Текст книги "Только будь со мной!"

Автор книги: Элис Петерсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Элис Петерсон
Только будь со мной!

Посвящается Саре Орр

Alice Peterson

By My Side

© Alice Peterson, 2012. This edition is published by arrangement with Aitken Alexander Associates Ltd. And The Van Lear Agency LLC.

© Назарова К., перевод на русский язык, 2015

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Э», 2015

Пролог

– Какая же у меня тяжелая голова, – говорю я Шону. Зря я выпила ту последнюю стопку текилы. А вчера казалось, что это то, что надо…

Мы лежим в постели. Шон обнимает меня, его теплое тело прижимается к моему.

– Что ж, мисс Брукс, я знаю одно прекрасное средство от похмелья.

– Какое? Только не говори про сырые яйца.

– Секс.

– Секс?

– Да, секс. – Шон гладит меня по щеке. Вдруг он становится серьезным. – В больших количествах. На всякий случай я выпишу вам рецепт.

– Вы так добры, доктор Ирвин!

Легкими движениями он выводит буквы на моей обнаженной коже.

– Вам необходимо заниматься сексом как минимум три раза в день.

Я смеюсь.

– Утром – миссионерская поза. Днем партнер должен быть сзади. А вечером… – Он делает паузу, окидывая меня изучающим взглядом.

Я переворачиваюсь на бок и устраиваюсь поудобнее на подушках.

– Пожалуйста, продолжайте, доктор Ирвин.

– Вечером – стоя спиной к стене, и вы должны быть в клетчатой мини-юбке и туфлях на шпильках. – Он расписывается в воображаемом рецепте и протягивает его мне. – И чем раньше вы начнете лечение, тем лучше.

– Отлично! Сейчас же позвоню Джонни Деппу.

– Ничего не выйдет. Выписанное лекарство подействует, только если вы будете проходить лечение с парнем по имени Шон. Говорят, он невероятно хорош в постели.

Я недоверчиво приподнимаю бровь.

– А я слышала про него совершенно другое.

В следующую секунду он уже на мне, и мы оба хохочем, а я пытаюсь столкнуть его с себя. Мы катаемся по кровати, едва не скатываясь на пол, целуемся. Шон проводит рукой по моей обнаженной спине… прижимает меня к себе… Но мне удается выбраться из его объятий.

– Извини, мне надо в туалет.

Выходя из комнаты, я слышу его громкий вздох.

– Не задерживайся! – говорит мне Шон.

Я смотрю на свое отражение в зеркале в ванной комнате. Не самое приятное для глаз зрелище: черная подводка размазалась; голову неплохо бы помыть. Выпив две таблетки от головной боли, я чищу зубы. Вдруг до меня доносится крик Шона:

– Принесешь мне воды? Мне тоже как-то не очень…

Мы с Шоном уже четыре года учимся на медицинском факультете в Королевском колледже Лондона. Я только что прошла четырехнедельную практику в педиатрическом отделении больницы при нашем колледже. В следующем семестре нам предстоит отработать три недели сразу в нескольких отделениях: «Скорая помощь», ортопедичка, ревматология и анестезиология. Мы с Шоном часто шутим, что наши мозги скоро распухнут от такого количества информации. Мы ложимся спать, а на следующее утро не можем вспомнить, какой раздел учебника только что прошли.

Сегодня мы в квартире одни. Наша соседка Сара, которая учится с нами на медицинском факультете, уехала домой на Рождество. Совсем скоро я тоже уезжаю к родителям. Семейные праздники вселяют в меня ужас. Выходные проходят нормально, но если мы с мамой остаемся в одном доме дольше чем на два дня, то жди беды. Уже через пять минут мы начинаем ругаться. «Ты должна изучать юриспруденцию, а не медицину, Кассандра, – говорит она мне. – Ведь тебе так нравится спорить».

