Текст книги "Жены и дочери (ЛП)"

Автор книги: Элизабет Гаскелл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 51 страниц) [доступный отрывок для чтения: 19 страниц]

Глава XIV
Молли оказывается под опекой

Свадьба прошла так, как проходят подобные события. Лорд Камнор и леди Харриет прибыли из Тауэрса, поэтому начало церемонии перенесли на более поздний час. Лорд Камнор исполнял обязанности отца невесты и радовался намного искреннее, чем невеста, жених или кто-либо из присутствующих. Леди Харриет приехала в качестве добровольной подружки невесты, чтобы, как она выразилась, «разделить с Молли ее обязанности». Они выехали из Особняка и направились к церкви в парке на двух экипажах, мистер Престон и мистер Гибсон – в одном, а Молли, к ее ужасу, пристроили к лорду Камнору и леди Харриет в другой. Белое муслиновое платье леди Харриет, повидавшее пару пикников в саду, пребывало не в самом лучшем состоянии, скорее всего, она решила надеть его в последнюю минуту. Харриет была очень весела и очень хотела поговорить с Молли, чтобы выяснить, каким человеком должна стать Клэр для своей будущей дочери. Она начала:

– Мы не должны помять твое прелестное муслиновое платье. Положи край юбки на колени отцу, он ничуть не возражает.

– Что, моя дорогая, белое платье?.. Нет, конечно, нет. Скорее, мне это понравится. Кроме того, когда едут на свадьбу, разве кто-то возражает? Все было бы иначе, если бы мы ехали на похороны.

Молли добросовестно пыталась понять смысл этих слов, но не успела она это сделать, как леди Харриет снова заговорила, перейдя к сути дела, чем всегда гордилась.

– Мне кажется, второй брак твоего отца – испытание для тебя. Но ты увидишь, Клэр – самая милая из женщин. Она всегда позволяла мне поступать по-своему, и я не сомневаюсь, она позволит тебе поступать так же.

– Я попытаюсь полюбить ее, – тихим голосом ответила Молли, изо всех сил стараясь сдержать слезы, которые этим утром беспрестанно наворачивались ей на глаза. – Я еще мало ее знаю.

– Это самое лучшее, что с вами могло случиться, моя дорогая, – заметил лорд Камнор. – Вы становитесь молодой леди, и к тому же очень привлекательной молодой леди, если позволите старику так говорить, а кто, как не жена вашего отца, подходит для того, чтобы воспитать вас, вывести вас в свет, вывозить вас на балы и тому подобное? Я всегда говорил, что этот брак, который состоится сегодня, самый подходящий на моей памяти. И он принесет больше пользы вам, чем самим брачующимся.

– Бедняжка! – произнесла леди Харриет, заметив тревогу на лице Молли, – сейчас ей не до мыслей о балах. Но тебе понравится, что Синтия Киркпатрик будет твоей подругой, правда, дорогая?

– Очень, – ответила Молли, немного приободрившись. – Вы знакомы с ней?

– О, я видела ее много раз, когда она была маленькой девочкой, а потом всего пару раз. Она самое прелестное создание, которое я видела, в ее глазах таится озорство, насколько я помню. Но Клэр довольно хорошо сдерживала ее живость, когда гостила у нас, полагаю потому, что боялась причинить беспокойство.

Не успела Молли задать следующий вопрос, как они уже подъехали к церкви. Она и леди Харриет прошли к отведенному для семьи месту у дверей, дожидаться невесту, в свите которой должны были пройти к алтарю. Граф в одиночестве поехал забрать невесту из ее собственного дома, не более чем в четверти мили от церкви. Клэр было приятно, что к брачному алтарю ее поведет произведенный в рыцари граф, а его дочь станет подружкой невесты. Эти маленькие радости тешили миссис Киркпатрик, когда она стояла у брачного алтаря рядом с мужчиной, который ей нравился и который будет обязан содержать ее без всяких усилий с ее стороны, и излучала счастье и красоту. Небольшое облако набежало на ее лицо при виде мистера Престона – сладостную бесконечность ее улыбки нарушило его появление вслед за мистером Гибсоном. Но выражение его лица не изменилось; он серьезно поклонился ей и затем, казалось, сосредоточился на службе. Десять минут, и все закончилось. Невеста и жених вдвоем отправились в Особняк, мистер Престон поехал туда же кратчайшим путем, а Молли снова оказалась в экипаже с милордом, который потирал руки и посмеивался, а леди Харриет старалась быть доброй и утешать, когда ее молчание стало бы лучшим утешением.

