Текст книги "В этот раз в следующем году (ЛП)"

Автор книги: Элисон Кент

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

Глава 7

Бренна вытащила последний противень с печеньем из духовки и поставила туда оттаявшую запеканку. Чтобы занять себя и избежать неловкости, она приготовила простую глазурь для печения из воды и сахарной пудры, приняв предложение Диллона воспользоваться запасами. У него их было много, хотя не все, что ей хотелось бы.

У бабули была бы возможность украшать выпечку бисером и разноцветной присыпкой.

Вместо того чтобы приготовить половину порции и украсить ее готовой глазурью, они с бабушкой приготовили бы больше дюжины, затем украсили бы завитушками, кружочками и полосочками из глазури. Хотя печенье было таким же восхитительным, как и то, что она выпекала с Грэн, в это раз оно все равно будет не таким.

Это Рождество не будет обычным, а она так тщательно его планировала.

В следующем году все может измениться. В этом году ее последний год в Северной Каролине, и она хотела окружить себя родным уютом.

В этой же ситуации не было ничего уютного или родного. У нее не было плана, как разобраться с тем, какие чувства в ней вызывал Диллон, и от этого она была на взводе и… нервничала. Потому что только так она могла описать безудержный поцелуй.

– Могу я чем-нибудь помочь?

Его вопрос был простым, о предложении помощи, но она не могла обрести дар речи, чтобы ответить. Она чувствовала… себя неуверенной, и пока не совладала с собой, считала хорошей идеей держать рот на замке. Протянув ему миску и ложку, она взяла рифленую форму для пиццы, которую использовала вместо решетки для охлаждения над раковиной.

– Вот так? – спросил он, поливая первое печенье сахарной глазурью, которая растекалась и полностью покрывала изделие. Излишки стекали в миску, которую она поставила под форму.

– Идеально, – наконец произнесла она, потому что молчание было хуже признания его усилий в попытке сгладить острые углы в их общении.

– Знаешь, на этой кухне выпечкой пахнет впервые.

После того как она проинспектировала его морозильную камеру, это признание ее не удивило. Ввиду того, что еда появлялась в этом доме в качестве подарка или бартера, то мужчина мог годами питаться, даже не прикасаясь к плите.

– Плохо, потому что кухня замечательная. Моя в два раза меньше, и мне удается быть злым гением выпечки. Даже не могу представить, чтобы я могла здесь сотворить на таких просторах. – И пожалуйста, пожалуйста, пусть он не подумает, что я напрашиваюсь постоянно ее использовать.

– Ты же живешь в квартире? Во всяком случае, так говорила Донота.

Странно было слышать, что бабушку называли по имени, и она снова задумалась, какие же между ними были отношения.

– Да. Недалеко от госпиталя. Сейчас там беспорядок, коробки повсюду, а я даже и половину не упаковала.

– Я избавился от большинства своих вещей, когда поступил на службу. Все, что хотел сохранить, разместил в сарае у отца.

– Что ты сохранил? – спросила она, переворачивая тарелку для пиццы, чтобы еще ближе пододвинуть печенье.

Он рассмеялся.

– Уж точно ни одного противня для выпечки или решетки.

От этого она усмехнулась, но это не было ответом на вопрос. Поэтому, так или иначе, она задумалась, почему в прошлой жизни у него были противни для выпечки. Не твое дело, Бренна. Не спрашивай.

– Им легко найти замену.

– У тебя отлично выходит. Печенье. Елка. – Он набрал еще глазури.

Бренна снова перевернула тарелку, задев его бедром, но не отодвинулась.

– В основном, я ас во всем, что касается Рождества. Я люблю все это. Банальные песни, нанизывать попкорн для елки. Поедать столько, что, кажется, умрешь. Делать простые гирлянды собственными руками.

– Ты сама их делаешь?

– Мы с бабулей так делаем. Некоторые покупают готовые гирлянды, пластиковые. Но искалывать пальцы и Бинг Кросби¹ – это наша тема.

– Что за Рождество без традиций?

Она снова подумала о датах, высеченных на лампе и вентиляторе.

– У тебя есть какие-нибудь?

