Текст книги "Персик"
Автор книги: Элизабет Адлер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 33 страниц)
41
Кто-то выключил свет, и в комнате было темно, людно и накурено. Обнявшиеся парочки спокойно танцевали под магнитофонную запись, и Пич смутно вспомнила, как ее познакомили с хозяином квартиры, а потом он быстро исчез с пышногрудой брюнеткой, с которой познакомился на какой-то вечеринке. У них кончилось виски, и все пили пиво, но никто не казался действительно пьяным.
Руки Джека обнимали ее, и они танцевали щека к щеке, едва двигаясь, и Пич хотелось, чтобы вечер не кончался никогда. Ее грудь была прижата к груди Джека, а его губы то и дело жадно целовали ее. Закрыв глаза, Пич прильнула к нему. Радклифф казался далеким, Гарри забыт. Не говоря ни слова, Джек взял ее за руку и вывел из комнаты.
Ноги Пич внезапно перестали слушаться, голова кружилась. Он открыл дверь в спальню, и они заглянули в темную комнату, услышав таинственное шуршание и смешки. Она отпрянула назад, хватая Джека за руку.
– Мы поищем другую комнату, – прошептал он, останавливаясь то и дело, чтобы ее поцеловать. Пич прислонилась к стене, в то время, как Джек открыл дверь в другую комнату, заглянул в нее и снова закрыл.
– Не везет, – тихо произнес он. – Знаешь что, поедем ко мне.
От этой мысли голова Пич просто пошла кругом. Джек снова и снова целовал ее. Она повисла на нем, и Джек прижался к ней всем телом. Его руки гладили ее грудь. Он целовал ее все крепче.
– Пойдем, – шептал он.
На улице Пич задохнулась от холода. Она забыла свой меховой жакет.
– Я принесу, – сказал Джек, ныряя в полутемный холл.
Оставшись одна, Пич чувствовала холод и испытывала страх – страх из-за собственной чувственности, которую впервые ощутила.
Пич слышала звуки музыки и голоса, доносившиеся с других вечеринок из соседних домов. Мимо пробежала парочка, перепрыгивая через лужи и радостно хохоча. Они выглядели молодыми и беззаботными. Точно такой Пич была всего несколько недель назад – до встречи с Джеком. Но она не хочет становиться другой. Она тоже хочет быть молодой, легкомысленной, беззаботной. Если сейчас пойти с ним, пути назад уже не будет. Слезы текли по ее щекам, когда она побежала. Ей было восемнадцать лет, ее звали Пич, и она принадлежала только себе самой. И никому другому.
– С вами все в порядке, мисс? – спросил водитель такси, остановившийся, увидев, как неистово она махала руками.
– Сейчас да, – выдохнула Пич, поеживаясь от холода.
Она поудобнее устроилась на потрепанном сиденье, обтянутом пластиком.
– Если кто-то обидел вас, мисс, я уж о нем позабочусь, – сказал мощный ирландец-водитель, сочувственно глядя на нее в свое зеркальце.
– Нет, нет. Спасибо, – выговорила Пич, все еще плача, – сейчас все хорошо, правда. Я сама во всем виновата.
– Ну… Если вы так считаете. Куда вас везти?
Куда? Она не могла вернуться в Радклифф в такой час. Пич вспомнила о дяде Себастио.
– На Бикон-Хилл, – решительно сказала она.
Небольшой узкий дом Себастио до Сантос находился на аокатой улице Бостона Бикон-Хилл и был выкрашен в белый цвет с серой отделкой. Окна гостиной на первом этаже выходили на реку Чарльз.
Устроившись на сером, обитом бархатом диване дяди Себастио, Пич медленно пила горячий кофе, то и дело вытирая слезы большим белым носовым платком дяди.
Себастио думал, что сейчас его племянница похожа на двенадцатилетнего беспризорного ребенка, попавшего в беду, и он надеялся, что все не так серьезно, как казалось. Он припомнил, как когда-то он уже выступал в роли дядюшки-спасителя для Эмилии, матери Пич.
Себастио до Сантос всегда был влюблен в мать Пич, но Эмилия вышла замуж за его сумасбродного брата. После трагической смерти Роберто Себастио надеялся, что Эмилия оценит, наконец, его любовь, но, как последний дурак, сам представил ее Жерару де Курмону, чувствуя, что они подходят друг другу. И снова Себастио вынужден был пережить, что мужчина, который был ему другом, женился на женщине, которую он любил.
