Текст книги "Ангел мести"
Автор книги: Элизабет Грегг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 21 страниц)
12
Рид вспоминал Тресси, когда из леса галопом, против солнца вылетел отряд индейцев кроу. Индейцы неистово вопили, и хвосты их коней развевались на ветру, точно стяги. Рид никогда не был особо метким стрелком – даже на твердой земле и в безветренный день он не всегда попадал в цель, что уж говорить о стрельбе с крыши тяжело груженного фургона! Впрочем, попытка – не пытка. Рид прополз на животе вдоль края пляшущего на ухабах фургона и, припав на колени, прицелился из многозарядного «генри». Отогнав видение обнаженной Тресси в брызгах предрассветной воды, он открыл огонь по скачущим дикарям. Шестеро всадников покатились с седла в дорожную пыль.
Многозарядное ружье «генри» при всех своих недостатках все же великолепное оружие. Лихорадочно паля по преследователям, Рид издал свой собственный военный клич. Уцелевшие индейцы разделились, с двух сторон пытаясь нагнать фургон. Увидев это, Рид спустился на козлы и, усевшись рядом с Чимом, проворно перезарядил ружье. Груз служил ему надежной защитой от летящих стрел.
Старина Чим все нахлестывал мулов, но они и так мчались из последних сил. Фургон грохотал и трясся, подпрыгивая на ухабах. Высунувшись из-за мешков с грузом, Рид увидел, что индейцы нагоняют. Молодой воин прыгнул с коня и ухватился за бечеву, которой был перетянут груз. Рид прицелился и дважды выстрелил. Уже нажимая на спусковой крючок, он увидел глаза воина. Миг спустя мертвое тело рухнуло прямо под копыта коня, на котором скакал соплеменник убитого. Конь взвился на дыбы, и всадник лишь чудом сумел удержаться в седле.
Встав на колени, Рид стрелял без передышки, всякий раз меняя цель. Когда в седле осталось лишь трое воинов, индейцы разом осадили коней и скоро отстали.
Рид предпочитал не размышлять о том, что ему только что пришлось сделать. Ему никогда не было по душе убивать, пускай даже врагов. Сейчас он подумал о другом – им со стариной Чимом все же удалось выкрутиться. С этой мыслью Рид соскользнул на козлы и уселся рядом с Чимом.
Возница так и не придержал бешено скачущих J мулов, и они неслись во весь опор, почти не разбирая дороги. Должно быть, Чим еще не сообразил, что опасность миновала.
Рид повернулся к нему, собираясь сообщить об этом, но взамен лишь пробормотал: «А, черти!» – и провел ладонью по сгорбленной спине старика. Слева, чуть пониже лопатки, торчала оперенная стрела. Судя по наклону, она попала прямо в сердце.
Рид отставил ружье и взял вожжи, крепко обмотав ими пальцы. Потом уперся ступнями в подножку и откинулся назад, ощутив, как мгновенно заныли натруженные мышцы.
– Тпру, дьяволы! Тпру! – что есть силы рявкнул он.
Тело возницы моталось на козлах, точно тряпичная кукла. Постепенно мулы замедлили бег и наконец остановились. Мертвый Чим соскользнул с козел и рухнул бы на землю, если б Рид не успел бросить вожжи и перехватить его за руку.
– А, черт, – снова пробормотал он, втаскивая мертвеца на козлы.
Между ним и Чимом с самого начала возникла странноватая дружба. Они почти не разговаривали, но тем не менее у них обнаружилось много общего. Риду будет недоставать старого чудака, который так ловко умел управляться с самыми упрямыми мулами. Как и все погонщики мулов, старый Чим был доморощенным философом, и именно его речи – хотя сам он так и не узнал об этом – удержали Рида от безумной мысли отправиться в Сент-Луис и потребовать, чтобы армейский трибунал наказал его за конокрадство.
Он рассказал Чиму свою историю примерно через месяц после того, как они вместе начали перегонять грузы для «Дакотской транспортной». К этому времени Рид уже твердо решил, что должен так или иначе избавиться от клейма конокрада. Он хотел вернуться к Тресси, но не с таким грузом за плечами.
Выслушав Рида, кривоногий погонщик мулов одарил его жизнерадостной ухмылкой.