– Встречать его в одиночку считается?

– Не может быть? – мысль о том, что он так и делает, разбила ей сердце.

– Я провел десятки праздников в палатках, поедая индейку и ветчину, с тысячей других парней, одетых так же, как и я.

– А теперь?

– Я получаю много приглашений, – ответил он, и она заметила улыбку в его голосе.

– Ах, да, самый завидный холостяк в горах.

О котором ее бабушка никогда не упоминала. Как только она с бабушкой окажутся наедине, Бренна доберется до тайны Диллона Крейга.

– Как ты решаешь, которое принять?

Он пожал плечами, и слизнул с костяшек капельку глазури. – Я принимаю их все.

– Серьезно?

– Я совершаю обход в Рождество, как и в любой другой день. Я лишь задерживаюсь немного дольше на обед или ужин, или кофе с пирогом, зависит от времени моего прихода.

– Думаю для Странника это долгий и холодный день.

– В награду он получает овес и теплый амбар.

– Спорим, ты приносишь домой кучу подарков.

– У меня достаточно шарфов, чтобы сделать армию мумий. Реб Кертис установил мне камин. Дьюи Мосс сделал седло для Странника. И ты видела мою морозилку.

Она должна была спросить…

– Кто-нибудь повесил для тебя омелу?

– Меня пару раз подлавливали.

– Я так и знала, – сказала она и толкнула его бедром.

Он толкнул в ответ.

– А как насчет тебя?

Она вспомнила прошлогоднюю вечеринку отделения. Ужасное караоке. Толстые губы Роба Меррилла. Она вздрогнула, моля о создании мозгового отбеливателя, чтобы очистить память.

– Так и думал.

– Не-а. Просто вспомнила о плохом исполнении колядных песен.

– Как скажешь.

– Правда. К тому же, мы оба знаем, что мне не нужна омела.

И вот снова. Поцелуй и ее неумение держать язык за зубами.

Одна большая дружная семья. Или одна огромная кучка говна. В любом случае, она уже в нее вступила.

– Тебе должно быть чертовски стыдно, если дела обстоят иначе.

Да он искушал ее. Тон его голоса был такой мягкий, такой соблазнительный. Или она всего лишь нафантазировала то, что хотела услышать? Она поставила противень с глазированными печеньями на стол, и замешкалась.

– На счет этого…

– Если ты думаешь извиниться, то не стоит. Я был там, и тебе не за что извиняться.

От этого ей не стало легче.

– Я не хочу, чтобы между нами было что-то недосказанное.

– А разве что-то есть?

Избегая ответа, она взяла две прихватки и открыла духовку, чтобы достать запеканку.

– Нам предстоит провести еще пару дней наедине. Думаю, обстановка будет менее напряженной, если мы оба забудем о поцелуе.

Он подождал, пока она поставила блюдо на плиту. Затем взял за плечи и развернул к себе лицом.

– Я вообще не собираюсь забывать этот поцелуй. И ни на секунду не поверю, что именно этого ты хочешь.

Если вкратце, в чем была ее проблема? Знать, что она хотела?

– Мы не можем завести романтические отношения, а поцелуи ведут именно к этому

– Слишком поздно, – ответил он и припал к ее губам, чтобы доказать свою правоту.

Они уже были связаны. И деваться было некуда. Сладостное прикосновение его губ, ласковые прикосновения его ладоней к ее лицу, как и ее учащенное сердцебиение, показывали, что это было правдой.

Она потянулась к нему, смяв в руках ткань его рубашки и ощущая каждый его вдох и выдох, а его сердце стучало в унисон с ее собственным.

Он был красивым мужчиной, но у этого мужчины были свои шрамы. Он был тайной ее бабушки, которую она скрывала от нее, и Бренна хотела знать причину. Всего один его поцелуй поведал ей о многом, и так или иначе она влюбилась в него, в его храбрость, в его щедрость, в жар его кожи, в его силу.

Почему сейчас? Этот вопрос повис между ними, но она прогнала его прочь. Единственное, что имело сейчас значение, это как его пальцы прикасались к ее уху, и как прижималась рука к ее пояснице.

