Текст книги "Холм демонов"

Автор книги: Елизавета Абаринова-Кожухова

ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ДВА ДЕМОНА

ГЛАВА ПЕРВАЯ
СРАВНИТЕЛЬНАЯ ДЕМОНОЛОГИЯ

Частный детектив Василий Дубов обедал в небольшом уютном ресторане «Три яйца всмятку» вместе со своими старинными знакомыми – доктором Владленом Серапионычем и владельцем крупнейшего Кислоярского турагентства «Сателлит» Георгием Ерофеевым. Поскольку доктор для повышения жизненного тонуса прописал Дубову и Ерофееву дельный рецепт – не говорить за столом о делах – то беседа крутилась вокруг разных загадочных явлений в природе и обществе, как-то: существуют ли летающие тарелки, куда исчезла Янтарная комната, кто такая Несси и, наконец, каким образом жители Кислоярской республики, несмотря на полный развал промышленности, сводят концы с концами, а некоторые даже и процветают.

Василия, буквально несколько дней назад столкнувшегося с более чем загадочным явлением – параллельной действительностью, так и подмывало поделиться с сотрапезниками, но он понимал, что этого делать никак нельзя, и больше молчал, слушая ученые речи доктора и бизнесмена.

– А что, приходится вертеться, – злостно нарушая рекомендации Серапионыча, говорил Ерофеев. – Когда я понял, что туры в Грецию не многим здесь по карману, то стал организовывать экскурсии в более близкие места – Белоярск, Прилаптийск, Старгород… Правда, экскурсии они только по названию, в основном ездят челночники-купипродайцы, но зато и мой «Сателлит» пошел в гору!

Дубов с душевным содроганием подумал о челночных турах в Царь-Город и еще крепче сомкнул уста.

– А вы организовали бы турпоездки на наше Кислоярское водохранилище, – посоветовал Ерофееву Серапионыч. – Там, говорят, поселилось какое-то жуткое чудище навроде Лох-Несского… – Доктор вздохнул и подлил себе в компот некоей жидкости из скляночки, каковая постоянно находилась у него во внутреннем кармане сюртука.

– О, к нам идет главный специалист по всяким тайнам и загадкам, – заметил Дубов. Эти слова, конечно же, относились к неприметной с виду даме – бакалавру исторических наук баронессе Хелен фон Ачкасофф, которая продвигалась в направлении их столика, каким-то чудом удерживая и поднос со скромным обедом, и видавший виды объемистый кожаный портфель. Ни слова не говоря, баронесса приземлилась за столик между доктором и турбизнесменом.

– Ну, чем порадуете, дорогая баронесса? – обратился к историку господин Ерофеев.

– А чему радоваться! – безнадежно махнула рукой баронесса, едва не стряхнув комплексный обед Ерофеева ему же на брюки. – И на конгресс ехать надо, и дело тут интересное подвернулось – не могу же я надвое разорваться… И вообще, дернул же меня черт расследовать всякие дурацкие тайны!

– Ах, баронесса, как я вас понимаю! – успокаивающе улыбнулся Василий. – Но как детектив я убежден в одном: нет такой тайны, которую нельзя было бы распутать. Даже если она скрыта в веках.

– Признавайтесь, баронесса, что за тайна вас гложет на этот раз, – захихикал Серапионыч. – Загадка смерти Александра Первого, библиотека Иоанна Грозного, завещание Юлия Цезаря?

Баронесса Хелен фон Ачкасофф совершенно серьезно оглядела соседей по столу:

– Нет-нет, господа, эта тайна из гораздо более близкой истории. – И, немного поколебавшись, добавила: – Не вижу смысла скрывать ее от вас, тем более что и до меня кое-кто уже пытался ее разгадать. – Баронесса вздохнула. – Хотя тоже безуспешно.

– Расскажите, пожалуйста, – уже почти всерьез заинтересовались сотрапезники.

