Текст книги "В этот раз в следующем году (ЛП)"

Автор книги: Элисон Кент

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

Глава 3

Бренна села в угол дивана, скрестив ноги под собой, и подумала, что больше никогда не будет двигаться. Диван был большим, который подходил крупному мужчине, и кожаная обивка цвета ржавчины выглядела слегка неуместно и роскошно для бревенчатого домика в лесу.

Так же странным и нелепыми были другие предметы интерьера. Изысканный камин, который занимал всю стену гостиной. Плита с шестью горелками, на которой Диллон разогревал тушеное мясо. Даже кастрюля, и та была керамической, больше подходила бы для кухни телешоу «FoodNetwork». Полы Дин. Рейчел Рей.

На самом деле, ничто не подходило для этого домика.

Это относилось и к хозяину.

Большинство друзей бабули, которые жили на горе, жили просто. Многие были пенсионерами и жили на ограниченный и фиксированный доход. У других было своё небольшое хозяйство, они были ближе к земле и выращивали овощные сады, держали кур и коз, несколько лошадей, дойных коров.

Некоторые, как и бабушка, жили здесь всю свою жизнь. Что касалось приезжих, их дома были захламленными, внутренний интерьер отображал характер хозяев.

Она была у них дома вместе с бабулей и знала, что декор у Диллона был не совсем типичным. Грубым, да.

Удобным, определенно. Но простота в вещах была обманчива.

И она никак не могла понять, выбрал ли он эти детали в стремлении соответствовать окружению. Или интерьер отражал его сущность, дом отображал человека, который добровольно пошел на службу в те места, где его жизнь была подвержена риску, как и жизнь его пациентов.

Его тяжелые шаги прозвучали ближе. Бутылка темного пива появилась у неё из-за плеча. Она взяла ее из его руки, их пальцы соприкоснулись, словно по ним прошел электрический разряд.

– Спасибо.

Он уложил своё длинное тело на другом конце дивана и вытянул ноги, скрестив их в лодыжках.

– Я уверен, что это не то, что ты обычно пьешь, но думаю, оно своё дело сделает.

– Предписание врача? Крепкое пиво перед сном и зайдешь проведать меня утром?

– Что-то в этом роде.

Он улыбался, когда поднес бутылку ко рту, а глаза были полу прикрыты темными ресницами, когда он смотрел на огонь.

Она стала изучать его лицо, щетину, покрывающую подбородок, коротко подстриженные темно-каштановые волосы, хотя они все равно были длинноваты, чтобы их не было видно из-под шляпы. Гладкая кожа виднелась в расстегнутом вороте рубашки. Пряжка ремня лежала ровно на животе. Его… джинсы.

Она отвела взгляд в сторону, на огонь. Бренне хотелось послушать его рассказы о войне. Годами об этом рассказывали в новостях, звучали рассказы о погибших солдатах, о спасенных людях, о подвигах, о жертвах. Человек возле нее был героем. Неважно, из-за чего он вернулся домой, ей достаточно было того, что она уже знала.

Но она также знала, что нельзя было спрашивать. Донота не упоминала о нём по какой-то причине, и Бренна была уверена, что это было связано с уважением к его личной жизни. Неважно, по его собственной просьбе или из-за ее порядочности, только бабушка могла дать ответ.

Бренна выбрала более безопасную тему для разговора.

– Ты практикуешь здесь? В горах?

– Что-то вроде того, – сказал он после очередного большого глотка пива.

– У меня нет тут регулярных записей, но есть клиника. На заднем дворе, она принадлежала отцу. Поскольку она уже была построена, я переделал ее.

Интересно.

– И люди просто приходят?

– Они обычно сперва звонят, но в общем да. Я делаю объезд по утрам, затем обычно провожу остаток дня здесь.

– Что ты делаешь?

До этого он ни разу не поворачивал голову, но теперь все же взглянул на неё.

– Это личное, не находишь?

Её щеки покрылись румянцем, как будто час просила на жаре.

– Извини. Это не то, что я хотела спросить. Я имела в виду…

– Если я не на службе, у меня нет семьи и нет постоянных часов приема в клинике, чем же я занимаюсь все свободное время, да?

Она отпила из своей бутылки, осознавая, во-первых, что он просек её намерения абсолютно верно, а во-вторых, насколько любознательной она была.

– Да. Об этом.