Еще у меня есть брат Джейми. Ему сейчас девятнадцать – он на четыре года младше меня. Характером он очень похож на отца: добрый, спокойный, любящий, и на него совершенно невозможно злиться. Однажды на каникулах во Франции он стянул у меня немного денег, чтобы мне же купить подарок. Сейчас он живет в Мадриде и преподает английский как иностранный язык. Он не знает, чем хочет заниматься в жизни, и поэтому не имеет никакого желания поступать в университет. А вот мне с этим повезло: с самого детства я мечтала стать врачом. В школе я всегда с удовольствием делала домашние задания по биологии. А когда я была маленькая, то просто с ума сходила от аптечных принадлежностей. Я даже представляла, что мои игрушки получили травмы или чем-то больны, и лечила их разнообразные болезни. Папа никак не мог понять, откуда взялась моя страсть к медицине, потому что у нас в семье никто бы и близко не подошел даже к шприцу. А Джейми вообще теряет сознание при виде крови.

– Скорее, Кас! Я умираю от жажды.

Вернувшись в спальню, я даю ему стакан воды.

– Лежебока. Сам, что ли, не мог сходить за водой?

– Мог… Но твои ножки проворнее.

Я надеваю обтягивающие джинсы, черные полуботинки и синий свитер Шона, чувствуя на себе его взгляд. Я затягиваю свои темно-русые волосы в тугой хвост.

– Ты прекрасна.

– Шон Ирвин, что ты хочешь?

– Ничего… Ну, может, страстного секса.

Я улыбаюсь, удивляясь, что сегодня с ним происходит.

– Куда ты? А как же прописанное лечение? Вернись в постель, – стонет он, протягивая ко мне руки.

– Надо купить молоко, хлеб и еще что-нибудь поесть. Надо позавтракать перед отъездом.

Мои родители живут в Дорсете, семья Шона – в Дублине. Именно его ирландский акцент и привлек меня, когда я встретила его однажды в студенческом кафе. Он мог бы зачитать телефонный справочник, и я бы все равно впала в экстаз от его голоса. Ирландский акцент, отличное чувство юмора, голубые глаза – и я пропала.

Я беру свой кошелек, сгребая в него остатки мелочи с трюмо.

– Как насчет больших сандвичей с беконом? Я почему-то очень хочу чего-нибудь жирного. Шон?

Я машу рукой перед его носом.

– Я люблю тебя, Кас.

– Что?

Я настолько поражена его внезапным признанием, что не могу выговорить ни слова. Мы встречаемся уже почти год, и Шон часто говорил: «Мне нравится быть с тобой» или «Я люблю твою улыбку», а когда он говорит «Люблю заниматься с тобой сексом», я смеюсь и называю его старым романтиком.

– Я люблю тебя, – повторяет он.

Быстрым движением я сбрасываю ботинки и прыгаю на кровать. Шон стремительно стягивает с меня джинсы.

Как же холодно! Ослепленная зимним солнцем, я иду по улице вдоль дороги. Наш дом в Пимлико[1]1
  Один из самых фешенебельных и дорогих районов в центре Лондона. (Здесь и далее, за исключением специально оговоренных случаев, прим. перев.)


[Закрыть] стоит на широком проспекте, и я уже привыкла к шуму и оживленному дорожному движению. Я к этому привыкла, как к старым друзьям, которые всегда рядом.

Мне хочется петь, танцевать и кричать на весь мир о своей любви.

Будто в тумане я направляюсь к переходу на светофоре, который сегодня кажется таким далеким. А мне так не хочется тратить время впустую – мысли о жареном беконе, горячем кофе и объятиях Шона слишком соблазнительны. Дорога почти пустая, и если я потороплюсь, то успею без проблем перебежать на противоположную сторону улицы.

– Кас! – слышу я голос Шона.

Я оборачиваюсь, поднимаю взгляд на наше окно на четвертом этаже и вижу: Шон высунулся из окна и машет моим кошельком. Какая же я дура.

– Бросай его мне!

