Текст книги "Ласковый голос смерти"

Автор книги: Элизабет Хейнс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Ноэль

Впервые его увидев, я понял – это он. Понял именно так, как все мне предрекали, хотя никогда не верил в настоящую любовь и смеялся над теми, кто верил.

Он пел тенором в хоре, а меня в последнюю минуту поставили на замену какой-то старухи, отказавшейся играть. Должен сказать, в тот вечер я вложил в исполнение всю свою душу. Я лишь изредка осмеливался на него взглянуть и впитывал его, словно вино, растекавшееся по моим жилам, подобно первому в жизни глотку алкоголя. Мне не хватило смелости заговорить с ним после концерта, но, к счастью, он заметил, что я на него смотрю, и подошел спросить, где лучшее место в городе, чтобы пропустить стаканчик на ночь.

Я повел его в «Черного быка», зная, что никого из знакомых там не будет, – я не хотел ни с кем его делить. Я хотел оставить его себе. Если его и удивил паб – честно говоря, довольно мрачный, – то он не подал виду. Он купил бутылку дешевого вина на двоих, а когда мы ее допили, нам разрешили взять еще одну, хотя заведение почти закрывалось. Мы разговаривали и сплетничали, склонившись друг к другу, словно были знакомы всю жизнь, а не один короткий вечер. Когда он провожал меня домой, я вдруг испугался, что неправильно оценил ситуацию, что это лишь очередная мимолетная встреча, которая закончится физической близостью, и ничем больше, – а может, и этого не будет. Он был старше меня, симпатичный, умный, и я не думал, что мне могло так повезти.

Но я ошибся. Я стал самым счастливым парнем в мире.

С тех пор мы не расставались. Каждый день, на любом выступлении мы либо работали вместе, либо кто-то из нас отменял все прочие представления, чтобы быть среди публики. Мы просто не могли вынести разлуки большей чем в несколько часов. Его голос завораживал меня, его пение придавало мне сил. Он часами слушал мою игру и, даже когда я считал, что занимался достаточно, заставлял меня продолжать, сидя в кресле позади, прикрыв глаза и полностью погрузившись в музыку.

Вряд ли кто-то по-настоящему понимал, насколько глубоки наши отношения. У нас обоих водились друзья и, конечно, родственники – у него более любящие и отзывчивые, чем у меня, – но то, что было между нами, походило на монолитный камень в сравнении с переменчивыми песчинками всех прочих связей, которые то появлялись, то исчезали из нашей жизни.

Я нашел его на полу. Он лежал там уже давно, хотя я лишь выскочил из дому купить чего-нибудь вкусного на ужин.

Вызвав «скорую» и дожидаясь ее приезда, я постарался сделать все, что мог, – колотил по груди, пытался вдохнуть жизнь через его холодные губы. Но я уже понимал, что все тщетно, – он умер. Свет в его глазах угас.

С тех пор как он меня покинул, прошло три месяца, но я их не помнил. Время теперь не имело никакого смысла, никакого значения. Я не мог играть, даже не пытался. Я не мог слушать музыку, не мог смотреть на небо, не мог гулять на свежем воздухе – ибо без него все потеряло смысл. Оставалось только ждать.

Аннабель

В среду я пошла на оперативное совещание вместе с Кейт, хотя была ее очередь. Обычно ей как-то удавалось отделаться, но на сей раз она проявила удивительный энтузиазм. Она настраивала презентацию на компьютере, стоя ко мне спиной и всем видом демонстрируя, что считает меня круглой дурой и готова насладиться предстоящим шоу.

Детектив-инспектор Эндрю Фрост, которому оставалось два года до пенсии, один из любимых моих коллег, вошел последним.

– Доброе утро, Аннабель. Доброе утро, Кейт. Сегодня у нас два аналитика по цене одного?

– Доброе утро, сэр, – сказала я, с облегчением поняв, что ведет совещание Фрости.

