Текст книги "Игра или страсть?"
Автор книги: Элизабет Торнтон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 18 страниц)
Глава 21
Марион услышала тихий стук в дверь и поднялась.
– Кто там? – крикнула она. Приглушенный голос ответил:
– Кто еще это может быть в такое время ночи?
Едва Брэнд вошел и запер дверь, Марион сразу поняла, что он переполнен эмоциями.
Сердце подскочило к горлу.
– Что случилось, Брэнд? Что-нибудь с Эндрю?
– С Эндрю все в порядке. – Он придвинулся на шаг, затем еще на один. – Он дома и нисколько не пострадал. Я не хочу говорить об Эндрю. Я не хочу говорить об Эмили. Я хочу поговорить о нас.
Иногда Брэнд Гамильтон выглядел вполне милым и галантным, но сейчас лицо его пересекали жесткие линии, а голубые глаза поблескивали холодным стальным блеском. На какое-то мгновение она даже испугалась, но потом взяла себя в руки. Разгневанный Брэнд Гамильтон мог наводить страх на высокопоставленные чины в правительстве и придворных кругах, но она его не боялась.
Марион вздернула подбородок. Твердо глядя ему в глаза, спросила:
– А что насчет нас?
Он приблизил к ней свое лицо.
– С каких это пор такая пылкая мисс страдает от предсвадебных нервов?
Он не дал ей шанса ответить. Его рот накрыл ее губы в поцелуе, рассчитанном на то, чтобы подавить все остатки женского сопротивления. Он прижал ее своим весом к кроватному столбику и обхватил лицо ладонями.
– Теперь расскажи мне о предсвадебных нервах, – сказал он и поцеловал ее снова.
Она бы воспротивилась, если б не чувствовала себя виноватой. Очевидно, ее сбивчивый разговор с Эмили дошел до него. И его гордость оказалась задета.
Когда он поднял голову, она прошептала:
– Брэнд, ты не понимаешь.
– И из-за этого ты нервничаешь? – горячо бросил он и обхватил ее грудь.
Его голос ни на йоту не потерял своей силы.
– Должен ли я доказывать, что ты готова к замужеству? Она покачала головой.
– Тогда почему, черт побери, ты передумала? Я считал, что между нами все решено.
Воздух вырвался из его легких, и он прижался лбом к ее лбу.
– Ты хочешь, чтобы я был счастлив?
– Ты же знаешь, да.
– Тогда я покажу тебе, что для меня лучшее.
Не отводя взгляда, он положил ее на кровать и опустился рядом с ней.
У самых ее губ он прошептал:
– Хотел бы я понять, что происходит в твоей голове. Но поскольку я не могу этого понять, то скажу, что происходит в моей. Я не могу думать ни о чем, кроме тебя. Ты не смятение, ты наваждение. Нет, не отворачивайся. Это больше, чем вожделение. Я хочу строить с тобой будущее, хочу иметь с тобой детей. В сравнении с этим всё остальное – прах. – Он сделал прерывистый вдох. – Теперь скажи мне, что ты этого не хочешь.
– Это несправедливо. Я стараюсь не быть эгоисткой.
– А я пытаюсь не выйти из себя.
Она печально усмехнулась. Он вздохнул. Их губы встретились и слились в поцелуе. Ее уступчивость смягчила его неистовость, но это не отвлекло от цели. Она его половинка. Чем скорее она осознает это, тем лучше для обоих.
Брэнд начал медленно раздевать Марион, и вскоре на ее теле не осталось ни малейшего участка, который бы не чувствовал нежную ласку его пальцев, прикосновение губ. Он задержался на розовых вершинках грудей, изгибе бедер, легкой выпуклости живота и мягком бугорке, который охранял сердцевину ее женственности.
– Ты так прекрасно сложена, – прошептал он, – так восхитительно женственна. – Слова становились более пылкими, более откровенными. И она стонала и извивалась под его ласками.
– Брэнд, – мягко проговорила она.
Он услышал в ее голосе неуверенность и желание. Эта неуверенность более, чем что-либо, помогла ему справиться с собой. Он осыпал дождем нежнейших поцелуев ее глаза, щеки, губы.
– Я не буду продолжать, если ты не хочешь, сказал он.
Марион не верила своим ушам. Все ее тело томилось от неутоленного желания. Она безумно хочет его. Неужели он не видит?
