Текст книги "Тихое местечко"

Автор книги: Элизабет Ролле

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)

Наконец внизу замелькали стоявшие у спуска фонари, и еще светились окна двух соседних коттеджей, Витторио и Джулианы, а вернее, синьоры Форелли: это окно принадлежало ее комнате. Их собственный коттедж был полностью погружен во тьму, и этот непроглядный мрак казался странным: даже если Этвуд уже лег спать, он непременно оставил бы для Джеймса включенным наружный фонарь, чтобы тот не спотыкался в темноте. Джеймс быстро съехал вниз, круто развернулся и почти наугад проехал мимо безмолвных коттеджей Фрэнка и Берни. Выскочив из машины, он бросился к дому, все еще думая, что беспокоится напрасно и Этвуд сейчас сонно скажет: «Зачем ты меня разбудил?» Но дверь оказалась запертой. Джеймс лихорадочно зашарил по карманам в поисках ключа, нашел и торопливо вставил его в замочную скважину.

– Филипп! – позвал он, едва переступив порог. Темнота безмолвствовала. Джеймс включил свет – никого, ни Этвуда, ни собаки.

«Это еще ничего не значит», – с безнадежным упорством сказал он сам себе, борясь с внутренним убеждением, что с Этвудом что-то случилось. – «Наверно, он засиделся у Витторио или у синьоры Форелли, там еще горит свет».

Джеймс старался не слышать грохота штормившего моря и гнал прочь мысли о том, что могло произойти, если Этвуд, невзирая на ветер и волны, все-таки решил искупаться; в темноте расстояния обманчивы, если он заплыл слишком далеко, его могло вместе с собакой унести в открытое море. Зачем нормальному человеку в такую погоду лезть в воду? Мертвые зовут – так говорила безумная старуха. Что за бред! Джеймс тряхнул головой и выбежал наружу: глухой рокот волн и темнота, свет во всех коттеджах уже погас. Значит, ни у синьоры Форелли, ни у Витторио Этвуда не было: после ухода гостя должно миновать хотя бы десять минут прежде, чем хозяин погасит свет, чтобы лечь спать. Разобрать постель, умыться, раздеться – да, не меньше десяти минут, за это время Этвуд уже вернулся бы домой. Если только он не задержался на берегу… однако сейчас слишком темно, чтобы любоваться бушующим морем. Темная грохочущая масса – нет, Этвуд не станет сидеть на берегу в такой кромешной тьме.

Джеймс уже хотел было все-таки дойти до домика Витторио, но тут подумал о том, что Этвуд, возможно, просто пошел вечером гулять и забрел слишком далеко. Но в таком случае он взял бы с собой фонарь; когда они ходили в деревню и потом возвращались уже в темноте, Этвуд сказал, что в следующий раз надо обязательно брать с собой фонарь, чтобы не плутать наугад среди камней.

Джеймс вернулся в коттедж, проверил: фонарь лежал на месте. В эти минуты он разом осознал, что ситуация с опалами, до сих пор представлявшаяся безобидным развлечением сродни затейливой головоломке, позволяющей изощрять свою сообразительность и наблюдательность, опасна, как всякое серьезное преступление, и вовлек в это Этвуда он, легкомысленно воспользовавшись в угоду собственной прихоти предоставленным ему правом выбора, уехать или остаться. Однако теперь не время проклинать себя за эгоизм и легкомыслие, надо действовать.

Что же предпринять? Сначала проверить, нет ли на берегу оставленной одежды, а затем разбудить Гросси. Прихватив фонарь, Джеймс вышел из дома и тотчас услышал, как кто-то мчится по дорожке навстречу; в следующую секунду в полукруге падающего из открытой двери света появился ньюфаундленд, подскочил к Джеймсу, отрывисто залаял, затем отбежал чуть назад, залаял снова, опять прыжком метнулся к Джеймсу и схватил зубами за рукав. От рывка Джеймс выронил фонарь – раздался тонкий звон разбившегося стекла. Сжимая зубы, ньюфаундленд с глухим ворчаньем пятился и тянул Джеймса за собой.

– Тимми, вперед! – скомандовал Джеймс, сообразив, в чем дело.