– Ну ладно, – решилась баронесса. – Для начала попытаюсь вкратце обрисовать, так сказать, исторический фон возникновения этой загадки. – Похоже, бакалавр исторических наук всерьез почувствовала себя лектором на кафедре. – Как вам, должно быть, известно, события 1991 года и распад СССР вызвали настоящий «парад суверенитетов». За короткий срок возникла и наша Кислоярская республика, и Белоярская, и Прилаптийская, и Мордавская, которая граничила с нами с юга. Вот в этой-то Мордавской республике и разыгрались события, приведшие к возникновению нашей тайны. Процесс суверенизации продолжался, и теперь уже часть Мордавской республики, лежащая на ее севере, вдоль реки Дурилки, объявила себя независимой Придурильской республикой со столицей в Старгороде. Естественно, Мордавское руководство подобный поворот никак не устраивал, и разразился конфликт, очень быстро перешедший в военные действия, которые удалось прекратить лишь вмешательством соседних суверенных государств и в значительной степени решительными действиями всем нам хорошо знакомого майора Селезня…

– Уважаемая баронесса, ваша лекция по новейшей истории очень увлекательна и поучительна, но все эти события нам прекрасно известны, – вежливо перебил Серапионыч.

– Да, давайте перейдем к делу, – поддержал доктора детектив Дубов.

– Тайна слишком тесно связана с этими историческими событиями, – возразила баронесса. – Теперь к сути дела. В Старгороде издавна существовал городской музей, в котором наряду с экспонатами краеведческого характера наличествовало и немало художественных произведений, в том числе принадлежащих кисти известных мастеров. Когда мордавско-придурильский конфликт дошел до артобстрелов и бомбардировок, было принято решение эвакуировать музейные ценности из города в более безопасное место. Директор музея, некто Всеволод Борисович Козицкий, с трудом «выбил» грузовик, с помощью шофера погрузил все ценности и отъехал предположительно в северном направлении. – Баронесса выдержала многозначительную паузу. – После чего все – и ценности, и грузовик, и директор с шофером – все исчезло совершенно бесследно.

– Вы уверены, что они поехали именно в северном направлении? – спросил Дубов, который с напряженным вниманием слушал рассказ баронессы.

– Ну, какая может быть уверенность, особенно когда кругом шли бои… Мне удалось только обнаружить заявку директора Козицкого на грузовик и бензин. Он просил выделить то и другое для перевозки музейных ценностей на север Придурильской республики, где военные действия не шли.

– В северном направлении – это как раз в сторону Кислоярска, – как бы между прочим отметил Серапионыч.

– Поэтому наиболее вероятное и простое объяснение – грузовик попал под бомбежку и все ценности погибли вместе с директором, – не без сожаления сказала баронесса фон Ачкасофф. – Хотя мне кажется, что не все тут так просто.

– А что, у вас есть какие-то основания считать, что «не все так просто»? – переспросил Ерофеев.

– Никаких, – махнула рукой баронесса. – Только чутье историка. Но этого явно недостаточно, чтобы сделать какие-то выводы. Нужны факты. А факты на настоящий момент таковы, что ни одна из картин, насколько мне известно, не «всплывала» ни здесь, ни за границей.

«А если картины каким-то образом достались Каширскому, и он переправил их в Белую Пущу? – невесело подумал Василий. – А что, с него станется».

– Да, печальная история, – протянул доктор и отпил компота с жидкостью из скляночки. – Ну, если в грузовик и впрямь попала бомба, то это уже каюк. Я ведь, знаете ли, бывал и в Придурильской, и в Мордавской республиках в составе делегации Красного Креста, видал и разбомбленные автомашины, и разрушенные дома – зрелище, прямо скажем, не для слабонервных! В лучшем случае останутся десяток-другой обгоревших трупов, из которых идентифицировать удается хорошо если один-два – да и то если только по особым приметам… – Серапионыч прикрыл глаза, и лицо его как будто сладостно озарилось приятными воспоминаниями. – Ну а уж всякие предметы, особенно картины там или мебель – эти обычно сгорают в два счета.

Свое мнение высказал и бизнесмен Ерофеев:

– Как-то маловероятно, что бомба угодила именно в ту самую машину. Бомбили-то в основном что? – военные объекты, эшелоны, что там еще… Мне почему-то кажется, что директор музея просто смылся под шумок со всеми ценностями, продал их, а сам теперь живет себе поживает под чужим именем где-нибудь на Багамах.

