Текст книги "Архоны Звёзд"

Автор книги: Элисон Бэрд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 23 страниц)

Толпа, ожидавшая Трину Лиа в большом центральном дворе, была поменьше, но столь же радостная. Король выбежал вперед и обнял Эйлию, как только она сошла с шеи Фалаара. Увидев его обрадованное лицо, она ощутила укол в сердце: ей предстояло рассказать ему всю правду о его исчезнувшей жене. Но сейчас она только слушала его.

– Враг отходит! Он больше не посмеет выступить против тебя. И наши силы одержали победу на Мере! И еще случилось одно потрясающее событие, – говорил Тирон.

– Да, император здесь. Я видела с воздуха его дворец.

– Он привез с собой Трон Дракона. И подарок от народа саламандр с Аркуриона: целая гора шерсти и чешуи. Они сейчас у немереев, которые делают доспехи для наших солдат.

– Значит, Лорелин добилась успеха! Она мне рассказывала, что они с Ауроном пытались уговорить саламандр.

– Да. Я только надеюсь, что немереи смогут убрать запах: эти материалы воняют на все миры, как тухлые яйца. Но сейчас тебе надо отдохнуть и набраться сил.

Эйлия, однако, отдыхать не стала, а в сопровождении Аурона направилась прямо к хрустальному дворцу – повидаться с Орбионом. Очень странно было видеть знакомые стеклянные стены и башни посреди когда-то пустого поля за городом. Когда Эйлия подходила к дворцу, она заметила слева белое мерцание и, обернувшись, увидела тарнавина посреди деревьев периндеуса. Тарнавин сопровождал ее издали, подняв голову на красиво изогнутой шее. На белом боку темнели шрамы.

– Он сбежал из своего мира, – сказал Аурон. – валеи за ними охотятся, как за дикими зверями, – они ненавидят тарнавинов. Но у единорогов есть свои порталы и пути через Среднее Небо. Этот прибыл сюда выразить тебе почтение.

Теперь Эйлия вспомнила, что говорят о тарнавинах: они являются правителям в начале царствования как знак одобрения и благоволения Небес. И это создание тоже хочет, чтобы она заняла Трон Дракона?

Войдя в занавешенный облаками дворец, Эйлия увидела Орбиона в его истинном виде, большого белого дракона. Украшенная снежно-белой гривой голова лежала на передних лапах, а сам дракон обернулся вокруг Трона. Эйлия взошла на помост, в круг, образованный телами огромных имперских драконов – просторный живой храм с кровлей из распростертых крыльев и колоннами когтистых сильных лап. Здесь был и монарх херувимов Гириан, низко склонивший голову и крылья. Золотая корона лежала у него между передних лап.

Аурон сопроводил ее на помост. Когда они подошли, старый эфирный дракон поднял веки, и голубые глаза оказались запавшими и тусклыми. Небесному императору трудно было поднять голову.

– А, ты пришла! Я уже боялся, что перейду в Эфир, не увидев тебя, – сказал он, и голос его был похож на шелест песка, пересыпаемого ветром.

Эйлия опустилась на колени рядом с большой головой, и на глазах у нее выступили слезы.

– Сын Неба, прошу тебя! Продержись еще, если можешь. Ты нам нужен – нужна твоя мудрость и твое знание.

– Лоананы не выбирают время перехода, как не выбирает его никто из смертных. – Тускнеющие глаза смотрели на нее. – Мое время настало. Да, я продлевал жизнь волшебством сколько мог, в надежде, что ты придешь ко мне. До ухода я хотел увидеть, как ты заявишь права на то, что должно принадлежать тебе. Если ты так поступишь, все будет хорошо. Я теперь это знаю: мне многое стало яснее, когда я оказался ближе к Эмпиреям.

Он снова опустил голову, и его аура стала таять.

– Нет, погоди! – крикнула она в панике. – Еще чуть погоди – я столько должна у тебя спросить…

– Сядь на Трон.

Это был едва слышный шепот.

Эйлия повиновалась. Шагнув вперед, она подошла к исполинскому золотому креслу и села, положив руки на драконьи головы подлокотников. Глаза Орбиона закрылись. Долгая дрожь прошла по серебристому телу, и дракон застыл неподвижно. Трудное дыхание его стихло.

