Текст книги "Стоит ли верить сердцу?"

Автор книги: Элисон Келли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)

Глава 7

– Эй, Пэриш, я собираюсь вызывать Линн на связь. Есть какие-нибудь сообщения для Джины?

Черт бы его побрал, подумал Пэриш и пробурчал что-то, что должно было означать "нет". Не стоило обнаруживать, чем занята сейчас его голова. Ревизия – трудная, опасная работа, отвлекаться нельзя, тем более что люди, которых он нанял, – уважаемые, испытанные рингеры, и он не слишком годится им в боссы, следует заслужить хотя бы их внимание.

Отъезд Расти послужил сигналом для других мужчин, которые, бормоча, какой трудный день предстоит им завтра, тоже стали прощаться. Пэ-риш продолжал сидеть на бревне, уставившись в мерцающее пламя костра – больше дань традиции, чем потребность. Их недавно закончившийся ужин был приготовлен на современной газовой плите. Через несколько часов ему предстояло сменить Блю, вытянувшего жребий первым следить за скотом, который они осмотрели и поставили на двор сегодня. Пэриш знал, что ему не мешает прихватить хотя бы пару часов сна, пока есть возможность. Но знать и мочь вещи разные.

Обычно в первый день ревизии, кроме ощущения усталости и ноющих костей, он испытывал и возбуждение, уже предвкушая завтрашнюю работу. Сегодня же думал только о том, как бы выкроить шесть дней на путь в усадьбу и обратно, чтобы увидеть Джину. И именно это его беспокоило. Всего один раз в жизни он так же нетерпеливо ожидал окончания еще не начавшейся ревизии, когда в девятнадцать лет пытался ездить верхом со сломанной ключицей.

Вздохнув, он встал и выплеснул остатки чая в огонь, но даже шипение жидкости в пламени напомнило ему их отношения с Джиной.

Все в ней было цивилизованно, современно, отшлифовано, отрегулировано. Даже характер был вполне приемлемый. Несомненно, она взвилась потому, что был нарушен привычный ей комфорт в поездке. И раздражена необходимостью приспосабливаться к капризам древнего водоснабжения. Интересно, приходилось ли ей когда-либо выходить из себя из-за сложного стечения жизненных обстоятельств? Она напомнила ему его мать: неумение спряпать порой доводило ее до бешенства, тогда как глобальные проблемы оставляли равнодушной. Как и его мать, Джина противилась только тому, что угрожало ее привычкам.

Он был увлечен ею. Очарован ее быстрым, острым умом и загипнотизирован ее итальянской красотой. Он хотел ее, как никакую другую женщину в своей жизни. И, страстно желая ее, почти готов был действовать. Не роман имел он в виду, а короткую, необязательную связь, которая им обоим доставила бы огромное удовольствие.

Отметая подобные мысли, он заполз в свой спальный мешок, при этом у него так заныли кости, что, пожалуй, он бы с места не двинулся, даже если бы Джина чудом появилась здесь, рядом с ним, обнаженная. У него вырвался сухой смешок.

– Что смешного, босс? – спросил из своего мешка Блю, лежавший в нескольких метрах от Пэриша.

– Психологией занимаюсь.

– А? – донеслось ошеломленное. – Это о работе?

– Мыслю, как отлынить.

– А, понятно... кажется.

К вечеру вторника Джина уже сходила с ума от тишины. Нет, не от тишины – от одиночества. Она любила уединение, но до определенного предела, которого вполне достигла к трем часам утра. Лежа без сна, уставившись в потолок, она мысленно возвращалась к прошлому разговору с Пэришем, потом начала думать о том, каковы будут дальнейшие их разговоры. Быть может, они закончатся поцелуем?.. Решив, что нужно больше выходить, чтоб не развалиться окончательно, она с благодарностью приняла приглашение Линн прийти к ним на обед, внеся свою лепту в виде десерта.

Яблочный пирог, который она готовила, нельзя было назвать кулинарным изыском, но Линн попросила ее сделать что-нибудь попроще, поскольку от шоколада и сдобы дети становятся сверхактивными.

Харрингтоны-младшие страшно взволновались, когда Джина показалась на пороге. От их приветственных криков можно было оглохнуть:

– Наконец-то вы пришли! Теперь можно есть!

– Я опоздала? – спросила она у Линн, удивленная тем, что Снэйк тоже здесь: она думала, что, кроме годовалого Билли, все мужчины Мелагры отправились на ревизию.

