Текст книги "Жены и дочери (ЛП)"

Автор книги: Элизабет Гаскелл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 51 страниц) [доступный отрывок для чтения: 19 страниц]

Глава XX
Гости миссис Гибсон

Молли очень удивилась, когда однажды мистер Престон посетил их дом. Они с миссис Гибсон сидели в гостиной – Синтии не было дома, она вышла в город за покупками. Дверь открылась, произнесли имя прибывшего, и в комнату вошел молодой человек. Его приход вызвал большее смятение, чем ожидала Молли. Он вошел с тем же выражением спокойной уверенности на лице, с каким встречал их в особняке Эшкома. В своем сюртуке для верховой езды и после прогулки на открытом воздухе он выглядел удивительно красивым. При виде его миссис Гибсон слегка нахмурила брови и оказала ему более холодный прием, нежели привыкла оказывать своим гостям. Молли немного удивило волнение мачехи. Миссис Гибсон сидела за пяльцами своей бесконечной вышивки, когда мистер Престон вошел в комнату, но случилось так, что, вставая, чтобы встретить его, она опрокинула корзину с пряжей и, отклонив предложение Молли помочь ей, она подобрала все мотки сама, прежде чем предложила гостю сесть. Он стоял, держа шляпу в руке, и делал вид, что заинтересован сбором мотков, хотя Молли была уверена, что ему это безразлично, поскольку все это время он оглядывал комнату, подмечая детали обстановки.

Наконец все уселись и завели разговор.

– Я впервые приехал в Холлингфорд со дня вашей свадьбы, миссис Гибсон, иначе я бы непременно засвидетельствовал вам свое почтение.

– Я знаю, что у вас много дел в Эшкоме. Я не ждала, что вы приедете. Лорд Камнор в Тауэрсе? Я уже больше недели не получала писем от ее светлости.

– Нет! Он, по-видимому, до сих пор задержался в Бате. Но я получил от него письмо с поручениями для мистера Шипшэнкса. Боюсь, мистера Гибсона нет дома?

– Да, его часто не бывает дома… почти постоянно, я бы сказала. Я не могла себе представить, что буду так мало его видеть. Жена доктора ведет очень уединенную жизнь, мистер Престон!

– Вы едва ли можете назвать свою жизнь уединенной, когда такая компаньонка, как мисс Гибсон, всегда у вас под рукой, – произнес он, поклонившись Молли.

– О, но жене одиноко, когда ее муж в отъезде. Бедный мистер Киркпатрик был несчастлив, если я не выходила вместе с ним… на все его прогулки, на все его визиты; ему нравилось, когда я была рядом с ним. Но мистеру Гибсону почему-то кажется, что я буду ему мешать.

– Я не думаю, что вы могли бы ехать позади него в седле на Черной Бесси, мама, – возразила Молли. – А пока вы не сможете ездить подобным образом, вы едва ли сможете совершать с ним объезды по неровным дорогам.

– Но он мог бы купить бругэм! [53]53
  Бругэм – одноконный двух– или четырехколесный экипаж для двух или четырех человек.


[Закрыть]Я часто об этом говорила. И потом, я могла бы ездить на нем с визитами по вечерам. Это единственная причина, почему я не поехала на Холлингфордский благотворительный бал. Я не смогла заставить себя воспользоваться грязной пролеткой из «Георга». Мы должны расшевелить папу к следующей зиме, Молли. Нельзя, чтобы ты и…

Она внезапно замолчала и украдкой взглянула на мистера Престона, обратил ли он внимание, что она оборвала предложение. Конечно, он заметил, но не собирался этого показывать. Он повернулся к Молли и спросил:

– Вы уже были на общественном балу, мисс Гибсон?

– Нет! – ответила Молли.

– Когда придет время, вы получите большое удовольствие.

– Я не уверена. Мне бы понравился балл, если бы у меня было много партнеров, но, боюсь, я знаю мало людей.

– Вы полагаете, что молодые люди не найдут способы и средства быть представленными красивым девушкам?