Другие детективы имели склонность задавать множество вопросов, даже совершенно бессмысленных. Казалось, будто они постоянно пытаются нас на чем-то поймать, стараясь выглядеть умнее за наш счет.

Все расселись вокруг стола – полицейские в форме по одну сторону, штатские по другую. Детектив-инспектор во главе стола, детектив-констебль Эллен Трейнор, детектив-констебль Аманда Шпиц и детектив-констебль Брайан Джонс, известный также как Шегги. Я как-то раз спросила Триггера, как Джонс получил это прозвище, если у него нет ни бородки, ни пса по кличке Скуби, и оказалось, что у него есть привычка постоянно попадать впросак, а как-то раз он ответил на некое обвинение фразой: «Это не я». Прозвище пристало еще десять лет назад, и от констебля я многого не ожидала. По нашу сторону стола сидели Джо из отдела информации, который должен был вести протокол, женщина из социальной службы, чье имя я постоянно забываю, на этот раз с пожилым мужчиной в шерстяной кофте, Кэрол и мы.

Кейт выступила первой, а затем началась бесконечная дискуссия обо всех текущих делах и о том, как с ними справляются, сколько еще осталось финансов и насколько эффективно управление рисками.

Я старалась не волноваться, но вдруг забеспокоилась о том, что собиралась сказать.

– Итак, есть предложения по части снабжения? Нет? Что ж, ладно. Есть еще вопросы?

Я вскинула руку, опередив тех, кто собирался спросить об увеличении платы за переработку.

– Да, сэр.

– Аннабель?

– Я исследовала необъяснимые смерти, после которых трупы какое-то время оставались ненайденными. Похоже, число подобных случаев в этом году необычно велико. Я составила график…

Кейт послушно переключилась с оперативной презентации на составленный мною график, на котором виднелся громадный пик.

– Следует отметить, что пик показывает текущее состояние на девять месяцев с начала года, в то время как данные по всем другим годам полные. Если средний уровень в этом году сохранится, можно ожидать, что число жертв превысит тридцать. Как видите, раньше их не бывало больше одиннадцати.

Я тревожно обвела взглядом стол. Все сидели с каменными лицами, глядя на мой график. Наконец заговорила Мэнди Шпиц:

– Прошу прощения, Аннабель, мне не вполне ясно – это убийства?

– Нет, – ответила я. – Это люди, которые умерли в собственных домах и которых долго не находили.

Мне показалось, будто кто-то фыркнул – вероятно, Кэрол. Другой что-то прошептал. Я почувствовала, как жар приливает к щекам.

Фрости откашлялся:

– Есть какие-нибудь соображения, почему их так много? Их что-либо связывает?

– Что ж, – сказала я, кивая Кейт, – следующий слайд отражает ряд интересных моментов…

То были лишь основные пункты – чтобы привлечь внимание.

– В этом году наблюдается необычно большой разброс возрастов. Младшей был всего двадцать один год – Рашель Хадсон, наверняка вы все ее помните, – а старшей за девяносто. Но есть и за тридцать, сорок, пятьдесят и шестьдесят. В прошлые годы в подобных обстоятельствах нашли лишь двух человек моложе шестидесяти. Один, вероятно, умер от передозировки наркотиков, а второй предположительно покончил с собой. Но в этом году ни у кого, за исключением одного, не наблюдалось видимых причин смерти.

– Хотите сказать, тела настолько разложились, что причину смерти определить невозможно? – спросил мужчина в шерстяной кофте глубоким и звучным голосом, словно исходившим из обширной пещеры.

– Да, отчасти, – ответила я, почувствовав интерес к моей теме, – но большинство тел было найдено в самой обыденной обстановке – лежащими на кровати или сидящими в кресле. В прошлые годы разложившиеся трупы находили, к примеру, под самодельной петлей или под водой в ванне. В некоторых отчетах о происшествиях не упоминается о местоположении тела, но даже при всем при этом вряд ли среди них найдется много таких, о которых можно сказать нечто большее, чем то, что они умерли.