– Да нет же, не опоздали. Обыкновенная невоспитанность. Кроме того, я упомянула, что вы принесете яблочный пирог, вот они и сгорают от нетерпения.

За обедом Джина болтала с четырьмя сорванцами, наблюдала за младенцем, разбрасывающим еду вокруг себя, удивлялась искусству Снэйка глотать не жуя. Она ответила на поток не слишком вежливых вопросов девочек, не смогла удержаться от смеха, услышав весьма рискованную шутку старшей. И все-таки почувствовала себя комфортней, когда дети, отдав должное пирогу, вылезли наконец из-за стола.

– Так почему вы не уехали на ревизию с остальными? – спросила она Снэйка, когда Линн вышла на кухню со стопкой грязных тарелок и огромных размеров чайником.

– Дело в том, что я механик, а не пастух, – ответил он. – Не такой я дурак, чтобы скакать на спине дикого животного.

– Снэйк – механик фермы в Даунсе, – объяснила вернувшаяся Линн, наполняя чашку Джины. – Он просто помогает здесь, пока Пэриш не найдет кого-нибудь на постоянную работу.

– А-а. – Джина, привыкшая к итальянскому кофе, с опаской изучала содержимое своей чашки. Чай был настолько черным, что казался густым. Запах вроде был ничего, но на вкус, вероятно, он сродни дегтю. И только воспоминание о здешнем молоке удержало ее от просьбы заменить чай чем-нибудь другим. – На всех фермах здесь постоянные механики? – опять спросила она, не решаясь попробовать напиток.

– На большинстве, – ответил Снэйк. – Рискованно, во избежание падежа, держать скот без воды. Поэтому есть насосы в усадьбе, генератор на станции и прочие средства... чтобы быть наготове.

– Понятно. А кто же следит за всем этим в Даунсе, пока вы здесь?

– Я оставил там ученика, который через несколько месяцев получит диплом, я думаю, он справится.

Джина кивнула, потом храбро отхлебнула из чашки, проглотила и потянулась к сахарнице. Вскоре Джина была полностью просвещена.

Она узнала, например, что Данфорд-Даунс считался среди владельцев скота образцом, что там персонал из восьми человек, включая хозяина, нового менеджера станции, его жену и трех рингеров, нанятых на время ревизии. Что, когда ревизия закончится, Пэришу придется искать постоянных работников для Мелагры, потому что сейчас все работают здесь временно.

– А как вы с Расти? – спросила Джина. Останетесь?

– Выбор небольшой, – улыбнулась Линн. – Сейчас Расти волнуют планы Пэриша насчет Мелагры. Вообще-то до сих пор мы оставались на одном месте всего несколько сезонов, так что пока всё это догадки и предположения.

Джина в душе пожалела женщину, вынужденную менять местожительство исключительно по прихоти мужчины, и особенно ее детей, лишенных постоянной крыши над головой и живущих в условиях коммуны. Она очень хорошо знала, как это трудно. Впрочем, у детей Хар-рингтонов была мать, доступная им все двадцать четыре часа в сутки, и отец, который, исключая дни ревизии, каждый вечер приходил домой.

Вскоре опять с шумом появились дети. Билли завопил, и кто-то из детей предложил ему заткнуться – в общем, все как всегда. Снэйк поблагодарил Линн за обед и объявил, что пойдет домой немного отдохнуть. Джина тоже не против была бы уйти, но, в отличие от Снэйка, совесть не позволила ей оставить усталую хозяйку наедине с грязной посудой.

Линн пошла укладывать троих младших спать, а Джина попробовала подлизаться к двум старшим, чтобы они помогли вымыть посуду. Но любой профсоюз мог бы гордиться такой сплоченностью – они заявили, что домашней работе нет конца, и продолжили спор о каком-то телевизионном шоу, которое собирались посмотреть.

– Извините, но ма всегда говорит, что на первом месте уроки, – заявила младшая из двоих.

– Ага, – поддакнула вторая, – хорошее образование – платформа будущего.

Верно, конечно, но не споткнитесь на этом, девочки, подумала Джина, когда девчонки выбежали из комнаты. Она никогда не была сторонницей того, что дети должны брать на себя обязанности родителей или что девушек нужно готовить исключительно для домашней жизни, но девочки Харрингтонов показались ей особенно черствыми к матери, у которой была такая трудная жизнь. Несмотря на остатки былой красоты, Линн выглядела очень изможденной. Джине это было знакомо – такой же была ее мать.