Она сделала то, что подсказывал ей женский инстинкт: приподняла голову и поцеловала его со всей любовью и страстью, которые таила в глубине. Она почувствовала гулкий стук его сердца на своей груди. Дыхание перехватило.
В нем было все, что она мечтала найти в мужчине. Таких, как он, больше нет и никогда не будет, по крайней мере для нее.
Он услышал, как она пытается сделать вдох, почувствовал ее страсть.
– Марион, – проговорил он в тихом восторге, – Марион.
Смеясь, он соскочил с кровати и сбросил с себя одежду. Его рот вновь завладел ее губами, призывно, требовательно, а когда она ответила на этот призыв, ему показалось, что сердце разорвется.
– Марион, посмотри на меня, – приказал он. Длинные ресницы затрепетали, и затуманенные любовью глаза встретились с его взглядом.
– Больше никаких сомнений и раздумий, – сказал он. Медленно, давая ей время приспособиться к его телу, он вошел в нее. Когда начал двигаться, она выгнулась под ним. Движения стали безудержными, она покрывала поцелуями его руки, шею, плечи. Горячий поток увлек их к краю. Он почувствовал, как ее тело напряглось, услышал ее безумный вскрик восторга и только тогда позволил собственному освобождению захватить его. Марион спрятала голову у него на плече.
– Я люблю тебя, Брэнд, – пробормотала она.
Свернувшись калачиком, она прильнула к нему – глаза закрыты, дыхание щекочет ему подмышку. Брэнд лежал на спине, сцепив руки за головой.
«Я люблю тебя». Его сознание не могло постичь эти слова.
Когда она пошевелилась и вздохнула, он оперся о локоть и стал изучать ее лицо. Во сне она выглядела не старше Эмили, а он чувствовал себя почти таким, как Эндрю. В восемнадцать лет ему казалось, что он знает все, хотя не знал ничего. Теперь же, став старше и мудрее, Брэнд знал, как многому еще ему нужно учиться.
– Брэнд, что такое?
Их взгляды встретились.
– Вы страстная женщина, леди Марион Дейн, а я очень счастливый мужчина.
Он улыбнулся, заглянув ей в глаза, и убрал пряди белокурых волос, которые в милом беспорядке упали ей налицо.
– Да, но ты не об этом думал.
– Откуда ты знаешь?
– Потому что… ты выглядел печальным, а это не похоже на тебя. Итак?
Он пожал плечами.
– Ты сказала, что любишь меня. Ты это серьезно?
Ее сердце перестало биться. Она могла отшутиться или притвориться, что не помнит своих слов. Но она еще никогда не видела его таким уязвимым. Одному из них придется рискнуть, и на этот раз, похоже, короткая соломинка досталась ей.
– Да.
Он поднес ее руку к губам и сказал как можно беспечнее:
– Еще никто никогда не говорил мне этих слов. Она подавила улыбку.
– Брэнд, любовницам платят не за любовь к их покровителям, а за благосклонность.
Он нахмурился:
– А тебе откуда это известно? Она раздраженно вздохнула:
– Вы с Эмили, похоже, считаете меня тепличным цветком. Это не так. Не нужно со мной носиться. Я не неженка. Мама научила меня жизни, а сплетни в светских гостиных дополнили мое образование.
– Сплетни в светских гостиных! Словно это увлекательное путешествие!
– Можно сказать, что это женский эквивалент путешествия, и когда Эмили станет старше, я тоже расскажу ей все, что нужно знать.
Марион пожалела, что сказала про Эмили, потому что милый, неуверенный взгляд испарился, и Брэнд, прищурившись, вглядывался в нее, словно пытался узнать все тайны.
Видя, что сейчас он начнет допрашивать ее, Марион опередила:
– Я не говорила Эмили, что передумала. Я просто пыталась подготовить ее к возможности нашего отъезда из Лонгбери. Очевидно, у меня это плохо получилось, но меня удивляет Эмили. Ей не следовало говорить тебе об этом.
– Мне сказала не Эмили, а Эндрю, и, – угрюмо добавил он, – похоже, ты действительно раздумываешь.
– Брэнд, – проговорила она, – между нами еще ничего не решено, и ты знаешь это не хуже меня. Что, если тебе не удастся заставить Дэвида Керра молчать? Что, если ты не сможешь доказать, что мои родители поженились до рождения Эмили? Неужели ты не понимаешь, что это может погубить твою политическую карьеру? Неужели не понимаешь, что нам с сестрами лучше жить подальше от общественного внимания?