Он засмеялся, глубоким грудным смехом, от которого ей захотелось прижаться к нему и почувствовать вибрацию. Как только эта мысль зародилась, она уже не могла от неё избавиться. И выпитое ею пиво, крепкое и вязкое, только делало все еще хуже.

– Я нахожу себе занятие, – ответил он и это вывело ее их похотливых мыслей. – У меня есть большой участок земли, на котором нужно работать, и редко выпадает день, чтобы никто не пришел в клинику. Также мне нужно ездить в город за результатами анализов, которые не могу сделать сам. И все такое.

– Тебе тут кто-нибудь помогает? Медсестра или фельдшер?

– Только я работаю с пациентами, хотя жена одного из моих постоянных посетителей ведет бухгалтерский учет и помогает мне с бумажной работой.

Очень замечательно.

– Звучит так, словно ты можешь преподать урок о натуральном обмене.

– Мне это подходит. Но не всем.

Не подходит для тех, кому нужны деньги. В которых, как она поняла, он не нуждался.

– Ты упоминал объезды. Очевидно, что не в больнице.

– На горе, – он снова искоса взглянул на нее.

– И провожу за этим делом большую часть времени, которое тебя так интересовало.

– У тебя так много пациентов?

– Дело не в количестве пациентов, а самих объездах.

– Как это?

Он замялся на минуту, наверное, жалея о том, что спас её, такую болтливую.

– Многие из обитателей не выходят из дома, они не всегда больны, просто не имеют такой возможности. Кто-то просто не хочет, но все еще нуждается в помощи. Большинство из них знали моего отца, и позволяли ему помогать им, поэтому они доверяют мне в тех вопросах, в которых не доверились бы социальному обслуживаю.

Теперь она это поняла.

– По этой же причине у бабушки такой огромный сад, что одной не съесть весь урожай. Она печет десятки буханок хлеба, и всегда делает в два раза больше запеканок и замораживает их для экстренных случаев.

– Я знаю, – сказал он и допил пиво. – Она просит меня доставить их, когда не может выйти.

От его слов ей стало неловко, и по спине пробежала дрожь.

– С ней все хорошо? В смысле, мне не стоит об этом беспокоиться? Она никогда не жалуется, ты же знаешь. И сомневаюсь, что она бы мне сказала, если бы её состояние серьезно ухудшилось.

– Не о чем беспокоиться. Она здорова как лошадь. За словом в карман не полезет.

Он встал на ноги, помахал пустой бутылкой, держа ее за горлышко.

– Сейчас вернусь.

Такие клише о психическом и физическом здоровье заставили Бренну задуматься об эмоциональном состоянии Доноты.

Они разговаривали два-три раза в неделю. Иногда больше. Ничего необычного не происходило в ее жизни.

За исключением одного.

Диллон вернулся с двумя бутылками пива и поставил её пиво на стол, когда она показала ему недопитую бутылку.

– Она рассказала тебе, что я собираюсь ехать в Африку.

– Да, рассказала, – сказал он и присел.

– И ты не одобряешь это.

– Я так не говорил. Не мне судить.

– Тебе и не нужно было.

Он повернулся к ней, согнув ногу в колене на диване, и посмотрел на неё. Он заглядывал прямо в душу, его глаза ярко блестели от света огня. Они не были карими, как она сначала подумала, а золотисто-серыми, и они смотрели так, как она и хотела, чтобы на неё смотрели.

Он посмотрел вниз на свою бутылку, а затем вновь встретился с ней взглядом, перед тем как заговорить.

– Я не говорю, что ты делаешь что-то неправильно. Я думаю, что тебе будет намного тяжелее оставить ее одну здесь.

Бренна боролась с желанием вскочить на ноги, уйти из комнаты и убежать от его слов, в которых слышалось явное обвинение. В каком-то роде такая защитная реакция доказала бы, что он прав. Она уже в самой взрастила в себе вину, печаль.

Желание быть в объятиях бабули, чувствовать запах ирисок и роз.

– Я не оставляю её. Я делаю в точности, как поступила она – записалась добровольно, когда познакомилась с дедушкой. Он был врачом, ты же знаешь.

– А она была медсестрой. Она мне рассказывала.

Опять, он все о них знал.

– Мои родственники поступают сейчас точно так же. Я просто иду по семейным стопам, и делаю это с её благословения.

Он кивнул, его взгляд вновь устремился на огонь.

