Текст книги "Тихое местечко"

Автор книги: Элизабет Ролле

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)

Глава 6

Когда на следующий день Этвуд попросил у Витторио журнал, сказав, что куда-то засунул свой, тот любезно ответил: «Пожалуйста» – и велел вечно хмурому слуге принести все журналы, однако интересующий Этвуда экземпляр отсутствовал.

– Одного не хватает, как раз того, который я хотел посмотреть, заметил Этвуд, внимательно наблюдая за реакцией собеседника.

– Очень жаль, но боюсь, я уже не смогу вам ничем помочь, – без малейшего замешательства сказал Витторио. – Вчера я собирался почитать на берегу, и Бруно отнес под тент все журналы, а пока ходил за мной, ветер разбросал их по пляжу. Следовало прижать их сверху камнем, вчера было очень ветрено. Потом я видел на волнах что-то красочное, вероятно, тот журнал унесло ветром в море.

– Да, наверно, – согласился Этвуд, хотя одна деталь вызнала у него сильные сомнения. –　Там было что-то интересное?

– Право, не знаю, я видел только первые страницы. Мне очень жаль, – повторил Витторио.

– Не стоит беспокоиться.

Этвуд как бы машинально перелистал вытащенный наугад из середины стопки журнал, отметив про себя, что все они довольно помятые, а между страницами полно песка – объяснение Витторио на первый взгляд выглядело правдоподобно.

Когда Этвуд пересказал это Джеймсу, тот заметил, что еще неизвестно, был ли пресловутый журнал вообще вынесен на пляж: слуга имел возможность беспрепятственно изъять его раньше, сразу после того, как получил от Джеймса всю пачку.

– Да, конечно, – рассеянно подтвердил Этвуд. Некоторое время он размышлял над чем-то, а затем сказал: – И все-таки один раз Витторио определенно солгал. Он заявил, будто видел, как этот журнал носило на волнах, чего быть не могло.

– Почему?

– Я прекрасно помню, что это был толстый журнал, напечатанный на плотной глянцевой бумаге, слишком тяжелый, чтобы удержаться на поверхности воды. Если бы его снесло ветром в море, он сразу пошел бы ко дну.

– А ты уверен, что у Витторио не хватает только одного журнала?

– Одного или двух – какая разница? Другие меня не интересуют.

– И напрасно, поскольку существует совершенно безобидное объяснение: один журнал, тонкий и легкий, сдуло в море, где он и плавал некоторое время на поверхности, а второй, который мы ищем, тоже куда-то унесло ветром, и слуга или просто не нашел его, или же он, как ты говоришь, пошел на дно. Что же касается нашего экземпляра, то его могла утащить собака еще до того, как мы пошли в деревню. В конце концов, ты должен признать, что пес со странностями. Ни с того ни с сего набросился на акваланг – кто знает, на что еще он способен?

– Тимми здесь ни при чем, – упрямо сказал Этвуд. – Я раздобуду этот злополучный номер, даже если придется заказать его из Рима.

– Раз уж он так тебе нужен, я съезжу в город, – великодушно предложил Джеймс, справедливо полагая, что Этвуду вряд ли хочется в такую жару вместо отдыха на пляже повторить вчерашнюю поездку. – Или ты купил последние экземпляры?

– Кажется, там были еще, – неуверенно ответил Этвуд. – По правде говоря, я не обратил внимания.

Вернулся Джеймс ни с чем.

– Безрезультатно, – коротко сказал он, опускаясь на песок рядом с загорающим Этвудом.

– Я взял последние?

– Нет, после тебя оставалось еще два экземпляра, но вчера вечером их купили. Я собирался поискать в других местах, но хозяин магазина любезно предупредил, что я напрасно потрачу время. До начала летнего сезона этот журнал заказывает только он и то всего четыре экземпляра: издание дорогое и плохо расходится, местные его не покупают.

– Кем же в таком случае был вчерашний покупатель?

– Моих познаний в итальянском не хватило для выяснения подробностей, этот человек говорил слишком быстро. Знаешь, что пришло мне в голову по дороге? Допустим, судебной хроники в журнале нет, а как насчет объявлений? Если между осторожным синьором Чезаре и продавцами опалов существует договоренность о некоем условном сигнале при помощи объявления? Годится любое объявление, даже рекламного типа.