– И совершенно зря ты так маешься, парень! Да если б в этой стране вешали всех дезертиров и любителей пальнуть по синему мундиру, в обеих Америках не хватило бы веревок. Что до конокрадства… так ведь ты у нас наполовину индеец, верно? Вот в тебе дикая кровь и взыграла. – Чим захохотал и сплюнул в дорожную пыль, понимающе покосившись на Рида.
Вспоминая этот и многие другие разговоры, Рид привязал тело возницы к козлам, чтобы доставить покойника на станцию у Пороховой реки. Там он через фрахтовщика сообщит компании, что случилось, и узнает, как следует поступить с грузом, который предназначался для фактории на реке Бигхорн.
«Дакотская транспортная компания» была невелика и владела всего тремя фургонами, которые доставляли грузы из Джульсбурга до реки Платт. Фургон, которым сейчас правил Рид, обычно следовал по Боузменскому тракту, снабжая товарами все новые фактории до самой реки Йеллоустоун. Компания помышляла о расширении, собираясь освоить дорогу к ущелью Альдер. Потому Рид и решил наняться охранником именно в «Дакотскую транспортную». Весной он должен отправиться в Вирджинию, а охраннику даже не придется платить за дорогу – напротив, заплатят ему. Другой маршрут «Дакотской транспортной» тянулся через перевал Рэттлснейк до Hорт-Платт – в тех местах тоже было немало факторий. Рид не согласился бы там работать за все золото Орегона – маршрут считался опасным, и не зря. Каждую неделю кто-нибудь да погибал.
Крупные компании отправляли грузы в нескольких крытых фургонах, и вместо мулов запрягали быков. Такие отряды меньше страдали от индейских налетов, потому что на ночном привале фургоны ставились в круг, и получался небольшой, но надежный форт. К сожалению, Рид совершенно не умел обращаться с быками, а большие компании предпочитали нанимать людей опытных.
В «Дакотской транспортной» отчаянно не хватало рабочих рук. А сейчас, после гибели Чима Рид побаивался, что компания и вовсе прикроет этот маршрут до марта – слишком обильный выпал снег. Поговаривали даже, что владельцы собираются продать «Дакотскую» с потрохами гигантскому транспортному картелю «Расселл, Мэджорс и Уодделл» из Ливенуорта, что в Канзасе.
Но все эти слухи сейчас мало занимали Рида. Он уселся поудобней рядом с привязанным мертвецом, натянул толстые перчатки Чима и снова взялся за вожжи. Нахлестывая мулов, Рид наконец заставил их тронуться с места. Вначале фургон двигался судорожными рывками, но потом мулы перешли на рысь, и ход выровнялся.
В фактории Рид сразу прошел в контору «Дакотской транспортной», снял шляпу, рассказал все, как было, и стал ждать приговора.
– Выбора у нас нет, – пискляво объявил фрахтовщик Корд Уиггетт – лысый коротышка, с круглым младенческим личиком. Рид никогда прежде не видел, чтобы взрослый мужчина так походил на ребенка.
Рид напряженно комкал в руке перчатки.
– Так ведь я не возница. Я нанимался охранником.
Лысый коротышка стиснул худосочные кулачки.
– Ты же не хочешь потерять работу, верно? Рид кивнул и коротко вздохнул, неохотно идя на попятную.
– Но без охранника я на Пороховую реку не поеду, – предупредил он, – хоть сразу увольняйте, ясно? Найдите мне хорошего стрелка, чтобы прикрывал спину, и я сделаю все, как надо.
Если на тропу войны не вставали арапахо, это делали племена черноногих или кроу, а к ним зачастую присоединялись отряды сиу. Рид не мог их за это винить. Индейцам нелегко было бесстрастно наблюдать, как на их землях множатся поселения белых. Останься он с соплеменниками матери – и сам бы, верно, сейчас убивал белых людей вместе с прочими воинами племени. Тем более что с луком и стрелами Рид умел обращаться куда лучше, чем с ружьем.
На рассвете следующего дня он уже сидел на козлах фургона. Глубоко вдохнув морозный воздух, Рид хлестнул широкими ременными вожжами по спинам мулов.
