Текст книги "Берегись вурдалака"

Автор книги: Елизавета Абаринова-Кожухова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц)

Елизавета Абаринова-Кожухова
БЕРЕГИСЬ ВУРДАЛАКА

ГЛАВА ПЕРВАЯ
ТАЙНАЯ ЗЕМЛЯНКА

– Ну, прощай, князь, – злорадно пробормотал волк. Сделав правой передней лапой какой-то быстрый жест, он превратился обратно в царевну.

Краем покрывала царевна утерла лицо и со злорадной ухмылкой в последний раз посмотрела на князя, лежащего в луже крови.

Как ни в чем не бывало выйдя из княжеской опочивальни, Татьяна Дормидонтовна оглянулась – нет ли кого в полутемном длинном коридоре – и, безошибочно выбрав ключ, заперла массивную стальную дверь, за которой на собственном ложе возлежал с перегрызенным горлом князь Григорий Первый Адольфович Лукашеску, граф Цепеш, владетель Белопущенский и прочая и прочая и прочая, так и не прибавивший к своим титулам еще один – царя Кислоярского.

(Елизавета Абаринова-Кожухова, «Холм демонов»)

Тесная землянка была полна народу. Вернее сказать, народу было не так уж много – не более пяти-шести – но и эти пятеро-шестеро едва в ней умещались.

Возле небольшой самодельной печурки сидел некто высокий и худощавый, в длинном плаще с капюшоном, закрывавшим большую часть лица, так что в полутьме, изредка озаряемой вспышками, можно было разглядеть только его усы и кончик носа.

Все выжидающе молчали. Господин в плаще вздохнул, подкинул в печь сыроватую ветку, медленно сдвинул с головы капюшон, и окружающие смогли увидеть его чуть вытянутое лицо с властно сжатыми губами, сильно выдающимся вперед носом, высоким лбом и усами, закрывавшими уголки рта. Остатки рыжевато-седоватых волос были зачесаны назад, прикрывая обширную плешь.

– Князь! – вскричал сидевший рядом с ним. – Князь Григорий!

– Князь Григорий! – с изумлением подхватили остальные. – Живой! Не может быть!..

Тот, кого называли князем Григорием, властно поднял руку, и возгласы смолкли.

– Да, я князь Григорий, и я живой, – заговорил он негромким, чуть скрипучим голосом. – Владыка Тьмы приотворил для меня двери из Преисподней, чтобы я смог вернуться и завершить недоделанное.

Князь Григорий замолк. Остальные тоже почтительно молчали, словно переваривая услышанное.

Когда услышанное было, по мнению князя Григория, переварено, он решил продолжить свою речь.

– Да уж, дорогие мои господа упыри и вурдалаки, не на высоте вы оказались, ох как не на высоте, – чуть насмешливо говорил он, буравя всех вместе и каждого в отдельности маленькими хищными глазками. – Я оставил вам государство у таком порядке, о каком и сам не мог даже мечтать, а вы что? Даже года не смогли власть удержать! И какие же вы после этого вурдалаки? Тьфу на вас!

«Господа упыри и вурдалаки» пристыженно безмолвствовали, низко опустив лица – князь Григорий был кругом прав.

Насладившись уничижением своих нерадивых соратников, князь Григорий продолжал чуть веселее:

– Ну да ладно уж, что с вас, бестолочей, возьмешь? Если начистоту говорить, то я сам больше вашего виноват. Слишком много на себя брал, а усех вас за детей малых держал. А вы, как без батьки остались, так и пошли кто у лес, а кто и по дрова. Но теперь усе будет иначе. Согласны вы начать сызнова?

– Согласны, князь! Ты единый наша надёжа и опора! – загалдели все, кто был в землянке.

– У таком разе, слушайте. А ты, барон Альберт, пиши.

Сосед князя Григория поспешно достал из сумы чернильницу, гусиное перо и листок бумаги и, кое-как примостившись, приготовился записывать.

Тот, кого князь назвал бароном Альбертом, был на этом сборище главным. Естественно, до появления князя Григория. Барон во всем старался походить на своего повелителя – носил такие же усы, а волосы точно так же зачесывал на плешь. Но на этом сходство заканчивалось – увы, не обладал исполнительный барон Альберт тем неуловимым обаянием сильной личности, которое делало князя Григория по-своему привлекательным даже для его злейших врагов.

– Значит, так, – приступил князь Григорий к делу. – У-первых, я должен знать обо всем, что и где происходит. Записал?

– Про-ис-ходит, – повторил Альберт, прилежно записывая услышанное. – Всё, записал.

