Текст книги "Пророчество: Дитя Земли"

Автор книги: Элизабет Хэйдон

Так будет и со мной. Когда я устану от жизни, когда боль утрат станет невыносимой, я лягу отдохнуть, и у меня не останется сил, чтобы подняться, тогда и придет мой конец. И мое тело будет разлагаться здесь, в моем логове, а кровь уйдет в землю и превратится в медь, которую добудут люди и отчеканят из нее монеты или сделают браслеты.

Ты любишь медь, Прелестница? Медь —это застывшая кровь драконов моего вида, тогда как золотоносные жилы есть кровь золотого дракона. Изумруды, рубины, сапфиры – не более чем сгустки крови древних драконов раз личных рас и расцветок. Вот что мы оставляем после своей смерти в надежде, что Время сохранит память о нас, но оно этого не делает. В результате золото и самоцветы служат лишь для того, чтобы украшать женщин и пустые головы королей.

Но если ты будешь помнить обо мне, Прелестница, по-настоящему помнить меня,а не легенды, тогда я буду существовать еще некоторое время. И приближусь к бессмертию, вечности, которых мне никогда не достигнуть, ведь у меня нет души, и я почти всю жизнь провожу под землей, вдали от неба.

Элинсинос говорила мечтательно, лишь с легкой примесью грусти, но Рапсодии ее слова показались необыкновенно печальными. Скорбь захлестнула ее, она заплакала и, ни о чем более не думая, вскочила на ноги и обхватила руками могучее плечо Элинсинос.

– Нет, – сквозь рыдания говорила Рапсодия. – Нет, Элинсинос, ты ошибаешься. У тебя и Меритина общая душа, я уверена, что ее часть сейчас пребывает вместе с Меритином. У тебя есть дети, несомненно это одна из форм бессмертия. И ты касаласьнеба, и сейчас касаешься его ребенка. Ты тронула мое сердце так глубоко, что связь между нами никогда не разорвется. Если потребуется, я буду твоей душой.

Дракониха нежно погладила золотые волосы небесной Певицы одним из своих когтей.

– Будь осторожна, Прелестница, ты ведь не хочешь дать себе новое имя. В тебе есть такое могущество, которое может все изменить, и ты станешь моей рабыней. Но я рада, что теперь у меня есть душа и она так прелестна.

Элинсинос еще раз погладила Рапсодию, и та вновь уселась на лодку.

– Относительно детей ты права, – продолжала Элинсинос, – хотя сейчас они кажутся мне ужасно далекими и совсем чужими. Мне даже трудно считать их своими, особенно Энвин.

Расы, лишенные души, иногда страстно мечтают о потомстве, поскольку оно дает им одну из форм бессмертия. Вот почему ф'доры изобрели ракшасов, но ракшасы не плоть от плоти своих родителей, это как бы искусственные дети. Ф'доры очень хотели обзавестись потомством, но при этом они не желали отдать своим чадам даже небольшую часть своей жизненной сущности, дабы не стать слабее. Ведь разве так не происходит с каждым родителем? Ты даришь кусочек своей души, чтобы получить немного бессмертия, верно?

– Пожалуй, ты права, – согласилась Рапсодия, отводя от лица прядь волос. – Раньше я никогда об этом не думала.

– Отправляя своих детей в мир, ты действуешь либо из корыстных побуждений, либо из альтруистических, и тому есть много причин. Ф'доры хотят, чтобы ракшасы исполняли их волю среди людей. Они всего лишь инструмент, необходимый для продвижения к главной цели.

– А чего они хотят добиться, Элинсинос? Они стремятся к власти? К управлению всем миром?

Элинсинос рассмеялась.

– Ты мыслишь как человек, Прелестница. Чтобы понять мотивы поведения ф'доров, нужно мыслить, как ф'дор, и поскольку они сила хаоса, их действия предсказать не возможно. Для достижения своих целей они используют и людей. Они не стремятся занять высокое положение и править государствами, не хотят победить врагов. Ф'доры мечтают лишь о разрушении и смерти, о жестоких, кровопролитных конфликтах, дарящих им силу и удовольствие. Их главная задача —уничтожить все, вообще все, в том числе и себя, если они намерены покончить с Землей. И тогда они будут существовать лишь в загробном мире и в кошмарах. Как и все мы.