Расстроенная молоденькая девушка, сидящая перед ним, могла бы быть его дочерью, если бы он сумел не оказаться неудачником в любви. Не везет в любви, повезет в деньгах, так, кажется, говорят? С ним так и случилось. Он был одним из выдающихся архитекторов Америки. Крупные национальные компании и самые богатые люди наперебой стремились воспользоваться его услугами. Он был уважаемым профессором Гарварда. За его именем шло так много титулов и званий, что они нарушали простое совершенство и симметрию его печати на почтовой бумаге. Поэтому на белых страницах его бумаг просто стояло: «Себастио до Сантос». Адрес и номер телефона, отпечатанные мелкими буквами, стояли внизу каждой страницы. Себастио считал, что стиль его почтовой бумаги полностью соответствовал стилю его жизни, который он для себя создал. Простота и совершенство.
Он вздохнул, когда рука Пич дрогнула, и кофе пролился на безукоризненный бархат светло-серого дивана. Возможно, совершенство нуждается в двух-трех пятнышках, чтобы придать ему немного жизни. По крайней мере, они будут напоминать ему о том, что Пич пришла к нему, когда попала в беду.
– Хочешь поговорить? – спросил он, забирая у нее чашку.
– Как быть со школой? – обеспокоенно прошептала Пич.
– Я уже звонил туда, сказал, что ты у меня, в безопасности, и что это – моя вина. Я сказал, что ты думала, у меня есть разрешение на то, чтобы ты оставалась у меня.
Пич вздохнула с облегчением.
– Спасибо тебе. Радклифф много значит для меня. Я бы не хотела все потерять из-за какой-нибудь глупой ошибки.
– Значит, то, что случилось, и есть глупая ошибка?
– О, дядя Себастио! – воскликнула Пич со слезами в голосе. Она бросилась к его ногам и припала мокрой щекой к его коленям. – Я чуть не сваляла такого дурака!
– Ну, поблагодарим Бога за это «чуть», – ответил он сдержанно.
– Его зовут Джек Мэллори, – начала Пич, слова рвались наружу. – Я никогда раньше не встречала таких, как он. Я имею в виду, он старше и не похож на мальчиков, с которыми я встречалась. С ними мне было просто весело, ты понимаешь. А с Джеком все по-другому. Словно внутри меня шла борьба между моим новым «Я», которое очень хотело его, и моим старым «Я», которое ничего не хотело менять в жизни.
Себастио рассеянно гладил рукой ее блестящие волосы. Бедняжка. Первый урок в жизни оказался довольно тяжелым для нее.
– Ты молода, Пич, наслаждайся свиданиями и вечеринками, – сказало он, – ты поймешь, когда встретишь того самого человека, и тогда тебе не нужно будет никуда убегать.
Пич встала на ноги, чувствуя облегчение.
– Я уже встретила его, – пробормотала она, зевая.
Она как-то стразу устала. Но теперь все снова в порядке, и ее жизнь вернулась в свое русло.
42
Комната Ноэля находилась в подвале серого пятиэтажного дома без лифта на грязной улице без единого деревца, заканчивающейся тупиком. У комнаты имелось два преимущества. Первое – в обмен на выполнение обязанностей дворника она была бесплатной, и второе – располагалась она рядом с бойлерной, и потому в ней всегда было тепло. Кроме того, она находилась в миле от МТИ, что экономило Ноэлю деньги на подземку.
Ноэля не волновало, что комната была маленькой и грязной. Она ему подходила. В ней была плитка с одной конфоркой, поцарапанная кастрюля и кружка, вся коричневая внутри от бесконечного питья кофе, когда он занимался ночами напролет. Была еще одна чистая тарелка, один нож, одна ложка, одна вилка, консервный нож рядом с парой банок консервированного супа и банка с растворимым кофе. Старая железная кровать стояла в дальнем углу, грязный матрац на ней накрыт голубым спальным мешком, а за дверью висело старое пальто из твида, купленное с рук за пять долларов у уезжавшего студента, которое служило Ноэлю еще и банным халатом, когда он поднимался в ванную комнату на два этажа вверх.