– До этого не дойдет. Такие дела требуют времени. Епископы занятые люди. Терпение, Марион, рано или поздно мы все узнаем.
– А что, если в этих копиях нет записи о браке моих родителей?
Брэнд отмахнулся от ее опасений:
– Тогда мы расширим масштаб наших поисков, включив в него другие страны. Я по-прежнему верю, что твои родители поженились, как только это стало возможным.
Она раздраженно скривилась:
– Ты всегда такой уверенный! У тебя что, никогда не бывает сомнений?
Он легко поцеловал ее в голое плечо и улыбнулся, когда она вздрогнула.
– Ты сказала, что любишь меня. В этом я не уверен.
Марион готова была обидеться, но что-то в его настороженном выражении изменило направление ее мыслей. Что он хочет услышать?
– Пожалуй, мне не стоило этого говорить, – заметила она, не бросая вызов, но осторожно прощупывая путь. – Если тебя это смущает, я больше не скажу.
– Смущает? – Он прикрыл глаза рукой. – Совсем наоборот. Еще никто никогда не говорил мне этих слов. Никто. – Он улыбнулся ей.
– А дедушка? Отец? Бабушка?
– Никто.
Он весело улыбался, и хотя Марион улыбалась в ответ, ей было вовсе не весело. Он только что расширил те три-четыре предложения, которые составляли его биографию, и ей до боли хотелось восполнить то, чего он был лишен.
«Осторожнее, Марион», – предостерегла она себя. Вечное стремление помочь людям в их бедах – одна из ее самых больших слабостей. Некоторые беспринципные типы этим пользуются.
– Уверена, твоя мама говорила тебе эти слова, – тихо сказала она.
– Да, но она умерла, когда мне было всего несколько месяцев, я ее не помню.
– А ты? Неужели ты никому не говорил этих слов? Его взгляд сделался твердым.
– Никогда.
– Ты собираешься сказать их мне?
Веселье слетело с его лица, и он повернулся к ней с выражением, граничащим с болью.
– У нас это не принято. Мы, Фицаланы, не показываем своих чувств.
Марион отметила, что он причислил себя к лагерю Фицаланов.
– Это неправда, – возразила она. – Посмотри на Клэрис. Она без ума от Освальда и ни от кого этого не скрывает.
– Клэрис – женщина, – подчеркнул он.
– Мм. – Она сложила руки на груди и уставилась в пространство.
Он легонько куснул ее в плечо.
– Скажи эти слова еще раз.
– Я скажу, если ты повторишь за мной. – Марион приложила указательный палец к его губам. – Следи за моими губами. Это легче, чем ты думаешь. Я… люблю… тебя.
Он перекатился вместе с ней по кровати и оказался сверху, нe отрывая взгляда, сказал:
– Читай… мои… мысли.
Она сердито посмотрела на него, и он поцелуем стер недовольство с ее губ.
– Ты так нужна мне, – проговорил он, и этого было достаточно, чтобы убедить ее.
Когда Брэнд услышал, что Марион встает с кровати, он чуть-чуть приподнял ресницы. Он не мог вспомнить случая, когда бы испытывал такое удовлетворение и такой душевный покой. Ему не были чужды радости плотских утех, но это другое.
«Я люблю тебя».
Улыбка тронула уголки его рта. Она бы не сказала ему этих слов, если б на самом деле не любила. Она умела слукавить, когда хотела, но в вещах действительно серьезных Марион была прозрачной как стекло.
Дымчатое стекло…
Затуманенное стекло…
Его самодовольная улыбка превратилась в широкую ухмылку. Возможно, он так до конца и не поймет, какие мысли бродят у нее в голове, но все, что кажется непонятным, становится простым, когда они оказываются в постели.
– Ты улыбаешься, Брэнд, или это смертельный оскал? Он открыл глаза. Она стояла над ним со шкатулкой в руках. Одной рукой он схватил ее за ногу и потянул к себе. Она взвизгнула и повалилась на кровать, умудрившись при этом не рассыпать содержимое шкатулки.
– Это важно! – зашипела она, поднимая шкатулку.
– Это тоже.