Однако от этой идеи Этвуд за две минуты не оставил камня на камне.

– Во-первых, для такой цели никто не выберет дорогое малотиражное издание, которое далеко не везде продается. Во-вторых, даже если подобное объявление все же было напечатано, нет причины красть у нас журнал, для посторонних условный текст не содержит никакой информации.

– А если речь идет о фотографии? – выдвинул Джеймс новое предположение. – Не в качестве условного сигнала, разумеется. Фотография, глядя на которую любому из живущих здесь сразу станет ясно, что один из нас совсем не тот, за кого себя выдает. Тогда получается, что у Витторио журнал тоже украли.

– Сначала надо было знать, что у нас и у Витторио есть этот номер.

Джеймс подумал о хмуром молчаливом слуге.

– Филипп, это еще не все… На всякий случай я потом зашел на почту и встретил там… кого бы ты думал? Бруно, слугу Витторио. Он спрашивал письма для синьора Феррара.

– Феррара? Значит, либо он сам, либо его хозяин живет здесь под вымышленной фамилией. Впрочем, это никому не запрещается, на то могут быть разные причины и вовсе не обязательно преступного характера. Кстати, пока тебя не было, приходил Джованни и передал, что синьор Ольми приглашает всех на ужин, хочет угостить привезенным с собой каким-то особым вином. Лично мне будет жаль, если Витторио окажется замешанным в это дело с опалами. Он приятный собеседник, и вообще в нем есть нечто подкупающее.

Однако заявить этим вечером, что Витторио – приятный собеседник, значило бы вступить в вопиющее противоречие с истиной. Он был, как всегда, любезен и внимателен, умело направлял и поддерживал общую беседу, а когда, несмотря на его старания, разговор, в силу специфичности выбранной темы, все же стих, нимало не смутившись, единолично завладел вниманием собравшихся, но вряд ли заслужил за свои усилия благодарность: Витторио говорил исключительно на одну тему, о болезнях. Начал он с рассуждений о человеческих недугах вообще, что не вызвало отклика у гостей, затем перешел на конкретные заболевания, уделяя особое внимание неизлечимым случаям, чем поверг всех в состояние замешательства и уныния, а под конец напрямик заговорил о себе, жалуясь на жестокость судьбы, обрекающей его на невыносимое существование прикованного к коляске калеки.

Все, за некоторым, впрочем, исключением, не знали, куда деваться. Бату Берни повезло: к этому времени он был совершенно пьян (вино и впрямь оказалось великолепным), Фрэнк поглядывал на него с откровенной завистью, Тельма с Сильвией, поначалу выражавшие сочувствие, вскоре увяли и с нетерпением ждали, когда кто-нибудь решится уйти, чтобы тотчас кинуться следом. Джованелла Берни с озабоченным выражением лица наблюдала за мужем, прикидывая, как довести его до коттеджа, когда этот невыносимый вечер кончится. Одна синьора Форелли казалась вовсе не подверженной гнетущей атмосфере и даже внесла свою лепту в развиваемую хозяином тему, заговорив о сумасшедшей из соседней деревни, но, поскольку никто о ней ничего толком не знал, этот вопрос быстро исчерпал себя, и Витторио смог беспрепятственно продолжить повествование о собственном недуге. Впрочем, рядом сидела единственная по-настоящему заинтересованная слушательница, чье внимание, похоже, значило для него больше всего остального. Сочувствие Джулианы не допускало сомнений в его искренности, и наблюдавший за ними Этвуд подумал, что, пожалуй, именно ее поведение подталкивает Витторио продолжать свои излияния.

«Она, безусловно, ему нравится, допустим, что и он ей тоже, но зачем провоцировать его играть столь унизительную роль?» – размышлял Этвуд. – «Завтра ему будет стыдно встретиться с нами. Положим, он выпил еще до нашего прихода и теперь плохо соображает, что делает. А она? В ее поведении есть что-то ненормальное… Болезненное пристрастие к чужим страданиям… Как хищник, бередящий чужую рану, чтобы напиться крови».