– Очень хорошо, что записал, потому как это у первую голову тебя касается. Поелику ты был главой моего Тайного приказа, то сбор сведений поручается тебе лично.

– Рад стараться, – почтительно пискнул Альберт.

– Погоди радоваться, душа чернильная, – отмахнулся князь. – Ты скажи лучше, усе ли наши люди на своих местах, ждут ли они возвращения прежних времен?

– Люди на местах, а чего они ждут, того я доподлинно не ведаю, – честно сознался Альберт. – Но ты, князь, не изволь беспокоиться – ежели что, быстро порядок наведу.

– Будем надеяться, – князь скупо улыбнулся, обнажив в углах рта небольшие, но острые клыки. – Я в твои делишки соваться не буду, но ежели что – лично передо мной головою своей глупой ответишь… Теперь у-вторых. Свои люди на местах – это нужное дело, но без воинства, как ни крути, не обойтись. – Князь кинул пристальный взор на низенького подслепаватого вурдалака, скромно сидевшего напротив барона Альберта. – Чего ж ты молчишь, бывший мой воевода Селифан? Скажи что-нибудь!

Селифан горестно прокашлялся:

– А чего тут скажешь, князь? Как свергли нашу власть, так и разбежалось воинство кто куда. Но я точно знаю – многие хоть сейчас готовы вернуться и встать за наше общее вурдалачье дело.

– Ну, тогда тебе и стяг в руки, – подхватил князь. – Даю тебе год сроку… Нет, пол-года, чтобы восстановить нашу доблестную рать у прежней готовности. Сумеешь?

– Раз надо – сделаем, – кратко, по-военному отчеканил Селифан.

– Вот это настоящий разговор, – одобрил князь Григорий. – Теперь у-третьих. Я знаю, что мой народ всегда любил меня, а усякие шалапуты его на меня науськивали. Теперь настала пора напомнить народу об его князе Григории. Но прежде, как я сам объявлюсь, надобно их подготовить, чтобы у штаны не наделали. От радости.

– Как это – подготовить? – Альберт, все время усердно заносивший слова князя на скрижали, даже оторвался от своей писанины и нечаянно посадил на листок огромную кляксу.

– А то мне вас учить, – ухмыльнулся князь Григорий. – Эй, Гробослав, не прячься с глаз моих, я тебя вижу!

– Чего тебе надобно, княже? – прогудел мрачного вида вурдалак, сидевший в самом темном углу землянки.

– Сам знаешь, чего, – со злобной усмешкой ответил князь. – Того, в чем тебе нету равных. Пусти слушок, будто жив князь Григорий и что скоро все вернется взад на круги свои. То есть своя. Ты, главное дело, не усё сразу вываливай, а постепенно. А то упрямь народу от счастья дурно сделается!

– Да уж знаем, не впервой, – пробурчал Гробослав.

– Вот и прекрасно, – подытожил князь Григорий. – Главное, что я с вами, вы со мною, а до власти четыре шага. Так что пущай народ потерпит – без меня он будет жить плохо, но недолго.

– А с тобой? – раздался чей-то голос.

– А со мной – тоже плохо, – не стал скрывать князь. – Но зато совсем недолго. Да, кстати! Есть такие дела, в которых мы, вурдалаки, не можем обойтись без человеческой помощи. Думаю, барон Альберт, ты знаешь, о ком я говорю.

– О ком я го-во-рю, – старательно записал Альберт.

– Да хватит тебе бумагу марать, – прикрикнул князь. – Скажи лучше, можешь ли привесть ко мне Анну Сергеевну?

Барон озабоченно почесал плешь:

– Попытаться можно, князь. Знаю только, что уважаемая Анна Сергеевна теперь как бы не принадлежит к нашему миру, и связаться с нею будет не так просто.

– Я не спрашиваю, так просто или не так просто, – с нетерпением перебил князь Григорий. – Я спрашиваю, возможно ли вообще?

– Думаю, что да, – не очень твердо ответил барон.

– В таком случае, доставь ее ко мне. А заодно и этого бездельника Каширского.

– Постараюсь, – кивнул барон и поставил еще одну кляксу.

– А теперь мы подымем чары за успех нашего грядущего похода! – провозгласил князь Григорий и извлек из-под плаща крупную бутыль с красной жидкостью. Откуда-то появились не совсем чистые чарки, и князь щедро налил каждому по полной. – Ну, за победу!

