Текст книги "Резидент свидетельствует"

Автор книги: Елисей Синицын

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)

^{А. М. К оллонтай}

Далее я рассказал Коллонтай, что незадолго до «зимней войны» я был послан в Финляндию резидентом и по указанию Молотова должен был немедленно информировать его в случае положительного ответа финнов на ноту-ультиматум от 26 ноября 1939 года. Это ее заинтересовало, и Коллонтай стала расспрашивать меня дальше.

В конце беседы она сказала, что многолетний консул посольства Владимир Мартынович Смирнов уходит на пенсию, оставаясь на постоянное жительство в Швеции. Посол предложила мне стать советским консулом в Швеции. До начала работы в посольстве она дала мне пятидневный отпуск, чтобы Смирнов ознакомил меня с условиями консульской службы в Швеции и, заодно, познакомил бы и со столицей Швеции – Стокгольмом.

– Для вашего сведения скажу, что Владимир Мартынович старый большевик. Он член РСДРП с 1900 года. Его главной работой в партии было обеспечение безопасности Владимира Ильича Ленина и его соратников при поездках их на Запад через Финляндию и Швецию на съезды, конференции, совещания и т. д. Он являлся главным организатором по пересылке нелегальной литературы и оружия с Запада в Петербург.

Такая характеристика Смирнова вызвала у меня особый интерес к нему. Большевика-подпольщика, который, начиная с 1918 года, безвыездно работает в Швеции, наверняка можно будет использовать в качестве «наводчика» на шведов, представляющих для разведки интерес.

Встретились мы со Смирновым на следующий день после беседы с Коллонтай. Из его первых слов я понял, что Коллонтай его уже проинформировала обо мне.

– Шведское общество, – сказал Смирнов, – имеет высокую степень общественного развития. Народ Швеции живет в достатке, в результате чего страна с давних пор избавлена от социальных потрясений. По характеру швед общителен, трудолюбив, честен в общении, доверчив. Договора на большие суммы денег часто заключаются под честное слово партнеров. Шведы – музыкальный народ, любят народные песни и танцы, в том числе и хороводные.

Когда весной 1920 года Красная Армия разгромила войска белых генералов, отношение шведов к Советской России склонилось в пользу заключения торгового договора, который вскоре и был подписан. Примерно в это же время в Швеции было сформировано социал-демократическое правительство, которое возглавил Брантинг, член руководства этой партии.

С приходом к власти правительства Брантинга в стране развернулось движение за признание правительства Советской России. Большую работу для приближения этого события провели левые социал-демократы.

К моменту приезда в Стокгольм Александры Михайловны Коллонтай в качестве посла Советского Союза в 1930 году социал-демократическому правительству и левым социал-демократам удалось притушить враждебное отношение к Советскому Союзу у многих людей, особенно среди интеллигенции. Это позволило Коллонтай расширить круг сторонников сближения с Советским Союзом во всех слоях шведского общества. Помогли ей и старые интернациональные связи социал-демократов Севера Европы, где она провела долгие годы до 1917 года в эмиграции.

Правда, в начальный период деятельности она встретилась с некоторыми трудностями. Предрассудки королевского двора, как и высшего буржуазного общества, отношение к ней как к первой в мире женщине-послу, отняли у нее много сил. Несмотря на косые взгляды шведской элиты, Александра Михайловна вскоре завоевала всеобщие симпатии. Много сил и здоровья положила она на то, чтобы улучшить шведско-советские отношения.

– Что касается дальнейшей работы Коллонтай, – сказал Смирнов, – то об этом она сама расскажет вам, когда будет вводить в курс работы посольства.

На этом закончилось моя беседа со Смирновым. Мне было приятно встретиться с человеком, который за долгую работу в Швеции так много сделал для сближения двух наших народов.

На следующий день Смирнов повез меня в министерство иностранных дел, чтобы представить как нового консула советского посольства в Швеции. Принял нас заместитель заведующего консульским отделом. «Александр Иванович», – так он просил называть себя при встречах с ним.