11

Слова драконихи эхом прокатились по пещере, а потом все отзвуки смолкли, наступила тишина. Колеблющийся свет люстр озарил побледневшее лицо Певицы.

Элинсинос опустила голову так, что ее глаза оказались на одном уровне с глазами Рапсодии. Певица прочла в них сочувствие и понимание.

– О чем ты задумалась, Прелестница? – мягко спросила Элинсинос, и ее голос прозвучал тихо, как шелест крыльев сверчка. – Что тебе вспомнилось?

Рапсодия закрыла глаза, сражаясь с призраками само го страшного кошмара, который она видела во время долгих скитаний под землей. Акмед разбудил ее, и они стали спускаться по огромному туннелю, на дне которого он слышал биение гигантского сердца, пульсирующего в ритме зимней спячки.

«Здесь спит ужасное существо, оно могущественнее и страшнее всего, что ты только в состоянии себе представить. Я даже не осмеливаюсь произнести вслух его имя. Чудовище, которое прячется в туннеле глубоко под землей, не должно проснуться. Никогда».

Он боялся говорить, произнести вслух слова древней легенды, тогда в первый раз Акмед не был грубым или высокомерным. Тогда она впервые заметила в его глазах страх.

«В Преждевременье, когда Земля и моря еще только нарождались, у прародительницы драконов было украдено яйцо. Раса демонических существ, рожденная от огня, спрятала яйцо здесь, внутри тела Земли. Мой бывший господин был представителем этой расы. Детеныш Вирм, вылупившийся из яйца, живет здесь, в замерзших глубинах Земли. Он вырос до таких размеров, что его тело опутывает своими кольцами сердце мира и заполняет собой практически все внутреннее пространство Земли. Сейчас он спит, но демон хочет призвать его на поверхность. Вирм ждет зова демона, и я точно знаю, он прозвучит очень скоро. Мне это известно, потому что он намеревался использовать для этого меня».

«А если Вирм не услышит зова? – спросила она. – Если нам удастся замаскировать призыв, помешать чудовищу уловить его, возможно, оно будет спать и дальше и не отреагирует на голос зовущего. По крайней мере, некоторое время».

Они сделали все, что было в их силах, чтобы продлить его сон: установили в туннеле музыкальную сеть, плетущую бесконечные неблагозвучные мелодии, предназначенные исказить зов демона. Акмед предупредил, что это лишь временное решение проблемы.

«Никто не сумеет полностью с ним покончить, ни ты, ни я, ни одна живая душа».

– Он все еще спит, – сказала Элинсинос, прервав размышления Рапсодии, сердце которой отчаянно стучало. Дракониха прочитала ее мысли. Огромное существо усмехнулось, заметив панику на лице Рапсодии. – Нет, Прелестница, я не умею читать твои мысли, я их понимаю лишь в том случае, когда ты думаешь о Спящем Дитя.

Рапсодия заморгала.

– Но я думала не о нем…

– Не пытайся описать словами то, о чем ты вспоминала; я знаю, что ты видела под землей. Об этом ведомо лишь ф'дорам и драконам, о бесконечном, древнем и священном, о чем говорится в легендах драконов. Тебе случайно удалось его увидеть. Теперь ты одно из немногих живых существ, которому о нем известно.

Организм, о котором ты сейчас размышляла, есть полная противоположность вашему Дающему Жизнь. Он был Первым Ребенком нашей расы, похищенным еще в яйце и выращенным нашими врагами, – мы любим Землю и все ее богатства, а ф'доры стремятся ее уничтожить и добиться своей безумной цели. Этот ребенок перестал быть драконом; ф'доры отравили его, овладели его душой. Теперь он стал частью Земли, существенной частью; придет день, когда он проснется и заявит, что Земля – это его собственность. Если такова наша судьба – что ж, так тому и быть. Но он является священной тайной, о которой драконы упоминают лишь во время молитвы и во сне. Мы молимся, чтобы Первый Ребенок продолжал спать, – об этом поется в песне драконов. Колыбельная для Спящего Дитя.