Мимо на полной скорости проносится машина, и мне к тому же приходится уворачиваться от двух бегунов на тротуаре.

Шон продолжает помахивать кошельком.

– Нам еще нужен сахар! И сигареты!

– Ладно. Бросай!

Он медлил.

– Лучше я спущусь.

– Не надо. Собирай чемоданы!

Рейс Шона через несколько часов. Я нетерпеливо переступаю с ноги на ногу.

– Да бросай же!

Шон с размаха бросает мне кошелек. Я подпрыгиваю, чтобы поймать его, – он ударяется о мою ладонь, перелетает через плечо и падает на дорогу.

Я бегу подбирать его.

– Осторожно! – кричит Шон. Я останавливаюсь. Теперь я слышу его невнятные вопли.

Оглушительный сигнал автомобиля.

А дальше я ничего не помню.

1

Пять месяцев спустя

Я слышала, как она поднимается по лестнице – ее выдавало позвякивание многочисленных золотых браслетов на запястьях.

Она задержалась перед закрытой дверью, собирая волю в кулак, чтобы войти в мою комнату. Наконец она вошла, и я тут же почувствовала терпкий запах ее духов с чрезмерным ароматом ванили.

– Доброе утро!

Она уверенно пересекла спальню, умело балансируя на высоченных шпильках. Сколько себя помню, ни разу не видела маму в балетках или кроссовках. Мотивировала она это тем, что бог пожадничал и обделил ее ростом.

– Какой замечательный день! – бодро воскликнула мама, раздвигая занавески и позволяя солнечному свету наполнить комнату. – Я подумала, может быть, пообедаем в пабе?

Заметив, что ее идея не произвела на меня должного впечатления, она торопливо добавила:

– Или прокатимся на машине за город?

– Может быть.

Мама подобрала с пола мои спортивные штаны и повесила их на спинку стула.

– Или… давай прогуляемся? Сходим в кино?

Я не шелохнулась.

– Что-то не хочется, мам. Иди без меня.

– Господи, Кас, прошло уже несколько недель! – сказала она, впервые повысив голос после моего возвращения из клиники в Сток-Мандевилле. – Ты не можешь вечно сидеть в четырех стенах!

Зазвонил телефон.

– Я скоро вернусь, – пригрозила она и вышла.

Я знала, что мое безразличие раздражало ее, но я не была готова выйти из дома. Через несколько минут мама вернулась с записной книжкой в руках.

– Это звонила Сара, – сказала она, присев на край кровати. – Я сказала ей, что ты перезвонишь.

Та самая Сара, с которой мы с Шоном снимали квартиру на Пимлико. Мы с Сарой всегда все делали вместе. На третьем курсе, когда мы покинули своды аудиторий и были брошены на растерзание настоящим пациентам, мы с Сарой вцепились друг в друга, боясь, что те нас покусают. Как сейчас помню: в первый день практики мы пришли в больницу, одетые в длинные юбки, белые блузки и темно-синие пиджаки. В таком виде мы были похожи на школьниц. Когда меня попросили осмотреть пациента, Сара пошла со мной. Мы так нервничали, что, идя по коридору, не произнесли ни слова; только все время поправляли стетоскопы, чтобы они симметрично висели на наших шеях.

Сейчас Сара оканчивала четвертый курс. На этих летних каникулах мы должны были проходить стажировку за рубежом. Она сказала мне, что планирует поехать на Гибралтар, а я хотела поработать в полевом госпитале в Африке.

Я почувствовала толчок.

– Кас? – позвала меня мама.

– М-м?

– Ах, Кассандра, я так и знала, что ты меня не слушаешь!

Мама нетерпеливо раскрыла записную книжку и провела жирную горизонтальную черту.

– Я говорила, что это – нынешнее положение дел. И, – она глубоко вдохнула, словно собиралась окунуться в ледяную воду, – так теперь будет всегда. Мы не можем это изменить, но мы точно можем изменить наше отношение к случившемуся. – Она быстрыми движениями набросала несколько стрелочек, расходившихся вверх от нарисованной черты.