После недолгого официального знакомства и разговора по служебным делам я спросил его, откуда он так хорошо говорит по-русски, строго соблюдая лексику и грамматику этого языка. Александр Иванович улыбнулся и рассказал, что несколько лет тому назад он окончил университет в городе Упсале, где попутно с обязательными дисциплинами изучал и русский язык на филологическом факультете университета.

Преподавателем был крупный филолог русского происхождения, который и раскрыл студентам всю красоту звучания и певучести русского языка, подчеркнул Александр Иванович.

^{Разведчики и члены их семей собирали не только разведданные, но и грибы}

На это я ему откровенно высказал свою радость, что с первых дней пребывания в Швеции встретил коллегу по работе с таким отличным знанием русского языка. Я высказал надежду, что это поможет нам решать деловые вопросы в духе взаимопонимания и доброжелательства, а также позволит общаться и не формально. Он одобрил такие контакты.

На мои вопросы Александр Иванович ответил, что больше всего любит Пушкина и Лермонтова, как гениев мировой поэзии. Толстого, Тургенева, Гоголя – как величайших прозаиков. Что касается Достоевского, то он читал его, но без особой охоты, так как тот слишком в мрачных тонах описывает жизнь человека, ее безнадежность и страдания. У Достоевского нет радостных проявлений жизни. Он угнетающе действует на сознание читателя, отметил Александр Иванович. Оказалось, что в музыке он любит Чайковского, Глинку, Даргомыжского. Из художников он назвал Левитана, Репина, Иванова, Маковского. Я был очень доволен тем, что встретил в коллеге высокообразованного шведа, любящего русскую культуру.

Дней через десять раздался звонок телефона. Когда я взял трубку, то услышал голос Александра Ивановича, сказавшего, чтобы я приехал к нему в МИД для важного разговора. По моем прибытии туда он сообщил, что вчера вечером немецкий посол посетил министра иностранных дел и в ультимативной форме потребовал выдать немецкого гражданина Вольвебера, который в настоящее время находится под арестом шведской полиции за нелегальное проживание на территории Швеции. Находясь в Германии, говорил посол, Вольвебер в 1936 году организовал диверсионную группу по потоплению немецких судов, на которых из Германии доставлялась в Испанию помощь генералу Франко [22]22
  Франко Франсиско (1892–1975) – глава испанского государства с 1939 по 1975 годы. Диктатор, пришедший к власти после гражданской войны 1936–1939 гг.


[Закрыть]в его борьбе против коммунистических повстанцев. За эти преступления Вольвебер в свое время был приговорен немецким судом к смертной казни, но от наказания скрылся и сейчас обнаружился в стокгольмской тюрьме.

– По поручению министерства, – сказал Александр Иванович, – полиция провела допросы Вольвебера по существу обвинения его в диверсионной деятельности, где Вольвебер заявил, что это провокация гестапо за то, что он в Германии проводил антифашистскую деятельность. Там же, на допросе, Вольвебер заявил о своем советском гражданстве и потребовал передачи его Советскому Союзу.

– В связи с этим, – сказал Александр Иванович, – министерство иностранных дел Швеции поручило мне через вас довести до сведения Наркоминдела СССР весь этот инцидент с Вольвебером и либо подтвердить факт его гражданства СССР, либо опровергнуть.

– А как вы лично воспринимаете заявление Вольвебера о его советском гражданстве? – спросил я.

Подумав немного, он сказал, что на откровенный вопрос ответит откровенно: война немцев принесла много жертв русским, и он против того, чтобы появилась еще одна жертва.

Поблагодарив его за столь важный для меня ответ, я сказал, что как консул официально прошу министерство иностранных дел Швеции разрешить мне встретиться с Вольвебером, чтобы выяснить вопрос о его советском гражданстве, а кроме того прошу шведские карательные органы не передавать до этого гражданина Вольвебера немцам, а наоборот, принять меры его безопасности в тюрьме.

Выслушав меня, Александр Иванович благожелательно сказал, что о моих просьбах он доложит министру.

На следующий день мне позвонили из стокгольмской полиции и сообщили, что завтра они повезут меня в тюрьму для встречи в течение 20 минут с арестованным Вольвебером.