Молли, к своему ужасу, поняла, что должна вернуться с лордом и леди Харриет, когда те отправятся вечером в Тауэрс. У лорда Камнора тем временем нашлись дела с мистером Престоном, и после того, как счастливые молодожены отправились в свое недельное свадебное путешествие, ей пришлось остаться наедине с пугающей леди Харриет. Когда они остались наедине, леди Харриет села у камина в гостиной, прикрыв лицо от огня экраном, и минуту или две пристально смотрела на Молли. Молли чувствовала на себе этот продолжительный взгляд и старалась набраться мужества и посмотреть на нее в ответ, как вдруг леди Харриет сказала:

– Ты мне нравишься… ты маленькое дикое существо, и я хочу приручить тебя. Подойди сюда и сядь на эту скамеечку рядом со мной. Как тебя зовут? Или как тебя называют? – как бы выразились северяне.

– Молли Гибсон. Мое настоящее имя Мэри.

– Молли – красивое, ласковое имя. В прошлом столетии люди не боялись простых имен. Теперь мы все такие разумные и утонченные: больше нет «Леди Бетти». Меня удивляет, что не переименовали всю шерстяную и хлопчатобумажную пряжу, которая носит ее имя. Представь себе, «Хлопок леди Констанции» или «Шерсть леди Анны-Марии».

– Я не знала, что был хлопок леди Бетти, – промолвила Молли.

– Это говорит о том, что ты не занимаешься вышивкой. Увидишь, Клэр возьмется за тебя. Она усаживала меня вышивать один рисунок за другим: то рыцарей, стоявших на коленях перед дамами, то невероятные цветы. Но отдам ей должное, когда я уставала от вышивок, она заканчивала их сама. Мне интересно, как вы с ней поладите?

– И мне тоже, – тихо вздохнула Молли.

– Я, бывало, думала, что помыкаю ею, пока однажды ко мне не закралось неприятное подозрение, что все это время она помыкала мною. Все же легко позволить, чтобы тобой помыкали, во всяком случае, пока не проснешься с осознанием процесса, тогда он может стать забавным, если воспринять его в таком свете.

– Мне бы не хотелось, чтобы мною помыкали, – возмутилась Молли. – Я постараюсь делать то, что она пожелает, ради папы, если только она будет говорить открыто. Мне бы не понравилось, если бы меня вовлекли во что-нибудь обманом.

– Сейчас я, – продолжила леди Харриет, – слишком ленива, чтобы избегать ловушек, мне скорее нравится отмечать мастерство, с которым их расставляют. Но зато, конечно, я знаю, что если я предпочту побороться, то смогу разорвать путы из зеленого льна, которыми они попытаются связать меня. Но ты, возможно, не сможешь.

– Я не совсем понимаю, что вы имеете в виду, – сказала Молли.

– О, что ж… неважно. Думаю, для тебя будет лучше, если ты не сможешь. Мораль всего того, что я сказала, такова – «Будь хорошей девочкой и страдай от того, что тобою управляют, тогда ты поймешь, что твоя мачеха самое прелестное создание». Я не сомневаюсь, ты отлично с ней поладишь. Как ты поладишь с ее дочерью – другое дело, но думаю, очень хорошо. Теперь мы попросим принести чай, я полагаю, плотный завтрак заменит нам ланч.

В этот момент в комнату вошел мистер Престон, и Молли немного удивило равнодушие, с которым леди Харриет отпустила его, она помнила, как мистер Престон намекал на близкие отношения с ее светлостью прошлым вечером за ужином.

– Я не выношу подобный тип людей, – сказала леди Харриет, когда он уже не мог ее слышать, – они держатся высокомерно по отношению к тем, которых обязаны просто уважать. Я с удовольствием могу поговорить с кем-нибудь из рабочих моего отца, тогда как подобный человек – дурно воспитанный щеголь – меня ужасно раздражает. Как ирландцы называют этот тип людей? Я помню, у них есть какое-то превосходное слово. Какое же?