Именно за подобные слова он не понравился Молли прежде, и произнес он их в той грубой манере, которая показала, что он намеревался выразить личный комплимент. Молли приписала себе в большую заслугу ту беспечность, с которой она продолжала плести кружево, словно никогда не слышала его слов.

– Я только надеюсь, что смогу быть одним из ваших партнеров на первом балу, куда вы пойдете. Прошу, когда вас забросают просьбами о танце, не забудьте, что я заранее попросил оказать мне честь.

– Я предпочитаю не ангажировать себя заранее, – ответила Молли, заметив из-под полуопущенных век, что он наклонился вперед и смотрит на нее так, словно решился получить ответ.

– Молодые девушки всегда осмотрительны, какими бы скромными делами они не занимались, – ответил он, невозмутимо обращаясь к миссис Гибсон. – Несмотря на опасение мисс Гибсон, что у нее будет мало партнеров для танцев, она отказывается от единственного. Я полагаю, к этому времени мисс Киркпатрик вернется из Франции?

Он произнес эти последние слова тем же тоном, каким говорил прежде, но интуиция подсказала Молли, что он постарался, чтобы его голос показался беспристрастным. Она посмотрела на него. Он играл со своей шляпой, словно ответ на вопрос его не интересовал. И, тем не менее, он внимательно слушал с легкой улыбкой на лице.

Миссис Гибсон слегка покраснела и смешалась:

– Да, конечно. Думаю, моя дочь присоединится к нам следующей зимой; и уверяю вас, она будет выезжать с нами.

«Почему бы ей не сказать, что Синтия уже здесь?» – спрашивала себя Молли и все же радовалась, что мистер Престон выглядит сбитым с толку.

Он по-прежнему улыбался, но на этот раз, посмотрев на миссис Гибсон, он спросил:

– Я надеюсь, вы получаете от нее хорошие вести.

– Да, очень. Между прочим, как поживают наши добрые старые друзья Робинсоны? Я часто вспоминаю, как они были добры ко мне в Эшкоме! Милые, добрые люди, если бы я могла их увидеть.

– Я непременно передам им, что вы спрашивали о них. Полагаю, они прекрасно поживают.

Как раз в эту минуту Молли услышала знакомый звук – щелкнула и открылась входная дверь. Она поняла, что пришла Синтия. И, осознавая некоторые тайные причины, что заставили миссис Гибсон скрыть местонахождение дочери от мистера Престона, она поднялась, собираясь выйти из комнаты и встретить Синтию на лестнице, но один из последних мотков пряжи запутался в платье у ее ног, и прежде, чем она освободилась от помехи, Синтия открыла дверь гостиной и появилась на пороге, глядя на мать, Молли и мистера Престона, но, не делая ни шага. Ее лицо, такое сияющее в первый момент, как только она вошла в комнату, поблекло после того, как она осмотрелась. Но ее глаза – ее прекрасные глаза – обычно такие мягкие и серьезные, казалось, наполнились огнем, а брови нахмурились, когда она решилась пройти вперед и занять место в комнате среди троих присутствующих, которые смотрели на нее с разными чувствами. Она спокойно и медленно прошла вперед; мистер Престон сделал пару шагов ей навстречу, протянув руку, на его лице было написано выражение искреннего удовольствия.

Но она не обратила внимания ни на протянутую руку, ни на стул, который он предложил ей. Она села на маленький диванчик в одном из окон и позвала к себе Молли.

– Взгляни, что я купила, – сказала она. – Эта зеленая лента по четырнадцать пенсов за ярд, эта шелковая – за три шиллинга, – продолжила она, заставляя себя говорить об этих пустяках, словно они были для нее важнее всего на свете, и, не обращая внимания ни на мать, ни на ее гостя.

Мистер Престон последовал ее примеру. Он тоже поговорил о новостях, о местных слухах, но Молли, которая время от времени посматривала на него, была почти встревожена выражением едва сдерживаемого гнева, которое совершенно испортило его красивое лицо. Ей больше не хотелось смотреть на него, и она постаралась возобновить начатый Синтией личный разговор. И все же она не могла не подслушать, как миссис Гибсон пытается быть вежливее, словно для того, чтобы загладить грубость Синтии, и, если возможно, преуменьшить его злость. Она постоянно говорила, словно у нее была цель задержать его; тогда как до возвращения Синтии она допускала частые паузы в разговоре, словно давала ему возможность уйти.

