Текст книги "Стоит ли верить сердцу?"

Автор книги: Элисон Келли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)

Глава 12

Звук будильника Пэриша эхом отдался в мозгу Джины, но она не хотела откликаться на легкий поцелуй в шею Это было трудно, ведь сердце ее застучало от нежного его прикосновения, а рассудок язвили воспоминания о разделенной с ним ночи.

У них не будет больше совместных ночей! Ей хотелось прижаться к его теплой наготе, но она понимала, что любой конец должен иметь начало, и, во имя здравомыслия, началом должно стать сегодняшнее утро.

Она сумела притвориться спящей, даже когда он осторожно отвел ее волосы с лица и нежно поцеловал в макушку. Мгновением позже матрас вздрогнул: он поднялся. Она стойко продолжала обман, пока он одевался, и только когда вышел – позволила себе открыть глаза и, перевернувшись на спину, глубоко вздохнуть.

В десять часов он и остальные рингеры должны отправиться на вторую ревизию. В Мелаг-ру они вернутся через пять недель, а она уедет через две.

Ее сердце вздрагивало от печали, но, поморгав, чтобы избавиться от непрошеных слез, Джина велела себе привыкать к этому. Не стоит заблуждаться, что сдержанное расставание будет легким. Она всегда знала, как рискованно экспериментировать с тем, в чем была генетически уязвима, – с крепкой синеглазой мужественностью, – и, однако, позволила себе этот риск.

Между смелостью и глупостью – заметная граница, но она вовсе не уверена, по какую сторону от нее находилась, когда, швырнув все сомнения на ветер, кинулась в объятия буйного рингера, при том что учтивые продавцы скота больше в ее вкусе. Однако, в отличие от матери, она хотя бы знала свою слабость и не сделала ошибки, утонув в любви. Поэтому, рассуждала Джина, отказ от Пэриша Данфорда должен быть не более трудным, чем когда-то ее резкий отказ от курения. Конечно, будет нелегко, и, возможно, иногда она будет жаждать прикосновения его мозолистых рук и его вспотевшего тела так же отчаянно, как несколько лет назад жаждала никотина, но она переживет это, как пережила и то. Если бы люди действительно умирали от отсутствия Великолепного Секса, то мир был бы куда как менее населен1 – Ну, девочка моя, – пробормотала она, скидывая покрывало, – ты позволила себе заиметь проблему, а, как скажет тебе любой консультант, наметить цель – значит уже быть на полпути к выздоровлению.

Джина вошла в кухню полностью одетая, но Пэриш простил ей отсутствие знакомого халата просто потому, что в обтягивающих джинсах и блестящей шелковой блузе она выглядела чертовски хорошо.

– Доброе утро, – произнесла Джина, натянуто улыбаясь и прямиком направляясь к чайнику.

– С добрым утром. А я собирался дать тебе поспать, поскольку ты обвиняешь меня в том, что не высыпаешься.

Она пожала плечами и отвернулась.

– Я смогу сделать это сегодня ночью Она спокойно затолкала две кусочка хлеба в тостер, потом заставила замолчать свистящий чайник, налила в кружку кофе.

– Что у тебя на сегодня в списке? – Все ее внимание было поглощено приготовлением тостов.

Пэриш готов был сказать ей, что это они уже обсудили ночью: большую часть дня он собирался грузить скот, а она приехала бы немного понаблюдать за этой процедурой во время ленча. Но, зная, насколько вспыльчивой она бывает по утрам, он решил, что "незачем наступать на кучу, если можно ее обойти".

– Фургоны должны быть в воловьем загоне примерно через полчаса; если не копаться, то можно управиться сразу после завтрака. Ты поедешь туда верхом или на моторе?

– Ни то, ни другое. Я не поеду. – Она сосредоточенно намазывала маслом тост.

– Почему7 – опешил он.

– Потому что не хочу, вот почему. – Она улыбнулась. – Я могу прожить без зрелища погрузки скота в фургоны. У меня есть более важные дела. Когда ты освободишься?

Быстро заданный вопрос немного успокоил его обиду на тон: похоже, Джина хандрит из-за его возвращения к работе, поскольку теперь они будут меньше времени проводить вместе.

– Думаю, в два, самое позднее в три. – Он откинулся на спинку стула и скрестил руки, широко улыбнувшись. – У тебя планы насчет меня, да?

Она отвела взгляд.