– Я не знаю… я никогда не слышала об этом, – пробормотала Молли, стыдясь своего невежества.

– О! Это говорит о том, что ты не читала историй мисс Эджворт, [42]42
  Эджворт Мария (1767–1849) – англо-ирландская романистка и детская писательница.


[Закрыть]верно? Если бы ты читала, ты бы вспомнила, что там было такое слово, даже если бы не помнила, какое. Если ты никогда не читала этих историй, то как раз такое чтение развлечет тебя в одиночестве – необычайно совершенное и нравственное, и, тем не менее, достаточно интересное. Я одолжу их, когда тебе будет одиноко.

– Мне не одиноко. Я живу не дома, а в гостях у мисс Браунинг.

– Тогда я привезу их тебе. Я знакома с мисс Браунинг. Они регулярно приезжали на школьный праздник в Тауэрс. Обычно я звала их Пекси и Флэпси. [43]43
  Имена двух малиновок из «Истории малиновок, придуманной для наставления детей» Сары Триммер. Сара Триммер – известная писательница и критикесса британской детской литературы в 18 в.


[Закрыть]Мне нравятся мисс Браунинг, во всяком случае, от них получаешь достаточно уважения, мне всегда хотелось посмотреть, как такие люди ведут домашнее хозяйство. Я привезу тебе целую связку историй мисс Эджворт, дорогая.

Молли молча сидела минуту или две, затем набралась смелости высказать то, что было у нее на душе.

– Ваша светлость, – титул стал первыми плодами урока, который выучила Молли, выказывая должное уважение, – ваша светлость продолжает говорить о типе… классе людей, к которому принадлежу и я, словно о каком-то странном животном. Вы так открыто говорите мне, что…

– Продолжай… мне нравится тебя слушать.

Повисло молчание.

– В глубине души ты считаешь меня немного дерзкой, верно? – почти любезно спросила леди Харриет.

Молли хранила молчание две-три минуты, затем подняла свои прекрасные, честные глаза на леди Харриет и сказала:

– Да!.. немного. Но я думаю о вас много другого.

– Оставим сейчас «другое». Разве ты не видишь, малышка, я говорила так, как мне подсказала моя сущность, так же как и ты говоришь, следуя своей сущности. Она у нас обеих на поверхности. Думаю, что некоторые из ваших добропорядочных Холлингфордских дам говорят о бедных таким тоном, который, услышав, посчитают дерзким. Но мне следует быть более тактичной, когда я вспоминаю, как часто моя кровь закипала, когда я видела или слышала, что говорит и как себя ведет одна из моих теток, мамина сестра, леди… Нет! Я не хочу называть имен. Всех, кто зарабатывает себе на жизнь, своим умом или руками, – от людей с профессией и богатых торговцев до рабочих – она называла «особами». Никогда, даже в своем самом глупом разговоре она не даровала им привычного титула «джентльмен», а слуг называла – «моя женщина», «мои люди». Но ведь это всего лишь манера говорить. Мне не следовало бы применять это к тебе, но так или иначе я выделяю тебя из всех остальных жителей Холлингфорда.

– Но почему? – настойчиво спросила Молли. – Я одна из них.

– Да, ты одна из них. Но… теперь не упрекай меня за дерзость… большинство из них так неестественны в своем непомерном уважении и восхищении, когда приезжают в Тауэрс, и так сильно притворяются, что обладают приятными манерами, что только становятся объектом для насмешек. Ты, по крайней мере, простодушна и искренна, вот почему я выделяю тебя из них и неосознанно говорю с тобой, как будто… что ж! вот еще один пример дерзости… как будто с равной, по положению, я имею в виду. Я не считаю, что лучше своих соседей разбираюсь в серьезных вещах. Вот и чай, прибыл вовремя, чтобы удержать меня от излишней скромности.

Приятно было выпить немного чая в затухающих сентябрьских сумерках. И как раз в конце чаепития снова вошел мистер Престон.

