонала, когда он отстранился.
– Это то, что тебе нужно? Жесткий трах?
– Не нужно быть таким грубым.
– Мы же не можем сказать, что занимаемся сейчас любовью, или можем? – он поднял бровь.
Я не могла ответить ему, так что держала рот на замке. Ко всему прочему мне не нужен был мысленный образ того, как он занимается со мной любовью. С нежностью во взгляде. Это было бы слишком опасно для меня. А так... он не будет нежным, он будет грубым и быстрым. Развлекаясь, он зашел бы далеко. И ничто из этого, с моей точки зрения, не казалось неправильным. Вот только... он все еще думал, что не нравился мне.