– Он ушел, – тихо сказал Аурон. – Мы перенесем его в Эфир.

Драконы подняли головы, взмахнули крыльями – и их горе обрело звук: звенящий крик, подобный колоколу. С ними рыдал и Аурон.

Плещущие крылья пустили ветер по всему хрустальному дворцу, и несколько минут звучал величественный гулкий хор, пока не затих, оставив в ушах Эйлии пульсирующую тишину. Потом раздался голос Аурона:

– Да здравствует новый правитель, назначенный древними! Да здравствует небесная императрица!

Снова закричали драконы. Эйлия поглядела в сторону двери – там стоял единорог, и рог его взметнулся высоко, как меч в салюте.

Потом она обошла палаты, где лежали раненые воины, и говорила с ними. Целительного дара у Эйлии не было, а все прочие силы она истратила, но самое ее присутствие вдохнуло жизнь во многих раненых. Только при этом она сама очень устала.

Она вышла во дворик больницы, протолкавшись сквозь скопление друзей и родных пациентов. Многие говорили между собой, но то здесь, то там Эйлия замечала очаги молчания. Одна такая ячейка тишины образовалась вокруг девушки, сидящей на скамейке, с поникшей головой, в грязном и рваном платье. Эйлия узнала это лицо под завесой темных волос: это была немерейка, знакомая ей по Мелнемерону. Как же ее зовут…

Катиа.

– Катиа, что случилось? – спросила Эйлия.

Немерейка подняла заплаканное лицо, попыталась встать.

Эйлия удержала ее, положив руку на плечо.

– Принцесса, прости, я тебя не увидела. Он… он…

Она не могла вырваться из кокона собственного горя.

Эйлия села рядом.

– О ком ты?

– Лотар, – шепнула девушка. – Мой Лотар погиб. Его привезли, но он умер уже здесь. Я не могла его спасти, у меня нет дара целителя. – Она стала раскачиваться взад-вперед. – Я ничего не могла сделать! Как я хотела, чтобы ты была здесь, Тринель! Ты бы вернула его к жизни, как вернула своего Дамиона.

– Это так рассказывают? – воскликнула Эйлия. – Такой силы у меня нет, Катиа. Ни у кого нет. Дамион наполовину архон, а когда умирают смертные дети древних, они остаются в Эфире, становятся как их бессмертные родичи. Но когда умирают другие смертные – никто не знает, какова их судьба. Они не уходят в Эфир. Говорят, есть другая плоскость, одновременно и Эфир, и материя, называется она Эмпиреи, и там обитают души смертных с Создателем всех вещей.

Темноволосая голова девушки склонилась к закрытым белой тканью коленям, и волна скорби, исходящей от Катии, захлестнула Эйлию, вызвав воспоминания о недавнем горе.

– Ты его любила. – Девушка кивнула, но ничего не сказала, только всхлипнула. – Я не очень хорошо его знала, знала только, что он был славный и храбрый юноша. Мне очень жаль, Катиа.

– Лучше бы я тоже умерла! – шепнула девушка.

– Нет, никогда так не говори. Я знаю, тебе больно, но это не всегда будет так остро, как сейчас. Обещаю.

Но Катиа продолжала плакать, и Эйлия ничем не могла ее утешить, разве что обнять. Страдание девушки, как болезнь, должно пройти своим чередом. Наконец Эйлия поднялась, оставив Катию в кругу утешительниц-подруг, и медленно пошла прочь.

Тирон наблюдал за своей дочерью, и его обуревало беспокойство.

«Она не может отстраниться от чужих страданий, – думал он. – Такие не предназначены для войны. Войны начинают те, кто себе чужих страданий не может даже представить. Что же с ней будет?»

– Ее телесная слабость – не защита против искушения. Тяга к власти у слабых даже выше, – сказал один из лоананов.

– Зато у нее больше будет сочувствия к слабым, – ответил Дамион.