И тут Этвуд заметил, что не он один следит за Джулианой и Витторио глаза синьоры Форелли были устремлены туда же, и на ее красивом лице отражалось совершенно неподобающее ситуации выражение веселого удовлетворения и сообщничества, будто она вот-вот подмигнет и звучно скажет: «Продолжайте в том же духе и дальше, все идет отлично!»

Джеймс за весь вечер не произнес и двух десятков слов и, поглядывая на Джулиану, становился все мрачнее.

Первыми сдались девушки. Сильвия робко сказала, что очень устала сегодня и, хотя вечер получился чудесный, все-таки хочет пораньше лечь в постель. Все вздохнули с облегчением и тотчас стали прощаться. Джулиана с теткой ушли последними; Фрэнк помог Джованелле довести мужа до домика.

– По-моему, у Витторио не в порядке не только ноги, но и голова, – с обычно чуждой ему грубостью заявил Джеймс, пока Этвуд отпирал дверь. – Меня тошнит от его нытья.

– Говорят, здоровому больного не понять.

В этой фразе Джеймсу почудилась укоризна, и его лицо мгновенно вспыхнуло.

– Филипп, пожалуйста, не выставляй меня бесчувственной скотиной! Я всего лишь хотел сказать, что Витторио вел себя противоестественно. Так можно говорить с близким кругом, если на душе совсем уж скверно, а не с десятком едва знакомых людей.

Этвуд успокаивающим жестом коснулся плеча оправдывающегося Джеймса.

– Согласен, но не стоит из-за этого так горячиться. Ушел бы пораньше, если он так уж действовал тебе на нервы.

– Я хотел увидеть, чем это кончится, – угрюмо сказал Джеймс.

– Теперь увидел. Доволен результатом?

Ирония этого замечания разозлила бы Джеймса Уэстона, если бы ее позволил себе любой другой, кроме Этвуда; он или ответил бы грубостью, или сделал бы вид, будто не понял намека, но насмешка Этвуда была слишком явной и вместе с тем дружеской, что исключало оба варианта, и Джеймс в ответ лишь вполне миролюбиво сказал, что чересчур глупые люди его всегда раздражают, но порой кажется, что чересчур умные еще хуже.

– Это комплимент или порицание? – с улыбкой спросил Этвуд.

– Комплименты я говорю только женщинам, – отрезал Джеймс, затем тоже улыбнулся и заметил: – Филипп, иногда ты бываешь просто невозможен! Если же говорить серьезно, то поведение Джулианы выглядит еще более странным, нежели поведение Витторио. Никогда не думал, что, ухаживая за женщиной, можно преуспеть, расписывая свои болезни.

Ужин у Витторио оказался не единственной странностью этого дня. Перед тем как лечь спать, Этвуд стал звать собаку и обнаружил, что ньюфаундленд крутится на причале, возле сарая, где хранится акваланг. Обеспокоенный этим обстоятельством, он отправился проверить, все ли там в порядке; хотя на двери сарая имелся замок, обычно ее запирали только на задвижку, чтобы не затруднять тех, кто брал оттуда весла. Дверь была закрыта, но Этвуд все же зашел внутрь и, осмотрев акваланг, сделал озадачившее его открытие: баллоны со сжатым воздухом были практически пусты. Утечка исключалась – заменив шланг, Этвуд проверил аппарат, и значит, оставалось лишь одно объяснение: кто-то или пользовался аквалангом, или же намеренно выпустил воздух.

Глава 7

Около полудня, когда на пляже стало чересчур жарко, Этвуд поехал в город, чтобы зарядить баллоны и купить новые часы, так как накануне случайно утопил свои; очевидно, он не защелкнул до конца браслет и когда, играя на скалах с собакой, взмахнул рукой, часы слетели и, описав широкую дугу, упали и море.

Подходя к ювелирному магазину, Этвуд через стекло витрины увидел стройную фигуру молодой женщины, рассматривающей нечто в длинном темно-синем футляре, который держал перед ней продавец, слегка поворачивая, вероятно, чтобы лучше продемонстрировать игру камней. В манерах посетительницы удивительно гармонично сочетались спокойная уверенность человека, располагающего достаточной суммой, чтобы делать дорогие покупки, и грациозная небрежность красивой женщины, сознающей, что она не нуждайся ни в каких украшениях, чтобы произвести впечатление. Даже не видя лица, Этвуд сразу узнал ее: Джулиана.