Рядом с ним сидел юный стрелок, откликавшийся на имя Бретт Скоггинс. Он был восторжен, как щенок, и так же неуклюж, с чересчур длинными руками и ногами. Тем не менее этот мальчик без труда мог попасть в любую цель, а его блестящие голубые глаза были по-орлиному зорки. Он беспрерывно жевал табак, и потому зубы у него, несмотря на молодость, уже были коричневого цвета. Приглядевшись к нему, Рид решил, что мальчишке никак не больше восемнадцати. Вскоре выяснилось, что править фургоном ему неинтересно – он предпочитал трястись за спиной Рида, зорко наблюдая за дорогой и окрестностями.
Рид всей душой сожалел, что отправил Тресси и Калеба в Вирджинию одних. Но ведь сколько ни ломай голову – другого выхода нет. Но все равно его мучил страх за Тресси. Черт подери, ведь мог же он попросту не отпустить ее в это опасное путешествие! Поселились бы где-нибудь все вместе, и пусть катятся к дьяволу ее мстительные планы и его опасное прошлое!
Юный Бретт все молол языком, и вдруг в его речи промелькнуло имя Квонтрилла. Рид с усилием отогнал от себя соблазнительное видение – рыжие, пронизанные солнцем кудри, зеленые сияющие глаза, бархатистая округлость нагой высокой груди… Не время здесь и не место предаваться пустым мечтаниям.
– Что ты там говорил, Скоггинс?
– Да просто спросил, слыхал ли ты насчет Квонтрилла.
– Ты имеешь в виду этот ужас в Лоуренсе? Угу, слыхал.
– А после Лоуренса люди Квонтрилла устроили налет на Бэкстер-Спрингс, в Канзасе. Убили шестьдесят пять солдат-янки.
Рид пожал плечами. На войне всегда убивают солдат. Это, с его точки зрения, было вполне естественно. Иное дело – женщины и дети, убитые в Лоуренсе. Ведь это было настоящее преступление. Рид будет до конца своих дней благодарить господа за то, что ушел из отряда прежде, чем Квонтрилл принялся за такие злодейства.
– Ходят слухи, что отряд Квонтрилла направляется в Кентукки на переформирование. От души надеюсь, что там уж они никого не убьют.
– А с какой стати? Они же все-таки воюют на стороне конфедератов, стало быть, и сами конфедераты.
– Как же! – фыркнул юноша. – Квонтрилл и его люди – самая обычная банда. Всех бы их подвесить на солнышке, а то и заживо кожу содрать.
Рид скривил губы в невеселой усмешке. Мальчик явно повторяет то, что слыхал от солдат из форта Ларами, которым наскучило сидеть без дела в этой глуши, вдалеке от войны. И все же слова Бретта ему не слишком понравились. Если кто-нибудь в один прекрасный день свяжет имя Рида Бэннона с бандитами Квонтрилла, как бы ему самому не заплясать в петле.
Законы в здешних краях исполняются от случая к случаю, а роль судей по большей части берут на себя отряды добровольцев, которые предпочитают вершить скорый суд с помощью веревки и ближайшего сука. Причем не откладывая дело в долгий ящик.
Бретт прервал эти размышления, бесцеремонно ткнув Рида в бок прикладом ружья.
– Эй, я спрашиваю, куда это ты так торопишься?
– А? – очнулся тот и с изумлением увидел, что мулы несутся галопом, в знак протеста прижав к спинам длинные уши. Рид поспешно перевел бедолаг на легкую рысь – не дай бог, фургон опрокинется. Дорога при такой погоде и без того достаточно опасна, хотя колеса фургонов, довольно часто проезжающих по тракту, все время перемалывают ледяную корку в безобидное крошево.
Примерно около полудня Рид нагнал пассажирский дилижанс, и они некоторое время ехали вместе. Стемнело, и впереди показалась станция, сулившая всем недолгий отдых. Рид оставил своего спутника распрягать мулов, а сам направился в дом, чтобы выпить горячего кофе. Будь сейчас на месте Бретта старина Чим, они разбили бы лагерь, но сейчас Рид не видел в этом необходимости. Спать они с мальчишкой могут и под фургоном, а ужин купят на станции. Войдя в тесное бревенчатое строеньице, Рид подождал, пока не обслужат пассажиров дилижанса. Среди них оказалась женщина, и он никак не мог оторвать от нее глаз.