– Спящее Дитя, – пробормотала Рапсодия. – В легендах Серендаира эти слова имеют другой смысл. В наших легендах Спящее Дитя – это Мелита, звезда, покинувшая небо. Она упала в море рядом с Островом, утащив значительную часть его территории с собой под воду. Но море не сумело погасить звезду. Она лежит в его глубинах, пылая могучим огнем, и когда-нибудь поднимется… – Голос Рапсодии задрожал, и она замолчала. Прошло некоторое время, прежде чем она сумела продолжить. – Она поднимется, и весь Остров исчезнет в пламени вулканического огня.

– Быть может, мы столкнулись с разными предсказаниями гибели наших рас, – предположила Элинсинос. – Меритин пел мне песню твоей родины, в которой говорилось о Спящем Дитя. Хочешь, я спою ее тебе?

– Да, пожалуйста.

Огромное существо подняло голову и громко откашлялось. Пламя люстр заметалось в разные стороны, по лагуне прошла сильная рябь, а сердце Рапсодии застучало быстрее. Когда дракониха заговорила, ее голос изменился теперь это был глубокий мелодичный баритон, звучный и волшебный, пришедший из тьмы прошедших веков. Голос Меритина.

 
Спящий ребенок – младшая дочь,
Вечно живущая в снах.
Смерть ее имя вписала
В книгу свою,
И никто не оплакал ее.
Средняя дочь дремлет в тиши,
Руки сложив на коленях.
Чувствует небо, слушает море,
Внемлет движенью песков —
Ждет пробужденья.
Старшая дочь – нерожденная дочь,
Спит под землей
Во тьме вековой.
Время придет – и родится она,
Но с рожденьем ее – кончится время.
 

Слова песни эхом отразились от стен пещеры и повисли в застоявшемся воздухе. Рапсодии вдруг показалось, что, стоит ей произнести хотя бы одно слово, и ее сердце разобьется. Наконец молчание нарушила Элинсинос:

– Когда родились мои дочери, их глаза были закрыты, как у котят. – Теперь она говорила своим прежним чарующим голосом. – Они казались спящими, и на мгновение мне почудилось, что это три ребенка из пророчества, однако я ошиблась. Я знала, кем был мой старший, – как и любой дракон. Меритин упоминал о Спящем Дитя с побережья своей – и твоей – родины. Похоже, речь шла о среднем ребенке.

– Значит, есть еще один? – с беспокойством спросила Рапсодия. – Еще одно Спящее Дитя? Рожденное последним?

– Видимо, да, – с улыбкой ответила Элинсинос. Когда она обнажала громадные зубы, больше похожие на лезвия мечей, Рапсодии становилось жутковато. – И у меня создается впечатление, что каждый из спящих детей может стать инструментом ф'дора и помочь ему тем или иным способом уничтожить мир.

– Я молилась, чтобы восхождение среднего ребенка, которое привело к уничтожению Острова, положило конец всем ужасам, – сказала Рапсодия. – Мы думали, что ф'дор намерен призвать… – Она замолчала, увидев, как изменилось огромное лицо Элинсинос. – Мы думали, что ф'дора, которого Акмед знал в старом мире, больше нет. Последний из его слуг, один из Тысяч Глаз, носивший имя Шинг, рассказал нам об этом перед тем, как рассеяться. Он утверждал, что ф'дор мертв, человек и демонический дух. И потому мы перестали опасаться самого страшного исхода.

Дракониха пошевелилась, и тысячи бликов заиграли на ее чешуе.

– Демон, которого он знал, мог погибнуть. Это не так уж важно – любому ф'дору известна тайна Вирма, и если демон станет достаточно могущественным, то сумеет его призвать.

– А тот, о котором ты говорила, Элинсинос? Это другой ф'дор? Не тот, кого знал Акмед?

– Трудно сказать. Быть может, во время восхождения упавшей звезды со дня моря спасся другой ф'дор. Мне неизвестен ответ на твой вопрос, Прелестница. С начала Времен детей огня оставалось совсем немного, но появлялись они всегда внезапно и бесследно прятались в человеке. Затем ф'дор начинал копить силы, он не спешил явить себя миру. Потом, став достаточно могущественным, он переходил в другое тело, обладающее большим потенциалом, обычно более молодое. Ф'дор мог занять тело более слабого человека или обладающего такой же силой, как он; он не может победить того, кто сильнее.