«Я бы ничуть не удивился, если бы нашелся мужчина, способный ради нее на все, что угодно, даже на преступление», – подумал он, глядя, как она расплачивается за покупку. – «А она? Способна ли она сама?…»

Кода Джулиана выходила из магазина, он отступил за рекламный щит, повинуясь интуитивному ощущению, что встреча будет Джулиане неприятна, – она откровенно избегала общества кого бы то ни было, за исключением Витторио, и Этвуд вовсе не хотел показаться назойливым, – в результате она прошла мимо, не подозревая о его присутствии.

Пока Этвуд выбирал часы, из глубины магазина появился представительный мужчина, которому обслуживавший Джулиану продавец сообщил, что продал браслет с рубинами. Их разговор показывал, что браслет был дорогой, хотя сумма, известная обоим, не называлась.

Когда Этвуд вернулся обратно с новыми часами и заряженными баллонами, Джеймс сразу выложил свежую новость:

– Берни собрались удирать.

– Почему именно удирать?

– Потому что это походило не на обычный отъезд, а на бегство.

– Они уехали?

– Пока нет. Послушай, как все было. Я заходил к Гросси и вспомнил, что надо позвонить в Лондон. Хотел позвонить прямо оттуда, снял трубку, а там уже разговаривают, очевидно, Гросси еще до моего прихода переключил телефон на один из коттеджей. Я услышал конец фразы: «… приехали и спрашивали, где ты и с кем». Голос был женский, незнакомый. Я, конечно, сразу опустил трубку и пошел обратно, чтобы позвонить позже из коттеджа. В домике Берни окна были открыты. Бат и Джованелла ссорились, она говорила по-итальянски, быстро, а он отвечал на английском, поэтому из их диалога я понял ровно половину. Он сказал, что раз их разыскивают, надо немедленно уезжать, требовал собирать вещи, говорил, что не хочет, чтобы на него набросились эти дикари. Сказал, что это она виновата, надо было сразу ехать в Нью-Йорк. Она кричала, что если бы знала, каким он окажется трусом, то ни за что не связалась бы с ним. Тогда он пошел на понятный, сказал, что, может, все обойдется В итоге они помирились и раздумали уезжать.

– Рассмотрим сложившуюся ситуацию, – сказал Этвуд, усаживаясь в кресло. – Мистер Берни имеет серьезные основания кого-то опасаться. Слуга Витторио получает письма для некоего синьора Феррара. В магазине я встретил Джулиану, покупавшую вещь, которая должна быть ей не по карману, судя по весьма скромному месту отдыха. Кто-то залез в наш коттедж, после чего исчез журнал, и кто-то добрался до моего акваланга.

– Добавь, что Сильвия вовсю заигрывает с Фрэнком, и весьма успешно, а Тельма этим очень недовольна, – поделился Джеймс своими последними наблюдениями.

– Разве это тоже относится к числу подозрительных фактов?

– Вообще-то нет, – поразмыслив, признался Джеймс. – Сильвия кокетка, сразу видно, а Фрэнк здесь самый подходящий для нее объект: общительный и веселый и живет один. Что касается Тельмы, то ее реакция тоже естественна, из-за увлечения подруги ей грозит проводить время в одиночестве, а это никому не понравится.

– Тогда что тебя настораживает?

– Опалы похитила пара, мужчина и женщина… Давнюю связь легко выдать за новое увлечение.

Разговор был прерван появлением на дороге немыслимо яркой красной машины, приближающейся с опасной стремительностью, вскоре она сияющей каплей скатилась со склона и замерла возле домика Витторио. Из машины выскочила девушка, с размаху хлопнула дверцей и вихрем ворвалась в коттедж. Заинтригованный Джеймс тотчас собрался купаться, чтобы приблизиться к месту действия, и быстро занял наблюдательную позицию на пляже, напротив домика Витторио.