– Леди Харриет, вы не доставите мне удовольствие показать вам несколько переделок, которые я произвел в цветнике, стараясь придерживаться вашего вкуса… пока не стемнело?

– Благодарю вас, мистер Престон. На днях я приеду с отцом, и мы посмотрим, одобрим ли мы их.

Брови мистера Престона взлетели. Но он притворился, что не заметил высокомерия леди Харриет и, повернувшись к Молли, произнес:

– Мисс Гибсон, вы не выйдете посмотреть парк? Я думаю, вы нигде не были, кроме церкви.

Молли не понравилась идея выйти на прогулку наедине с мистером Престоном, но она жаждала вдохнуть глоток свежего воздуха, ей хотелось посмотреть на парк, взглянуть на Особняк с разных сторон, а помимо этого, какое бы отвращение она ни испытывала к мистеру Престону, она сожалела, что он только что получил отказ. Пока она колебалась и медленно склонялась к согласию, леди Харриет, сказала:

– Я не могу обойтись без мисс Гибсон. Если ей захочется осмотреть поместье, я сама ее привезу на днях.

Когда он вышел из комнаты, леди Харриет произнесла:

– Признаюсь, это мое ленивое себялюбие продержало тебя в доме весь день против твоей воли. Но, во всяком случае, ты не пойдешь гулять с этим человеком. У меня подсознательная антипатия к нему, нет, совершенно не подсознательная, для нее есть основание, и я желаю, чтобы ты не позволяла ему вступать с тобой в близкое знакомство. Он очень умный управляющий и исполняет свои обязанности по указанию папá. Я не хочу, чтобы меня упрекали за клевету, но помни, что я сказала!

Затем прибыл экипаж и после бесчисленных прощаний герцога – тот, казалось, отложил все возможные указания до той минуты, когда стоя на ступеньке экипажа, балансировал как неуклюжий Меркурий – они отправились в Тауэрс.

– Ты заедешь и пообедаешь с нами… или сразу поедешь домой? – спросила леди Харриет у Молли. Она и ее отец спали пока не подъехали к лестничному пролету. – Говори правду сейчас и всегда. Правда, как правило, забавна, как ничто другое.

– Я бы охотнее сразу же вернулась к мисс Браунинг, если можно, – ответила Молли, вспоминая, словно кошмарный сон, свой единственный вечер, который она провела в Тауэрсе.

Лорд Камнор стоял на ступеньках и ждал, чтобы помочь дочери выйти из экипажа. Леди Харриет задержалась поцеловать Молли в лоб и сказала:

– Я вскоре приеду и привезу тебе множество историй мисс Эджворт и ближе познакомлюсь с Пекси и Флэпси.

– Нет, пожалуйста, не нужно, – возразила Молли, схватив ее за руку и удерживая. – Вы не должны приезжать… в самом деле, не должны.

– Почему нет?

– Потому что мне бы не… потому что я думаю, что не должна позволить приехать и навестить меня той, которая смеется над друзьями, у которых я гощу, и обзывает их, – сердце Молли билось очень быстро, но она сказала то, что думала.

– Моя дорогая маленькая женщина! – сказала леди Харриет, наклонясь к ней, она говорила вполне серьезно. – Мне очень жаль, что я придумала им имена… очень, очень жаль, что обидела тебя. Если я пообещаю тебе относиться к ним уважительно на словах и на деле… даже в мыслях, если я смогу… ты позволишь мне тогда навестить тебя?

Молли колебалась.

– Мне лучше сразу поехать домой. Я буду говорить нехорошие вещи… вот и лорд Камнор ждет все это время.

– Оставь его. Он прекрасно развлекается, слушая, как Браун рассказывает ему дневные новости. Тогда я приеду… дав обещание?

Молли поехала в роскоши одиночества; и дверной молоток мисс Браунинг расшатался на своих древних петлях от бесконечного стука лакея лорда Камнора.