Облезлый стол у окна, в которое не заглядывало солнце, был рабочим местом Ноэля, где он уходил с головой в прекрасную логику точных наук. В то время как одна часть его живого ума заучивала научные догмы, проделывала быстрые вычисления и впитывала, как губка, все, что можно было в себя впитать, другая – изобретала автомобиль его мечты. Не целиком, конечно, но деталь за деталью. Ноэль обдумывал радиатор последней модели «форда», а потом размышлял над тем, что можно в нем изменить, чтобы улучшить конструкцию. Он тратил часы, переконструировывая сиденья нового «крайслера» или анализируя аэродинамику «ягуара». Он бы внес некоторые усовершенствования в колпачок втулки, и бамперы, и в двигатель тоже. Ноэль испещрял большие плотные листы дорогой бумаги эскизами и вычислениями, а потом аккуратно складывал их в большой черный портфель.
Все свободное от занятий и работы время он проводил в стенах МТИ, занимаясь в библиотеках. Ноэль был Знаком со своими сокурсниками очень поверхностно и общался с ними только по делу. Он был одиночкой. Но женщины были исключением.
К своему удивлению, он обнаружил, что дорогие, принадлежащие к высшему классу девушки находили его привлекательным. Им нравились его небрежные манеры, его молчаливость они принимали за скрытую чувственность. А Ноэль держал язык за зубами, он не учился светской болтовне и не знал, как правильно вести себя с девушками. А они принимали его таким, как есть, – неотесанным и мускулистым, молчаливым и неискушенным.
Они знакомились с ним в баре отеля «Коплей Плаза», или в университетских библиотеках, или за чашкой кофе. Именно девушки заставили Ноэля впервые задуматься над тем, что ему необходимо каким-то образом восполнить пробелы в воспитании. Он ничего не слышал ни о последних модных романах, ни о мемуарах, и Ноэль стал брать книги в библиотеках, стараясь выкроить время, чтобы успеть прочитать их. Он никогда в жизни не был ни в одной картинной галерее, и первое посещение Гарвардского художественного музея Фогга так ошеломило его, что он ходил туда каждый день в течение месяца и проводил там ровно один час, специально выкроенный им из плотного графика, рассматривая картины столь внимательно, будто хотел запечатлеть в своей памяти каждый мазок кисти художника. Всякий раз, когда Ноэль ухитрялся выкроить деньги, он покупал самые дешевые билеты на студенческую галерку в Бостонскую консерваторию и, опьяненный силой музыки, уносился в бездонный мир эмоций.
В зале консерватории он познакомился с Касси Плимптон. Ноэль видел ее мельком пару раз до того, как она заговорила с ним. Касси трудно было не заметить. Ей было двадцать девять лет, и, как она сама сказала ему, ее богатая бостонская семья считала, что она «засиделась». Касси не была красива, но так идеально ухожена, что выглядела привлекательной. Она была небольшого роста, с темными вьющимися волосами, взбитыми, как у пуделя, с большими карими глазами и склонностью носить броские розовые тона.
– Вы кто? – требовательно спросила девушка, подойдя к нему в фойе консерватории. – Мне кажется, вы бываете всюду. Разве не вы работаете в «Коплей Плаза»?
За коктейлем Ноэль рассказал ей старую историю о своих родителях, которые погибли в автомобильной катастрофе много лет назад, о том, что ему пришлось пробиваться в жизни самому, что сначала был колледж, сейчас – МТИ. Она слушала с сочувственным видом, но интереса не проявила. Касси нравились его неотесанный вид и неосознанно грубоватые манеры.
– Цивилизация обошла тебя, – сказала она ему после их первой близости, – городской крестьянин!
Ноэль презирал себя за то, что не знал, как вести себя даже в постели. Где учат таким манерам, которые нравятся этим женщинам?
– Но не вздумай меняться, – предупредила Касси, – в этом твое обаяние.
Они встречались уже несколько месяцев, не очень часто – только когда Ноэль позволял себе пораньше уйти с работы. Он приглашал ее в картинные галереи, а потом выпить чашечку кофе, а Касси покупала билеты в театры и водила поужинать в маленькие ресторанчики, где-нибудь подальше от главных улиц. Ноэль не возражал, когда Касси платила за ужин, но переживал, что его одежда имела потрепанный вид; тем не менее, когда Касси предложила сводить его в «Брукс Бразерс» купить несколько мужских рубашек и новый пиджак, он пришел в ярость.
– Я такой, как есть, – сердито сказал он. – Я всегда сам платил за все, что имею, зарабатывая на каждую вещь своим трудом, и пока я не могу позволить себе лучшего, я буду носить то, что есть.