– Мой отец дал мне точно такое же благословение, когда я бросил практику и завербовался.

– И в итоге ты знаешь из первых уст, на что похож такой выбор карьеры.

Несколько секунд прошло перед тем, как он ответил,

– Я так же знаю, как тяжело быть в семи тысячах миль, когда у отца остановилось сердце.

Злость начала закипать у неё в крови, но она молчала, не понимая, что стало причиной таких эмоций: его слова или то, что мечта всей ее жизни забирала ее от бабули. Та самая мечта, которая лишила её родителей.

Её не беспокоил их отъезд. Ей было восемнадцать, и она была независима. Тогда она была в порядке, но сейчас…

Или не была?

– Мне жаль, что так произошло. Между вами.

Диллон пожал плечами, сделал большой глоток из бутылки, ничего не сказав.

– По крайней мере, я не буду в зоне боевых действий.

– А условия для жизни и здоровья в том месте, куда собираешься? Это другой вид войны. И ты будешь сражаться с этим в восьми тысячах миль от дома.

Значит, её дополнительная тысяча миль имеет разницу?

– Я живу в четырёх часах езды от нее сейчас. Если её сердце остановится, я уже буду слишком далеко от неё. Также, если бы ты до сих пор вел медицинскую практику в Штатах, вместо того чтобы спасать жизни заграницей…

Она остановилась. Его жизнь её не касалась. И то, что ему хуже, не заставит её почувствовать себя лучше. Это неправильно и грубо.

Он сел прямо, поставил локти на колени, руки между ног держали бутылку пива, а голова была опущена вниз.

– Я говорил себе это же дюжину раз. Я не знаю, почему это не помогает.

Она подумала о своей внутренней борьбе, о том, чтобы оставить бабушку. Затем осознала, что это касалось не только нее. Что Диллон Крейг, солдат, воин, доктор, спасатель, разделил её сомнения.

Поставив остатки пива на стол, она поднялась на ноги. С неё хватит на сегодня. Хватит сомнений, хватит переживаний, хватит позволять вине побеждать. Хватит расстраивать этого столь щедрого хозяина, потому что у неё до сих пор были сомненья.

Возле двери спальни она обернулась.

– Может дело не в милях. Может дело в неуверенности, что мы правильно поступаем.

Прошло много времени после того, как она зашла в спальню, а Диллон все еще сидел перед огнем, думая о том, что она сказала.

О выборе. О правильных поступках.

Он без всяких сомнений знал, что служить своей стране – это был зов, на который нужно было откликнуться. Он никогда не видел такой гордости в глазах своего отца, как когда он стоял с остальными членами семей, отправлявших их на войну.

Бренна была права. Дело было не только в милях, но и в выборе. И он сделал его, пока был в Афганистане, выбор, который имел последствия, с которыми ему придется жить всю оставшуюся жизнь.

Ни у кого не получилось оставить это позади. И ни у кого не получится. Это не значило, что ему не приходилось выбирать, кого спасать, а кого оставить. Он видел эти лица каждый день и не мог выбросить из головы. Лица, которые будут преследовать его, не обращая внимания на то, сколько других обязаны ему жизнью.

Он не искал признания или денег. Все, чего он хотел, – знать, что сделал все ему подвластное. Ему хотелось знать, что еще один шаг ничего не изменил бы. Что ни одна семья не пострадала, потому что он допустил ошибку.

Из его спальни послышался кашель Бренны. Он поднялся, прислушался и ничего больше не услышал. Он еще не решил, была ли она той женщиной, которую он ожидал увидеть, после всех рассказов её бабушки.

По большому счету из-за того, что он не знал, чего ожидать. Бабушка рассказывала все, приукрашивая и смягчая мельчайшие изъяны.

Которые он пока не мог найти. Она была хорошенькой соседкой девушкой, но с сексуальным взглядом. Она была умна, резка. Она бросала ему вызов, и это больше всего нравилось ему. Но в каждом, сказанном им слове, была правда. Будет не просто оставить своих близких и любимых ради карьеры.

По крайней мере, она не будет иметь дело с выбором между жизнью и смертью на поле боя, от которого он до сих пор спрашивал себя, причинил ли больше вреда или все же добра.