– За Родину, за князя Григория! – выкрикнул воевода Селифан и первым опрокинул в себя содержимое чарки. Остальные незамедлительно последовали его примеру, кроме одного упыря, самого пожилого и матерого, который осушил чарку медленно, цедя и смакуя каждый глоток.

– Хорошая кровушка, – похвалил он, вылизав чару до последней капельки. – И видно, что выдержка не меньше ста годов.

– Бери выше – все двести, – удовлетворенно посмеиваясь, проурчал князь Григорий. – Из старых запасоу. А ежели точнее – кровушка моего высокородного тестя, сиречь князя Ивана Шушка.

– Ух ты! – восхитился вурдалак помоложе. – А я слыхивал, будто кровь высокородных особ голубого цвета!

– А она и есть голубая, погляди внимательнее, – и князь Григорий плеснул юноше еще пол чарки.

– Точно, голубая! – восхищенно выдохнул вурдалак, хотя жидкость была ярко-красной.

ГЛАВА ВТОРАЯ
НЕ БУДИТЕ СПЯЩУЮ АННУ СЕРГЕЕВНУ

Альберт искоса глянул на Гробослава, пытаясь определить, говорит ли он всерьез или со скрытой издевкой, но тут не выдержала Анна Сергеевна.

– Да что вы тут, – далее она подпустила несколько не совсем цензурных выражений, – всякой фигней занимаетесь! Да если вы не дадите войск, то я такое учиню, что все вы, трам-тарарам, в гробу перекувыркнетесь!

В возбуждении чувств Анна Сергеевна схватила со стола баронскую кружку и залпом выпила. Гробослав, который пришел раньше всех и успел подлить туда некоего отравного зелья, даже привстал на стуле, ожидая быстрой, но мучительной смерти, однако Анна Сергеевна лишь встряхнула белокурой головкой и как ни в чем не бывало опустилась в кресло. Видимо, на нее яд воздействовал как успокоительное.

(Елизавета Абаринова-Кожухова, «Дверь в преисподнюю»)

Многие знают, каково это – подыматься рано утром, когда так хочется еще немного поспать.

По роду занятий Анне Сергеевне приходилось вставать в шесть утра, но с недавних пор ровно за пол часа до будильника ее будил телефонный звонок. Это происходило почти каждое утро, и если даже телефон молчал, то Анна Сергеевна все равно просыпалась в половине шестого и уже не могла заснуть. Из-за того, что ее лишали предутреннего сна, Анна Сергеевна весь день ходила одновременно и сонная, и раздраженная, но втайне сознавалась себе, что уже ждет утреннего звонка, и если его не было, то чувствовала себя еще более опустошенной.

В первые дни человек на том конце провода молчал и, выждав минуту, клал трубку, а через неделю заговорил. Но заговорил такое, что Анна Сергеевна решительно не могла понять, о чем, собственно, идет речь. При этом все ее попытки выяснить, чего от нее хотят, оставались без ответа. Знакомые советовали ей прибегнуть к помощи милиции, чтобы раз и навсегда прекратить это телефонное хулиганство, но Анна Сергеевна предпочитала без особой нужды не вступать в сношения с государственными органами, и в милицию не обращалась, надеясь разобраться сама.

В это утро Анна Сергеевна, как всегда, ждала звонка, и даже заранее включила торшер. Но телефон молчал. Подождав до без двадцати пяти шесть, Анна Сергеевна погасила торшер в надежде если и не поспать, то хотя бы подремать до шести часов, но тут раздался звонок.

– Да! – рявкнула Анна Сергеевна, нащупав в темноте трубку.

– Госпожа Глухарева? – раздался привычный вежливый голос, довольно высокий, который мог принадлежать и мужчине, и женщине, и даже ребенку.

– Погодите минутку, – попросила Анна Сергеевна. Сегодняшний звонок она решила встретить во всеоружии, одолжив у соседей магнитофон и телефонный аппарат с громкоговорителем.

Анна Сергеевна зажгла свет и включила все эти достижения техники:

– Слушаю вас. И вообще – или скажите, кто вы и что вам нужно, или перестаньте хулиганить. А то вам не поздоровится!

– Ну ладно, – решились на том конце провода. – Вы правы, Анна Сергеевна, пора переходить к делу. А дело в том, что известная вам высокопочтенная особа нуждается в вашей помощи и велела передать, что в долгу не останется.

– Какая особа? Что за услуги? – тут же с напором стала расспрашивать Анна Сергеевна.

– Ну, вы понимаете, что это разговор, мягко говоря, не совсем телефонный, – зажурчал голос в динамике. – Могу только сказать, что ваша помощь нужна по ту сторону известного вам городища.