Возвращение священника поразило людей и породило слухи, что Трина Лиа воскресила его в мир живых. Благоговение возросло еще и из-за загадочных явлений, которыми сопровождалось возвращение Эйлии в Мирамар. Снова страну захлестнули слухи о видениях и чудесах. Архоны подошли ближе к хрупкому барьеру, отделявшему их область от царства смертных.

На следующий день была служба в Халмирионской капелле Эларайнии, Королевы Мира, – благодарственный молебен за спасение Меры и Арайнии. Обряды были те же, что и всегда: в хрустальных сосудах в храм принесли и благословили воду, священную стихию богини. Эйлия и сивиллы отпили этой воды, а остаток разбрызгали над головами молящихся символом животворящего дождя с небес. Но сейчас эти ритуалы приобрели новой значение.

Сивиллы ввели в капеллу процессию с Камнем, распевая гимн херувимов:

 
Приближается Камень,
Воззрите на воинство Небесное,
Несущее Камень в храм.
 

Вдруг капелла наполнилась светящимися скользящими фигурами – они летали над головами, светлые одежды и сияющие крылья, рядом с вполне настоящими херувимами, марширующими впереди и сзади процессии. Сами сивиллы были полны изумления, дрожали, когда вносили священный Камень в храм, где его приняла Эйлия. Светлые искры порхали в лучах Камня, как мотыльки у лампы, и воздух был полон жемчужным сиянием и сладкоголосым эфирным пением. Многие потом говорили, что Эйлия и сама излучала свет – это дух проявлял себя из плоти.

А в заключение службы эфирный облик небесной птицы вылетел из Камня и закружил над головами, распевая хором голосов.

– Правда, кажется, что это не настоящее? – выдохнула Джемма.

Приемная семья Эйлии прибыла на Арайнию с возвращающейся армией по приглашению Трины Лиа. Спустившись по трапу с летающего корабля, они были тут же посажены в поданный открытый экипаж и доставлены во дворец. Их поразило приветствие Тирона, и что он поехал с ними в той же карете, этот «король», на котором не было короны, если не считать тончайшей серебряной ленточки надо лбом, и который обращался с ними так почтительно, будто в них, а не в нем, течет королевская кровь. По дороге они глазели на все чудеса, которыми был полон город. С Орбионом прибыли послы множества миров и народов. Помимо волшебного народа, были еще и дриады и сильфы, сатиры и вудвосы, или дикие люди, покрытые волосами, как звери. Меранцы не уставали дивиться на все это: на карликов, или гномов, нечеловечески низкорослых и широкоплечих, на еще более мелких пигмеев, редко вырастающих выше двух футов, которые ездили на козлах и баранах, потому что на лошадях не позволял ездить малый рост.

Чем дальше, тем больше было чудес. На повороте они миновали женщину и не могли отвести от нее глаз: она была ростом с мужчину, кожа у нее была бронзовая, а длинные волосы заплетены рядами косичек с кожаными лентами. Одета она была в золотую броню поверх полотняной туники, и приветствовала их громким возгласом, потрясая деревянным копьем.

– Это малийя, у вас их называют амазонками. Они из мира, где женщины правят и воюют, – пояснил Тирон, улыбаясь при виде их пораженных лиц. – В Талмиреннии есть еще более странные народы – по крайней мере, мне так говорили. Андрогины, например, которые не мужчины и не женщины, циклопы, у которых только один глаз. А есть миры, где создания, которых вы называете зверями, достигли мощи разума. Они сходятся с людьми и порождают потомство, которое может принимать облик по своей воле. Этих благородных дам вы видите вон там, друг мой, – сказал Тирон Джеймону, глазеющему на черноволосых женщин, одетых в зеленые и золотые наряды, переливавшиеся и обтягивавшие фигуры. – Они кажутся людьми, но это не так. Это наги, и в своей истинной форме они змеи.

Меранцы уж и не знали, верить или нет, но неземная красота наг еще несколько дней мерещилась Джеймону.