Глава 4

Когда Бренна проснулась следующим утром первое, что она сделала – напомнила себе о том, что сегодня пятница, и до Рождества осталось три дня. Второе, что она сделала – поднялась с постели, подрагивая от холода, чтобы раздвинуть шторы и проверить, как там снег. Третьим действием стал ее стон.

Насыпавшиеся сугробы напротив дома были неотличимы от тех, которые окружали деревья, создавая один очень широкий и глубокий покров. Или, предположила она, так казалось, потому что не могла ничего разглядеть дальше собственного отражения в стекле.

Она задвинула шторы, повернулась и включила прикроватную лампу. Абажур светильника был сделан из обычного плиссированного льна по цвету нечто среднее между кремовым и яичной скорлупой. Основание представляло собой часть замысловатой коряги, а патрон и провода явно были такими же, какие использовались в остальном декоре Диллона.

Она подняла лампу, перевернула верх дном, нашла инициалы – В.Т. – и дату 25.03.2007 – выжженную на дне. Но прежде, чем Бренна смогла подумать о том, что же могла означать эта дата, из кухни донесся запах кофе и её желудок заурчал.

Быстро приняв душ в прилегающей к спальне ванной, она надела ту же одежду, в которой вчера уезжала из Рали. Минус был в отсутствии расчески, и ей ничего не оставалось, как разгладить волосы пальцами, хотя очень пригодилась новая зубная щетка, зубная паста и мыло Диллона.

Ей очень нужны были её вещи. Особенно, если ей придется торчать тут еще несколько дней. Было и так достаточно неприятно, что она выгнала его из его кровати, и будет делить с ним еду, которую он покупал в магазине. Она чувствовала себя неловко, пользуясь его туалетными принадлежностями, или когда просила одолжить ей свою пижаму, чтобы она могла постирать свои вещи.

Все еще представляя огромные размеры его одежды – пижамные брюки пришлось закатать до лодыжек, рукава были подвернуты на запястьях, аромат его кожи и сосны обволакивал её – она вышла из спальни и увидела, что находилась дома одна. Огонь все еще горел в гостиной, а помятые подушка и одеяла на диване еще раз укололи её чувством вины.

Сегодня ночью, она будет спать тут, а Диллон в своей кровати. Гостеприимство не означало, что он должен жертвовать своим комфортом ради неё, и размер дивана больше подходил ее росту.

На кухне был горячий кофе, и чашка стояла на кухонном столе возле чайника, но Диллона нигде не было. Теперь, когда рассвело, окно над раковиной позволяло лучше рассмотреть бурю. Она пила свой кофе и заметила, что ветер стал не таким сильным и менее порывистым. Снег закручивался в мягкие вихри, выманивая её на улицу, чтобы посмотреть, насколько все плохо.

Когда она дошла до вешалки, куда Диллон повесил её пальто, то нашла свою сумочку, чемодан и большую сумку с подарками, которые теперь стояли прямо перед входной дверью. Она недоуменно и недоверчиво уставилась на вещи, но ей стало интересно. Да, она оценила жест. Но если он смог проехать к машине за её вещами, почему он не мог отвезти её к бабуле?

Желая получить ответ, она порылась в сумке и, найдя сапоги и вязаную шапку, схватив пальто и кофе, вышла на крыльцо. Белый порошок уже начал покрывать недавно подметенные доски. И дорожка от ступенек вокруг сруба показывала, что Диллон встал задолго до восхода солнца.

Натянув шапку сильнее на лоб, она прижала свою кружку к груди и вышла на ветер. Дорожка огибала сруб, затем расходилась в двух направлениях. Она не могла ничего разглядеть, кроме деревьев и снега слева; справа был тупик и в конце амбар. Ряд высоких окон ярко светился, указывая ей направление.

Утрамбованный снег хрустел под её ногами, но сквозь вой ветра и звуков её шагов, она слышала шум работающего мотора. Главный вход в амбар был закрыт на засовы, но через боковую дверь просачивался серебристый свет. Она позволила себе войти и испытала облегчение, когда дверь позади неё закрылась.

Вдыхая резкий запах сосны и горящих поленьев, лошадей и сена, она прошла мимо столов, ящиков с инструментами и полок с краской, лаком, рубанками и стамесками, зубилами и ножами… прежде чем увидела Диллона. И тогда она остановилась, потому что сцена, открывшаяся перед ней, была настолько неожиданной, что она уставилась как баран на новые ворота.

Большую частью строения занимал, несомненно, амбар, и лошадь Диллона счастливо кормилась в стойле.