Убедившись, что его поняли, ньюфаундленд разжал пасть и крупными прыжками помчался назад в темноту. Джеймс словно почувствовал прикосновение чьей-то ледяной руки: собака вела его к морю… «Черная собака будет выть на берегу». Собака воет над мертвым… Джеймс бежал в том направлении, где скрылся ньюфаундленд, с отчаянием ожидая, что сейчас в этой проклятой темноте зазвучит собачий вой. Нет, только не это!

– Тимми, Тимми! – позвал он, отстав от убежавшего вперед ньюфаундленда.

В ответ слева, совсем рядом, раздались скулящие звуки. Джеймс повернул туда: ньюфаундленд, жалобно скуля, стоял над неподвижно лежащим наполовину в воде человеком. Тот лежал на боку в странной, неестественной позе; набегающие волны захлестывали его ноги и уже на излете доставая и до лица. Опустившись на колени, Джеймс взял его руку – рука была теплой. Приподнимая голову, Джеймс ощутил на ладони что-то липкое – кровь.

Тьма вокруг сразу сделалась враждебной и угрожающей. Еще прежде Джеймс заметил свисающий с ошейника ньюфаундленда обрывок поводка – получается, кто-то сначала привязал собаку, чтобы не мешала, а затем ударил Этвуда по голове. Абсурд! Привыкший к свободе, ньюфаундленд не любил, когда его брали за поводок, и терпел это только от Этвуда; совершенно нелепо полагать, что он позволил кому-то другому привязать себя. И столь же странно, что кто-то подошел и преспокойно стукнул по голове офицера спецслужбы, к тому же знающего, что среди отдыхающих скрывается опасный преступник.

Слух у Этвуда прекрасный, подкрасться к нему незамеченным очень сложно, если же он видел нападавшего, каким образом тот сумел быстро и без всякого шума разделаться с ним одним ударом? Это могло удаться только человеку, от которого Этвуд ничего подобного не ожидал, человеку, находящемуся абсолютно вне подозрений, но такого не было даже среди женщин… кроме синьоры Форелли, пожалуй. А некоторые шансы привязать собаку были только у мальчика Джованни.

Эти соображения пронеслись в голове Джеймса за считанные секунды, пока он осторожно обследовал небольшую рану около уха, из которой все еще сочилась кровь. Он никогда не питал пристрастия к оружию, но сейчас с пистолетом чувствовал бы себя намного увереннее. В этой кромешной тьме кто-то мог стоять совсем рядом, оставаясь совершенно невидимым. Успокаивало только поведение ньюфаундленда, уж он то должен был почуять присутствие постороннего. Надо было позвать кого-нибудь на помощь, но кричать, бесполезно, шум моря заглушает человеческий голос, а оставить Этвуда одного даже на несколько минут Джеймс боялся, поскольку совершенно не понимал, что произошло и откуда исходит опасность.

Из затруднения его вывел сам Этвуд; открыв глаза, он еще затуманенным взором посмотрел на склонившегося над ним Джеймса и произнес маловразумительную фразу:

– Не надо было мне наклоняться.

Воображение Джеймса тотчас нарисовало следующую картину: Этвуд зачем-то наклоняется и в это время на его голову обрушивается сокрушительный удар, от которого он сразу теряет сознание и падает. Между тем Этвуд оперся рукой о песок, сел, морщась, ощупал свою голову и вполне нормальным голосом спросил:

– Как ты здесь оказался?

– Меня привела сюда собака. Я пошел тебя искать, а тут как раз примчался Тимми и привел прямо к тебе. Что случилось, Филипп?

– Ничего особенного, – неохотно, как показалось Джеймсу, ответил Этвуд. – Идем домой.

– Ты сможешь сам идти?

– Да, вполне.

В тоне Этвуда послышался оттенок досады, словно что-то в этой ситуации раздражало и смущало его. С помощью Джеймса он встал и пошел к коттеджу, осторожность и замедленность движений показывали, что чувствует он себя не очень уверенно, скорее всего из-за сильного головокружения. Джеймс хотел было на всякий случай поддержать его, но Этвуд буркнул:

– Не надо, я и сам дойду.