И драконы тоже были, и херувимы, и сфинксы, и тэнгу, мантикоры и мирмеколеоны. Такие зрелища были непривычны даже для арайнийцев, а для скромных меранцев это было как сказка вроде тех, что когда-то рассказывала Эйлия. Джемма и Джеймон, их родители, Нелла и Даннор ехали через город как во сне. Рядом с Джеммой таращили жадные глаза двое мальчишек. Наконец карета ввезла их в ворота Халмириона, в его изящные сады и ко дворцу на высоком холме, а там их встретили стражники в блестящих ливреях и ввели в прохладный мраморный зал. Нелла чувствовала себя маленькой и нескладной, и все же важные люди смотрели на нее и ее семью с заметным благоговением – это были защитники принцессы, которые дважды дали ей убежище в нужде.

Они прошли в зал аудиенций, разглядывая изображенные на потолке облака. И в конце зала сидела богиня на хрустальном Троне, со звездами на скипетре, с диадемой на голове и в платье со шлейфом. Длинные волосы спадали вокруг нее, и под звездной синей мантией на ней было белое платье. Нелла сперва не узнала Эйлию, а когда поняла, кто перед ней, тихо ойкнула от изумления. Это она воспитала эту девушку, нянчила ее и заботилась? И заставляла ее работать по дому, и хотела выдать замуж за рыбака? Глядя на сидящую на троне Трину Лиа, Нелла ощутила себя курицей из сказки, которая высидела орла, улетевшего в небо. Мысленно она отказалась от всех прав на эту девушку и лишь смотрела на нее с благоговейным изумлением. И до Джеймона тоже дошла, наконец, истина: Она не наша, и никогда не была ею.

Но она посмотрела на них, улыбнулась знакомой улыбкой, и они узнали ее.

Потом Эйлия говорила с ними в комнате приемов, и все смеялись и немножко плакали вместе, а потом Эйлия помрачнела.

– Сейчас надо готовиться к войне, и я хотела бы, чтобы вы остались здесь, в безопасности.

– Но разве война не окончена? – спросил Джеймон. – Мятежные зимбурийцы разбиты, и мы допущены в этот мир…

– Битва на Мере – это лишь кусочек куда большей войны. Книга Судеб говорит лишь об освобождении вашего мира. А война не окончена, а только начата. Но пусть вас она сейчас не волнует. Отдыхайте и развлекайтесь.

Эйлия проследила, чтобы ее приемных родственников устроили поудобнее, и пошла на военный совет.

Мандрагор, как сообщалось, отступил в свою твердыню на Неморе, его слуги – или хозяева – настаивали, чтобы он летел на Омбар, где безопасно, но он не поддался им. Может быть, начал понимать, какая его там ждет тюрьма и рабство. Но сколько он еще сможет сопротивляться их настойчивым уговорам?

– Сейчас время нанести удар, – говорил Аурон. – Пока в его позиции есть слабости. Потому что если он все-таки полетит на Омбар, то получит полную защиту от архонов зла – может быть, даже от самого Валдура. Этого мы не должны допустить.

– Устроились эти архоны! – буркнула Талира. – Их работа – только смотреть, а вмешиваться, ты говоришь, они себе запретили.

– Но это же самое трудное, – возразила Эйлия. – Что может быть хуже, чем видеть, как бьются и страдают твои любимые, как их побеждают, – и не быть в силах ничего для них сделать? Мне как раз больше всего жаль архонов.

Немереи лихорадочно работали над созданием новой огнеупорной брони, кольчуг из перекрывающихся золотых чешуи, рубашек и штанов из шелковой пряжи, надеваемых под плащи и мантии из шерсти. Забрала шлемов закрывали темными наглазниками, которые сбрасывали саламандры вместе с кожей.

– Не очень хорошо видно, – заметила Лорелин, надев забрало. – Как сквозь дымное стекло. Но я думаю, это нам будет нужно лишь, когда пламя в глаза.

Во все время приготовлений к бою в Мелнемероне Эйлия была как-то странно молчалива, бледна и задумчива. Дамион глядел на нее с тревогой.

– Ты же знаешь, она не любит битв, – сказала Лорелин.

– Я знаю.

Но когда он глядел на Эйлию, молча сидящую на резном троне, безмятежность уходила с его лица – впервые за все время после его возвращения. Он теперь знал ее истинную сущность, знал, что она дух, и все же вздрагивал при мысли, что ей будет нанесен телесный вред. Потому что по своему опыту знал, насколько реально это страдание.

