Текст книги "Приют (СИ)"
Автор книги: Елизавета Сагирова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 21 страниц)
Кроме возвращения к привычному образу жизни, нас ждали дополнительные занятия на продлёнке, во время которых мы навёрстывали упущенное во время болезни. После продлёнки тоже нужно было спешить, мне – на спевки в церкви, Яринке – к Варваре Петровне, где она вдохновенно мастерила какой-то новый наряд. И за недостатком свободного времени, мы даже не очень огорчались, что Дэн задерживается с ответом. Задерживается – значит, так надо.
К середине недели моя подруга опять отчудила. Вернулась после очередного онлайн-свидания со своим женихом довольная и умиротворённая, как кошка, объевшаяся сметаны, разве что не облизывалась. Упала на кровать, закинув руки за голову и сыто жмурясь. Задавать ей вопросы в присутствии Зины и Настуси, я не стала, и сделала вид, что не замечаю её загадочного вида. Как и следовало ожидать, долго она сама не выдержала, и, покосившись на наших соседок, небрежно обронила:
– Даш, пойдём в библиотеку? Как раз успеем до ужина.
Я обречённо кивнула, уже догадываясь, что хороших новостей ждать не стоит.
Едва мы вышли на лестницу, как Яринка радостно затанцевала на месте, беззвучно хлопая в ладоши.
– Ну? – поторопила я.
– Я свободна! – объявила она, и торжественно замолчала, сложив руки на груди.
– От чего ты свободна? – такое поведение начало меня раздражать, и я пошла вниз по лестнице, давая подруге понять, что не намерена играть с ней в угадайки.
– Да от Львовича же, – она поспешила за мной, – Прикинь, он сказал, что мы больше не будем общаться.
Я резко остановилась и Яринка налетела на меня.
– Не можете? В смысле – он отказался от тебя? Почему?
– Так спасибо папочке, – захихикала она, – Он же мне посоветовал напроситься на помолвку.
Я взяла подругу за руку и оттащила к подоконнику.
– Рассказывай.
– Ну, я ему сегодня сказала, что мы уже давно общаемся, и хотелось бы увидеться вживую. Тут он даже обрадовался, ответил, что сам думал об этом и может приехать в приют на днях. А я предложила в выходные, мол, тогда и обвенчаться можно будет сразу, чего два раза ездить? Агафья чуть со стула не упала.
Я невольно прыснула, представив лицо нашей воспитательницы, вынужденной раз за разом выслушивать, как её питомицы позорят приют, демонстрируя отвратительные манеры.
– А жених чего?
– Он давай глазами моргать. Смешно так, как сова – луп, луп. А потом спросил, будто ушам своим не верит – ты хочешь помолвку? Тут ещё Агафья начала мне руками махать и страшные рожи корчить, но я сделала вид, что не замечаю, и рассказала Львовичу про наказ отца. А у него вдруг аж лицо перекосило. Спрашивает, какой такой отец, у тебя в анкете указано, что сирота! Я ему давай объяснять про то, как батя от меня отказался, а теперь кажется, передумал, но женишок и слушать не стал. Сделал морду кирпичом и говорит: "Я не люблю, когда меня вводят в заблуждение и преподносят такие сюрпризы. Если обман начался с первых дней знакомства, то чего ждать дальше? Не вижу смысла в дальнейшем общении". И отключился.
– Ого, – я помотала головой, – Чего так? Я думала, он серьёзно на тебя нацелился.
Яринка недобро усмехнулась.
– Он нацелился. На сироту. Помнишь, что Дэн говорил? Поиграет и выбросит, ни детей, ни наследства, и вступиться некому. А тут у меня вдруг отец нарисовался, уже всё гладко не пройдёт. Спорим, сейчас найдёт другую дурочку?
– А тебя кто за язык тянул с этой помолвкой?
– Ну как это? – Яринка сделала невинные глаза, – Мне батя велел это сделать, разве я могу ослушаться родного отца?
С трудом подавив желание как следует потрясти подругу, я прошипела:
– Это ты Агафье заливай! Думаешь, отцу так нагадила, да?
Яринка радостно закивала.