– Да, я хотела бы кое-что пробежать с тобой. Сегодня последняя возможность решить те проблемы с компьютером, которые у тебя еще есть.

Несмотря на все его усилия отвлечь ее, Джина оказалась настойчивей и каждый день пару часов заставляла Пэриша проводить перед компьютером, обучая пользованию установленной программой. В компьютерах он разбирался кое-как, хотя благодаря деду имел глубокие познания в бухгалтерии, но, когда Джина была рядом, требовался сильнейший нажим, чтобы заставить его сосредоточенно работать с базой данных; обнаружилось, что его приводят в восторг аромат ее духов и шелковистый звук ее голоса, а вовсе не то, что она пробовала объяснять или показывать ему. Сегодня, он знал, у него нет никакого шанса отвертеться от занятий.

– Чему ты усмехаешься?

– Твоей идее засадить меня сегодня за этот чертов компьютер. Вечером я уезжаю на пятинедельную ревизию. Если думаешь, что я буду играть на клавиатуре, а не на твоем теле, ты с ума сошла, милая!

– Пэриш! – взвизгнула Джина, когда он притянул ее к себе на колени.

– Ох! – вскрикнул он, когда она, довольно метко толкнув его локтем в грудь, вырвалась. – За что?

– Терпеть не могу, когда лапают!

– С каких пор? – заинтересовался он.

– Пэриш, пора наконец отнестись к компьютеризации серьезно. Ты сам просил установить программу, значит, должен уметь ею пользоваться.

– Зачем? Я найму кого-нибудь вести бухгалтерию до сентября, до моего возвращения с ревизии.

– И кто же будет учить нанятого, как пользоваться этой программой?

Он нахмурился, потому что она явно избегала его близости.

– Ну, ты, конечно... Кто же еще?

– Я? Пэриш, я собираюсь уехать задолго до сентября! Я вернусь в Сидней через две недели.

– Что? – Он, потрясенный, вскочил. – Ты уезжаешь?

– Конечно, я уезжаю. – Карие глаза метнулись к нему, потом в сторону. Программа установлена и работает.

– Но ты говоришь, через две недели... Она кивнула.

– А как же та работа, которую ты еще собиралась сделать? Ты говорила, что тебе нужны численность стада и... и детали отгрузки. Окончательных цифр не будет, пока ревизия не закончена.

– Мне не нужны окончательные цифры. Ты сказал, что все ревизии проходят одинаково и что последний акт в смотре – отправка скота на площадку продажи, скотобойню или в Дауне для откорма. Правильно?

Он рассеянно кивнул, все еще пытаясь осмыслить ее слова.

– Ну вот! После того как резерв будет сегодня отправлен, мне останется только разработать способ включения организационных и финансовых сторон этой процедуры в программу. Как только я это сделаю, Мелагра будет полностью компьютеризована.

– Но впереди еще две самые большие ревизии. Что будет со всей информацией по ним, ее же нужно ввести, или как вы это там называете!

Ее глаза встретили его с безразличной прямотой.

– Любые последующие числа вводятся так же, как и в начале. Операция просто повторяется. Естественно, я оставлю подробные инструкции.

– А что, если что-то будет не так?

– Не должно, если следовать инструкциям. Но у нас существует телефонная служба поддержки, специально для новичков.

Телефонная поддержка! Она предлагает ему телефонную поддержку? Что здесь происходит?

Он что-то проспал?

– Не смотри так тревожно, Пэриш, – ее покровительственный тон приводил его в ярость, – если дела пойдут из рук вон плохо, то пошлют специалиста для устранения неполадок.

Он ухватился за соломинку:

– Так ты возвратишься в сентябре, если будет необходимо?

Не встречаясь с ним глазами, она закусила губу:

– Нет. Не я. Это не моя работа. Я составляю программы. Если программа уже установлена и работает, то, в случае необходимости устранения мелких неполадок, я направляю младшего специалиста.

Пэриш чувствовал, что готов взорваться. Гнев и обида выросли до опасного предела. Джина вела себя так, будто на самом деле ожидала, что ему понравятся ее речи.

– Другими словами, – процедил он, – ты заставишь кого-то еще подчищать за собой.

– Ну уж нет! – вспыхнула она. – У меня масса благодарностей за работу. Если я берусь за дело, то, прежде чем уехать, довожу все до совершенства! Я даже специально проверяю, умеет ли клиент пользоваться программой. Именно этому я пыталась обучить тебя! При минимальном, могла бы добавить, сотрудничестве!