Пожав плечами, недоумевающий Джеймс отпустил его, продолжая идти чуть сзади, почти вплотную, чтобы при необходимости подхватить. Ступив на ведущую к домику дорожку, Этвуд задел за невидимые в темноте ветки и покачнулся.

– Филипп, не упрямься, – решительно сказал Джеймс, схватив его за плечи. – Хочешь снова свалиться?

– Нет, но все это крайне глупо. Ты будешь надо мной смеяться.

Хотя было видно, что с Этвудом в общем-то все в порядке, Джеймс еще не освободился от пережитого отчаянного страха за его жизнь и предположение о том, что он сейчас способен над чем-либо смеяться, воспринял как нечто совершенно противоестественное.

Через пять минут Этвуд уже лежал в постели.

– Возьми в моем чемодане белую пластмассовую коробку, там наверняка есть йод и вата, – сказал он Джеймсу. – Кэт всегда сует ее в мои вещи, будто я еду на необитаемый остров.

Промыв и смазав йодом небольшую ранку возле уха, Джеймс хотел наложить повязку, воспользовавшись обнаруженным в коробке бинтом, но Этвуд энергично воспротивился, заявив, что для такой ерунды вполне достаточно пластыря. Когда с этим было покончено, он попросил что-нибудь выпить, чтобы согреться. Плеснув в стакан джина, Джеймс с сомнением посмотрел на его бледное лицо.

– А если у тебя сотрясение мозга? Тогда спиртное противопоказано.

– Чепуха! При сотрясении мозга тошнит, а со мной все в порядке. Если не хочешь, чтобы я простудился, налей побольше и давай сюда. Вряд ли я провалялся в воде дольше нескольких минут, однако ванна была очень холодной.

Сделав пару глотков, Этвуд принялся крутить стакан, и Джеймс, не выдержав, кротко заметил:

– По-моему, все-таки совсем не лишне рассказать, что с тобой произошло.

– Если ты рассчитываешь услышать историю о нападении банды преступников и моей героической самообороне против превосходящих сил противника, то тебя ждет жестокое разочарование, – с усмешкой сказал Этвуд. – Увы, все гораздо проще и прозаичней: никто на меня не нападал, я сам оказался неуклюжим растяпой.

Этвуд в достаточной мере обладал чувством юмора, чтобы уметь смеяться и над самим собой – он обезоруживающе улыбнулся:

– Стыдно сознаться, но я просто-напросто оступился и очень неудачно упал. Ударился головой о камень.

– Там один песок и никаких камней нет, – недоверчиво заметил Джеймс.

– Это произошло и другом месте, ближе к коттеджам, – пояснил Этвуд. – Вечером, когда было еще светло, я пошел погулять с Тимми. Он вел себя странно: лаял, скулил, носился по берегу, принюхивался к чему-то, а потом убежал в сторону деревни. Местные его недолюбливают, а тут еще он был такой взбудораженный, что я решил: будет лучше, если я уведу его оттуда – и пошел следом. До деревни я не добрался – он сам прибежал ко мне,– но на все это ушло довольно много времени. Когда мы вернулись, уже стемнело, свет горел только у Витторио и синьоры Форелли. В сущности, все случилось из-за полотенца. Ты уж не сердись, что я не сказал тебе этого раньше. Дело в том, что, когда мальчик принес чужое полотенце, я сразу понял, что оно принадлежит человеку, на которого я тогда наткнулся, иначе ему просто неоткуда было там взяться. Абсурдно полагать, что загадочный кузен Витторио бродит в темноте вокруг коттеджа с полотенцем через плечо. Этот человек, как и я, собирался купаться. Столкнувшись со мной, он уронил полотенце, а позже вернулся, но по ошибке взял мое, потому что они похожи, одинакового цвета. Короче, я уверился, что это был сам Витторио, а мнимого кузена вообще не существует. На этом-то я и попался. Когда я заглянул к нему в окно, Витторио сидел в своем кресле и слушал музыку, а слуга что-то делал на веранде, дверь из комнаты была открыта, и он несколько раз проходил мимо. Разочарованный, я повернул назад, и тут оказалось, что я был не единственным, кто следил за Витторио: на меня кто-то налетел. Было уже довольно темно, но все-таки не настолько, чтобы вблизи не разглядеть человека. Объяснение тому, что мы друг друга не увидели, одно: мы оба только что смотрели в освещенную комнату, и глаза не успели привыкнуть к темноте. Дальше все произошло очень быстро. Он меня толкнул и побежал. Я в этот момент стоял очень неустойчиво, на выпирающих из земли корнях, поэтому не удержался и упал. Дорожка возле коттеджа выложена по краям красными камнями, я ударился об один из них затылком и еще рассек кожу за ухом об острую кромку. На какое-то время я потерял сознание, а очнулся от того, что Тимми тыкался носом мне в щеку. Я привязал его к дереву перед тем, как пошел к коттеджу Витторио, чтобы он не залаял в самый неподходящий момент, а он оборвал или перегрыз поводок.