Вентилятор раздувал поток теплого воздуха по полу, предохраняя помещение от холода. Она поставила свой кофе на рейку пустого стойла, сняла пальто и бросила его поверх двери. Затем направилась к Диллону.

Ветки хвои, стружка и измельченная кора лежали на столе, за которым он работал над корягой. Даже не видя, над чем он работает, она знала, что смотрит на творца, который создал лампу. Однако это не объясняло инициалы или дату. В 2007 году он все еще был заграницей.

Он не отреагировал на её присутствие, но ей было абсолютно понятно, что он знал, что она зашла в амбар. Конечно, ему этого, скорее всего, совсем не хотелось. Он на мгновение замер, его плечи, спина, затылок, и руки застыли, как и воздух вокруг него.

– Спасибо, что достал мои вещи из машины.

Она сказала это, чтобы разрушить странную неуютную тишину, и потому, что это было именно то, что она хотела сказать. И потому что хотела обсудить то, как он её отвезет к Доноте.

Но эту часть она опустила. По его позе было видно, что сейчас было не самое подходящее время. И когда он наконец-то повернулся к ней лицом, она поняла, что доставать его этим вопросом было бы ошибкой.

Его лицо казалось помятым, как если бы он вообще не спал, и замученным, как если бы он потерял все на свете. Его глаза были наполнены печалью, которую она никогда не видела в нём раньше. Бренна могла поклясться, что лишь сильно напряженные мышцы вокруг рта не давали уголкам губ опуститься до подбородка в печальной гримасе.

Ей не нужно было быть здесь. Ей не стоило приходить сюда. Ей нужно уйти и оставить его. Отвернувшись, она потянулась к своему пальто.

– Я просто хотела сказать это. Я не хотела тебя отвлекать.

В три тяжелых шага он приблизился к ней и схватил за руку, не давая уйти из теплого амбара назад в морозное утро.

– Постой.

Его хватка была крепкой и не давала особого выбора. Она уставилась на его руку, руку незнакомца, мужчины намного крупнее, чем она, воина, который был травмирован, и осознала, что совсем не боится его. Наоборот, в её груди проснулось сострадание, и она сделала так, как он просил.

Прошло несколько долгих напряженных минут, гул вентилятора и посвистывания кормящегося Странника заполнили воздух, который казался слишком плотным, чтобы дышать. Бренна не могла ни моргнуть, ни пошевелиться. Она могла только ждать, пока Диллон не ослабит свою демоническую хватку.

– Ты не отвлекаешь, – сказал он наконец-то и отпустил её, возвращаясь к столу и поворачиваясь к ней спиной. – Мне стоило оставить записку и сообщить, где я буду. Я не подумал.

Он не привык оставлять записки, подумала она, потирая руку. Это она поняла. Он не ожидал, что она придет сюда его искать. Чего она не поняла, как повлияло на нее то, что она увидела его таким страдающим, что это без вопросов изменило саму причину её пребывания здесь.

Почему её меньше заботило, как ей добраться до бабушки, чем поговорить с ним о том, как он страдает в одиночестве?

– Ничего страшного, – силясь показать, будто ничего не случилось, она схватила свой кофе и пригубила напиток, который был как раз настолько теплый насколько нужно. – Я просто была в восторге, увидев свои вещи, и подумала спросить, как поживает моя машина.

– Не так уж и плохо учитывая то, что окно водителя было опущено всю ночь.

– Ерунда. Я даже не подумала обо всем этом мокром беспорядке в салоне.

– Она мокрая, и там беспорядок, но большая часть снега оказалась на подушке безопасности. Я свернул её.

– Я хотела продать её перед отъездом, но думаю, теперь ее ремонт будет равен цене продажи. – Еще один глоток и её кофе закончился. И еще у неё заканчивались темы для разговора. – Хотя действительно. Я не ожидала такого, так что спасибо.

– Всегда, пожалуйста. – Он выдвинул ящик рабочего стола и положил туда несколько пил. – Мне нужно было расчистить дорогу к клинике, пока буря приостановилась, так что я спустился вниз к машине на тракторе.

– Ах, я подумала, что ты ехал верхом на лошади. – Не считая того, что она хотела попасть к бабушке. – Должно быть, это заняло много времени. Трактор.