– Ну, полагаю, мисс Петрочелли, теперь его будет еще меньше! Я ухожу!

– Будь ты проклят, Блю! Ты что, добиваешься паники? Я хочу, чтобы животные были погружены в фургоны, а не разбежались по всему Западу!

– Ей-Богу, босс! Я делаю все возможное!

– Эй, Пэриш! – К ним подошел Расти. – Хочешь, я возьму управление на себя?

Пэриш уставился на него:

– Какого черта мне этого хотеть?

– Чтобы не вспыхнул бунт, – напрямик сказал тот. – Ты заездил людей дальше некуда. Полегче: они работают так же, как все, и даже лучше многих.

Пэриш открыл было рот, но тут же закрыл. Расти прав. Он срывал на людях свое горе.

– Я слишком крут, – пробормотал он, стараясь не встречаться с Расти взглядом.

– Ага, – откликнулся тот, – как лезвие опасной бритвы. Тебе бы поговорить с Ли. Она тоже как дикий бык на родео.

Улыбка тронула губы Пэриша.

– Как всегда, когда начинается ревизия, а она не может участвовать.

– Ага, – согласился Расти, – но ей это простительно. А тебе?

– Я – босс, так что не...

Рыжая голова не склонилась под взглядом Пэриша.

– Как скажешь.

Пэриш смотрел на звездное небо и убеждал себя, что ни в чем не виноват. У нее было масса возможностей выйти и пожелать им удачи, как это сделали Снэйк и Линн, но она упрямо оставалась в доме или в офисе, когда он собирал инструменты.

– Считай, что пятинедельная ревизия не касается городских штучек, сказал почему-то Блю.

Даже сейчас, шесть часов спустя, он был не ближе к разгадке.

...Дьявольщина! Он даже согласился задержаться на полчаса, чтобы сделать то, о чем она так беспокоилась утром. Но нет!

– Я решила, что в этом нет нужды, – сказала она ему, когда он около двух вернулся в дом, – это будет и слишком мало, и слишком поздно, да и не важно.

– Утром ты, кажется, считала это жизненно необходимым.

Она пожала плечами:

– Ты сейчас слишком поглощен ревизией. У тебя на уме другое дело, и новый материал будет только отвлекать.

– Единственное, что меня отвлекает, – это ты, Джина. Почему ты вдруг превратилась в равнодушную... в льдинку?

Она довольно вяло отреагировала на его обвинение:

– Пэриш, мы оба знаем, что я к тебе неравнодушна.

– Я знаю, но ты упорно пытаешься убедить одного из нас, что равнодушна.

Она стиснула пальцы, и он понял, что попал в точку.

– Пэриш, мы провели вместе четыре чудесных дня...

– Они пока не кончились, я могу не уезжать еще два часа. – Он схватил ее за запястье и притянул к себе для поцелуя. В тот же миг она крепко сжала губы, но мало-помалу начала откликаться. Тогда он поднял голову, рассчитывая увидеть милое смущенное лицо. Она смотрела так дьявольски сурово, что у него упало сердце. Мысль о пяти неделях без нее была почти невыносима. – У меня впереди тридцать четыре долгих ночи одиночества, но еще два часа с тобой, и память об этом будет...

Джина неожиданно оттолкнула его с такой силой, что он пошатнулся.

– Для памяти мы сделали за последние несколько дней больше чем достаточно! Меня не интересуют горячие простыни на ходу. Почему у таких мужчин, как ты, в голове только секс?

– Таких, как я?

– Пришел домой – хочешь трахнуться! Вышел из дома – хочешь трахнуться! Все вы одинаковы! Даже самый вонючий из вас! – И с этим суровым непонятным обвинением она убежала в офис и захлопнула дверь...

– Что, черт побери, я сделал? – воззвал он к звездам.

– Снова психология, босс?

Пэриш взглянул туда, где, упакованный в свой спальник, лежал Блю.

– Нет, приятель, со звездами беседую.

– А-а... Ну, правильно. Извини, что помешал.

– Не страшно, Блю.

– Конечно, босс... раз ты так говоришь.