Брэнд забрал шкатулку и бросил ее на пол, затем приподнялся над Марион.
– Почемуты всегда смотришь на меня таким напряженным взглядом?
– Пытаюсь прочесть твои мысли. Она улыбнулась:
– И?
Он покачал головой:
– Ничего не выходит. Придется тебе выразить их словами.
На мгновение она показалась озадаченной, потом лицо ее смягчилось, и она коснулась ладонью его щеки.
– Я люблю тебя, Брэнд.
Он взирал на нее с забавной серьезностью.
– Докажи это. Читай… мои… мысли. – Он улыбнулся.
Она попыталась встать с кровати, но он пригвоздил ее своим весом и поцеловал с пылкой настойчивостью, от которой у нее захватило дух.
Дыхание их стало учащенным, тела сплелись. Обезумевшие, они вместе устремились навстречу сладостному забвению.
Наконец они смогли поговорить о шкатулке. Они сидели за маленьким столиком перед зашторенным окном.
– Я не знаю, где девочки нашли ее, – сказала Марион, – но это, должно быть, шкатулка Ханны. Не понимаю. Этот хлам совершенно бесполезен. Здесь нет любовных писем.
Брэнд просмотрел письма, особенно те, которые были датированы, и переключил внимание на мелкие вещицы. Марион права, они бесполезны: медная пуговица, пожелтевший от времени носовой платок с монограммой, перочинный нож и ручка.
– Ханна была сорокой, – задумчиво проговорил он. – Она собирала все, что связано с Робертом. – Он взглянул на Марион. – Судя по датам на некоторых записках и квитанциях, мы можем понять, когда началась эта одержимость.
– Одержимость, – тихо повторила Марион. Брэнд пожал плечами:
– Называй это как хочешь. Она была безумно влюблена, вот и все. Смотри. – Он указал на датированную квитанцию за мужскую шляпу. – Она работала у миссис Лав, когда приобрела это. То есть она начала собирать эти вещицы за два года до своего исчезновения.
– Да, но где же письма Роберта к ней?
– Имеется только одно – благодарность за выражение сочувствия. Мои послания портному теплее этого. Другие записки от Роберта адресованы мисс Каттер и камердинеру.
– Должно быть что-то еще.
Брэнд откинулся на стуле и покачал головой:
– Не думаю, что существуют другие письма.
– Тогда почему кто-то вломился в мой дом и пытался украсть их? Неужели они пошли на это ради какого-то хлама?
Он развел руками.
– Не знаю. Марион нахмурилась.
– Да, но у тебя есть какие-то мысли. Он сверкнул улыбкой.
– Это всего лишь размышления, ничего больше. Она вздернула подбородок.
– Я думала, мы занимаемся расследованием вместе.
– Я вспомнил разговор с миссис Лав. Ханна писала письма одному молодому человеку…
– Мистеру Робсону. Брэнд кивнул.
– Который поверил ее словам и не получил в ответ ничего, кроме огорчений. Если кто и писал письма, то Ханна. – Он уставился в пространство. – У нее была склонность к мелодраме, и, думаю, она получила больше драмы, чем рассчитывала.
Они погрузились в молчание, поглощенные каждый своими размышлениями. Спустя некоторое время Брэнд сказал:
– Спроси девочек, где они нашли шкатулку. Это может помочь нам.
– Спрошу, – пообещала Марион. – И спрошу, было ли в ней что-то еще. А ты не хочешь поговорить с Робертом?
– Пока не с чем к нему идти. Кроме того, возможно, Роберт утратил благосклонность. Возможно, кто-то другой захватил воображение Ханны.
– А как насчет твоего отца? – тихо спросила Марион.
– Моего отца? – Он был поражен. – Не считая того факта, что он был практически вдвое старше Ханны, ему бы никогда не пришло в голову сбежать. Здесь его земля. Кроме того, мой отец мертв, а эта история продолжается. Кто-то напал на тебя в Воксхолл-Гарденз и столкнул с лестницы в театре. И не забудь о воре, которому мы помешали в коттедже.
Он наклонился через стол и быстро поцеловал ее.
– Я твой компас. Держись за меня, и я тебя выведу.
Уходя, он забрал с собой шкатулку, пообещав вернуть ее утром, и еще раз просмотрел содержимое, прежде чем лечь спать. Странные мысли приходили и уходили, но он пока не делал попытки связать их.