– … опозорил нашу семью! – донесся изнутри напряженный звонкий голос. – Как ты мог пасть так низко! Ты не смеешь, слышишь, не смеешь! – Судя по интонациям, посетительница была на грани истерики. – Ради нее ты на все готов, готов втоптать в грязь наше имя. Ненавижу ее, ненавижу, и тебя тоже ненавижу!

Судя по всему, девушка находилась в доме наедине с Витторио, вряд ли она вела бы себя так в присутствии слуги. Объяснение становилось все более бурным, к ее выкрикам добавился какой-то грохот и звон разбитого стекла, что побудило Джеймса отбросить свое мнимое безразличие и приблизиться к коттеджу.

– Извините, вам помощь не нужна? – спросил он, открывая дверь. –  Кажется, у вас что-то упало.

При появлении постороннего девушка отпрянула от сидящего и своей коляске Витторио и повернулась к вошедшему; очень юная, лет шестнадцати, с пылающим гневом лицом и стиснутыми кулачками, она, казалось, была готова кинуться на неожиданную помеху подобно разъяренной тигрице. Витторио в крайнем замешательстве поднял руку к лицу, стараясь прикрыть пятно на левой щеке, похожее на след от пощечины.

– Нет, спасибо, мы сами справимся, – пробормотал он, запинаясь. – Я случайно разбил вазу…

Пол возле дальней стены был усеян множеством мелких осколков темно-синего цвета – чтобы так разбить вазу, надо было не просто уронить ее, а бросить в стену со всей силы; несомненно, это сделал не он, а девушка. За те несколько секунд, пока внимание Джеймса переключилось на Витторио, ее облик разительно изменился: спокойная поза и сдержанно-вежливое выражение лица свидетельствовали о прекрасном воспитании, выработавшем, несмотря на природную несдержанность натуры, умение подавлять внешние проявления своих чувств ради общепринятых норм поведения; появления постороннего оказалось достаточно, чтобы заставить ее мгновенно надеть маску хорошего тона.

– Пожалуйста, извините, что мы напрасно побеспокоили вас, – произнесла она с безупречной любезностью.

Витторио явно не собирался их знакомить и с откровенным нетерпением ожидал, когда Джеймс уйдет.

«Кем она ему приходится?» – раздумывал вынужденный ретироваться Джеймс. – «Их объяснение более всего походило на сцену ревности, но она слишком молода, а он инвалид. Если, конечно, он действительно инвалид…»

Среди ночи Этвуда разбудили доносившиеся снаружи царапающие звуки; сообразив, что это скребется ньюфаундленд, стараясь открыть дверь, Этвуд встал, чтобы впустить пса прежде, чем он разбудит Джеймса. Ньюфаундленд привычно ткнулся холодным влажным носом в ладонь хозяина, а затем отпрыгнул в сторону, приглашая поиграть, невзирая на поздний час. Совершенно не разделявший его намерений Этвуд хотел взять пса за ошейник, но тот увернулся и, ошибочно решив, что хозяин вступил в игру, отбежал еще дальше. Этвуд пошел по дорожке, подзывая собаку к себе. Свет во всех коттеджах был погашен, но неожиданно возле домика Фрэнка вспыхнула и тотчас потухла какая-то яркая точка. Поглаживая подбежавшую собаку, Этвуд всматривался в темноту. Вспышка напоминала огонек зажигалки – значит, там стоял Фрэнк и курил. Ньюфаундленд насторожился, принюхиваясь. Этвуд успокаивающе положил руку на его загривок. Вдруг Фрэнк что-то сказал, что именно, разобрать было невозможно, в ответ прозвучал женский голос. Хотя Этвуд не видел ровным счетом ничего, складывалось впечатление, что сначала Фрэнк стоял один, женщина подошла позже. Очевидно, это не Джованелла Берни; ночной посетительницей могла быть Джулиана или Сильвия. Или Тельма – смотря зачем она сюда явилась. Окна одной комнаты в доме Фрэнка слабо засветились, такой тусклый свет давал ночник. На фоне портьеры возникли два силуэта, мужской и женский. Женщина, слишком изящная для Тельмы, закинула руки на шею мужчины и притянула его к себе, потом свет погас.