Я скептически приподняла бровь:

– А презентацию на компьютере будешь делать?

Мама отложила ручку в сторону.

– Ты должна подумать о своем будущем.

– О каком будущем? – взорвалась я. – Все, что я любила… все, кого я любила…

Я не договорила.

– У меня поврежден позвоночник, – сказала я Шону, когда он пришел навестить меня в больнице.

Он стал бледным как мел: он прекрасно знал, что это значит.

– Я парализована ниже пояса.

Ирония судьбы заключалась в том, что в колледже он больше всего интересовался неврологией и повреждениями позвоночника. Шон не проронил ни слезинки. У него было такое выражение лица, будто он был готов поколотить первого, кто войдет в палату. Глядя на него, я пыталась найти хоть малейшие признаки того, что он не бросит меня в трудную минуту, что он будет со мной. Но в его глазах я не видела ничего, кроме гнева и растерянности. С одной стороны, я надеялась облегчить его страдания и сказать, что он может уйти и не возвращаться. Мне не хотелось, чтобы он оставался со мной из жалости.

С другой стороны, я мечтала, чтобы он обнял меня и сказал, что любит и что все будет хорошо.

Я с трудом справлялась со своими чувствами. Мне хотелось кричать, громить все вокруг.

Как в одночасье жизнь могла перевернуться с ног на голову? Всего несколько дней назад мы танцевали, дурачились в постели и строили планы на будущее. Он пригласил меня в Дублин и собирался познакомить с родителями. Что теперь?

Он встал и повернулся ко мне спиной.

– Это я во всем виноват.

Мои глаза наполнились слезами.

– Нет. Не вини себя.

– Часы посещения окончены, – жестко объявила медсестра Джорджина, просматривая мою медицинскую карту. – Тебе пора, парень. Ей надо отдохнуть. Придешь завтра.

Шон взял с кресла пальто и шарф. Он на мгновение замешкался, а потом поцеловал меня в щеку и погладил по руке.

– Мне очень жаль, – сказал он.

Подойдя к двери, он обернулся.

– Ты придешь завтра? – спросила я слабым голосом. Таким же слабым, как и мое тело. В глубине души я осознавала, что все кончено, но я упорно продолжала верить, что все поправимо. Шок пройдет – Шон вернется.

Я провела в больнице четыре месяца. Шон, конечно, навестил меня еще раз. Через десять дней после первого визита. Он оставил на прикроватной тумбочке письмо, попросив не вскрывать его, пока он не уйдет…

– Кассандра!

Я вздрогнула: кто-то снова тряс меня за плечо.

– Я сдаюсь, – с досадой произнесла мама. – Ну что мне сделать?

– Почему бы тебе не вернуться на работу? – предложила я.

У мамы была успешная риелторская фирма. Она организовала свой бизнес еще в Лондоне. Когда мне исполнилось шестнадцать, отцу удалось уговорить ее переехать в Дорсет. Мама согласилась, но с условием, что она сможет открыть там филиал своей фирмы. Теперь ее компания занимается продажей имущества в юго-западных графствах, включая Сомерсет, Дорсет и Девон.

Мама возмущенно вскинула голову:

– Я работаю!

– Я имею в виду работу в офисе. – У маминой компании есть офисное здание в Дорчестере.

– Не думаю, что это хорошая идея. Во-первых, я могу работать удаленно. Во-вторых, если меня не будет дома, ты целыми днями будешь лежать в постели. – Она с сочувствием посмотрела на меня. – Хочешь, я запишу тебя на прием к психотерапевту?

– Нет, мам, не надо. Я в порядке, честное слово, – ответила я, втайне надеясь, что после этого она оставит меня в покое.

– Тогда вставай. Даю тебе пять минут. – Она сняла с вешалки мою уличную одежду и швырнула ее мне.