Она погрузила руки в мыльную воду и с тоской вспомнила посудомоечную машину на своей кухне.

Вскоре ее и появившуюся Линн испугал хриплый мужской голос.

– Я приму! Я приму! – заспешила Линн к небольшому столику в углу комнаты, где располагалась радиостанция. Схватив трубку, она радостно защебетала, и не нужно было быть гением, чтобы понять: вызывает Расти. Предоставив ей поговорить без свидетелей, хотя громкий голос Линн и не предполагал никаких тайн, Джина вернулась к мытью посуды.

Впрочем, ей не удалось полностью отключиться от переговоров, что обнаружилось при упоминании имени Пэриша, Она бесстыдно напрягала слух, чтобы услышать, о чем говорит Расти, но из-за шумов в эфире слова его еле доносились. Работает Пэриш так, будто завтра не будет и все нужно было кончить еще вчера!

Линн засмеялась:

– Много проблем с ним, а, родной?

– С ним проблемы даже у его лошади!

Джина тут же представила себе Пэриша верхом на коне, в шляпе, низко надвинутой на глаза, с блестевшей на солнце, словно смазанной маслом, мускулатурой.

– Идиотка! – проворчала она, зацепив краем блюда за раковину и чуть не разбив его. Это же ревизия, черт возьми, а не картинка в журнале! Вряд ли он ездит там без рубашки! Не говоря уж о том, что если его тело и блестит, то от пота! А она ненавидит потных мужчин!

– Джина!

Она вздрогнула, услышав свое имя, и обернулась к Линн: -Что?

– Хотите поговорить с Пэришем?

– С Пэришем?

– Ну да.

– О чем?

Линн пожала плечами:

– Ну... о работе, которую вы для него делаете, или еще о чем-то...

– О, э... – В голове Джины было так же пусто, как на девственно-чистом жестком диске, зато пульс вел себя безответственно. – Он что, просит меня?

– Расти говорит, что нет, но, если хотите что-нибудь сказать, он может подойти.

Она отрицательно качнула головой. Зачем же ей хотеть его, если он не желает с ней разговаривать? К тому же через пять дней он вернется. Несколько вопросов могут и подождать. Пять дней – это недолго. Почти ничего. Всего сто двадцать часов. Ей еще много нужно сделать такого, что не требует обсуждения с ним. Вот уж кто ей нужен в последнюю очередь, так это Пэриш Данфорд!

Пыль и жара мешали говорить.

– Эй! Фаррелли! – проревел Пэриш молодому пастуху, работающему с парой лошадей. – Прервись, парням во дворе клеймения нужна передышка. – По правде говоря, Фаррелли был слабоват – пока малый подтаскивал для клеймения одного быка, Пэриш успевал подтащить двух. Перерыв дал бы Пэришу возможность поставить парня на другое дело, не раня его самолюбия. Рвения у малого хватало, но у Пэриша не было времени ждать, пока тот поднатореет в этой работе.

– Хочешь, Блю заменит его? – предложил Расти.

– Ага, иначе мы никогда не закончим.

– Я не это имел в виду, – сухо возразил Расти. – Послушай, зачем такая гонка? Что происходит? Мы хотим попасть в Книгу рекордов Гиннесса или что?

Пэриш уставился на друга:

– Я отвел на первую ревизию семь дней. Мы начали клеймение на день позже, чем надо. Я не хочу отставать.

Расти поднял брови:

– Семь дней? Ну, это хорошая новость! Такими темпами мы управимся и за три дня. – Понимающая улыбка играла на его губах. – Кто-нибудь может подумать, что ты рвешься домой.

– И ошибется.

Расти откинул голову и засмеялся:

– Ну, вол!

Нахлобучив шляпу, Пэриш повернул лошадь прочь, чтобы не пришлось врать еще.

В среду Джина обедала в одиночестве. Точнее, сидя за столом в кухне, размазывала еду по тарелке. Несколько раз она ловила себя на том, что вглядывается в молчащую рацию и твердит себе, что ей нужен терапевт.

– Откуда эта детская влюбленность, если всего пару недель тому назад я была вполне взрослой, к тому же достаточно интеллектуальной женщиной? И почему, черт побери, я сижу здесь и разговариваю сама с собой?