«Наверняка это Сильвия», – думал Этвуд, улегшись в постель. – «Джеймс утверждает, что Фрэнк ей нравится. Либо она из тех, кто считает, что незачем попусту терять время, либо они давно знакомы…»

Пролежав с полчаса и так и не заснув, Этвуд решил искупаться. Воспрепятствовав намерению ньюфаундленда составить ему компанию, Этвуд запер пса в своей комнате; ньюфаундленд непременно полез бы вместе с ним в воду, а пускать потом в дом мокрую собаку Этвуд не хотел. Днем он предпочитал купаться у скалы, около которой стоял их коттедж, но сейчас было слишком темно, чтобы заходить в воду среди камней, и он направился к середине пляжа. Миновав коттедж четы Берни, а затем Фрэнка, Этвуд услышал впереди чьи-то шаги. Сам он ступал по песку и потому не производил никакого шума, а тот, другой, шел по каменистой дорожке, тянущейся вдоль всего пляжа. Этвуд поспешно отступил за кусты.

Человек двигался навстречу, следовательно, это не Сильвия; если свидание с Фрэнком уже закончилось, то она, возвращаясь домой, пошла бы в ту же сторону, что и он. Тельма, обнаружившая исчезновение подруги и отправившаяся на поиски? Гадать было уже некогда. Закрытая тучами, луна не давала никакого света, и Этвуд едва различал контуры ближайших деревьев. Когда незнакомец (мужчина, как удалось разглядеть) поравнялся с ним, Этвуд шагнул навстречу – неизвестный с невнятным возгласом стремительно отскочил в сторону и бросился бежать; хотя они почти столкнулись, Этвуду не удалось разглядеть его лицо.

Преследование в такой темноте было обречено на неудачу, налетевший порыв ветра отозвался глухим шелестом листьев, лишая Этвуда последней возможности по звуку определить местонахождение беглеца, помчавшегося прочь от моря, в сторону дороги, однако затем он мог свернуть к любому из коттеджей. Быстрота движений свидетельствовала, что он молод и в хорошей форме; очертания плеч и посадка головы показались Этвуду знакомыми. Да, этот человек определенно походил на Витторио. Витторио или все же кто-то другой?

Этвуд в нерешительности медлил: какие у него, собственно основания врываться среди ночи в чужой дом и выяснять, на месте ли хозяин? Тут Этвуд подумал о том, что не он первый столкнулся с человеком, очень похожим на Витторио, супруги Берни уже видели его в городе. Витторио говорил, что это его двоюродный брат и отношения между ними плохие. Принесенное Джованеллой Берни известие, что кузен находится поблизости, неприятно поразило Витторио и, пожалуй, даже испугало – в любом случае следует зайти в его коттедж.

Этвуд осторожно постучал в дверь. Ждать пришлось ровно столько, сколько требуется, чтобы, сразу проснувшись, встать и быстро одеться. На хмуром лице слуги кроме обычного недовольства читались следы волнения, впрочем, сам ночной визит Этвуда являйся достаточной для этого причиной.

– Я шел купаться и заметил около вашего коттеджа какого-то подозрительного человека. У вас все в порядке?

– Да, синьор. Я спал и ничего не слышал.

– Посмотрите, не случилось ли что с вашим хозяином.

Этвуд с большим удовольствием сам заглянул бы в комнату Витторио, и несомненно, что полицейский на его месте так бы и поступил, но он был частным лицом и потому не мог позволить себе подобной бесцеремонности.

– Синьор Ольми спит, – бесстрастно сообщил вернувшийся слуга.

– Этот человек очень похож на него, – заметил Этвуд. – Может быть, его кузен?…

– О, так вы видели! – воскликнул слуга с неподдельной тревогой. – Я знал, что это плохо кончится!

– Что плохо кончится? – быстро спросил Этвуд.

Смешавшись, слуга молчал, затем после довольно продолжительной паузы сказал:

– Я имею в виду кузена синьора Ольми. Он законченный негодяй, это он виноват в том, что синьор Ольми стал инвалидом. Лукино толкнул его на лестнице, и при падении хозяин повредил позвоночник. А теперь этот мерзавец еще угрожает ему и требует денег.