Вид у нее был измученный, ясно, что ей пришлось нелегко. Рид мог только гадать, что занесло ее в этот негостеприимный край. Скорее всего, годам к сорока она окончательно подорвет себе здоровье и умрет, не выдержав тягот сурового и скудного существования. Каково-то приходится Тресси и малышу? Рид надеялся, что она не осталась без работы и крова.
Во время скудного ужина Бретт больше помалкивал, потом так же молча расстелил на стылой земле холст и одеяла. В горах такая молчаливость была обычной, и в тишине чересчур легко приходили непрошеные мысли.
Что, если Тресси пришлось поступиться слишком многим, чтобы не умереть с голоду? Закрыв глаза, Рид никак не мог прогнать мучительные видения – чужие, грубые руки терзают и мнут ее нежную, сладкую плоть… Господи, как же он мог поступить так бесчувственно? Почему не остался с ней, не уберег, не защитил от беды?
Вконец измученный этими мыслями, он долго ворочался без сна. Бретт, дремавший рядом, что-то бормотал и норовил придвинуться ближе, чтобы не растерять драгоценное тепло. Когда наконец Рид забылся нелегким сном, ему приснилась Тресси, но всякий раз, когда он протягивал к ней руки, она уплывала прочь, насмешливо хохоча, и смех этот отзывался в ушах болезненным эхом. Рид проснулся, дрожа от холода. Угрызения совести не оставляли его.
Возницы решили ехать вместе и дальше – дилижанс впереди, за ним фургон, – пока не доберутся до фактории на Пороховой реке. Так, по крайней мере, им легче будет отбиться в случае нападения.
Доехав до гор Бигхорн, путешественники обнаружили, что тракт замело снегом, причем сугробы были коням под брюхо. Вскоре дилижанс застрял намертво. Рид остановил мулов и спрыгнул в снег. Еще раньше он повязал поверх шляпы шерстяной шарф и надел пальто из бизоньей шкуры – мороз крепчал не на шутку. Пробираясь по сугробам к дилижансу, Рид и сам чувствовал себя большим неуклюжим бизоном.
Либерти Макории, известный сквернослов, но опытный возница, с которым Рид встречался и раньше, тоже выбрался на снег и, хмурясь, озирался по сторонам. Холщовые занавеси на окнах дилижанса были плотно задернуты, но в ту минуту, когда Рид проходил мимо, на одном окне приподнялся краешек, и влажно блеснули глаза женщины. В них застыл такой неприкрытый страх, что у Рида перехватило дыхание. Он даже не знал, одна ли отправилась женщина в это путешествие или у нее есть спутник, но сочувствовал ей всей душой. В их положении и дюжий мужчина пал бы духом – каково же этой бедняжке? А каково было Тресси, когда он помахал ей рукой на прощанье и ушел? Рид обернулся, чтобы сказать женщине хоть пару утешительных слов, но она уже опустила занавеску. Тут распахнулась дверца дилижанса, и на снег по крутой лесенке спустились трое мужчин. Постояв по колено в рыхлом снегу, они принялись вслух рассуждать, как теперь быть. Либерти задумчиво поскреб бороду: – Эх, кабы не было с нами той дамочки, велел бы я прямо тут и устроиться на ночевку, да вот в чем загвоздка – станция-то недалеко, от силы пару миль. Ей-богу, я бы не прочь засветло доставить туда нашу красотку. – Он искоса глянул в белесое небо. – И чуют мои старые кости, что не миновать нам нынче ночью доброго снегопада. Того и гляди застрянем здесь до весны. Пешком двинуться, что ли?
Рид разглядывал снежное поле, бесследно скрывшее наезженную дорогу. Насколько он помнил, впереди дорога круто сворачивала, огибая скальную гряду, а затем извивалась вдоль подветренного склона горы. В том месте ветер наверняка смел с нее весь снег.
– Идет, Либерти, – сказал он наконец. – Только бы пройти поворот, а за ним должно быть уже полегче. Сделаем так – я распрягу мулов и погоню вперед. Эти длинноухие сукины сыны, стоит им освободиться от груза, горы готовы свернуть. Мы протопчем тропу в снегу, а потом вернемся обратно, и тогда уж протащим до станции фургон и дилижанс. Все-таки доведем твоих пассажиров до станции пешком, чтобы они хоть ночь провели под крышей.