– Но я нашел тебя у воды! Как ты там очутился?

– Очнувшись, я пошел домой, но на полпути мне стало нехорошо, и я свернул к воде, чтобы смочить лицо и освежиться. Этого-то и не следовало делать, не надо было наклоняться! В последний момент я сообразил, что падать вперед нельзя, и постарался отклониться вбок. Было бы крайне глупо захлебнуться на глубине десяти сантиметров. Честно говоря, в такое идиотское положение я еще не попадал! Ведь даже нельзя сказать, что на меня напали. Скорее всего, тот человек толкнул меня лишь потому, что я мешал ему удрать.

– А Витторио ничего не услышал? Тимми наверняка лаял.

– У Витторио был включен приемник, причем довольно громко, а окна закрыты. К тому же сам по себе лай означает лишь, одно: где-то поблизости бегает собака. Ничего необычного в этом нет.

– Вдруг у тебя все-таки сотрясение мозга? Удариться затылком очень опасно. По-моему, надо вызвать врача.

Этвуд заверил, что никакого сотрясения мозга у него нет и завтра он будет абсолютно здоров при условии, что Джеймс немедленно прекратит всякие разговоры о враче, погасит свет и сам тоже пойдет спать. Джеймс щелкнул выключателем и, оставив дверь приоткрытой, чтобы Этвуд в случае чего мог позвать его, вышел на веранду. Там он достал банку с вишневым джемом, открыл ее и, усевшись в кресло-качалку, с чувством съел несколько ложек, затем выложил остальное на блюдце и очень тихо, так что услышать могла только собака, позвал: «Тимми, Тимми!» Призыв достиг цели – в щель просунулась черная морда.

– Иди сюда, – позвал Джеймс, ставя блюдце на пол. Ньюфаундленд подошел, обнюхал угощение и принялся аккуратно слизывать джем широким розовым языком. Тщательно вылизав все блюдце, он вильнул хвостом в знак благодарности и удалился обратно в комнату Этвуда.

Глава 8

На следующий день и Джеймс, и Этвуд встали очень поздно. После завтрака к ним заглянул Берни и предложил сыграть в карты, потому что на пляже слишком ветрено, а купаться и вовсе невозможно – вода резко похолодала и волны прямо огромные. Этвуд вежливо отказался, однако Берни уходить не торопился и принялся болтать о том о сем: посетовал, что не взял напрокат машину, думая, что она будет ни к чему, а в такую дурную погоду очень даже пригодилась бы, самое время съездить в город, развлечься, потом сказал, что еще день-два такие, как вчера, и многие вообще пожалеют, что приехали сюда. Впрочем, синьоре Форелли это, должно быть,безразлично, она все время читает романы ужасов, судя по обложкам, а ее племянница и в хорошую погоду никогда не улыбнется, Фрэнку же никакой холод и ветер не помешают получить свое, скорее наоборот – тут Берия грубо хохотнул и с заговорщицким видом пояснил, что у Фрэнка с Сильвией дела пошли на лад, и как Тельма ни злится, а, видно, придется ей коротать время в одиночестве, если только Фрэнк не окажется таким дураком, чтобы таскать за собой эту обузу. Ясно, что уж ей-то ухажера не найти, слишком она крупная и плоская, хотя характер ничего, веселая была до тех пор, пока подруга не положила глаз на Фрэнка. В одиночестве не больно повеселишься, это верно, а третий всегда лишний, это еще вернее. А синьора Витторио погода вряд ли волнует, когда вечно сидишь в коляске, не до погоды.