– Конечно, нагадила. Он губёшки раскатал на богатого зятя, и думал, что знает, как надо действовать. Ну, я сделала, как он сказал, и вот что вышло. Пусть теперь почувствует себя полным идиотом, и больше ко мне не лезет.
Я вскарабкалась на подоконник и прислонилась спиной к стеклу, задумчиво глядя на подругу. Видя, что я не тороплюсь разделять её восторг, Яринка надулась:
– Да ну, на фиг мне этот Львович? Другого найду, если уж так надо. А может уже и не надо? Дэн говорил, что такое общение пойдёт нам на пользу, но я что-то никакой пользы не увидела. Одни проблемы.
Честно говоря, я начинала думать так же. С помощью Головы мне не удалось узнать ничего нового о мире за пределами приюта, как предполагал Дэн. Единственное, что мы до сих пор обсуждали – это его дурацкая дача и способы её улучшения с помощью моего опыта деревенской жизни. Забавно, но всё это время он получал от меня новую информацию, а не наоборот.
Яринка вдруг затуманилась.
– Вот только сейчас мне нужно выпросить у Агафьи один звонок отцу, чтобы рассказать, как меня жених с помолвкой послал, а она теперь наверно не разрешит.
– Почему?
– Ну, она психанула. Налетела на меня, идиоткой обозвала, лекцию прочитала про то, как девушка должна быть скромной и не навязываться мужчине. Спасло только то, что я дуру включила, типа отец велел мне так сделать.
– Теперь наверно надо Дэну рассказать, что ты у нас опять одна.
– Зачем? – Яринка вновь приняла беззаботный вид, – Вот увидишь, я скоро другого старичка найду. У меня на странице каждый день новые просмотры. И до папаши дозвонюсь, вот только пережду пару дней, чтобы Агафья успокоилась.
– А если отец разочаруется, и опять про тебя забудет?
– Зато я про него теперь не забуду. Он мне свою визитку дал, а там не только номер телефона, но и место работы.
И Яринка зловеще улыбнулась.
Глава 16.
Процедурная.
Последующие после мартовских событий недели потекли для нас относительно спокойно. Даже Яринкин телефонный разговор с отцом, который она выпросила у Агафьи, прошёл на удивление мирно, что немало разочаровало мою подругу. Вопреки её ожиданиям отец не расстроился сорвавшемуся с крючка богатому зятю и не стал орать не непутёвую дочь, а здраво рассудил, что впереди у неё ещё много времени, и она вполне сможет заполучить кого-нибудь не хуже, а то и получше. Похоже, Яринкин папаша был тот ещё пройдоха, и, при встрече, по достоинству оценив внешние данные повзрослевшей дочери, за её успех на брачном рынке, не переживал.
Яринка тоже не стала теряться, и уже через неделю после своего последнего разговора с Львовичем, шла на онлайн-свидание со следующим кандидатом в женихи. Правда, вернулась она оттуда плюясь, и от дальнейшего общения наотрез отказалась, чем вызвала немалое возмущение, как Агафьи, так и одиноких одногруппниц, мечтающих хоть о чьём-нибудь внимании. Всеобщее неодобрение подругу не смутило, скорее наоборот – раззадорило, и она так же отшила следующего желающего юной невесты. А потом – ещё одного.
Я наблюдала за тем, как резвится подруга совершенно спокойно – по сравнению с её планами отмщения отцу, которые я была вынуждена выслушивать чуть ли не каждый день, это были цветочки. Тем временем мой "роман" с Головой тянулся без изменений, так же скучно и однообразно, как рисовал мне женишок нашу будущую совместную жизнь. Михаил Юрьевич не желал ни навестить меня в приюте, чтобы увидеться вживую, ни тем более заключить помолвку. Он хотел только по пятнадцать минут в неделю разговаривать о грядках и овощах. Как же я жалела тех девушек, других наших приютских невест, которым на самом деле предстоял брак с такими вот скучными, уставшими от жизни дядечками! И не переставала благодарить судьбу за Дэна, сулившего мне избавление от подобной участи.