– В таком случае следует обратиться в полицию.

– Синьор не хочет, говорит, что это их семейное дело.

Объяснения слуги поколебали подозрения Этвуда относительно Витторио, вместе с тем в поведении самого Бруно проскальзывала какая-то фальшь.

Утром Джеймс самоуверенно заявил, что уж он-то обязательно догнал бы беглеца и выяснил, кто это: Витторио, его кузен или кто-то третий. Когда Джованни принес завтрак, Этвуд послал мальчика поискать свое полотенце, которое обронил ночью, столкнувшись с таинственным незнакомцем. Вскоре Джованни вернулся с оранжевым полотенцем в руке.

– Повесь вон туда, пожалуйста, – сказал Этвуд.

Мальчик развернул полотенце и повесил на крючок.

– Джованни, постой! Это не мое полотенце. Где ты его взял?

– Там, где вы говорили, синьор. Между коттеджами синьора Тейна и синьора Ольми. Оно лежало прямо на дорожке.

Этвуд повертел полотенце, разглядывая его со всех сторон, однако никаких меток не обнаружил.

– Мое тоже оранжевое, но с коричневой полосой посередине.

– Я поищу еще, синьор, но там больше ничего нет.

– Посмотри внимательней, Джованни. А это забери, его потерял кто-то другой.

Однако полотенце Этвуда бесследно пропало, а найденное никто своим не признал.

День выдался хмурым, без солнца; резкий порывистый ветер гнал с запада низкие рваные тучи. Джеймс изъявил желание съездить в город и сходить в кино; Этвуд решил остаться, главным образом из-за собаки: при ветреной погоде ньюфаундленд вел себя беспокойно, его почему-то тянуло к морю. Разбиваясь о скалу, волны рассыпались каскадом брызг, но ньюфаундленд, периодически отряхиваясь, упрямо продолжал стоять у самой воды, пока Этвуд, опасаясь, что он зайдет слишком далеко и сильная волна ударит его о камни, не увел пса домой. Ньюфаундленд, скуля, покрутился около закрытой двери, затем улегся возле хозяина, положив передние лапы ему на ноги.

– Когда надвигается шторм, с ним творится что-то неладное – заметил Этвуд. – Поезжай один. В кино его не возьмешь, а запереть здесь, так он выть начнет.

– Он боится бури.

– Не думаю, что боится… Если бы боялся, то прятался бы, а он,наоборот,стремится к воде.

После обеда Джеймс уехал. Репертуар кинотеатра оказался весьма сносным, и Джеймс просмотрел один за другим два фильма, потом поужинал и напоследок зашел в бар. Удобно расположившись у края стойки, он через окно вдруг заметил на противоположной стороне улочки невыносимо яркую красную машину, даже сумрачным вечером словно полыхавшую багровым огнем. Твердо решив, что теперь-то обязательно выяснит, кто владелица этой машины, Джеймс приготовился ждать и выпил три коктейля прежде, чем появившаяся из-за угла девушка открыла дверцу и скользнула внутрь машины. Быстро расплатившись, Джеймс выскочил из бара и поехал за ней.

Красная машина остановилась около отеля – через четверть часа Джеймс знал столько же, сколько дежурный администратор, перед которым он успешно разыграл жаждущего поразвлечься повесу, стремящегося завязать знакомство с приглянувшейся на улице девушкой; разумеется, информация стоила денег, но Джеймс в итоге счел, что мало какие приобретения оправдывают затраты в такой же мере, как это: девушка приехала вчера днем и сняла лучший в отеле номер, записавшись как Франческа Феррара.

Феррара! Слуга Витторио получал на почте письма для синьора Феррара, выходит, эта девушка – жена Витторио, и ее внезапное появление явилось для него полной неожиданностью, причем неожиданностью неприятной; судя по всему, она выследила мужа, одержимая ревностью к другой женщине. Джеймс вспомнил истерический крик Франчески: «Ненавижу ее, ненавижу, и тебя тоже ненавижу!» Да, все очень логично, за исключением одного: инвалидной коляски Витторио. Коляска ставила под сомнение любовную интригу, а в качестве ширмы выглядела и вовсе абсурдно: кто станет прикидываться инвалидом, ускользнув от жены, чтобы развлечься с любовницей? «И кто же эта любовница?» – задался вопросом Джеймс. Как это ни неприятно, следовало признать, что единственная подходящая женщина – Джулиана. Джулиана, вещь в себе, замкнутая и холодно-враждебная, однако нельзя отрицать, что ради Витторио она охотно прерывала свое одиночество. Джеймс вспомнил тот вечер, когда все собрались в коттедже Витторио пробовать старое вино. Бессмыслица! С упоением расписывать любимой женщине свои недуги – что может быть нелепее!