В тюрьму прибыл в сопровождении полицейского. Меня сразу провели к арестованному. Когда я вошел в камеру, Вольвебер просматривал газеты. Камера была рассчитана на два человека, но в ней находился один арестованный. Должен сказать, что она была обставлена с некоторым комфортом: маленький столик у кровати, пружинная кровать с матрацем, хорошее освещение. В камере чисто.

Встретил меня Вольвебер с холодным интересом, пока я не сказал ему, что я консул советского посольства, и показал советский дипломатический паспорт. Как он обрадовался моему приходу, трудно передать. Он плакал от радости, восклицая: «Я спасен! Я спасен!» Прошло несколько минут, он успокоился и, когда пришел в себя, заговорил на довольно чистом русском языке. Волнуясь, он переходил на немецкий.

Он громко и торжественно заявил, что с давних пор является гражданином Советского Союза. За антифашистскую деятельность нацистский суд Германии приговорил его к смертной казни. Взяв в руки газету и повертывая ее, он быстро написал: «Красная капелла».

Затем, продолжая водить рукой по газете, он сделал вид, что читает мне некоторые строки из нее.

Когда я кивнул головой, подтвердив, что заметил написанное им, Вольвебер попросил меня сообщить о нем в Москву, запросить его паспорт.

Должен сказать, что как только Вольвебер написал эти слова, я вспомнил, что в прошлые годы в Германии с такими позывными работали антифашисты.

Из тюрьмы я сразу поехал к Коллонтай и сказал ей, что мне надо срочно сообщить в НКВД о случившемся с Вольвебером.

Коллонтай задумалась и затем спросила:

– Что совершил Вольвебер такого, что немцы упорно добиваются его выдачи для расправы?

Я рассказал Александре Михайловне эту довольно давнюю историю. Когда Германия в 1936 году вступила в войну на стороне генерала Франко в Испании, все прогрессивные силы мира выступили против немецкого фашизма, посылавшего в Испанию оружие. Антифашистские силы в самой Германии создали группу по срыву поставок оружия для Франко. В эту группу были включены специалисты по изготовлению электромагнитных мин и установщики этих мин на кораблях, перевозивших оружие. Возглавил эту группу опытный моряк Вольвебер. Когда в 1936 году эта группа приступила к действию, то каждый пятый корабль, следовавший из Германии в Испанию, вдруг в открытом море, далеко от берегов, взрывался, а моряки спасались на шлюпках. Так продолжалось около двух лет, и немцы никак не могли выяснить причину гибели пароходов.

Когда гестапо случайно удалось напасть на лабораторию по изготовлению таких мин, Вольвебер и большинство его группы успели бежать в Норвегию. Из Норвегии, оккупированной немцами, Вольвебер нелегально перебрался в Швецию, где его и арестовали. Такова суть этого дела…

Я составил телеграмму в адрес руководства НКВД с изложением сути проблемы и попросил срочно выслать советский паспорт на имя Вольвебера. Я просил также дать указания Наркоминдела Коллонтай, чтобы она посетила министра иностранных дел и потребовала передачи Вольвебера Советскому Союзу. Телеграмму послал «молнией».

В Стокгольме события развивались своим чередом. Вернувшись от министра иностранных дел, Коллонтай пригласила меня к себе и рассказала, что, по словам министра, если Советский Союз не представит доказательств, что Вольвебер является гражданином СССР, шведское правительство будет вынуждено передать его немцам.

– Вольвебер, – сказала Коллонтай министру, – является советским гражданином, и через несколько дней я представлю юридическое доказательство, сделав при этом официальное заявление шведскому правительству.

Мне же Коллонтай сказала:

– После Сталинграда шведы стали много сговорчивее, и они отдадут нам Вольвебера.

День спустя получил срочную телеграмму из НКВД.

В ней говорилось, что Вольвебер известен, его паспорт советского гражданина первым самолетом будет мне переслан. Эту весть тут же сообщил Коллонтай и как на крыльях помчался в МИД.