Ответ на оба эти вопроса один – Пэриш Дан-форд.

– Черт! Черт! Черт! – Она стукнула по столу. – Проклятье!

Джина подняла подпрыгнувшую тарелку с нетронутой едой и отнесла в раковину. Никакой логики в ее гневе не было, а уединенная, тихая Мелагра, естественно, помочь ей не могла.

По чему она скучала, так это по компакт-дискам с чудесными играми и записями тяжелого рока. Но это все осталось в ее комфортабельном, оборудованном кондиционерами пент-хаусе, а старинный радиоприемник, стоявший у Пэриша в гостиной, принимал только передачи западной станции.

Споласкивая посуду, Джина решила больше заниматься компьютером, но тут же отказалась от этой идеи: сегодня она делала одну ошибку за другой. Может, стало бы легче от прогулки по свежему воздуху, но тогда она может не услышать вызов радиостанции, если...

"Джина! – обратилась она сама к себе. – Он не собирается звонить. Раз не нашел повода позвонить за эти три дня, то не позвонит и сегодня!"

Она открыла буфет и схватила полупустую бутылку виски и стеклянный стакан. Типичное плебейство. Хрусталю не место в Мелагре.

Джина плеснула в стакан немного жидкости и направилась в свою комнату, но остановилась взглянуть на рацию.

– Я намерена лечь спать, – сказала она аппарату. – И черт тебя побери, Пэриш Дан-форд! – Она тряхнула стаканом. – Не вздумай разбудить меня ночью!

Пэриш не спал. Он лежал, несчастный, в своем спальнике и уже около двух часов пялился в небо. Тысячи звезд, блиставших над головой, напоминали ему блеск ее глаз. Он не желал думать, но беспрерывно думал о том, как ее прелестное, маленькое тело уютно свернулось сейчас в теплой, удобной постели. Кажется, он готов стать пожизненным членом Общества анонимных страдальцев от бессонницы.

Пожалуй, решил он, пришло время поговорить с ней с глазу на глаз.

Джина не спала. А это означало, что она впала в безумие. В ее семье вроде бы не встречались психи, хотя она не слишком много знала о своих предках со стороны родного отца. Впрочем, она сильно сомневалась, что причина ее дезертирства из рядов "нормальных" – генетические штучки.

Бессонница и Пэриш Данфорд. Даже теперь, лежа без сна в полной темноте, она словно слышала, как он вызывает ее из соседней комнаты. Этот повторяющийся хриплый голос почему-то заставил ее подумать о Расти. Бог знает почему...

– О Боже! – Она соскочила на пол и побежала. Рация! Он и впрямь вызывает ее! Она рванулась в гостиную, скользя на поворотах босыми ногами.

Глава 8

– Джина! Джина... Джина, это Пэриш. Ответьте, черт возьми!

– Иду, иду! Секундочку! – Вглядываясь в массу переключателей и кнопок, она старалась вспомнить, как он учил ее пользоваться радиостанцией. Назовите ее кем угодно, только дайте сотовый телефон хотя бы на день!

– Алло... Алло, слышите меня? – Она нажала какую-то кнопку, попавшуюся ей под руку.

– Джи... слушайте... вы... – прорывался сквозь шумы голос Пэриша.

Расстроенная, она судорожно нажимала на кнопку, крича:

– Пэриш, я не понимаю, что вы говорите. Что-нибудь случилось?

– Джина... не жмите... кнопку... не могу... не... вы...

О чем он говорит? Она не жмет...

Посмотрев на руку, она виновато сняла большой палец с кнопки на боку телефонной трубки. Голос Пэриша сразу плавно потек в комнату:

– Слушайте. Нажимайте ее, когда говорите вы, и отпускайте, когда говорю я. Поняли? Нажимайте, только когда говорите.

Она снова слышала его голос, и этого было достаточно, чтобы простить ему, что он разговаривал с ней, как с двухлеткой.

Усмехнувшись, она поднесла трубку к губам и, держа большой палец на кнопке, ответила:

– Вы подняли меня среди ночи, чтобы провести этот инструктаж, или была еще причина? – Она подняла палец и услышала его смешок. У нее потеплело на душе.

– Ага. Я хотел убедиться, что вы в случае чего сумеете ответить по радиостанции.

– Что ж, убедились, – ответила она. – Значит, теперь я могу идти спать?

– Исполнение было не совсем гладким, – веселился он.