– Я не очень хорошо себя чувствую, – соврала я.

В этот момент в комнату зашел папа.

– Майкл, она не хочет подниматься!

– Милая, почему бы не разрешить Кас поваляться в постели, – встал на мою защиту отец.

Это было последней каплей в чаше маминого терпения.

– Помещая нашу дочь в тепличные условия, мы оказываем ей медвежью услугу! – воскликнула она. В следующее мгновение папа уже схватил ее за руку и вывел из комнаты.

– Но мне нужна твоя поддержка! – запротестовала мама, высвободившись из его рук. – От моих родителей никакого толка, они так и не приехали. Черт возьми! Моя мать даже трубку не берет, когда я звоню ей!

– Послушай, Кас надо дать время, – тихо произнес папа. – Врачи предупреждали нас, что поначалу она будет испытывать постоянную усталость.

Я услышала, как они спускаются по лестнице. Мне становилось все труднее разобрать, что говорит мама. Что-то про меня и про то, что я должна делать специальную зарядку.

– У нее депрессия! – в отчаянии закричала она.

Я закрыла глаза, чувствуя себя виноватой.

Через пять минут в мою комнату вернулся отец. Его лицо было испещрено морщинами из-за постоянных переживаний и беспокойства.

– Пап, мне очень жаль.

– Как ты думаешь, ты сможешь сегодня подняться с кровати?

Я кивнула. Мои губы дрожали.

Спустя несколько минут пришла мама со специальным креслом для душа.

– Ты еще не разделась.

Я начала медленно расстегивать пижамную рубашку. У меня тряслись руки.

– Я стараюсь.

– Недостаточно хорошо, – последовал резкий ответ, похожий на удар теннисного мяча по голове. Я чувствовала на себе ее взгляд, пересаживаясь с края кровати на душевое кресло. Наконец, когда я была готова, мама повезла меня в ванную.

– Кас, извини, я была груба с тобой, но я не могу видеть тебя в таком состоянии. Хватит жалеть себя, – сказала она, включая душ и проверяя температуру воды. – Надо жить дальше, строить планы на будущее.

– Я хотела стать врачом.

– Я знаю. Ты можешь вернуться в Королевский колледж. Почему бы тебе не обсудить это с доктором Льюисом? – Она развернула мое кресло и поставила его на тормоз. Доктор Льюис был моим научным руководителем. – Я уверена, что он захочет помочь…

– Нет, – резко оборвала я ее. – Я не могу.

Сара тоже пыталась уговорить меня возобновить учебу. Но всякий раз, когда я думала об этом, передо мной всплывали лица однокурсников, с жалостью смотрящих на меня. И как бы я пережила встречу с Шоном? Рана была еще слишком свежей. И даже если я окончу колледж и получу лицензию, что будут думать пациенты о враче в инвалидном кресле?

– Ничего не выйдет, мам.

– Но надо же хоть что-нибудь делать. Мы Бруксы. Мы никогда не сдаемся.

– Но это моя проблема.

– Нет, это наша проблема. – Со слезами на глазах мама передала мне бутылочку с шампунем. – Наша, Кас.

Я смотрела, как она пересекла ванную комнату и вышла. Хотела бы я знать, что мне теперь делать и как жить дальше.

«Конечно, очень сложно смириться с тем, что с вами случилось. Но, уверяю вас, вы в надежных руках, – говорил мне медицинский консультант, стоя у края моей больничной койки. – Во время курса физиотерапии мы научим вас, как оптимизировать ваши возможности и вернуться к полноценной жизни».

Но они не смогли возродить во мне желание жить. Физиотерапия не излечила мое разбитое и растоптанное сердце.

Одевшись, я позвала папу.

Он был первым, кого я увидела, придя в сознание в больничной палате.

– Как мы скажем ей об этом? – произнес он.

Я не могла повернуть голову, чтобы посмотреть, с кем он разговаривал. Мое тело обхватывало что-то жесткое и холодное, как арматура, не давая пошевелиться. Тем не менее я догадалась, что рядом со мной стояла мама.