Он был голоден: его рот, его тело. Он хотел ее.

И она хотела его. Как она могла не хотеть? Она скользнула языком по его языку, словно заигрывая. Распаляя, дразня. Чтобы он представил, будто у них были недели, месяцы, а не несколько дней.

Она застонала от этой мысли, и скользнула руками по его плечам. От него исходил аромат свежего воздуха, сосны, холодной земли и зимы, и она ощутила вкус глазурь, которую он слизнул со своей руки.

Это было слишком, все эти противоречивые эмоции. Желать то, что она не могла получить. Ей хотелось, чтобы он появился в ее жизни до того, как ее жизнь перевернулась верх дном. Она задумалась, будет ли тяжело выделить для него место в своей жизни, чего бы ей это стоило?

Прервав поцелуй, она уперлась лбом в его грудь и вздрогнула.

– Нам правда стоит это все остановить.

– А я в этом решении с тобой не согласен.

Она хотела усмехнуться, но поняла, что ее глаза крепко закрыты.

– Тогда нам стоит прекратить на время, пока я готовлю, иначе я умру от голода.

– Это означает, что мы продолжим, если ты больше не будешь рабыней у горячей плиты?

Она отстранилась и загадочно посмотрела на него, в его глаза такие добрые, такие унылые и искрящиеся от возбуждения.

– Ты только что назвал меня рабыней?

Его смех эхом отразился от стен кухни и ее руки и ноги задрожали от силы его вибрации.

– Думаю тебя никак не переубедить в том, что это комплимент?

– Не в этой жизни. – Ответила она, разворачиваясь к плите, чтобы разложить по тарелкам запеканку, и снова спрашивая себя, почему сейчас?

После ужина Диллон отправил Бренну в гостиную, а сам прибрал на кухне. Он пошутил с рабыней, но понял, что она сделала уйму того, что он бы не просил гостя делать, и это ему в некоторой степени понравилось. Понравилось то, что она взяла на себя бразды правления и позаботилась о нем. Глупо, учитывая то, что его работа определяется как забота о других.

И да. Все эти запеканки не были оплатой или бартером. Это было свидетельством того, что на горе было несколько женщин, которые четко дали понять, что они готовы и охотно будут заботиться о нем и кормить его.

Ни в одной из них он не был заинтересован. И он все еще не понимал, чем Бренна отличалась от них, но однозначно, она его интересовала.

Может из-за непосредственной близости. Условия, в которых они оказались в последние несколько дней, не позволяли сделать большего, чем несколько ограниченных кругов, и он признавал это. Он плохо себя чувствовал, когда ему нечем было заняться.

Работа по дереву заполняла эту пустоту, но он не хотел, чтобы Бренна спрашивала об этом. Он удивился, когда она промолчала.

Работа по дереву была слишком тесно связана с годами, проведенными на войне, чтобы объяснять, откуда в нем это появилось. И как бы сильно он не хотел затащить ее в постель, ни за что не платит за удовольствие тем, что обнажит перед ней душу.

Никто не подбирался так близко. Никогда.

Положив печенье горкой на тарелку, он отнес его вместе с двумя чашками кофе в гостиную. Вместо того чтобы расположиться в уголке дивана, Бренна сидела по-турецки на полу между кофейным столиком и камином.

Погруженная в мысли, она не заметила, как он поставил рядом напитки и еду, и повернулась лишь тогда, когда он присоединился к ней на связанном вручную ковре, который он принял в качестве благодарности от пациента.

– Душу продал бы, чтобы знать, о чем ты думаешь, но это было бы сродни нищенской зарплате…

Она улыбнулась.

– Ты забавный. Тебе кто-нибудь говорил об этом?

– Твоя бабушка.

– В это я готова поверить. Я не знаю никого с лучшим чувством юмора, чем у бабули. – Она взяла протянутую им чашку кофе. – Я пыталась ранее ей позвонить. Линия все еще оборвана, и здесь нет никакого намека на мобильную связь.

– И многих это устраивает.

Краем глаза она посмотрела на него и отпила кофе.

– И ты не скучаешь по цивилизации?