Через день, за три часа до взлета самолета, в советское посольство прибыли два полицейских, которые вместе со мной отправились в тюрьму. Там на Вольвебера надели наручники и доставили его к трапу самолета. Наручники были сняты, когда он вступил в самолет. Через 20 минут машина взлетела, взяв курс на восток.

Завершилась эта история тем, что по прибытии в Москву Вольвебер стал одним из руководителей антифашистского фронта и до конца войны работал среди немецких военнопленных. Уехал он в Германию сразу после образования ГДР.

Когда несколько лет спустя я, волею судьбы, был направлен в Берлин резидентом для ведения разведки в Федеративной Республике Германии (ФРГ), то в лице министра ГДР Вольвебера встретил доброго товарища и друга.

Через две недели Коллонтай позвала меня для продолжения беседы, начатой во время первой встречи.

Воспользовавшись добрым отношением к себе со стороны Коллонтай, я попросил ее рассказать, почему дипломаты посольства жалуются, что им трудно проникать в высшие сферы шведского общества, чтобы устанавливать там полезные связи.

– В чем корни этого явления? – спросил я.

– Начну с того, – ответила Александра Михайловна, – что вы первый, кто обращается ко мне за советом по такому важному вопросу деятельности дипломатического корпуса. В двух словах ответить на него трудно.

В процессе завязывания связей возникают ситуации объективные и субъективные. В первые годы моего пребывания в Швеции был сильно распространен антисоветизм, и встреча советского человека со шведом была весьма затруднительна.

Далее она поведала, что когда начинала завязывать связи, то немногие отваживались приходить в советское посольство. Представители политической и буржуазной элиты вообще избегали контактов с советскими людьми. Требовались большие усилия, чтобы преодолеть их антипатию к Советскому Союзу. Правда, было одно исключение, когда швед охотно приходил в посольство. Это тогда, когда с нашей стороны ему предлагалась выгодная сделка. Шведы любят торговать и охотно торгуют продуктами своего труда. Каждый швед – коммерсант. Их девиз в жизни – накопительство. Поэтому Швеция была одной из первых стран, которая вступила в торговые отношения с Советской Россией.

Коллонтай напомнила мне историю, как в тяжелые годы гражданской войны в России именно шведы поставили «тысячу паровозов для Ленина».

– Однако, – сказала Коллонтай, – названные трудности вовсе не означают, что в высшие сферы невозможно проникнуть. Можно, но для этого дипломат должен быть хорошо подготовлен в области государства и права, быть способным экономистом и обязательно знать шведский язык. Без этих качеств дипломату в Швеции делать нечего. По себе могу сказать, что пока не освоила шведский язык, со своими немецким, английским и французским было очень трудно устанавливать связи.

– Советские дипломаты должны быть внешне представительными, эрудированными и высокообразованными, – продолжала посол. – Не зря Екатерина Великая на дипломатическую службу предлагала посылать умных, стройных, высоких, лицом красивых и пьющих умеючи.

На тот период времени, пока вы не выедете в Хельсинки, – продолжала Коллонтай, – рекомендую вам попытаться проникнуть в социал-демократическую партию и торгово-экономические круги. В этом я готова оказать вам помощь, и увидим, что из этого получится.

Я поблагодарил ее за полезные советы и оказание помощи. Затем сказал, что хочу доверительно проинформировать о судьбе ее личного архива, доставленного в НКВД предыдущим резидентом, когда она в тяжелом состоянии находилась в больнице. Я знал, что этот архив был по сути дела выкраден у нее из-под больничной кровати, поскольку мой предшественник полагал, что такое же может сделать и шведская спецслужба, чтобы прочитать совершенно уникальные заметки старого деятеля большевиков и ее характеристики партийных коллег. Когда личный секретарь Коллонтай Эмми Лоренсен вынуждена была рассказать больной Александре Михайловне об этом неприятном происшествии в больнице, Коллонтай очень переживала и огорчилась.

– Поскольку я в Центре руководил разведкой по скандинавским странам, то два ваших чемодана – один большой, второй поменьше, поступили к нам в отделение с поручением наркома Берии: прочитать содержимое от первой до последней строчки и письменно доложить ему о прочитанном.