– Нет-нет, – решительно запротестовала баронесса, – я опрашивала многих людей, и все – как его друзья, так и недоброжелатели – сходятся на том, что Всеволод Борисович исключительно честный человек, талантливый искусствовед и настоящий бессребреник!

– Знаем мы этих честных, – хмыкнул Ерофеев, но прежней уверенности в его голосе не чувствовалось.

– И потом, куда же в таком случае подевался водитель грузовика? – вслух задумался детектив Дубов. – Вам удалось хотя бы установить его личность?

– Увы, – развела руками бакалавр исторических наук. – Директору выделили грузовик, но без водителя, и он вроде бы пригласил какого-то своего знакомого. Бабушки, которые раньше работали в музее смотрительницами, помогали им грузить ценности в кузов, но ни одна из них не знает, кто такой был этот шофер. А во время войны столько народу без вести пропало…

– Ну, все ясно, – вновь оживился Ерофеев. – Вдвоем они это дельце и обтяпали!

Немного помолчав, баронесса пустилась в философствования:

– Все-таки, господа, это ужасно… От прошлого всегда что-то остается – ну там, ископаемые останки, всякие черепки, берестяные грамоты и все такое. А тут – был музей, и как будто не было. Вот все, что от него осталось. – Баронесса открыла портфель и извлекла иллюстрированный альбом «Шедевры Старгородского музея».

Василий принял из рук баронессы альбом и принялся его разглядывать. Следом за списком художественных произведений, хранившихся в музее, следовали репродукции картин. Чуть ли не под половиной значилось, что их автор М. А. Врубель и что они являются художественными иллюстрациями к лермонтовскому «Демону». Более того, каждая иллюстрация сопровождалась соответствующим отрывком из поэмы.

– А, ну так это авторские копии или эскизы известных произведений, – сообразил Дубов. – Вот «Демон», вот «Тамара»…

Баронесса покачала головой:

– Так, да не совсем. Эти работы очень отличаются от тех, что в Третьяковке, и написаны они были значительно раньше. Во всяком случае, и директор Козицкий, и те знатоки, с которыми я встречалась в Старгороде, были уверены, что в музее хранились совершенно оригинальные произведения Врубеля, отражавшие его видение «Демона» в молодые годы. Кстати сказать, на мой непросвещенный взгляд, те пропавшие картины не менее ценны, чем более известные поздние иллюстрации Врубеля к «Демону».

– А мне кажется, что поздние варианты более зрелые, более глубокие, более психологичные, что ли, – возразил Серапионыч и задумчиво приложился к скляночке.

– Да, возможно, – не стала спорить баронесса, – но просто я сужу со своей колокольни историка. Лермонтов, конечно, писал поэму космического масштаба, но все-таки привязал ее, пускай и не очень крепко, к некоему месту и времени. Разумеется, исторические мотивы в «Демоне» особой роли не играют, но с известными оговорками можно считать, что он отразил ситуацию на Кавказе своего времени. Ну вот, например, – баронесса пролистала несколько страниц альбома и остановилась на картине, где была изображена батальная сцена.

 
– … В руке сверкнул турецкий ствол,
Нагайка щелк – и, как орел,
Он кинулся… и выстрел снова!
И дикий крик и стон глухой
Промчались в глубине долины —
Недолго продолжался бой:
Бежали робкие грузины!
 

– с выражением прочла Хелен фон Ачкасофф стихотворный отрывок под репродукцией. – А что написал бы Лермонтов, если бы ему довелось побывать на современных постсоветских фронтах? И как бы все это проиллюстрировал Врубель? Но на этой картине, посмотрите внимательно, он очень тщательно передал и обстановку боя, и особенности одежды той эпохи, и оружие…

– Да, но не в ущерб ли основной идее поэмы? – вновь осторожно возразил доктор. – И не потому ли в более поздних иллюстрациях он отказался от изображения сиюминутных подробностей и сосредоточился на главном?..