Пэриш подавил смешок. Бедный малый терпел его бессонницу в прошлый раз, когда Джина дала ему от ворот поворот, притворившись спящей. И сегодня... Старый рингер, наверно, начал подозревать, что босс свихнулся. И был недалек от истины. Но тогда Блю не станет спешить записываться на участие в Данфорд-ревизии.

Сев в спальнике, Пэриш мрачно выругался. Дьявольщина! Блю слишком хороший рингер, чтобы терять его.

Он торопливо выбрался из спальника и стал натягивать сапоги. Блю тоже автоматически занял сидячее положение.

– Что случилось, босс?

– Ничего страшного, не волнуйся, – быстро успокоил его Пэриш, потому что Блю уже взялся было за молнию на мешке. – Просто я вспомнил, что оставил дома кое-что важное. Я возьму белую "четверку", а если к утру не вернусь, скажи Расти, чтоб отправлялся на Номер Три, я подъеду туда.

– Давай, босс. А... что ты оставил? Пэриш подхватил седло и спальник:

– Оправдание.

Пэриш знал, что, когда он перемахивал через верхнюю перекладину на веранду, шпоры оповестили о его прибытии. Луны не было, а свет звезд не достигал земли. Он подождал, пока глаза привыкнут к темноте, и повернул голову в сторону качелей.

Она сидела там, в густой тени, с поджатыми ногами, отвернувшись от него так, что он видел только ее профиль. Можно было подумать, что она прячется.

– Лучше скажи мне, что я сделал плохого, потому что я обычно равнодушен к надутым, если не знаю причины.

Она ответила не сразу:

– Я не дуюсь.

– Тогда почему ты отсиживалась в офисе и до самого отъезда не вышла?

– Я работала.

– Вздор, Джина, и мы оба это знаем. Она вздохнула:

– Ты прав, я избегала тебя. Доволен?

Он почувствовал, что получил удар в поддых.

– Крепко. Но хотя бы честно.

– Я всегда была честна с тобой, Пэриш.

– Черт! Четыре дня твое тело говорило мне одно, а сегодня утром твои губы пытались сказать что-то совсем другое.

Молчание. Напряженная темнота. Потом она отозвалась:

– Я сексуально увлечена тобой, Пэриш. И никогда не скрывала этого.

– Здесь есть доля правды, – уступил он, – хотя на самом деле ты хочешь доказать, что моя привлекательность для тебя только в сексуальности. Ты думаешь, что мне это должно быть приятно. Слишком уж похоже на эпитафию: "Пэриш Данфорд – король траханья!"

– Стоп! – Она повернула наконец к нему голову. – Это балаган, Пэриш! Ты разрушаешь все, что у нас было, а я этого не допущу.

– Я разрушаю? Я разрушаю! – Боль в груди он прикрыл горьким смехом. – Знатно, Джина! Убийственно забавно! Черт, ты даже не знаешь, что я люблю тебя! Еще с того первого раза, когда мы с тобой предавались любви. Любви, Джина! – ревел он от боли. – Не сексу! Не симуляции экстаза, или какой там у феминисток термин, называй как хочешь! Я предавался с тобой любви, Джина, потому что я люблю тебя!

Он прервал тираду. В чернильной темноте слышалось его тяжелое дыхание. Джина даже не пошевелилась. Видит Бог, она должна была отреагировать хотя бы на его крик, если не на что-то большее.

– Черт побери, Джина, – произнес он сквозь зубы, – ты собираешься что-нибудь сказать? Сделай что-нибудь, хоть засмейся! Подтверди, в конце концов, что ты меня слышала.

– Я... я слышала, – отозвалась она дрожащим шепотом.

– И?.. – подтолкнул он с замиранием сердца.

– И... и... я тоже люблю тебя, Пэриш... – Он схватился за стояк, потому что чуть не упал от облегчения. – Но это... ничего не меняет.

Он радостно засмеялся и, одним прыжком оказавшись около нее, схватил ее за плечи:

– Как это "не меняет", черт возьми! Она покачала головой:

– Нет, Пэриш, я все равно уеду.

– Ради Бога, почему?

– Потому, – дрожащие руки гладили его лицо, – что твои мечты – это мои ночные кошмары.

– Ох, любимая, – он прижал ее к себе, – я понятия не имею, о чем ты говоришь, почему ты плачешь. Но мы сделаем все, чтобы избавиться от этого, клянусь, родная, мы сделаем все!