Откровенно говоря, такое приказание Берии означало, что я должен изучить ваш архив на предмет вашей политической благонадежности. Не скрою, – сказал я, – что ваши мемуарные материалы прочитал с большим интересом и ничего в них не обнаружил такого, что бы представляло интерес для Берии.

Мою докладную записку начальник разведки Фитин направил Берии и позднее сказал мне, что с ней ознакомлен Сталин.

Вскоре я получил указание сложить материалы назад в чемоданы, как они лежали при вскрытии их, опечатать чемоданы сургучными печатями НКВД и отвезти их в Институт Маркса-Энгельса-Ленина, где сдать в архив на хранение. Так и было сделано, сказал я Александре Михайловне. Она, волнуясь, протянула мне свою морщинистую руку:

– Спасибо за рассказ об архиве и за то, как вы доложили о нем Берии. Теперь я, наконец, буду спокойна! А то чего я только и не думала…

Я был рад, что хоть одна забота свалилась с ее старческих плеч.

Секретная встреча Коллонтай и Паасикиви

Рано утром 10 февраля 1944 года Коллонтай позвала меня к себе на квартиру в здании посольства и при этом заметила, что речь пойдет о моем деле. Это означало, что надо ехать немедленно.

Когда мы встретились, она рассказала, что недавно один из богатейших промышленников Швеции Валленберг выезжал в Финляндию, чтобы убедить финнов начать переговоры с Советским Союзом о перемирии. Вчера он вернулся и сообщил, что вскоре в Стокгольм прибудет представитель Финляндии Паасикиви. Он будет иметь поручение своего правительства выяснить условия выхода Финляндии из войны. Первая неофициальная встреча с ним намечается на 16 февраля. В этой связи она попросила коротко сказать, что мне известно о Паасикиви.

– О Паасикиви, как и о вас, Александра Михайловна, можно написать несколько книг, но сейчас о нем скажу кратко.

На это мое высказывание она мило улыбнулась.

– В дореволюционные годы, – начал я, – Паасикиви окончил юридический факультет Петербургского университета. Политикой стал заниматься с юношеских лет. Всю свою жизнь примерялся, чтобы поставить Финляндию под защиту какой-либо мощной державы, не исключая при этом и СССР. Много раз в составе финской делегации принимал участие в переговорах с Советским Союзом в довоенное время и на этих переговорах занимал компромиссную позицию. Несколько раз встречался с Молотовым и Сталиным, они с уважением относились к нему.

Первая встреча с Паасикиви состоялась 16 февраля в условиях строгой секретности. Он заявил на ней официально, что уполномочен финским правительством выяснить условия советского правительства относительно прекращения Финляндией военных действий и выхода ее из войны. Во время беседы финн вел себя сдержанно и с достоинством. По словам Коллонтай, она все же решила вызвать его на разговор по нынешней ситуации воюющих сторон. Мало-помалу Паасикиви разговорился, стал ругать немцев за то, что те втянули Финляндию в войну против России без согласия большинства финнов.

– Мне не пришлось, – сказала Коллонтай, – долго убеждать его, что Финляндия зря вступила в войну с нами.

На этом они и расстались до 19 февраля 1944 года, когда была назначена дата передачи ответа советского правительства об условиях перемирия. Кстати говоря, сказала Коллонтай, этот ответ она уже получила из Москвы. Александра Михайловна предложила мне внимательно ознакомиться с этим документом. Организацию встречи, сказала мадам посол, она поручает советнику В. С еменову и мне с таким расчетом, чтобы к вечеру 19 февраля все было готово для приема Паасикиви.

Первое, с чего я начал – это ознакомился с условиями перемирия. Вот какими они были:

♦ Разрыв отношений с Германией и интернирование немецких войск и кораблей в Финляндии, причем, если Финляндия считает эту последнюю задачу для себя непосильной, то Советский Союз готов оказать ей необходимую помощь своими войсками и авиацией.

♦ Восстановление советско-финского договора 1940 года.