В ходе беседы они заговорили о Хэмли. Миссис Гибсон всегда неохотно говорила о близости Молли с этой семьей графства, и когда последняя уловила звуки собственного имени, ее мачеха говорила:

– Бедная миссис Хэмли едва могла обойтись без Молли; она считала ее дочерью, особенно в последнее время, когда, я боюсь, ей доставили немало беспокойства. Мистер Осборн Хэмли – полагаю, вы слышали – у него не все так хорошо пошло в колледже, а они ожидали от него так много… родители, вы понимаете. Но что это означало? Что он не заработал себе на жизнь! Я называю это очень глупым видом тщеславия, когда молодой человек не занимается профессией.

– Во всяком случае, сейчас сквайр должен быть доволен. Я просматривал утреннюю «Таймз», там опубликован список, сдавших экзамен в Кэмбридже. Разве второго сына не назвали в честь отца Роджером?

– Так и есть, – ответила Молли, вставая и подходя ближе.

– Он – старший ранглер, [54]54
  Старший ранглер – выпускник, занявший первое место на экзамене по математике в Кэмбридже.


[Закрыть] – произнес мистер Престон, почти досадуя на самого себя из-за того, что сказал то, что смогло доставить ей удовольствие. Молли вернулась на свое место рядом с Синтией.

– Бедная миссис Хэмли, – произнесла она мягко, словно про себя. Синтия взяла ее за руку, скорее сочувствуя печальному и нежному взгляду Молли, нежели понимая все те мысли, что пронеслись в голове у сестры – та и сама не вполне их поняла. Смерть, что пришла не ко времени; вопрос, знают ли мертвые, что произошло на земле после их ухода – неудача блестящего Осборна, успех Роджера; тщеславие человеческих желаний – все эти мысли перемешались в ее голове. Она пришла в себя через несколько минут. Мистер Престон рассказывал неприятные вещи, которые он мог вспомнить о Хэмли, тоном лживого сочувствия.

– Бедный старый сквайр – не самый умнейший из мужчин – прискорбно плохо управлял своим поместьем. И Осборн Хэмли слишком утонченный джентльмен, чтобы понимать, какими средствами можно было бы улучшить ценность земли, даже если бы у него был капитал. Человек, который имеет практические знания по земледелию и несколько тысяч наличных денег, мог бы увеличить рентную плату примерно до восьми тысяч. Конечно, Осборн постарается жениться на ком-нибудь с деньгами; семья старинная и хорошо известная, и он не должен противиться коммерческому падению, хотя я полагаю, сквайр все отпишет ему; но с другой стороны, молодой парень сам не создан для работы. Нет! Семья быстро придет в упадок; жаль, когда такие старинные саксонские роды исчезают; но это судьба Хэмли. Даже старший ранглер – если это Роджер Хэмли – растратит весь свой ум за одну попытку. Вы никогда не услышите, что старший ранглер чего-то стоит впоследствии. Он станет членом научного общества в своем колледже, конечно… во всяком случае, этим он обеспечит себе средства к существованию.

– Я верю в старших ранглеров, – заявила Синтия, ее чистый голос зазвенел в комнате. – И из того, что я узнала о Роджере Хэмли, я уверена, что он сохранит признание, которое заслужил. И я не верю, что род Хэмли так скоро утратит богатство, славу и доброе имя.

– Им повезло, что мисс Киркпатрик замолвила за них доброе слово, – произнес мистер Престон, вставая, чтобы уйти.

– Дорогая Молли, – сказала Синтия шепотом. – Я ничего не знаю о твоих друзьях Хэмли, кроме того, что они твои друзья, и того, что ты рассказывала о них. Но мне не хотелось, чтобы тот человек так о них говорил – в твоих глазах все время стояли слезы. Я бы скорее поклялась, что они самые талантливые и удачливые в этом мире.