Больше всего на свете Джина хотела бы в это верить, но не верила. Покачав головой, она вырвалась из его рук и закуталась в плед, но холод был внутри нее самой.

– Джина...

Растерянность в его голосе почти разорвала ей сердце, хотя как это могло быть, если оно уже было разбито.

– Пэриш, ты говорил, что Мелагра – твоя мечта, какой бы тяжелой ни была на ней жизнь.

– Да, и что? И ты могла бы участвовать в ней. Я хочу этого больше всего.

– Но не больше собственной мечты. Недостаточно, чтобы отказаться от нее. – Она выслушала его проклятья почти с улыбкой. – Успокойся, Пэриш, сказала она ласково, – я не прошу тебя сделать это. Я не верю людям, приносящим самую суть свою на алтарь любви.

– Подразумевается, – выдавил он, – что с тобой произошло бы именно это, если бы я попросил тебя остаться.

– Нет, это то, о чем просила бы тебя я, если бы осталась, – поправила она мягко. – Прекрасно верить, что любовь преодолеет все, но, Пэриш, я по собственному опыту знаю, что это не так.

Он снова разразился проклятиями:

– Ты думаешь, если кто-то причинил тебе зло, то и я способен на это?

– Неумышленно. – Она замолчала, чтобы совладать с собой. – К несчастью, я из тех, кто готов держать руку над пламенем и терпеть, вот почему я поклялась не играть со спичками.

– Боже всемогущий, Джина! – Пэриш обхватил ее лицо ладонями и повернул к себе. – Я люблю тебя! Бросишь ты говорить ерунду и скажешь, наконец, в чем суть?

– Суть в том... – Она опять умолкла. Ей хотелось упасть в его объятия, но в глубине души она знала, что это сделает ее отъезд невозможным. – Суть в том... – Она прерывисто вздохнула. – Я очень люблю тебя, Пэриш Данфорд, но не смогу быть счастлива с тобой. Я не могу остаться. И не проси меня больше.

Джина вырвалась и убежала в дом и только тут дала волю слезам.

Прошло несколько минут, и она услышала, как завелся мотор "уты". И тогда она заплакала громко, в голос.

Глава 13

Шесть дней спустя упакованные вещи Джины стояли возле дверей спальни. Снэйк должен был отвезти ее на взлетную полосу, а Пэриш договорился с Роном Гэлбрайтом, что тот на своем самолете доставит ее в Маунт-Айзу к сиднейскому рейсу. Об этом сообщила ей Линн; Пэриш с той самой ночи на веранде встреч с ней не искал.

Джина вздохнула и в последний раз оглядела комнату. Странно, но теперь она не казалась ей спартанской. Точнее, существовала некая причина, по которой Джине печально было покидать ее.

Вот именно, некая причина, подумала она. Она не чувствовала печали, несчастье – вот что отныне будет в ее сердце. Джина бросилась на кровать. Гордиться своею решимостью или стыдиться ее? Наверно, она давно знала, что полюбила Пэриша, но боялась этим признанием усилить свою боль. Ведь произнесенное вслух игнорировать труднее. Она сама призналась Пэри-шу в любви и никогда не сможет забыть, как он сказал, что любит ее!

О Господи, она не собиралась снова плакать. Нет, нет! Она приняла решение и должна выполнить его!

– И выполню! – Джина пихнула подушку. – Выполню! Выполню! – Но ее клятве мешала память. Гулкая память! Вот так она и сидела, комкая покрывало, воображая одно, но смутно надеясь на другое.

– Джина, это Пэриш! Если ты там, подними трубку!

– О Господи, – прошептала она, не двигаясь. – Пэриш...

– Джина! Джина! Ради Бога, если ты слышишь, подними трубку. У нас несчастье!

Испуганная, она стремительно подлетела к передатчику, ее трясло.

– Я здесь, Пэриш! Я здесь!

– Где Линн?

Вопрос застал ее врасплох.

– Линн?

– Да. Где?

– Не знаю. Наверно, повезла детей в школу. Пэриш, что... Подожди минутку! Она как раз въезжает к себе во двор. Позвать? – Нажав кнопку телефона, она услышала, как он выругался.

– Слушай внимательно, Джина. С Расти несчастье. Очень серьезное. Займись ею прямо сейчас, я не хочу, чтобы она была одна, когда услышит об этом. Я дам тебе время добежать до нее, потом позвоню снова. Давай! – И рявкнул: – Быстрее!