– Я не возражаю, если ты не хочешь, – ответила она. – Я просто хотела сделать тебе подарок.
И вдруг, совершенно неожиданно, она пригласила его сопровождать ее на прием.
– Бостон приветствует Гарри Лаунсетона, – объяснила она. – Ты знаешь ГАРРИ ЛАУНСЕТОНА?
Ноэль пожал плечами. Он никогда не слышал о нем.
– Лаунсетон обязательно станет самым знаменитым молодым писателем, живущим в Гарварде. Благодаря своему социальному положению – после смерти отца он теперь сэр Гарри, – а также мнению, что он – гений, не говоря уж о его внешности, бостонское общество жаждет прижать его к своей груди. Черный галстук, дорогой, и тебе понадобится смокинг.
Ноэль часто подрабатывал барменом на приемах такого рода, разнося бокалы с вином на серебряном подносе, но впервые должен был присутствовать там в качестве приглашенного гостя. Касси была частью знатного общества Бостона, и он знал, что ему придется познакомиться с ее друзьями.
Он тщательно побрился, надеясь, что его борода не будет расти слишком быстро и не появится голубоватый оттенок на щеках, что не особенно красит мужчин. Он внимательно изучал свое лицо в зеркале ванной комнаты. У него тело атлета, средний рост, он широкоплеч, с хорошо развитой мускулатурой, и, кроме того, он все-таки кое-чему научился у своих богатых подруг – как всем этим воспользоваться, чтобы производить хорошее впечатление. Облачившись в смокинг, взятый напрокат и не очень хорошо сидевший на нем, Ноэль решил, что выглядит вполне сносно, но совсем не как мужчина, с рождения привыкший к такому образу жизни. С чувством неловкости он отошел от слишком откровенного зеркала и направился к двери. Однажды придет день, и он станет частью этого высшего общества, а сегодня вечером он вынужден только играть эту роль.
Себастио до Сантос ждал Пич в баре «Коплей Плаза». Конечно, она опаздывала, хотя ради пригласительного билета на прием в честь Гарри Лаунсетона, который он достал для нее, могла бы появиться и вовремя.
На вечере собирались преподаватели университета, издатели и старые бостонские снобы. Себастио уклонился бы от него, если бы не Пич.
– Как замечательно, – сказала она, рассмеявшись над удивлением Себастио. – О, это просто чудесно. Я ждала этого момента многие годы.
Себастио заметил ее у входа в бар. Трудно было не заметить ее в таком наряде. Силы небесные!
– Вот и я! – сказала Пич, целуя его в щеку.
– Я вижу.
– Ну, как я выгляжу? – Пич вопросительно посмотрела на него. Она потратила несколько часов, решая, подойдет ли это платье, и спрашивая себя, хватит ли у нее смелости надеть его. Она хотела, чтобы Гарри заметил ее. Пурпурное платье без бретелек было сильно открытым – во всяком случае, по понятиям Бостона, – а узкая юбка, как лепесток тюльпана, облегала ее так, как будто шелк стремился слиться с ее кожей. Себастио с неловкостью почувствовал, что Пич стала центром внимания всего бара.
– Я не уверен в правильном выборе платья, – сказал он.
Пич высоко подняла подбородок.
– Никто не подумал бы дважды, надеть ли такое платье в Париже.
– Но готов спорить, ты думала долго. Ты сама от него в ужасе. Позволь рассказать тебе маленькую историю, Пич. Когда твоя бабушка была молоденькой девушкой и готовилась впервые выйти на сцену, на ней было очень узкое платье. Дрожа от испуга и волнения, она стояла за кулисами, но должна была пройти через это – ей нужна была работа и деньги. Это означало для нее выжить. То, что сказала ей одна из девушек, занятых в шоу, изменило всю ее жизнь.
– Если ты должна делать это, – посоветовала она ей, – так гордись собой! Встань прямо, подними подбородок, представь, что ты королева. И мне кажется, Пич, если уж ты решила пойти в этом платье, то именно так тебе и надо себя вести.
Пич смотрела на него, пораженная его рассказом.
– Ты прав, – усмехнулась она, – конечно, ты прав. Пошли, дядя, а то мы опоздаем на прием в честь Гарри.
С высоко поднятой головой, прямой спиной, по-королевски улыбаясь любопытным посетителям, она прошествовала к выходу из бара, чувствуя, что все взгляды обращены на нее.