Рапсодия кивнула.

—Ты знаешь, как он выглядит сейчас, Элинсинос?

– Нет, Прелестница. Он часто менял тела. Я могу его почувствовать, если он окажется рядом. Вероятно, он знает о моих возможностях, поскольку ни разу не подходил близко к моей пещере. Сейчас ф'дор может оказаться кем угодно.

И прошу тебя, запомни: все они превосходные лжецы, что дает им немалое преимущество в борьбе с тобой, ведь ты – Дающая Имя, а значит, не можешь говорить неправду. Самая сильная сторона ф'доров в том, что они мастерски обращают достоинства своих жертв против них самих. В моем случае они способны воспользоваться природным стремлением драконов к разрушению, превращая их в мощное оружие для достижения своих отвратительных целей. С тобой они поступят так же, только мишенью будет твое стремление к правде. Остерегайся, Прелестница. Они подобны гостям в доме, которые умудряются украсть сокровища прежде, чем хозяин успеет что-то предпринять.

– Ллаурон рассказал мне о пророчестве Мэнвин, касающемся незваного гостя, – проговорила Рапсодия. – Может быть, оно о ф'доре?

Воздух вокруг драконихи загудел, что свидетельствовало о чрезвычайном интересе.

– Мне неизвестно это пророчество.

Рапсодия закрыла глаза, пытаясь вспомнить ночь в лесу, когда Ллаурон рассказал ей о пророчестве. Акмед и Грунтор тоже были там. Порывшись в сумке, Рапсодия вытащила маленький дневник, куда она записывала самые важные сведения о новом мире.

– Вот оно, – сказала она.

Средь последних, кто должен уйти,

Среди первых пришедших,

В поисках новых хозяев,

Незваные, в месте незнаемом.

Власть, что получена первыми,

Будет утеряна, если они последними станут.

Сами не ведая зла, будут лелеять его,

Словно приятнейший гость, улыбаясь невинно,

Втайне смертельные капли точит в винный бокал.

Так же и ревность, ведомая собственной силой,

Тот, кто влеком злою ревностью, будет бесплоден,

В тщетных попытках зачать милое сердцу дитя Вечность пройдет.

– Мэнвин всегда была такой странной, – пробормотала она. – Не понимаю, почему она прямо не могла сказать то, что хотела. Да, Прелестница, похоже, что это пророчество касается ф'дора. Демону действительно приходится сильно рисковать, чтобы завести потомство. Если он попытается родить ребенка, воспользовавшись телом человека, в котором он находится, то потеряет много энергии и жизненных сил, передав их ребенку. Ф'доры слишком любят власть и силу, чтобы добровольно с ними расстаться, – вот почему им приходится искать другие способы деторождения.

– Вроде создания ракшасов?

– Да, моя Прелестная Душа. В некотором смысле ф'доры похожи на древних драконов, в особенности когда речь идет о получении потомства вне их расы. Когда мы поняли, какую ошибку совершили, отказавшись стать похожими на Создателя, то попытались как-то изменить создавшееся положение. Какая ирония судьбы – немногие люди, осмелившиеся смешать свою кровь с кровью драконов, вместо того, чтобы стать более человечными, обычно стремятся приобрести форму дракона, что равносильно отказу от собственной души.

Поскольку драконы не могут иметь общего потомства с расами Трех, они создали человекоподобную расу из кусочков Живого Камня, оставшихся после строительства пещеры для ф'доров. В результате на свет появились удивительно прекрасные существа. Их назвали Детьми Земли, внешне они походили на человека – как это представляли себе драконы.

В некотором отношении Дети Земли оказались блистательным творением, но во многих других внушали отвращение, однако они могли иметь общее потомство с Тремя. В отличие от ракшасов, Дети Земли обладали душой, поскольку драконы безоговорочно отдали им часть своей жизненной сущности. Так на свет появились Старшие расы, рожденные под землей, готовые жить в ее чреве, но с душой, касающейся небес.

Рапсодия быстро записывала в своем дневнике.

– И как выглядели Старшие расы?