Дэн ответил нам только в конце месяца. В записке он говорил, что достать книги на интересующую нас тему сможет только после того как вернётся. Откуда именно, Дэн не писал, но мы и так прекрасно поняли, что имеются в виду очередные учения, во время которых он сможет встретиться с другими. А сейчас, чтобы скрасить нам месяц ожидания, он посылает несколько книг, написанных до христианской революции, из которых мы можем лучше узнать, как жили люди в то время.
Книг оказалось пять, и все они были, как выразилась Яринка, мыльными операми. Рассказывалось в них о девушках, которые неизменно влюблялись в красавцев-мужчин и на протяжении всего повествования, то сходились с ними, то наоборот расходились. Не смотря на то, что сюжеты были крайне предсказуемыми, читалось интересно. Нас абсолютно пленила та лёгкость и вседозволенность, с которой эти жившие когда-то девушки, не знающие запретов и ограничений, распоряжались своей жизнью. К чему ещё можно было стремиться?
Также Дэн счёл нужным напомнить нам об осторожности, велел не искать с ним встреч, и вообще не устраивать никакой самодеятельности. Но это оказалось уже лишним – разговор в ночной церкви и выставленные им условия, были и без того очень свежи в нашей памяти. Поэтому, когда начался апрель и в ворота приюта заехал тёмно-зелёный автобус, чтобы снова на месяц увезти старшегруппников, я даже не подошла к окну, и попрощалась с Дэном лишь мысленно.
Быть терпеливыми нам очень помогала вступающая в свои права весна. Каждое утро, глядя в окно, мы подмечали появление новых проталин, а по ночам слушали звон капели. Отступающая зима ещё огрызалась снегопадами и заморозками, но от этого было только радостнее встречать каждый по-весеннему ясный денёк. Гуляя, мы смотрели на лес за забором, на его освободившиеся от снежных шапок кроны, мы вдыхали запах просыпающейся под талым снегом земли, и всей душой торопили наступление лета. Лета, а с ним – пусть временной, но свободы.
Ещё, по вечерам, перед сном, я любила высунуться в окно, и смотреть на плывущую в высоте колокольню церкви – свою покорённую вершину. Это наполняло меня гордостью и давало надежду на то, что впереди будут и другие вершины, на которые я поднимусь.
А потом нагрянула Пасха. Но отдыха мне это не принесло. Нюра, после смерти сестры так и не вернулась в хор, и теперь я заняла её место, став полноценной певчей. Поэтому и после школы у меня не было времени заскучать. Яринка тоже не бездельничала. Варвара Петровна попросила её, как одну из лучших рукодельниц, помочь ей на продлёнках с обучением младших девочек, и теперь подруга целые вечера проводила в пошивочной.
Мой день рождения очень удачно пришёлся на весенние каникулы и пасхальные праздники, что позволило ему более-менее походить на торжество. Яринка подарила мне собственноручно сшитое нарядное платьице. Лёгкое и очень яркое, с порхающими по жёлтому фону разноцветными бабочками. И хоть обычно я была равнодушна к одежде, но в это платье просто влюбилась. Было в нём что-то от душистых таёжных полян, от цветочных речных берегов. Одногруппницы принесли в дортуар десерты с обеда, и мы устроили праздничное чаепитие. В церкви про мой день рождения тоже не забыли, Марфа Никитовна привезла мне в подарок из города толстую нотную тетрадь и набор разноцветных ручек. А также небольшой торт, который мы съели нашим маленьким коллективом, после чего все хором исполнили "Каравай" в мою честь.
Да, день получился замечательным, но сама по себе двенадцатая дата моего рождения не вызвала у меня никаких особых чувств, и мало чем отличалась от одиннадцатой или десятой. И девушкой я себя не почувствовала, не смотря на пафосное поздравление Агафьи по поводу оставшегося позади детства, и вступления в юность.
С Агафьей мы больше не препирались, неудобных вопросов не задавали, и она теперь обращала на нас внимание, не больше чем на других воспитанниц.
Зато начала чудить Настуся. Время от времени, по вечерам, когда мы все собирались в дортуаре, она заводила проникновенные монологи, смысл которых сводился к тому, как правильно и справедливо устроен мир божий, и что любая попытка пойти против его законов, будет неизбежно наказана.