– Я должна подумать, – сказала Анна Сергеевна, пропустив мимо ушей последние слова.

– Да-да, разумеется, – засуетился ее собеседник. – Надеюсь, недели вам хватит? Поверьте, если бы не особые обстоятельства, то мы не стали бы вас тревожить!

– Ладно, позвоните через неделю, – милостиво разрешила госпожа Глухарева, невольно включаясь в не совсем понятную игру. – Но не звоните больше по утрам, дьявол вас побери!

– Миль пардон, мадемуазель, я не предполагал, что это будет вам столь неприятно, – рассыпался в извинениях невидимый собеседник. – Больше такое не повторится, уверяю вас!

Из динамика раздались короткие гудки. Анна Сергеевна положила трубку, выключила запись, прокрутила пленку чуть назад и поставила на воспроизведение.

– А ведь я узнала голос! – воскликнула Анна Сергеевна, прослушав запись. – Ну, теперь он у меня получит, артист недоделанный!

Анна Сергеевна выключила магнитофон и глянула на часы – они показывали без десяти шесть. Ложиться уже не имело смысла, и Анна Сергеевна, накинув халат поверх темного ночного белья, поплелась на кухню готовить завтрак.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ
ГРОБ ДЛЯ ОЛИГАРХА

– …так покойся же, боярин Василий, с миром, – вещал дворецкий. И со слезами завершил: – И суждено душе нетленной В веках скитаться по Вселенной.

(Очевидно, сочиняя погребальное напутствие, Грендель все-таки не удержался от того, чтобы вставить туда парочку своих гениальных строчек).

Промокнувши глаза платочком, дворецкий отошел в сторону, а его место занял квартет плакальщиц-кикимор, Кузькиных знакомых. Обступив гроб, они жалостно заголосили:

– Ох ты батюшка боярин свет-Васильюшка,

На кого ж ты нас покинул, горемычныих,

В путь далекий ты собраисся,

Во неродную землю-матушку,

Во землю-матушку во болотную…

(Елизавета Абаринова-Кожухова, «Дверь в преисподнюю»)

Таких похорон городское кладбище не видало давно. А может быть, и вовсе никогда. Площадка перед входом была вся уставлена автомобилями, среди которых преобладали «Мерседесы», «Вольвы» и «БМВ», из чего можно было определить социальный статус пришедших проводить покойного в последний путь: крупный бизнес, крупное чиновничество и крупный криминал. На фоне иномарок весьма сиротливо смотрелись старенький синий «Москвич» и не менее пожилая «Волга» кофейного цвета, служебная автомашина мэра.

Покойник, лежавший в роскошном гробу из карельской березы с позолоченными скобочками, петельками и прочими финтифлюшками, считался человеком авторитетным во всех трех категориях городского бомонда – это был банкир и общественный деятель Иван Владимирович Шушаков, которого пресса желтого и всех иных оттенков уважительно именовала «нашим олигархом».

Пока ораторы произносили приличествующие случаю речи, родные утирали слезы, а бизнесмены, скорбно почесывая бритые затылки, тихонько переговаривались друг с другом по мобильным телефонам, несколько человек, сгрудившись в кучку под старым дубом, обсуждали что-то свое. Все они были служащими банка «Шушекс», возглавлявшегося покойным, и ко вполне понятному чувству скорби по любимому шефу примешивалась тревога о дальнейшей судьбе банка и, следовательно, о своем собственном будущем. По большей части они принадлежали к среднему звену банковских служащих и искренне считали себя ответственными за деятельность банка, но, не имея доступа к более или менее конфиденциальной информации, были вынуждены довольствоваться более или менее проверенными сплетнями.

Естественно, главным предметом обсуждения служили обстоятельства кончины босса, ибо сама мысль о том, что бизнесмен, да еще столь высокого полета, может умереть своей смертью, казалась им абсурдной.

– Точно говорю вам, что-то тут нечисто, – вещал Петр Иваныч, малоприметный человек средних лет в темном костюме с чуть сбившимся набок галстуком. К его мнению прислушивались особо, так как он регулярно контактировал с пресс-службой банковского руководства. – Даже там, – он неопределенно указал куда-то вверх, – никто не верит, что Иван Владимирыч просто так скоропостижно коньки отбросил. Простите, скончался.

– А что, Петр Иваныч, кого-то уже подозревают? – стрельнула глазками старший кассир Марья Николаевна, почтенная дама, чей стаж в банковском деле составлял уже почти сорок лет, три четверти из которых она просидела за окошечком в советской сберкассе.