– У меня есть связь. – Он указал на потолок. – Я доктор. У меня есть спутник.

– Спутниковый телефон? Или только интернет и телевидение? Кажется, это все равно не работает.

Он наблюдал, как разрасталась ее надежда. И ему было противно, разрушить ее.

– Нет телефона. Прости.

Закрыв глаза, она прислонилась спиной к кофейному столику.

– И что говорит тебе спутник об урагане?

За дверью ветер завывал, царапал окна, раздувал пламя в камине. Ни одному из них не требовалась спутниковая связь, чтобы понять, ближайшее время они никуда не выберутся.

– Я отвезу тебя к Доноте на Рождество, Бренна. Я обещаю.

Она повернула голову, и посмотрела ему в глаза, и его взгляд стал отстраненным. Он хотел ее. Она хотела его. Что если время было совсем не подходящим, но у них был только этот момент? Времени было больше, чем то, что ему было дно с мужчиной, которого он потерял.

Наклонившись вперед, он поставил кружку на камин, взял ее кружку и проделал то же самое с ней. Затем навис над ней, заставляя лечь на пол и вытянуться под ним. Ковер был мягким, хотя и не был достаточно толстым, чтобы сгладить жесткость пола.

И когда он накрыл ее, что он сделал очень нежно, перенеся вес на мускулистые руки, его локти оказались по обеим сторонам от нее.

Глава 8

– Ты хочешь этого? – спросил он, глядя ей в глаза. – Ты хочешь меня?

– И то, и другое, – ответила она, ее голос был едва громче шепота, ее тело дрожало, глаза светились и пронзительно смотрели. – Но…

– Шшш. Я знаю, что ты уезжаешь. Я знаю, что нам нельзя увлекаться. – Он также знал, но не сказал ей, что не может быть парой ни с одной женщиной на свете. – Но мы здесь, и у нас есть этот миг, и иногда это все, что у нас есть.

Она освободила руку, зажатую между ними, и прикоснулась к его щеке.

– Я могла бы влюбиться в тебя в мгновение ока. И это, кажется, слишком опасным, чтобы ставить на кон.

Даже если и так… Он закрыл глаза, снова открыл их и пронзительно посмотрел на нее.

– Это все что я могу пообещать. – Затем он увидел, как она сглотнула.

– Я не хочу, чтобы ты разбил мне сердце.

Он не мог пообещать ей этого, только если не уедет. И даже тогда будет слишком поздно. Для него уже было поздно. Что бы ни произошло в это Рождество, он запомнит ее на всю оставшуюся жизнь.

– Как скажешь, милая. Только знай…

И внезапно он не смог произнести это. Не смог сказать, что годами не смеялся, что его хижина никогда не была домом, лишь местом, где можно было повесить пальто и шляпу.

Что последние две ночи ему снились сны о ней – не о крови и песке, не о безумной, бесполезной потере, а о ней.

Он пытался заглушить воспоминания, которые не относились к этому моменту, и понял, что служба была частью того мужчины, которого желала Бренна, как и его детство, годы в скорой помощи, жизни в горах.

Прежде чем он смог подобрать достаточно благоразумные слова, она переместила руку с его щеки на затылок и притянула ближе к себе, припав к его губам.

Этот поцелуй не был похож на остальные. Этот был простой, милый. Чистый. Поцелуй заботы, а не страсти, хотя он и не мог игнорировать возбуждение, которое разгоралось в нем от ее прикосновений, аромата, такого же знакомого, как и его собственное имя.

Ее рука переместилась к его шее, она скользнула языком вдоль его сомкнутых губ, раздвинула ноги, чтобы он уютно разместился между ее бедер. Он так хотел этого, он нуждался в этом; прикосновения были настолько интимно нежными, что он думал, что может сломаться.

И затем ее поцелуй стал жарче, а язык – более настойчивым. Она руками гладила мышцы его спины, по обе стороны от позвоночника. Его эрекция усилилась, и он прижался к ней, проигрывая битву, медленно вступая в игру.