– Вы только подумайте, сколько лет назад написана Библия, – ни с того, ни с сего начинала вдруг бубнить соседка,– Как изменился мир с тех пор, а люди всё живут и живут согласно её заповедям…
Я, Яринка, и даже Зина, переглядывались и закатывали глаза, но Настуся не унималась:
– Ведь как только люди ни пытались изменить всё, и у них даже иногда это получалось. Но всё равно потом всё становилось как прежде, и снова народ возвращался к богу…
Мы пробовали ругаться, не обращать на Настусю внимания, громко разговаривать друг с другом, или просто молча разбегаться, но это не помогало.
– И ведь те, кто недоволен, кто не хочет жить по христианским законам, так или иначе, несут наказание. Поэтому нужно иметь страх божий и, даже если соблазн велик, не поддаваться ему. Даже, когда, кажется, что так будет лучше, всегда надо сначала мысленно спросить себя – а стоит ли оно того, чтобы погубить свою душу?
Сначала нас это забавляло и служило поводом для шуточек. Мы называли Настусю матушкой Афанасией и спрашивали, как давно она надумала податься в монастырь. Настуся выслушивала наши подколки с отсутствующим видом, и, дождавшись, когда мы иссякнем, заводила пластинку сначала. Скоро нам стало не до смеха, особенно, когда она взялась вслух зачитывать отрывки из Библии, как будто мало нам этого было на уроках божьего слова. Мы скрипели зубами, отворачивались, уходили, но спасало это лишь до следующего Настусиного, как назвала это Яринка, припадка.
Когда весенние каникулы закончились и на нас снова навалились уроки и домашние задания, слушать неумелые проповеди Настуси стало совершенно невозможно. Голова гудела и без того. Как назло она повадилась заводить свою нудную пластинку именно тогда, когда мы с Яринкой выкраивали время для чтения. Стоило пристроиться с планшетами в тишине дортуара, как она, глядя в пространство, и вроде, ни к кому не обращаясь, начинала бубнить.
– Бог прощает всё. Даже если мы согрешили, достаточно обратиться к Богу, покаяться, и грех будет забыт. Господь милостив, он не держит зла, не надо бояться признаться ему и себе в совершённом проступке. Тем более, когда впереди достаточно времени, чтобы суметь искупить любое грехопадение…
И ближе к концу апреля, когда мы уже предвкушали возвращение Дэна, и торопились дочитать переданные им книги, а Настуся этому очень мешала, терпение Яринки лопнуло окончательно.
С шумом втянув в себя воздух, она вскочила с кровати, уставилась на Настусю бешеными глазами, и возопила:
– Да заткнёшься ты или нет?! Уши вянут! Иди в коридор! В туалет! На улицу! И там гуди сколько влезет! Достала!
Настуся глянула на неё обиженно и кротко.
– Разве вам не интересно послушать? Ведь мы все из-за чего-то расстраиваемся, на что-то злимся. А такие мысли учат смирению.
Яринка ударила кулаком по подушке.
– Я вот сейчас точно совсем огорчусь и разозлюсь! И тогда Библия тебе не поможет! В прошлый раз мало получила?
Настуся дёрнулась как от пощёчины, потом бросила взгляд на сидящую за столом Зину, ища поддержки, но та уткнулась в тетради. Глаза Настуси прищурились, на щеках вспыхнули яркие пятна румянца, от кроткого вида не осталось и следа. Но ответила она спокойно:
– За тот раз я тебя простила. Бог велел прощать тех, кто наносит нам обиды.
Если и был способ разозлить Яринку ещё сильнее, то Настуся выбрала его безошибочно. Моя подруга фыркнула так, что чёлка надо лбом взлетела и опала, а потом ткнула пальцем в Настусю.
– Простила? Меня? А что тебе оставалось? Ты же сама тогда повела себя не лучше. Что там в Библии говорится про уважение родителей? А про осуждение других? А слово шлюха, ты тоже в Библии вычитала?
Настуся снова стрельнула глазами в сторону Зины. Та уже перестала делать вид, что выполняет домашнее задание, и наблюдала за происходящим, но на ищущий взгляд подруги не отреагировала, и Настусе пришлось отвечать самой:
– Да, я согрешила. Но после сходила к батюшке Афанасию и исповедалась. А вот ты ходила?