– А я вот дождаться не могу, когда доберемся до Мандрагора, – заявил Йомар.

Было решено, что войска будут переправлены в мир врага через драконовы врата. Эйлия знала местность вокруг дворца на Неморе, и это помогло при планировании штурма. Армия людей будет наступать по земле, а драконы свяжут боем в воздухе лоананов Мандрагора.

Эйлия старалась не вспоминать любезного, внимательного, изящного Мандрагора, которого она знала на Неморе. Тот человек, говорила она себе, всего лишь иллюзия, фальшь, морок. Истинный Мандрагор – это тот, кто предал паладинов, поддерживал кровавого тирана Халазара, вступил в союз с архонами зла, чтобы уничтожить Талмиреннию. Пусть когда-то он был добродетелен и доблестен, враг превратил его в чудовище и убийцу. Если она по нему вообще горюет, то это по той его погибшей личности.

– У меня нет ненависти к Мандрагору, – сказал Фалаар. – Он хотя бы достойный противник, и не будь эта участь назначена Трине Лиа, я бы сам искал возможности сразить его и тем заслужить великую честь. Но я сделаю, что в моих силах. Я создан для войны, – сказал он, расправляя крылья. – И это я принес звездную драгоценность с Меры.

Йомар с жесткой радостью взвесил в руке железный меч и вернул его Фалаару: сила этого меча не позволила бы взлететь ни одному дракону или небесному кораблю. И этот клинок может уничтожить царя драконов! Йомар почти благодарен был Мандрагору, что тот принял роль Аватара. Долгое время эта ускользающая, незаметная сила смеялась над Йомаром из-за чужих спин и наконец проявилась, приняла форму и облеклась плотью. Теперь в лице Мандрагора ей можно бросить вызов, сразить, убить.

Шли дни – слишком быстро для Эйлии – и пришел час, когда все было готово. Воины натягивали саламандровые доспехи. Драконы на плато Мелнемерона готовились к полету, разминая большие кожистые крылья. Те, на ком сидели всадники, проверяли, чтобы люди крепко держались и не могли упасть. На золотой спине Аурона сидела Эйлия, глядя вверх, в темно-голубое небо, где уходили на безопасных курсах кометы, отведенные небесным воинством. Враги бежали вслед за своим вождем. Похоже, первая битва была выиграна, но впереди ждала еще одна, более серьезная. Уже не отражать набеги врага, но напасть на его оплот.

Кто-то из эфирных драконов взмыл в воздух, расправил крылья, и остальные последовали за ним: белые, синие, золотые, красные, зеленые крылья раскрывались веерами, надувались ветром и поднимали своих обладателей в воздух. Как было бы прекрасно, если бы можно было просто наслаждаться этим зрелищем! Но у Эйлии сердце билось сильнее при мысли о том, что ждет впереди.

Наконец подошла очередь ее и Аурона. Он расправил крылья, осторожно их согнул, припал к земле, как лев перед прыжком, – и вот уже его подхватил ветер, и остальные драконы оказались не над головой, а вокруг. Эйлия от восторга сразу же забыла свой страх. Никогда она еще не летела среди целой стаи драконов, и ей вспомнились те, что парили давным-давно над вершинами Священной Горы в Тринисии. Вокруг нее были бьющие крылья и извивающиеся тела, и вся стая, обогнув вершину горы, устремилась к вратам Земли и Неба.

После многих столетий мира лоананы летели на войну. Но на сердце избранной ими предводительницы все еще лежали тяжелые сомнения.