Единственный человек, которого Синтия, казалось, здорово боялась, был мистер Гибсон. В его присутствии она была более осторожной в словах и проявляла больше уважения к своей матери. Ее явное уважение к мистеру Гибсону и желание получить его доброе мнение заставляли ее сдерживаться перед ним; и подобным поведением она заслужила его доброе расположение как живая, разумная девушка, с таким большим знанием света, что стала очень желанной подругой Молли. На самом деле, она производила подобное впечатление на всех людей. Поначалу они были поражены ее внешностью, а затем ее приятными манерами, которые притягивали их, словно она говорила: «Вы мудрые, а я глупая… будьте милосердны к моей глупости». Такая у нее была особенность, которая в действительности ничего не значила; она сама едва ли это понимала; тем не менее, ее манеры были очаровательны. Даже старый Уильямс, садовник, это чувствовал, он признался своей наперснице Молли:

– Да, мисс, это исключительная молодая леди! Она так мило держится… Я тут было учил ее прививать розы будущего сезона… и я уверяю вас, она очень сообразительная, хотя и выглядит глупой.

Если бы Молли не обладала самым ангельским характером в мире, она могла бы приревновать ко всей преданности, что лежала у ног Синтии; но она никогда не думала сравнивать то количество восхищения и любви, которые каждая из них получала. И все же однажды она почувствовала, будто бы Синтия незаконно вторгается в ее владения. Осборну Хэмли послали приглашение на скромный обед. Он вежливо отказался, но в скором времени посчитал уместным нанести визит. Впервые после смерти миссис Хэмли и после того, как она уехала из поместья, Молли видела кого-то из членов семьи; ей о многом хотелось расспросить. Она терпеливо ждала, пока у миссис Гибсон иссякнет первый бесконечный поток пустяковых вопросов, а затем скромно поинтересовалась: Как поживает сквайр? Вернулся ли он к своим прежним привычкам? Не ухудшилось ли его здоровье? – Молли задавала каждый вопрос с легким и деликатным прикосновением, словно перевязывала рану. Она немного замешкалась, совсем немного, прежде чем заговорить о Роджере, на одно мгновение у нее в голове промелькнула мысль, что Осборн может слишком болезненно переживать различие между собственной неудачей и успехом брата в колледже, и ему бы не понравилось, если бы об этом упомянули. Но потом она вспомнила о великодушной братской любви, что всегда существовала между этими двумя молодыми людьми, и только заговорила на эту тему, когда Синтия, согласно требованию матери, вошла в комнату и взялась за рукоделие. Она сидела тише воды – едва ли произнесла хоть слово, – но Осборн, казалось, сразу же попал под ее власть. Он больше не уделял своего пристального внимания Молли. Он давал краткие ответы на ее вопросы, и постепенно, Молли не совсем поняла, как это случилось, он повернулся к Синтии и уже обращался к ней. Молли заметила выражение удовольствия на лице миссис Гибсон; возможно, из-за собственного огорчения, что не услышала всего того, что ей хотелось знать о Роджере, она стала более проницательной, чем обычно, но, определенно, она сразу же поняла, что миссис Гибсон понравился бы брак между Осборном и Синтией.

Вспоминая тайну, в которую она была вовлечена против своей воли, Молли наблюдала за его поведением, как будто охраняла интересы отсутствующей жены, и с тревогой думала о том, возможно ли, что Синтия привлекает его. Он выражал огромный интерес и расположение к красивой девушке, с которой говорил. Он носил глубокий траур, оттенявший его худую фигуру и изящное, утонченное лицо. Но ни в его взглядах, ни в словах не было ни капли флирта, насколько Молли понимала значение этого слова. Синтия тоже была очень тихой, она всегда вела себя намного тише с мужчинами, чем с женщинами, это была часть ее мягкого обаяния, к которому она относилась с безразличием. Они разговаривали о Франции. Миссис Гибсон сама провела там два или три года своего девичества; а недавнее возвращение Синтии из Булони сделали эту тему очень непринужденной. Но Молли была исключена из разговора, страдала от невозможности услышать подробности об успехе Роджера. Ей пришлось встать и услышать от Осборна прощальные слова, едва ли более длинные и более сердечные, чем те, которые он произнес для Синтии. Вскоре после того, как он ушел, миссис Гибсон начала восхвалять его:

– Я, право слово, начинаю верить в наследственность. Какой он джентльмен! Какой любезный и вежливый! Так отличается от этого выскочки Престона, – продолжила она, немного обеспокоенно взглянув на Синтию. Синтия, прекрасно зная, что за ней наблюдают, холодно произнесла:

– Мистер Престон не преуспевает в знакомствах. Было время, мама, когда я считала, что нам обеим он казался любезным.

– Я не помню. У тебя более цепкая память, чем у меня. Но мы говорили об этом очаровательном мистере Осборне Хэмли. Молли, ты всегда говорила о его брате – Роджер здесь, Роджер там – я не понимаю, почему ты так редко упоминала об этом молодом человеке.

– Я не знала, что так часто упоминала Роджера Хэмли, – сказала Молли, немного краснея. – Но я больше его видела… он чаще бывал дома.

– Ладно, ладно! Все в порядке, моя дорогая. Право слово, тебе он больше подходит. Но когда я увидела Осборна Хэмли рядом с моей Синтией, я не могла не думать… но, возможно, мне лучше не говорить вам, о чем я подумала. Только у каждого из них не совсем обычная внешность, и, конечно, это кое-что предполагает.

– Я вполне понимаю, о чем ты подумала, мама, – сказала Синтия с огромным самообладанием, – как и Молли, без сомнения.

– В этом нет вреда, я уверена. Вы слышали, как он сказал, что хотя ему не нравится сейчас оставлять отца одного, все же, когда его брат Роджер вернется из Кэмбриджа, он будет чувствовать себя намного свободнее? Он как бы желал сказать: «Если вы пригласите меня на обед, я буду рад прийти». И цыплята будут намного дешевле, а у кухарки есть такой прекрасный рецепт – можно приготовить из них филе и начинить его фаршем. Все, кажется, складывается так удачно. И Молли, моя дорогая, ты знаешь, я не забуду тебя. Со временем, когда настанет очередь Роджера Хэмли оставаться дома с отцом, мы пригласим его на один из наших тихих и скромных обедов.

Молли медленно воспринимала сказанное, но через минуту смысл этих слов дошел до нее, и она вся покраснела, ей стало жарко, особенно после того, как она увидела, что Синтия с огромным изумлением раздумывает над идеей, что пришла ей на ум.

– Я боюсь, Молли не особенно благодарна, мама. Будь я на твоем месте, я бы не утруждала себя давать званый обед в ее честь. Подари лучше мне всю свою доброту.

Молли часто озадачивали слова Синтии, с которыми она обращалась к своей матери, и это был один из таких случаев. Но ее больше волновало, что сказать ей самой, она была обеспокоена подтекстом в последних словах миссис Гибсон.

– Мистер Роджер Хэмли был очень добр ко мне. Он много бывал дома, когда я гостила там, а мистер Осборн Хэмли очень мало времени проводил дома – вот причина, по которой я об одном говорила больше, чем о другом. Если бы у меня было… если бы у него было, – она потеряла логику из-за того, что ей было трудно подобрать слова. – Я не думаю, что должна была бы… О, Синтия, вместо того, чтобы смеяться надо мной, ты могла бы помочь мне объясниться.

Вместо этого Синтия повернула разговор в другое русло.

– Мамин пример навел меня на мысль о слабости. Я не вполне могу определиться, телесная она или умственная. Какая она, Молли?

– Он не силен, я знаю. Но он очень талантливый и умный. Каждый скажет это… даже папа, который обычно не хвалит молодых людей. Когда он так плохо закончил колледж, это все еще больше запутало.

– Тогда у него слабый характер. Я уверена, где-то есть слабость, но он очень любезный. Должно быть, очень приятно гостить в Хэмли Холле.

– Да, но теперь все закончилось.