– Я не мог заснуть, – он взял шило и невесело рассмеялся. – Хотя бессонница для меня привычное дело.

Он сказал эти слова самому себе, не для неё, и она подумала, понимает ли он, что произнес их вслух или он был так поглощен своими бесконечными битвами, что забыл о ее присутствии.

Она закрыла глаза и глубоко вздохнула. Это было не её дело. Он не был ей даже другом. Всё же он был другом Доноты и, очевидно, близким. Бабушка никогда не позволяла нуждающимся уйти без утешения, и внушила то же самое Бренне.

– Может, стоит пойти к врачу с этой проблемой. С бессонницей.

– Ага, хорошо, если я найду такого, который знает, что делает.

Её комментарий был беззаботным и небрежным, но то, как он отреагировал… Она была не очень хороша в этом. Она забинтовывала порезы и ссадины, делала уколы и обматывала ушибы льдом. Она не была как бабушка, которая знала, как успокоить, как вытащить глубоко засевшие горести словами. И глядя на пустое дно своей чашки, она не могла найти ответ на свой вопрос.

Она поставила чашку обратно на рейку стойла, засунула руки в карманы и подошла к столу, около которого стоял Диллон.

– Знаешь, мы словно «сапожники без сапог».

Он посмотрел на неё, его улыбка не дошла до глаз, хотя мрачность сошла, и было похоже, что ему стало легче.

– Да, что-то в этом роде.

– Я слышала, что из врачей выходят ужасные пациенты.

– Ага, это верно.

И тогда, не зная почему, она полюбопытствовала.

– Плохие сны заставляют тебя просыпаться?

– Не сны. Воспоминания. Они хуже, чем ночные кошмары.

– Война?

Он пожал плечами.

– Да, но не совсем. Это сложно объяснить.

Что-то подсказывало ей, что он не объяснял это никому, что это ему было нужно, что с этого малого начнется прохождение долгого пути, что позволит ему спать ночами.

– Матушка Природа сделала так, что я никуда не спешу. У меня есть время.

Он повернулся, присел на стол и скрестил руки.

– Следующее, что ты мне скажешь, что ты – хороший слушатель.

– Я женщина. Мы на этом специализируемся.

– Итак, расскажи мне поподробнее о том, как быть медсестрой.

– Ты меняешь тему?

Он ей подмигнул.

– Я мужчина. Мы на этом специализируемся.

Она улыбнулась, и в уголках его глаз показались «гусиные лапки». Он пытался, и от этого она тоже заулыбалась.

– Я стала медсестрой из-за бабули и её историй о встрече с дедушкой в полевом госпитале. О работе с Красным Крестом в Перл Харбор. Но я также виню своих предков. Медицина в крови у семьи Китинг.

– Клиника в Малайзии.

Она кивнула.

– Это самое долгое место их пребывания. И в клинику вложили огромные инвестиции. Я думаю, этот переезд был последний.

– Ты там была?

Она снова кивнула.

– Они хотели, чтобы я осталась. И если бы не бабушка, я переехала бы. Я даже говорила с ней о том, чтобы она поехала со мной, но она привязана к горам.

– Как и большинство людей тут.

– Но не ты.

– Раньше нет. Теперь да.

Интересное противопоставление.

– Из-за того, что видел на войне?

– Потому что это то место, где я нужен.

И все же, единственное, что связывало его с этим местом, был его отец.

– Твои навыки и опыт могли бы пригодиться во многих местах.

– С меня хватило программ по экстренной медицинской помощи. А тут нужно другое. Если бы меня тут не было, некоторые из этих ребят никогда бы не увидели доктора.

– Они доверяют тебе.

– Они знали моего отца.

– Но они доверяют тебе.

– Отчасти, я так думаю.

Это было намного больше, чем отчасти. Доверие было всем для людей, которых бабушка называла друзьями. Так почему Диллон так неохотно говорил о том, что явно заслужил? И почему он выбрал жизнь на земле своего отца, хотя мог бы жить где угодно?

– Ты уже завтракала? – спросил он прежде, чем она продолжила развивать тему разговора.

Она оставила это на какое-то время, но не собиралась отступать. Он заинтриговал её, а собирать пазлы было одно из её любимейших занятий.

– Нет, вообще-то я голодна.

– Тушеное мясо Миссис Калхун подойдет?

О, ему нужно еще многому научиться.

– А я уж подумала, что Донота рассказала обо мне все.