Часть вторая
Битва

13
Немора

Сейчас никто, видавший прежние времена, не узнал бы Запретный дворец лоанеев. Почти все драконы покинули его при вести о поражении на Мере и Арайнии, а люди-слуги просто сбежали. Много среди оставшихся лоанеев было тех, кто отведал блаженного цветка из джунглей, чей сладкий аромат приносил блаженство и забытье: когда-то его использовали для лечения больных и облегчения мук рожениц, но теперь, под нависшей тенью поражения, он стал просто дурманом. Драконы – кто умом, кто телом – уходили из крепости, а в нее входили моругеи с Омбара, приглашая своих сородичей из города. Они заняли почти все комнаты побольше. Когда-то тщательно лелеемые ковры перемазали землей, гобелены разорвали, напольные канделябры разбили во время шутливого и не очень размахивания оружием. В прогулочных садиках тщательно культивируемую местную флору и фауну изгнали новые виды, принесенные пришельцами. Из прудов исчезли карпы, пойманные и съеденные, розы превратились в путаницу сломанных колючек, полузадушенные ползучими растениями.

Официальный тронный зал выглядел почти как обычно, если не считать тоненького слоя пыли на мебели. На троне сидел Мандрагор, когтями задумчиво отбивая на подлокотнике стаккато. Он отлично знал, что ряды его придворных постоянно уменьшаются, и подданные один за другим покидают его. Несколько драконов все же остались: он был их Тринолоанан, и защищать его они будут даже ценой самой жизни. Но того страха, что раньше, он уже не внушал. Скоро с небес появятся новые боги, бросающие вызов богу-правителю Лоананмара, и народ уже убегал из города. Мандрагор об этом знал, но почему-то ему было все равно – другие страхи владели им.

В старых легендах говорилось, что могила короля Андариона никогда не была найдена потому, что он не умер, но перешел в царство Эфира восседать рядом со своим бессмертным предком, и еще говорили, что он когда-нибудь вернется на Меру и снова будет править. Мандрагор это отметал как миф и попытку выдать желаемое за действительное, порожденную ужасом и неуверенностью Темных Веков; а теперь пошли слухи, что Андарион вообще жив, что он вернулся. В ответ на тревогу, порожденную этими докладами, рана, нанесенная мечом отца много лет назад, снова выступила на шее Мандрагора пульсирующим шрамом. Неважно, что оружие было в другой руке: такова была преданность Ингарда Храброго своему сюзерену, что иногда он казался лишь продолжением воли Браннара Андариона, ведая самые сокровенные его желания и действуя согласно с ними.

«И мой отец ничего не сделал, чтобы ему помешать, – думал Мандрагор. – Это честь, а не любовь, остановила его руку, и он был рад, что другой сделал это за него».

Его лицо еще отмечали несколько злых красных рубцов от драконьих когтей Эйлии, оставшиеся от их стычки. Даже превращение в человека не убрало этих ран, потому что ранено было не только тело, но и разум. Но в драконьем облике боль была сильнее, и поскольку другие формы он не мог сохранять так долго, как две врожденные, ему пришлось быть человеком. Этого и хотела Эйлия?

Его размышления прервало чье-то появление – прищуренными глазами глядел на него регент Омбара.

– Долго будет продолжаться это безумие? – спросил Наугра. – Я говорю тебе: враг близится. Ты должен улетать на Омбар.

Пальцы с когтями сомкнулись на подлокотниках.

– Я уже был в вашем мире, – ответил Мандрагор. – У меня нет желания туда возвращаться – сейчас или когда бы то ни было.

– Но ради твоей же безопасности…

– Скажи: то, что ожидает меня на Омбаре, хоть чем-нибудь лучше того, что ждет меня здесь?

– Ты все еще не веришь нам, даже сейчас? Мы стояли между тобой и твоими врагами.

– Из чистого добросердечия, – сухо ответил Мандрагор.

– Естественно, нет – но твое благополучие в наших интересах. Найти другое существо с кровью и архонов, и лоананов вряд ли удалось бы, а создать новое такое – невозможно. Ты уникален, как это и было предначертано.

Мандрагор зарычал:

– Ни к архонам, ни к их манипуляциям я отношения не имею!

– Но мы восстаем против господствующих архонов, – возразил регент. – Как и ты, мы против их планов, касающихся Империи. А наши хозяева давно с ними расстались.