Обе барышни были полны радушия, полны любопытства. Весь долгий день они скучали по своей красивой юной гостье, и три-четыре раза каждый час размышляли и решали, что все делают в эту самую минуту. То, что произошло с Молли за этот день, оставило их в большом недоумении; они были всерьез подавлены чувством огромной чести, которую ей оказали, позволив провести столько времени наедине с леди Харриет. На самом деле, их больше взволновал этот единственный факт, чем все подробности свадьбы, большинство которых было им известно заранее и обговорено за день с завидным упорством. Молли начала понимать, что леди Харриет небезосновательно склонна высмеивать поклонение, проявляемое добрыми жителями Холлингфорда своему сеньору, и стала размышлять, какие знаки уважения они окажут леди Харриет, если она приедет навестить их, как обещала. Молли полагала, что лучше будет не говорить пока об этом обещании, поскольку не была уверена, что оно будет выполнено.

До того, как их навестила леди Харриет, Молли нанесли другой визит. Роджер Хэмли приехал верхом на следующий день с запиской от своей матери и с осиным гнездом в качестве подарка от себя. Молли услышала, как его сильный голос доносится с маленькой лестницы, он спрашивал у служанки, дома ли мисс Гибсон; ее отчасти развеселила, отчасти взволновала мысль о том, в каком свете предстанет этот визит в фантазиях мисс Браунинг. «Я скорее никогда не выйду замуж, – думала она, – чем выйду замуж за некрасивого, а славный добрый Роджер и правда некрасив. Не думаю, что его когда-либо называли некрасивым». Тем не менее, барышни Браунинг, которые не смотрели на молодых людей, если на них не были надеты шлем и доспехи, посчитали, что мистер Роджер Хэмли очень привлекательный молодой человек, как только он вошел в комнату – его лицо раскраснелось от ходьбы, а белые зубы сверкнули в улыбке, когда он грациозно всем поклонился. Он был немного знаком с обеими мисс Браунинг и вел с ними приятную беседу, пока Молли читала небольшую записку от миссис Хэмли, полную сочувствия и добрых пожеланий по поводу свадьбы; затем он повернулся к ней и, хотя мисс Браунинг слушали в четыре уха, они не услышали ничего примечательного ни в его словах, ни в тоне, которым он их произнес.

– Я привез осиное гнездо, как и обещал вам, мисс Гибсон. В этом году в них не было недостатка; только на землях моего отца мы собрали их семьдесят четыре штуки, а с одним из рабочих, бедным парнем, который зарабатывает себе на жизнь пчеловодством, случилось несчастье – осы вытеснили пчел из семи ульев, завладели ими и съели мед.

– Какие жадные маленькие паразиты! – заметила мисс Браунинг.

Молли увидела, как дрогнули веки Роджера, когда он услышал столь неверное употребление слова, но хотя у него было развито чувство юмора, казалось, оно никогда не уменьшало уважения к людям, которые забавляли его.

– Я уверена, они заслуживают адского пламени больше, чем бедные, невинные пчелки, – сказала мисс Фиби. – Кажется, что человечество, наслаждаясь медом, так неблагодарно, – она вздохнула, словно эта мысль была для нее невыносима.

Пока Молли дочитывала записку, Роджер передал ее содержание барышням Браунинг.

– Мой брат и я собираемся с отцом на сельскохозяйственную встречу в Кэнонбэри в четверг, а моя мать попросила передать, как она будет обязана вам, если в этот день вы отпустите к ней Молли. Ей очень хотелось попросить вас доставить ей удовольствие и присоединиться к ней, но на самом деле она так слаба, что мы убедили ее довольствоваться мисс Гибсон, она без малейших колебаний позволит юной леди развлекаться, что та сделала бы неохотно, будь там вы и ваша сестра.

– Я уверена, она очень добра, очень. Ничто не доставит нам большего удовольствия, – сказала мисс Браунинг, выпрямляясь с удовлетворенным достоинством. – О, да, мы вполне понимаем, мистер Роджер, и мы вполне осознаем доброе намерение миссис Хэмли. Мы удовлетворимся добрыми намерениями, как общепринято говорить. Я верю, что поколение или два назад Браунинги и Хэмли состояли в родстве.

– Смею предположить, так и было, – ответил Роджер. – У моей матери очень слабое здоровье, она должна приспосабливаться к нему, отчего ей приходится держаться в стороне от общества.