После письма Эдвины он широко раскинул сеть подозрений, от Лонгберидо Брайтона. Теперь же, когда обнаружились хранимые Ханной вещи, поиски, похоже, сузились до Прайори и его окрестностей.
Некий свидетель сказал Эдвине, что Марион была на улице в ту ночь, когда исчезла Ханна. Кто этот свидетель? Что видела Марион? Она обожала Ханну. Если б она увидела, что кто-то обижает ее, то побежала бы к матери с криками о помощи.
Брэнд был убежден, что Ханна писала письма его дяде. Холодность записки Роберта говорила о многом. Брэнд не мог обратиться к дяде со своими подозрениями. Ну, получал он письма, и что? Роберт – светский человек. Он нашел бы, как охладить пыл барышни, потерявшей голову от любви.
Если только сам не влюбился в нее и от него оказалось не так просто избавиться, как от мистера Робсона. Подчас случаются и более странные вещи.
И потом эти нападения на Марион в Лондоне и записки, которые она связывала с Дэвидом Керром. Кто стоит за ними? Кого в то время не было в Прайори?
Наконец-то у него есть что-то, чтобы двигаться дальше.
Когда девочкам предъявили шкатулку, они разревелись и все рассказали. Флора нашла ее под скрипучей половицей в стенном шкафу для белья в коттедже Эдвины, когда они играли в прятки. Девочки клялись, что больше там ничего не было. Они пытались вернуть шкатулку туда, где Флора нашла ее, но мистер Мэнли и слуги, сторожившие коттедж, не пускали их. Поэтому они решили отдать шкатулку Марион, но не успели, она обнаружила ее раньше.
Они не знали, что это так важно. Если бы в шкатулке были золотые монеты, тогда другое дело.
Марион отправилась на поиски Брэнда, чтобы рассказать ему то немногое, что ей удалось узнать.
Глава 22
Шло ритуальное чаепитие на террасе, когда Брэнд едва не уронил чашку, рассеянно сделав первый глоток.
– Кофе? – спросил он лакея. Это был его любимый напиток, но в бабушкином доме кофе считали едва ли не вреднее бренди.
– Леди Марион сказала, что вы предпочитаете кофе, – последовал чопорный ответ. – Если вы хотите чаю, сэр, я принесу.
На нарушение традиций в Прайори смотрели неодобрительно как Фицаланы, так и их слуги.
– Спасибо, но я действительно предпочитаю кофе, – сказал Брэнд.
Он поднял фарфоровую чашку, безмолвно отдавая Марион должное. Она кивнула и улыбнулась.
Она пытается завоевать его, но с какой целью? Он предложил ей выйти за него, но она не ответила ни «да», ни «нет». Эта проблема с Дэвидом Керром и тем ущербом, который он может нанести, начинала действовать ему на нервы. Он не хотел, чтобы она пришла к нему только после того, как он уничтожит все преграды. Она сказала, что любит его. Если так, то должна быть с ним, не считаясь с ценой.
Брэнду не хотелось постоянно говорить с ней об этом. Это только все испортит. Если она не придет к нему по собственной воле, безо всяких условий, что-то ценное будет потеряно.
Между тем он делал все, чтобы добиться желаемого. Ночью он не пошел к ней в комнату. Если хочет его, то должна прийти сама. Он бросил перчатку, но она пока не подняла ее.
– Пришла Теодора, но без Роберта, и это направило его мысли по другому руслу. Он попытался узнать, кто, имея легкий доступ к Прайори, отсутствовал, когда на Марион напали в Лондоне. Мало толку! В то время Прайори был почти безлюден. Лорд Роберт оставался единственным подозреваемым. У него была возможность и был мотив. Хотя мотив висел на волоске. Был ли он влюблен в Ханну? Убил ли ее в приступе ярости, когда она сыграла с ним ту же шутку, что и с Робсоном? Писал ли письма Ханне и влез ли в коттедж в день сельского праздника?
Освальд поднялся на ноги. Он смотрел куда-то вдаль.
– Это ведь Эндрю и леди Эмили? – спросил он. Брэнд повернулся. Взявшись за руки, Эндрю, и Эмили неслись через лужайку со стороны оранжереи. Все сразу поняли, что что-то стряслось.
Брэнд не стал ждать, когда Эндрю и Эмили прибегут, он отставил чашку и пошел им навстречу, Освальд последовал за ним.