– Не было практики.

– Вот я и подумал, вам нужно попрактиковаться, чтобы чувствовать себя увереннее. Можете считать, что я интересуюсь тем, как идут компьютерные дела.

– Прекрасно. Программа не доставляет мне никаких хлопот. – В отличие от вас.

– Хорошо. Э, так что происходит? Улыбаясь, она опустилась в кресло. Он хотел поговорить с ней. Нет, поболтать. Без особой причины он позвонил ей Джина взглянула на часы – в четверть одиннадцатого. Усмехнувшись, она передвинула палец на кнопку.

– Почти ничего не изменилось со времени вашего отъезда. А что могло случиться, Пэриш? Линн и я должны устраивать дикие оргии и развлекаться с мужчинами?

Пэриш плюхнулся на пассажирское место в машине. Судя по голосу, она опять его дразнила.

– Оргии с мужчинами? Вот уж нет! Я слишком хорошо знаю Линн, чтобы так думать.

– Но вы не знаете меня. Позвольте вас успокоить, я – образцовый гость вашего дома в ваше отсутствие. По-прежнему встаю на заре, хотя никто меня не будит, и ограничиваюсь одним душем вместо двух. Удовлетворены?

Он хмыкнул:

– Вовсе нет, Джина! Я ведь не говорил, что нельзя принимать душ два раза, просто нельзя два подряд... если, конечно, вы не пожелали бы разделить один на двоих. Сделай вы такой выбор, вам не пришлось бы спрашивать, что меня удовлетворяет.

Его вкрадчивый голос вызвал дрожь в ее теле. Она сняла палец с кнопки и, не веря самой себе, глубоко вздохнула.

– Знаете, Джина, если бы мне пришлось прямо сейчас выбирать между горячим и холодным душем, я выбрал бы холодный.

Беседа не способствовала сну, но Джину это не заботило. Было что-то очаровательно возбуждающее, но и безопасное в этом разговоре с ним, и, впервые в жизни, ей захотелось пофлиртовать.

– Но почему? – почти промурлыкала она.

– Сами догадайтесь.

– Ну... вы так утомлены, что не хотите спать?

– Поверьте, мисс Петрочелли, последние несколько ночей сон не был моей проблемой. Для кого-то, кто спит так крепко, как вы, это, может, и не так...

– Не говорите того, чего не знаете, мистер Данфорд. Я обычно очень чутко сплю. – Особенно когда жду тебя.

– Если вы так чутко спите, как же вы не слышали, что я стучал в вашу дверь?

– Я слишком устала в воскресенье.

– Тогда откуда вы знаете, что я стучал в воскресенье?

– Догадалась.

– Ложь. – Это прозвучало как признание в любви. – Интересно, что было бы, если бы я последовал своим инстинктам и вошел?

– Я последовала бы своим инстинктам и чем-нибудь швырнула бы в вас.

– Помните, предполагается, что вы спали?

– Даже во сне мои инстинкты и рефлексы в полном порядке. – Она почувствовала, что краснеет. О Господи! Неужели она сказала такое? Смех Пэриша подтвердил, что сказала.

– Ловлю вас на слове. А теперь должен предупредить вас, Джина, что по рации надо говорить осторожно. Кто-нибудь может подслушать нашу беседу и превратно истолковать совершенно невинный разговор.

Наверно, она должна быть шокирована таким открытием, подумала Джина. Она и была... немного. И все равно, ей было лестно сознавать, что Пэриш готов открыто флиртовать с нею. Она улыбнулась. Странно, она была счастлива.

– Вы молчите, потому что рассердились? – обеспокоился он.

– Нет, Пэриш, я не сержусь.

– Чудесно.

Искренность этого единственного слова окутала теплом ее сердце, и какое-то время она молчала, углубившись в собственные ощущения. Не означает ли молчащее радио, что Пэриш занят тем же?

– Пэриш, я слышала, что молчание – золото, но, наверно, уже время отпустить меня и кого-то подслушивающего спать.

Опять ее обволокло тепло хриплого смеха.

– Полагаю, вы правы. Кто-то из нас должен признать, что пора спать.

– Спокойной ночи, Пэриш, – сказала она, неохотно заканчивая разговор.

– Спокойной ночи, Джина... приятных снов. Если удастся, я позвоню завтра. Идет?

Она кивнула, прежде чем спохватилась, что он не мог ее видеть.