Гарри Лаунсетон не любил приемы. Он бы предпочел спокойный ужин в компании нескольких друзей, а не это сборище. Однако его жена Августа, разговаривающая сейчас с какой-то долговязой особой в коричневых кружевах и огромных рубинах, украшавших ее увядшую грудь, обожала приемы. Только ради нее он согласился прийти сюда.
– Так мы сможем познакомиться со всеми за один раз, дорогой, – уговаривала его Августа. – В конце концов, мы собираемся прожить здесь целый год. Тебе хорошо, – продолжила она, – ты будешь занят работой, будешь встречаться со всеми этими людьми в Гарварде, а я – сидеть одна в этом огромном доме, который мы сняли?
Гарри сдался, и вот они здесь. Он вежливо улыбался настойчивой даме, стоявшей рядом, которая хотела пригласить его на первое же собрание ее литературного кружка, и прятался от высокого, импозантного мужчины, похожего на банкира из голливудского фильма, который интересовался, каких вложений требует сейчас издательское дело. Он решил пробраться через толпу к буфету, где, по крайней мере, можно было увидеть парочку симпатичных девушек.
Августа наблюдала за мужем сквозь прищуренные глаза. Они с Гарри знали друг друга с детства, их отцы вместе ходили в школу, а ее брат учился в Оксфорде вместе с Гарри. Они всегда вращались в одном обществе, но все были удивлены, когда он женился на ней. Тихая маленькая Августа Харриот. Такая умная и милая.
– Именно поэтому я и женюсь на тебе, – рассмеялся тогда Гарри. – Женщины – опасные существа. Женясь на тебе, я хотя бы знаю, что получу.
И, конечно, Августа сознавала важность работы Гарри. Но ему, кроме работы, нравились и красивые женщины.
Ноэль спокойно стоял рядом с Касси, разглядывая великолепие зала с высокими потолками, стенами, затянутыми бледным шелком, и обставленного солидной старинной мебелью. Он отказался от шампанского, решив не пить совсем, боясь, что коктейль развяжет ему язык. Касси старалась втянуть его в общую беседу, но, кроме того, что он из МТИ, никому не удалось продвинуться дальше в своих расспросах. Однако он видел, как велась такая игра, как люди попадались в одни и те же сети. «Я слышал, вы из Огайо, вы знаете такого-то и такого-то?» – говорили они, или: «Я ходил в школу с парнем из этих мест, его зовут так-то и так-то, его отец занимался железными дорогами, знаете его?» Если вы знали, это было вашими верительными грамотами, и вас впускали в магический круг.
«Подождите, – думал Ноэль, – только подождите». Однажды он покажет им всем, что ему не нужно прошлое, чтобы занять свое место в их мире.
Он заметил девушку сразу. На ней было красное платье и она оглядывала комнату, затаив дыхание в ожиданий чего-то. Пич де Курмон не изменилась настолько, чтобы ее нельзя было узнать. Конечно, она стала выше ростом, даже выше Ноэля, но пышные блестящие волосы были такого же каштанового цвета, а на лице – все то же выражение любопытства маленькой девочки. Даже в таком экстравагантном платье она не выглядела старше шестнадцати. Это была та самая золотистая девочка из его детской мечты. Символ его свободы. Рядом с ней находился красивый солидный мужчина гораздо старше ее, человек, привыкший бывать в обществе. И Ноэль с завистью наблюдал за ними. Пич де Курмон даже не заметила его, совсем забыв об их случайной встрече в благотворительном приюте для сирот в Мэддоксе. Сам он изменился с тех пор. Он стал другим. Приют был похоронен в его прошлом, и никто в его жизни не должен знать об этом.
Когда Пич увидела Гарри Лаунсетона, сердце ее забилось так часто, что она испугалась, как бы не потерять сознание, но затем волна полнейшего счастья захлестнула ее. Гарри был здесь, ее план близился к завершению. Пробираясь между гостями, она подошла к нему поближе.
Гарри внимательно смотрел на потрясающую девушку в красном платье, стоявшую рядом с окружавшими его людьми, и старался сосредоточить внимание на профессоре, который объяснял ему гарвардские литературные традиции.
– Мистер Лаунсетон. – Голос Пич дрожал от волнения, – Здравствуйте. Мы встречались раньше, в Лаунсетон Магна…
Она была очаровательна, нимфа в шелковом пурпуре, с пышными волосами цвета старого портвейна. Грациозная, женственная и опасно молодая…
– Я помню вас, – сказал Гарри, протягивая к ней руки. – На крикетном матче.