– Потомство Детей Земли и сереннов получило имя гваддов, они были маленькими, стройными людьми, тесно связанными с магией Земли. Союз Земли и звезд.

Рапсодия перестала писать, и ее глаза погрустнели.

– Я помню гваддов из старого мира, – печально проговорила она.

– Из всех внуков-драконов я люблю их больше всех, – призналась Элинсинос. – Я также люблю наинов. Наины произошли от союза Детей Земли и митлинов. Они талантливые скульпторы, рудокопы, повелители камня: с одной стороны, им ведомы тайны Земли, а с другой – моря. В их руках гранит становится текучим и охотно поддается обработке.

Рапсодия кивнула и вновь обратилась к своим записям.

– А дети воздуха, кизы? У них было общее потомство с Детьми Земли?

– Да, – ответила Элинсинос. – Их союз привел к появлению расы, получившей имя фирболги, буквально – ветер Земли.

Рапсодия заметно удивилась:

– Фирболг? Фирболг? Болги произошли от драконов?

– Ну, в некотором смысле. Точнее, их следовало бы назвать приемными внуками, поскольку Дети Земли, как ты помнишь, созданы драконами из Живого Камня и не имеют прямой связи с кровью драконов. Волги, как и кизы, оказались суровой расой, но они искренне любят Землю, и я очень ими горжусь, несмотря на их некоторую грубость и жестокость. Из всех рожденных Землей они ближе всех к драконам.

Рапсодия рассмеялась.

– Похоже, я очень подхожу на роль души дракона, – заявила она. – У меня уже есть дюжина приемных внуков-фирболгов. – Затем она вновь стала серьезной. – Я хочу кое-что спросить у тебя, Элинсинос.

– Что, Прелестница?

– Ты не накажешь фирболгов за то, что они хранили у себя твой коготь?

– Конечно, нет. Да, я дракон, но из этого еще не следует, что я склонна к необоснованной мести. —Один громадный глаз закрылся, и дракониха сурово взглянула на нее другим. – Ты читала этот вздор, «Неистовство дракона»?

Рапсодия покраснела.

– Да.

—Все написанное там – чушь. Мне бы следовало живьем сожрать автора. Когда Меритин умер, я подумывала о том, чтобы сжечь весь континент, но ты же видишь, я отказалась от своих намерений.

—Тут не может быть никаких сомнений, – улыбнулась Рапсодия.

– Поверь мне, если бы я поддалась неистовому гневу, то весь континент превратился бы в очень большую, очень черную головешку и дым от нее шел бы до сих пор.

Рапсодия содрогнулась.

– Я тебе верю. И очень рада, что ты не винишь болгов. – Перед ее мысленным взором возникли лица друзей и внуков. – И хотя мне очень хотелось бы остаться с то бой, я должна возвратиться к ним.

– Ты уходишь прямо сейчас?

Рапсодия вздохнула:

– Да. Я бы очень хотела побыть у тебя подольше.

– А ты вернешься ко мне, Прелестница?

– Да, обязательно, – ответила Рапсодия. Потом она вспомнила о Меритине. – Если буду жива, Элинсинос. Только смерть помешает мне выполнить свое обещание.

Дракониха двинулась вслед за Рапсодией к туннелю.

– Ты не должна умереть, Прелестница. Если ты погибнешь, мое сердце будет разбито. Я потеряла свою единственную любовь и не хочу лишиться своего единственного друга. – Она остановилась возле одной из фигур, украшавших когда-то нос корабля. – Вот все, что осталось от корабля Меритина.

Рапсодия посмотрела на деревянную статую обнаженной по пояс золотоволосой женщины, протягивающей вперед руки. Ее глаза были зелеными, как море.

– Она похожа на тебя, – сказала Элинсинос. Рапсодия с сомнением посмотрела на пышную грудь статуи, а потом перевела взгляд на собственный бюст.

– Не могу с тобой согласиться, но спасибо за сравнение.

12

В подземных туннелях царила кромешная тем нота, и Акмед с Грунтором практически не видели Праматери, которая вела их все дальше и дальше в глубины Земли. Изредка Грунтор слышал шорох ее одеяний, хруст камешков под босыми ногами, но в остальном она двигалась почти беззвучно. Лишь далекая тень иногда возникала в меркнущем свете факела.