– И напрасно, – покачала головой баронесса. – По-моему, одно другому не помеха. И если поэт в своей общемировой поэме все-таки нашел место и для чисто земных реалий, значит, на то были какие-то причины! – И Хелен фон Ачкасофф принялась за обед. Правда, уже порядком поостывший.

– Общемировое значение – это, конечно, хорошо, – отметил бизнесмен Ерофеев, который как раз только что расправился с обедом, – но есть вещи и поважнее. Вот скажите, доктор, что бы вы сделали, если бы эти врубелевские картины каким-то образом оказались у вас?

– Конечно, отдал бы в музей, – не задумываясь ответил Серапионыч. – А уж если бы при входе в зал приколотили табличку «Подарено музею доктором таким-то»…

– Но главное – люди могли бы наслаждаться высоким искусством, – добавил Дубов.

– Люди! – фыркнул Ерофеев. – Да давайте выйдем на улицу и спросим у людей, известно ли им вообще, кто такой Врубель!

– Ну, знаете!.. – возмутилась баронесса.

– Знаю-знаю, – перебил Ерофеев, – народ надо воспитывать на высоких образцах и все такое прочее. Да народу, дорогие мои, совсем другое нужно – модно одеться, сытно пожрать, да допьяна напиться. И лишь тогда ему можно предлагать – нет, не Лермонтова со Врубелем, а «Богатые тоже плачут» с Тополем и Незнанским. И это еще в лучшем случае. И, может быть, только после Незнанского один из ста захочет почитать что-то более серьезное – хоть того же «Демона». А прочитав «Демона», встать с дивана, сходить в музей и посмотреть картины Врубеля. Я, конечно, утрирую, но, поверьте мне, самую малость!

– Ну хорошо, – искоса глянул на бизнесмена доктор, – а как бы вы сами, дорогой Георгий Иваныч, распорядились, ежели бы картины попали к вам?

– Очень просто, – не задумываясь ответил Ерофеев, – продал бы где-нибудь на «Сотби» – у них там, на Западе, богатых чудиков хватает, а деньги бы вложил в развитие промышленности и сельского хозяйства…

– Вы еще скажите – в ваш любимый туристический бизнес, – подпустила баронесса.

– Напрасно иронизируете, – с азартом подхватил Ерофеев. – Мы имеем все предпосылки сделаться страной развитого туризма, нужно только не полениться и поднять с земли то, что там лежит. Построить отели, привести в порядок исторические и архитектурные объекты, отремонтировать дороги, привлечь инвестиции… Что вы там говорили, доктор, о чудовище на водохранилище? Да шотландцы давно уже превратили свою Несси в настоящий бизнес, источник доходов, а мы чем хуже?

– Ну, вас послушать, так все художественные ценности надо продать, а выручку пустить в оборот, – не выдержал и Дубов.

– Ну почему же, – чуть поостыл господин Ерофеев, – в оборот можно пустить и сами художественные ценности. Картины Врубеля в Старгородском музее, наверное, лет сто висели, и никто об этом и не знал, кроме разве что знатоков и ценителей. А они там запросто могли воспользоваться этим обстоятельством и превратить Старгород в мировой центр врубелеведения. Или берите выше – в настоящую Мекку изящных искусств!

– Ага, а потом устроить междупланетный шахматный конгресс «По Демонским местам», – ухмыльнулся Серапионыч.

– А что, неплохая идея, – подхватил Ерофеев. – Но только поздно – картины-то тю-тю!

– В том-то и дело, – печально развел руками Василий.

* * *

Частный детектив возвращался из ресторана в свою сыскную контору, бережно неся альбом и размышляя об услышанном от баронессы Хелен фон Ачкасофф. При этом он бормотал себе под нос:

– Стоит ли браться за поиски? Баронесса зашла в полный тупик, иначе черта с два она бы стала меня посвящать в это дело. Но, с другой стороны, она вела как бы историческое расследование, а мои методы несколько иные… Конечно, если грузовик сгорел при бомбежке, то ничего не осталось и искать нет смысла. Но если ближе к истине Ерофеев? То есть не обязательно ценности похитил директор Козицкий – их мог присвоить кто угодно и даже через труп директора. В таком случае я уже не просто могу, но и обязан что-то делать.