– О, чепуха! – сказала миссис Гибсон, отвлекаясь от счета стежков в образце. – Вот увидите, мы часто будем приглашать молодых людей на обед. Они нравятся вашему отцу, и я всегда докажу, что рада его друзьям. Они не будут вечно ходить в трауре по матери. Я надеюсь, мы часто будем их видеть, и наши две семьи станут очень близки. В конце концов, эти добрые холлингфордцы ужасно отсталые, я бы сказала, довольно заурядные люди.

Часть III

Глава XXI
Почти сестры

Казалось, будто бы пророчества миссис Гибсон подтвердились, – Осборн Хэмли зачастил в ее гостиную. Без сомнения, временами пророки помогают исполнить собственные пророчества, и миссис Гибсон не осталась в стороне.

Его манеры и поведение ставили Молли в тупик. Он рассказывал о случайных отлучках из Хэмли Холла, но точно не говорил, куда он ездил. Она совсем не так представляла себе поведение женатого человека, который, как она полагала, должен иметь дом, слуг, платить за аренду, налоги и жить со своей женой. Вопрос о том, кто эта таинственная жена, отступал в тень перед вопросом, где она живет. Лондон, Кэмбридж, Дувр, нет, даже Франция упоминались им как места, в которых он побывал за время этих разнообразных и коротких поездок. Эти подробности возникали в разговоре случайно, словно сам Осборн не осознавал, что он их выдает. Иногда невзначай он бросал подобную фразу: «А, это было в тот день, когда я переправлялся. Очень штормило, право слово! Вместо двух часов мы плыли почти пять». Или «На прошлой неделе я встретил лорда Холлингфорда в Дувре, и он сказал…» и т. д. «Нынешний холод ничто по сравнению с тем, что был в Лондоне в четверг – температура упала до 15 градусов». Возможно, в быстром течении разговора эти незначительные откровения не заметил никто, кроме Молли, чьи интерес и любопытство всегда были возбуждены секретом, которым она владела, хоть она и сурово упрекала себя за неотступные мысли о том, что должно было быть сохранено в тайне.

Ей было очевидно, что Осборн не слишком счастлив дома. Он утратил легкий налет цинизма, который так бросался в глаза, когда ожидалось, что он сотворит чудеса в колледже, и это было единственным полезным результатом его неудачи. Если он не утруждал себя анализом людей и их поведения, то, во всяком случае, его речь была не так обильно присыпана перцем критики. Он был более рассеянным, не таким любезным, как считала миссис Гибсон, но вслух этого не говорила. Он выглядел болезненным, но это могло быть следствием непритворного уныния, которое, как замечала Молли, изредка проглядывало сквозь все его любезные слова. Порой, когда он обращался непосредственно к ней, он упоминал об «ушедших счастливых днях» или о «временах, когда его мать была жива», затем его голос ослабевал, и на лице появлялось печальное выражение, а Молли хотелось выразить ему свое собственное глубокое сочувствие. Он редко упоминал о своем отце; и Молли полагала, что ей удалось угадать по его поведению, что та болезненная сдержанность, которую она заметила в последний день пребывания в поместье, до сих пор существует между ними. Почти все, что она знала об их семейной жизни, она услышала от миссис Хэмли, но ей было неизвестно, давно ли ее отец был знаком с ними, поэтому ей не хотелось расспрашивать его слишком подробно – он был не из тех людей, которых можно расспрашивать о семейных делах их пациентов. Иногда она спрашивала себя, не приснились ли ей те короткие полчаса в библиотеке Хэмли Холла, когда она узнала о событии, которое казалось крайне важным Осборну, и которое так мало изменило его образ жизни – на словах и в поступках. За двенадцать-четырнадцать часов, что она потом провела в поместье, ни со стороны Осборна, ни со стороны Роджера она не услышала никаких намеков на тайную женитьбу. И, впрямь, это было словно во сне. Возможно, Молли чувствовала бы себя намного неуютнее, владея этой тайной, если бы Осборн поразил ее своей чрезмерной привязанностью к Синтии. Она явно забавляла и привлекала его, но в этих чувствах не было ни глубины, ни пылкости. Он восхищался ее красотой, и казалось, попал под ее обаяние, но он покидал ее, подходил и садился рядом с Молли, если что-то напоминало ему о матери, о которой он мог поговорить с ней, и только с ней одной. И все же он так часто приходил к Гибсонам, что миссис Гибсон можно было извинить за фантазию, которую она вбила себе в голову, что он приходит ради Синтии. Ему нравилось праздное времяпрепровождение, гостеприимство, компания двух разумных девушек, чья красота и манеры были выше среднего. К одной из девушек он испытывал особое отношение, поскольку ее особенно любила его мать, а память о ней он так нежно лелеял. Зная, что он сам не принадлежит к категории холостяков, он был, возможно, слишком безразличен к неведению других людей и его возможным последствиям.