– Я... мне это нравится, – мягко сказала она в трубку.

– Мне тоже... Радио замолкло.

Теперь заснуть будет легко. Даже если кто-то и пожелал подслушать их разговор, подумала Джина, или случайно на него наткнулся, то наверняка счел его банальной и пустой болтовней. Для нее же он был полон смысла.

Странно, но такое невидимое общение с Пэ-ришем, этот ночной разговор, помогло ей лучше узнать его. Она улыбалась, ощущая себя счастливой.

Ее сексуальный опыт был ограничен долгой связью с хорошим, разумным человеком, который хотел от нее только одного – эмоционально безопасного секса. Поэтому она всегда расценивала горячие, пылкие отношения, изображаемые в фильмах и романах, как прыжок с парашютом – это смело, возбуждающе, но не то, в чем она хотела бы участвовать.

Любовная связь с Пэришем Данфордом напоминала бы прыжок без парашюта.

– Послушай, либо ты куришь нечто более крепкое, чем табак, либо у тебя шок, либо еще что-то.

– Расти, мне невдомек, на какого кролика ты охотишься.

– Я хотел бы знать, какого черта ты все утро скалишься, как пятнадцатилетний пацан, который только что спел свою первую серенаду?

– Знаешь, Расти, еще немного, и ты мог бы стать экстрасенсом.

– Экстра... что?

Подавив усмешку, Пэриш подвинулся, освободив Расти место на бревне рядом с собой.

– Отдохни, приятель, не беспокойся, мы укротим скотину перед загоном. Я после ленча возьму с собой нескольких парней и займусь беглецами. Ничего страшного.

– Совсем недавно ты волновался, что мы отстаем, а теперь... – Расти внимательно изучал его. – Нет, это у тебя не шок, это, должно быть, или наркотики, или любовь.

Пэриш встал и потянулся.

– Ладно, приятель, мне надо осмотреть несколько метисных волов. Подобрав свое седло, он направился туда, где были привязаны лошади.

– Будь осторожнее, – сказал Расти. – Не петушись.

Пэриш обернулся:

– Да ты что? Когда это я был неосторожен на ревизии?

Расти ухмыльнулся:

– Почему ты решил, что я предостерегаю тебя насчет волов? Все знают, что чаще всего рога ломают из-за коров. Я думаю, не следует забывать, как непредсказуемы бывают самки любого вида. – И он рассмеялся при виде ответного жеста Пэриша.

– Я разбудил вас?

– Нет, просто я была занята макетом балансовых счетов Даунса. – И покрывалась испариной в ожидании твоего вызова, подумала она.

– Преуспели?

– Не так хорошо, как надеялась, но уверена, что справлюсь. Как прошел ваш день? – Блестящий вопрос!

– Он был длинный, жаркий, трудный. Я только что закончил загонять нескольких беглецов, которые надеялись взять над нами верх.

– Но уже почти полночь. Как можно перегонять скот в темноте?

– Вы насмотрелись ковбойских фильмов, Джина. Мы осматриваем скот, а не перегоняем. – Его веселый тон удержал ее от дальнейших критических замечаний. – Причем в темноте осмотра не проводим, а загоняем скотину на освещенный двор. Я когда-нибудь возьму вас в лагерь, чтобы вы сами увидели, как это делается. Для горожанина единственная возможность понять, что происходит, – это увидеть самому.

Приглашение в лагерь было, вероятно, просто декларацией, поэтому Джина, уклоняясь от этой темы, спросила:

– Где вы теперь? Все еще на... э... Чаепитии?

– Не-а. Оставили его сегодня утром. Мы теперь в лагере на полосе. Вот почему явились так поздно. Завтра снова начинаем осмотр скота в этой области.

Ее удивило, что она легко уловила усталость в его голосе, тогда как обычно замечала только доверительность тона, юмор, сарказм. То, что теперь она различает такие тонкие нюансы, встревожило ее. Лучше не обращать на это внимания.

– Если удастся, мы закончим клеймение в субботу и в воскресенье вернем волов в загон.

Ее сердце дрогнуло: она знала, что, когда скот в загоне, мужчины возвращаются домой.

– Значит... вы вернетесь в воскресенье вечером?

– Если повезет. Если нет, то рассчитывайте на понедельник.

Напуганная тем, что она очень рассчитывала на это, Джина попыталась перевести разговор на другую тему:

– Кстати, Пэриш, вы лично ответственны за причудливые названия, вроде Чаепития?