Стены туннеля почти все время оставались в темноте, но иногда болги успевали заметить какие-то подробности, и это заставляло их пожалеть о том, что они идут слишком быстро. В отличие от новых проходов, проделанных Грунтором, эти коридоры были прорыты столетия назад и носи ли следы четкого планирования, хотя и заметно отличались от того, что делали намерьены. Стены оказались очень гладкими, и на них были высечены явно религиозные кар тины, но все это находилось под толстым слоем влажной сажи и пепла, побочного продукта кузнечных горнов, где плавилось железо. И хотя прошло очень много времени с тех пор, как они погасли, запах не исчез, став неотъемлемой частью каменных туннелей.

Вскоре они оказались в огромной пещере с высоким, гладко отполированным базальтовым потолком. Входом в пещеру служила огромная арка с высеченными на ней словами. Каждая буква была в рост человека, но фирболгам этот язык был незнаком. Стены пещеры потемнели от дыма и сажи. Очевидно, здесь располагался центр подземного лабиринта – в разные стороны из пещеры отходили туннели.

Праматерь остановилась перед аркой и указала длинным костистым пальцем на огромную надпись.

– Пусть тот, кто спит во чреве Земли, покоится с миром; его пробуждение станет началом вечной ночи, – перевела она.

И вновь ее речь прозвучала без слов, двумя различными голосами. Грунтор и Акмед внутренне содрогнулись, вспомнив о своем долгом путешествии по Корню. Они собственными глазами видели того, кто спит во чреве Земли. Так что надпись их не удивила.

Праматерь сложила руки на груди и внимательно посмотрела на гостей.

– В свое время это место носило название Колония, – проговорила она своим шипящим, щелкающим голосом без слов. – Перед концом в этом городе-государстве насчитывалось сто двенадцать тысяч девятьсот тридцать восемь дракиан. Потушите факел. Я покажу вам причину, по которой мои предки построили Колонию именно здесь.

Акмед бросил остатки факела на землю и затоптал огонь. Дым от факела быстро рассеялся в воздухе. Праматерь повернулась и молча зашагала вперед. Мужчины последовали за ней через арку в густеющую темноту.

Прошло какое-то время, прежде чем зоркие глаза Акмеда приспособились к сумраку пещеры, глубокому и почти осязаемому, – казалось, будто он течет вокруг них. И тут же Праматерь ударила чем-то о стену, и возник тусклый свет. Акмед увидел гриб вроде тех, которые не раз попадались им во время путешествия по Корню, – испускающие свет, если их потереть. И вновь прошло время, прежде чем Акмед смог разглядеть, куда же он попал.

Пожилая дракианка взошла по высеченным в земле ступенькам на горизонтальную плиту, подняла руку над головой и отступила в сторону, когда свет гриба начал усиливаться. Акмед и Грунтор вскоре увидели, что она поместила его в небольшой светильник – матовую сферу, свисавшую с потолка пещеры. Теперь они смогли осмотреться вокруг.

Помещение, где они стояли, имело три абсолютно гладкие стены. В одной из них был сделан проход, закрытый массивными железными дверями, ведущий в пещеру, откуда они пришли. Прекрасно отполированные стены сходились в точке, из которой свисала длинная потускневшая цепь со светильником.

Под светящейся сферой был установлен большой обсидиановый катафалк, на котором мог бы стоять гроб. В призрачном свете казалось, будто там и в самом деле лежит тело, выставленное для прощания. Акмед и Грунтор подошли ближе.

Им еще никогда не приходилось видеть ничего подобного. Хотя размерами спящая походила на взрослого человека, лицо принадлежало ребенку, а гладкая кожа отливала се рым. Если бы не мерно вздымающаяся грудь, ее вполне можно было принять за статую.

Под прозрачной кожей виднелась более темная плоть, Акмед различал оттенки коричневого и зеленого, пурпурного и темно-красного цветов, сплетенных вместе, точно тонкие глиняные нити. Черты лица диковинного существа были одновременно грубыми и очень гладкими, словно их вырезали тупыми инструментами, а потом в течение очень долгого времени тщательно полировали. Казалось, что брови и ресницы сделаны из высохших стебельков травы, им подстать были длинные шероховатые волосы. В тусклом свете ее косы напоминали пшеничные колосья, зеленые у корней, точно трава ранней весной.