Надо будет съездить в Старгород… Но перед этим постараюсь все же что-то разведать и в Кислоярске.

В конторе Василия ждал приятный сюрприз – он расположился в свободной позе прямо за рабочим столом Дубова и имел облик московской журналистки Надежды Чаликовой, с которой Великого Сыщика связывала не только взаимоглубокая симпатия, но и совместное участие во многих приключениях. Сразу по прибытии из Царь-Города Надя отъехала в Москву, и столь неожиданное ее возвращение не только обрадовало, но и несколько удивило Василия.

– Вообще-то я не совсем к вам, Васенька, – сообщила Надежда после первых бурных приветствий. – У меня редакционная командировка в Придурильскую республику, однако я решила на пару деньков заглянуть к вам. Вот прямо в город на Кислоярке, потом в город на Дурилке, а потом в город на Неве. И еще могу открыть вам небольшой секрет – поскольку я так и так провожу в здешних краях больше времени, чем у себя дома, то редактор собирается назначить меня спецкором по вашему региону.

– Очень хорошо! – обрадовался Дубов. – А то, что вы едете в Старгород – это просто чудесное совпадение. Похоже, что и мой путь лежит туда же, так что поедем вместе. Кстати, Наденька, а что вы собираетесь делать в Петербурге?

– Вот когда приеду, тогда и расскажу, – улыбнулась Чаликова. – А сейчас лучше угостите меня кофейком. И если вы в него капнете немножечко коньячку, то я не буду возражать.

– А вы, Наденька, идете по скользкому пути нашего Серапионыча, – засмеялся Василий.

* * *

– Да, дело сложное, почти безнадежное, – сказала Надя, когда Василий пересказал ей все, что узнал от баронессы Хелен фон Ачкасофф. – Но попытаться все же надо. Тем более что речь идет о народном достоянии. Я имею в виду отнюдь не только Мордавскую или Придурильскую республики – ведь творчество Врубеля, согласитесь, имеет мировое значение.

– И что же вы предлагаете? – спросил Василий. Надя на минутку призадумалась:

– Искать людей, которые что-то знают, видели или слышали, и из их показаний делать логические выводы – ну, это уже по вашей части. Баронесса, как истинный историк, вела поиски по архивам и библиотекам, но это явно не тот случай. Начинать нужно с другого конца. Знаете, Вася, я ведь была в Придурильской республике в самый разгар военных действий… Да-да-да, я своими глазами видела, как омоновцы на северном выезде из столицы сожгли какой-то грузовик. Но был ли он тот самый – сомневаюсь. Ведь подобное происходило чуть ли не каждый день и на каждом шагу. Мы непременно должны поехать в Старгород вместе – у меня там немало знакомых, вплоть до мэра города…

– Майор Селезень! – вдруг воскликнул Дубов. Надя чуть вздрогнула:

– Ах, Вася, вы меня так напугали! Что майор Селезень?

– Он же был там во время всей этой заварушки. Вот кто нам поможет!

Надя скептически повела плечиками:

– Нет-нет, Александр Иваныч появился там, как я понимаю, уже много позже, во главе международного миротворческого контингента. Но вы правы – поговорить с ним следовало бы в любом случае.

А Дубов уже листал записную книжку, отыскивая букву «С».

– Селезень у аппарата, – после нескольких длинных гудков раздался в трубке характерный бас бравого майора. – Ба, да это вы, Василий Николаевич! Всегда рад слышать.

– Александр Иваныч, у меня к вам одно дельце, не могли бы мы с вами встретиться лично? – предложил детектив. – К тому же не совсем безызвестная вам госпожа Чаликова жаждет снять с вас интервью.

– Ха-ха-ха! – От раскатистого майорского хохота едва не лопнула телефонная мембрана. – Голову с меня уже снимали, и, как слышите, все еще жив и трепыхаюсь. Так что операция по снятию интервью… Да-да, пардон, вы человек занятой, не буду вам пудрить мозги. Только вот еще один нюанс о дамах: я тут на днях видел эту бешеную кошку Анну Сергевну. Или мне так, по крайней мере, показалось.