Он запустил пальцы в ее волосы, впился в губы, глубже проникая языком в ее рот и начал покачивать бедрами. Она отвечала на его движения, а ее руки скользили по его спине, затем она обхватила его ногами, чтобы прижаться сильнее.

Бренна настолько все облегчила, но он не был готов все так быстро закончить. У них была впереди вся ночь. Он хотел всю ночь. Диллон хотел ее в своей постели, обнаженную, неистовую. Он хотел зарыться с нею в подушки и одеяла и находиться там, пока не иссякнут силы.

От этих мыслей он застонал, как и от прикосновений рук Бренны к его спине, когда она пыталась вытянуть рубашку из-под ремня, чтобы ощутить его кожу. Камин потрескивал от порывов ветра; он перекатился на бок и потянулся к низу ее свитера.

Он снимал его медленно и наблюдал, как огонь бликами играл на ее коже. Она была теплой и мягкой, прекрасной, идеальной, и он смотрел ей в глаза, целуя живот, и продвигаясь выше, пока губы не добрались до груди.

Она резко вдохнула, и выдохнула со стоном, затем она отстранилась, чтобы сесть. Не отрывая от него глаз, она стянула свитер через голову и расстегнула лифчик. Бретельки соскользнули с плеч, но остановились. Одним пальцем он помог ей освободить грудь.

Она была великолепна, грудь цвета персиков, озаренных огнем, соски были темнее, а губы влажными, где она скользнула по ним языком. Он потянулся к ней, и она подалась вперед, опускаясь к нему на колени, обвивая руками его шею и приглашая его.

Он принял приглашение и наклонился, чтобы припасть к груди ртом. Она всхлипнула, когда он взял сосок в рот, и начала стонать, когда он кружил языком по ее тугому холмику, и ахнула, когда впился зубами.

Затем она выпрямилась, ее пальцы оказались на пуговицах рубашки и начали их расстегивать, а затем стянула рубашку с его плеч. Он притянул ее ближе, удерживая одной рукой за спину, а второй зарылся в волосы, и целовал, пока не потерял контроль над членом.

– Как думаешь, мы можем переместиться в спальню? – спросил он, шепча ей в губы.

– Мне нравится огонь, – ответила она, прикусывая мочку его уха. – Хотя, да. Кровать будет идеальной. Впрочем… – добавила она хриплым голосом. – Все, что мне нужно – это ты.

На мгновение он застыл от ее слов. Скольких же он оставил неудовлетворенными? Затем он вспомнил, где находился, с кем был, и закрыл дверь в прошлое.

– Я весь твой, – ответил он и поднялся на ноги, не выпуская ее из своих рук, ее ноги все еще были обвиты вокруг его талии, а руки – вокруг шеи и он понес ее в кровать.

Как только они рухнули на матрас, Бренна откатилась и включила прикроватную лампу. Его ноги свисали с кровати, Диллон оперся на локти и нахмурился, но не успел произнести и слова, как она прижала его к матрасу.

– Я хочу тебя видеть, – сказала она, стягивая свои ботинки и джинсы и не давая времени возразить. – Я не хочу быть в темноте, не сегодня.

Потому что он был прав. У них было только сегодня, и, возможно, они больше никогда не встретятся вновь. Она не могла представить, что проведет это время в темноте. Бренна получала слишком много удовольствия, лишь глядя на него, в предвкушении прикосновений его рук, губ, наблюдая за выражением его лица, его страстью, потом на его коже.

В одних лишь трусиках она оседлала его бедра. Затем посмотрела в его встревоженные глаза, его жаждущие, голодные глаза, готовые потерять контроль.

– Если мы собираемся сделать это, я хочу, чтобы это было незабываемо.

Она прикоснулась ладонями к его щекам и накрыла его губы своими. Ее соски прикасались к его голой груди, она покачивалась, скользя по его волосам, которые на ощупь были словно шелковые нити, и щекотали ее. Он застонал, его руки оказались на ее бедрах и крепко сжали их.

Его пальцы впивались в ее кожу, от чего, несомненно, у нее проступят синяки, но через несколько дней они посветлеют, так или иначе, у нее будут напоминания об этой ночи, о Диллоне, и этот подарок после Рождества поможет вступить в новый год, когда ее жизнь больше не будет прежней.