Берни проболтал в том же духе еще несколько минут, затем удалился, нисколько не смущенный полнейшим отсутствием какого-либо отклика на свои высказывания.

За время дружбы с Этвудом Джеймс убедился, что тот относится к людям очень терпимо, не раздражаясь из-за иных взглядов и манер, однако Берни олицетворял собой именно тот тип, который Этвуд не переносил за безапелляционность суждений, соединенную с крайней бесцеремонностью поведения. Этвуд умел, оставаясь безукоризненно вежливым, одернуть любого, но теперь он промолчал то ли потому, что надеялся выудить из потока пустой болтовни какие-нибудь полезные сведения, то ли просто потому, что после вчерашнего у него еще болела голова. Когда Берни ушел, Этвуд ограничился тем, что задумчиво сказал:

– Интересно, что он наговорил бы о нас кому-либо другому, той же Сильвии, к примеру?

Облачившись в один из своих наконец-то пригодившихся свитеров, Джеймс настоятельно посоветовал Этвуду провести сегодняшний день в постели, а сам отправился, как он выразился, побродить по пляжу и разведать, как обстоят дела. Судя по тому, что сначала он надел коричневый свитер, а затем сменил его на серо-голубой, эффектно оттенявший загар лица, Этвуд решил, что в его планы включен визит к синьорине Джулиане, вернее, учитывая нрав вышеупомянутой синьорины, к синьоре Форелли, а там уж можно как бы невзначай встретить и ее племянницу.

Синьора Форелли оказала Джеймсу весьма любезный прием, однако в коттедже она была одна. Когда при особенно сильном порыве ветра снаружи что-то грохнуло, а ветки росшего под окном куста хлестнули по стеклу, она поднялась со словами:

– Извините, мне надо кое-что забрать из-под навеса. Подождите, пожалуйста.

Она вышла, и через пару минут Джеймс увидел, как она осторожно пробирается напрямик через кустарник, направляясь к чему-то ярко-синему, то ли полотенцу, то ли головному платку, зацепившемуся за ветку, куда занес его ветер. Джеймс подумал, что со стороны синьоры Форелли с ее солидными размерами неразумно лезть в самую середину густого кустарника, и хотел было выйти из дома и помочь ей, но в это время зазвонил телефон. После четвертого звонка Джеймс снял трубку.

– Синьору Форелли, пожалуйста, – произнес хрипловатым мужской голос.

– Она вернется через несколько минут, – сообщил Джеймс, глядя на грузную фигуру, застрявшую в гуще куста; длинные многочисленные одеяния окончательно сковали ее движения, чтобы выбраться оттуда, требовалось или воспользоваться посторонней помощью, или совершить решительный рывок, пренебрегая сохранностью одежды. – Перезвоните немного позже.

– К сожалению, это невозможно, – сказал мужчина, – я опаздываю на самолет. Будьте так любезны, передайте синьоре Форелли, что Джузеппе взялся за старое и уже совершил убийство. Она была права. Передайте, что я восхищаюсь ею.

– Простите, а кто вы такой? – спросил ошеломленный Джеймс, но невидимый абонент в спешке уже повесил трубку.

На выбравшуюся наконец из кустов синьору Форелли добросовестно переданная Джеймсом информация произвела странное впечатление, мало соответствующее содержанию: она просияла, и ее все еще красивые глаза зажглись торжеством.

– Я знала, что так будет, – произнесла она с глубоким удовлетворением. – Джузеппе был и останется убийцей. Впрочем, вам это неинтересно, – закончила синьора Форелли, пресекая тем самым возможные вопросы.

Из ее коттеджа Джеймс удалился, раздираемый самыми противоречивыми предположениями относительно того, что связывает респектабельную синьору Форелли с убийцей по имени Джузеппе. Странный телефонный звонок изменил первоначальный план Джеймса нанести визиты и другим обитателям коттеджей и он вернулся домой, чтобы рассказать Этвуду о неведомом Джузеппе к обсудить, не пора ли связаться с полицией. Сам Джеймс определенно считал, что пора, однако разыскать Хилсона мог только Этвуд, и потому придется отложить это на завтра, поскольку сегодня Этвуд недостаточно хорошо себя чувствует, чтобы ехать в город.