Он засмеялся.

– Что касается Чаепития, признаю себя виновным, за остальное – нет. Лагеря уже назывались так, когда я купил это место. Взгляните на карты, что висят на стене.

Упомянутые карты были прикреплены к пробковой доске объявлений, висевшей в грязном углу над радиостанцией. На двух из них – аэрофотосъемка Мелагры, помеченная в разных местах черными чернилами, и стандартная карта, на которой деревья не мешали изображению рек и дорог, пересекавших имение.

– Вижу, – сказала она; он, очевидно, ждал, что она скажет.

– Так вот. Полосы представляют лагеря ревизии. Полоса на юго-западной границе находится близ взлетно-посадочной полосы времен второй мировой войны, отсюда и названия. В южном углу – Долгий Путь, он так назван потому, что... это – долгий путь туда и долгий путь обратно.

Она перевела глаза и нажала кнопку на трубке:

– Столько историй за одними только этими названиями, что интересно услышать об остальных.

– Тот лагерь, что в восточном углу, похож на локоть, он и называется Локтем. Вы следите, Джина? Скажите, если запутались.

– Очень забавно, но почему Чаепитие?

– Ах, да! Ну, лагерь Чаепития когда-то назывался Номер Первый, потому что традиционно именно с него начинается ревизия. Но вскоре после того, как мы пришли сюда, маленькая Кали ушла и потерялась, и мы четыре часа не могли ее найти. Рон Гэлбрайт обнаружил ее с самолета именно на Номере Первом и радировал. Я был ближе всех к ней, а когда ее нашел, маленькая негодяйка сидела с двумя куклами и пластмассовым чайным сервизом, – он засмеялся, она, видите ли, хотела устроить чайный прием без старших сестер, всегда портящих дело!

Джина рассмеялась, понимая при этом, что все тогда запросто могло окончиться несчастьем. Вот уже более двухсот лет, со времен первых английских поселений, люди теряются и погибают на малообжитых австралийских окраинах. Это очень суровая часть света.

– Которая из девочек – Кали? Я никак не могу удержать в памяти, какого именно ребенка как зовут.

– Она настоящая склочница, из тех, кто трещит без умолку.

– Не поняла, Пэриш. Он засмеялся:

– Она третья; кстати, пятый, последний лагерь осмотра известен как Номер Третий из-за того, что это последняя, третья, ревизия.

– Что-то очень замысловато, не знаю, можно ли вам верить.

– Я честный бойскаут! Как я могу лгать вам? – Голос звучал трагически.

– Я еще недостаточно вас знаю. Возникла пауза, потом он ответил:

– Может быть, настало время, Джина, чтобы поверить мне и попробовать узнать лучше?

Его голос упал до интимного шепота, и она вынуждена была взяться за трубку и левой рукой, чтобы держать ее прямо.

– Я никогда не одобряла азартные игры, Пэриш. Я рано поняла, что хотела бы иметь жизнь организованную, предсказуемую и практичную. Обманчивые же надежды несут недолгое возбуждение, а потом боль. – Она отпустила кнопку и перевела дыхание.

– Знаете, Джина, гораздо лучше иметь обманчивую надежду, чем не иметь никакой. И смею заметить, только человек, налившийся хмельным, достаточно защищен от боли.

Повисла пауза. Наконец Джина бросила:

– Вы не могли превратнее истолковать мое отвращение к недолгому возбуждению.

– Я и не пытался ничего истолковывать, Джина, – я был честен. По мне, так возбуждение и должно быть коротким. Все теряет свежесть и перестает возбуждать, если слишком затягивается. Просто превращается в милую, добрую привычку.

Как регулярный, приличный секс с моим бывшим женихом, подумала она.

– Послушайте меня, Джина, – Пэриш как будто видел, как она расстроена, – уже поздно, а мы оба устали, и, возможно, сейчас не лучшее время влезать во все это. Я позвоню вам завтра вечером, идет?

Глубоко вздохнув, Джина отпустила кнопку:

– Нет, не звоните, Пэриш. Не надо больше. Только по делу.

И прежде, чем он ответил, отключилась. Она знала, что это трусость, но ей не нужен секс без страховки. Не с таким человеком, как Пэриш Данфорд.

И не тогда, когда она готова повторить ошибку матери, позволив сердцу управлять головой.