Мысль о том, что она создает еще кое-что, чтобы оставить в прошлом, заставила ее тяжело сглотнуть, глаза заволокло слезами, и на мгновение ей захотелось выключить свет. Но этот момент прошел, она оторвалась от его губ и оставила цепочку поцелуев на его челюсти, вниз по шее, вдоль ключиц к плечу, где укусила его. Не сильно, но достаточно, чтобы оставить след. Она тоже хотела оставить напоминание о себе.

Он зарычал, наполовину от удовольствия, наполовину от боли, и она лизнула поврежденную кожу, прежде чем перейти к груди. Губами она нашла его сосок, облизнула его кончиком языка, и второй щипнула, пока его стоны не превратились в более животные звуки, которые пронзали ее, гром и молния сверкали в местах соприкосновения их тел.

Последнее движение языка, и она припала к дорожке волос на его прессе. Его эрекция стала мощнее, длиннее, Бренна прижалась к его эрекции ладонью и замерла.

– Мне было интересно, что написано на твоей ременной пряжке. – Слова «Золотой кадуцей»¹ располагались по центру, под ними «Соединенные Штаты Америки» и над ними слово «Армия». – Не думала, что буду так близко, чтобы рассмотреть надпись.

Он скрестил руки на затылке, словно опираясь на подушку, и положил голову на запястья.

– Могла бы спросить.

– И признать, что рассматривала тебя?

– Стоило бы. Посмотри, сколько времени мы потратили впустую, чтобы прийти к этому.

Она усмехнулась, скользнула кончиком пальца вдоль его губ и прочертила им влажную дорожку вдоль груди к пряжке ремня.

– Впустую? Я даже и двух дней не выждала, чтобы тебя не поцеловать.

– Даже эти два дня – были слишком долгими. – Его взгляд обжигал и воспевал ее. Вена на его виске пульсировала.

Она вытащила язычок пряжки из отверстия на потертом ремне и аккуратно расстегнула каждую кнопку на ширинке. Она сделала все это, не глядя вниз и не отрывая от него взгляда, и наблюдала, как его зрачки расширяются, и он прикрывает глаза.

Знать, что он так реагирует на нее, было возбуждающим, а иметь такую власть – опьяняющим чувством. Она пришла к нему с одним лишь желанием, без многолетнего опыта. У нее было только два дня, и только то, что она узнала о нем, и дикое желание.

Когда она полностью расстегнула его джинсы, он потянулся к ней; ладонями он обхватил ее грудь, и она сделала то же самое, прикасаясь к нему через белую ткань боксеров. Его член был твердым, мощным, упругим, жаждущим. Он еще больше налился, когда она обхватила его; Бренна не отрывала от Диллона взгляд.

То, что она увидела, – его возбуждение и голод разожгли ее; она освободила его пенис и наклонилась, чтобы взять в рот. Он был гладким, налитым до предела, теплым, солоноватым и тяжелым в руках. Кончиком языка она скользнула по головке, прошла языком до низу, практически дойдя до основания, прежде чем полностью вобрала в рот.

Он позволил ей руководить не более минуты, затем остановил ее и сел, стягивая с себя ботинки, джинсы, расстегнутую рубашку и носки.

– Вот. Теперь я весь твой.

Если бы это было правдой. Ей хотелось, чтобы он принадлежал ей дольше, чем лишь на это время. Вытянувшись на кровати и занимая практически все пространство, он был невероятно красив.

Его руки и ноги был длинным и накачанными, грудь и живот были словно вылеплены, будто он занимался все время в тренажерном зале, хотя она знала, что это было не так. Ее пальцы прошлись по изгибам его пресса, гадая, сколько же он провел времени, чтобы вылепить свое тело на войне, работая, чтобы не сойти с ума, избавляясь от стресса, вызванного увиденным или в ожидании обстрела гранатометом или огнеметом.

Эти мысли заставили ее глаза закрыться, а в груди заполыхал огонь. Страх прошелся по ее телу, его больше не было. Он был здесь, и на одну ночь Диллон принадлежал ей. Она легла рядом с ним, спрятала лицо в изгибе его плеча, закинула ногу на него и прижалась к его горячему паху.