Все согласились на это, и Либерти со смешком добавил, что уж если шестерке полудохлых мулов не удастся протоптать тропу, он, так и быть, распряжет своих лошадок. Не мешкая, распрягли мулов, и Рид погнал их вперед, через сугробы. Бретта он оставил с фургоном, присматривать за грузом, хотя в такую погоду вряд ли кто на него польстится – разве что пума или медведь, да и они предпочитают действовать в глубоких сумерках.
Из головы у Рида не выходила женщина из дилижанса. Одно ее присутствие неизменно возвращало его к мыслям о Тресси Мэджорс. Господи, и почему только, едва он наконец отыскал женщину, о которой мечтал всю жизнь, начались сплошные невзгоды? Нелегкая штука – жизнь. Стоило Риду лишь подумать о Тресси, как его даже в этакую стужу охватывал нестерпимый жар. Жизнь здесь такова, что мужчине просто не обойтись без женщины, которая разделит с ним постель, обнимет и приласкает, утолит голод плоти. Господи, как же он истосковался по Тресси.
Между тем шестерка мулов, упрямо продираясь через сугробы, обогнула скальную гряду, и впереди оказалась подмороженная, дочиста вылизанная ветром земля. Все было так, как предсказывал Рид. Возликовав, он во все горло завопил: «Тпру, чертовы дети, тпру!» – и развернул мулов в обратный путь.
Черт подери, он таки оказался прав! За скалой ветер смел с дороги весь снег, и теперь она гладенькая, словно опоссум без шкурки. К тому же Рид в безветренном воздухе успел разглядеть далеко впереди, за деревьями длинную струйку дыма. Станция действительно совсем недалеко!
Мороз крепчал, а потому было решено, что все, без исключения, будут ночевать в доме на станции. Коней и мулов накормили и привязали под навесом – этим занимались Рид, Либерти и Бретт. Снежная буря, которую предрекал опытный Либерти, вначале шумно ворчала и перекатывалась вдалеке, в горах, но вдруг обрушилась на них с такой яростью, которую и представить себе не могли жители долин.
Собравшись в тесной бревенчатой хижине, женщина и девятеро мужчин сгрудились у огня, подальше от покрытых инеем стен. Снаружи выл и бесновался ветер, вновь и вновь с нечеловеческой силой ударяясь о хижину. Путники между тем пытались уснуть сидя, прижавшись друг к другу, чтобы согреться. Было настолько тесно, что и лечь-то негде. Проснувшись с рассветом, они обнаружили, что погребены под снегом. Метель занесла хижину по самую крышу, и почти до полудня им пришлось пробивать дорогу к навесу, чтобы накормить животных.
Нескладный юнец Бретт добровольно взял на себя заботу о единственной среди них женщине, трогательно было смотреть, как он отгородил одеялом укромный уголок, а затем торчал у одеяла, словно часовой.
Во второй половине дня буря наконец унялась, и уже на закате девственная белизна снега вдруг заполыхала золотым пламенем заходящего солнца. Рид, который ходил задать корму животным, остановился в прорытом ходе, где сугробы доходили ему до плеч, и с благоговейным восторгом любовался этим зрелищем. В жизни он не видывал ничего прекрасней заснеженных гор, на которых играл ослепительно алый, золотой и розовый свет заката. При виде этой девственной красоты у него захватило дух и на глаза навернулись непрошеные слезы.
Боже милостивый, неужели он никогда не найдет себе кров и пристанище?
Индейцы появились на следующий день, ближе к вечеру. Впереди ехал один всадник, остальные чуть поотстали. Одинокий воин, чей конь храбро продирался через высокие рыхлые сугробы, исхудал до костей. Рид вышел вперед, держа ружье на виду, но стрелять не спешил. Рано. Небольшой отряд, судя по всему, страдал от голода. Если никому не взбредет в голову затеять свару, они уйдут, получив еду.
Гордый воин сиу ловко спешился, хладнокровно спрыгнув в глубокий снег. На нем был плащ из шкуры бизона, на ногах – сапоги из оленьей кожи. Коснувшись рукой груди, он сообщил Риду свое имя – Охотящийся Орел.
В ответ Рид прижал ладонь к груди и, впервые за почти пятнадцать лет, произнес свое имя на языке сиу, сам поразившись тому, что сумел это сделать. Ему-то казалось, что он давно позабыл, как на языке сиу звучит Бегущий Волк, но слова, чистые и ясные, сами слетели с его губ.