– Много кого, Марья Николаевна, много кого, – с видом знатока ответил Петр Иваныч. И, приняв таинственный вид, понизил голос: – Это, конечно, не для широкой огласки, но вам я скажу – милиция крепко «копает» под Ольгу Ивановну.

– Под какую Ольгу Ивановну – старшую или младшую? – попросила уточнить Зиночка, молодящаяся особа из Отдела межбанковских сношений. Вопрос был к месту – Ольгами Ивановнами звали и супругу покойного, и его дочку. Обе Ольги Ивановны, в почти одинаковых черных нарядах, скорбно стояли у разверстой могилы и, утирая слезы, внимали надгробным речам.

– Старшую, естественно, – тут же ответил Петр Иваныч. – Хотя я бы и младшую тоже «пощупал». В смысле, проверил.

– Обе они те еще штучки, – проворчала Марья Николаевна. – Что мамаша, что дочка…

В беседу вступил доселе молчавший молодой человек, которого все звали Вадиком:

– Извините, Петр Иваныч, но вашу конфиденциальную информацию я сегодня утром слышал по радио. Этот мерзавец ди-джей Гроб уже постарался – расписал во всех подробностях, как Ольга Ивановна «замочила» супруга!

– И как такое возможно! – искренне возмутилась Зиночка. – У нас горе, а они балаган устраивают. Ничего святого!

– А этот Гроб, он что, не боится, что его притянут к суду за клевету? – осторожно заметила Марья Николаевна.

– Да ну что вы, тетя Маша, – Вадик беззаботно рассмеялся, но, вспомнив, где находится, напустил на лицо печально-меланхолическое выражение. – Он всегда что-нибудь такое придумает, что и не подкопаешься. Вот хоть сегодня – сперва наговорил всяких гадостей, а потом добавил, что это лишь одна из версий, и ежели она не оправдается, то мы заранее приносим самые искренние извинения. Ну как такого в суд потащишь?

– А как же журналистская этика? – наивно возмутилась Марья Николаевна.

– Чья, простите, этика? – переспросил Вадик с таким видом, что продолжать эту тему никому уже не хотелось.

– Ольга Ивановна или нет, но кто-то наверняка помог нашему Ивану Владимировичу покинуть сей бренный мир, – гнул свое Петр Иваныч. – Иначе бы милиция вчера в банке не крутилась. Да кстати, гляньте туда – нет-нет, чуть правее, возле того черного креста. Не узнаете? Старший инспектор господин Рыжиков собственной персоной. Между прочим, считается в горотделе милиции лучшим сыщиком. Ему всякую мелочевку не поручают! Да и наш доморощенный Пинкертон тоже где-то тут крутится, и тоже явно неспроста…

– Зато Семенова не видно, – отметил Вадик. – Странно, он ведь был ближайшим сподвижником Ивана Владимировича, а на похороны не пришел.

– Удивительная душевная черствость! – всплеснула руками Марья Николаевна. – Ведь Иван Владимирович его, можно сказать, из грязи поднял и в князи, то есть в люди вывел, а он… Нет, ну это просто ни в какие ворота!

– Друзья мои, вы напрасно катите бочки на Семенова, – охолодил праведный пыл коллег всезнающий Петр Иваныч. – Он не пошел на похороны вовсе не из-за душевной черствости, а потому что должен же кто-то оставаться в банке! Так что Семенов, можно сказать, пожертвовал собой ради общего дела. К тому же сегодня прибывает делегация наших партнеров из Германии, ее еще Иван Владимирович пригласил. И гостей нужно принять так, чтобы они поняли: хоть капитан и скончался, но корабль уверенно плывет прежним курсом.

– Это уже что-то из Феллини, – не удержался блеснуть эрудицией Вадик.

– Петр Иваныч, а правда, будто Семенов с Ольгой Ивановной… Ну, вы понимаете, – понизила голос Зиночка.

– Вы бы, Зинаида Петровна, уточнили, с какой именно, – хихикнула Марья Николаевна. – Со старшей или младшей. Или с обеими сразу?

Петр Иваныч уже открыл было рот, чтобы удовлетворить неуемное любопытство дам, но тут грянул марш Шопена, и мрачные могильщики стали осторожно опускать гроб в землю. Коллеги подняли огромный венок «Незабвенному Ивану Владимировичу Шушакову от благодарного коллектива», стоявший прислоненным к стволу дуба, и, придав лицам приличествующее выражение, понесли его к свежей могиле, над которой уже понемногу вырастал песчаный холмик.