Между домиками Фрэнка и супругов Берни Джеймс заметил медленно бредущую по песку Джулиану.

– Добрый день, – сказал он, нагнав девушку.

Джулиана повернула голову, и Джеймс даже приостановился, пораженный выражением ее лица: щеки пылали жарким румянцем, полураскрытые губы, обычно плотно сжатые в жесткую линию, придавали ее облику что-то щемяще-беспомощное, а глаза сияли глубоким внутренним светом. Она рассеянно посмотрела на Джеймса отсутствующим взглядом, вряд ли полностью отдавая себе отчет, кто перед ней, и отрешенно ответила:

– Доброе утро.

– У вас сегодня хорошее настроение, – отважился заметить Джеймс, по опыту прошлого ожидая, что сейчас получит резкий отпор, но Джулиана с медлительной задумчивостью произнесла, словно разговаривая не с ним, а сама с собой:

– Не знаю… может быть. Еще не знаю…

Заинтригованный Джеймс проследил взглядом, как она, миновав коттедж, стала подниматься на скалу и вскоре скрылась среди нагромождения камней.

К удовлетворению Джеймса, Этвуд лежал в постели. Сообщив о телефонном звонке синьоре Форелли, Джеймс рассказал и о внезапном преображении Джулианы, закончив свою речь вопросом, на который вовсе не ожидал получить ответ:

– Интересно, что с ней произошло?

– Витторио сказал, что любит ее, хотя и не смеет ни на что надеяться, – меланхолично объяснил Этвуд.

Сидевший в кресле Джеймс рывком подался вперед.

– Откуда ты знаешь?

– Я ходил к коттеджу Витторио посмотреть на то место, где вчера так неудачно оступился, и слышал отрывок их разговора. Двух фраз оказалось достаточно, чтобы понять,о чем речь.

– А потом?

– Потом я ушел, разумеется. Не буду же я подслушивать чужое объяснение в любви. Да, вот еще что: когда я подошел к коттеджу, он как раз говорил, что врачи считают его положение не безнадежным, возможно, ему удастся расстаться с инвалидной коляской.

Джеймс никак не отреагировал на это сообщение, мысли его были заняты другим, Джулианой, а точнее, своим собственным отношением к полученному о ней известию, затронувшему скорее его ум, а не сердце; теперь она интересовала его еще сильнее прежнего, однако этот интерес был больше сродни любопытству, нежели иному чувству.

– Как ты полагаешь, она выйдет за него замуж? – спросил он и, поймав испытывающий взгляд Этвуда, добавил: – Честно признаюсь, меня это интересует и даже очень. Она странная девушка, да и Витторио тоже… Такое впечатление, что оба они попали сюда из-за какого-то нелепого недоразумения. Как актеры перепутавшие павильоны и по ошибке явившиеся на чужую съемочную площадку. И все же мне бы не хотелось, чтобы они оказались причастными к ограблению. Ни она, ни он.

Лежавший на полу под окном ньюфаундленд поднялся и перебрался на середину комнаты, расположившись между Джеймсом и Этвудом.

– Он округляется с каждым днем, – меняя тему, заметил Джеймс, глядя на собаку. – Если так будет продолжаться и дальше, то скоро он не пролезет в дверь.

– Сначала он был чересчур худой, а скоро будет нормальным, каким и должен быть ньюфаундленд в хорошей форме. Он выглядит массивным из-за длинной шерсти.

Ньюфаундленд широко зевнул, обнажив ровный ряд зубов, и это навело Джеймса на некую мысль.

– Филипп, как ты считаешь, когда он сорвался с привязи, сразу кинулся к тебе? Порядочная собака обязана защищать своего хозяина – может статься, он покусал твоего противника?

–Противника? Ты преувеличиваешь, тот человек всего лишь толкнул меня, к тому же он наверняка убежал прежде, чем Тимми оборвал поводок.

– И все-таки нельзя полностью исключать вероятности того, что Тимми его укусил, – стоял на своем Джеймс. – По крайней мере, если среди наших соседей окажется человек с забинтованной рукой или хромающий, сразу станет ясно, кто тут шатается ночами.