– Глухареву? – удивился Василий. – Так ведь на ней до сих пор висит уголовное дело, и появляться здесь для нее слишком рискованно.

– А может, я и обознался, – хмыкнул майор. – Действительно, что ей здесь делать?

– Да бог с ней, с этой Анной Сергеевной, – в тон отвечал Дубов, – пусть ею милиция занимается. Так как насчет нашей встречи?

– Где и когда? – снова перешел Селезень на деловой тон.

* * *

Анна Сергеевна Глухарева, чье имя упомянул майор, была странной женщиной. И странность эта выражалась в увлечении идеями маркиза де Сада. Например, ей нравилось, чтобы ее унижали и третировали. Именно ради этого она в свое время пошла работать в администрацию Кислоярского президента. И даже стала его пресс-секретарем. Видимо, тиранские замашки главы государства находили отклик в ее садо-мазохической душе. Но Анна Сергеевна совершила роковую ошибку – она попыталась шантажировать президента, дабы привязать его к себе покрепче. Странная форма любви, конечно, но, начитавшись де Сада, и не до такого можно додуматься…

А дальше жизнь госпожи Глухаревой закрутилась еще более необычным образом.

Она связалась с экстрасенсом и аферистом Каширским. Трудно сказать, что их объединяло, так как Каширского интересовали в этом мире лишь две вещи: деньги и власть. А Анну Сергевну – лишь мучения и страдания, как свои, так и чужие. Апофеозом же наслаждения было насилие. Но Каширский, в свою очередь, считал насилие грубой и примитивной формой власти. В этом отношении он был эстет. И, соответственно, всегда старался подчинить людей хитростью и коварством. Но, так или иначе, экстрасенс и садо-мазохистка частенько действовали заодно. Естественно, когда подворачивалось подходящее дельце.

Для Дубова же из всей этой информации было важно лишь одно – связь Глухаревой с Каширским. Вот это надо было держать в уме. Ведь дыма без огня, как известно, не бывает.

* * *

К месту встречи, небольшому скверику в центре Кислоярска, хорошо известный нам вездеходный «Джип» майора Селезня подъехал минута в минуту. Дубов и Чаликова уже ожидали его на скамеечке. Едва Василий заикнулся о музейной коллекции, майор сразу смекнул, в чем дело:

– А, вы ищете тот самосвал с картинами! Добре, добре. Правда, все это случилось еще до моего миротворческого въезда, но я этим делом занимался. Даже опрашивал местных жителей.

– И что же? – нетерпеливо спросил Дубов.

– Да негусто. Я ведь туда не картины приехал искать, а мир наводить. Ну вот, мир навел, а картины не нашел. Хотя кое-что выяснил. Правда, больше на уровне слухов.

– И что же это за слухи? – заинтересовалась Чаликова.

– Машина якобы выехала из города в восточном направлении, – охотно пояснил Селезень. – Если она, конечно, та самая. Ну а дальше следует уже полная клиника: будто бы во время бомбежки некий грузовик, похожий на тот, в котором везли музейные ценности, был взят на небо спустившимися оттуда инопланетянами.

– И в каком месте это произошло? – без малейшего удивления спросил сыщик.

– Не имею понятия, – пробасил майор. – Я ведь об этом слышал не из первых рук, а хорошо если из восьмых.

– Александр Иваныч, вы сказали – «грузовик, похожий на тот». А что, он чем-то отличался от других грузовиков? – продолжал Василий свои расспросы.

– Номером, – кратко ответил Селезень. – Судя по накладной, директору музея Козицкому был выделен грузовик «Зил-130» номер 33–33 МОР, и именно такие цифры были у машины, вознесенной на небо. Впрочем, все это бабские сказки. – Было видно, что даже невероятные приключения в Царь-Городе и в Белой Пуще ничуть не поколебали уверенность майора в том, что чудес на свете не бывает.