– Сэр, я работала с полицией Хэмпшира по делу Рашель Хадсон, – сказала Эллен Трейнор, обращаясь к Фрости. – Кое-что тогда действительно казалось странным. Как будто она решила полностью отгородиться от общества и, похоже, предпочла умереть.

– Предпочла умереть? – переспросил Фрост; все молчали.

– Да. Во всем доме не было ни крошки еды. Умершая лежала на кровати в своей квартире, тело ее сильно разложилось. Коронер не смог определить причину смерти, но предположил, что она умерла от голода.

– Не самый приятный способ покончить с собой, – заметила Мэнди.

– В самом деле. – Эндрю Фрост замолчал, разглядывая слайд.

Мне снова стало не по себе.

– Не уверен, что здесь собралась подходящая публика, – наконец сказал он. – Если бы имелись хоть какие-то основания подозревать преступление…

– Лишь необычный возраст жертв, – ответила я. – И то, что никто их не разыскивал. Порой такое бывает с пожилыми, которые так боятся доживать дни в доме престарелых, что избегают всяческого контакта с окружающим миром, но не с молодежью.

– Это только в нашем городе? – спросила Эллен. – А в других частях страны?

Черт, я совсем забыла про соседний слайд!

– Это тоже интересно. Данные представлены на следующем слайде…

Кейт поняла намек и нажала кнопку.

– График достаточно прост. Как видите, везде вокруг по сравнению с прошлыми годами ничего не изменилось. Какова бы ни была причина этого всплеска, он наблюдается лишь в Брайарстоуне.

Все уставились на картинку. Женщина из социальной службы даже раскрыла рот. Фрости провел рукой по коротко подстриженным седым волосам.

– Я передам это в оперативный отдел, – наконец сказал он. – Посмотрим, вдруг у них появятся какие-то мысли. Аннабель, можете послать мне ваши слайды по электронной почте?

– Да, сэр, – ответила я.

– Если хотите, отправлю прямо сейчас, пока у меня все открыто, – услужливо подсказала Кейт.

– Идешь? – спросил Триггер у Кейт, стоя на пороге в пальто.

Было половина четвертого. Триггер имел личное место на автостоянке, чему был обязан трещине в бедре (что, как ни странно, не мешало долгим прогулкам, которым он посвящал бо́льшую часть выходных и праздников), и Кейт обычно просила подвезти ее до перехватывающей парковки.

– У меня еще есть дела, Триг, – ответила она. – Спасибо. Увидимся завтра.

Я удивленно взглянула на Кейт. Частенько после оперативной презентации она настолько выматывалась, что уходила намного раньше обычного.

– Фрости еще не прислал тебе письмо? – спросила она, когда Триггер ушел.

В управлении наступила тишина, даже громкоговоритель в коридоре молчал уже около часа.

– Прислал, – ответила я.

Письмо пришло с час назад, но я была слишком расстроена и разочарована, чтобы об этом рассказывать.

– И?..

– Они даже смотреть не стали. Мол, им хватает и текущих преступлений.

– Я же тебе говорила.

Толку от ее ответа было мало, но, по крайней мере, она проявила хоть какой-то несвойственный ей интерес.

– Оперативники только и думают, как улучшить показатели в угоду министерству, – возмутилась я. – Борьба с преступностью, раскрываемость и все такое. Если они не могут распутать какое-то дело, то притворяются, будто ничего вообще не случилось, никакого преступления не было. И им совершенно наплевать, что они работают с живыми людьми. Все сводится к статистике и поиску легких путей. Порой это меня с ума сводит.

Полчаса спустя мы вместе поднимались по склону холма к автобусной остановке. Кейт раньше со мной не ходила, даже когда мы направлялись в одну и ту же сторону и в одно и то же время. В четыре часа я выключила компьютер и пошла вымыть чашку. Когда я вернулась, Кейт уже стояла в пальто, и в итоге мы отправились на остановку вместе, будто всегда так и делали.