С видимым удовольствием воин сиу продолжал:
– Мы ищем еду. Нас позвал дым. – Индеец потрогал пальцем кончик носа и выразительно втянул воздух.
Рид кивнул:
– У нас мало еды, но мы поделимся с вами. Нас много. – Он указал на хижину.
Индеец мгновенно уловил тонкий намек и быстро оглянулся. Так быстро, как это делает орел, осматривая местность. Между статных сосен, там, где снег сдуло ветром, ожидали еще восемь всадников. Риду показалось, что он заметил дуло ружья, но сказать с уверенностью ничего не мог – индейцы были слишком далеко.
Он поднял руку:
– Подожди немного. Я соберу еду.
Отступив к хижине, Рид нырнул внутрь и поспешно захлопнул за собой дверь.
– Что им нужно? – спросил Либерти.
– Еда. Похоже, они голодают. – Рид покачал головой. – Не знаю, что и делать. Если мы поделимся с ними, они могут уйти прочь, а могут и напасть, чтобы отнять все. Но если мы им откажем, они точно убьют нас и заберут припасы. Впрочем, не мне решать. Лично я голосую за то, чтобы поделиться с беднягами едой. Готов поклясться, что они куда голоднее нас.
Двое мужчин – пассажиры дилижанса – поддержали его, но двое других, по виду сущие бандиты, высказались против.
– Черт возьми, – заявил один из них, – да пристрелить сукиных сынов, и все тут! Ружей у нас достаточно. С какой стати мы будем кормить распроклятых дикарей?
Второй согласно кивнул и неприязненно уставился на Рида:
– И где это ты, кстати, научился лопотать по-ихнему? Я так считаю, в этом деле полукровка нам не указ!
Либерти, человек тихий, но вспыльчивый, мгновенно вскинул свой заслуженный «спрингфилд»:
– Заткнись, ублюдок! Негоже нам ссориться друг с другом. Все мы здесь имеем равные права, а кто не согласен – пускай потолкует с моим карабином. Парень знает, что говорит. Если мы их накормим, у нас есть шанс уцелеть, если нет – погибнем наверняка. Они просто дождутся темноты и выкурят нас огнем, точно крыс. Не дураки же они – бросаться в открытую на ружья!
Женщина сдавленно вскрикнула, и Бретт успокаивающе похлопал ее по руке.
– С нами дама, – сказал он, – и прежде всего мы должны заботиться о ее безопасности.
Один из забияк грубо захохотал:
– Не волнуйся, парень, уж мы-то сумеем о ней позаботиться!
Бретт бросился на обидчика, но тот легко отмахнулся от него, точно от надоедливой мухи. Мальчик упал на пол, и женщина заботливо склонилась над ним.
– Что проку затевать свары? – вмешался Рид. – Индейцы не станут долго ждать ответа. Дадим мы им еду или нет?
Мужчина, сбивший с ног Бретта, метнулся к двери с таким звериным проворством, что, сколько Рид ни ломал потом над этим голову, он так и не смог придумать, как можно было тогда остановить безумца. Распахнув настежь дверь, этот лихой вояка вскинул ружье и в упор выпалил в индейца.
Рид бросился на погубившего их идиота, но поздно – непоправимое уже случилось. У индейцев и вправду было ружье. Грянул выстрел, и пуля чиркнула по стене над самыми головами дерущихся. Им ничего не оставалось, как укрыться в хижине.
Индейцы напали тем же вечером, терпеливо дождавшись, пока на снег лягут длинные лилово-синие тени.
Рид как раз отошел задать корм животным, когда услышал шум схватки. Все произошло очень быстро. Несколько индейцев забрались в хижину через крышу, и, едва они оказались внутри, в считанные минуты все было кончено. Рид услышал выстрелы, потом страшно закричала женщина – и крик оборвался.
Ружье было при нем, и, когда индейцы направились к лошадям, он успел подстрелить двоих воинов, а потом остальные скопом набросились на него.
Рид так никогда и не узнал, почему индейцы оставили его в живых. Он очнулся, наполовину закоченев от холода, и вначале решил, что ослеп, потому что вокруг было темно, как в преисподней.