Так или иначе, Молли не хотелось первой упоминать имя Роджера в разговоре, поэтому она упустила много возможностей услышать о нем новости. Осборн часто был таким вялым и рассеянным, что только следовал течению беседы; а Роджер – грубый парень, и к тому же второй сын не заслуживал особого внимания со стороны миссис Гибсон, и поэтому не занимал ее мысли. Синтия никогда его не видела и не столь часто испытывала капризное желание поговорить о нем. Он не был дома с тех самых пор, как занял высокое место на математическом экзамене – это Молли знала, и еще ей было известно, что он усердно трудится, она полагала, что за стипендию – и это все, что она знала. Когда Осборн говорил о брате, каждое слово, каждая интонация дышали любовью и уважением – нет, скорее, восхищением! И это исходило от брата, который «ничему не удивлялся», и который до настоящего времени редко проявлял свои чувства.

– Ах, Роджер! – сказал он как-то. Молли тотчас же уловила его имя, хотя не слышала, что говорилось до этого. – Он – один на тысячу… право слово, на тысячу! Я не думаю, что где-нибудь найдется равный ему человек, в котором бы сочетались доброта и настоящая сила.

– Молли, – сказала Синтия, когда мистер Осборн Хэмли ушел, – что за человек этот Роджер Хэмли? Насколько можно верить похвалам его брата? Потому что это единственная тема, которая увлекает Осборна Хэмли. Я уже замечала это пару раз.

Пока Молли колебалась, с какой точки большого круга начать свое описание, встряла миссис Гибсон:

– То, что он восхваляет своего брата, просто показывает, какой приятный характер у мистера Осборна Хэмли. Я думаю, звание старшего рэнглера может принести ему много пользы! Я не отрицаю этого; но судя по разговору, он грубый. Огромный, неуклюжий парень, который, к тому же выглядит так, словно не знает, что дважды два – четыре, хотя он и гений в математике. Когда ты увидишь его, то едва ли поверишь, что он брат Осборна Хэмли. Мне бы и в голову не пришло, что он чем-то примечателен.

– А что ты думаешь о нем, Молли? – спросила настойчивая Синтия.

– Мне он нравится, – ответила Молли. – Он был очень добр ко мне. Я знаю, что он не так красив, как Осборн.

Ей было достаточно трудно произнести эти слова спокойно, но Молли справилась, прекрасно осознавая, что Синтия не успокоится, пока не составит о нем хотя бы поверхностного представления.

– Думаю, он приедет домой на Пасху, – сказала Синтия, – и тогда я сама его увижу.

– Очень жаль, что траур помешает им прийти на Пасхальный благотворительный бал, – жалобно произнесла миссис Гибсон. – Мне бы не понравилось, если бы у вас обеих не было партнеров. Это поставит меня в очень неудобное положение. Как бы мне хотелось, чтобы нас пригласили на вечер в Тауэрс. Там у вас непременно были бы партнеры, поскольку они всегда приглашают достаточно танцующих мужчин, которые могли бы танцевать с вами, исполнив свой долг перед дамами из особняка. Но все так изменилось с тех пор, как дорогая леди Камнор заболела, и, возможно, они вообще не приедут.