Посчитав, что сейчас не время для расспросов, Джина бросила трубку комнаты, пролетела веранду, скатилась по ступенькам, прыгая через одну, и, спохватившись, что на ней туфли на высоком каблуке, на ходу сбросила их. Она спешила, не разбирая дороги, по кучам, щедро разбросанным на четырехстах метрах до Харрингтон-хауса, и грязь разлеталась из-под ее ног.

Впереди она видела только Линн, высвобождавшую Билли из детских постромок, та остановилась и пристально смотрела на нее.

– Вы что, хотите участвовать в следующей Олимпиаде? – поддразнила ее Линн, когда Джина была уже близко.

Глухо стукнув ладонями в машину, Джина затормозила.

– Пэриш только что звонил... по рации, – задыхалась она. – Случилось... несчастье.

Все краски схлынули с лица Линн:

– О Господи! Расти! Это Расти, да? Джина только кивнула.

– О Господи, нет! Что случилось? Ничего страшного?

Линн была в панике, Джина старалась сдерживаться:

– Я... я не знаю. Я... Так, позвольте мне забрать у вас Билли, и пойдемте. – Забрать спящего малыша у потрясенной матери оказалось нелегко. Боже, долго еще она будет пребывать в таком состоянии?

Отбросив непрошеную мысль, она позвала бредущую куда-то девчушку:

– Кейли! Кейли!

– Я не Кейли! Я – Келли!

Подавив глубокий вздох, она подняла Билли повыше:

– Все равно, пойдем.

Девчонка хоть и возвела глаза к небу, но повиновалась. Ошеломленная Линн все еще стояла возле машины. Джина ласково обняла ее за плечи и повела к дому.

– Что... что случилось? – снова и снова шептала та, испуганно и недоверчиво заглядывая Джине в лицо.

– Я... не уверена, Пэриш собирается перезвонить. Линн, не бегите...

Но к тому времени, когда Джина добралась до дома, Линн уже терзала рацию.

– Не отвечают! Черт, почему не нанять кого-нибудь управляться с этой проклятой штукой!

– Линн, послушайте меня, вы должны успокоиться. Вы напугаете детей. Лучшего довода она не могла придумать. Какого черта на том конце нет оператора? Где Пэриш? Почему он не...

Боже милостивый, может, он тоже пострадал? Ее сердце залил холод. Ужас сдавил горло. Хорошо еще, что груз на ее руках задвигался, отвлекая мысли от чего-то очень страшного, о чем она и думать боялась. У него все в порядке.

Должно быть!

– Линн, может, положить Билли на кровать? – Глаза женщины блуждали от рации к сыну и обратно. – Давайте, это займет всего несколько секунд, уговаривала Джина. – Вы сразу услышите радио.

– Это серьезно, – убежденно ответила Линн, забирая ребенка, – иначе Пэриш позвонил бы мне первой.

– А вы могли услышать его в машине? Линн сразу оживилась:

– Нет, та рация в ремонте. Ох, Джина, может, все не так плохо? Может, он просто сломал руку или ногу?

Джина выдавила улыбку:

– Будем надеяться.

Она с тревогой наблюдала за выходившей из комнаты Линн. Ох, Пэриш, если сломанная нога "не так плохо"... что значит "плохо" в твоем мире?

Это выяснилось быстро. Сквозь эфирные шумы в комнату вторгся его голос. Выяснив, что в комнате и Джина, он обратился к Линн.

Слушая его рассказ о том, как Расти был сброшен споткнувшимся на скаку конем и потерял сознание, ударившись головой об дерево, Джина болезненно отметила суровую сдержанность его голоса. Эти два человека были его самыми близкими друзьями. Представить только, что он должен чувствовать! Она даже зажмурилась, надеясь хоть мысленно ему помочь.

– Линн, он пришел в сознание, но... – Пэриш грубо выругался, – похоже, у него задет позвоночник – он не чувствует ничего ниже шеи.

Трубка выпала из рук Линн.

– Нет! О Господи, нет!

Она пошатнулась, а у Джины ослабли колени. Как странно, она чувствует такую боль, а Расти не чувствует ничего.

–Ох, Расти! Нет! Нет!

– Линн, милая, послушай меня, – продолжал Пэриш. – Расти не хотел бы, чтоб ты вышла из строя. Я знаю, видит Бог, я знаю, что ты чувствуешь, но он рассчитывает на тебя. Линн, ответь мне, малышка!