– Чего-о? – Яринка заморгала, – Ты ходила к батюшке и рассказала ему про то, как мы тут… как…
Я почувствовала, как горят щёки. Наша драка вчетвером явно не входила в число поступков, которыми можно гордиться, и до сих пор я искренне надеялась, что это осталась между нами.
– Тайна исповеди нерушима, – назидательно ответила Настуся в ответ на наши безумные взгляды, – Чтобы снять с души грех, необходимо покаяться. Странно, что вы этого не сделали.
Яринка издала глубокий стон и уткнулась носом в колени. Я по-прежнему не знала, что сказать. Батюшка Афанасий был одним из немногих взрослых здесь, к кому я испытывала если не привязанность, то симпатию и глубокое уважение. Добрый, деликатный, с беззащитным взглядом карих глаз, верующий без малейшей фальши, и поэтому не вызывающий этим раздражения. Его мнением я дорожила. И мне была очень неприятна мысль о том, что теперь, благодаря Настусе, он посвящён в подробности нашей безобразной потасовки.
– Ты просто дура, – сказала я, – Кой чёрт тянул тебя за язык?
Настуся растерянно заморгала. Похоже, она ожидала нападок со стороны Яринки, но не от меня. И её голос теперь чуть дрожал:
– Я не дура. Я просто сделала то, что и нужно было сделать. Я поступила плохо, но раскаялась в этом, и пошла в церковь, чтобы снять с души грех.
– Ну и снимала бы молча! – снова взорвалась Яринка, а молчавшая до этого Зина, вдруг виноватым голосом сказала:
– Насть, девочки правы. Не надо было батюшке об этом говорить. Ты же знаешь, как он за всех переживает. И эти твои… проповеди тоже уже поперёк горла. Зачем ты это делаешь?
Теперь Настуся бросала загнанные взгляды поочерёдно на нас троих, и мне вдруг стало очень неловко. Чем бы она ни руководствовалась, заводя свои дурацкие душеспасительные речи – это явно делалось из благородных побуждений. И я уже открыла рот, чтобы как-то смягчить всё прозвучавшее здесь ранее, постараться обратить в шутку, но Яринка опередила меня.
– Тебя уже сто раз просили просто замолчать, и не лить нам в уши этот бред. Как будто в школе и в церкви мало!
Настуся прижала к груди растопыренную ладонь и тонко воскликнула:
– Так я же для вас стараюсь!
– А для нас зачем? – удивилась Зина, но Настуся махнула на неё рукой.
– Да с тобой-то всё нормально. Для Даши и Ярины.
– Ого! – Яринка явно была заинтригована, – А с нами что не так? Недостаточно хорошие? Грешные? Недостойные?
– Испорченные, – тихо и серьёзно ответила Настуся.
Теперь уже мне стало обидно. Нет, разумеется, ни я, ни моя подруга, далеко не примеры для подражания, нас нельзя назвать набожными или (любимое слово Агафьи) добродетельными, но чтобы испорченными?
Похоже, на наших лицах очень живописно отразились все возникшие вопросы, и Настуся торопливо начала загибать пальцы.
– Вы не достаточно верите, даже ты, Даша, а ведь ты поёшь в хоре! Вы постоянно посмеиваетесь над уроками божьего слова, над тем, что написано в Библии. Вы не уважаете мужчин, я же слышала, как вы своих женихов называли! А эти вопросы, которые вы задаёте Агафье Викторовне? Все молчат, а вам вот надо. И девушку, которая покончила с собой, вы оправдывали, а ведь она совершила самые страшные грехи, которые только было можно!
Настуся говорила что-то ещё, но я не слушала, потому что отвлеклась на Яринку. А та вела себя угрожающе. Сжала, закусила губу, и, напрягшись всем телом, подалась вперёд. Точь в точь как в тот незабываемый вечер нашей коллективной драки, перед тем как броситься в бой. И чтобы предотвратить непоправимое, я громко, перебивая Настусю, позвала:
– Ярина!