– Они свой вклад внесли в эту кашу. Они правили Зимбурой через своего потомка Гурушу, превращали людей в мерзких гоблинов, лоананов – в огнедраконов, воспитывали их как боевую силу для своих целей…

– Чтобы подорвать Империю архонов! Элмера, которую ты называешь Элианой, и ее союзники, и Эйлия, наследница архонов…

Мандрагор будто не слышал, что его перебили:

– И ты сам сказал, что мое рождения они планировали веками – предвидели пришествие короля и вывели волшебницу-лоанейку Мориану, чтобы Андарион зачал меня, а я стал вашим оружием в будущей войне. Мы – их орудия. Архоны всегда одинаковы.

Фантом Наугры пристально смотрел на него;

– Говори, что хочешь, Мандрагор, но они тебя создали. Без них ты просто не существовал бы.

– Тогда я за все, что пережил, тоже им благодарен, – ответил Мандрагор. – Хватит. Я – твой правитель, и ты должен мне повиноваться. Исчезни! И помни, если мне надоест эта игра, я всегда могу вернуться к собственной жизни – а вы потеряете свое драгоценное оружие!

– Не копайся здесь слишком долго, или новая императрица сможет за тебя эту службу выполнить.

С этими словами регент растаял в воздухе.

Снова оставшись один, Мандрагор встал с трона и начал ходить по залу. В наблюдательном хрустальном шаре он видел приближающиеся ряды врагов. Может быть, архоны правы, и он должен был удирать, пока была возможность. Но на Омбар… он передернулся, вспомнив темноту. Он небрежно упомянул Эйлии об этом мире, но знал, что там царит ужас, и воспоминания о нем были как дурной сон. И все же, Эйлия и ее армии могли бы не решиться следовать за ним туда… так что же делать? Это выбранное им самим убежище уже не могло служить защитой. Трина Лиа не обладала на Неморе той силой, что в своем родном мире, но она усовершенствовалась в чародействе, и у нее под началом много других чародеев. Сдаться? Невозможно сдаться врагам, которые поклялись его уничтожить, которые считают его самой страшной угрозой своей Империи за всю ее историю. Они даже не могут его заключить в тюрьму, заковать в железо – из страха, что валеи его выручат, И некуда скрыться, нет убежища, где его не нашли бы сразу, – кроме как на Омбаре. Как бы часто он ни искал решения, мысли его все время возвращались к миру Валдура, будто вынуждаемые безжалостным роком. Это был бастион – Мандрагор это признавал, – защищенный не только чародеями, но и присущей ему мощью архона. Этот мир защитит его – но для какой цели? Они хотят использовать его, считают его своей законной собственностью, раз они его вызвали к существованию.

От мыслей его отвлек голос, окликнувший его от дверей – это была Синдра. Из людей только она осталась с ним. Черные волосы, сияющие, как масла ведьм, были распущены, спадали на спину, и одета она была в длинное свободное платье темно-алого цвета. На ее губах играла тень улыбки. Эта улыбка и что-то еще, отчего ее выражение было злорадным, вывело его из себя.

– Чего ты хочешь? – резко бросил он.

– Не так: чего хочешь ты? Скажи, и я тебе это дам.

– Сейчас главное, чего я хочу – это остаться одному.

– Но ты никогда не будешь один, Мандрагор, – ответила она. – Да и никогда не был, с самого начала. – Она приблизилась, шурша платьем. – Я это знаю. Я была здесь, когда ты родился – и еще до того.

Он уставился на нее, вытаращив глаза. Она что, дурман-цветка попробовала? Глаза женщины лихорадочно блестели, щеки пылали, и она засмеялась низким грудным смехом.

– Наугра прав. Мы веками терпели тиранию высших архонов, но ничего не могли им сделать. Мы могли лишь вредить их драгоценным созданиям, и для этого мы требовали от наших смертных слуг действовать от нашего имени.

– Синдра…

– Я не Синдра. Я Элнемора.

Элнемора. Имя древней богини Неморы, богини вулканического огня, что обитает в пылающем сердце мира. Мандрагор попятился. Она безумна? Пьяна? Одержима?