– Тогда я могу поехать? – спросила Молли, светясь от радости при мысли, что снова увидит свою дорогую миссис Хэмли, и все же боясь, что слишком явно показывает желание покинуть добрых друзей.

– Конечно, моя дорогая. Напиши милую записку и скажи миссис Хэмли, как мы обязаны ей, что она думает о нас.

– Боюсь, я не могу ждать записку, – ответил Роджер, – я передам ответ, поскольку должен встретиться с отцом в час, а время встречи уже подходит.

Когда он ушел, Молли так радовалась, думая о четверге, что едва понимала, что говорят мисс Браунинг. Одна говорила о прелестном муслиновом платье, которое Молли отослала в стирку только сегодня утром, и придумывала, как бы вернуть его обратно вовремя, чтобы Молли его надела. Другая же, мисс Фиби, как ни странно, совершенно невнимательно отнеслась к словам сестры, и, насвистывая какой-то свой собственный мотив, возносила похвалы Роджеру Хэмли.

– Такой привлекательный молодой человек, такой любезный и приветливый. Как молодые люди в дни нашей молодости, правда, сестра? И все же говорят, что мистер Осборн более красив. Что ты думаешь, милая?

– Я никогда не видела мистера Осборна, – ответила Молли, краснея и ненавидя себя за это. Из-за чего? Она никогда не видела его, как и сказала. Он существовал только в ее фантазиях.

Он уехал; все джентльмены уехали до того, как экипаж, который послали за Молли в четверг, прибыл в Хэмли Холл. Но Молли была почти рада, она так боялась разочароваться. Кроме того, ее дорогая миссис Хэмли принадлежала только ей: тихие посиделки в утренней гостиной, разговор о поэзии и романах, полуденная прогулка в саду, сверкавшем красками осенних цветов и блестевшем каплями росы на паутинках, протянувшихся от алых лепестков к голубым, а от них к пурпурным и желтым. Когда они сидели за ланчем, в холле послышался незнакомый мужской голос и раздались шаги; дверь открылась, и вошел молодой человек, не кто иной, как Осборн. Он был красив и бледен и выглядел почти так же болезненно, как и его мать, на которую был сильно похож. Эта кажущаяся хрупкость делала его немного старше. Он был одет безукоризненно, но в то же время с легкой небрежностью. Он подошел к матери и встал рядом с ней, держа ее за руку, он рассматривал Молли, не дерзко или нахально, а как бы критически ее оценивая.

– Да! Я снова вернулся. Я понял, что волы мне не по душе. Я только разочаровал отца, потому что не смог оценить их качеств, и, боюсь, я не испытываю желания учиться. А запах был невыносим в столь жаркий день.

– Мой дорогой мальчик, не извиняйся передо мной. Оставь извинения для своего отца. Я только рада, что ты вернулся. Мисс Гибсон, этот высокий молодой человек, мой сын Осборн, как я полагаю, вы догадались. Осборн, это мисс Гибсон. Ну, что бы ты съел?

Садясь, он оглядел стол.

– Ничего, – сказал он, – Есть немного холодного мясного пирога? Я попрошу принести.

Молли пыталась соотнести идеал с реальностью. Идеал был живой и сильный, с греческим профилем и орлиным взором, он был способен выдержать долгий пост и был непритязательным в еде. У настоящего Осборна были женственные движения, но не телосложение; у него был греческий профиль, но в голубых глазах застыло холодное, усталое выражение. Он был разборчив в еде и не обладал здоровым аппетитом. Тем не менее, герой Молли не должен был съесть больше Айвенго, когда тот оказался в гостях у монаха Тука. И, несмотря на небольшое несоответствие, она начала думать, что мистер Осборн Хэмли мог бы оказаться поэтичным героем, если не рыцарем. Он был исключительно внимателен к своей матери, что понравилось Молли, и в ответ миссис Хэмли, казалось, была очарована им до такой степени, что пару раз Молли представила, как бы мать и сын были счастливы в ее отсутствие. Однако, с другой стороны, она неожиданно сообразила, что Осборн адресует ей часть своих речей хоть и обращается к матери. Молли не могла не понимать, что обороты и украшения речи, которые так элегантно искажали язык, были не приняты в обыденном общении матери и сына. Но ей скорее льстило, что очень красивый молодой человек, который к тому же был поэтом, считает, что стоит пока говорить таким высоким слогом для ее же пользы. И до того, как закончился день, она восстановила его на троне в своем воображении, хотя Молли и Осборн так ни разу и не поговорили напрямую друг с другом; на самом деле она почти чувствовала себя предательницей по отношению к своей дорогой миссис Хэмли, когда в первый же час после знакомства она засомневалась в его праве на материнское поклонение. Его красота проявлялась все больше и больше, как только он оживлялся в разговоре с ней. И его манеры казались крайне привлекательными.