– Тут ведь еще проблема в том, – сказала я, слегка запыхавшись на подъеме, – что у нас даже жары особой не было, или необычно холодной зимы, или еще чего-нибудь в этом роде.

– Или наводнений, – добавила Кейт, чьи длинные ноги успевали без каких-либо усилий сделать один шаг там, где мне требовалось два.

– И, как я говорила на презентации, далеко не все они были стариками. Той, что нашли в пятницу, было сорок три. А женщину из Хэмпшира помнишь? Которую нашли в Бэйсбери? Всего двадцать один год. А другой – тридцать девять.

– Тебе-то самой сколько? – спросила Кейт.

– Тридцать восемь.

Она усмехнулась – усмешкой женщины, которой еще не было и тридцати и которой казалось, что до сорока еще очень и очень далеко.

– Не могу представить ничего ужаснее, чем умереть в собственном доме и остаться там гнить, – тихо сказала я, проходя мимо автоматических дверей аптеки и наслаждаясь коротким порывом теплого воздуха.

– Ты же все равно будешь мертвая и ничего не узнаешь, – пожала плечами Кейт.

Я прикусила язык.

«Представь, что это вовсе не конец, – хотелось сказать мне. – Представь, что ты смотришь на собственное разлагающееся тело и понимаешь, что вокруг нет никого, кто хотя бы поинтересовался, отчего тебя давно не видать».

– Тебе не кажется, – снова заговорила я, с тоской вдыхая аромат, исходящий из пирожковой на углу, – что окружающие должны были хоть что-то заметить? Особенно в случаях с теми, кто помоложе. У них наверняка были семьи, коллеги, друзья. Даже если они не работали, они должны были регистрироваться на бирже труда или что-то вроде того. Не так-то легко просто взять и исчезнуть.

– Пожалуй. Думаю, если я пропаду на пару дней из «Фейсбука», про меня начнут расспрашивать.

Мы присели на ограждение, дожидаясь автобуса, вернее, Кейт присела и закурила, а я прислонилась к стене с подветренной стороны.

– Хотя, может, и нет, если уйти постепенно, – сказала она несколько минут спустя.

– Уйти откуда? – спросила я.

– Из «Фейсбука». Я про что – если намереваешься оставить общество, ты постепенно перестаешь писать в «Фейсбук», и какое-то время спустя никто даже не заметит, что тебя больше нет. А если заметят… может, оставят сообщение, пошлют письмо, но если ты не станешь отвечать… Собственно, бо́льшая часть этих так называемых друзей вовсе не настоящие, в смысле не близкие. А настоящим можно сказать, что уезжаешь за границу, или у тебя сломался компьютер, или еще что-нибудь. Сколько месяцев пройдет, прежде чем кто-то всерьез заинтересуется, где ты?

– Меня нет в «Фейсбуке», – сказала я, но она меня не слушала.

– И все-таки не вижу смысла придавать этому значение. Двадцать четыре трупа или пятьдесят четыре – в любом случае речь о естественной смерти. Люди каждый день умирают сотнями. Насколько я понимаю, никто из этих разложившихся людей не стал жертвой убийства?

– В одном случае коронеру не удалось определить причину смерти, – покачала головой я, – но в большинстве других считается, что смерть наступила по естественным причинам.

– И ничего их между собой не связывает?

– Ничего, кроме того, что тела всех найденных сильно разложились и что все они жили в Брайарстоуне…

– Что ж, увы, – мы лишь криминальные аналитики и не занимаемся социальными проблемами. Скорее всего, именно так тебе и скажут. И что еще хуже… – Она спрыгнула с ограждения и погасила окурок об урну. – Если они решат, что ты чересчур увлеклась, тебе найдут какую-нибудь другую работу.

– Здо́рово, ничего не скажешь, – усмехнулась я.