– Она Дитя Земли, рожденная из Живого Камня, – негромко проговорила Праматерь. Произносимые ею звуки больше ощущались кожей, чем ушами. Она мягко провела Рукой по непослушным волосам ребенка. – Дитя спит днем и ночью, один сезон сменяется другим. Она была здесь еще до моего рождения. Я дала клятву охранять ее до тех пор, пока за мной не придет Смерть. – Праматерь подняла голову, и ее овальные черные глаза засверкали. – Так должны поступать и вы.

Пожилая женщина положила пальцы на лоб ребенка, а потом поднялась по ступенькам и потушила светильник.

– Пойдем. – Она спустилась и быстро зашагала обратно.

Волги последний раз взглянули на Дитя Земли, погрузившееся в темноту, и последовали за Праматерью.

Когда Рапсодия вышла из пещеры, трава показалась ей слишком зеленой, а небо ярким.

«Сколько дней прошло? – подумала она. – Два? Пять?»

Она не знала.

Она огляделась, чтобы сориентироваться. Ей следовало идти на северо-восток, чтобы добраться до границы Тириана, лиринского королевства, которое не являлось частью Роланда. Если ей повезет, она найдет Элендру.

Певица осторожно спускалась по скользкой траве к берегу озера, когда что-то коснулось ее руки.

– Рапсодия?

Она подскочила от неожиданности, в ее руке блеснул кинжал: противник находился слишком близко, чтобы успеть выхватить меч. Эши поднял вверх руки и отступил на шаг.

– Извини.

– Когда ты наконец прекратишь свои штучки? Однажды ты напугаешь меня до смерти.

– Прости меня, – повторил он, опуская руки. – Я ждал тебя с тех пор, как ты скрылась в пещере.

– Я же сказала, что со мной все будет в порядке. – Дыхание Рапсодии почти успокоилось, и тут в ее сознании прозвучал голос Элинсинос:

«Послушай меня: ракшас где-то рядом».

Он где-то рядом.

«Будь осторожна, когда уйдешь отсюда».

У нее на лбу выступил пот.

«Не могла Элинсинос иметь в виду Эши», – подумала Рапсодия.

«Нет, это невозможно», – решила она. Он провел с ней наедине несколько недель. Если бы он хотел с ней разделаться, у него имелось сколько угодно возможностей.

А вдруг он следит за мной?

– Рапсодия? С тобой все в порядке?

Она заглянула под капюшон, но увидела там лишь темноту. Потом она вспомнила его лицо, затравленный взгляд, и все ее сомнения исчезли.

– Абсолютно, – с улыбкой ответила она. – Ты случайно не знаешь, как найти Элендру?

– Мне известно, как добраться до Тириана.

– Ты можешь нарисовать для меня карту? Я туда иду.

– В самом деле? А зачем?

– Я бы хотела с ней встретиться. Элинсинос считает, что это будет полезно. Возможно, среди лиринов я найду ответы на интересующие меня вопросы.

Эши кивнул.

– Может быть. Все складывается удачно – мне как раз нужно в сторону Тириана. Хочешь, я тебя провожу?

– Мне бы не хотелось навязывать тебе свое общество, – неуверенно проговорила она, вспомнив один из разговоров возле лагерного костра.

Он говорил, что хочет вернуться к своей возлюбленной, которая все это время его ждет.

– Я ведь сказал, что мне нужно в ту же сторону. Ты нисколько не навязываешься, и я буду спокоен, когда ты окажешься в обществе Элендры. Ну, что скажешь?

– Скажу «спасибо», – ответила Рапсодия. – Давай не будем терять время.

Эши кивнул и повернул на юг, легко переступая с одного скользкого камня на другой. Над входом в пещеру драконихи поднимался туман. Рапсодия последовала за Эши по берегу озера, и вскоре вход в пещеру скрылся из виду. Она остановилась и бросила назад последний взгляд.

– До свидания, друг мой. Я люблю тебя, – прошептала она.

Ветер, шелестевший в кронах деревьев, слегка усилился, нежно коснулся ее лица и убрал со лба прядь волос.