Прежде чем Молли уехала, сквайр и Роджер вернулись из Кэнонбэри.

– Осборн, вот ты где! – воскликнул сквайр, раскрасневшийся и запыхавшийся. – Почему, черт возьми, ты не сказал нам, что поедешь домой? Я везде тебя искал, когда мы собрались пойти в таверну. Я хотел представить тебя Грантли и Фоксу и людям лорда Форреста с другого края графства, с которыми тебе следует познакомиться. И Роджер пропустил почти половину обеда, разыскивая тебя, а ты в это время ускользнул и спокойно просидел здесь с женщинами. Мне бы хотелось, чтобы в следующий раз ты дал мне знать, что улизнешь. Я не испытал и половины удовольствия, рассматривая прекрасный скот, думая, что с тобой случился один из твоих прежних приступов слабости.

– Думаю, таковой бы и случился, останься я дольше в той атмосфере. Но мне жаль, если я причинил вам беспокойство.

– Ладно! Ладно! – ответил сквайр, немного смягчившись. – И Роджер тоже… я посылал его то сюда, то туда весь день.

– Я ничего не имел против этого, сэр. Мне было только жаль, что вы так обеспокоены. Я подумал, что Осборн уехал домой, потому что знал, это ему не по душе, – сказал Роджер.

Молли перехватила взгляд, которым обменялись братья, – взгляд искреннего доверия и любви, который вдруг и ее сделал причастной к их отношениям – незамеченный ею прежде.

Роджер подошел к ней и сел рядом.

– И как вы поладили с Юбером? [44]44
  Юбер Франсуа – швейцарский натуралист (1751–1830).


[Закрыть]Вы не находите его очень интересным?

– Я боюсь, – покаялась Молли, – что прочла не слишком много. Мисс Браунинг нравится, когда я говорю, а, кроме того, дома столько всего нужно сделать до приезда папы. А мисс Браунинг не хочет, чтобы я ходила туда без нее. Я знаю, это пустяки, но они отнимают очень много времени.

– Когда приезжает ваш отец?

– Полагаю, в следующий вторник. Он не может долго отсутствовать.

– Я приеду и засвидетельствую свое почтение мистеру Гибсону, – сказал он. – Я приеду, как только смогу. Ваш отец был очень добрым другом мне с тех самых пор, как я был мальчиком. И когда я приеду, я буду надеяться, что моя ученица будет очень прилежной, – заключил он, улыбаясь своей доброй, приятной улыбкой ленивой Молли.

Затем подъехал экипаж, и она в долгом одиночестве возвращалась к барышням Браунинг. Уже стемнело, когда она приехала, но мисс Фиби стояла на ступеньках с зажженной свечой в руке и всматривалась в темноту, пытаясь увидеть, когда приедет Молли.

– О, Молли! Я подумала, ты никогда не приедешь. Столько новостей! Сестра пошла спать, у нее болит голова… от волнения, я думаю. Но она говорит, это новая еда. Поднимись наверх тихо, моя дорогая, и я расскажу, что произошло. Кто, ты думаешь, здесь был… выпил с нами чаю, снизойдя до нас?

– Леди Харриет? – спросила Молли, вдруг осененная словом «снизойдя».