Проглотив слезы, Джина погладила отчаянно рыдающую женщину по голове и взяла трубку:

– Это я, Пэриш. Линн сейчас говорить не может.

– Как она?

– Как ты и ожидал. Я могу чем-нибудь помочь?

– Просто побудь с ней, пока не появится Снэйк. Я связался с ним из Чаепития. Он приедет после ленча, чтобы отвезти тебя на аэродром, а потом сразу вернется к Линн – не хочу, чтобы она оставалась одна, пока мы не получим официального диагноза. Если это не выяснится до твоей встречи с Гэлбрайтом, поезжай туда сама, мы потом заберем машину.

Мысль об отъезде даже не приходила ей в голову. Она рассердилась. Неужели он думает, что в подобной ситуации она останется в стороне? Для человека, утверждавшего, что любит ее, он не слишком-то высокого о ней мнения. Но сейчас не время сводить счеты.

– Спросите его, что сейчас с Расти. – Линн подняла залитое слезами лицо.

– Мы связались с базой "Авиадоктор", они организуют вертолет: там, где находится Расти, самолет не посадить. Они заберут его в Марк– Дауне – это ближе, чем мы. Самолет и медики будут ждать его там.

Линн выхватила у Джины трубку:

– Поезжай с ним, Пэриш. Я сейчас не могу выехать и хочу, чтобы ты был с ним! Не оставляй его одного.

– Я знаю, дорогая, что ты не можешь, а для меня, вероятно, в вертолете не хватит места. Но я обещаю, что за ним будет самый лучший медицинский уход. Клянусь, я сделаю все, чтобы у него было только самое лучшее. Но если будет место, я полечу с ним.

Джина сразу почувствовала, как ослабло напряжение Линн.

– Слушай, Линн, – продолжал он, – я сейчас вернусь к Расти. Около него Блю, я оставлю его возле рации. Хочешь что-нибудь передать?

– Скажи ему только, что я его люблю.

– Это как раз то, что он передавал тебе. Это и чтоб не волновалась. А сейчас, как насчет чашки чая из рук Джины и лечь?

Хотя она согласно кивнула, самое большее, на что Линн оказалась способна, – это сидеть на краешке дивана, уставясь на остывающий чай. У Джины сердце болело за нее, но что, кроме обычных, банальных утешений, она могла придумать? Им обеим оставалось только ждать новостей.

В течение следующего получаса Джина готовила чай, усмиряла буйство Келли, опасаясь, что та разбудит Билли, и делала все возможное, чтобы поддержать Линн, волнение которой нарастало. Каждые несколько минут Линн поднималась и начинала бродить по комнате, мимоходом касаясь рации. "Они сообщат сразу, как только у них будут известия!" Потом опять возвращалась к дивану и осторожно устраивала на нем свое отяжелевшее тело.

Когда проснулся и заплакал Билли, на Джину накатила волна раздражения, потом пришло чувство вины за то, что это заметила Линн – она печально взглянула на Джину и сказала, что пойдет переоденет Билли.

– Нет, нет, – тотчас возразила Джина, – оставайтесь здесь, я сама его переодену.

– А вы сумеете? Я ведь не пользуюсь памперсами.

– Справлюсь. – Ей-то это сделать нетрудно, подумала Джина. – Пойдем, Кали, покажешь мне, где у мамы все необходимое.

Девочка оторвала взгляд от глины, из которой что-то лепила, и недовольно нахмурилась:

– Я же говорила вам, что я – Келли.

– Хорошо. Извини. Ну пойдем, поможешь мне.

Это дело заняло у нее минут пятнадцать. Тем не менее то маленькое удовлетворение, которое Джина все же почувствовала, сразу улетучилось, когда, вернувшись в гостиную, она увидела напряженное лицо Линн.

– Линн, что? – бросилась она к женщине, мельком удивившись, как это она не услышала рацию. – Что случилось? Почему вы не позвали меня?

В широко открытых глазах Линн застыл ужас.

– У меня схватки. Господи, Джина, я не могу рожать сейчас! Просто не могу!

И если бы Джина не поддержала, она упала бы на пол.

Когда в дверь ворвался Снэйк, Джина перевела дух. В жизни еще никому она так не радовалась.

– Как Расти? – с порога вскричал Снэйк.