– Сказки-то сказки, – заметила Надя, – но, насколько я поняла, это единственный случай, когда грузовик после выезда из города хоть как-то «засветился».

– Пожалуй, что так точно, – согласился майор. – Но это все, чем я могу помочь вашим поискам. Ну, разве что черкну парочку рекомендательных писем в Старгород, чтобы вас приняли ласково и оказали всевозможное содействие, ежели вы туда отправитесь… А это у вас что – альбом с картинами? Неужто тот самый?

– Да, там Врубель и еще многое другое, – ответил Василий, доставая альбом.

Тот был столь широкоформатен, что в портфель сыщика целиком не помещался.

– Позвольте взглянуть. Да, редкий экземпляр. – Майор перелистал несколько страниц и остановился на иллюстрации, изображавшей жениха Тамары в национальной воинской одежде. – Да, так я и думал, – с некоторым разочарованием проговорил Селезень. – Именно так я и предполагал.

– В каком смысле? – удивилась Чаликова. Майор Селезень вместо ответа зачитал стихи под репродукцией:

 
– Он сам, властитель Синодала,
Ведет богатый караван.
Ремнем затянут ловкий стан;
Оправа сабли и кинжала
Блестит на солнце; за спиной
Ружье с насечкой вырезной.
Играет ветер рукавами
Его чухи – кругом она
Вся галуном обложена.
Цветными вышито шелками
Его седло; узда с кистями;
Под ним весь в мыле конь лихой
Бесценной масти, золотой.
Питомец резвый Карабаха…
 

– Кстати, я раньше на все сто был уверен, что Карабах – это фамилия конезаводчика, – заметил майор. – А о том, что это такое на самом деле, узнал только году так в восемьдесят восьмом. Нет, все же так писать нельзя! И иллюстрировать тоже негоже.

– А в чем дело? – пожала плечами Надя. – Прекрасные стихи. И иллюстрация неплохая…

– Так-то так, – отложил альбом Селезень, – но что получается? И Тамара, и Демон – это личности незаурядные, наделенные могучим духом и высокими страстями, а жених Тамары – просто ничтожество, о котором как о человеке и сказать-то нечего? Только о его сабле да ружье да о коне!

– Выходит, что так, – согласился Дубов.

– Нет, не так! – стукнул кулачищем по скамейке майор Селезень. – Почему-то считается, что раз военный – значит, солдафон или полный кретин. Ну ладно, Врубель его изобразил так же, как в поэме, но Лермонтов-то что? Он ведь сам был офицером, а так пренебрежительно пишет о человеке с ружьем! Или возьмем «Песню про купца Калашникова»: купец – благородный человек и образцовый семьянин, а царский опричник – негодяй и прелюбодей… Нет, может быть, поэтом он был и неплохим, но настоящим патриотом не был. Вот скажите пожалуйста: когда мордавско-придурильский конфликт разгорелся, кого позвали – высокодуховных художников? яйцеголовых профессоров? Нет – позвали тупого вояку Селезня. И он, этот примат в майорской фуражке, навел мир!.. Ну ладно, чегой-то я маленько зарапортовался. Бывает, знаете, когда до глубины души проймут. У майоров, видите ли, тоже душа есть. – И, уже успокоившись, Селезень добавил: – А вообще-то вы будьте поосторожней. С чертовщиной свяжешься, так потом не развяжешься. Лермонтов «Демона» написал – и погиб в расцвете лет. А Врубель так и вовсе с крыши съехал… Ну, бывайте, – резко прервал майор содержательную беседу и двинулся к своему «Джипу», оставив Надю и Василия переваривать новую информацию.

– Да, ребята! – внезапно обернулся Селезень. – Если наклюнется еще какое-нибудь интересное приключение, не забудьте про меня.

– Всенепременно, Александр Иваныч! – улыбнулся Василий, и «Джип», взревев мотором, сорвался с места.

– Да, Наденька, похоже, надо ехать в Старгород, – проводив взглядом машину Селезня, резюмировал Дубов. – Здесь мы ничего толком не узнаем. Предлагаю отправляться завтра с утра.

– Да, так и сделаем. Но сегодня я хочу заглянуть еще в одно место.