Бесполезно. Она, лишь на миг, скосив на меня глаза, снова повернулась к Настусе, и всё-таки атаковала. И хоть атаковала на этот раз только словами, но, как оказалось позже, это имело последствия, куда более серьёзные, чем от нашей прошлой стычки.
– Ух ты, какая святоша отыскалась! Ты кого обмануть хочешь? Мы все здесь знаем, отчего ты на самом деле так бесишься. Завидуешь нам, потому что у нас есть женихи, а у тебя нет, и вряд ли когда-нибудь будут. Думаешь, овечкой прослыть, чтобы это у тебя в анкете записали? На большее мозгов не хватает?
Настуся вскочила на ноги. Её глаза сверкали, губы округлились, и на них явно дрожало готовое сорваться ругательство. Пару секунд я обречённо ждала, что сейчас они с Яринкой всё же сцепятся не на жизнь, а на смерть. Но Настуся вдруг расправила плечи и посмотрела куда-то в пустоту, между нами. Потом спокойно сказала ни к кому не обращаясь.
– Видит бог, я сделала всё, что могла.
И развернувшись на пятках, покинула дортуар, аккуратно прикрыв за собой дверь.
Несколько секунд мы молчали. Яринка сопела от сдерживаемой ярости, Зина шевелила губами, не глядя на нас. Я же чувствовала одновременно и облегчение оттого, что, похоже, надоедливые Настусины проповеди остались в прошлом, и вину перед ней, за то, что пришлось добиться этого таким грубым образом.
– Ничего, – буркнула Яринка, которой, кажется, тоже стало неловко, – Перебесится и придёт. Зато заткнётся теперь.
Тут она оказалась права – Настуся заткнулась, никаких душеспасительных речей мы от неё больше не слышали. Позже она вернулась в дортуар, как ни в чём не бывало, о чём-то похихикала с Зиной, потом, как и в другие вечера, пожелала всем спокойной ночи и забралась в постель. Досадный инцидент с руганью скоро забылся, и, как казалось на первый взгляд, никак не отразился на наших отношениях. Единственную перемену, которую я смогла заметить в Настусе – теперь при разговоре со мной или с Яринкой она избегала смотреть нам в глаза. Быстро глянет – и тут же отводит взгляд. Сначала я принимала это за остаточную обиду, а потом привыкла и перестала обращать внимание. Тем более, что апрель подошёл к концу и первого мая с учений вернулся Дэн.
На этот раз я не смогла побороть искушение, и вышла на улицу, когда только что приехавшие парни, шли от автобуса к своему корпусу. Выглядели они, как и в прошлый раз оживлённо и весело. Присев на скамейку у подъезда, я высматривала среди них Дэна, когда один из ребят, с выгоревшими на солнце почти до полной белизны волосами, проходя мимо, вдруг чмокнул губами и крикнул:
– Малышка, поцелуй солдата!
Я вспыхнула, а его друзья захохотали. Как назло, со мной рядом не оказалось Яринки, которая опять пропадала в пошивочной, а уж у неё, я уверена, нашёлся бы достойный ответ для белобрысого. Я же смогла только отвернуться, делая вид, что ничего не слышу.
А потом увидела Дэна. Он отделился от группы товарищей, и шёл прямо ко мне, широко улыбаясь.
Раскрыв от удивления рот, я наблюдала за его приближением, и не верила своим глазам. Даже оглянулась назад, подумав, что может, на самом деле, он просто увидел кого-то знакомого за моей спиной. Но нет – Дэн остановился в двух шагах от меня и сказал:
– Привет, малявка. Что, мальчики начали подкатывать?
Я неожиданно вспомнила выражение, популярное у Маслятовских детей, и ляпнула:
– Ты с дубу рухнул? – и шепотом добавила, – Нас же все видят…
Дэн улыбался. Выглядел он окрепшим, загоревшим, и даже более взрослым. А ещё я не могла не заметить, как идёт ему обычная повседневная одежда, вместо дурацкой школьной формы.
– Достал я вам одну книжку, – сообщил Дэн, – Завтра почитаешь. Про мальчиков в том числе.
Он подмигнул мне и поспешил за остальными.