– Последнее, что мы слышали, – они ждали "Авиадоктора".

Старый рингер пробормотал что-то себе под нос и оглядел комнату.

– А что с Линн?

– Она собирается рожать.

– Что-о?! Хотите сказать, что она собирается произвести на свет дитя?

Наверное, у нее был такой же вид, когда она услышала о схватках несколько минут назад.

– У нее будет ребенок сейчас? А кто... вы будете принимать бэби?

– Я возьмусь, если вы станете добровольцем.

– Дьявольщина! Я не могу! Я – механик!

Снэйка смущало только то, что он не профессионал, а вовсе не интимные подробности, и это вызвало у Джины улыбку. Впрочем, он явно паниковал. Джине оставалось лишь надеяться, что он не хлопнет дверью, когда она скажет, какая ему предстоит роль.

– Снэйк, схватки возобновляются каждые две минуты. Я уже связалась с "Авиадоктором", и вот что мы должны делать...

– Девочки, – сказала Джина, входя в столовую, где четыре ребенка тихо сидели вокруг стола, – Билли наконец заснул, так что давайте не будем слишком шуметь остаток вечера. Ага?

Никто из обычно буйных чад Харрингтонов даже не улыбнулся. Джина не удивилась: Келли после отъезда матери все еще плакала, а ее сестры не хотели завтра отправляться в школу. Последнее, что они слышали о Расти, – его перевели из Таунсвиллской больницы, куда сначала доставили, в Брисбенскую больницу принцессы Александры. Он был в сознании, но парализован ниже шеи.

До нее дошел неприятный запах, она взглянула на мокрый край блузки: смена подгузников у малышей преподносит свои сюрпризы. Вздохнув, Джина заложила потную прядь волос за ухо. Надо переодеться во что-нибудь из вещей Линн или сходить к себе и покопаться в своем багаже, но сейчас следует устроить девочек. Насколько это возможно в данных обстоятельствах.

– Так! Я уложила Билли и думаю, что и остальным в скором времени пора ложиться спать.

– Вы говорили, что мы могли бы позвонить в больницу и узнать, как там мама, – заявила Кайли.

– Хорошо. Но давайте подождем немного.

– Нет, я хочу поговорить с мамочкой! Я хочу сейчас же поговорить с мамочкой!

– Ох, Келли, я понимаю, милая, но сейчас этого не позволят. – Джина хотела обнять малышку, но ребенок не дался.

– Вы отослали ее прочь! Вы отослали мою мамочку прочь! И я не Келли!

И девочка разрыдалась, но Джина слишком устала, чтобы утешать ребенка и опять пускаться в объяснения. Она была только очень благодарна Снэйку, который сумел, так и не став повитухой, довезти Линн до взлетной полосы, а также Рону Гэлбрайту, доставившему ее в Ма-унт-Айзу быстрее, чем была бы установлена любая компьютерная программа.

– А мы не можем позвонить в больницу, где папочка, и поговорить с ним? – спросила Кейли.

– Думаю, лучше подождать, ведь чем дольше мы подождем, – она старалась быть убедительной, – тем больше хороших новостей получим.

– А Пэриша мы не можем вызвать? – спросила Кали.

– Не надо. Я здесь.

Джина обернулась и натолкнулась на полный удивления взгляд синих глаз. В нахлынувших на нее сложных чувствах она вряд ли смогла бы разобраться. Это был день сплошных чертыханий, но теперь здесь был Пэриш. Подошла кавалерия, и можно вздохнуть свободнее. Надо же, еще сегодня утром этот мужчина был источником ее страданий, а сейчас стал разрешением ее проблем! Джина готова была броситься в его объятия, но дети опередили ее, и тогда она упала в кресло.

Опершись локтем на стол, она опустила голову на руку, закрыла глаза и несколько раз тяжело вздохнула: теперь Пэриш мог все взять в свои руки. Он мог сам воевать с хорошенькими сестричками. Он мог решить, стоит ли детям говорить о состоянии их отца. Он мог прорваться сквозь стандартное "Больной чувствует себя настолько хорошо, насколько возможно в его положении" и получить немедленный ответ на вопрос "Ему лучше?". Теперь ему предстоит нервничать, что так долго нет Снэйка, который ушел "сделать один глоток для успокоения нервов", и подозревать, не стал ли этот глоток парой бутылок. Пэриш мог взять на себя ответственность за все. Особенно за детей.