– В какое?

– В Кислоярский музей. Шансов, конечно, немного, но вдруг его работники что-то расскажут про своего коллегу Козицкого.

– Может быть, – без особого энтузиазма отозвался Василий. – Ну хорошо, вы идите в музей, а я пока начну собираться в дорогу.

* * *

Директриса Кислоярского городского музея Тамара Михайловна Свешникова встретила Чаликову очень любезно, а узнав о целях ее визита, даже попросила секретаршу никого к ней в кабинет не пропускать и не соединять, если вдруг паче чаяния кто-то позвонит.

– Знаете, госпожа Чаликова, а ведь вы не первая, кто приходил ко мне по этому делу, – говорила Тамара Михайловна, проницательно поглядывая на Надю.

– Одна дама уже интересовалась, но я предпочла с нею не слишком откровенничать. Но вам я расскажу все, что мне известно, хотя, по правде говоря, и известно мне не слишком-то много.

– Что за дама, я уже догадываюсь, – заметила Надя. – Но почему именно ко мне такое доверие?

Директриса чуть смутилась:

– Видите ли, у меня нет уверенности, если так можно выразиться, в чистоте замыслов госпожи баронессы фон Ачкасофф. А вы – другое дело, тем более что действуете не совсем сами, а вместе с Василием Николаевичем Дубовым, не так ли? – Надя кивнула. – А уж господина Дубова я давно знаю за исключительно честного и бескорыстного человека. Между прочим, однажды он уже помог обогатить нашу коллекцию необычайно ценным экспонатом…

– Тамара Михайловна, может быть, вы были знакомы со своим Старгородским коллегой Всеволодом Борисовичем Козицким? – спросила Надя. – Что это был за человек?

Госпожа Свешникова на минутку задумалась:

– Н-нет, лично с ним знакома не была, может, и видела когда на слете музейных работников. Но все наши общие знакомые, искусствоведы и музейщики, говорили буквально в один голос – умница, эрудит, специалист в самых разных областях искусства, полиглот… А когда начались военные действия, Козицкий прислал мне письмо, в котором спрашивал совета, что делать с ценностями Старгородского музея.

– Письмо сохранилось? – спросила Надя.

– Да нет, Всеволод Борисович прислал его, что называется, с оказией и просил по прочтении сжечь, а ответ послать с той же оказией. Он писал, что готовится к эвакуации музейных ценностей из Старгорода, и спрашивал, смогу ли я разместить их у себя в музее. Естественно, я написала, что согласна и сделаю все, что только смогу, чтобы музейные экспонаты были в целости и сохранности. Но даже не знаю, успел ли он получить мой ответ, так как вскоре все ценности были вывезены из Старгорода и исчезли вместе с директором.

– Тамара Михайловна, а почему он собирался их вывезти именно в Кислоярск? – спросила несколько удивленная Надя.

– Ну что ж, – чуть дрогнувшим голосом сказала директриса, – я вам открою все, что мне известно, до конца. Но убедительно прошу в случае чего на меня не ссылаться. Всеволод Борисович писал, что, по его сведениям, Придурильские власти намерены продать картины Врубеля куда-то на Запад, а на вырученные деньги приобрести партию оружия. Естественно, Козицкий не мог допустить, чтобы искусство служило войне и смерти. Более того, он был одним из немногих, кто во времена военно-патриотической истерии имел мужество открыто выступать за мирное разрешение мордавско-придурильского конфликта. И потому опасался, что власти могут в любой момент снять его с должности «за пацифизм и измену Родине» и поставить послушного им человека. Оттого-то он так и торопился с эвакуацией. Но это не для протокола, – еще раз подчеркнула Тамара Михайловна. – И вот еще один момент – скорее всего, он не имеет никакого отношения к вашим разысканьям, но имеет некоторое отношение к содержанию исчезнувших картин Врубеля.

– Да, это весьма любопытно. – После таких откровений госпожи Свешниковой Наде уже было бы не совсем удобно не проявить должной заинтересованности даже в том вопросе, который ее в данный момент не слишком волновал.