– Да. Но как ты догадалась? Но все же она приехала, в первую очередь, ради тебя. О боже, Молли! Если ты не торопишься лечь спать, позволь мне тихо посидеть и рассказать тебе обо всем. У меня душа все еще уходит в пятки, когда я думаю о том, как меня поймали. Она, то есть ее светлость, оставила экипаж у «Георга» и пешком пошла делать покупки, так же, как это делали мы много раз за свою жизнь. А сестра прилегла после обеда вздремнуть, а я сидела, закатав платье на колени и положив ноги на каминную решетку, и растягивала бабушкины кружева, которые постирала. Самое худшее предстоит рассказать. Я сняла свой чепец, подумав, что начинает смеркаться, и никто уже не придет, на мне была черная, шелковая наколка, когда Нэнси просунула голову в дверь и прошептала: «Там леди внизу… очень знатная, судя по разговору». И тут входит миледи Харриет, такая милая и красивая, прошло некоторое время, прежде чем я вспомнила, что на мне нет чепца. Сестра так и не проснулась, то есть так и не встала. Она говорит, что подумала, будто это Нэнси принесла чай, когда услышала, что кто-то ходит. А ее светлость, как только увидела состояние дела, подошла, опустилась на колени на коврик рядом со мной и так мило попросила у меня прощения за то, что последовала за Нэнси наверх, не дожидаясь разрешения; ее так заинтересовали мои старые кружева, она хотела узнать, как я их стирала, и где ты, когда вернешься, когда вернутся счастливые супруги, пока сестра просыпалась – она всегда немного выходит из себя, когда просыпается после дневной дремоты – и, не поворачивая головы, чтобы посмотреть, кто пришел, сказала довольно резко: «Бу, бу, бу! Когда вы поймете, что шепот более неприятен, чем громкий разговор? Я не в состоянии уснуть из-за вашей с Нэнси болтовни». Тебе известно, что сестра все придумала, потому что храпела очень естественно. Поэтому я подошла к ней, склонилась и сказала тихо:

– Сестра, это ее светлость разговаривала со мной.

– Ее светлость здесь, ее светлость там! Ты выжила из ума, Фиби, раз говоришь такую чепуху… к тому же ты в своей наколке!

К тому времени она села и, оглядевшись, увидела как леди Харриет в бархате и шелках сидит на коврике и улыбается, она сняла шляпку, и на ее прелестных волосах играли отблески огня. Право слово! Сестра немедленно вскочила на ноги, присела в реверансе и извинилась за то, что спала, со всей быстротой, на которую была способна, пока я отлучилась надеть свой лучший чепец, потому что сестра могла сказать, что я выжила из ума, если продолжаю разговаривать с дочерью герцога в старой черной, шелковой наколке. К тому же из черного шелка! Если бы я только знала, что она придет, я бы надела свою новую, коричневую, что лежит без дела в верхнем ящике. А когда я вернулась, сестра приказывала принести чай для ее светлости… наш чай, я имею в виду. Поэтому настала моя очередь говорить, а сестра выскользнула, чтобы надеть свое воскресное шелковое платье. Но я не думаю, что теперь мы разительнее изменились для ее светлости, чем когда я растягивала кружева, сидя в наколке. Ее поразил наш чай, и она спросила, где мы его достаем, потому что она не пробовала ничего подобного прежде. А я сказала ей, что мы платим за него у «Джонсона» по 3 шиллинга и 4 пенса за фунт (сестра говорит, мне следовало бы назвать ей цену нашей чайной компании – 5 шиллингов за фунт, только это не тот чай, что мы пили, потому что к несчастью, в доме его не оказалось), и она сказала, что пришлет нам немного своего, из России или из Пруссии, или откуда-то издалека, а мы должны сравнить и узнать, какой из них лучше всего. И если ее чай нам понравится больше всего, она продаст нам его по 3 шиллинга за фунт. Она передала тебе наилучшие пожелания и, хотя она уезжает, ты не должна забывать о ней. Сестра подумала, что такое сообщение слишком много на тебя возложит, и сказала мне, что не будет обременять себя его передачей. «Но, – сказала я, – сообщение есть сообщение, и ляжет только на плечи Молли, если она примет его. Позволь нам показать ей пример повиновения, сестра, несмотря на то, что мы сидели бок о бок в такой компании». Поэтому сестра хмыкнула и сказала, что у нее разболелась голова, и она пошла спать. А теперь ты можешь рассказать мне свои новости, моя дорогая.