Теперь уже все встали – ее светлость, Марион, мисс Каттер, Клэрис и Теодора. Эндрю жестами показывал в сторону оранжереи, а Эмили, взбежав на террасу, согнулась, переводя дух. Выпрямившись, она выдавила:
– Случилось ужасное. В оранжерее. Джон Форрест. Боюсь, что он мертв.
Последовало ошеломленное молчание, потом Теодора испустила пронзительный вопль и хотела рвануться за мужчинами, но герцогиня помешала ей.
– Позволь Брэнду и Освальду позаботиться о Джоне. Если ты пойдешь туда, им придется заботиться о тебе. Ты этого хочешь?
Теодора посмотрела на герцогиню с ненавистью, стряхнула ее руку и ушла в дом.
Садовник отвел Брэнда и Освальда к телу. Форрест лежал лицом вниз не в самой оранжерее, а в сарае для садового инвентаря.
Садовник обнаружил тело и побежал в оранжерею к Эндрю и Эмили, которые любовались там цветами.
– Я пощупал его пульс, – сказал Эндрю, – но уже понял, что он мертв. У него затылок размозжен.
Света в маленьком сарае было недостаточно, и Брэнд послал садовника принести фонарь, а сам присел на корточки и дотронулся до руки Форреста. Рука была холодной и окоченевшей.
– Он мертв по меньшей мере часов десять.
– Откуда ты знаешь? – удивился Эндрю.
– В качестве репортера я освещал процессы над убийцами и неплохо знаю методы дознания.
Вернулся садовник с фонарем. Брэнд поднял фонарь повыше и осмотрел тело. Седые волосы Форреста были залиты кровью. Брэнд осмотрелся э поисках оружия.
– Так, что мы тут имеем? – Брэнд взял в руки железный брус, испачканный кровью.
– Бог мой! – выдохнул Эндрю. – Кому и зачем понадобилось убивать Форреста?
– Это, – сказал Брэнд, – пусть выясняют власти. Брэнд послал Эндрю за мировым судьей и доктором и оставил Освальда охранять тело. Вокруг самого сарая не было ничего – ни следов, ни характерных полос, указывающих, что тело заволокли в сарай, ни признаков драки или борьбы. Форрест вошел в сарай, ни о чем не подозревая.
Когда Брэнд вышел из кустов, окружающих сарай, перед ним открылся прекрасный вид на Прайори. Слева находилась оранжерея, а за ней – лужайка и сам Прайори. Ниже по склону, ведущему к Тисовому коттеджу, возвышалась монастырская кафедра, а справа от нее – сад с лекарственными и пряными травами. Конюшня, откуда по идее должен был прийти Форрест, располагалась по другую сторону Прайори. Чтобы попасть в сарай, он должен был пройти мимо особняка, где его любой мог увидеть. А если он пришел ночью?
Брэнд понятия не имел, что происходит. Зачем кому-то понадобилось убивать Джона Форреста?
Ханна, Эдвина, Марион, а теперь и Форрест. Чутье подсказывало ему, что все это связано одно с другим. Что его действительно встревожило, так это мысль, что убийца разгуливает на свободе. Где он в следующий раз нанесет удар?
Он посмотрел через газон на конюшню и коттедж Джона Форреста. Может, там найдутся ответы на некоторые вопросы.
Брэнд не удивился, найдя дверь коттеджа запертой. Форрест заправлял всеми делами Теодоры, поэтому у него должны быть счета, гроссбухи, квитанции, а может, и банковские чеки. Осмотрительный человек, вполне естественно, захочет защитить свои дела от любопытных глаз и вороватых рук.
Брэнд вышиб дверь плечом и вошел. Гостиная, большой кабинет и маленькая спальня, немногим больше гардеробной.
Весь дом пропах лошадьми. Запах лошадей и кожи всегда напоминал Брэнду о дедушке. С отцом был связан запах бренди и табака. Он покачал головой, подумав, что эти двое отличались друг от друга как небо и земля тем образом жизни, который они вели.
Интересно, какой жизнью жил Джон Форрест? Брэнд знал, что Теодора привезла его с собой больше двадцати лет назад, когда вышла за дядю.
Коттедж был безупречно чистый. Брэнд бегло осмотрел письменный стол, но решил не взламывать замки. Теодора может быть против. Его куда больше интересовала одежда в стенном шкафу Форреста.