– Завтра? – жадно переспросила Яринка, – Значит, он завтра нам напишет?
– Ну-у, наверно…
– А чего там ну? – подруга пританцовывала от нетерпения, – "Завтра почитаешь". После уроков тайник и проверим.
– Тайник-то проверим, – отмахнулась я, – А тебе не кажется странным, что он подошёл ко мне при всех?
Яринка фыркнула:
– Ой, брось. Ну, подошёл и подошёл. Вы там что, два часа разговаривали?
Разумеется, наша встреча не заняла и десяти секунд, а для остальных, скорее всего вообще прошла незамеченной, но меня не оставляло чувство тревоги. Такая неосторожность была Дэну совсем не свойственна.
– Он сказал, что книга только одна? – Яринка моих опасений не разделяла.
– Он сказал – одну книжку, – я начала раздражаться, – А тебе сколько надо?
– Вообще-то чем больше, тем лучше, – не смутилась подруга, – Но и одна тоже хорошо.
Честно говоря, не только она с нетерпением ждала завтрашнего дня. Мне тоже было очень интересно, правильно ли Дэн понял наш заказ, и насколько точно выполнил его. Я боялась, что когда мы писали ему о теме, на которую хотели бы видеть следующие книги, то недостаточно верно выразились. Может, стоило быть посмелее, и вместо "отношения между мужчиной и женщиной", просто написать "секс"? Собственно, сам физиологический процесс нас не интересовал, это всё мы давно знали, да и в любовных романах, переданных нам Дэном перед его отъездом, хватало постельных сцен. Куда больше занимало другое – правда ли то, что нам рассказывала Агафья? И если нет, то почему так важно, чтобы мы думали, будто правда? Что вообще в этом сексе такого, из-за чего потребовалось возводить вокруг него столько запретов и недосказанности?
Поэтому если Дэн сейчас передаст нам что-то вроде иллюстрированной брошюрки "Откуда берутся дети", которую я прочитала ещё в Маслятах, толку будет мало.
Но Дэн всё понял правильно.
На следующий день, проверив тайник, мы обнаружили там флэшку с одной единственной книгой. И это была не какая-нибудь глупая энциклопедия для подростков, а вполне себе серьёзная вещь "Сексология для всех". В предисловии обещалось в доступной форме просветить читателя на тему мужской и женской сексуальности, её истоков и развития. Более чем откровенные иллюстрации тоже обещали много интересного. К собственному удивлению я почувствовала, что краснею, и поспешила свернуть файл, косясь на Яринку. Подруга же, как и следовало ожидать, выглядела отнюдь не смущённой, скорее деловитой.
– Ну, хоть что-то может понятно станет. Слушай, с этой книгой нужно быть осторожнее, чем с другими. Может, будем читать по очереди? Если хочешь, читай первая.
Я удивились. Обычно Яринка не страдает излишней предосторожностью, а уж в нетерпеливости ей вообще нет равных. Хотя решение разумное, в конце концов, один экземпляр запретной литературы на территории приюта, это вдвое безопаснее, чем два экземпляра.
Как выяснилось позже, в этом случае у Яринки снова безошибочно сработала интуиция, что в будущем уберегло её от весьма неприятных последствий.
Хотя и без того скоро всё стало хуже некуда.
Снег сошёл окончательно ещё в конце апреля, и хоть я всё чаще с предвкушением облизывалась в сторону леса, отправиться туда без разрешения Дэна не думала. И помнила наш осенний разговор о том, что нельзя пытаться делать этого пока на деревьях не появится листва. Сейчас, глядя на прозрачную рощицу, сквозь которую забор был виден, как на ладони, я понимала, что старший друг как всегда оказался прав.
Но я не могла отказать себе в удовольствии просто приходить к границе приюта, сидеть возле прудика, и вдыхать запах близкой свободы, торопя набухающие на ветвях почки. Иногда Яринка составляла мне компанию, но чаще я приходила сюда одна, в послеобеденный промежуток между школой и занятиями в хоре.