– Не веришь в существование кузена Витторио?

– Ты же сам говорил насчет полотенца…

– Каким образом ты проверишь, покусал Тимми кого-нибудь или нет?

Способ был найден очень быстро.

– Вчера я купил четыре бутылки шампанского, это вполне приличный предлог пригласить всех к нам, – сказал Джеймс. – Или ты плохо себя чувствуешь?

– Зови, я не против.

Джеймсу не терпелось проверить свое предположение, и он тотчас ушел. Приглашение распить шампанское приняли все, правда, только что вернувшаяся с прогулки Джулиана заколебалась, но синьора Форелли решительно сказала от имени обеих, что они придут. Девушки из крайнего коттеджа откровенно обрадовались приглашению, Сильвия даже захлопала в ладоши и заявила, что это восхитительно, а то они не знали, чем заняться. Фрэнк, вопреки своей обычной жизнерадостности и словоохотливости, на сей раз лишь коротко поблагодарил за приглашение, казалось, он был чем-то озабочен или расстроен, однако, заметив удивленный взгляд Джеймса, тотчас улыбнулся.

– Не обращайте внимания на мою кислую физиономию. Я, знаете ли, терпеть не могу ветра. В детстве я пару лет жил у тетки, дом стоял среди вересковых пустошей, и когда начинались осенние ветры, становилось очень тоскливо. Старый темный дом, до ближайших соседей целая миля, и заунывный вой ветра… С тех пор, когда подолгу дует ветер, мне становится не по себе. Все это ерунда, разумеется, когда чем-то занят, так и внимания не обращаешь, а когда делать нечего, всякое в голову лезет. Я вам очень благодарен за приглашение.

«Вот уж не подумал бы, что Фрэнк такой впечатлительный», – удивился Джеймс. – «Надо же, ветер напоминает ему тоскливые дни в темном скучном доме. Или это первое попавшееся объяснение, а озабочен он совсем другим?»

Шампанское оказалось очень холодным. Накануне вечером Джеймс из-за Этвуда забыл обо всем на свете и оставил бутылки в машине, а утром велел Джованни поставить их в холодильник. Синьора Форелли едва пригубила бокал, как, впрочем, и Этвуд. Джулиана и Витторио смотрели только друг на друга, было совершенно очевидно, что до остальных им нет дела. Джеймс был занят тем, что самым внимательнейшим образом рассматривал присутствующих, ища малейшие следы возможной стычки с собакой и проклиная про себя холодную погоду: как ни приглядывайся, длинные рукава оставляют повод для сомнений. Никто также не хромал.

Раздосадованный неудачей, Джеймс весьма небрежно исполнял роль хозяина, который должен развлекать гостей. У Этвуда болела голова, и он ограничивался беседой со своей соседкой, синьорой Форелли. Положение спасал Фрэнк, уже вполне оправившийся от хандры: он шутил с супругами Берни, одновременно ухаживая за Сильвией и Тельмой, между которыми сидел, затем стал рассказывать забавную историю о том, как однажды перепутал каталог своей фирмы с кулинарной книгой. Сильвия с готовностью смеялась всем его шуткам, Тельма этого явно не одобряла, как и вообще все ее поведение, но ни Фрэнк, ни Сильвия не обращали внимания на ее хмурый вид. Так как Тельма игнорировала все попытки Фрэнка втянуть ее в разговор, тот вскоре вовсе перестал к ней обращаться и лишь наливал шампанское. Надо сказать, что ему приходилось делать это довольно часто, Тельма пила много, большими глотками. Когда Джеймс открывал четвертую бутылку, зазвонил телефон. Трубку снял Этвуд, Гросси сообщил, что просят синьора Тейна.

– Фрэнк, это вас, – сказал Этвуд.

– Благодарю. – Фрэнк взял трубку и попросил Гросси переключить телефон на его коттедж.

– Не буду вам мешать, – сказал он с беззаботной улыбкой.