Он чуть не проглядел ту пуговицу, которая была недавно пришита на один из потертых сюртуков. Дырка, которая осталась после того, как Марион вырвала пуговицу во время борьбы, была аккуратно заштопана, но новая пуговица была чуть-чуть меньше остальных.
Брэнд вытащил из своего кармана пуговицу и сравнил – в точности такая, как на сюртуке конюха. Он стиснул пуговицу в кулаке, словно это была шея Джона Форреста. Так это Форрест напал на Марион и стрелял в него! Он тот человек, который совершал нападения на нее в Лондоне. Именно в то время они с Теодорой ездили подыскивать породистых лошадей.
Могли Форрест быть любимым человеком Ханны? Двадцать лет назад ему было сорок. Все складывается, за исключением одного: Ханна хранила памятные вещицы Роберта, а не Форреста.
Снова осложнения, сбивающие с толку.
Он услышал шаги в соседней комнате и быстро спрятал пуговицу.
– Брэнд, ты здесь? – позвала Теодора.
Он положил сюртук в шкаф и вышел навстречу.
– Освальд сказал мне, что ты здесь. Я прошла в оранжерею, но он не позволил мне увидеть Джона и ничего не рассказал. – Ее голос изменился. – Проклятый выскочка! Он что, думал, что я упаду в обморок или впаду в истерику? Я имею право знать!
Гнев только усиливал ее красоту: точеные черты, огромные глаза на бледном лице, решительный рот. С такой женщиной, верно, нелегко жить.
– Сядь, – сказал Брэнд, – и я расскажу тебе, что знаю.
– Спасибо.
Брэнд рассказал ей только то, что хотел, но ни слова о пуговице или своих подозрениях.
– Я пришел сюда, – он, – потому что подумал, что мистера Форреста могли убить с целью ограбления.
Теодора прищурилась.
– Думаешь, это тот же человек, который напал на вас с Марион?
– Не знаю, что и думать.
Когда она погрузилась в раздумья, он мягко спросил:
– Тео, а где Роберт?
Она резко вскинула голову.
– Роберт? Ты же не думаешь, что это он сделал? – Теодора покачала головой. – Роберт, как всегда, с какой-нибудь женщиной, которую подцепил на одну-две ночи. Его излюбленное место – «Три короны» на Брод-стрит, но он хорошо известен во всех питейных заведениях Лонгбери.
Что-то промелькнуло в глазах Теодоры, и она встала.
– Ты думаешь, Роберт ревновал к Джону? – Она недоверчиво рассмеялась. – Да я могла бы иметь дюжину любовников, а Роберт не почувствовал бы ни единого укола ревности. Кроме того, Джон был мне как отец. Роберт знает это.
Она задрожала, и Брэнд сказал:
– Тебе нельзя оставаться в одиночестве. Давай я отведу тебя в дом.
Судья и констебль не спешили с допросами. Всех слуг, садовников и конюхов собрали в большом зале. Члены семьи, собравшиеся в библиотеке, дожидались своей очереди.
Обед был отложен, готовить оказалось некому. Повара еще не допросили.
– Полагаю, – пошутил Освальд, – сэр Бэзил и мысли не допускает, что кто-то из Фицаланов может совершить преступление. Он считает, что это кто-то из слуг. Поэтому все так долго.
Никто не ответил. Все сидели застывшие и безмолвные, словно сфинксы, – сама мрачность и уныние. Больше всех потрясенной случившимся казалась герцогиня.
Все облегченно вздохнули, когда вошел лакей и доложил, что судья готов встретиться с ними. Лакей добавил, что их будут вызывать по очереди, начнут с джентльменов, которые нашли тело.
Через пятнадцать минут в библиотеке остались только Эмили, Клэрис и Марион.
– Почему никто не вернулся, чтобы рассказать нам, как там и что? – поинтересовалась Эмили.
– Полагаю, – ответила Клэрис, – сэр Бэзил хочет убедиться, что наши алиби подтвердятся без помощи друзей и родственников.
– Ну, мое алиби подтвердится. – В голосе Эмили послышались нотки раздражения. – И алиби Эндрю тоже. Мы провели все утро с Джинни Мэтьюз и… с полудюжиной других на пикнике. Мы только-только вернулись и любовались цветами в оранжерее, когда прибежал садовник и сказал Эндрю о мистере Форресте.