Темнота вынуждала Джеймса ехать медленно, на узкой малознакомой дороге, освещаемой лишь светом фар, он чувствовал себя неуверенно, к тому же собственные мысли почти полностью поглощали его внимание. «А в сущности, какое ему до всего этого дело?» – с раздражением подумал Джеймс, сердясь одновременно и на Джулиану с Витторио и на самого себя за то, что думает о них. – «Пусть делают что угодно, его это не касается, вернее, касается лишь в той мере, и какой имеет отношение к похищенным опалам. Тогда почему его так раздражает поведение Джулианы? Нравится она ему или все дело в том, что ее откровенное и грубое пренебрежение задело его самолюбие?» – Мысленно задав себе этот вопрос, Джеймс в темноте сам себе улыбнулся: – «Нет, он, слава Богу, не настолько глуп, чтобы всерьез негодовать из-за того, что не понравился красивой женщине. Интересно, Филипп на самом деле считает, что это так и есть, или только делает вид, чтобы подразнить меня? – Скорее последнее. Не хотелось бы, чтобы он и правда считал меля самовлюбленным идиотом. С моим самолюбием все в порядке. Но тогда почему он думает о ней? Значит, она все-таки нравится ему? Джулиана, безусловно, очень красива и обладает ярко выраженной индивидуальностью и чем-то еще, что притягивает его…» В своих размышлениях Джеймсу оставалось сделать всего один шаг, чтобы разобраться в самом себе, но этот шаг для него был пока еще шагом во тьме, и он так и не сумел понять, что приписываемое женщине очарование исходит не от нее самой, а от того, что ее окружает – неодолимая притягательность загадки. Джеймс принял твердое решение больше не думать о Джулиане, и это ему удалось, но радости не доставило: против воли его мыслями завладела другая женщина, на которой он поставил крест еще раньше, – Анна. Это было еще хуже.

Джеймс стиснул зубы. «Бессмысленно думать о том, что принадлежит только прошлому. С Анной покончено раз и навсегда. Она потребовала невозможного, чтобы он перестал играть, а это для него все равно что перестать дышать. Ни один человек не в праве требовать этого от другого, нельзя требовать за любовь плату, лишающую смысла саму жизнь. За любовь?… Проклятие! Он больше не любит Анну, это решено и нечего вновь бередить себе душу. Она прошла через его жизнь, а теперь ее больше нет. Нет и все!»

Опомнившись, Джеймс обнаружил, что мчится по дороге с сумасшедшей скоростью. Он остановил машину и откинулся на спинку сиденья. «Нет, так дело не пойдет! У него хватит силы воли выбросить из головы Анну, он уже забыл о ней, а теперь вот снова… все из-за Джулианы, этот переход произошел как бы сам собой, совсем незаметно. Все, довольно! Ему не нужна ни Анна, ни Джулиана. А Филипп все подшучивает надо мной из-за Джулианы, тогда как об Анне не говорит ни слова. Филипп… хорошо, что он согласился поехать со мной, один я взбесился бы от скуки, а с любым другим – от раздражения. Однако это для меня хорошо, а для него-то вряд ли, мое общество сейчас наверняка далеко не подарок…»

Джеймс вздохнул и осторожно тронулся с места, машина медленно поползла по пустынной темной дороге. Вне связи с предыдущим Джеймс вдруг вспомнил о привязавшейся к Этвуду сумасшедшей старухе; мрачное настроение и подавленное состояние духа обращали его мысли к темной стороне явлений; всплывшие в памяти пророчества безумной старухи окатили волной непонятной и неоправданной для здравомыслящего человека тревоги.