Действительно, говорить из помещения, где за столом сидели и разговаривали девять человек, было трудно. Через минуту после его ухода Сильвия с игривым смешком вдруг заявила, что, кажется, оставила открытым окно в своей комнате, а на подоконнике лежит зеркальце и еще кое-какие бьющиеся мелочи, и при таком ветре все это может упасть; она только закроет окно и мигом вернется. Выбравшись из-за стола, она нетвердой походкой направилась к двери. Тельма следила за ней тяжелым осуждающим взглядом, хотя сама выпила гораздо больше, впрочем, на ней это не отражалось. На пороге Сильвия споткнулась, глупо хихикнула и вышла. Она была слишком пьяна, чтобы обращать внимание на такие мелочи, как дверь, – после ее ухода из щели потянуло сквозняком. Джеймс поднялся, а когда подошел к двери, та вдруг открылась еще шире: нагулявшийся ньюфаундленд вернулся домой.

– Побегай пока где-нибудь, – сказал Джеймс, беря пса за ошейник и выводя наружу. – Или сиди здесь и не мешай.

Недовольно фыркнув, ньюфаундленд уселся под навесом. Джеймс взглянул на небо: похоже, скоро начнется дождь. Выйдя на открытое место, не затененное деревьями, он посмотрел на запад, откуда дул ветер: да, темные тучи несомненно предвещали грозу, и пустой пляж казался сумрачным и неприветливым. Сиреневое платье Сильвии промелькнуло среди кустов возле коттеджа Фрэнка. – «Она направилась к нему или случайно отклонилась от своего пути? А впрочем, какая разница, куда она пошла», – подумал Джеймс. – «Она пьяна».

Фрэнк вернулся довольно быстро, один. О его возвращении возвестило рычание ньюфаундленда, пес стоял перед дверью и скалил зубы.

– Тимми, нельзя! Лежать! – сердито сказал вышедший Этвуд. – Извините, Фрэнк, он всегда беспокойный, когда штормит.

Минут через десять пришла Сильвия, по-видимому, она действительно ходила в свой коттедж. По-прежнему остававшийся снаружи ньюфаундленд лишь равнодушно зевнул, когда она проходила мимо.

Сильвия выглядела бледной и подавленной, недавняя живость исчезла без следа. Джеймс решил было, что она плохо переносит алкоголь, возможно, ее тошнило и именно это было подлинной причиной временного отсутствия, однако на привлекательном личике Сильвии промелькнуло выражение, в значении которого ошибиться было невозможно: она была смертельно напугана и сидела, сжавшись в комок и не отрывая глаз от своего бокала, из которого после возвращения не отпила ни глотка.

– Сильвия, вы замерзли? – заботливо спросил Фрэнк.

Девушка вздрогнула и торопливо сказала:

– О нет, нет! Но мне немного нездоровится, лучше я пойду к себе и прилягу.

– Я вас провожу, – вызвался Фрэнк.

– Нет-нет, не стоит беспокоиться! Тельма, ты ведь тоже пойдешь? – произнесла Сильвия с какой-то странной настойчивостью.

– Хорошо, идем, – отозвалась Тельма. – Шампанское было чудесное.

После их ухода остальные тоже разошлись. Этвуд впустил в дом ньюфаундленда, тот покрутился на веранде, принюхиваясь к оставшимся запахам и принимаясь порой глухо ворчать, затем успокоился и улегся возле хозяина.

– Никудышный из тебя защитник, Тимми, – подвел итог Джеймс. – Хозяина сбили с ног, а тебе и дела нет.

– Это же водолаз, а не овчарка, – заступился за собаку Этвуд. – Водолазы – добродушные собаки, по-моему, он на человека вообще никогда не бросится.

Произнося эти слова, Этвуд не подозревал, что меньше чем через сутки ньюфаундленд самым решительным образом опровергнет его высказывание.

– Ты заметил, что Сильвия чего-то испугалась? – спросил Джеймс. – После того, как выходила вслед за Фрэнком.

– Нет, она сидела далеко от меня.

– А я видел: она вернулась очень испуганной. Отчего бы это? Она даже сразу протрезвела. Быстро ушла и увела с собой Тельму, будто хотела ей что-то сообщить. Как ты думаешь, она ходила к себе или к Фрэнку?

– Я об этом не думал, по правде говоря, у меня от шума голова разболелась.

– Извини, не надо было мне звать их всех сюда. Сильно болит?