Словно чтобы разнообразить нашу беседу, из-за поворота появился мой автобус – точно минута в минуту. Кейт, чья машина была припаркована на другой автостоянке, со стороны Бэйсбери, предстояло подождать чуть дольше.

У моего дома не оказалось ни одного свободного парковочного места. Пришлось оставить автомобиль на главной улице, где жили все местные гопники и наркоманы, и возвращаться пешком, трижды проверив, заперта ли машина и не осталось ли внутри чего интересного или ценного. Вряд ли десятилетний «пежо» кого-то соблазнит, но, к несчастью, из-за базовой конфигурации угнать его было очень легко. Впрочем, если даже его и украдут, мир не перевернется, просто станет чертовски неудобно.

Люси встретила меня в начале улицы, спрыгнув с невысокой изгороди, и до самой двери путалась под ногами, будто ее три недели не кормили. С трудом отыскав в темноте замочную скважину – надо все-таки сменить лампочку, – я открыла дверь и тут же услышала телефонный звонок.

– Алло? – Это была моя мать. – Да, мама, только что вошла. Можно тебе перезвонить?

– Вообще-то, я весь день ждала – думала, на работе ты слишком занята, – но если сейчас ты говорить не можешь…

– Извини, мам, я просто устала.

– Я ненадолго. У тебя есть ручка?

Сев в пальто на диван и положив на колени блокнот, я составила для нее список покупок на завтра. Кошка вертелась у ног, цепляя когтями юбку и колготки; я раз за разом пыталась ее отогнать, пока наконец не сдалась – сунула трубку под ухо и пошла в кухню за кормом.

Приготовив себе омлет к чаю, я посмотрела по телевизору передачу про Африку, а потом пошла принять ванну. Сидя в горячей пенной воде, я вслушивалась в царившую в доме тишину, эхом отражающуюся от стен.

Я попыталась представить, что случилось с Шелли Бертон за месяцы, прошедшие с тех пор, как я видела ее в последний раз. Возможно, уход партнера стал таким ударом, что сначала она перестала интересоваться садом, а потом и жизнью. Возможно, он завел на стороне роман, и это ее раздавило.

За дверями соседнего дома могло происходить что угодно, но я этого не замечала. Я давно не встречала Шелли и, может быть, потому предположила, что она уехала, а дом продали или сдали внаем, – но оказалось, что все это время она жила там.

Внезапно к глазам подступили слезы. Я оплакивала собственное одиночество и всех тех, кто умер в своих домах и постепенно разлагался на кости и слизь, пока не превратился в черное пятно на матрасе или кресле. И на похоронах не было никого, кроме женщины из совета, которая безуспешно искала хоть кого-то, кто их любил.

Если я умру прямо здесь и сейчас, хватится ли меня кто-нибудь? Уж на работе точно заметят. Наверняка мама позвонит в полицию, если не сможет со мной связаться. Кто-нибудь попытается меня проведать – что, если я не отвечу на стук в дверь? Сколько пройдет времени, прежде чем замок взломают? Дни? Недели? И в каком состоянии тогда буду я сама?

За дверью ванной послышалось царапанье. Кошка. Моя поддержка и опора.

Колин

Сегодня на работе я увидел, что Марта разговаривает с Кэтрин, нашей временной сотрудницей. Первые пару недель я почти ее не замечал, а потом она улыбнулась мне в лифте, и я вдруг стал обращать на нее внимание каждый раз, когда она появлялась в комнате.

Похоже, она датчанка, хотя никакого акцента не заметно. Когда ее нет, все о ней только и говорят, так же как наверняка говорят обо мне, стоит лишь выйти. Терпеть не могу мелочность и зловредность коллег, их манеру притворяться друзьями, буквально терзать добычу в клочья в ее отсутствие.

Они и меня пытались вовлечь в разговоры, спрашивая моего мнения, но потом поняли, что я не испытываю никакого желания играть в их детские игры. Я здесь для того, чтобы работать, а не общаться.