– С тобой хорошо.

– Да, так и есть.

Она улыбнулась, и нежно потеребила волосы на его груди.

– Мне нравится прикасаться к тебе. Мне нравится смотреть на тебя.

Его член дернулся, упираясь ей в ногу.

– Наслаждайся. Но чтобы ты знала, не затягивай.

– Не затягивай? – Ох, но ожидание лишь усиливает желание, что намного лучше.

Он взял ее руку, играющую с его соском, провел ею вдоль своего тела и заставил обернуть ее пальчики вокруг члена.

– Так лучше.

– Ты прав. Так лучше. – Она начала поглаживать его, наблюдая за движениями своей руки по его пенису, как кружит ее большой палец по тугой коже головки. Ее собственное возбуждение усиливалось, соски превратились в тугие горошины, а киска налилась и истекала соками. Затем она снова села на него.

– Но так все же лучше.

Его глаза говорили, что время игр окончено, и он собирался это доказать. Открыв прикроватную тумбочку, чтобы взять презерватив, он обхватил ее за затылок и прижал к себе, прежде чем перевернуться. Его рот впивался в ее, раскрывая и притягивая ближе, его язык врывался в рот, чтобы соприкоснуться с ее языком.

Когда он переместил руку между ее ног, она ахнула, но отдалась в его власть. Он развел в стороны ее лепестки пальцем, и скользнул им, размазывая ее влагу, от входа к клитору. Она потерлась о его руку, затем о его пах, его волосы восхитительно щекотали ее нежную кожу.

Они оба были готовы, и она приподняла бедра, встречая его. Не отводя взгляда, она насаживала себя на него, медленно вбирая в себя, наслаждаясь первым проникновением.

Он обхватил ее ребра, лаская большими пальцами грудь.

Щетина на его лице не могла скрыть напряжение его челюсти, ей нравилось, что это происходило из-за нее. Она приподнималась, опускалась, подстраивалась под его ритм. Он наполнял ее, растягивал. Основание его члена стимулировало ее клитор, когда она извивалась, в поисках сладкой точки, где ее нервные окончания закипали, и всхлипывала, когда находила ее.

– Хорошо? – спросил он, и она кивнула.

– Невероятно. – Это было правдой. Ничто не подготовило ее к тому, что ее тело будет пылать от таких ощущений. Это было нечто большим, чем она когда-либо испытывала, намного большим, всепоглощающим и мощным. Это поглощало и подчиняло ее, и она затерялась.

Затерялась в Диллоне, в нечто большем, чем его прикосновениях. Затерялась во всем том, что он предлагал: безопасности и мужестве, сострадании и великодушии. Она с такой легкостью могла влюбиться в него, любить его, и знала, что этот момент держал ее будущее в своих руках.

Диллон обхватил ее руками за ее талию и сел, прижимая ее к себе. Но благодаря тому взгляду, которым он на нее смотрел, их связь стала нечто большим, чем просто секс. Стала всем ее миром. Стала всем, чем она была и что знала, и ох, что это был за опьяняющий оргазм.

Его руки крепко сжимали ее, он обнял ее за плечи и продолжал входить в нее. Ее груди были прижаты к его груди, ее киска была во власти его члена, бедер и твердых мышц пресса. Он был всюду, но ей было этого мало, она не могла думать, едва могла дышать.

Сдаваясь, она зарылась в изгиб его шеи. Ее киска напряглось, давление возрастало, требуя и нуждаясь в большем. Он шептал ей на ушко слова, которые она не могла разобрать, но в этом и не было никакой необходимости. Сексуальные слова, сексуальные звуки.

Умоляющие, отчаянные, требующие, страстные.

Она расслабилась, из ее горла вырвался пронзительный вскрик. Она могла дышать, и он последовал за ней, рыча и вздрагивая, казалось, целую вечность. Как они взорвались вместе, так они и утихли вдвоем, спускаясь на землю, словно другие люди, и зная, что между ними больше ничего не будет прежним.