– Что случилось? – закричала я, отчаянно пытаясь пошевелить ногами. – Почему мои ноги не двигаются?

Та нежность, с которой мама гладила меня по голове, ужаснула меня. Я поняла, что именно она пытается мне сказать.

Я подъехала на кресле к краю лестницы. Папа уже ждал меня там.

– Умница, – сказал он, наклоняясь ко мне. – Ты готова?

Он взял меня на руки и спустился на первый этаж, говоря:

– Все наладится, Кас. Я обещаю.

Лучше бы я умерла в то утро.

2

Когда папа сошел с последней ступеньки, из кухни вышел Джейми и сказал, что принесет мое инвалидное кресло. Должно быть, он только что вернулся домой: он был одет в куртку.

Усадив меня за обеденный стол, папа ушел в свой кабинет. Он архитектор и уже пятнадцать лет работал на дому. Прежде чем пожениться, мама и папа договорились, что, когда у них появятся дети, они не будут нанимать нянь или домработниц. Один из них полностью посвятит свое время семье и домашним делам. Достигнув определенного возраста, я поняла причину такого решения. Ни мама, ни папа никогда не были близки со своими родителями. Как-то раз мама сказала, что они оба остро чувствовали отсутствие родительской заботы, поддержки и даже любви.

– Наши родители всегда были для нас чужими людьми, – призналась она.

Поэтому, когда родилась я, она стала домохозяйкой и занималась только домом и мной.

Когда мне исполнилось пять, а Джейми только годик, мама объявила нам, что теперь папа будет сидеть с детьми. Джейми ничего не понял, а вот я забеспокоилась. Ведь папа даже готовить не умел.

В тот же год мама открыла свою риелторскую фирму. Я видела ее сайт в Интернете. На первой странице – фото мамы в сером платье-карандаше: кроваво-красные губы, сияющая улыбка, идеально уложенные волосы платинового оттенка. Внизу страницы размещены фотографии ее подчиненных.

– Тебе удобно? – спросил Джейми. У него был приятный низкий голос.

– Да, нормально.

– Я ходил на почту. Купил кое-что для тебя, – сказал он, указывая на белый пластиковый пакет, лежавший в центре стола. В нем были глянцевые журналы с шикарными голливудскими актрисами на обложках.

Джейми казался усталым, будто он всю ночь не спал.

– Спасибо, – сказала я. – Раз ты стоишь, не сделаешь мне кофе? Будь добр…

– Да-да, конечно. – Он поставил чайник на плиту. Из соседней комнаты доносился оглушительный рев реактивного двигателя. Это мама пылесосила пол. Я улыбнулась, вспоминая, как в подростковом возрасте я включала наш допотопный пылесос, чтобы от души поругаться и при этом не быть услышанной родителями.

– Она постоянно убирается, – пожаловался Джейми. – А пока ты была в больнице…

Он устало потер глаза, и на мгновение мой братишка показался мне намного младше своего возраста.

– Господи, ты бы ее видела! – воскликнул он с едва заметной улыбкой на губах.

– Что, серьезно? Еще хуже, чем обычно?

– Ага. Короче, недавно она просыпала почти всю банку чистящего порошка мимо раковины и чуть не разнесла весь дом к чертям. Папа говорит, она очень расстроена. И что мы с ним должны ей помогать. – Джейми покачал головой. – Но что бы я ни делал, ей все не по нраву.

– Но я очень рада, что ты здесь, – сказала я. Он передал мне чашку с кофе, и я сделала небольшой глоток. Напиток получился слабый и по вкусу напоминал больничный. – Если бы ты еще научился варить кофе, то цены бы тебе не было.

– Ты прямо как мама! – Он улыбнулся. – С жалобами и предложениями обращайтесь к управляющему нашего отеля.