– Да, дорогая, – подала голос Марион, – но мы не знаем, когда на мистера Форреста напали. Брэнд думает, что это было ночью.
Она думала о другом. Брэнд побывал в коттедже Джона Форреста и нашел сюртук, от которого была оторвана пуговица. У него не было сомнений, что все нападения на нее – и в Лондоне тоже – были совершены Форрестом.
У Марион это в голове не укладывалось. Он казался таким вежливым и сдержанным.
Где-то рядом хладнокровный убийца, сказал Брэнд, и пока они не разоблачили его, никому не следует доверять.
Следующей позвали Эмили. Шмыгая носом, Клэрис сказала:
– Ненавижу этот дом. Здесь нехороший дух. Я никогда не была здесь счастлива, даже в детстве. Ты единственная подруга, которая у меня была, да и то всего несколько недель.
Марион не знала, что сказать. Она никогда не видела Клэрис такой. Но сказать что-то надо.
– Но вы же с Освальдом счастливы. Вы любите друг друга.
Клэрис улыбнулась сквозь слезы.
– Мне было двадцать пять, когда он приехал сюда искать саксонские реликты, однако нашел не реликт, а меня. Последние два года были самыми счастливыми в моей жизни.
После недолгого молчания Марион заметила:
– Если ты так ненавидишь этот дом, почему вы не уедете?
Клэрис пожала плечами:
– А кто будет заботиться о бабушке? Мисс Каттер? А они обе уже слишком стары, чтобы пускать корни где-то еще. Ты же видела бабушку сегодня, она слабеет. – Клэрис замолчала, но лишь на мгновение. – Я не могу сказать ей, что остаюсь здесь только из-за нее, иначе она первая велит мне уезжать.
Повисло долгое молчание, потом Марион спросила:
– А Роберт и Теодора? Они же здесь. Они могли бы присматривать за ее милостью.
Клэрис поджала губы.
– Теодора слишком поглощена собой, чтобы думать о ком-то еще. Посмотри, как она заботится о Флоре. Она ценит только себя. Роберт выказывает больше любви к девочке, чем Тео. Она больше времени проводит со своими…
Она прикусила губу и стыдливо посмотрела на Марион.
– Я не должна так говорить. Теодоре столько пришлось выстрадать, что не каждой женщине под силу выдержать такое. Так говорит Освальд. – Клэрис заметно повеселела. – Правда, он душка?
Марион улыбнулась:
– Конечно.
– Я не должна жаловаться, – продолжала Клэрис. – Я не одинока, моя семья рядом. А когда ты выйдешь за Брэнда и станешь членом семьи, будет еще лучше. Наши дети будут двоюродными.
Это была тема, в которую Марион не хотела углубляться. Что она могла сказать? Что она боится выходить за Брэнда, если он станет членом парламента? Что она будет оттягивать со свадьбой до тех пор, пока не убедится, что не станет камнем на его шее? И когда это будет?
Все так запуталось. Она не знает, как ей быть, что делать. И от Брэнда нет помощи. Он сказал, что не станет подталкивать ее, не станет на нее давить. Решение должна принять она, только она одна.
– Флора с Фебой так сдружились, прямо как сестры, – заметила Клэрис, – точно как мы в детстве.
– Только спокойнее. По крайней мере надеюсь. Клэрис улыбнулась:
– Не могу поверить, что все наши выходки были наяву. Повезло, что никто нас не видел.
Марион, не раздумывая над разумностью того, что делает, быстро заговорила:
– Нас видели. Незадолго до смерти кто-то сказал Эдвине, что видел меня в ту ночь. Это очень сильно расстроило ее.
– Погоди-ка. – Клэрис сдвинула брови. – Кто сказал твоей тете, что видел тебя? И какую ночь ты имеешь в виду?
Марион сделала медленный вдох.
– Я не знаю, кто ей сказал, а говорю про ту ночь, когда мы выслеживали привидение. Кто-то видел меня и сказал моей тете совсем недавно. В ту же ночь моя тетя Ханна сбежала. Эдвина подумала, что я могла быть последней, кто разговаривал с Ханной. Видишьли, она больше ничего не слышала о Ханне и всегда сожалела, что они поссорились перед расставанием. Все это она поведала в письме.