Собственно, я здесь потому, что меня это устраивает. Каждый месяц я получаю определенную сумму, не прилагая особых умственных усилий. Как правило, я выполняю свои обязанности к половине одиннадцатого утра, а потом сижу за компьютером, занимаясь по учебе или что-нибудь исследуя. Искать лишнюю работу нет никакого смысла, от меня станут лишь больше требовать. Я просто делаю то, что положено, причем делаю хорошо и даже чуть лучше других, и меня никто не трогает.

Мастурбировать я пока что прекратил – мне самому порой становится противно. Разве что по выходным, да и то если захочется. Как всегда, я полностью себя контролирую.

Вон Брэдсток спросил, не хочу ли я поужинать в субботу вместе с ним и очаровательной Одри.

Сперва я решил, что это помешает моему вечернему дрочилову и порнухе, но потом передумал. Интересно было бы познакомиться с Одри, ведь в последние месяцы я слышал столько интимных подробностей о ее жизни, физических данных и личных качествах… Кстати, в Уэстон-сьюпер-Мэр Вон решил не ехать, и я рассудил, что он поступил вполне разумно. Если уж собрался куда-то с женщиной своей мечты, то наверняка можно найти что-нибудь поэкзотичнее, чем Уэстон-сьюпер-Мэр.

– Примерно в полседьмого устроит? – спросил он.

Как обычно, подумал я.

– Нельзя чуть попозже? Мне в это время нужно кое-куда позвонить.

Последовала короткая пауза.

– Понимаю. А ты не мог бы позвонить пораньше? Просто Одри не любит есть слишком поздно, у нее там что-то с диетой.

– Могу быть в семь, – отрезал я. – Если не устраивает, боюсь, придется отказаться.

В конце концов он согласился на семь часов, а потом спросил, нет ли у меня каких-то особых требований к еде, на что я рассмеялся.

– Я серьезно. Не хотелось бы прикончить тебя каким-нибудь аллергеном.

– Мне не слишком нравятся баклажаны, – наконец ответил я.

– Учтем, – сказал Вон. – Готовить будет Одри.

– Она хорошо готовит? – спросил я, думая, что он наверняка уже рассказывал о кулинарных способностях Одри, как и обо всем остальном.

– О да, – с энтузиазмом кивнул Вон.

Однако, учитывая вкусы Вона к женщинам, пиву и музыке, мне это мало что говорило. Придется дождаться субботы и выяснить самому.

По дороге домой я заглянул к своей подруге Мэгги. Вид у бедняжки был не слишком радостный, но я все же немного посидел и поболтал с ней. У нее прекрасный дом с не менее прекрасной обстановкой – наверху не меньше шести спален, хотя я понятия не имею, зачем ей столько, если она уже несколько лет живет одна. Вряд ли я сильно ее побеспокоил, хотя она и выглядела очень уставшей. Сказав, что зайду проведать ее в выходные, я ушел.

Дома я прибрался в кухне и ванной, загрузил белье в стиральную машину и погладил рабочие рубашки, одновременно смотря новости.

Придется тщательно спланировать выходные – слишком многое нужно в них втиснуть. Ужин у Вона, сколь бы он ни был занимательным, сейчас стоял на последнем месте.

«Брайарстоун кроникл»

Сентябрь

Житель Брайарстоуна найден мертвым в квартире

Вчера в Брайарстоуне работники городского совета обнаружили сильно разложившееся тело мужчины в одной из квартир многоквартирного дома.

Сообщается, что чиновники жилищной службы явились в квартиру на Норт-лейн после того, как без ответа остались несколько официальных писем и телефонных звонков. По словам представителя совета, тело было найдено в кресле посреди гостиной при включенном телевизоре.

Предполагается, что умерший – Робин Даунли, безработный. Соседи некоторое время его не видели. Женщина, пожелавшая остаться неизвестной, сказала: «Я постоянно звонила в совет насчет запаха – наверное, раз тридцать, но они так и не появились».