– Я – архон этого мира, который давным-давно восстал против своего рода. Меня изгнали, запретили являться во плоти – доныне. И вот я нашла сосуд, желающий меня принять. А Эйлия – она всего лишь служанка, дух луны, самая мелочь из тех, кого мы ненавидим. Они действуют через ее посредство, но через ее страдание и их можно заставить страдать. И ты убьешь ее, наш Морлин. – Она протянула белую руку с длинными пальцами, и острые кроваво-красные ногти были едва ли короче, чем у него самого. И рот у нее был алый, сверкающий краской, изогнутый в улыбке, а женщина глядела на него слишком уж блестящими глазами. – Ах, как это приятно – снова одеться в плоть, свободно расхаживать по этой плоскости. – Мандрагор отодвинулся от бледной руки. – Но мне кажется, эта форма тебе неприятна? Я ее изменю.

Тут же перед ним явилась Эйлия в облаке пушистых волос, и ее огромные глаза смотрели на него. Мандрагор стиснул кулаки, ногти вонзились в ладони. Она улыбнулась и протянула руку, грациозная, как лилия на стебле. Одета она была в то же платье, красное, как горящие угли, из-под него была видна скульптурная линия одного плеча и ямочка на горле. Мандрагора просто замутило от такого наглого похищения чужого облика, и все же он глаз не мог оторвать.

– Видишь? – спросил тихий голос Эйлии. – Я могу быть всем, чем пожелаю, Мандрагор, – или чем пожелаешь ты. Тебе стоит только попросить.

Она была так похожа… прежняя тяга воззвала к нему, неодолимая, как поток, подхватывающий пловца и уносящий его в море. Но тут же в нем взметнулось отвращение: отвращение к тому, что им так вертят, превращают в животное, повинующееся своим инстинктам. Яростная гордость – единственное, что у него еще оставалось, – пришла на помощь. Огромным усилием воли, какого никогда он не знал раньше, Мандрагор отвел глаза. Синдра, или то, что ею владело, хотела привязать его к себе – точно так же, как раньше стремился он привязать к себе Эйлию. Но пусть он продал свою жизнь и самое свое тело темному архону, разум его все еще ревниво отстаивал свою свободу.

– Прибереги свое чародейство для врага, – сказал он с оскорбительной небрежностью и отодвинулся. – На меня оно не действует.

Сладострастный смех был ему ответом, и по голосу Мандрагор понял, что она вернулась к своему собственному облику.

Он вихрем вылетел из комнаты, зашагал по коридорам, и немногие оставшиеся вассалы разбегались от его развевающейся темной мантии и мертвенно-бледного лица. В одиночестве своих покоев он захлопнул за собой дверь и сбросил мантию на пол. Синдра – всего лишь мелкая неприятность: скорее всего напилась какого-нибудь зелья и обезумела. Главная угроза – Трина Лиа, и что с ней делать? Быть может, Дамион Атариэль сыграл ему на руку, вернувшись и предъявив права на Эйлию. Теперь ее легче будет убить – убить их обоих. Ревность и ненависть пришли теперь ему на помощь. Мысленным взором он увидел их вместе и смог ощутить необходимую ему ярость – необходимую, чтобы биться с ними, уцелеть самому. Ненависть была союзником, той темной дверью, через которую приходила сила. Мандрагор вцепился в собственную одежду, не замечая, как рвет ее когтями. Отпустив ее, он подошел к ящичку, где хранил эликсир амброзии, выпил его и ощутил, как физическая его суть отступает и разум отделяется от тела с прежним ощущением свободы. Лежа здесь, он оказывался изъят из круга разворачивающихся событий и от увядания тела, как во время сна в курительной комнате. Он мог бесстрастно смотреть на осунувшееся лицо с его призрачной бледностью и ярко выступающими шрамами, на красно-золотые волосы, сбившиеся в беспорядке. Это было куда большее отстранение, чем смотреть на свое изображение в зеркале, потому что это была не тень, а сам предмет. Отстраненно он смотрел, как медленно поднимается в дыхании грудная клетка под черным шелком, и знал, что если натянутая нить между этим телом и его нематериальной сущностью будет перерезана, то оно затихнет навсегда.

«И если придет конец ему, будет ли это концом и мне? Что станет с этой искрой сознания – будет она существовать или исчезнет? И если исчезнет, не будет ли это освобождением?»