♦ Немедленное возвращение советских и союзных военнопленных, а также советских и союзных людей из гражданского населения, содержащихся в концлагерях или используемых финнами на работах.

♦ Вопрос о возмещении убытков, причиненных Советскому Союзу военными действиями и оккупацией советской территории, был оставлен до переговоров в Москве.

♦ Вопрос о Петсамо также оставлен до переговоров в Москве.

Москва предписывала заявить Паасикиви, что если финское правительство согласно немедленно принять эти условия, советское правительство готово встретить в Москве представителей Финляндии для переговоров о заключении конкретного соглашения.

В интересах конспирации передача условий перемирия состоялась 19 февраля за городом, в санатории курортного района «Сальшебаден», где Коллонтай проходила курс лечения.

В тот день мы с Семеновым прибыли в санаторий к вечеру в качестве посетителей больной. Нашему приезду она обрадовалась, заметив, что очень скучает в этих апартаментах, хотя и условия лечения здесь прекрасные. Мы сказали ей, что комнаты для нас слева, а для Паасикиви справа от ее апартаментов подготовлены. Нас она может вызвать к себе в любое время, нажав на кнопку, которая находится у двери, выходящей в парк. Один звонок будет означать – вызов Семенова, два – вызов меня, пояснял я.

Подошло время ужина, Коллонтай пригласила официанта и сделала заказ на три персоны. Когда вкатили тележку с огромным подносом, уставленным тарелками с едой, мы с Семеновым удивились обилию холодной закуски. Коллонтай тут же успокоила нас, сказав, что за холодные закуски в Швеции не платят, а их большое разнообразие дается для выбора каждому по своему вкусу. В половине одиннадцатого мы с Семеновым ушли в свою комнату и стали ждать Паасикиви. Ровно в одиннадцать он вошел в санаторий. Я встретил его в вестибюле. Паасикиви крепко пожал мне руку и сказал:

– Господин советник, не странно ли, что судьба сводит нас в тяжелые времена для наших стран? В начале войны нас обменяли на болгаро-турецкой границе, а сегодня мы встречаемся в Стокгольме в интересах мира между нашими странами?

– Судьба бывает и милостива. Не все же нам воевать, – ответил я.

– Дай-то Бог! – вздохнул он.

Беседа двух уполномоченных государственных деятелей длилась полчаса. Вышел Паасикиви от Коллонтай, как мне показалось, весьма довольным. Через пять минут Александра Михайловна звонком вызвала нас к себе и рассказала о беседе с Паасикиви. В начале она ознакомила его с условиями перемирия. Паасикиви напряженно, молча слушал их пункт за пунктом. Когда Коллонтай закончила чтение, он долго сидел в такой же позе, задумчиво опустив голову. Чтобы прервать молчание, она сказала ему, что не ожидала таких мягких условий перемирия.

^{Дипломат – он и в лесу дипломат}

Ведь одно из главных условий его – это всего лишь восстановление советско-финского договора 1940 года и отвода финских войск к границе 1940 года. Какая страна-победительница предложит почти побежденной стране такие условия без ее оккупации!

Паасикиви, подняв голову, расстроенно сказал ей, что его правительство прочно связало себя с Германией и, к сожалению (так и сказал), все еще рассчитывает на их общую победу над Советским Союзом.

Это будет, по его мнению, главным препятствием к заключению перемирия на предъявленных условиях.

Дней десять спустя, когда в Финляндии стали известны советские условия перемирия, то вокруг этих предложений в стране развернулась острая борьба. Гитлеровская Германия применила «выкручивание рук», и финское правительство с согласия парламента 17 марта 1944 года дало отрицательный ответ на советское предложение о перемирии. Финские реакционные силы все еще надеялись на победу.

Советскому Союзу при таком ответе ничего не оставалось, как мощными ударами на Карельском перешейке и в Южной Карелии разгромить финскую армию, освободить всю северную часть Ленинградской области, все занятые районы в Карело-Финской республике. Только такой разгром финской армии заставил правительство Финляндии 25 августа 1944 года просить Советский Союз о перемирии…