Пич влюбленно смотрела на него, обе ее руки были сжаты в его руках.
– Я была с Мелиндой Сеймор. Ни думала, что вы вспомните.
Не обращая внимания на профессора, Гарри продел руку Пич через свою и вытянул ее из толпы.
– Как я мог забыть? Вы выглядели как экзотическое существо, затерявшееся на скучных английских газонах. Я тогда представлял вас бегущей босиком под тропическим ливнем, или завернутой в шкуры животных, или на мягком белом песке, обнаженной и украшенной яркими красными цветами гибискуса.
– Все писатели так разговаривают? – спросила она заво роженно.
– Я – да, – улыбнулся Гарри. – Это гораздо лучше чем отвечать на вопросы, сколько денег я зарабатываю на книгах, или прятаться от старых дам, которые хотят, чтобы я выступал на их маленьких литературных завтраках. А сейчас скажите, кто вы такая на самом деле?
Они стояли у высокого окна, и он повернул ее к себе лицом. Прикосновение его рук к ее обнаженным плечам заставило Пич вздрогнуть.
– Меня зовут Пич де Курмон, – ответила она, ее тонкий голосок утонул в шуме разговоров вокруг них.
Глаза Гарри не отрывались от ее глаз.
– И где вас можно найти, Пич, кроме как на тропическом острове?
– Я живу и учусь в Радклиффе, – прошептала она, чувствуя несоответствие его экзотических представлений о ней. – И изучаю английский.
Гарри засмеялся.
– Еще одна! – воскликнул он. – Меня все любят за мои книги, а не меня самого.
– Я – нет, – откровенно сказала она. – Я не могу читать ваши книги. Я люблю вас.
Августа Лаунсетон поставила бокал с шампанским и целенаправленно устремилась к своему мужу. Когда Гарри так смеялся, это значило, что ему весело, да и девушка была слишком красива, чтобы не замечать этого.
– Гарри, – позвала она, – Гарри, нам действительно пора уходить. Надо успеть на ужин к Вестмакоттам.
– Мы встретимся снова, – прошептал он Пич. – Радклифф, не так ли?
– Да, – выдохнула она.
– Я позвоню, – сказал он, взглядом скрепляя их тайну.
Покраснев, Пич отвернулась от пронзительного взгляда Августы. Ей было жарко, она была возбуждена и немного испугана и поэтому направилась к буфету выпить бокал вина. Ее взгляд встретился со взглядом темноволосого молодого человека, стоявшего в толпе, и ей вдруг показалось, что она его знает. Такое лицо трудно было забыть.
Пич обошла весь накрытый стол с закусками. Наверное, любовь вызывает чувство голода. Или это волнение? А может, она просто ничего не ела с утра? О Гарри, Гарри, пропела она про себя, какой ты замечательный, какой умный! Пич постаралась вспомнить, что он говорил о ней, о джунглях, о тропических цветах на английских лужайках. А эта его ужасная жена – мягко стелет, да жестко спать. «Я позвоню», – сказал Гарри. Завтра она ни на шаг не отойдет от телефона.
Кто тот человек, который продолжает смотреть на нее, что заставляло ее испытывать какое-то странное чувство. Он был частью толпы, а в то же время и нет. Молодой человек явно чувствовал себя неловко. Пич была уверена, что встречала его. Она должна выяснить, кто это такой.
– Привет, – просто сказала она, обращаясь к Ноэлю. – Меня зовут Пич де Курмон. Я уверена, что мы встречались, но совершенно не могу вспомнить где…
– Вы ошибаетесь, – сказал Ноэль, смутившись. Его голос резко прозвучал во внезапно наступившей тишине, а Касси и ее друзья посмотрели на них с интересом.
Пич заглянула в темные серые глаза и вспомнила худенькое личико мальчика, заглядывавшего в окно автомобиля так много лет тому назад.
– Ну, конечно! – воскликнула она в напряженной тишине, которая образовалась вокруг них. – Сиротский приют в Мэддоксе. Вы – Ноэль Мэддокс!
Ноэлю показалось, что ее услышали все в зале. Теперь все знали его тщательно оберегаемый секрет. Все знали о его бесславном начале. Теперь все знали, что он – просто никто. Его руки сжались в кулаки, а лицо застыло от гнева, когда Ноэль взглянул в невинные голубые глаза Пич. Он готов был убить ее.