Я вспомнила тот день, когда Джейми пришел ко мне в больницу. В тот момент я уже лежала в отдельной палате. Я слышала, как Джейми и папа шушукаются за дверью.

Затем Джейми осторожно постучал и вошел в комнату. На нем были стоптанные кроссовки и мешковатые джинсы, из-под которых выглядывала резинка трусов с логотипом Кельвина Кляйна. В руках он держал купленную в больнице коробку шоколадных конфет, с которой он забыл отклеить ярко-оранжевый ценник. Джейми бросил неловкий взгляд на мои белые больничные носки.

– Можешь не завидовать, – сказала я. – Я уверена, у них найдется твой размер.

Потом он увидел пакет от катетера, прикрепленный к моей кровати. Мне было страшно неловко, и я хотела, чтобы Джейми перестал на него глазеть. К моему облегчению, он отвел взгляд и начал осматривать палату, заинтересовавшись в конце концов маленьким телевизором.

– Я хочу пить, – сказала я, жестом указывая на кувшин, стоявший на прикроватной тумбочке.

Джейми вскочил со стула и бросился к тумбочке.

– Только ты губу особо не раскатывай. Я не буду все время исполнять твои команды, – сказал он, наливая воду в стакан и ухмыляясь.

– Извини, приятель, но тебе придется мириться с моими капризами.

Повисла очередная неловкая пауза.

– Открывай конфеты, – попросила я. – И передай мне тот журнал, будь любезен.

– О, черт. Ты и до этого мне не слишком нравилась, а теперь ты точно станешь совершенно невыносима.

Я не смогла сдержать улыбку, и Джейми наконец расслабился.

Глядя сейчас на своего брата, я им любовалась. Он был высоким и красивым, как наш папа, но более стройным и подвижным, как мы с мамой. У него были темно-русые волосы и голубые глаза, открытое лицо и благородный нос. Он очаровывал всех своей широкой улыбкой.

Сейчас он казался загорелым. Мы с ним всегда очень быстро загорали. Когда мы ездили летом на море, папа называл нас своими «маленькими цыганами».

Несмотря на внимание противоположного пола, Джейми был скромным парнем, что делало его еще более привлекательным.

– Ладно, Джейми, признавайся. Почему ты все еще дома? – Я взяла коробку кукурузных хлопьев. – Тебе же безумно нравилась жизнь в Мадриде. К тому же ты несколько месяцев работал в доме престарелых, чтобы заработать на поездку в Испанию.

Все жители дома престарелых обожали Джейми. Но Сара была его любимицей. Каждый вечер она просила половину неочищенного банана. Когда Джейми приносил его на подносе вместе с ужином, она прятала банан в ящик тумбочки и больше к нему не прикасалась. Но Джейми никогда не смеялся над ней и не требовал объяснений. Когда же директор дома престарелых сказал, что эта банановая история должна прекратиться, Джейми продолжал украдкой исполнять желание старушки.

Он пожал плечами:

– Я в любой момент могу вернуться в Мадрид.

Мы услышали рев пылесоса прямо под кухонной дверью.

– И мне нравится быть здесь, – продолжил он, но неуверенный тон этого высказывания выдал его с потрохами. Я бросила в него свой глянцевый журнал.

– Джейми Брукс, ты совсем не умеешь врать!

Он смущенно почесал затылок.

– Я вернусь, когда буду готов. Мадрид никуда не денется.

Он тронул меня до глубины души.

Когда мы с братом позавтракали, он сообщил мне, что у него назначена встреча с другом в городе.

– Хочешь пойти со мной?

– Этот друг – девушка?

– Нет, – зарделся он. – Почему ты спрашиваешь?

– Ты аккуратно причесан. – Густые локоны Джейми обычно растрепаны. – И от тебя несет лосьоном после бритья.

Я зажала нос двумя пальцами и рассмеялась.

В этот момент рев пылесоса резко оборвался, и на кухню вбежала мама с таким видом, будто хотела удостовериться, что слышала именно мой смех.