Этот Пасхальный бал был любимой темой разговора у миссис Гибсон. Порой она говорила, что это будет ее первый выход в свет в качестве новобрачной, хотя всю зиму она ездила с визитами два раза в неделю. Затем она поменяла свою точку зрения, сказав, что так интересуется этим балом потому, что у нее будет возможность представить собственную дочь и дочь мистера Гибсона вниманию общества, хотя почти все, кто собирался на бал, уже раньше видели обеих девушек, пусть и не в бальных платьях. Подражая манерам аристократии, насколько она была знакома с ними, миссис Гибсон намеревалась «вывезти в свет» Молли и Синтию, что считала равносильным представлению ко двору. «Они еще не выезжают» – было ее любимым извинением, когда их обеих приглашали в дом, куда ей не хотелось, чтобы они шли, или их приглашали без нее. Она даже придумала трудности по поводу их «невыезда в свет», когда мисс Браунинг – старинные друзья семьи Гибсон – пришли однажды утром пригласить обеих девушек на дружеское чаепитие и игру в карты. Это спокойное увеселение придумали ради того, чтобы оказать внимание трем внукам миссис Гудинаф – двум юным барышням и их брату школьного возраста, приехавшим погостить к своей бабушке.

– Вы очень добры, мисс Браунинг, но, видите ли, мне едва ли хочется разрешить им пойти – они не выезжают в свет, знаете ли, пока не пройдет Пасхальный бал.

– До тех пор мы невидимы, – сказала Синтия, всегда готовая своей насмешкой преувеличить любое притязание матери. – Мы занимаем такое высокое положение, что наша повелительница должна дать нам свое позволение, прежде чем мы сможем сыграть в карты в вашем доме.

Синтии нравилось думать, что теперь она повзрослела и у нее величавая походка, ведь она так отличалась от той послушной и едва оперившейся девочки в детской. Но мисс Браунинг ее слова отчасти озадачили, отчасти обидели.

– Я совсем этого не понимаю. В мои дни девушки ходили всюду, куда бы их не приглашали, без этого фарса. Я не имею ввиду те случаи, когда местное дворянство отвозит своих дочерей в Йорк, в Мэтлок или в Бат, чтобы преподать им манеры блестящего общества, когда они вырастают; а знать вывозит своих молодых дочерей в Лондон, где, возможно, их представляют королеве Шарлотте и везут на бал в честь ее дня рождения. [55]55
  Королева Шарлотта (1744–1818), жена Георга III, основавшая ежегодный благотворительный бал в свой день рождения, чтобы собрать деньги для госпиталя королевы Шарлотты. Бал был важным событием лондонского «сезона».


[Закрыть]Но мы, скромные жителей Холлингфорда, – мы знаем каждого ребенка с пеленок; и я видела многих девушек двенадцати-четырнадцати лет, которые приходили на карточный вечер, тихо сидели за своим рукоделием и знали, как себя вести, как и любая другая леди. Прежде для любой девушки, рангом не ниже дочери сквайра, не существовало разговоров о «выходе в свет»

– После Пасхи мы с Молли узнаем, как вести себя на карточном вечере, но не раньше, – скромно ответила Синтия.

– Ты всегда любила колкости и замысловатые высказывания, моя дорогая, – заметила мисс Браунинг, – я бы не стала ручаться за твое поведение. Иногда ты позволяешь себе увлечься. Но я уверена, Молли останется той же маленькой леди, какой является, и какой всегда была, а я знаю ее с младенчества.

Миссис Гибсон взялась за оружие в интересах собственной дочери, или, скорее, она взялась за оружие против восхваления Молли.

– Не думаю, что на днях вы назвали бы Молли леди, мисс Браунинг, если бы застали ее, как я – сидящей на вишневом дереве, по крайней мере, в шести футах от земли, уверяю вас.

– О! Но это вовсе не мило, – заметила мисс Браунинг, качая головой на Молли. – Я думала, ты бросила свои мальчишеские замашки.

– Ей не хватает утонченности, которую дает приличное общество, – заметила миссис Гибсон, возвращаясь к нападкам на бедную Молли. – Она склонна прыгать через две ступеньки.