Он попытался встать и лишь тогда обнаружил, что засыпан с головой. Онемевшими от холода руками Рид принялся лихорадочно разгребать снег, и тогда ему почудилось, что над ним склоняется Тресси. Видение было четким, как наяву: она коснулась ладонью его щеки, и в зеленых глазах сияла безмерная страсть. Запах ее кожи омывал Рида, рождая в нем знакомый и непостижимый жар.
Он отряхнулся и вскочил, шатаясь, шагнул к Тресси, неловко протягивая руки… и едва не зарыдал, когда она исчезла бесследно.
Потом его пробрал озноб, и тут Риду стало ясно, что он только что едва не замерз до смерти. Крепко обхватив себя руками, он подумал, что единственное спасение – хижина. Что бы там ни пришлось увидеть, он должен укрыться в ней – иначе смерть. Издалека донесся волчий вой, и от этого звука Рида снова бросило в дрожь.
Он вглядывался в залитый звездным светом холодный мир. Индейцы увели всех животных; мулов они, вероятно, съедят. Рид побрел к станции, хватаясь рукой за снежную стенку хода. С каждым шагом ужас все сильнее охватывал его, но выбора не было.
В хижине пахло смертью, пахло едко и жарко, хотя здесь стоял такой же холод, как снаружи. Рид проворно развел огонь и принялся за нелегкую работу. Он знал, что никогда не забудет этого зрелища, и впервые в жизни радовался, что побывал на войне. Там он успел привыкнуть к виду крови и смерти – это хоть ненамного, но облегчило дело. И все равно он плакал, когда выносил из хижины последнее тело – это была женщина, ей выстрелили в висок. Бретт до последней минуты защищал ее. Бедный мальчуган, бедный маленький храбрец.
С замерзшими на щеках слезами Рид присыпал тела снегом. Это все, что он мог сделать для умерших. Потом, едва держась на ногах, он вернулся в хижину и лишь тогда обнаружил у себя на затылке свежую рану, а на воротнике пальто – запекшуюся кровь. Индейцы и впрямь были голодны – забрав коней и припасы, они сразу ушли и не стали добивать Рида, решив, что он уже мертв. Отчасти они были правы – в разгар зимы, без пищи и пешим ему вряд ли удастся долго прожить. А впрочем, он и прежде часто скитался пешком, израненный и полуголодный – и, даст бог, сумеет выкрутиться и на этот раз.
К утру Рид дочиста сжег весь запас дров и скудную мебель, но даже самый жаркий огонь не в силах порой отогнать демонов, а этой ночью Рида преследовали самые ужасные демоны во всей его двадцатишестилетней жизни.
Они выходили изо всех углов ветхой хижины, лишь недавно видевшей кровавую бойню. Безусые юнцы, отважно защищавшие свои дома и своих женщин от мародеров в мундирах любого цвета. Мертвые и умирающие с поля битвы. Храбрые индейцы, бок о бок с которыми он бился у Пи-Ридж, индейцы, погибавшие за образ жизни, которого они даже не могли постичь. Обреченный народ принял сторону одного из своих гонителей, тогда как на самом деле ему следовало бы с оружием в руках защищать свое право на свою землю. Пусть белые люди проливают кровь друг друга, тем лучше. Но самым страшным, самым неотвязным демоном была вина Рида перед Тресси и Калебом. Да, он любил Тресси всем сердцем, да, он не мог остаться с ней – но это все равно не давало права бросить ее одну на произвол судьбы.
Что ж, теперь ему наплевать, будет ли Тресси когда-либо принадлежать ему. Что бы ни случилось, он отыщет ее и навеки останется с ней рядом. Быть может, никто так и не станет разыскивать Рида Бэннона, дезертира и конокрада.
Теперь в его жизни появилась цель, и больше он не будет одиноко скитаться, потому что уже нашел свою мечту. Зачем же он, как последний болван, выпустил ее из рук.
Рид спал вполглаза и, проснувшись на рассвете, стал искать то, что могли упустить индейцы. Они обшарили хижину, унеся все припасы и одежду, они увели животных, но даже и не подумали сунуться в фургон. Рид не верил собственной удаче. Возможно, краснокожие просто не заметили фургон, почти скрытый неуклюжей тенью дилижанса. Когда случилась беда, уже стемнело. Как бы то ни было, теперь у Рида будет вдоволь и еды, и одежды.
Собравшись, Рид в последний раз посмотрел на хижину и, больше не оглядываясь, двинулся в опасный путь.