Пришла и сегодня, забежав в дортуар только, чтобы бросить там школьную сумку. Хотелось побыть наедине с собой, прежде чем отправляться на спевку в церковь. Но и там сегодня задерживаться сверх положенного я тоже не собиралась – хотелось начать читать книгу, полученную вчера от Дэна. Конечно, я уже успела бегло её пролистать, но от этого любопытство и нетерпение только усилилось.
Денёк выдался солнечным, по-настоящему весенним, и в воздухе радостно носились ожившие после долгой зимы насекомые. Я сладко жмурилась, подставляя лицо солнышку и смакуя запахи молодой травы, в общем, переживала те редко дающиеся нам минуты полной гармонии с собой и миром.
А потом на меня упала тень.
Испуганно распахнув глаза, я на миг испытала облегчение, увидев перед собой не Белесого, мысль о котором, почему-то первой пришла в голову, а всего лишь Агафью. Но потом разглядела её побелевшие губы, дрожащий от ярости подбородок, гротескно выпученные глаза, и сердце сбилось с ритма, ухнуло в пустоту.
Я как-то сразу всё поняла. До того, как воспитательница поднесла к моему лицу мой же планшет, на дисплее которого светилась яркая книжная обложка. "Сексология для всех".
– Что это? – свистящим шёпотом спросила Агафья, почти тыча гаджетом мне в нос, – Что. Это. Такое.
Я молчала. И потому что горло перехватило от осознания непоправимости случившегося, и потому что отвечать по существу тут было нечего. Агафья сама прекрасно видела и знала что это такое.
В тяжелом, вязком молчании прошли, кажется, геологические эпохи. Воспитательница со свистом дышала, продолжая сжимать планшет в трясущейся руке, я закаменела, вцепившись руками в край скамейки, как в спасательный круг. И даже удивительно, что всё осталось прежним, так же светило солнце, так же жужжали в воздухе невидимые насекомые. Сейчас я бы с радостью поменялась местами с любым из них, даже с тем, кто живёт на свете всего один день.
– Идём, – наконец обронила Агафья единственное слово, и, резко развернувшись, зашагала по дорожке. Она не оглядывалась, ни на секунду не сомневаясь, что я последую за ней. И я последовала, терять всё равно было уже нечего.
Мы прошли мимо прудика, мимо стадиона. Агафья, высокая и несгибаемая, как сухая палка, и я – втянувшая голову в плечи, не смеющая поднять глаза. Сначала я была уверена, что мы направляемся в школу, в кабинет Петра Николаевича, насколько я знала – все чрезвычайные происшествия должны были сразу доводиться до сведения директора. Но Агафья не свернула к школьному крыльцу, а, не замедляя шаг, прошла дальше, к нашему корпусу. Я слегка приободрилась, может быть, мой случай всё же не попадает под категорию серьёзных? Но нам навстречу попалась девочка с нашего этажа, и Агафья обратилась к ней с просьбой:
– Будь добра, дойди до сестры Марьи и скажи, что я жду её в процедурной.
Тогда я поняла, что мне предстоит, и сердце, до сих пор где-то затаившееся и замершее, вернулось на место, и затрепыхалось в груди, как в клетке.
Процедурной называли комнату, отведённую для телесных наказаний. Маленькую, всегда закрытую комнату, на первом этаже корпуса. Мне там до сих пор бывать не доводилось, но по рассказам Яринки я знала, что комната эта так же неприятна, как и то, что ожидает туда попавших.
На миг я готова была броситься к Агафье, вцепиться в её подол, подвывая, размазывая по лицу слёзы, умолять о пощаде… И остановила меня никакая не гордость или упрямство, а ясное понимание того, что это бесполезно.
Девочка, к которой обратилась Агафья, раскрыв рот, смотрела на меня. Вроде с искренним сочувствием. Она сразу поняла, что означает просьба воспитательницы – телесное наказание может происходить только в процедурной и обязательно в присутствии медработника. Да и мой пришибленный вид лучше любых слов говорил о том, что меня ожидает.
Агафья нетерпеливо глянула на нее, и девочка заторопилась исполнить её указание, бросив на меня последний жалостливый взгляд. Понятно, не так часто кто-то из воспитанников, а тем более из воспитанниц, нарывается на порку. Это надо постараться.
